Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Пропавшая

ModernLib.Net / Детективы / Роботэм Майкл / Пропавшая - Чтение (стр. 12)
Автор: Роботэм Майкл
Жанр: Детективы

 

 


      На первом этаже пусто, виднеются лишь несколько коробок и кювет. Поднявшись на третий этаж, я обнаруживаю ряд бывших кабинетов с облупившимися стеновыми панелями и оголенными проводами. В странной комнате, не больше шести футов в длину, лежит на полу узкая доска, на ней – одеяло и матрас, сделанные из одежды. На гвозде висит пара брюк, на одной из полок выстроилась вереница консервных банок. В центре помещения на коробке примостились жестяная тарелка и кружка с логотипом Бэтмена.
      Я подхожу к масляной лампе и подхватываю ее, не позволяя упасть. Стекло еще теплое. Наверное, обитатель комнаты услышал мои шаги.
      Стены вокруг оклеены старыми газетами и предвыборными плакатами, представляя собой коллаж портретов героев новостей: Саддам Хуссейн, Тони Блэр, Ясир Арафат, Дэвид Бекхэм. Джордж Буш-младший, одетый в армейскую форму, держит индейку на Дне благодарения.
      На еще одной странице изображен Арт Карни, рядом с его фотографией – текст некролога. Я не знал, что Арт Карни умер. Я помню его по «Молодоженам» с Джеки Глисоном , который играл его соседа снизу. В одном эпизоде они с Джеки пытаются научиться играть в гольф по книжке, и Джеки говорит ему: «Сперва надо правильно послать мяч». И Арт кивает мячу и говорит: «Да пошел ты!»
      В ту же секунду моя рука прорывает газету, и я хватаю кого-то за грязные, засаленные волосы. Тяну его к себе, бумага рвется, и к моим ногам падает визжащее, одичавшее существо.
      – Я этого не делал! Это не я! – вопит Крот, сворачиваясь комочком. – Не бейте меня! Не бейте меня!
      – Никто тебя бить не будет. Я из полиции.
      – Незаконное вторжение! Вы нарушаете границу! У вас нет на это права! Нельзя просто так сюда заявиться, нельзя!
      – Крот, ты живешь здесь незаконно, и не думаю, что у тебя много прав.
      Он обращает ко мне свое бледное лицо и таращится такими же бледными глазами. Вокруг шеи, как крысиные хвосты, висят дреды. На нем мешковатые штаны и армейская куртка с металлическими заклепками и планками, похожими на крепления для строп несуществующего парашюта.
      Я заставляю его сесть на ящик, и он подозрительно смотрит на меня. Я любуюсь его самодельной мебелью.
      – Здорово тут у тебя.
      – Спасает от дождя, – говорит он без тени сарказма. Из-за бакенбард он похож на барсука. Чешет себе шею, потом под мышкой. Боже, надеюсь, это не заразно.
      – Мне надо попасть в канализацию.
      – Это запрещено.
      – Но ты можешь меня проводить.
      Он одновременно кивает и качает головой:
      – Нет. Нет. Нет. Запрещено.
      – Я же сказал тебе, Крот, что работаю в полиции.
      Я зажигаю масляную лампу и ставлю ее на ящик. Потом расстилаю на полу карту и разглаживаю на ней сгибы.
      – Ты знаешь это место?
      Я показываю на Прайори-роуд, но Крот смотрит на карту тупо.
      – Это почти на углу Эбботс-плейс, – объясняю я. – Мне нужна сточная или канализационная труба.
      Крот чешет шею.
      Внезапно до меня доходит – он не разбирается в карте. Все его ориентиры находятся под землей, и он не может соотнести их с улицами и перекрестками на поверхности.
      Я вынимаю из кармана апельсин и кладу его на карту. Несколько раз перекатившись, он останавливается и, покачавшись, замирает.
      – Ты можешь меня провести?
      Крот внимательно смотрит на апельсин.
      – Идите по течению. Вода находит путь.
      – Именно, но мне нужна твоя помощь.
      Крот не сводит глаз с апельсина. Я протягиваю его ему, он запихивает его в карман и застегивает карман на молнию.
      – Хотите отправиться в логово дьявола?
      – Да.
      – Один?
      – Один.
      – Завтра.
      – А почему не сегодня?
      – Я должен встретиться с Синоптиком Питом. Он скажет нам прогноз.
      – Какое значение имеет прогноз в канализации?
      Крот издает громкий свист, словно поезд.
      – Не хотел бы я оказаться там в дождь. Тогда воистину разверзнутся хляби небесные.

20

      – Почему вас так интересует канализация? – спрашивает Джо.
      Он приглашает меня сесть – отработанным, почти механическим движением.
      Сегодня понедельник, и мы сидим у него в офисе, частном кабинете рядом с Харли-стрит. Это дом в георгианском стиле с черными водосточными трубами и белыми окнами. На табличке возле дверей кабинета после имени Джо тянется вереница титулов, которая оканчивается смайликом, – видимо, чтобы пациенты не чувствовали слишком большого почтения.
      – Это просто теория. Выкуп должен был передвигаться по воде.
      – И все?
      – Рэй Мерфи работал в Водном управлении. А теперь он пропал.
      Левая рука Джо дергается на колене. Перед ним на столе лежит книга «Восстановление памяти» .
      – Как ваша нога?
      – Лучше.
      Он хочет спросить про морфин, но воздерживается. На протяжении пары минут по кабинету, как масло, растекается молчание. Джо медленно встает, с трудом удерживая равновесие, и пускается в путь по комнате, борясь за каждый шаг. Иногда его сносит вправо, но он терпеливо восстанавливает курс.
      Окидывая взглядом кабинет, я замечаю, что все в нем немного покосилось: книги на полках, папки в картотеке. Наверное, профессору все труднее поддерживать порядок.
      – Вы помните Джессику Линч ? – спрашивает он.
      – Американскую военнослужащую, которую взяли в плен в Ираке?
      – Когда ее спасли, она не помнила ни одного события с момента пленения до той минуты, как очнулась в госпитале. Даже спустя месяцы, несмотря на все врачебные сессии и обследования, она так и не смогла ничего вспомнить. Врачи назвали это отказом памяти, что в корне отличается от амнезии. В случае амнезии вы из-за какой-либо травмы забываете о том, что с вами происходило. А Джессике просто нечего было вспоминать. Она словно находилась в сомнамбулическом состоянии, не воспринимая ничего из того, что с ней приключилось.
      – То есть вы хотите сказать, что я могу так и не вспомнить, что случилось?
      – Может, вам просто нечего вспомнить.
      Он молчит, пока я отчаянно пытаюсь отвергнуть эту новость. Я не хочу смиряться с таким исходом. Я долженвспомнить.
      – Вы когда-нибудь участвовали в передаче выкупа? – спрашивает он.
      – Около пятнадцати лет назад принимал участие в операции по поимке вымогателя. Он грозился отравить детское питание.
      – И каков был план?
      – Существует два варианта передачи выкупа: долгий маршрут и внезапная атака. Долгий маршрут включает сложную систему инструкций, которые заставляют курьера ходить кругами, перемещаясь из пункта А в пункт Б и так далее, рассеивая силы полиции.
      – А альтернатива?
      – Принцип поначалу тот же: курьера посылают от одной телефонной будки к другой, заставляя пересаживаться с автобуса на автобус, меняют направление… как вдруг где-то в пути что-то случается. Наносится молниеносный удар, кардинально меняющий ситуацию.
      – Например?
      – В восьмидесятые годы человек по имени Майкл Сэмc похитил молодую девушку Стефани Слэйтер, агента по продаже недвижимости, и потребовал выкуп. Курьером был босс Стефани. Стояла темная, туманная ночь в Южном Йоркшире. Сэмc оставлял записки на фонарях и в телефонных будках. Он заставлял курьера двигаться по узким сельским дорожкам, словно пешку; внезапно дорогу перегородило оставленное Сэмсом препятствие, и курьер вынужден был остановить машину. Ему пришлось оставить деньги на деревянном подносе на краю моста. Сэмc прятался под мостом. Он потянул веревку, поднос перевернулся, и он удрал на мотороллере по разбитой дороге .
      – Он скрылся?
      – Вместе со ста семьюдесятью пятью тысячами фунтов.
      Глаза профессора выдают его невольное восхищение. Как и большинство людей, он ценит изобретательность. Только это была не игра: Майкл Сэмс к тому времени уже убил девушку.
      – Вы послали бы в качестве курьера Рэйчел?
      – Нет.
      – Почему?
      – Нельзя ожидать от человека рациональных решений, когда дело касается его ребенка. Наверное, они сами выбрали Рэйчел. Я на их месте поступил бы именно так.
      – А что еще вы сделали бы на своем месте?
      – Я ее подготовил бы. Обсудил бы с ней различные варианты развития событий и потренировал бы ее.
      – Как? – Джо показывает на пустой стул. – Вообразите, что здесь сейчас сидит Рэйчел. Как бы вы ее готовили?
      Я смотрю на пустой стул и пытаюсь представить себе Рэйчел. В раковине на моей кухне стояли три чашки из-под кофе. Со мной была Рэйчел. А кто еще? Возможно, Алексей. Это ведь были его бриллианты.
      Закрыв глаза, я вижу Рэйчел в черных джинсах и сером пуловере. До сих пор ее внешность казалась неопределенной, словно была размыта страданием, однако она привлекательная женщина, весьма неглупая и очень печальная. Я понимаю, почему Алексей выбрал ее.
      На плотно сжатых коленях Рэйчел лежит кожаный рюкзачок. По полу, как конфетти, разбросаны обрывки полиэтилена и крошки пенопласта.
      – Помните, что это не окончательная сделка, – говорю я. – Это переговоры.
      Она кивает.
      – Они хотят, чтобы вы слепо следовали их указаниям, но мы не можем позволить им диктовать условия, – продолжаю я. – Вы должны настаивать на получении доказательств того, что Микки жива. Требуйте доказательств. Скажите, что хотите увидеть ее и поговорить с ней.
      – Но они скажут, что у нас есть волосы и купальник.
      – А вы скажете, что это ничего не доказывает. Вы просто хотите быть уверенной.
      – А что если они захотят, чтобы я оставила где-нибудь выкуп?
      – Не делайте этого. Требуйте прямого обмена: Микки на бриллианты.
      – А если они не согласятся?
      – Тогда сделка не состоится.
      Ее голос заметно дрожит, словно вот-вот оборвется:
      – А что если они не привезут Микки? Если сначала захотят забрать бриллианты?
      – Вы откажетесь.
      – Они ее убьют.
      – Нет! Они скажут, что она сидит одна, голодная, что у нее на исходе вода или кислород. Они попытаются вас запугать…
      – Но что если… – Рэйчел запинается, – что если они ее обидят?
      Я почти вижу, как кристаллизуются ее мысли.
      – Они ведь ее убьют, правда? Они никогда ее не отпустят, потому что она может их опознать.
      Я сжимаю ее руки и заставляю посмотреть мне в глаза.
      – Перестаньте. Соберитесь. В настоящий момент Микки – их главная ценность.
      – А потом?
      – Именно поэтому мы и должны ставить свои условия, а вы должны знать, как вести себя в сложившихся обстоятельствах. – Я встаю у нее за спиной. – Итак, давайте продумаем, что вы им скажете.
      Я вытаскиваю мобильный и набираю номер. Телефон перед ней начинает звонить. Я указываю на него.
      Она неохотно раскрывает аппарат.
      – Алло?
      –  Выкинь этот чертов микрофон!
      Она смотрит на меня и, запинаясь, произносит:
      – О чем вы?
      –  Ты, сука! Выкинь чертов микрофон, или я убью Микки. Прямо сейчас!
      – У меня… у меня нет никакого микрофона.
      –  Не ври! Выброси его из окна.
      – Нет.
      –  Она мертва. У тебя был шанс.
      – Я сделаю все, что вы скажете. Все. Пожалуйста. Уже выкидываю…
      Рэйчел дрожит. Я беру телефон у нее из рук и сбрасываю звонок.
      – Итак, он не знал, что у вас есть датчик. Он блефовал. И вы должны были его в этом уличить.
      Рэйчел кивает и тяжело вздыхает.
      Мы репетируем еще раз. Я хочу, чтобы она была вежливой и уверенной в себе, но не спорила. Не соглашалась, но и не нарывалась. Тянула время.
      – Скажите им, что вы напуганы. Вы в этом деле новичок. Вы нервничаете. Они хотят контролировать вас, так покажите им, как вы уязвимы.
      Мы репетируем два часа, прорабатывая разные варианты. Если смотреть на ситуацию реально, то я могу придумать только несколько планов. Снова и снова я повторяю один вопрос:
      – О чем вы попросите?
      – Увидеть Микки.
      – Когда вы передадите выкуп?
      – Когда Микки будет у меня.
      – Именно. Когда будете держать ее за руку.
      Я смотрю ей в глаза, надеясь увидеть ту же решимость, которую я видел на первой пресс-конференции после исчезновения Микки, когда Рэйчел сумела не потерять самообладания и не разрыдаться. Ту же решимость я видел на крыльце здания суда после вынесения приговора, когда она зачитывала по бумажке свое заявление.
      – Вам не обязательно идти до конца, – напоминаю я ей.
      Она не мигает и даже не дышит. Ее пальцы перебирают складки рюкзака.
 
      Где-то далеко, на границе моего сознания, звонит телефон. Джо перегибается через стол и сбрасывает звонок. Он смотрит на меня в ожидании, а его левая рука дергается каким-то немыслимым образом.
      – Вы что-то вспомнили.
      Я чувствую, как постепенно успокаивается мое сердце.
      – Недостаточно.
      Его рука перестала трястись. На лице – непроницаемое выражение, если не считать блеска в глазах. Жизнь для него – великая тайна, непрестанно решаемая загадка. Большинство людей не в состоянии отрешиться от повседневной суеты и задуматься. Джо не может заставить себя недумать.

21

      У Али весь вечер был отключен телефон. Наконец она мне звонит.
      – Где ты была?
      – Работала. Уже еду домой.
      – Не ко мне.
      – А для чего тогда я работала?
      Через двадцать минут она появляется в дверях. Она выглядит иначе, чем обычно. Говорят, что всегда можно определить, что женщина занималась сексом. Наверное, раньше я просто не пытался этого сделать.
      У Али есть для меня новости. Полицейский компьютер подтвердил, что Джерри Брандт сидел в одной камере с Тони Мерфи четыре года назад. За два месяца до исчезновения Микки Джерри выпустили.
      – А как вам еще такое совпадение? – спрашивает она. – Тони Мерфи проявился три месяца назад – ему как раз могло хватить времени, чтобы поучаствовать в этой истории.
      – Как там «новичок» Дэйв? – между делом интересуюсь я, получая ответ, сопровождаемый легкой улыбкой:
      – Бодр и весел.
      Несмотря на усталость, она садится и просматривает свои записи. Три года назад Джерри Брандт полностью исчез из поля зрения полиции. Не было ни налоговых квитанций, ни социальных выплат, ни дорожных штрафов, ни полицейских донесений, ни просроченных библиотечных книг… И вдруг три месяца назад он объявился и попытался получить пособие по безработице.
      – Так скажите мне, умная молодая леди, где проживает сейчас Джерри Брандт?
      – Между прочим, я это знаю, – говорит она, поднимая руку с зажатым между пальцами листком бумаги – адресом в южном Лондоне.
 
      Бермондси – один из тех районов, которые дважды подвергались насилию: сперва со стороны люфтваффе, потом, в семидесятые, со стороны архитекторов, которые возвели здесь высотки в духе сталинского ампира и бетонные муниципальные здания. Теперь архитектурный ансамбль здешних мест напоминает ряд зубов, в котором здоровые чередуются с пломбированными.
      Мы подъезжаем к большому белому дому, утопающему в зелени. Я вижу небольшой балкон, увитый плющом, с богато украшенными консолями, над ним – крутую крышу, черную и мокрую, как грифельная доска.
      Смотрю на часы. Едва семь утра.
      – Проснись и пой, принцесса!
      Дверь приоткрывается, из-за нее высовывается лохматая девица лет девятнадцати. На ней свитер и джинсовые шорты. Из-под пояса выглядывает татуировка.
      Она смотрит на значок Али и скидывает цепочку. Мы идем за девицей через прихожую к гостиной. Али смотрит на меня укоризненно, заметив, как я слежу за покачивающимися бедрами хозяйки.
      Еще две девицы спят на полу, обнявшись. На диване, закутавшись в покрывало, лежит кто-то неопределенного пола. В комнате пахнет гашишем и невыветривающимся никотином.
      – Тяжелая выдалась ночка?
      – Не для меня, я не пью, – отрезает она.
      – Мы ищем Джерри Брандта.
      – Он наверху.
      Усевшись на стул, она пристраивает босую ногу на столе и начинает ковырять ссадину на коленке.
      – Тогда, может, вы сходите к нему и скажете, что мы хотели бы с ним поговорить? – предлагает Али.
      Девица обдумывает услышанное, спускает ногу со стола и поднимается по лестнице. Из-за ее походки лестница кажется очень крутой. В столовой пол усыпан приглашениями в пабы на концерты, в углу под брусьями и штангой стоит скамья. Через дверь в кухне я вижу вчерашнее карри, сунутое в мусорную корзину.
      Девица возвращается.
      – Гусеница сказал, что придет через минуту.
      Она идет в туалет и, не озаботившись тем, чтобы закрыть за собой дверь, садится на унитаз и справляет малую нужду. Потом чистит зубы, глядя на меня в зеркало. Наверху тоже шумит бачок, затем слышен звук открывающегося окна. Через несколько секунд чье-то тело пролетает мимо кухонного окна и приземляется во дворе.
      Я успеваю разглядеть лицо прыгавшего и увидеть на нем страх. Человек действительно напуган.
      К тому времени, когда я добегаю до задней двери, Джерри уже успел перелезть через забор и мчится по задней улочке. Он без обуви, одет в хлопковую майку и вылинявшие спортивные штаны.
      Перебравшись через забор, я тяжело приземляюсь на плитку. Он впереди меня в тридцати ярдах, бежит к воротам. Надеюсь, Али выскочила через парадную дверь и сумеет перехватить его.
      Мерзавец не мешкая перемахивает через ворота. Я же проламываю их, не сумев вовремя остановиться. Он поворачивает налево, перепрыгивает через канаву, пересекает дорогу и, перелетев над изгородью, оказывается на соседней улице.
      Если бы мне было двадцать и у меня не болела бы нога, я все равно не смог бы его догнать. Я отстаю, задыхаюсь, перед глазами пляшут точки.
      С моей стороны улицы газовщики роют траншею. Рядом с ямой – куча красноватой почвы, так что приземление должно быть мягким. Прыжок дается мне легко, но я забыл про дорожное движение. Меня обманывает тихая работа электромотора. Молоковоз только что отъехал от парковки и движется со скоростью всего несколько миль в час, но я, не сумев остановиться после приземления, врезаюсь в крыло машины, и мне кажется, что из меня вышибли дух.
      Перекувырнувшись раз шесть по асфальту, я наталкиваюсь на водосточный желоб и чувствую, что повредил бедро. Люди вокруг, ничего не понимая, просто стоят и смеются надо мной.
      Джерри уже в конце улицы. Он оглядывается, и в этот момент Али въезжает ему плечом в живот, хватает руками за пояс и опрокидывает на землю. Она прыгает коленями ему на грудь, и я почти слышу, как воздух выходит у него из легких.
      Сев на него верхом, она заламывает ему руки за спину, чтобы надеть наручники. Но когда она пытается снять их с пояса, Джерри резко откидывает голову и бьет ее затылком в подбородок. Али откидывается назад, но продолжает сжимать его коленями, не давая подняться.
      Я с трудом встаю и хромаю к ним. Нога онемела и почти не слушается.
      Джерри удалось встать на четвереньки. Али сцепила ноги у него на животе и едет на нем, как ребенок, играющий с отцом «в лошадку». Она хватает его руками за шею, стремясь нащупать дыхательное горло. Джерри отрывает руки от земли и пытается встать. Вот он выпрямился. В нем шесть футов роста и двести фунтов веса.
      Я понимаю, что сейчас будет. Слышу собственный крик, велящий Али отпустить его, но она лишь крепче прижимается к Джерри. Рядом с ними двор огибает кирпичная стена высотой в фут, с острыми краями.
      Брандт поднимает Али, ухватив ее за ноги. Потом смотрит прямо на меня. Из его груди вырывается странное, звериное рычание. Потом он падает назад, на стену, так что спина Али, оказавшейся внизу, принимает на себя всю силу удара. Она сгибается – и ломается.
      Я ничего не слышу. Только свой голос, зовущий Али по имени. Рабочие-газовщики застыли в своих комбинезонах, покрытых красноватой пылью, – словно окаменели. Я смотрю на одного из них и ору, пока его взгляд не перемещается с Али на меня.
      – Вызовите «скорую»! Немедленно!
      Боль в ноге забыта. Тело Али безжизненно свешивается со стены. Она так и не пошевелилась. Лучи света преломляются, отражаясь от хромированных машин на парковке и от слез в ее глазах.
      Я опускаюсь рядом с ней на колени: она смотрит прямо вверх, я вижу свое отражение в уголках ее глаз.
      – Я не чувствую ног, – шепчет она.
      – Оставайся на месте. Скоро прибудет помощь.
      – Думаю, что здорово вляпалась.
      – Это был прекрасный захват. Где ты этому научилась?
      – Четыре брата.
      – Чему только учат нынешних девочек!
      Она прерывисто дышит. Бог знает, что у нее сломано. Я хотел бы сложить в ее теле все, как было. Если бы я мог!
      – В обычных обстоятельствах я не побеспокоила бы вас, сэр, но не уберете ли вы мне волосы с глаз?
      Я отвожу ей челку со лба.
      – Может, мне завтра взять отгул? – говорит она. – Сесть на «Евростар» и поехать в Париж за покупками.
      – Может, я съезжу с тобой.
      – Ненавижу ходить по магазинам и ненавижу Париж.
      – Знаю, но иногда надо сменить обстановку.
      – А как же Микки?
      – Мы к тому времени ее найдем.
      У меня нет одеяла, чтобы укрыть ее, нет воды, чтобы дать ей попить. Она больше не плачет. Ее глаза серьезны, как глаза смертельно раненного оленя. Я слышу сирену «скорой помощи».
      Джерри Брандт давно сбежал. После себя он оставил помятую цветочную клумбу и обрывок футболки, зажатый в пальцах Али.

22

      Я ненавижу больницы. В них полно ужасных болезней, названия которых оканчиваются на «-ия» и «-ома».
      Я знаю, о чем говорю. Моя первая жена умерла в больнице от рака. Иногда я думаю, что, возможно, больница приносила ей еще больше страданий, чем сама болезнь.
      Она умирала два года, но казалось, что дольше. Лора считала каждый новый день подарком, однако я не мог относиться к этому так же. Для меня это было медленной пыткой: бесконечные визиты к врачу, обследования, лекарства, плохие новости и бодрые улыбки, скрывающие правду.
      Клэр и Майклу было всего лишь тринадцать, но они довольно хорошо это перенесли. А вот я сошел с колеи. Исчез и провел полтора года, перегоняя в Боснию и Герцеговину грузовики с медикаментами. Мне надо было остаться дома, рядом с детьми, а не присылать им открытки. Вероятно, поэтому они так меня и не простили.
      Меня не пускают к Али. Врачи и сестры проходят мимо меня, как будто я – пластмассовый стул в комнате ожидания. Дежурная медсестра Аманда – полная деловитая особа. Когда она говорит, слова выпрыгивают у нее изо рта, как десантники.
      – Придется подождать хирурга. Он скоро придет. В автоматах можете купить кофе и печенье. К сожалению, деньги не размениваю.
      – Но мы ждем уже шесть часов.
      – Осталось совсем недолго, – отвечает она, пересчитывая бинты в ящичке.
      Родственники Али прислушиваются к нашему разговору. Ее отец подался вперед, опершись лбом на руки. Тихий, почтенный человек, он похож на подбитый корабль, который медленно погружается в пучину.
      Ее мама держит в руках бумажный стаканчик с водой, куда периодически опускает пальцы и проводит себе по векам. Три брата Али тоже здесь и бросают на меня холодные взгляды.
      От моей рубашки исходит запах пота. Тот самый запах, который наполняет самолет, когда бизнесмены снимают пиджаки. Я отхожу от медсестры и бреду к своему стулу. Проходя мимо отца Али, останавливаюсь и дожидаюсь, когда он поднимет на меня глаза.
      – Мне очень жаль, что так случилось.
      Из вежливости он пожимает мне руку.
      – Вы были с ней, инспектор?
      – Да.
      Он кивает и смотрит куда-то мимо меня.
      – Почему женщина должна ловить выродков и преступников? Это мужская работа.
      – Она очень хороший полицейский.
      Он не отвечает.
      – Когда моя дочь была поменьше, она была замечательной спортсменкой. Спринтером. Однажды я спросил ее, зачем она так быстро бегает. Она сказала, что хочет догнать будущее – посмотреть, какой станет, когда вырастет. – Он улыбается.
      – Вы можете ею гордиться, – говорю я. Непонятно, кивает он или качает головой.
      Я иду в туалет и ополаскиваю лицо холодной водой. Снимаю рубашку и мою под мышками, чувствуя, как вода течет мне за пояс. Потом закрываю дверь кабинки, опускаю крышку унитаза и сажусь.
      Это моя вина. Я должен был с самого начала подняться наверх и встретить Джерри Брандта. Я должен был поймать его, пока он не перепрыгнул через забор. Я до сих пор вижу выражение его лица, когда он взял Али за ноги и упал назад, разбив ее тело о стену. Он знал, что делает. Теперь я обязан его найти. Я его поймаю. И возможно, мне повезет и он окажет сопротивление при аресте.
 
      В следующее мгновение я вздрагиваю и просыпаюсь. Я заснул в туалетной кабинке, прислонившись головой к стене. Шея одеревенела, и я с трудом поворачиваю ее.
      Какой сегодня день? Понедельник? Нет, вторник, утро. Наверное, утро, хотя еще темно. Я даже не смотрю на часы.
      Когда я выхожу в приемную, мое сознание начинает проясняться, хотя облегчения это не приносит. Выгляжу я отвратительно: волосы прилипли ко лбу, кожа на носу пересохла и шелушится.
      Врач говорит с родственниками Али. Внезапно ослабев от страха, я пересекаю пространство, лавируя между рядами пластмассовых стульев. По сравнению с узкими яркими полосами света тени в углах кажутся еще темнее.
      Я мгновение колеблюсь, не уверенный, что стоит вмешиваться, но мое беспокойство слишком велико. Когда я подхожу к собравшимся, никто не обращает на меня внимания. Врач говорит:
      – У нее трещины и смещения двух позвонков вследствие очень сильного удара. Пока не сойдет отек, мы не можем сказать ничего конкретного о характере паралича и установить, пройдет ли он. У меня есть другой пациент, жокей, с такой же травмой. Он замечательно поправляется и скоро сможет ходить.
      Я покрываюсь холодным потом, перед глазами во всех направлениях разбегаются пустые коридоры.
      – Она находится под действием обезболивающих, но вы можете ее навестить, – говорит врач, почесывая небритый подбородок. – Постарайтесь ее не расстраивать.
      Тут у него пищит пейджер, отдаваясь эхом в моих ушах. Он виновато смотрит на родителей Али и удаляется по коридору, стуча каблуками.
      Я жду своей очереди у палаты Али. Когда ее родители уходят, я не решаюсь поднять глаза. Ее мать все время плачет, а братья мысленно ищут виновных. Мне негде спрятаться.
      Когда я открываю дверь и делаю несколько шагов в темноте, на меня накатывает тошнота. Али лежит на спине, глядя в потолок. Ее шея и голова зафиксированы в жестком каркасе, чтобы она не могла повернуться.
      Я не подхожу к ней слишком близко, желая избавить ее от своего неприятного запаха и безобразного внешнего вида. Но уже поздно. Она видит меня в зеркале над головой и говорит:
      – Доброе утро.
      – Доброе утро.
      Я окидываю взглядом комнату и беру стул. Сквозь занавески проникают золотые лучи солнца, ложась вокруг ее кровати.
      – Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.
      – В настоящее время летаю вместе с Люси и ее бриллиантами . Ничего не чувствую. – Она издает полувздох-полустон и вымучивает улыбку. Следы высохших слез заметны у нее на висках. – Говорят, что мне нужна операция на позвоночнике. Они прибавят мне несколько дюймов. Я всегда мечтала быть ростом шесть футов.
      Она хочет, чтобы я засмеялся, но у меня выходит только жалкая улыбка. Али молчит и закрывает глаза. Я тихо встаю, чтобы уйти, но она удерживает меня за руку.
      – Что вам сказали врачи?
      – Они ничего не смогут сказать в ближайшие несколько дней.
      Она с трудом выдавливает слова:
      – Я смогу ходить?
      – Они полагают, что да.
      Она сильно зажмуривается, и в уголках ее глаз собираются слезы.
      – У тебя все будет хорошо, – как можно убедительнее говорю я. – Скоро вернешься на работу – да еще шести футов ростом.
      Али хочет, чтобы я остался, и я смотрю, как она спит, пока меня не выгоняет медсестра. Почти полдень. На моем телефоне десяток непринятых звонков, большинство от Кэмпбелла Смита.
      Я звоню в оперативную группу и пытаюсь узнать последние новости о Джерри Брандте, которого все еще не нашли. Никто не хочет со мной разговаривать. Наконец мне попадается офицер, который меня жалеет. Под половицами в спальне Брандта нашли триста таблеток экстази, а в трубе туалета были обнаружены следы «скорости» . Поэтому он убежал?
      Около двух я приезжаю в участок на Харроу-роуд и прохожу по забитому людьми коридору, где два автомобилиста в рубашках, заляпанных кровью, орут об аварии.
      Кэмпбелл закрывает за мной дверь. Он очень похож на будущего главного констебля: руки сложены за спиной, лицо жесткое, как картонка от рубашки.
      – Боже милостивый, Руиз! Два треснувших позвонка, сломанные ребра и разрыв селезенки. Она могла оказаться в инвалидной коляске. А где был ты? Тебя переехал молоковоз…
      Я слышу, как народ в коридоре смеется. Шутки пока не начались, но это только потому, что Али еще очень плохо.
      Кэмпбелл открывает ящик стола и извлекает листок с напечатанным текстом.
      – Я тебя предупреждал. Я велел тебе не лезть в это дело.
      Он протягивает мне прошение об отставке. Мое. Я должен немедленно отойти от дел по состоянию здоровья.
      – Подпиши это.
      – Что вы делаете, чтобы найти Джерри Брандта?
      – Это не твоя забота. Подпиши заявление.
      – Я хочу помочь его найти. Я подпишу его, если ты разрешишь мне помочь.
      Кэмпбелл закатывается от возмущения, пыхтя и надуваясь, как волк из детского спектакля. Я не вижу его глаз. Они спрятались под насупленными бровями, достающими аж до ушей.
      Я рассказываю ему о требовании выкупа и ДНК-тестах, сообщаю все, что мне удалось вспомнить о передаче бриллиантов. Я знаю, это звучит неубедительно, но я подбираюсь все ближе к истине. Мне надо идти по следу. Джерри Брандт имеет к этому какое-то отношение.
      – Какое?
      – Пока не знаю.
      Кэмпбелл недоверчиво трясет головой.
      – Послушал бы ты себя. Просто одержимый.
      – Ты меня не слушаешь. Кто-то похитил Микки. Я думаю, что Говард ее не убивал. Она еще жива.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22