Через десять часов последний оставшийся на Надежде робот извлек из грунта наконечник причального линя и на нем был втянут внутрь корабля. И поползли в лучах прожекторов острые выступы скал. Видны были многочисленные точки - следы роботов, и овальные вмятины - следы башмаков. Блеснул в пыли какой-то мелкий предмет, видимо, оброненный роботами. И вдруг на весь экран выплыла люминисцентно горящая надпись: "Олег + Маша =". Две черты знака равенства были едва заметны, видно, у того, кто писал, кончилась краска.
      Кубиков встал, взволнованный и сердитый, шагнул к экрану. И вспомнил непонятную настороженность Димочки, когда он торопливо нырнул в "прихожую" с каким-то аппаратом в руках. Теперь Кубиков знал, что это был за аппарат, - пистолет для разбрызгивания краски.
      - Твоя работа? - спросил он, вызвав Димочку на экран внутренней связи.
      Димочка ничуть не растерялся, воодушевленно принялся говорить о том, что это единственное, что он мог придумать за короткое время пребывания на Надежде, что надпись на века, что и через миллион лет планета будет нести на своих камнях это свидетельство любви...
      - Какой любви?! - сердито оборвал его Кубиков.
      - Все знают, какой...
      Он отключился от Димочки, ничего не выговорив ему. Сел и уставился на удаляющуюся, тонущую в черноте космоса надпись. И вдруг неожиданно для самого себя улыбнулся. А что, собственно, случилось? Космос не обидится. А космонавты, которые когда-нибудь попадут сюда?.. Свои, может, поймут. А инопланетяне? Вот поломают головы над решением этого уравнения?! Хотя кто их знает. Может, они все будут понимать, те инопланетяне. Может, они будут знать, что высшая мудрость космоса жизнь, а высшая мудрость жизни - чувства...
      Кубиков с нежностью подумал о Маше, вспомнил ее слова о детях, необходимых в дальних космических экспедициях. Нет, не о детях вообще она тогда говорила. Сказала: "Нужен ребенок". Один. Ее ребенок. И его?
      Теплая волна нежности охватила Кубикова. Остро захотелось на Землю. В тихий домик у синей речки где-нибудь в верховьях Волги. Чтобы проснуться на рассвете, поцеловать спящую Машу, сварить кофе. А потом выйти на крыльцо и слушать шорох раннего грибного дождя в листьях осины...
      Он закрыл глаза и долго сидел неподвижно, наслаждаясь захлестнувшей его новой печалью. Когда очнулся, первое, что увидел, светящееся табло психоанализатора. Обычно темное, оно теперь слабо пульсировало, словно где-то в его глубине пробегали первые зарницы приближающейся грозы.
      - Но, но! - сказал Кубиков и погрозил ПАНу пальцем. - Со мной этого не выйдет.
      Он встал, прошелся по рубке, постоял в задумчивости. И решительно направился к двери. Он уже знал, как бороться с черным стрессом. Пусть роботы делают свое дело, пусть докладывают. Все равно он будет каждый день, по примеру древних капитанов, обходить весь корабль. Осматривать блоки, швы, самих роботов. Каждый день.