Рытов Андрей Герасимович
      Рыцари пятого океана
      Аннотация издательства: Книга охватывает широкий круг событий. Ее первые главы рассказывают о героизме советских летчиков-добровольцев, помогавших китайскому народу отразить нашествие японских милитаристов в 1937-1938 гг. Основное содержание воспоминаний составляет Великая Отечественная война. А. Г. Рытов прошел ее от начала до конца, занимая должности военного комиссара, заместителя командира по политчасти ряда авиационных соединений. Опытный политработник, он хорошо знал людей, с которыми свела его фронтовая судьба. Среди них видные военачальники, командиры, политработники, прославленные герои и скромные труженики аэродромов.
      Hoaxer: Рытов весьма известен в авиационном мире, и он много с кем встречался на своём жизненном пути - чуть ли не со всеми знаменитыми довоенными лётчиками. Был Рытов и в Китае. В частности, судьба и командование ВВС двигали по жизни параллельно Рытова с Полыниным. Я к тому, что мемуары надо почитать.
      Содержание
      Слово о боевом друге
      В КИТАЕ
      В далёкий край
      Там, где течёт Хуанхэ
      Курс на Кантон
      "Подарок" императору
      Возвращение
      СРЕДИ СНЕГОВ БЕЛЫХ
      Над Карельским перешейком
      Герои и подвиги
      ВОЙНА НАРОДНАЯ
      Гроза идёт с Запада
      Горькие дни
      Крылатые "Цицероны"
      Противоборство
      По отступающему врагу
      В ударной группе
      Испытание на прочность
      Друзья и враги Афанасия Храмченкова
      По ту сторону подвига
      Перед решающей битвой
      Небо становится нашим
      За рекой Березиной
      Южная жемчужина
      И грянул бой...
      Наступление продолжается
      На львовском направлении
      Карпаты зовут
      Последние маршруты
      Примечания
      Слово о боевом друге
      В тяжкую военную пору ему не раз приходилось видеть, как дрались и умирали наши крылатые богатыри. Подобно горьковскому Соколу, они до последнего дыхания бились за торжество Правды и уходили в бессмертие с мыслью о том, что жизнь отдана "За землю русскую, за победу над заклятым врагом!"
      Он и сам - непримиримый и отважный борец за светлые идеалы ленинской партии - умер, образно говоря, в полете, в стремительном полете сквозь огневые годы. Когда сердце его отсчитывало последние минуты жизни, он нашел в себе силы взять перо и написать: "Лежу. Думаю. И пришла мне мысль сделать такую надпись: "Посвящаю внуку моему Андрею и его сверстникам. Берите пример мужества и верности Родине с героев этой книги".
      Андрея Герасимовича Рытова хорошо помнят и ветераны, закладывавшие основы Советских Военно-Воздушных Сил, и наследники их боевой славы, принявшие в молодые, крепкие руки эстафету мужества рыцарей пятого океана.
      Он участвовал добровольцем в освободительной борьбе Китая против японских милитаристов, в боях за безопасность северо-западных границ страны, в грандиозной четырехлетней битве нашей армии и народа с немецко-фашистскими захватчиками.
      Фронтовые дороги сводили его и с рядовыми воинами, и с видными военачальниками и политработниками, с людьми, составляющими цвет и гордость советской авиации: П. Рычаговым, Г. Кравченко, Т. Хрюкиным, И. Полбиным, А. Покрышкиным, Амет-ханом Султаном, Л. Бедой, В. Лавриненковым, А. Трудом, Д. Глинкой, Г. Речкаловым и многими другими прославленными асами.
      Каждый из этих героев, говорил А. Г. Рытов, достоин, чтобы о нем одном написали книгу. Воспоминания Андрея Герасимовича и есть .та книга, которая является памятником живым, и павшим в боях за Родину. Мемуары талантливого политработника проникнуты горячей любовью к людям, отличаются правдивостью, страстной взволнованностью и высокой партийностью. Я знал Андрея Герасимовича на протяжении многих лет, работал вместе с ним, делил радость побед и горечь неудач. Когда перелистываю страницы его книги "Рыцари пятого океана", предо мной снова встает живой образ обаятельного человека, целиком посвятившего свою жизнь защите великих завоеваний Октября. Мемуары А. Г. Рытова с неподдельным интересом и чувством глубокой признательности прочтут и юноша, "обдумывающий житье", и убеленный сединами ветеран минувших сражений. Они от начала до конца написаны кровью большого и честного сердца.
      Главный маршал авиации К. А. Вершинин
       
      В КИТАЕ
      В далекий край
      Поезд на Алма-Ату отправлялся в полдень. Мы прибыли на вокзал за полчаса до отъезда. После военного обмундирования, к которому каждый из нас привык за долгие годы армейской службы, было как-то неудобно чувствовать себя в гражданской одежде. Казалось, и теплое пальто с меховым воротником сидит мешковато, и велюровая шляпа еле держится на голове.
      Было холодно, под ногами скрипел снег. На перроне, как всегда, царило оживление. Пассажиры с мешками, чемоданами спешили занять свои места.
      Мы стояли рядом со спальным вагоном прямого сообщения, зябко поеживаясь. Алексей Благовещенский по авиационной привычке посмотрел в небо и по каким-то только ему известным признакам определил:
      - Завтра будет мороз с ветром. Благовещенский был не просто летчиком, а летчиком-испытателем. В метеорологии он разбирался превосходно.
      - А вот и Мария моя приехала! - воскликнул Павел Васильевич Рычагов и, сорвавшись с места, поспешил к невысокого роста женщине.
      Мария Нестеренко - жена Рычагова - тоже была военной летчицей. Она приехала проводить мужа. Мы поздоровались с ней. Вскоре к нам подошел пожилой незнакомец в черном пальто и шапке-ушанке с кожаным верхом. Обращаясь к Рычагову, спросил:
      - Вы старший группы?
      - Так точно! - отозвался Рычагов.
      - Здравствуйте! - Окинув нас приветливым взглядом, незнакомец крепко пожал каждому руку.- Мне поручено передать вам билеты и проводить. Поедете в международном вагоне.
      Через минуту мы увидели над толпой папаху командующего Военно-Воздушными Силами Якова Владимировича Смушкевича. Ему вежливо уступали дорогу. Шел он неторопливо, вразвалочку, приветливо кивая головой знакомым. Накануне командующий беседовал с нами, и теперь мы были рады, что он приехал нас проводить.
      До отхода поезда оставалось несколько минут.
      - Ну что ж, друзья,- широко улыбаясь, сказал Смушкевич. - Все, что следовало сказать, сказано. Счастливого пути. Возвращайтесь с победой.
      Командующий крепко, по-мужски обнял каждого из нас и расцеловал. Я заметил, как тяжело ему расставаться с нами, особенно с Рычаговым. Глаза его повлажнели. Видно, сердце боевого авиационного командира рвалось туда же, где через некоторое время предстояло быть нам. Поборов минутную слабость, Смушкевич снова дружески улыбнулся и помахал рукой.
      Из тамбура мы долго еще смотрели на командующего. Его могучая фигура в черном кожаном реглане даже на большом расстоянии выделялась среди других провожающих.
      Ритмично застучали на стыках рельсов вагоны, за окном поплыли милые сердцу подмосковные пейзажи. Поезд, сигналя на полустанках, набирал скорость. Зимний день короток. Не заметили, как наступили сумерки.
      За прошедший в хлопотах день каждый из нас порядком устал, но спать не хотелось. Возбуждение от недавнего расставания с друзьями долго не проходило. Волновала и неизвестность: что ждет нас в далекой стране, куда мы держали путь? Ведь не в санаторий ехали, а на войну.
      - Ну-с, джентльмены, - шутливо сказал Рычагов, выходя из купе, - приглашаю вас в ресторан. Русский человек на голодный желудок спать не ложится.
      Боевой летчик, он привык быстро осваиваться в любой обстановке, всюду чувствовал себя как дома. Всего два месяца назад Рычагов вернулся из Испании, где дрался в небе с фашистами. Заслужил два ордена Ленина и звание Героя Советского Союза. Несмотря на молодость, он уже с избытком понюхал пороху, и мы смотрели на него с благоговением.
      Теперь судьба кадрового военного снова бросала его в пекло войны, только на другой конец света. Но Павла Васильевича это, видимо, ничуть не тревожило. Он был бодр, даже шумлив, неистощим на всякие выдумки.
      За стол рядом с Рычаговым сел его товарищ по авиационной школе и службе в строевой части Коля Смирнов. Этот тихий с виду парень вел себя в воздухе настоящим орлом. Не случайно Павел Васильевич настоял, чтобы Колю отпустили вместе с ним. Он любил Смирнова, верил в него.
      Рядом со мной за столом сидел Благовещенский, уже известный в стране летчик-испытатель. Самолеты, особенно истребители, он знал в совершенстве, поражал всех удивительным хладнокровием в воздухе, виртуозной техникой пилотирования. Не один раз при испытании новых машин он попадал в такие ситуации, когда гибель казалась неминуемой. Однако быстрая реакция, выдержка, точный расчет, безупречное мастерство всегда помогали ему выходить победителем в схватках со стихией. Правда, боевого опыта у него пока не было, но ведь не сразу же становятся воздушными бойцами.
      Наполнив рюмки коньяком, Рычагов встал и с торжественностью в голосе сказал:
      - Друзья! Предлагаю выпить за боевую дружбу!
      Его густые брови сошлись над переносьем. Большие серые глаза стали задумчивыми. Глубоко вздохнув, словно не хватало воздуха, летчик тихо добавил:
      - Нет ничего сильнее этого чувства.
      В купе мы вернулись поздно ночью. Но спать легли не сразу. Рычагов долго рассказывал нам о боях в Испании, о людях, с которыми свела его нелегкая фронтовая судьба.
      Потом он тихо, чтобы не разбудить пассажиров, продекламировал слова ставшей популярной песни из кинофильма "Истребители":
      В далекий край товарищ улетает,
      За ним родные ветры вслед летят;
      Любимый город в синей дымке тает,
      Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд...
      Эта песня очень точно выражала наши чувства. Мы мчались в далекий край, а следом за нами неслись ветры Родины. И любимый город Москва совсем недавно растаял в синей дымке. Там остались наши родные. Когда-то мы с ними свидимся и встретимся ли вообще?
      Пожелав товарищам спокойной ночи, мы с Алексеем Благовещенским вернулись в свое купе. Я разделся, укрылся одеялом, но сон не шел. Мерно постукивали колеса, за окном свистел зимний ветер.
      Нахлынули воспоминания. Ожили в памяти шумная, припорошенная снегом Москва, деловая суета перед отъездом, расставание на Казанском вокзале. Потом вспомнилась беседа с начальником Политического управления РККА армейским комиссаром 2 ранга Петром Александровичем Смирновым. Я знал, что это кадровый военный, участник гражданской войны, крупный политработник, сын рабочего и сам в прошлом столяр. Но встречаться мне с ним еще не приходилось.
      Вызов к Смирнову явился для меня неожиданным. В то время я был батальонным комиссаром, учился на курсах. Почему мной вдруг заинтересовался сам начальник Политуправления Красной Армии?
      П. А. Смирнов встретил меня приветливо. Пожал руку, усадил напротив себя в кресло и, испытующе посмотрев, спросил:
      - Как у вас идет учеба?
      - Нормально, товарищ армейский комиссар.
      - Когда заканчиваете?
      - Через несколько дней.
      Смирнов раскрыл папку с моим личным делом, неторопливо перевернул несколько страниц и задал вопрос, которого я совершенно не ожидал:
      - Не хотели бы поехать на фронт повоевать?
      "О какой войне он говорит? - удивленно подумал я. - Ведь на наших границах как будто спокойно".
      Бои шли лишь в Испании. О них я знал по замечательным очеркам Михаила Кольцова и Ильи Эренбурга. Потом вдруг вспомнил, что и в Китае идет война. На какой же из этих театров предлагает поехать армейский комиссар?
      Мысленно я не раз представлял себя на огненных полях Гвадалахары или на многострадальной земле Китая, всем сердцем был со своими далекими братьями на Западе и Востоке. Но теперь уточнять вопрос комиссара счел излишним, даже бестактным. Ответил просто:
      - Я готов.
      Отложив мое личное дело в сторону, Смирнов многозначительно продолжал:
      - Ехать надо далеко за пределы нашей Родины. Связи с нами, а значит, и указаний сверху не будет. Все придется решать самому, на месте. Так что подумайте, прежде чем дать окончательный ответ. С женой посоветуйтесь. Как она отнесется к этому? Правда, семья будет обеспечена.
      Смирнов встал и, заложив руки за спину, грузно прошелся по кабинету. Потом остановился рядом, взял меня за плечо и еще раз повторил:
      - Подумайте хорошенько. Мы не неволим. О месте, характере и условиях работы поговорим в следующий раз.
      От начальника Политуправления армии я ушел расстроенным. Почему он не сказал - где, что и как? Ведь я же сразу ответил: готов.
      На следующий день я снова пришел на прием к Смирнову. Он открыл стол, достал какую-то бумажку и, пробежав ее взглядом, сказал:
      - Раскрою вам карты. Речь идет о Китае. Мы намерены послать вас комиссаром авиационной группы. Своих летчиков у китайцев почти нет, самолетов тоже. Советское правительство из чувства интернациональной солидарности решило оказать Китаю военную помощь в борьбе с японцами. В первую очередь авиацией. Одна наша эскадрилья уже там. Скоро их будет больше. Как комиссару, вам предстоит сложная работа.
      Смирнов встал, в задумчивости прошелся по кабинету и продолжал:
      - Скажу по секрету: Чан Кай-ши просил у нас летчиков, а не комиссаров. Понятно? Будете представляться там главным штурманом. Надеюсь, это тоже вам ясно.
      Пригласив меня к карте, Смирнов указал примерное начертание фронтов, высказал свое предположение о намерениях японского командования. Потом мы снова сели за стол, и он долго рассказывал о политических аспектах японо-китайской войны.
      - Обстановка там сложная,- сказал он в конце беседы.- Нашим летчикам приходится нелегко. И от того, как вы вместе с товарищами Рычаговым и Благовещенским сумеете сплотить коллектив, наладить контакты с местными властями, населением и китайскими военными, будет зависеть многое. Никогда не забывайте, что вы представители великого Советского Союза, держитесь с достоинством.
      В тот же день мы с Рычаговым побывали на приеме и у командующего ВВС Якова Владимировича Смушкевича.
      - Японская армия превосходит китайскую в технике. Особенно досаждает ее авиация. Советские летчики, прибывшие на помощь Китаю, находятся сейчас в Нанкине, сражаются храбро. Но их пока мало. Есть потери. Будем усиливать помощь Китаю в его национально-освободительной борьбе. На вас возлагается руководство боевой деятельностью нашей авиации. Это задание партии, приказ Родины.
      Смушкевич говорил лаконично, сопровождая речь выразительными жестами. Он познакомил нас с тактикой японской авиации, дал немало ценных советов.
      - Японцы действуют по шаблону,- заметил командующий.- И это потому, что они еще не встречали сколько-нибудь серьезного сопротивления в воздухе. Вы должны противопоставить им свою более гибкую тактику. Товарищ Рычагов, думаю, прекрасно понимает, о чем я говорю, он воевал в Испании и знает цену хитрости, дерзости, умению навязать свою волю противнику.
      Вечером, возвратившись в гостиницу, я долго думал о важности тех задач, которые перед нами поставлены. Как-то сложатся наши взаимоотношения с китайскими властями, с их военными начальниками? Какова будет моя роль как политического работника в этой сложной обстановке? Как мы будем обеспечивать боевую деятельность летчиков? Ведь создавать партийные и комсомольские организации там нельзя.
      Словом, какой бы вопрос я ни брал, возникало много неясностей. Трудности усугублялись еще и тем, что никто из нас не знал китайского языка, тамошних обычаев и нравов. Все надо было изучать на месте.
      А что нам вообще было известно о Китае? Я знал, что это великая страна, с населением более четырехсот миллионов человек, что там есть огромные пустыни и горы, многоводные и капризные реки Хуанхэ и Янцзыцзян, что недостаток земли вынуждает многих китайцев плавать и жить на джонках, ловить рыбу и даже выращивать в этих лодках овощи. Наши представления о Китае, по существу, не выходили за рамки учебника средней школы. Позже я кое-что слышал о Сунь Ятсене, У Пей-фу, Чжан Цзо-лине, Чан Кай-ши.
      Мне было известно также о перелете советских самолетов по маршруту Москва-Пекин в 1925 году, о Кантонской коммуне, о 8-й армии Чжу Дэ. Знания оказались разрозненными, бессистемными и не давали истинного представления об этой большой и загадочной стране.
      Мало помогла мне и книга "Записки английского волонтера", написанная комкором Примаковым под псевдонимом Генри Аллен.
      Утешало одно: там я буду с боевыми друзьями. На месте во всем разберемся. В конце концов, мы не школьники, а взрослые люди. За плечами у каждого немалый опыт партийной и командирской работы. Мы заранее готовились действовать в незнакомой обстановке.
      Дальняя дорога быстро сближает людей, располагает их к откровенности. То, что человек порой не решается сказать в обычной обстановке, в вагоне говорит без стеснения. Особенно если соседи по купе ему уже в какой-то мере знакомы.
      Так было и с Павлом Васильевичем Рычаговым. О его храбрости ходили легенды. В небе Испании он уничтожил почти два десятка фашистских самолетов. Но о том, что и его однажды сбили, мы не знали. Об этом рассказал нам сам Павел Васильевич, и именно в дороге.
      - Случилось это над Мадридом,- вспоминал Рычагов.- Крепко зажали меня фашисты. Как ни крутился, но одному против семерки устоять не удалось. Мой самолет загорелся. Чувствую, до аэродрома не дотянуть. А куда прыгать? Подо мной каменные громады домов, шпили церквей. Мадрид - город большой, а бой как раз проходил над его центром. Но не сгорать же заживо. Э, думаю, была не была. Авось попаду на крышу. Перевалился через борт, пролетел несколько метров и рванул кольцо. Встряхнуло меня так, что чуть сапоги с ног не соскочили. А фашисты, сволочи, вьются вокруг и строчат из пулеметов. Им-то хорошо. А мне каково под белым зонтиком болтаться?
      Своему рассказу Рычагов придавал не трагическую, а юмористическую окраску.
      - Спускаюсь я совершенно беззащитный. Каюк, думаю. А посмотреть вниз, чтобы выбрать подходящую площадку, некогда. Вдруг ногу обожгло: попал-таки какой-то подлец. Хорошо, если только ранением отделаюсь. Обидно все-таки погибать не на тверди земной.
      Вражеские самолеты сопровождали меня чуть ли не до самых крыш. Потом ушли. Глянул вниз - подо мной широкая улица. Людей на ней, как на базаре. Кричат, руками машут. Испанцы - народ экспансивный, до зрелищ падкий. А тут картина куда интереснее, чем бой быков на арене цирка.
      Поджал я ноги, готовясь к приземлению, да так прямо на толпу и свалился. Люди, понятно, разбежались. Раненая нога не выдержала удара об асфальт, и я упал на бок. Меня тотчас же окружили люди. Галдят, думают, что разбился. Бережно подняли, усадили, но лямки парашюта расстегнуть не догадались. А мне дышать трудно, воздуха не хватает. Когда увидели, что нога у меня в крови, шум подняли еще больше. Что кричат - не пойму. Спасибо одна сеньорина, молоденькая такая, сорвала с головы цветастый платок, склонилась надо мной и начала перевязывать ногу. "Подождите! - кричу ей.- Комбинезон надо разрезать".
      Догадалась, видно, попросила одного из мужчин стянуть с моей ноги сапог и разорвать штанину. Потом сама осторожно перевязала рану. До того красивая была эта испаночка, что я даже забыл о боли.
      Рычагов раскрыл коробку "Казбека", постучал о нее мундштуком папироски, прикурил и жадно затянулся.
      Мы, конечно, молчали, ждали, чем же закончится его рассказ.
      - Когда замешательство в толпе прошло, несколько дюжих мужчин подняли меня и на руках отнесли в госпиталь. Душевные люди эти испанцы. К нам они относились, как к родным братьям.
      - Ну а куда же та испаночка делась? - полюбопытствовал Благовещенский.
      - Несколько раз приходила ко мне в палату,- ответил Рычагов.- Сядет, бывало, возле кровати и смотрит, смотрит на меня печальными глазами. И непременно в подарок каждый раз приносила бутылку вина и фрукты. Говорю ей: "Не надо, сеньорина". А она, ничего не понимая, согласно кивает головой и мило улыбается. Сколько радости доставляло мне ее присутствие!
      ...Будь это не в вагоне, а в какой-то другой обстановке, Рычагов вряд ли стал бы рассказывать об интимных сторонах своей жизни в Испании. А тут взял да и выложил все.
      - А однажды,- продолжал Павел Васильевич,- ко мне в палату зашел важный и, видать, богатый испанец с переводчиком.
      "Сеньор видел, - сказал переводчик, - как вы дрались над городом, как сбили два франкистских самолета. Он восторгается вашей отвагой".
      Я кивком головы поблагодарил гостя, который не сводил с меня больших оливковых глаз. Время от времени он прикладывал руку к груди. Потом начал пылко о чем-то говорить. Когда кончил свою длинную речь, переводчик пояснил:
      "Сеньор восхищен подвигами ваших соотечественников. Он говорит, что за свою историю русские не раз помогали другим народам в борьбе с врагами. Теперь вот они пришли на помощь трудящимся Испании".
      "Вива русиа!" - воскликнул сеньор.
      Затем он передал через переводчика, что в знак уважения дарит мне пароход апельсинов и лимонов.
      "Целый пароход?" - удивился я.
      "Да, пароход",- подтвердил переводчик.
      "Передайте сеньору мое большое спасибо, - сказал я.- Но что я буду делать с такой уймой фруктов?"
      "Как что? - удивился переводчик.- Это же целое состояние. Вы станете богатым человеком".
      Я от души рассмеялся, но не стал разубеждать ни сеньора, ни переводчика.
      ...Об этом эпизоде мне было уже известно из рассказов товарищей, воевавших вместе с Рычаговым в Испании. Только я считал это шуткой. Теперь же, послушав самого Павла Васильевича, понял, что так оно и было на самом деле.
      - И что вы с этими фруктами сделали? - спросил я.
      - Не стал обижать сеньора. Ведь он сделал подарок от души. Я обратился к нашим товарищам из посольства и попросил их обеспечить доставку фруктов испанским детям, эвакуированным в Советский Союз.
      "В Алма-Ате вас встретят", - предупредили нас еще в Москве. И действительно: едва поезд остановился, к вагону подошли двое солидных мужчин. Они представились и любезно пригласили к стоявшей за изгородью автомашине.
      - Поручено узнать, - спросил один из них, - где вы желаете остановиться на ночь: в здешней гостинице или на даче?
      - Останемся в гостинице,- ответил Рычагов.- Завтра рано вставать. Как, товарищи? Мы не возражали.
      - Хорошо бы в баньку сходить,- сказал Благовещенский.
      - Верно, попариться бы! - подхватил Смирнов.
      - Что ж, желание гостей - закон. Банька будет"- заверили сопровождающие.
      Прощаясь с нами, они спросили:
      - В какое время прикажете завтра подать автомашину?
      - К пяти ноль-ноль, - ответил Рычагов. Вечером к нам в гостиницу пришел начальник базы и авиационной трассы, связывающей Советский Союз с Китаем, Адам Залевский. Каждый из нас хорошо знал этого великана с добрейшей душой. Он щедро отдавал людям и теплоту своего сердца, и опыт, и знания, накопленные за долгие годы службы в авиации.
      У Залевского была яркая биография. Родился он в 1895 году. В 1918 году вступил в Коммунистическую партию. Участвовал в боях с басмачеством, за что награжден орденом Красного Знамени.
      У всякого человека свое призвание. Залевского позвало небо. Без полетов он не мыслил своей жизни и вскоре стал одним из лучших летчиков нашей страны. Куда только судьба н(C) забрасывала Адама Залевского! Он летал над просторами Сибири, над горами Памира и Гиндукуша, повидал с высоты многие города Европы, командовал авиационными частями.
      Потом Залевскому сказали: хватит бороздить небо, лучше готовьте кадры и самолеты для Военно-Воздушного Флота. Его назначили командиром авиабригады при научно-испытательном институте ВВС.
      Но бывалого летчика трудно было удержать на земле. Он по-прежнему рвался в небо. 3 декабря 1931 года Залевский первый поднял в воздух тяжелый самолет конструкции А. Н. Туполева - ТБ-1. Под крыльями гиганта крепились два самолета И-4 П. О. Сухого. В их кабинах сидели летчики-испытатели Валерий Чкалов и Александр Анисимов. Это был уникальный опыт использования истребителей с самолета-матки.
      Под руководством Залевского воспитывались и расправляли свои могучие крылья такие летчики-самородки, как Чкалов, Коккинаки, Супрун, Степанченок, Евсеев. Эти крылатые богатыри потом возвеличили славу нашего Военно-Воздушного Флота.
      ...Адам Залевский, когда его назначили начальником базы и трассы, был уже в годах и не мог выполнять своих обязанностей в научно-исследовательском институте. "Изъездился конь", - горько шутил он о себе.
      Залевскому предлагали уйти на пенсию, но он не представлял, как это можно жить и не слышать гула авиационных моторов, не видеть крылатых машин.
      - Любую работу дайте, только не отлучайте от авиации, - взмолился Залевский.
      Ему пошли навстречу. Так он оказался в Средней Азии. Годы посеребрили ему виски, прорезали морщины на его лице, но душой он по-прежнему оставался молодым.
      Вот и теперь, явившись к нам в гостиницу, Залевский словно наполнил ее светом и бодрящим шумом. Человек с острым взглядом и богатой памятью, он знал множество интересных и поучительных историй, умел мастерски их рассказывать.
      Позже, на фронтах Великой Отечественной войны, судьба не раз сводила меня с людьми типа Адама Залевского. Веселые, жадные до жизни, они и сами никогда не унывают и заражают других окрыляющим оптимизмом. Особенно ценны такие люди в боевой обстановке. В тяжелую минуту они помогут преодолеть усталость, побороть страх, укрепить уверенность в победе над врагом.
      ...Утром мы прибыли на аэродром. Там уже стоял готовый к вылету самолет ТБ-3. На нем нам предстояло добраться до Китая. Вездесущий и заботливый Адам Залевский прибыл на стоянку еще до рассвета и приготовил для нас все необходимое.
      Но вылет задерживался. Дежурный сообщил, что горы на маршруте Кульджа Хами закрыты облаками. Самолеты в то время не имели оборудования, которое позволяло бы летать в любых условиях, и нам пришлось смириться со своей участью.
      С вышки командного пункта мы заметили группу людей, которые, судя по всему, не имели никакого отношения к обслуживанию полетов.
      - Кто такие? - поинтересовались у Залевского.
      - Волонтеры, - ответил он. - Их должны разбросать по трассе Кульджа Ланьчжоу, чтобы они встречали и обслуживали экипажи. А они вот здесь сидят. И уже давно. Приходят сюда каждое утро и упрашивают, чтобы я их отправил с какой-нибудь оказией.
      Мы решили поговорить с комиссаром трассы Василием Ивановичем Алексеевым.
      - А вы не пытались добиться, чтобы самолеты вам все-таки дали? - спросил Рычагов.
      - Самолетов пока нет, но скоро будут, - ответил Алексеев. - Разве не ясно, что от нормального функционирования трассы Алма-Ата - Ланьчжоу во многом зависит переброска подкреплений, ваша боевая работа в Китае.
      Через несколько часов облачность начала подниматься. Взорам открылась величественная панорама горных хребтов. Их гранитные вершины, казалось, подпирали небо. Надев парашюты, мы заняли места в самолете. Тяжелый ТБ-3, сделав разбег, оторвался от полосы. Он долго кружил над аэродромом, набирая высоту для преодоления гор, затем взял курс на юго-восток.
      И вот государственная граница осталась уже позади, а горным вершинам, казалось, не будет конца. Угрюмые скалы, освещенные тусклым декабрьским солнцем, безмолвно охраняли первозданную тишину этого безлюдного края. В глубоких ущельях таился мрак. Случись что с самолетом - и гибель неминуема.
      Вершины хребтов постепенно становились все ниже. И тогда под крылом появлялись плоскогорья. Но и на них - сколько ни всматривались - мы не могли обнаружить селений. Однообразной и унылой выглядела провинция Синьцзян.
      Самолет начал снижаться. Земля становилась ближе, но нисколько не привлекательнее: те же скалы, ущелья, ни единого кустика.
      Приземлились мы на аэродроме близ маленького, неуютного городка Хами. Нас отвели в гостиницу, сказали, что здесь придется подождать до утра. В холодном помещении царил полумрак: в окнах вместо стекол оказалась промасленная бумага. Когда глаза привыкли к сумраку - мы разглядели, что кровати застланы настолько грязными простынями, что у мало-мальски заботливой хозяйки половшей бывают чище.
      Алексей Сергеевич подозвал мальчика, прислуживающего в гостинице, и, указав на кровати, попросил заменить постельное белье. Мальчик (бой) кивнул головой и куда-то убежал.
      ...Полет был утомительным. Наскоро приготовив ужин из продуктов, предусмотрительно захваченных с собой, мы поели и, не раздеваясь, легли спать. Проснулся я от крикливых возгласов за окном. Мне показалось, там кто-то ссорится. Отогнув угол промасленной бумаги, я увидел трех мужчин. Никто из них драчливых побуждений не выказывал. Позже мы убедились, что громкий, крикливый разговор - обычен для китайцев, и не стали обращать на это внимания.
       
      Там, где течет Хуанхэ
      В Ланьчжоу (провинция Ганьсу) у нас высвободилось время для осмотра города. Как раз здесь проходила Великая Китайская стена. В том, что она действительно великая, мы убедились собственными глазами. Ширина ее такова, что по ней могла бы свободно промчаться трои-ка лошадей. Какой же титанический труд пришлось затратить китайскому народу, чтобы возвести такое мощное сооружение и обезопасить себя от нападений врагов! Теперь эта стена, конечно, потеряла свое военное значение и представляет интерес лишь как исторический памятник.
      В Ланьчжоу стена проходит по крутому обрывистому берегу Хуанхэ. В сочетании с этой естественной преградой она выглядела в давние времена неприступной крепостью. С высоты ее мы долго любовались открывшейся перед нами панорамой. На противоположном берегу раскинулись рисовые поля. По реке плыли плоты, оригинально сделанные из бараньих шкур, надутых воздухом. Вода под ними отливала желтизной. Хуанхэ - река мощная и своенравная. Она часто прорывает оградительные дамбы и приносит людям большие бедствия.
      На аэродроме в Ланьчжоу мне довелось познакомиться с начальником базы полковником Владимиром Михайловичем Акимовым. Эта база служила своего рода транзитным пунктом, через который из Советского Союза .в Китай перебрасывались летчики-добровольцы, военная техника, снаряжение и другие грузы. Существовали два маршрута. Один через Сиань и Ханькоу вел в центральные районы страны, другой-через горы в 8-ю Национально-революционную армию Чжу Дэ.