Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Штурм Пика Сталина

ModernLib.Net / Путешествия и география / Ромм Михаил Д. / Штурм Пика Сталина - Чтение (стр. 10)
Автор: Ромм Михаил Д.
Жанр: Путешествия и география

 

 


Блезе нужно было попасть в Алтын-Мазар, и он решил ехать с нами.

Мы прощаемся со строителями и зимовщиками и трогаемся в путь. Мы спускаемся по фирну со скалы и подходим к боковой морене, чтобы пересечь её и выйти на ледник Федченко. В это время сбоку, со стороны гор, окаймлявших глетчер, неожиданно раздаётся оглушительный гул. Тяжёлые раскаты, напоминающие артиллерийскую стрельбу, потрясают воздух. Казалось, что дрожит земля.

С крутой осыпи в километре от нас идёт камнепад. Большие камни, чуть ли не целые скалы, появляются из тумана, закрывающего верхнюю часть горы, летят вниз, ударяются об осыпь, вздымая облака снежной пыли, и катятся дальше, к подножью морены.

Когда мы добираемся до Чортова гроба, буран кончается, Снова жаркий солнечный день.

После небольшого отдыха едем дальше. Ехать верхом после большого перерыва, да ещё на вьючном седле — удовольствие сомнительное. Мучительно затекают ноги, седло стирает тело до крови. Путь тянется бесконечно.

К вечеру мы добираемся до конца открытого льда, до того места, где ледник на всю ширину засыпан морёной. Предстоит несколько часов пути по унылым буграм грязного, серого льда, покрытого камнями.

Я слезаю с лошади и иду пешком, отставая от каравана. Через полчаса я вижу трогательную картину. Среди серого моря ледяных бугров на маленькой площадке стоит палатка. В ней лежат Горбунов и Гетье. Рядом с каждым из них — банка мясных консервов, кусок хлеба и кружка воды.

Блезе, Абалаков, Маслаев и Каплан сидят возле палатки. Оказывается, что наш отряд только сегодня добрался до языка Федченко. Лошади, вёзшие Горбунова и Гетье, выбились из сил. Больные решили остаться на ночь на леднике.

Утром Дудин должен прислать за ними свежих лошадей. Мы сажаем Горбунова и Гетье на наших лошадей, снимаем палатку и двигаемся дальше.

Начинается «пытка морёной». Трудно придумать что-нибудь более неприятное, чем эти покрытые камнями и валунами ледяные «американские» горы. Тропа идёт вверх — вниз, вверх-вниз.

Темнеет. Впереди на скалах на левом берегу ледника маячит зеленое пятно. Это берёзка, под которой находится наш базовый лагерь. Но мы не строим себе иллюзий. Мы уже знаем по опыту, как обманчивы эти памирские концы путей.

Ещё несколько часов придётся идти до лагеря. И эти несколько часов ходьбы по морене способны, кажется, зачеркнуть все яркие впечатления последних дней.

Наступает ночь. Мы пускаем вперёд двух вьючных лошадей. Они идут, осторожно обнюхивая морену, чутьём находя дорогу. Без этих четвероногих проводников нам пришлось бы заночевать на леднике.

Одолевает усталость. Трикони цепляют за камни, высекая искры. Блезе уступает мне свою лошадь. У него — прекрасное английское седло. Сидишь, как в кресле.

Я отпускаю повод. Лошадь идёт. осторожно обнюхивая тропу. Иногда тропа проложена по самому краю глубоких ледяных срезов. Тогда внизу, на глубине 30-40 метров, внезапно показывается клочок звёздного неба. Это — отражение в ледниковом озере. Неверный шаг лошади, сорвавшийся камень — и полетишь вниз, в ледяную воду.

Я думаю о том, что поговорку «человеку свойственно ошибаться» можно применить и к лошади. Как ни безошибочен её инстинкт, но и она может оступиться. Я напрягаю усталое внимание. И, действительно, когда тропа вновь круто лезет вверх по краю ледяного среза, из-под копыт лошади срывается не — сколько камней. Лошадь скользит, задние ноги сползают в пропасть. С лёгкостью и быстротой, совсем не свойственными моей тяжеловесной фигуре, я падаю с седла на камни в противоположную от среза сторону и, лёжа на земле, подтягиваю узду кверху. Освобождённая от моей тяжести лошадь отчаянным рывком взбирается на тропу. Я оглаживаю испуганное животное, снова взбираюсь на седло и продолжаю путь.

Наконец мы выходим к берегу Танымаса и переходим его в брод.

Лагерь спит, но наше прибытие будит всех. Кофе, консервы, палатки и сон.

XV.

Сабантуй в Алтын-Мазаре. — Возвращение по Терс-Агару. — Кяныш-колхоз. — Добротряд и его начальник.


Старожилы Алтын-Мазара не запомнят такого грандиозного «съезда» в маленьком, затерянном в горах кишлаке. На берегу широкого арыка раскинули лагерь наш отряд и: глациологический отряд Попова, собирающийся переправляться на ледник Федченко для научной работы. В кибитках расположился взвод пограничников: в ущелье Коинды был обнаружен несколько дней тому назад большой, неизвестно кому принадлежащий гурт ско — та. Были предположения, что скот заготовлен для зарубежных басмачей, намеревающихся через Маркан-Су, Кара-Куль и Билянд-Киик прорваться на Алтын-Мазар и в Алай. Пограничники прибыли для надлежащей встречи «гостей».

И вряд ли старожилы Алтын-Мазара видели когда-либо такое великолепное торжество, как сабантуй (праздник), устроенный 16 сентября в ознаменование восхождения на пик Сталина.

Сабантуй происходит на зеленом лугу посредине кишлака. Маленькими флажками размечена дистанция для бега на 60 метров.

В соревнованиях участвуют три команды по десять человек — альпинисты, пограничники и националы во главе с вьючниками 37-го отряда Колыбаем и Керимбаем. Команды строятся для парада.

Сбоку вдоль арыка отдельными группами сидят зрители. Там находятся Горбунов, Гетье, Гущин, Розов и научные работники отряда Попова во главе с самим маститым глациологом. Дальше — не участвующие в соревнованиях бойцы погранвзвода и алтын-мазарские киргизы. Блезе выполняет обязанности главного судьи.

Женщины в платках, длинных платьях и шальварах сидят, положив подбородки на колени согнутых ног, окружённые загорелыми ребятишками.

Тут же расположился организованный Гоком Харлампиевым оркестр. Кроме горна, на котором играл сам Гок, оркестр состоял из ударных инструментов: большого бидона из-под керосина, кастрюль и сковородок.

Оркестр играет оглушительный марш, и участники трех команд стройной колонной парадируют перед зрителями. Каплан, как заправский фоторепортёр, бегает вокруг и снимает.

Соревнования начинаются бегом на 60 метров. Пригнувшись к земле, выстроились бегуны на старте. Сигнал судьи — и они стрелой мчатся к финишу. На первом месте — Коровин, метеоролог из отряда Попова, присоединившийся к команде альпинистов, на втором — красивый, стройный радист пограничников Михайлов, на третьем — Дудин.

Бег на 30 метров задом. Под дружный смех зрителей участники стремительно пятятся к финишу. Многие падают. Быстро семеня ногами, первым приходит Дудин, за ним — Михайлов, Третьим — боец Степанишев.

Метанье гранаты. Соревнующиеся разбегаются, держа гранату в отведённой назад руке. У линии старта — быстрая остановка, замах, бросок — и граната, медленно переворачиваясь В воздухе, летит высокой плавной дугой. Там, где она коснулась земли, вбивается колышек.

Дальше всех бросает Коровин, на втором месте — Керимбай, на третьем — пограничник Мартынюк.

Потом из рядов зрителей выходит Гущин. Левая рука его на перевязи. Он берет гранату и бросает её прекрасным стилем опытного легкоатлета. Граната ложится вплотную за коровинской отметкой.

Метание камня через голову. Вьючник Керимбай, рослый, сильный казах, бросает дальше всех. На втором месте почтённый рыжебородый политком пограничников Буркин, на третьем — я.

Затем идут комические эстафеты. Под хохот зрителей мы кувыркаемся, бегаем на четвереньках, пролезаем сквозь мешки. Эстафеты выигрывают альпинисты.

Последний номер — перетягивание каната. Наша команда — самая лёгкая и слабая. Но мы берём темпом и рывком. Сначала мы тянемся с националами. Керимбай и Колыбай с восьмью товарищами, уверенные в своей победе, берутся за канат. Раздаётся сигнал судьи, и обе команды, упёршись ногами и пригибаясь к земле, Тянут канат в свою сторону. «Взяли — раз! Взяли — раз!» — кричим мы, и с каждым нашим дружным рывком команда националов подаётся на несколько сантиметров. Удивление написано на лицах Колыбая и Керимбая.

Пограничников мы перетягиваем ещё легче. Соревнование выигрывает команда альпинистов…

Потом пограничники демонстрируют прыжки через барьеры и рубку лозы. Выхоленные, тренированные лошади, горячась, вытягиваются в прыжке, берут препятствия, клинки, сверкая на солнце, со свистом срезают прутья.

Праздник окончен. Горбунов раздаёт призы — штаны, пиджаки, бельё, тетради, карандаши, папиросы. Керимбай надевает выигранный пиджак, киргизы обступают его со всех сторон, щупают материю, удовлетворённо чмокают языками.

Между тем на лугу длинным рядом укладываются вьючные ящики. Это — стол для торжественного обеда. За обедом мы чествуем наших носильщиков. Каждый получает грамоту и премию. Нишан, Ураим Керим и Зекир получают деньги, продукты, обмундирование. Абдурахман — охотничье ружьё. Меньше всех приходится добродушному лентяю Ураиму Ташпеку. Носильщики довольны — они не ожидали такой награды. «Джуда якши», говорят они. Горбунов выделяет часть продуктов и деньги семье погибшего Джамбая Ирале.

После обеда Дудин расплачивается с носильщиками. Они смачивают слюной большие пальцы, Дудин смазывает их чернильным карандашом, и носильщики ставят вместо расписки своеобразную печать.

Вечером в палатке Горбунова совещание — каким способом ему передвигаться дальше. Отмороженные пальцы мучают его все больше. Отмирающие ткани отходят, и пальцы становятся |все тоньше. Он испытывает сильнейшие боли. По ночам его мучат кошмары. Ему кажется, что он снова лезет на пик Сталина, вбивает в скалы крюки, натягивает верёвки. В Москве он весил 100 килограммов, теперь — 79.

Ехать верхом — трудно и больно.

Политком Буркин советует сделать носилки и везти Горбунова На двух лошадях.

В совещании участвует комвзвода Дробашко, бравый мужчина в усах и бороде. Он почему-то ходит в валенках. Дробашко — сторонник передвижения на верблюде.

— Убедительно рекомендую верблюда, товарищ начальник! — Повторяет он время от времени.

«Товарищ начальник» в конце концов соглашается.

Через полевую радиостанцию погранвзвода Горбунов передаёт радио на нашу ошскую базу с предложением выслать за нами к Киныш-колхозу автомобили. Киныыг-колхоз, где помещается промежуточная база 31-го отряда, расположена у выхода Терс-Агарского ущелья в Алайскую долину. Автомобилям придётся повторить трудный рейс по Алаю, — а наш поход будет недолог — надо только пройти Терс-Агар. Но твёрдой уверенности, что радиограмма достигнет назначения, нет не только у нас, но и у радиста Михайлова: радиостанция работает плохо.

На другое утро караванщики устраивают на большом рослом верблюде комфортабельное мягкое сидение из спальных мешков, мы усаживаем на него Горбунова и отправляемся в путь.

Наша группа, кроме Горбунова и меня, включает Гетье, Гущина и доктора. Остальные остаются в Алтын-Мазаре, чтобы помочь Дудину при эвакуации имущества. Кроме того для переброски всего отряда сразу не хватает транспортных средств.

Медленно поднимаемся мы по бесконечным поворотам почти отвесного километрового подъёма на Терс-Агар. Мазарские Альпы затянуты лёгкой кисеёй облаков. Облака плывут по груди снежных гигантов, крутятся вокруг вершин, словно нанизанные на белые шпили.

Мы идём по знакомому пути, по которому проходили два месяца тому назад. Но многое изменилось за это время.

Холод осенних ночей сковал ледники на перевале: водопад, дающий начало рекам Алтын-Даре и Терс-Агару, вытекает из ледникового озера маленькой серебристой, лентой, реки превратились в ручейки.

Сочная, зелёная трава в ущелье пожелтела.

Наш караван медленно движется к Алайской долине. Впереди шагает Елдаш и ведёт в поводу высокого красавца-верблюда, на котором, поджав ноги и раскачиваясь от боли в отмороженных пальцах, сидит Горбунов. За верблюдом на лошади едет Гетье. За ним двигаемся мы, — Гущин, доктор и я. У нас на троих одна лошадь, и мы по очереди едем верхом. Впрочем, Гущин лошадью почти не пользуется. Рука у него заживает, он опять весел и жизнерадостен и лихо отмеривает километр за километром своей лёгкой, убористой походкой.

Невдалеке от перевальной точки мы становимся на ночёвку. На другой день продолжаем путь.

В Кут-Мазаре уже нет юрты, возле которой мы останавливались на пути к пику Сталина. Киргизы перебрались в зимние кибитки на другом берегу Алтын-Дары.

К вечеру мы минуем устье Терс-Агарского ущелья. Мы снова в Алайской долине. На небольшом холме стоит глинобитная постройка — склад продуктов 37-го отряда. Рядом со складом — два загона для скота, окружённые глиняными дувалами, и юрта, в которой живёт киргизская семья. Это — Киныш-ролхоз. Здесь мы должны ждать автомобилей.

В Киныш-колхозе мы узнаем, что в Тенгиз-бае в стычке с кулацкой бандой убит председатель Дараут-Курганского сельсовета Азомбай Палатой.

Дараут-Курган расположен на другой стороне Алайской доли-I ны против Киныш-колхоза, километрах в пятнадцати. Из Дара — ут-Кургана по ущелью Тенгиз-бай, прорезающему Алайский хребет, идёт дорога на Уч-Курган. На этом пути и произошло столкновение.

В Дараут-Кургане стоит киргизский добровольческий отряд по борьбе с басмачеством и бандитизмом. Горбунов решает вызвать начальника этого отряда и посылает в Дараут-Курган нарочного.

Мы становимся лагерем в Киныш-колхозе. Вскоре приезжает председатель колхоза Ассан. Это статный киргиз, очень красивый, с хитрым, властным лицом. Его сытый конёк с стройными, точёными ногами и лоснящейся шерстью играет под ним. Ассан доставляет нам молоко и кумыс.

Потом он садится поодаль на землю и спокойно наблюдает за нами.

Ассан не внушает нам доверия. В Алайской долине не редки случаи, когда на должности председателей колхозов и секретарей сельсоветов проникают, используя остатки родовых взаимоотношений, баи и родовые старшины. На своих новых должностях они продолжают действовать по-старому. Так, подрядившись от лица колхоза перевезти на верблюдах груз для какой-нибудь организации, они оставляют плату у себя и разверстывают работу между обоими сородичами.

Позже мы узнали, что проданное нам молоко и кумыс Ассан купил у своих же колхозников, заплатив им только часть полученных от нас денег.

В юрте рядом с лагерем живёт семья бедняков. Глава семьи, худой, хромой и одноглазый киргиз, веет ячмень. Он высоко подкидывает его вверх на лопате, и ветер относит полову. Рядом на земле лежит самодельная скрипка с одной струной из конского волоса. Время от времени киргиз прерывает работу и Принимается наигрывать на скрипке. Он стоит, прислонясь к плетню, и медленно водит смычком по струне. Единственный глаз обращён к небу, и рябое лицо принимает задумчивое выражение. Скрипка издаёт тихие, протяжные, грустные звуки, похожие на далёкую песню степного ветра.

Потом киргиз бережно кладёт скрипку на землю, идёт, прихрамывая, к куче ячменя и снова берётся за лопату.

У нас туго с продуктами, особенно с хлебом. Дудин просчитался и не успел своевременно перекинув, продовольствие с ледника Федченко в Алтын-Мазар. Приходится установить дневной рацион хлеба. Мы называем этот рацион «человекохлебо-день».

На ночь мы устанавливаем дежурство. Мне выпадает первая очередь. Я расхаживаю по спящему лагерю. Тёмной грудой лежат у стены верблюды, лошади привязаны к бричке 37-го отряда, два маленьких ишачка, пощипывая траву, бродят между палаток. Из палатки Горбунова время от времени доносятся приглушённые стоны — боль в отмороженных пальцах не даёт ему спать.

Топот копыт приближается к лагерю со стороны Алая. Я смутно различаю в темноте силуэт всадника и собираюсь остановить его окликом. Но потом я слышу голос ребёнка. Киргиз с маленьким мальчиком на седле проезжает мимо лагеря к юрте. В юрте зажигается огонёк. Приезжий спешивается, и в течение нескольких минут я слышу оживлённый, быстрый говор. Потом киргиз снова садится на коня и едет дальше. Так разносятся по далёким степным кочевьям новости, создаётся знаменитый узун-кулак, степная почта. Киргиз не поленится сделать большой крюк, чтобы сообщить свежие сведения обитателям какой — нибудь одинокой юрты или заброшенного в горном ущелье кишлака.

На другой день с утра мы внимательно осматриваем в бинокль пологие склоны Алайской долины — не покажутся ли наши автомобили. Вскоре мы замечаем какой-то тёмный движущийся предмет. Издали он похож на большого жука. Приближаясь, жук разделяется на несколько маленьких жучков, и наконец мы различаем группу всадников.

Впереди в дублёном полушубке и белой войлочной киргизской шапке, с винтовкой и шашкой, едет плотный, коренастый человек, очевидно, начальник. Всадники останавливаются на некотором отдалении от нашего лагеря и спешиваются. Человек в полушубке отдаёт свою лошадь и направляется к нам.

— Товарш началник Гарбуноу? — спрашивает он. Мы указываем на Горбунова, сидящего перед своей палаткой. Прибывший подходит к нему.

— Явился по вашему приказанию, — говорит он.

Это — Козыбай Шамсудинов, начальник добротряда. Мы знакомимся. Козыбай снимает винтовку, шашку, полушубок и остаётся в форменной милицейской гимнастёрке. Он — невысокого роста, плотный, упитанный, круглолицый. Снаряжение на нём пригнано образцово, гимнастёрка, бельё, руки — безупречно чисты. Мы знаем по опыту, какая нужна настойчивость и выдержка, чтобы в походе сохранить такую чистоту.

Козыбай рассказывает подробно о столкновении с бандитами.

Горбунов оешает послать одного из джигитов — Козыбая — в Бордобу к Ивченко с просьбой ускорить прибытие в Киныш-колхоз автоколонны нашей экспедиции. Один из бойцов добротряда берет записку, садится на коня и трогается в путь. Теперь по крайней мере есть уверенность, что автомобили действительно прибудут за нами.

Мы угощаем Козыбая чаем и печеньем. Он польщён любезным приёмом.

Он внимательно осматривает наше снаряжение. Особенно ему нравятся спальные мешки. Он заводит разговор о том, как часто ему приходится при поисках и преследовании кулацких банд ночевать в горах и как там ночью бывает холодно. Потом он перечисляет, какие отряды нашей экспедиции проходили через Дараут-Курган и долго и подробно описывает, какую помощь он им оказывал.

Горбунов понимает намёк и обещает Козыбаю., спальный мешок.

Доктор делает Горбунову перевязку. Козыбай рассматривает почерневшие пальцы Горбунова и вспоминает, как несколько лет тому назад его отряд загнал басмачей на ледник в одном из ущелий Алая. Когда басмачей захватили, у них тоже были отморожены ноги.

— Не только пальцы чёрные были — пятки тоже, — говорит Кочыбай. — Мясо отваливалось.

Горбунов устал от долгой беседы, но Козыбай не собирается Уезжать.

Я ухожу с Капланом за молоком в соседнее кочевье. Часа через два мы возвращаемся обратно. Положение — без перемен. Козыбай по-прежнему сидит у палатки Горбунова и что-то ему рассказывает. Горбунов, раскачиваясь от боли в отмороженных пальцах, с трудом поддерживает разговор. Наконец гость прощается и надевает полушубок, винтовку и шашку. Джигит подводит ему коня, и отряд быстрой рысью пускается в обратный путь.

Вечером у нас большая удача: мы пополняем наши запасы. Киргизы приводят нам жирного, верного, как смоль, барана и мы покупаем его за пять «платьев» сатина. «Платье» — это 6 метров. Сатин у нас двух сортов — пёстрый, в цветочек, и гладкий, оранжевый. Выбор нелёгок: жене хочется пёстрого, мужу — гладкого, более практичного. Благоразумие в конце концов одерживает верх над кокетством.

На другой день из Алтын-Мазара приходит караван и с ним весь наш отряд, кроме Дудина и Цака, заканчивающих переброску грузов с языка Федченко.

XVI.

Дараут-Курган. — В гостях у добротряда. — Встреча с отрядом Крыленко. — Конец похода.


Горбунов решил перебраться в Дараут-Курган. Ночью бывали заморозки, и от холода боль в отмороженных пальцах становилась нестерпимой. В Дараут — Кургане можно было поместиться в зимней кибитке. Горбунова должен был сопровождать доктор Маслов. Пришлось пойти и Гущину, которому Маслов еже — дневно делал перевязку. Я решил посмотреть Дараут-Курган, ознакомиться с жизнью добротряда, и присоединился к уходящим.

И вот мы опять шагаем по степи — Елдаш, ведущий в поводу верблюда, на котором, поджав ноги, сидит Горбунов, Гущин с рукой на перевязи, доктор и я. В этом месте Алайская долина сужается до 15 километров, и река Кызыл-Су течёт по правому её краю. Дорога идёт вдоль Алтын-Дары к её слиянию с Кызыл-Су.

Через три часа мы достигаем берега Кызыл-Су. Река разлилась сетью кирпично-красных русел по широкому, выложенному галькой ложу. Километром ниже находится мост. Мы перебираемся на другой берег. Дорога к Дараут — Кургану вверх по Кызыл-Су вырублена в скале.

Из-за поворота раскрывается Дараут-Курган. Он расположен У выхода ущелья Тенгиз-бай в Алайскую долину. На высоком берегу Кызыл-Су, на большой ровной площадке, стоят несколько зимних кибиток. Эти кибитки напоминают маленькие крепостцы. Квадрат глиняных стен окружает плотно убитый двор и закрытое помещение в одном из его углов.

По стене самой большой кибитки расхаживает киргиз в халате с винтовкой за спиной. У ворот стоят засёдланные лошади. Это — помещение добротряда.

Дараут-Курган прислонён к голым, красноватого камня склонам Алайского хребта. Правее — разлив красных русел Кызыл-Су, низкорослый лесок, Алайская долина, за ней — снежная цепь Заалая с широко раскинувшимся матово-белым шатром пика Ленина. Пейзаж грандиозен и покоен. Лёгкое марево бежит над снежными шапками далёких гор.

От кибиток Дараута веет далёкой древностью. Такими должны были быть укрепления, выдвинутые в степи и пустыни для обороны от набегов кочевников. И, действительно, b нескольких стах метров видны развалины старой кокандской крепости: такой же квадрат глиняных стен, но только больше размером и с башнями по углам.

Козыбай встречает нас у входа в помещение добротряда. Бойцы открывают ворота во двор. Мы входим в помещение, проходим в комнату Козыбая, раздеваемся и снимаем снаряжение, разбрасывая по походной привычке вокруг себя вещи. Козыбай подбирает их и для каждой находит своё место, свой гвоздик. В комнате — образцовый, педантичный порядок. На стенах по коврам развешано оружие, добытое в прошлые годы в операциях против басмачей, — английская винтовка, японская винтовка, ручные гранаты, шашки, ножи. На подоконнике — маленькая походная канцелярия.

Мы укладываем Горбунова на кровать. На столе, покрытом чистой скатертью, подан чай. Козыбай угощает нас чудесным холодным кумысом из бараньего меха. После трехчасового перехода по долине мы пьём его с наслаждением.

В соседней комнате помещаются два прикомандированных к отряду радиста. Они уже неделю возятся со сроим передатчиком. но не могут его наладить.

После чая я иду знакомиться с Дараут-Курганом, захожу в маленький магазин Киргизторга. На полках — суконные гимнастёрки, башмаки на шнуровке, кепки и большое количество губной помады и крема «Молодость». Самый подходящий ассортимент товаров для клиентуры, состоящей из кочевых киргизов!

Маленькая, худенькая женщина в мягких киргизских сапогах и тюбетейке стоит у входа в кибитку, где помещается медпункт. Мы знакомимся. Екатерина Ивановна Борисова — заведующая медпунктом — показывает мне свои владения. Медпункт занимает две комнаты. В одной — три койки для лежачих больных, в другой — амбулатория. Здесь же живёт и Екатерина Ивановна.

Она скручивает «собачью ножку» махорки, по-мужски закидывает ногу на ногу и рассказывает. Родом она из Ногинска.

Много лет была фельдшерицей в психиатрической больнице в Ленинграде, затем решила поехать в Среднюю Азию. Почему именно в Среднюю Азию — она мне объяснить не могла. «Так — захотелось мир посмотреть». Сначала попала в Уч-Курган, потом — с марта месяца — сюда. Организовала медпункт. Пропускает около ста больных в месяц. Больше всего заболеваний желудочных и глазных. Есть и венерики. Лечатся главным образом мужчины. Женщины редко обращаются за помощью.

Екатерина Ивановна выезжает время от времени верхом в кишлаки и летовья. Приходится также нередко ездить в Уч-Курган за лекарством. Однажды вместе с санитаркой ездили верхом в Алтын-Мазар. В дороге заночевали и чуть не замёрзли в летних платьях и лёгких пальтишках. Во время беседы приходит санитарка. Она тоже курит «собачью ножку».

Екатерина Ивановна жалуется на недостаток средств и на полную оторванность от всего мира. За полгода она получила только одно письмо от матери, остальные пропали. Райздравотдел не отвечает ни на один запрос, месяцами задерживает жалованье.

Я смотрел на Екатерину Ивановну и вспоминал всех этих людей, самоотверженно творящих дело социалистической стройки на самых далёких рубежах нашей страны, в глухих закоулках Алая, на ледниках Памира.

Я вспомнил Блезе, инженера из Ленинграда, уже много лет скитающегося с семьёй по Средней Азии, строящего высокогорные станции сначала в Пскеме, потом на Федченко, метеоролога Пронина в Алтын-Мазаре, прорабов Памирстроя. Все они делают свою трудную и опасную; подчас героическую, работу удивительно просто и буднично, даже не замечая её трудности и опасности.

Иногда, к сожалению, эта героическая работа встречает бездушное, до безобразия невнимательное отношение тех организаций, в ведении которых эти люди находятся. Это отношение тяжелее, чем все трудности работы.

Неужели же нужно заставлять Екатерину Ивановну сидеть в Дараут-Кургане месяцами без гроша денег, без писем от родных? Неужели нельзя отпустить хоть самое примитивное оборудование для медпункта, приличный стол, несколько стульев, шкаф, лампу «молния»? Неужели нельзя выдать Екатерине Ивановне тёплую одежду для разъездов — пару сапог и полушубок?

Я выхожу из медпункта. Возле дороги пасутся два ишака. Невдалеке дремлет, понурив голову и полузакрыв сонные глаза, Азям, собака добротряда, низкорослый, коренастый, ширококо-стый пёс с толстой шеей и большой головой медведя. Внезапно Азям с молниеносной быстротой делает прыжок, хватает одного из ишаков за ляжку и одним рывком опрокидывает его на землю. Ишак жалобно ревёт, большие слезы градом катятся у него из глаз. Он вскакивает и обращается.в паническое бегство. Но Азям и не думает его преследовать. Он уже опять стоит, понурив голову и насмешливо щуря сонные глаза. Что это за выходка? Очевидно, просто так, лёгкая тренировка.

Козьгбай рассказывал мне историю Азяма. Он стерёг стадо одного богатого манапа. При конфискации имущества его хозяина, Азям ни за что не допускал никого к стаду. Хотели его пристрелить, но Козыбай приказал забрать собаку в отряд. Азям стал самым верным сторожем и другом в отряде.

К вечеру Козыбай устраивает в нашу честь угощение. Стол накрыт белоснежной скатертью. Кушания «сервируют» на чеканных блюдах. Сначала подают котлому — круглый слоёный пирог, потом плов из молодого барашка. Мы уплетаем за обе щеки — последнее время с продуктами у нас было туговато.

К концу трапезы в комнату входит джигит: он привёз Козыбаю из Уч-Кургана большую дыню. И дыня немедленно идёт в ход. Джигит вынимает из-за пояса красивый, с узорной рукояткой нож, разрезает дыню на тонкие, изящные ломтики и художественно — не хуже заправского метрдотеля — раскладывает их на круглом блюде.

После обеда мы ложимся спать. Это — первая ночь в закрытом помещении после 80 дней похода. 80 дней мы не видели над собой потолка. 80 дней над нами было звёздное небо или полотнище палатки. Теперь наконец можно поспать в тепле и уюте.

Мы расстилаем на полу спальные мешки и раздеваемся. Но заснуть нам не удаётся. Нам душно, потолок нас давит. Не сговариваясь, понимая друг друга с полслова, мы с Гущиным берём спальные мешки, переступаем через спящего в дверях Азяма и выходим на улицу. За кибитками, в поле, мы находим ровную площадку и располагаемся на ней.

В свете звёзд мерцают вдали фирны Заалайского хребта. Чётким силуэтом выделяется фигура часового на стене.

На другой день Козыбай собирает всех бойцов на площадке перед помещением добротряда. Колхозники и бедняки, взявшиеся за оружие для защиты своих стад и посевов от кулацких банд, заслуженные воины бедняцкой самообороны от манапов и баев, рассаживаются в кружок возле турника, на котором они занимаются гимнастикой. К турнику мы прикрепляем карту Тадкикистана, и я делаю доклад о Таджикско-Памирской экспедиг[ии и о восхождении на пик Сталина. Я говорю медленно, отельными фразами, и Козыбай тотчас же переводит их по-киргизски.

Аудитория постепенно увеличивается. Вот, привлечённые необычным сборищем, гурьбой выходят из Киргизторга приехавшие за покупками из кишлаков и летовий киргизы. Вслед за ними, закрыв на замок магазин, идут заведующий и приказчик. Вот появилась Екатерина Ивановна со своей санитаркой. Поднимая пыль, карьером мчится по улице лихой джигит. У турника он сразу осаживает коня, обрывает, поражённый непривычной тишиной, на полуслове весёлое приветствие и, облокотясь на луку седла, начинает слушать. Пожёвывая жвачку и сбрасывая зеленую пену слюны, мерно шагает по дороге верблюд, неся на себе целое семейство — киргизку с тремя ребятами. Киргизка направляет верблюда к нашей группе и останавливается рядом с джигитом. Аудитория слушает с большим вниманием. По окончании — много вопросов. Интересуют геологические открытия экспедиции и техника горовосхождения.

Потом бойцы приглашают нас к себе. В большой комнате с нарами — чистота и порядок. На стенах развешано оружие. Бойцы усаживаются на нарах, поджав под себя ноги. Они обсуждают мой доклад и выносят нам благодарность за хорошее выполнение задач, возложенных на экспедицию партией и пра — вительством.

К вечеру на дороге показывается караван одного из отрядов нашей экспедиции. Гущин отправляется на разведку и вскоре возвращается с сообщением, что идут крыленковцы. Эта встреча двух отрядов, работавших над разгадкой последних тайн памирского пятна, неожиданна и радостна.

Запылённые и усталые вваливаются к нам геологи Москвин и Вальтер и альпинисты Рубинский, Ходакевич, Недокладов и Церетелли.

Горбунов раскладывает географическую карту, вынимает записную книжку и карандаш и берет на абордаж обоих геологов. В течение нескольких часов рассказывают они ему во всех подробностях о пройденных маршрутах, излагают результаты экспедиции.

Последний участок белого пятна — северные склоны хребта Петра I, — ограниченный рекой Муксу с севера, хребтом Академии наук с востока и ледником Сагран с запада, расшифрован группой Крыленко. Точно фиксировано местоположение ряда высочайших пиков, получивших название: пик Кагановича, Ягоды, Сулимова, Клары Цеткин, Крупской, академика Ферс — мана. Определено взаимное соотношение и связь ледников этого громадного оледенения, глетчеров Турамыс, Курай-шапак, Хадырша, Шинибини, Бырса и Саграна. Первоначальная разведка закончена, карта всей области составлена.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11