8

— Вас хотят видеть два джентльмена, — раздался голос аудио.

Эд посмотрел на экран двери. Там стояли два человека. Два человека, которых он никогда до сих пор не видел.

Он открыл дверь, и они посмотрели на него без всякого выражения.

— Вы Эдвард Уандер? — спросил один из них, который был постарше.

— Совершенно верно.

— Кое-кто хочет с вами поговорить. — Он вытащил бумажник и открыл его, чтобы Эд мог посмотреть. — Мое имя Стивенс, а это Джонсон.

Эд непочтительно буркнул:

— Гестапо, да? Ну и что я могу для вас сделать?

— Пойти с нами, — вежливо сказал Джонсон.

Эд Уандер заупрямился.

— С какой стати? Что я, по-вашему, сделал?

Первый, Стивенс, сказал:

— Бросьте это, мистер Уандер. Дело серьезное. Пожалуйста, пойдемте с нами.

— Послушайте, я гражданин и налогоплательщик, — Эд подумал над сказанным. — По крайней мере был таковым неделю назад. У вас разве не должно быть ордера на арест или чего-то в этом роде?

— Да, в добрые старые времена так и было, — сказал Стивенс без враждебности. — Теперь все делается второпях. Чрезвычайное положение. Нам велели доставить вас, как можно скорее. Это мы и делаем.

Эд становился все упрямее.

— Нет, — сказал он. — Кроме того, я терпеть не могу быков.

Они посмотрели на него.

— Это давняя мечта, — сказал Эд. — Назвать полицейского быком.

— Ладно, — сказал Джонсон. — Вы ее осуществили. Теперь, когда вы назвали полицейских быками, пойдемте с нами.

Эд сдался.

— Хорошо. Но если вы считаете, что у вас чрезвычайное положение, вам следует знать, что у меня тоже чрезвычайное положение.

— Возможно, это одно и то же чрезвычайное положение, — сказал Стивенс.

Они доставили его вниз в подъемнике и сопроводили на улицу. Они шли по обе стороны от него, без напряжения, но Эд чувствовал, что если он вдруг попытается сделать рывок, то не пробежит больше двух футов. Около двери стоял огромный ховер-лимузин. Они усадили его на переднее сиденье и заняли места по обе стороны от него. Стивенс набрал код их места назначения. Ховеркар поднялся на полицейский уровень и быстро направился в южном направлении.

— Куда мы направляемся? — спросил Эд.

— Манхэттен.

— Зачем? — спросил Эд. — Чего-то я не понимаю. По-моему, я имею право позвонить адвокату и так далее.

— В добрые старые времена так и было, — сказал Стивенс.

Джонсон проявил больше склонности к сотрудничеству.

— Собственно говоря, мистер Уандер, мы не знаем, чего они от вас хотят. Это самая секретная операция, в которой я когда-либо участвовал.

— Кто это «они»? — потребовал ответа Эд снова в негодовании.

Никто ему не ответил.

До Манхэттена была примерно сотня миль в южном направлении. Через пятнадцать минут Стивенс снизил скорость, и машина влилась в оживленный транспортный поток Ультра-Нью-Йорка.

Они подъехали к Нью Вулворт Билдинг, въехали в главный вход для экипажей и остановились перед тремя людьми в униформе, у двоих из которых были автоматы тяжелого калибра в специальных кобурах, из которых их можно было быстро выхватить.

Эд и его двое сопровождающих в штатском вышли из машины под неприятными взглядами охранников.

Были предъявлены и проверены документы. Невооруженный охранник подошел к телефону и тихо проговорил что-то в него. Затем он повернулся, кивнул и указал им на подъемник.

Они поднимались при ускорении, переворачивающем желудок, в течение времени, показавшегося Эду фантастически долгим. Они достигли максимума скорости, затем начали замедляться. Наконец дверь открылась.

Там были еще охранники, тоже вооруженные. Этих они тоже прошли. Сопровождающие Эда двое в штатском провели его через холл к боковому коридору. Когда они проходили мимо окна, Эд мимоходом глянул в него. Очевидно, они находились почти на самом верху самого высокого здания Манхэттена. Некоторые двери комнат, мимо которых они шли, были открыты. В комнатах были десятки и сотни мужчин и женщин — работников офисов. Все казались обеспокоенными. Другие комнаты были заняты иной кипучей деятельностью: работали компьютеры IBM, перфораторы, устройства для сравнения, автоматические принтеры, сортировщики.

— Что, черт побери, здесь происходит? — потребовал ответа Эд.

Джонсон рассудительно ответил:

— Как мы уже говорили, нам ничего не известно.

Наконец они добрались до места назначения. Эда провели в небольшую приемную, пустую, если не считать одной девушки за столом.

Стивенс сказал:

— Уандер, Эдвард. Кингсбург. Приоритет «C». Номер Z-168.

Он протянул девушке конверт. Она открыла его и пробежала глазами единственный листок, который в нем был.

— Да, мистер Ярдборо ждет. — Она наклонилась к внутреннему переговорному устройству. — Мистер Ярдборо, мистер Уандер из Кингсбурга доставлен.

— Послушайте, вы, я что, арестован? — нервно сказал Эд. — Если да, то я хочу позвонить адвокату.

Девушка посмотрела на него и отрицательно покачала головой, как будто не в силах ответить. — Мистер Ярдборо примет вас сейчас.

Один из сопровождающих в штатском открыл перед Эдом внутреннюю дверь, затем закрыл ее за ним.

Мистер Ярдборо сидел за захламленным столом. Насколько Эд помнил, у высших чинов столы ни в коем случае не должны быть захламлены. Перед настоящим высокопоставленным сотрудником должен в каждый момент времени находиться только один деловой предмет.

Стол мистера Ярдборо был завален хламом, как черт-те что и даже хуже.

Он поднял глаза с тем же утомлением, что и его секретарша в приемной.

— Садитесь, мистер… ээ… Уандер. Посмотрим. — Он взял лист бумаги из кучи перед собой, затем три вырезки новостей.

Эд Уандер сел. По крайней мере, сейчас прояснится, что происходит. Все в целом чем дальше, тем меньше походило на полицейское дело. Он начал подозревать, что…

— Эдвард Уандер, — сказал Ярдборо. — Ведущий передачи «Час необычного», которая передается по радио из Кингсбурга. Эта первая газетная заметка о вас написана… — он сверился с вырезкой, -…Баззом Де Кемпом, из кингсбургской «Таймс-Трибьюн». Она описывает, малость иронично, гостя вашей передачи Иезекиля Джошуа Таббера, проповедника, который вроде бы наложил… ээ… проклятие на суетность женщин.

Эд начал что-то говорить, но Ярдборо предостерегающе поднял руку.

— Минутку. Вторая заметка продолжает тему предыдущей. Мистер Де Кемп написал заметку в том же духе, в которой утверждается, что этот странствующий проповедник Таббер был причиной моды на так называемый «Домотканый стиль».

Ярдборо отложил вторую вырезку, взял третью.

— Третья заметка тоже подписана мистером Де Кемпом, но стиль несколько иной.

— Ее переписал редактор, — пробормотал Эд. Дело начало проясняться.

— Ах, вот как. Понятно. В этой заметке юмористического характера утверждается, что якобы этот Таббер — причина нынешних неприятностей с радио и телевидением. — Ярдборо отложил вырезку.

— Где вы это взяли? — спросил Эд.

— Поверьте, мистер Уандер, — печально улыбнулся его собеседник, — копии всех газет мира, выходящих на любом языке, приходят сюда на пять верхних этажей Нью Вулворт Билдинг. Наши переводчики просматривают их слово за словом.

Эд тупо посмотрел на него.

— Просматривают их слово за словом, — сказал Ярдборо, — в надежде найти хотя бы один намек. И это всего одна из операций, которые проводятся в этом здании, мистер Уандер. И это здание не единственное. Однако, достаточно сказать, что мы обнаружили эти три заметки о вас и Таббере. Ну, что вы можете сказать проливающего свет?

— То есть как, что я могу сказать? — простодушно удивился Эд. — Там все правда.

— Что правда? — спросил Ярдборо.

— Иезекиль Джошуа Таббер проклял женскую суетность. И проклятие сработало. Затем он проклял радио и телевидение. Это произошло в моей передаче. И проклятие снова сработало.

Ярдборо поднялся на ноги.

— Хорошо, пойдемте со мной, мистер Уандер.

— Вы не хотите услышать историю целиком? — удивленно сказал Эд Уандер.

— Ваше дело вышло из моей юрисдикции, — сказал Ярдборо. Он собрал бумаги, имеющие отношение к Эду, и направился впереди Эда обратно в приемную. Двое в штатском все еще были там, терпеливо ожидая, как умеют терпеливо ожидать только полицейские.

Ярдборо буркнул в их сторону:

— Этот человек перешел в приоритет «A». Ответите головой, если с ним что-то случится. — Он повернулся к Эду Уандеру. — Следуйте за мной.

Они прошли по коридору путем, обратным тому, которым Эд шел сюда, пересекли холл. Их только один раз остановили охранники для идентификации. Наконец все четверо добрались до другого офиса, на этот раз больших размеров, с тремя столами в приемной. Там же было несколько охранников. Четверо или пятеро нервного вида типов сидели, очевидно в ожидании чего-то, каждый в окружении своих охранников.

— Садитесь, — велел Ярдборо Эду и подошел поговорить с девушкой, сидящей за столом. Он положил перед ней бумаги и заговорил приглушенным голосом. Она кивнула.

Ярдборо повернулся к Эду Уандеру.

— Желаю удачи, — сказал он. Двоим в штатском он добавил:

— Прилипните к нему, как пластырь, до дальнейших указаний.

— Есть, сэр, — сказали оба. Ярдборо вышел.

— Что, черт возьми, происходит? — потребовал ответа Эд.

На Джонсона, похоже, все это произвело впечатление.

— Ты у нас — первый тип с приоритетом «A», — сказал он.

— Можно подумать, — фыркнул Эд. — Что это значит, приоритет «A»?

— Тебе это знать ни к чему, — сказал тот.

Он ждал примерно час, прежде чем нервного вида тип вышел из двери одного из внутренних кабинетов, которые выходили в приемную, и вызвал:

— Эдвард Уандер?

Эд встал. Два его охранника заняли свои позиции.

Новоявленный тип приблизился.

— Вы Уандер?

— Да.

— Пойдемте со мной.

По дороге во внутреннее помещение тип принялся просматривать доклад и три вырезки по поводу Эда. Охранники держались позади.

Внутри были два стола. Второй был занят майором армии, который снял мундир и перебросил его через спинку стула, а вдобавок распустил узел галстука. Он выглядел так, словно порядочно времени не спал.

Нервного вида тип сказал:

— Я Билл Оппенхеймер. Это майор Леонард Дэвис. Нам передали ваше дело с приоритетом «A».

Еще продолжая говорить, он передал доклад и вырезки майору Дэвису, который принялся утомленно просматривать их.

Оппенхеймер склонился к интеркому на своем столе и отчетливо произнес:

— У меня в офисе Эдвард Уандер из Кингсбурга, штат Нью-Йорк. Мне немедленно нужна полная информация о нем. Отправьте команду. — Он отключил интерком и повернулся обратно к Эду. — Садитесь, — опустошенно сказал он.

— Что, черт побери, значит приоритет «A»? — сказал Эд.

— Это значит, что тот, кому присвоен такой приоритет, полагает, будто ему известна причина, по которой взбесились телевидение и радио.

— А кино вы почему не считаете? — спросил Эд. Он все еще не пришел в себя окончательно. События развивались слишком быстро, он не успевал приспособиться.

Военный оторвался от бумаг и глянул на Эда.

— Мы считали это не связанными между собой явлениями, — буркнул он.

— Ну так они связаны, — уверенно заявил Эд.

Оппенхеймер присел на край стола и вздохнул.

— К этому моменту, мистер Уандер, мы с майором опросили в этом офисе около трех сотен человек. Все они считали, что знают причину помех радиоволн. Все они были переданы нам по приоритету «A». Теперь прошу вас рассказать нам вашу историю в деталях. Чем больше деталей, тем лучше.

Майор фыркнул и бросил доклад и вырезки на стол.

— Во-первых, что за чушь насчет кино?

Эд сказал:

— Причиной помех на радио и телевидении послужило то же самое, из-за чего кинофильмы не могут правильно проецироваться. Кстати сказать, та же самая причина привела к появлению моды на «Домотканый стиль», — добавил он.

Майор щелкнул переключателем и сказал в свой интерком:

— Немедленно к действию. Высказано предположение, что крах кинематографа связан с явлениями на радио и телевидении. По мере выяснения дальнейшая информация будет предоставлена. — Он снова щелкнул переключателем. — Ладно, — сказал он Эду Уандеру. — Рассказывай всю историю.

Эд изложил им все, во всех деталях, которые они затребовали. Он закончил последним событием — исчезновением Базза Де Кемпа.

Когда Эд договорил, они продолжали молча таращиться на него некоторое время, показавшееся ему довольно долгим.

Наконец Билл Оппенхеймер кашлянул, словно извиняясь.

— Что думаешь, Ленни? — спросил он майора.

Майор почесал пальцем подбородок и скривил рот.

— Я отказался от того, чтобы думать, — сказал он. — Я уже слышал все, что только можно, так что еще и думать нет никакой необходимости.

Эд разозлился.

— Хиханьки, да? — сказал он. — Отличная шуточка, верно?

Оппенхеймер сказал с надеждой в голосе:

— Ты думаешь, мы должны его просто вышвырнуть?

— Я не сам сюда пришел, — возмутился Эд. — Меня похитили.

Они не обратили на него внимания. Майор покачал головой и сказал:

— Мы не можем его вышвырнуть. Мы никого не можем вышвырнуть, не проверив его историю всеми способами начиная со вторника. — Он снова щелкнул переключателем на столе и сказал:

— Если кого-нибудь из нижеперечисленных еще не доставили сюда, пусть доставят. Одновременно полное досье на каждого. Приоритет «AA». Базз Де Кемп, Дженсен Фонтейн, Элен Фонтейн, Мэтью Маллигэн, Иезекиль Джошуа Таббер. Да, я сказал Иезекиль Джошуа Таббер. И Нефертити Таббер. Все из Кингсбурга, штат Нью-Йорк, за исключением Табберов, которых последний раз видели в Согерти.

Оппенхеймер вздохнул и склонился к своему интеркому.

— Алиса, немедленно сделай ленту, которую мы только что наговорили, в пятидесяти копиях. Разослать как обычно. Приоритет «AA». Он продолжает придерживаться своей версии.

Они оба снова обернулись к Эду Уандеру и некоторое время молчали.

Майор открыл рот, чтобы что-то сказать. Затем закрыл.

Оппенхеймер сказал без всякого выражения:

— Заклятия.

Интерком на столе майора что-то произнес. Брови майора поползли кверху.

— Пришлите немедленно.

Через несколько мгновений вошел посыльный, положил две копии доклада на столы и торопливо вышел.

Двое, не обращая внимания на Эда Уандера, принялись читать. Оппенхеймер оторвался от бумаги. Его взгляд устремился на майора Дэвиса.

— Чрезвычайный приоритет?

— Да.

Майор встал из-за стола, потянулся было за мундиром, но передумал. В рубашке с закатанными рукавами, с распущенным галстуком, он направился к двери.

— Пойдемте, — сказал он Эду Уандеру.

Эд пожал плечами, встал и пошел за ним. Оппенхеймер прикрывал тыл, неся бумаги, относящиеся к Эду, а также новый доклад.

Когда они вышил в приемную, Джонсон и Стивенс вскочили на ноги и шагнули вперед.

— Вы охрана мистера Уандера? — спросил майор.

— Да, сэр.

Майор обратился к двум другим из присутствующих охранников.

— Вы освобождаетесь от предыдущего задания. Поможете охранять мистера Уандера. Если необходимо, ценой своих жизней. Дело чрезвычайного приоритета.

— Есть, сэр.

Все четыре охранника откинули полы пиджаков, так что кобуры оказались сверху и были теперь доступны мгновенно.

— Что за черт! — запротестовал Эд. Никто не обратил на него внимания. На этот раз они поднялись этажом выше. Здесь было гораздо меньше суматохи. Они пересекли один холл, затем другой. Наконец они оказались рядом с дверью, перед которой стоял охранник. При их приближении он положил руку на оружие и не убирал ее до тех пор, пока Оппенхеймер и майор не предъявили документы.

— Еще один гость, — сказал Оппенхеймер охраннику. — Вас теперь шестеро, дежурить будете посменно. Постоянно должен быть один внутри, один снаружи. Я пришлю лейтенанта Эдмондса позаботиться о деталях. Пока он не появится, стойте здесь все шестеро.

Ему ответил хор голосов: «Есть, сэр». Оппенхеймер открыл дверь и первым вошел внутрь. Это была шикарная свита.

Базз Де Кемп поднял глаза от книжки в бумажной обложке, которую он читал, сидя в кресле. Он ухмыльнулся, вынул изо рта сигару и сказал:

— Привет, Крошка Эд. Стало быть, они и до тебя добрались.

Эд Уандер уже утратил способность удивляться. Он опустился на кушетку и закрыл глаза.

Оппенхеймер и майор посмотрели на газетчика. Оппенхеймер сказал:

— Мы только что перечитали сведения, которые вы сообщили по делу Таббера. Они в основном подтверждают то, что нам только что рассказал Уандер. Это повышает ваш приоритет с «AA» до чрезвычайного.

— Приятно слышать, — просиял Базз. — Сколько здесь еще народу с чрезвычайным приоритетом?

— В Соединенных Процветающих Штатах по меньшей мере несколько сотен. Чтобы выяснить, сколько таких в Англии, Европейском Содружестве и Советском Комплексе, мне нужно будет запросить последние данные. Возможно, к этому времени Союзные Нейтральные Штаты тоже взялись за дело.

Базз тихо свистнул.

— Дело приобретает настоящий размах.

— Размах войны, — сухо сказал майор.

Эд начал привыкать. Он брюзгливо сказал:

— Когда у вас тут кормят? Если я уже попал в заключение, пусть меня кормят хоть изредка.

— Вы не заключенный, — сказал Оппенхеймер. — Вы доброволец, выполняющий правительственное задание.

— А что, есть разница?

— Мы вскоре с вами свяжемся.

Вскоре не получилось. Получилось не раньше следующего утра. Тем временем была усовершенствована система их охраны и удовлетворены их потребности. Они провели несколько часов, пересказывая друг другу последние события, но это был скорее просто треп. В целом Базз Де Кемп прошел примерно через те же переживания, что и Эд Уандер. Его забрали двое агентов и отвезли в Нью Вулворт Билдинг. Его забрали как автора статей о Таббере. Поскольку он продолжал отстаивать свою версию происходящего, его приоритет поднялся с «C» до «AA», а с появлением Эда их приоритет возрос до чрезвычайного.

За Эдом и Баззом пришли утром. Но не Оппенхеймер и майор Дэвис. Очевидно, с ними теперь работали сотрудники высших эшелонов. На сей раз для сопровождения их к месту опроса явились полковник с двумя адъютантами. Полковник Фредерик Уильямс из разведки Воздушных Сил.

Базз сунул книжку, которую читал, в карман куртки со словами:

— Просто на случай, если мы опять столкнемся с этой бюрократической волокитой. То бегом, то ждите, то бегом, то ждите… Лучше уж я захвачу что-нибудь почитать.

Полковник неодобрительно посмотрел на него. Базз ответил ему злобным взглядом, сгреб несколько сигар, которые он заказал вчера вечером, и затолкал их в нагрудный карман куртки:

— Горючее мне тоже понадобится.

Они проследовали за полковником и адъютантами. Охранники прикрывали тыл. Пиджаки их по-прежнему были откинуты, чтобы легко было выхватить оружие. Эду было интересно, какой потенциальной опасности они боятся, здесь на верхних этажах самого высокого небоскреба Ультра-Нью-Йорка, когда вокруг сотни людей из службы безопасности.

Место их назначения находилось еще на этаж выше. На этот раз вместо одной приемной было две. Первая была огромных размеров, с дюжиной столов секретарей и таким же количеством кабинетов позади них. Вторая была небольшой, и занимала ее средних лет мегера с производительностью/ эффективностью автомата.

Она скрипуче сказала:

— Мистер Хопкинс ожидает вас, полковник. Остальные уже здесь.

— Благодарю вас, мисс Пресли.

Полковник собственноручно открыл внутреннюю дверь.

Кем бы ни был архитектор, спроектировавший Нью Вулворт Билдинг, он, очевидно, понимал, что наивысший этаж предназначен для облеченных наивысшей властью того или иного рода. Этот кабинет служил тому явным свидетельством.

Эд Уандер никогда в своей жизни не бывал в таком месте. Если у него и были какие-то представления о нем, в этом заслуга Голливуда. Как бы то ни было, он осмотрелся в изумлении.

В комнате был только один стол, который казался подвешенным на тонкой ножке с потолка, а не опирающимся на пол. За ним сидел, надо полагать, мистер Хопкинс. Эд Уандер и Базз Де Кемп осознали, кто такой мистер Хопкинс, одновременно. Базз тихонько присвистнул сквозь зубы.

Дуайт Хопкинс, Великий Примиритель. Дуайт Хопкинс, власть за троном, Дуайт Хопкинс, который возвышался над западной политикой, как колосс.

Дуайт Хопкинс избегал внимания общественности. Он в нем не нуждался. Однако правая рука президента Эверетта Мак-Ферсона, мозговой трест из одного человека, Дуайт Хопкинс, которого некоторые даже называли альтер эго президента, не мог оставаться совершенно неизвестным пытливым гражданам. Президент Мак-Ферсон мог быть, и был на самом деле, главной фигурой, символом, образом для публики, истинные усилия которого в сфере управления нацией ненамного превышали действия правящего монарха Великобритании. Но в то время, как обаятельные политики типа Мак-Ферсона могут обладать тем, что привлекает избирателей, за сценой все равно должен быть такой вот Дуайт Хопкинс. Он пережил три администрации, Демократические Республиканцы передавали его Либеральным Консерваторам, а затем обратно, что никак не меняло их политику — впрочем, как и его. Между двумя партиями в эпоху Процветающего Государства редко бывали споры. Не считалось стоящим занятием пытаться повлиять на избирателей, затевая споры. Избиратели голосуют за человека, который им симпатичнее прочих, а не за принципы.

Дуайт Хопкинс сидел за небольшим столом. По одну сторону от него на легком стуле сидел, положив ногу на ногу, генерал армии. По другую сторону — высокий седой штатский. Напротив них в ряд сидели Дженсен Фонтейн, Элен Фонтейн и Мэтью Маллигэн.

Эд снова обвел глазами комнату. Ошибки не было. Табберы подозрительно отсутствовали.

Хопкинс кивнул новоприбывшим.

— Вы, надо полагать, Базз Де Кемп, вы похожи на газетчика. А вы Эдвард Уандер. Почему вас зовут Крошка Эд? — голос Хопкинса был твердым, но настойчивость в нем имела странный оттенок непринужденности, словно теперь, когда дело наконец попало в руки Хопкинса, спешки больше не требовалось.

— Не знаю, — сказал Эд.

Маллигэн открыл рот:

— Послушай, Уандер, если это все твоя…

Генерал прервал его громовым раскатом:

— Прекратите, мистер Маллигэн. Мистер Уандер здесь в равном с вами положении. Вы здесь для того, чтобы помочь прояснить вопрос, имеющий первостепенное значение для нации.

— Для всего мира, — мягко поправил высокий седой штатский.

Дженсен Фонтейн раздраженно сказал:

— Я требую ответа: неужели эти коммунисты там в Величайшем Вашингтоне считают, что они могут забрать граждан, имеющих хорошую репутацию и…

Дуайт Хопкинс без выражения смотрел на промышленного магната из маленького городка. Затем прервал его вопросом:

— Мистер Фонтейн, каковы, по вашему мнению, причины помех на радио и телевидении, и, далее, неполадок с кинопроекторами?

Дженсен Фонтейн посмотрел на политика стеклянными глазами и сказал тоном подсказки:

— Моя страна, да будет она всегда права…

— Я согласен с вами, сэр, — непринужденно сказал Хопкинс. — Но отвечайте на мой вопрос.

— Я назову вам причину, — рявкнул Фонтейн. — Саботаж Советского Комплекса. Подрыв американской промышленности. Подпольный…

— И каким образом им удалось это сделать?

— Это не моя обязанность выяснять. Вас, ребят из Величайшего Вашингтона, для этого выбирали. Судебный Департамент в том числе. Я думаю, ЦРУ могло бы найти виновных достаточно быстро, если бы не было заражено агентами коммунистов. Более того…

— Вы свободны, мистер Фонтейн, — сказал Дуайт Хопкинс. — Благодарим вас за сотрудничество.

Фонтейн только-только оседлал своего конька. Он как раз воздел кверху руку, чтобы выразительно взмахнуть ею, и тут полковник Уильямс твердо взял его за локоть.

— Я проведу вас к выходу, сэр.

Взгляд Маллигэна переместился с Хопкинса на полу-вырывающегося Фонтейна.

— Послушайте, вы не можете так обращаться с мистером Фонтейном! — крикнул он.

Седые брови Хопкинса поползли вверх.

— Ваше собственное мнение совпадает с мнением мистера Фонтейна, мистер Маллигэн?

Маллигэна вывели вслед за Фонтейном.

Дуайт Хопкинс обвел взглядом Элен, Базза и Эда Уандера.

— Я прочел доклады. С вами троими я действительно хотел поговорить в любом случае. Прошу простить, мисс Фонтейн, если мое обращение с вашим отцом показалось бесцеремонным.

— Бросьте, — сказала Элен, состроив недовольную гримасу. — Папе пойдет на пользу немного бесцеремонного обращения.

«Правая рука» президента откинулся на спинку стула и торжественно оглядел их.

— Неделю назад, в пятницу, — сказал он, — перестали работать радио и телевидение. В течение нескольких часов правительство не предпринимало действий. Предполагалось, что промышленность вскоре обнаружит причину неполадок и устранит ее. Однако, когда стало известно, что явление захватило весь мир, был назначен чрезвычайный комитет. На следующий день президент предназначил специальный фонд на увеличение размеров комитета и расширение его многообразных полномочий. На следующий день комитет превратился в комиссию. А еще через день на секретной сессии Конгресс проголосовал за предоставление неограниченных ресурсов, я был назначен главой этого проекта, отчитывающимся только перед президентом. Присутствующие здесь генерал Крю и профессор Брейсгейл — мои ассистенты.

Баззу Де Кемпу не могла внушить благоговение даже такая персона, как Дуайт Хопкинс. Он вынул из кармана одну из своих неизбежных сигар, сунул в рот и, разыскивая спички, произнес:

— Вы, ребята, не слабо переполошились из-за этих развлечений для слабоумных. Вчера ночью майор сказал нам, что это так же важно, как война. И…

— Как ядерная война, мистер Кемп, — сказал Хопкинс.

— Не говорите ерунды, — сказала Элен.

Дуайт Хопкинс перевел взгляд на высокого седого штатского.

— Профессор Брейсгейл, будьте добры, обрисуйте нам некоторые аспекты ситуации, с которой мы столкнулись.

Профессор говорил сухо и внятно, словно читал лекцию, а не участвовал в беседе.

— Что происходит с цивилизацией, когда существует экономика изобилия, и отсутствуют развлечения для публики?

Все трое, Эд, Базз и Элен, одновременно пожали плечами, не пытаясь ответить. Вопрос был явно риторическим.

Он продолжал.

— Средний человек не способен к самопрограммированию. По крайней мере, такой средний человек, каков он сейчас. Он не может придумать, чем себя занять. Ему никогда не приходилось над этим задумываться. Человек развивался в таких условиях, в которых приложение имеющихся у него времени и энергии было заранее запрограммировано. Он работал и работал от двенадцати до восемнадцати часов в день. Весь день, и так каждый день. Иначе он умирал от голода. Как ему использовать свое время, определяли за него другие. Если и был какой-то отдых, то очень редко. В качестве отдыха и развлечения существовали только традиционные игры и танцы. Средний человек никогда не получал такой возможности, чтобы они ему прискучили — ему слишком редко удавалось ими заняться. Такое положение существовало на протяжении 99,99 процентов истории нашего вида.

Брейсгейл окинул их взглядом, и его голос стал еще более академически-сухим.

— То, что для творчества необходим досуг, свободное время, — это правда. Пока не существует класса лентяев, группы, у которой есть время заниматься чем-либо еще, кроме добывания средств к существованию, существует очень мало возможностей развития культуры. Тем не менее, наличие досуга не влечет за собой творческую деятельность автоматически.

Возникает вопрос: что происходит с культурой, имеющей изобилие всего — за исключением заранее определенной деятельности для нетворческого среднего человека? Другими словами, что станет с этим благополучным обществом, с нашим Процветающим Государством, если отнять у него радио, кино и, в особенности, телевидение — телевидение, средство усмирения массового человека.

Эд хмурился.

— Водевиль, — подсказал он. — Театр. Цирк. Карнавалы.

Профессор кивнул.

— Да, но я полагаю, что они будут лишь каплей в море, даже если мы организуем эти развлечения и обучим необходимые таланты. Сколько времени люди могут проводить таким образом?

Базз вытащил книжку из кармана куртки и помахал ею в воздухе.

— Есть еще чтение.

Брейсгейл покачал головой.

— Средний человек не любит читать, мистер Кемп. Это требует от него значительной умственной деятельности. Ему приходится визуализировать действие из слов, воображать голоса, выражения лиц и так далее. Он не способен на такой творческий труд.

Профессор, похоже, сменил тему.

— Вы когда-нибудь читали о беспорядках, которые захлестнули Константинополь во время правления Юстиниана, в результате незначительной ссоры из-за пустяков на конных бегах? Несколько десятков тысяч людей погибли.

Он некоторое время молчал, глядя на них, чтобы подчеркнуть значение своих слов. Затем продолжил:

— Я считаю, что Рим погиб из-за невероятно разросшегося праздного класса. Рим больше не был культурой, борющейся за выживание, его обеспечивали колонии. Население получало пищу даром. У них было свободное время, но не было самопрограммирующейся творческой способности.