Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Спор о Сионе

ModernLib.Net / История / Рид Дуглас / Спор о Сионе - Чтение (стр. 33)
Автор: Рид Дуглас
Жанр: История

 

 


Необходимо в связи с этим заметить, что Верховный Суд США состоит не из профессиональных юристов, а из лиц, назначенных президентом по политическим соображениям; нетрудно видеть, что это способно привести страну к совершенно непредвиденным, опасным последствиям.

Параллельно с эксплуатацией негритянского вопроса, партия Рузвельта расширила беспрецедентную до тех пор кампанию с целью привлечения «бедноты» обещаниями выжать дополнительными налогами все соки из «богатых». Эта демагогия оказалась столь успешной, что республиканцы в цинике стали соперничать с демократами в поисках благосклонности «иноземцев», видя в них ключ к победе на выборах. В результате закулисная власть оказалась обеспеченной с обеих сторон и американский избиратель фактически лишён всякой возможности сделать настоящий выбор между партиями, поскольку победа любой из них идёт на пользу одной и той же силы. Рузвельт укрепил свою позицию при помощи «дефицитных бюджетов», другими словами неограниченного расходования государственных средств согласно теории, что размеры государственной задолженности не играют роли, поскольку государство якобы влезает в долги только у самого себя. С тех пор американский народ потерял всякую возможность контроля над государственными финансами, а хозяин Белого Дома получил возможность простым росчерком пера декретировать такие расходы, которые в прежние времена покрыли бы годовые бюджеты у полдюжины экономных государств. Рузвельт добился этих прав под предлогом необходимости бороться с экономическим кризисом тех лет, однако созданное им перманентное «чрезвычайное положение» продолжается по сей день.

Президентская деятельность Рузвельта явно развивались по заранее разработанному плану, и ход событий во всём мире был бы совершенно иным, если бы его правление не было столь долгим. Скрытый механизм работал так успешно, и хватка его наставников была так крепка, что Рузвельт трижды переизбирался на пост президента. Только один раз за этот период его правление было поставлено под непредвиденную угрозу, которая могла серьёзно нарушить их планы. В одном из южных штатов, Луизиане, появился политикан того же рода, что и президент Рузвельт. Хью Лонг, молодой демагог с мясистым лицом и курчавыми волосами, родом из бедной крестьянской семьи, приобрёл популярность тем, что, подобно Вильсону и Рузвельту, он ополчился на «денежные интересы» (в его штате на нефтяные «интересы» вообще и на Standard Oil в частности). Став кумиром белой бедноты, он был в 1928 году избран губернатором штата и для постройки школ сразу же обложил налогами нефтяные компании, за что при открытии законодательного собрания Луизианы некий раввин Уолтер Пейзер отказался дать ему своё благословение, назвав ею «недостойным губернатором». Популярность Лонга возросла после этого ещё больше, и в марте 1935 г. он был избран в Сенат, где он посвятил большую часть одной из своих речей нападкам на небезызвестного Бернарда Баруха, которого он видимо считал главным представителем упомянутых «интересов». Заметим, что Лонга, у которого были многочисленные еврейские сотрудники, его противники обвиняли во всех смертных грехах, кроме антисемитизма. Лонг становился крупной силой в стране и написал книгу «Моя первая неделя в Белом Доме» с многочисленными иллюстрациями, изображавшими Рузвельта примерно таким, каким он позже был в Ялте, покорно слушавшим мудрые речи крепкого и энергичного Хью Лонга.

Лонг собирался побить Рузвельта его собственным оружием, превзойдя его расточительными государственными расходами и щедрыми обещаниями. Он делал это умелой оригинально, превосходя в ловкости даже самого «Ф. Д. Р». С помощью своей программы «раздела богатств» и «каждый сам себе король» он сумел забрать в руки весь политический аппарат Луизианы. Когда государственные субсидии начали поступать в штаты (для финансирования всякого рода «кризисных проектов», а заодно и для покупки голосов) Лонг спокойно переключил их на собственные цели. Он провёл в законодательном собрании штата закон, запрещавший местным органам принимать какие-либо субсидии из Вашингтона без согласия местного правительства. Поскольку Лонг стоял во главе этого правительства в штате, он перехватил обильный денежный поток и использовал его для укрепления своих собственных избирательных шансов, а вовсе не шансов Рузвельта. Короче говоря, он пользовался общественными средствами совершенно так же, как и сам Рузвельт, только для своих целей.

В 1935 году предстояла вторая избирательная кампания Рузвельта, советники которого вдруг сообразили, что популярность Лонга вышла далеко за пределы Луизианы, и что я превратился в политическую фигуру общеамериканского масштаба. Как впоследствии писал Джон Флинн в своём «Мифе Рузвельта» (см. библиографию), национальный комитет демократической партии «был поражён, когда тайный подсчёт голосов показал, что Лонг, выступая кандидатом от третьей партии, смог собрать от трёх до четырёх миллионов голосов и что его план „раздела богатств“ сильно подорвал позиции демократической партии как в промышленных, так и в сельскохозяйственных штатах». Другими словами, хотя Лонг в то время и не прошёл бы в президенты, но он наверняка мог бы помещать переизбранию Рузвельта, и правящая клика неожиданно встретилась с серьёзной угрозой своему правлению. Но, как далее писал Флинн, «судьба стала демократкой и осталась ею»: 8 сентября 1935 года молодой еврей, некий д-р Карл Вейс, застрелил Лонга в здании луизианского парламента. Мотивы преступления, по газетным сообщениям, «остались неизвестными», поскольку доктор Вейс, который мог бы пролить на них свет, был в свою очередь на месте застрелен неосторожным телохранителем Лонга. Небезынтересно, что сам Лонг предсказал свою смерть ещё в июле того же года, открыто заявив в Сенате, что враги готовят его убийство с помощью «одного человека, одного револьвера и одной пули». Он сообщил, что разговор на эту тему был записан диктографом, скрытым в номере отеля в Нью-Орлеане, где собирались его враги. Писатель-современник, Холдинг Картер (Carter, см. библиографию), якобы присутствовавший при этом «разговоре», утверждает однако, что «весь заговор состоял лишь в невинных пожеланиях типа „Я надеюсь, что кто-нибудь его угробит“… и т. д.»

Как бы то ни было, политический результат убийства не оставлял сомнений: переизбрание Рузвельта было обеспечено. Общественность была успокоена обычными в таких случая, ссылками на помешательство убийцы, а также на различные иные мотивы, помимо сумасшествия. Никакого судебного расследования произведено не было, как и во многих других случаях политических убийств последних ста лет, когда расследование также либо не производилось вообще, либо же было умышленно неполным. В тех случаях, когда такое расследование производилось добросовестно, как например после убийств президента Линкольна, эрцгерцога Франца-Фердинанда или короля Югославии Александра, оно ни в одном случае не подтвердило теории «одинокого помешанного» (которая, разумеется, также немедленно преподносилась общественности), а неизменно обнаруживало стоявшую за убийством организацию с мощной поддержкой «заинтересованной стороны». Устранение Лонга с политической сцены существенно повлияло на ход событий последующего десятилетия, и с этой точки зрения оно представляется столь же важным событием, как и убийства более высокопоставленных лиц.

Рузвельт был переизбран в 1936 году. Ему явно было предписано осуществить, планы Хауза и Вильсона, заставив Америку ввязаться в «международные осложнения», и, подобно Вильсону, он от выборов к выборам обещал страну от них избавить. Тем временем во всём мире рос гвалт по поводу Гитлера и, как уже было показано ранее, преследование им политических противников было незаметно превращено в «преследование евреев». За два года до начала второй войны Рузвельт открыто обязался заявлением, смысл которого был хорошо понятен посвящённым, вовлечь Америку в войну для достижения прежде всего того, чего требовала его «дворцовая гвардия». Вильсон выступал публично с угрозами по адресу России в декабре 1911 года, т. е. примерно за три года до первой войны; заявление Рузвельта с открытой угрозой Германии было сделано в октябре 1937 г., т. е. за два года до второй. Оба заявления идентичны в своём определении политических целей Америки, как целей еврейства в том ложном понимании, которое придавали им сионисты. 5 октября 1937 г. Рузвельт заявил: «Пусть никто не воображает, что Америка избежит угрозы… что западное полушарие не подвергнется нападениюКогда начинает распространяться эпидемия физического заболевания, общество по одобряет и общими усилиями организует карантин для больных, чтобы защитить здоровье общества от распространения несчастья». Сочинители президентских речей оказались на этот раз недостаточно осторожными. Намёк на совместную организацию «карантина для больных» был правильно понят общественностью, как угроза начать войну. Это вызвало такое волнение в публике, что до того момента, когда Америка 4 года спустя фактически вступила в войну, Рузвельту пришлось безостановочно обещать избирателям, что «ваших сыновей никогда не пошлют в чужую войну». (В октябре 1937 года Рузвельт однако уже должен был знать, что война начнётся осенью 1939 г.; автор этих строк. именно в это время послал в «Таймс» из Вены сообщение о соответствующем высказывании на этот счёт со стороны Гитлера и Геринга, а президент, надо думать, также получил об этом не менее точную информацию).

Как было упомянуто в предыдущей главе, фальсификация сообщений из Германии производилась к тому времени уже на протяжении четырёх лет. Мы приводили несколько примеров этого, и сейчас даём ещё один. Раввин Стефен Уайз упоминает в своей книге (см. Библиографию, Wise), что Американский Еврейский Конгресс организовал сразу же после прихода Гитлера к власти всеобщий бойкот германской торговли на основании «телеграфных сообщений» из Германии о том, что там «подготовляется всегерманский погром». Тот же автор сообщает далее, как бы мимоходом, что «сообщённого погрома», собственно, вовсе и не было, однако это не помешало продолжению бойкота до самой войны. Национал-социалистические источники всегда утверждали, что однодневный бойкот еврейских торговцев в Германии 1 апреля 1933 г. был ответом на исходившую из Нью-Йорка провокацию, и вышедшая в 1949 г. книга Уайза подтверждает это.

Слово «погром» взято во всех языках с русского (оно означает «избиение») и играет особую роль в еврейской пропаганде. Его употребляют при любых беспорядках, в которых замешаны евреи и ему нарочито придаётся этот специфический, хотя и ложный смысл, т. ч. нерусский читатель вероятно примет за опечатку, если он прочтёт о «погроме русских» (или, скажем, арабов). Хаим Вейцман пишет, что в его родных местах, в России «никогда не было погромов», но неизменно употребляет это слово, поясняя, что «вовсе необязательно самому жить в условиях погромов, чтобы знать, что весь нееврейский мир отравлен антисемитизмом». Подстрекая британского верховного комиссара в Палестине принять суровые меры против арабов, Вейцман оперировал доводом: «я по собственному опыту знаю атмосферу, предшествующую погромам», — хотя по собственному признанию у него такого опыта никогда не было. Он называет «погромом» беспорядки в Палестине. при которых пострадали пять или шесть евреев, и характеризует как «apa6ский терроризм» события-1938 года там же, во время которых было убито 69 англичан, 92 еврея и 1500 арабов. Совершенно аналогично этому, известный английский военный, сэр Адриан Картон де Вайарт, кавалер креста Виктории, живший в Польше в период между обеими войнами, писал, что разрешить там еврейский вопрос, «по-видимому, нет возможности… распространяютсяслухи о якобы происшедших погромах (в Польше), но я считаю эти слухи грубо преувеличенными, поскольку никаких свидетельств очевидцев о якобы имевшем место избиении многих тысяч евреев не существует».[27]

Начиная с упомянутого воображаемого погрома в Берлине, антигерманская пропаганда в США подготовила ту атмосферу, в которой Рузвельт смог произнести свою речь о «карантине». Сионистов в его окружении действительные или воображаемые испытания евреев вообще не беспокоили, они были им необходимы, как для их политики внутри Америки, так и для их прочих обширных планов, и единственное, чего они действительно боялись, было облегчение жизни евреев. Они продолжали политику талмудистских революционеров в царской России, где они дошли до убийства Царя-Освободителя, лишь бы не допустить эмансипации евреев. Сам раввин Уайз сообщает, что протесты и мольбы евреев из Германии прекратить бойкот ни его, ни его друзей — сионистов не остановили. Всякая возможность какого-либо примирения между Гитлером и германскими евреями приводила сионистов в ужас, и раввин Уайз известил своих сторонников, что он боится только двух вещей: «что наших еврейских братьев в Германии могут уговорить или заставить заключить какое-нибудь соглашение, которое сможет принести с собой некоторое улучшение или смягчение их судьбы… что нацисты, дабы избежать опасных последствий слишком сурового режима, могут принять паллиативные меры и тем разоружить еврейскийпротест» (Он характеризует эту вторую возможность, как главную опасность).

Другими словами, сионисты боялись, что «преследование» может прекращаться; это ясно видно из высказываний их руководства. Раввин Уайз в Нью-Йорке предпочитал этому любые страдания евреев: «Умереть от рук нацистов — жестоко, но выжить по их милости в тысячу раз хуже. Мы переживём нацизм, если только мы не впадём в непростительный грех, торгуясь и договариваясь с ним, чтобы спасти несколько еврейских жертв» (из выступления Уайза на всемирной еврейской конференции в 1934 г.). «Мы безоговорочно отбрасываем с гневом и презрением любое предложение, обеспечивающее . безопасность немногим евреям зa счёт позора всего еврейства» (1936). В Вашингтоне верховный судья Брандейс столь же решительно приветствовал «еврейское мученичество» в Германии: «Любые меры, способствующие расширению заграничного рынка для германских товаров, усилят Гитлера… Облегчить экономические трудности Гитлера только чтобы спасти путём эмиграции несколько германских евреев, было бы… весьма плачевной политикой».

В действительности же сионисты были готовы «договариваться с нацистами» и заключать с ними финансовые сделки всегда, когда это служило их целям. Семь лет спустя, в разгаре второй мировой войны «группа высоких нацистских чиновников» сообщила раввину Стефену Уайзу. что за известную сумму евреям может быть разрешено выехать из Польши в Венгрию. Трудно понять, что именно выигрывали на этом евреи, поскольку обе страны были под властью Германии; у раввина должны были быть какие-то скрытые мотивы (возможно связанные с будущим «исходом» в Палестину) добиваться переезда евреев из оккупированной Польши в Венгрию в военное время, после того. как он столь упорно сопротивлялся спасению их из Германии в мирное время. Он обратился к Рузвельту с просьбой о переводе нужных для этой взятки долларов на немецкий банковский счёт в Швейцарии, на что последовал «немедленный» ответ: «Почему Вы медлите с этим сами, Стефен?» Тут же были даны соответственные распоряжении другому видному сионисту, министру финансов США Генри Моргентау, и, несмотря на все протесты Государственного департамента США и британского министерства иностранных дел, не считавших возможным финансировать военного противника, деньги были переведены на счёт Всемирного Еврейского Конгресса в Женеве для передачи национал-социалистическому руководству.

Для американских сионистов призрак примирения между Гитлером и евреями представился особенно грозным в 1938 году, когда глава правительства Южной Африки, генерал Сматс, послал своего министра обороны, Освальда Пироу в Германию, чтобы он постарался, если это окажется возможным, смягчить остроту еврейского вопроса. Премьер-министр Англии, Невиль Чемберлен, приветствовал эту попытку, сказав Пироу, что давление со стороны международного еврейства было главной помехой на пути к англо-германскому взаимопониманию, и объяснив, что ему было бы гораздо легче противостоять этому давлению (вспомним «непреодолимое давление» Льва Пинскера!), если бы удалось уговорить Гитлера умерить своё упрямство. Пироу поехал в Германию, сообщил затем, что он сделал конкретные предложения, что Гитлер ответил положительно, и что таким образом соглашение уже намечалось.

В этот самый момент снова вмешалась некая странная «судьба», как это было и с Хью Лонгом, Столыпиным, императором Александром Вторым и многими другими, выходившая на сцену каждый раз когда появлялась надежда на умиротворение в еврейском вопросе. Молодой еврей застрелил в Париже германского дипломата фон Рата. В Германии вспыхнули погромы, было сожжено несколько синагог и миссия Пироу была сорвана. Расследование причин преступления в Париже не состоялось, как не было и попыток установить действие каких-либо организаций, стоявших зa убийцей, а если таковые и были, то никаких результатов расследования сообщено не было; раввин Уайз снова преподносит в своих записках давно знакомую версию (которую можно найти и в романе Хауза) о «полусумасшедшем юноше», якобы доведённом его «испытаниями» до безумия.[28]

Рузвельт реагировал немедленно: «Последние новости из Германии глубоко взволновали общественное мнение Соединённых Штатов… Я сам едва мог представить себе, что подобные вещи могут происходить в культурной стране в двадцатом столетиия немедленно отозвал нашего посла в Берлине для доклада и консультации». Возмущение Рузвельта относилось разумеется только к сожжению синагог; об убийстве он даже не упоминал. Подчёркнутая же фраза в приведённой цитате была заведомой ложью, поскольку и Рузвельт и все его современники уже давно были свидетелями варварского уничтожения религиозных святынь в несравненно большем масштабе. Единственная разница заключалась в том, что это не были синагоги, но Рузвельт, знавший о том, как взрывали христианские церкви в советской России, став президентом, поспешил признать большевистское правительство. К тому же, Рузвельт сделал своё заявление после того, как послал телеграмму, приветствовавшую Мюнхенское соглашение, т. е. капитуляцию Чехословакии перед Гитлером, по-видимому также не находя в ней ничего несовместимого с культурными понятиями двадцатого столетия. Именно в это время автор этих строк оставил свой пост, считая для себя невозможным продолжать работать журналистом в условиях, когда ложь и дезинформация стали хозяевами положения в печати.

Фактически Соединённые Штаты оказались втянутыми во вторую мировую войну уже когда президент Рузвельт сделал эти заявления в 1937 и 1938 rr., а отнюдь не в день Перл Харбора. Прямая дорога ведёт от этих его выступлений к заявлению 17 июля 1942 года, когда он возвестил готовящуюся месть Германии исключительно за преследование евреев; те же, кто вложил в его уста эту угрозу, с самого начала делали всё от них зависящее, чтобы не допустить смягчения участи евреев в Германии.

История показала, что убийство фон Рата в Париже было тем новым выстрелом в Сараеве, который развязал вторую войну. В отличие от Вильсона, Рузвельт однако никогда не собирался сохранять американский нейтралитет; уже в 1938 году его ментор Бернард Барух заявили: «Мы проучим этого Гитлера; это ему даром не пройдёт» (свидетельство генерала Джорджа Маршалла). Если существующее в наше время положение не изменится (признаков чего пока что не видно), то в третьей войне американский президент окажется скованным теми же цепями, что и его предшественники в 1914…1918 и 1939…1945 г. г.

В продолжение шести лет, когда назревало то, что современные историки называют «ненужной войной», автор этих строк наблюдал как приближалась гроза и темнел горизонт в Берлине, Вене и других столицах, на которые вскоре должна была опуститься долгая ночь: Прага и Будапешт, Белград и Бухарест, София и Варшава. Как и многие другие, он видел как подбрасывали горючее в костёр готовящейся войны; может быть даже он видел больше других, не принадлежа к какой-либо одной стране или одной партии, а наблюдая за всеми ими. Автор слышал песни и крики штурмовиков в их Stammkneipen, горькие жалобы их противников в частных домах и нервный шёпот опасливо оглядывавшихся через плечо беглецов. Автор видел лицо толпы, этого динозавра, лишённого мозга, в её обоих состояниях возбуждённое надеждами и иллюзиями (в Берлине), и угнетённое, с впалыми щеками и пустым взглядом безнадёжного отчаяния (в Москве). Он встречался со страхом на всех уровнях жизни, от подметальщиков улиц до глав правительств, и видел царство террора в обеих столицах, где он безраздельно господствовал.

Автор этой книги лично знал или встречал многих людей, выглядевших влиятельными и принадлежавших к противоположным лагерям; все они, общими усилиями делали «ненужную войну» всё более и более неизбежной. Он разговаривал с Гитлером, Герингом и Геббельсом; на берегу Женевского озера он обедал с круглолицым Литвиновым, выглядевшим как типичный завсегдатай эмигрантских кафе, удивляясь что мог знать о России этот человек, который так мало её знал, хотя и был министром иностранных дел завладевшей ей шайки. Автор встречался с Муссолини и с Рамзаем Макдональдом, одним из британских премьер-министров, промелькнувших как тени на экране тех лет. Он беседовал часами с Эдуардом Бенешем в пражском Граджине, с австрийскими канцлерами и венгерскими премьер-министрами, с балканскими королями и политиками. Полный надежд и будучи ещё неоперившимся птенцом, автор ездил знакомиться с Лигой Наций, с отвращением наблюдая её заседания, лишённые всякого подобия достоинства, с их непрерывными закулисными сговорами, толпами прихлебателей и интриганов, вызывавшими омерзение; вряд ли многие из тех, кто в своё время знал Лигу Наций, стали бы поддерживать нынешнюю ООН. Автор выехал в Москву в составе журналистской гвардии вокруг новой восходящей звезды, молодого министра Антони Идена, и увидел там режим, отличавшийся от нацистского разве что тем, что преследуемые в Германии евреи занимали в советском государстве господствующее положение на всех ключевых постах.

Повсюду царила сплошная сумятица, из которой выступал один предвидимый факт: Гитлер начнёт войну, если ему не помешают, и эта война придёт, так как ему не помешают. Был даже один британский премьер-министр, Спили Болдуин (источник постоянных огорчений для газетных корреспондентов в Германии), который скрыл от своей страны правду о воинственных планах Гитлера потому что, как он признался впоследствии, он «боялся проиграть на выборах». Если его преемник, Невиль Чемберлен, надеялся, потворствуя Гитлеру, натравить его на Советский Союз (автор не располагает доказательствами, но это могло входить в расчёты Чемберлена), то это по крайней мере можно было бы назвать политической линией, в то время как до него таковой не существовало вообще. Однако, она была ошибочной, поскольку все внимательные наблюдатели в Германии предвидели, что, когда Гитлер решится нанести удар, он объединится со Сталиным, но не начнёт войны против него (автор писал это в своих книгах, опубликованных до войны).

Став свидетелем двух первых захватов Гитлера — Австрии и Чехословакии — автор понял, что последняя надежда предотвратить ненужную войну была потеряна. Он чувствовал, что живёт в мире, потерявшем рассудок, и озаглавил написанную им в это время книгу «Ярмаркабезумия». Он тогда объяснял происходящее лишь безрассудным отсутствием ясной политической линии. 18 лет спустя, в свете того, что произошло или стало известным, для него не подлежит сомнению, что в некоторых кругах эта «ненужная война» вовсе не представлялась такой уж ненужной.

Глава 38

Далёкие маленькие страны…

В предвоенном десятилетии 1930…40 гг., когда в Вашингтоне и Берлине правили «шеф» Рузвельт и «фюрер» Гитлер, в забытой Палестине дела шли всё хуже и хуже. Английское правительство поняло безнадёжность авантюры, навязанной ему Бальфуром (скончавшимся в 1930 г., распрощавшись на смертном одре с д-ром Вейцманом) и уже всерьёз собиралось от неё отделаться, когда накануне новой войны Уинстон Черчилль сумел снова взвалить на свою страну груз палестинских обязательств. В результате этого британский народ, полагавший, что он имеет дело с одним лишь Гитлером, был вовлечён в войну ради неизвестных ему целей, тех же, что в своё время едва не привели к поражению Англии в 1918 году. Сменявшие друг друга английские правительства этой эпохи напоминали циркового клоуна, которому не удаётся отделаться от липучки для мух: не успевал он стряхнуть её в одном месте, как доктор Вейцман клеил её на новое. В самой Палестине английские администраторы и военные выполнить навязанный им «мандат» не были в состоянии. Арабы беспрерывно бунтовали; сионисты в Лондоне давили на правительство, чтобы оно усмиряло их силой; когда власти на местах пытались действовать беспристрастно, в интересах обеих сторон, приказы сверху мешали им в этом.

Можно было бы сказать, что британская колониальная политика преуспела во всём мире, кроме Палестины. Ей удалось создать на пустовавших ранее землях свободные заокеанские народы, а на покорённых ей территориях она выполнила данное ей обещание (никем вначале не принимавшееся всерьёз) уйти, как только возмужавшее с её помощью местное население окажется способным обрести независимость. Индия — лишь один пример этого. В Палестине же все принципы британской колониальной политики были поставлены наголову, а накопленный опыт объявлен несостоятельным под хорошо известным «непреодолимым давлением» из Лондона или же из других столиц, если Лондон вдруг оказывался несговорчивым.

На долю британских администраторов и военных в Палестине выпала самая злосчастная роль во всей британской истории: вероятно не случайно что единственный из них, удостоившийся официального признания своих заслуг после эвакуации британских властей, оказался изменником. Англичане прекрасно знали, как надо управлять «протекторатами», и это слово не всегда имело то сомнительное значение, которое было ему придано Гитлером в Чехословакии. Оккупация страны с согласия и даже по приглашению местного населения может быть весьма благотворной. Автор этих строк лично познакомился с одним из таких настоящих протекторатов — Басутоленд. Англичане пришли туда по приглашению народа басуто, который в результате этого выжил, став свободной нацией, в то время как иначе он был бы порабощён более сильными соседями. Его положение сейчас много лучше, а его будущее светлее, чем при любых других обстоятельствах, и весь народ это хорошо сознаёт, так что буквально несколько десятков белых управляют 660 000 басуто на началах полного взаимного уважения (прим перев. — С 1966 г. Басутоленд — самостоятельное государство Лесото).

Слово «протекторат» происходит от английского «протект», что означает защищать. В Палестине, впервые в их истории, англичанам пришлось подавлять тех, кого они пришли «защищать», и, в свою очередь, защищать совсем других — захватчиков, прибывших из России. Сказались результаты полного извращения, со времён Бальфура, принципов гражданского управления в Англии. Согласно западным конституционным традициям, гражданские власти должны стоять над военными, дабы предотвратить возможное образование милитаристских режимов. Однако, когда гражданские власти становятся орудием в руках тайной третьей силы, преследующей захватные цели, они фактически уступают место военному руководству, хотя и вовсе не в лице собственных генералов. Высший принцип управления страной становится, таким образом, наголову, а вооружённые силы страны могут быть поставлены на службу чуждым ей разрушительным интересам. Именно это и произошло в Палестине.

Подавление местного арабского населения, как «бунтовщиков», в Палестине пользы сионистам не принесло. Их лобби в Лондоне и Вашингтоне усилило свои позиции в начале 30-х годов в связи с приходом к власти Гитлера, но и эти успехи были парализованы дальнейшим ухудшением дел в Палестине в ходе этого десятилетия. К этому времени Хаим Вейцман, который раньше, с 1904 по 1919 годы, сосредоточивал все свои усилия на английском правительстве, распространил свою активность ещё на два центра: в его орбиту входили теперь, по его собственному признанию, «Иерусалим, Лондон и Вашингтон», а с британскими премьерами он обходился уже без особых церемоний.

Его очередной жертвой стал снова Рамзай Макдональд, который, после отставки всех его социалистических коллег, остался премьером коалиционного правительства из других партий. Джимми Макдональд из Лоссимауса, когда-то бедный шотландский мальчик, сделал к тому времени блестящую карьеру, став всеми уважаемым мистером Рамзаем Макдональдом, носителем пышной седой шевелюры. Своего сына Малькольма Макдональда он сделал помощником министра колоний, после чего оба Макдональда сменили восторги социалистической риторики на холодный и трезвый мир «непреодолимого давления». Макдональд попытался было прекратить бесконечные беспорядки и восстания в Палестине, в которых англичане несли всё большие человеческие потери, объявив, что его правительство прекратит сионистскую иммиграцию, «урегулирует скупку земель сионистами и будет сурово карать подстрекателей к мятежам, «из каких бы кругов они ни исходили». В результате Макдональд немедленно же стал мишенью яростных нападок, быстро обретя то смущённое и усталое выражение лица, которое было так хорошо знакомо современникам (таким автор видел его в 1935 году). Посетившие его Хаим Вейцман и его трое сионистских коллег обвинили Макдональда в «легкомысленном обращении», как пишет Вейцман, «с моральными обязательствами, вытекавшими из обещаний, данных им евреям». Ведущие политики его собственной страны, Америки и Южной Африки открыли против него злостную кампанию. Запуганный премьер назначил специальный министерский комитет для нового пересмотра столь часто уже пересматривавшейся «палестинской политики». Председателем комиссии был назначен министр-социалист Артур Гендерсон, а секретарём Малькольм Макдональд: членами комитета были Хаим Вейцман и ещё шесть ведущих сионистов; арабы, как обычно, в нём представлены не были.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66