Глава 2

Трибунал

В Нюрнберге 20 ноября 1945 года должен был начаться процесс. У Международного военного трибунала – «Суда», отличного от американского обвинения, – имелся собственный штат переводчиков и электронная система для синхронного перевода на английский, немецкий, французский и русский языки. Меня попросили в качестве услуги переводить первое заседание с английского на немецкий.

Я сидел в стеклянном боксе с переводчиками в зале суда. Четверо судей с четырьмя помощниками были слева от меня, обвиняемые с адвокатами впереди и справа. Столы четырех стран-обвинителей стояли прямо передо мной, а за ними на покатом полу располагались места для прессы и привилегированных посетителей. Вооруженная охрана в белых шлемах стояла у стены позади обвиняемых. В тот момент зал был центром мира, и стул подо мной горел!

Судьи сидели с торжественным видом, и с первой минуты сэр Джеффри Лоуренс полностью руководил процессом, несмотря на отдельные мелкие помехи в виде глохнущих наушников, которые были нужны и ему, и всем остальным, чтобы следить за ходом многоязычного заседания. Во время нескольких таких вынужденных пауз Геринг заметил меня в стеклянной будке переводчиков и подмигнул, как будто мы с ним были приятели.

Главным переводчиком трибунала был полковник, известный французский лингвист. Он привез с собой в Нюрнберг обученных переводчиков, но попросил меня работать с ними вместе. На первом заседании мне приходилось отыскивать юридические термины, значения которых я не знал, и это меня смущало. Я понял, что переводить в зале суда – это совсем не то же самое, что переводить на допросах. Там я мог попросить прерваться, если человек говорил слишком долго, или переспросить и уточнить что-либо, когда не совсем понимал смысл. Здесь же переводчики были физически отделены от говоривших и не имели возможности контролировать продолжительность выступления или попросить что-то уточнить. Они могли только нажать красный стоп-сигнал, когда отставали. Тогда их «слушатели», как правило председательствующий судья, обращались за разъяснением, хотя повторенная фраза часто была не яснее той, что вызвала затруднение в первый раз. Судебные переводчики должны быть настоящими роботами – на одном языке слушаешь, на другом говоришь! Это мне было неинтересно, а кроме того, я знал, что справиться с лингвистическим разнообразием говоривших и юридическими терминами выше моих сил. Я решительно отклонил предложение полковника переводить в зале суда.

Совершенно неожиданно для себя я получил благодарственную медаль за службу в сухопутных войсках от главнокомандующего силами США в Европе. Судья Джексон собрал сотрудников обвинения и прочел приказ о награждении, где, в частности, говорилось:

«Будучи главой отдела переводчиков, сержант Зонненфельдт [в то время уже штатский человек, произведенный из рядовых в сержанты] взял на себя создание и руководство отделом в составе 50 человек. Его отдел предоставил переводчиков для допросов более чем 75 важнейших свидетелей, в том числе 21 из основных лидеров гитлеровской коалиции, а также застенографировал, расшифровал и обработал тексты допросов и связанные с ними устные и письменные показания, данные под присягой. Работая таким образом, его отдел собрал более 10 000 страниц следственных материалов. Зонненфельдт рекомендовал принципы и порядок действий при работе с заключенными на допросах, и эти принципы и порядок оказались столь целесообразны и практичны, что получили одобрение и используются следователями до сих пор. Среди сотрудников отдела Зонненфельдта были вышестоящие офицеры и штатские лица разных национальностей. Он обращался с ними с поразительной дипломатичностью и тактом, так что смог обеспечить их искреннее сотрудничество, несмотря на многие различия. Своей руководящей ролью и ревностным служением сержант Зонненфельдт внес ценный вклад в подготовку суда над главными военными преступниками в Нюрнберге, Германия. По распоряжению военного министра и т. д. и т. п.»

Я гордился этим признанием и бережно хранил фотографию, на которой судья Джексон прикалывает мне медальную ленту.

Мое решение не идти в судебные переводчики понравилось полковнику Амену и судье Джексону, так как они не хотели, чтобы я уходил из команды обвинения. Моя роль переводчика эволюционировала в роль следователя, ведущего допросы. Я еще раньше начал допрашивать дополнительных свидетелей, которые помогали выстроить обвинение против подсудимых.

Процесс продолжался, и я с одним из моих свидетелей участвовал в эпизоде, о котором в итоге узнал президент Трумэн. Генерал Донован с самого начала хотел, чтобы Геринг, самый высокопоставленный из уцелевших нацистов, сделал публичное признание в суде. Естественно, против этого никто не возражал, но между тем я продолжил искать известных немцев, которые могли бы выступить со стороны обвинения или изобличить Геринга. В идеале это должны были быть всем известные бывшие нацисты, которые сорвали бы маску с национал-социализма не столько перед судом, сколько перед немецким народом. Публичное признание Геринга оставалось «больным вопросом» для генерала Донована, который участвовал в подготовке обвинения с американской стороны. В Нюрнберге Донован все так же пользовался большим влиянием и авторитетом, но у него не было официальной должности в группе обвинителей от США. Он разговаривал с заключенными и свидетелями, имея в голове собственный план.

Ключевой фигурой в плане Донована, решившего вырвать признание у Геринга, был генерал Эрвин фон Лахузен, которого я нашел и привез на квартиру для свидетелей. Когда я обнаружил его, он был смущен тем, что у него не было мыла и одеколона для личной гигиены. Я обеспечил его этими средствами, а также пеной для бритья из военного магазина, и он захотел, чтобы к нему пришла некая молодая дама. Тогда графиня Ингеборг Кальноки, венгерка по национальности, которая распоряжалась в доме, куда поместили Лахузена, организовала ему эту встречу (и описала ее у себя в книге «Гостевой дом»). Потом я допрашивал его в течение многих часов, чтобы выяснить его историю. Сначала он был офицером австрийской военной разведки, а впоследствии прослужил много лет заместителем адмирала Вильгельма Канариса, начальника абвера – службы, эквивалентной УСС или теперешнему ЦРУ. Они гораздо лучше Гитлера и его окружения представляли себе равновесие сил между гитлеровской коалицией и союзными державами. Они также знали о чудовищных злодеяниях, творившихся в концлагерях, и убийстве миллионов русских в нарушение подписанных Германией договоров и конвенций. Лахузен хорошо знал о том, какие роли сыграли Кейтель, Йодль и Геринг в этих зверствах. Адмирал Канарис со своим ближним кругом также верно распознал в каждом немецком завоевании прелюдию к объявлению войны США, чья мощь внушала им страх. Задолго до того, как это стало очевидно, офицеры абвера уже понимали, что Германия проигрывает войну. Чтобы добиться более благоприятных условий для Германии, чем безоговорочная капитуляция, Канарис в качестве последнего средства присоединился к заговору с целью устроить покушение на Гитлера и начать переговоры о мире. Когда Гитлер уцелел после взрыва бомбы, заложенной под его столом, участие Канариса в заговоре раскрылось, и его задушили струной от пианино. Эту ужасную медленную смерть придумали специально для врагов Гитлера.

Я нашел обугленный дневник абвера и отчасти его восстановил. Я знал, что генерал Эрвин фон Лахузен был посвящен во все или почти все, что знал Канарис, включая всю деятельность Геринга и Кейтеля и бесхребетное исполнение Йодлем преступных приказов Гитлера об истреблении русских. Фрагменты журнала освежили память Лахузена, который также хорошо знал, что Геринг отдал преступный приказ расправиться со сбитыми летчиками союзников.

Однажды вечером я договорился о встрече с Лахузеном, но он не появился, и я узнал, что его перевезли с квартиры в резиденцию генерала Донована. Получив информацию, что Донован, возможно, первым допросит их свидетеля, полковник Амен и судья Джексон пришли в ярость. На следующее утро я организовал, чтобы Лахузена доставили в комнату для допросов. Амен и Джексон вошли и возмущенно спросили Лахузена, с какой целью он скрылся от меня ради встречи с Донованом. Лахузен развел руками и ответил: «Что же я, жалкий военнопленный, мог поделать, когда мне велели сесть в машину генерала Донована?»

Этот инцидент привел к оживленной переписке между Джексоном и Донованом. Джексон тогда написал подробный рапорт президенту Трумэну, излагая свою стратегию официального обвинения от США и жалуясь, что Донован воспрепятствовал ему и его следователю (мне!). Донован уехал из Нюрнберга, и копия этого рапорта стала одним из моих памятных сувениров с Нюрнбергского процесса. Лахузен продолжал давать в суде разгромные показания, окончательно изобличившие Геринга, Кейтеля и Йодля.

Во время процесса судья Джексон выступил со вступительной речью от американского обвинения: «Честь открывать первый в истории процесс по преступлениям против всеобщего мира налагает тяжелую ответственность. Преступления, которые мы стремимся осудить и наказать, столь преднамеренны, злостны и имеют столь разрушительные последствия, что цивилизация… погибнет, если они повторятся».

(Мне показалось примечательным, что Джексон начал вступительную речь с того, что упомянул об исторической важности этого процесса, а уже потом сказал о его правовом значении.)

Затем Джексон объяснил, что «война, развязанная подсудимыми, почти не оставила в мире нейтральных государств, и, таким образом, либо победители должны судить побежденных, либо мы должны предоставить побежденным судить самих себя. Нам не следует ни на минуту забывать, что по протоколам судебного процесса, которым мы судим этих людей сегодня, история будет завтра судить нас самих… Мы не потребуем здесь, чтобы вы осудили этих людей лишь на основании показаний их врагов».

Излагая в общих чертах позицию обвинения, Джексон заявил: «Немецкий народ находился во власти полиции, полиция – в руках нацистской партии, а партия была в руках группы злодеев. Оставшиеся в живых и сидящие перед вами подсудимые являлись руководителями этой группы». Услышав эти слова, я испугался, что они заставят немцев заявить, что они были обмануты и не несут ответственности за произошедшее.

Зная, что доказательства собраны в кипах документов и кинопленок, показывающих зверства и непристойности нацизма, Джексон сказал: «Наше доказательство будет ужасающим, и вы скажете, что я лишил вас сна».

В заключение Джексон сказал: «Подлинным истцом в этом процессе является цивилизация. Во всех наших странах она представляет собою еще борющуюся за свое существование и несовершенную силу. Цивилизация требует ответа: настолько ли правовые нормы отстали, что они бессильны справиться с преступлениями такого размаха, совершенными преступниками, занимавшими столь высокое положение. Она не ждет от вас, чтобы вы сделали войны невозможными, – она ожидает, чтобы ваши юридические действия отдали силы международного права. на службу делу мира».

1

«Корпорация убийств» (англ. Murder, Inc.) – нью-йоркская преступная группировка, существовавшая в 1920—1940-х гг., созданная и контролируемая мафией, которая за годы своего существования совершила сотни заказных убийств. (Примеч. пер.)

2

По-немецки фамилия Геринг пишется Goring и произносится «Гёринг». (Примеч. пер.)

3

«Ты тоже» (лат.) – демагогический прием, обвинение в аналогичном проступке в ответ на критику. (Примеч. пер.)

4

Франкония – историческая область на юго-востоке Германии. (Примеч. пер.)

5

В 2000 г. на канале «Хистори» прошел документальный фильм о жизни Альберта, где я был главным рассказчиком. (Примеч. авт.)

6

Ах, ну да (нем.).

7

«Господа, я привез мир для нашего поколения» – фраза, сказанная Чемберленом после подписания с Гитлером Мюнхенского соглашения о разделе Чехословакии в 1938 году, за несколько месяцев до начала Второй мировой войны. (Примеч. авт.)