Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Письма в древний Китай

ModernLib.Net / Современная проза / Розендорфер Герберт / Письма в древний Китай - Чтение (стр. 6)
Автор: Розендорфер Герберт
Жанр: Современная проза

 

 


Кстати, у госпожи Кай-кун есть еще одна особенность: она держит кошку. Кошка у нее красивая и похожа на наших. Ко мне она прониклась таким доверием, что четыре или пять раз устраивалась у меня на коленях, довольно мурлыкая. Нужно ли объяснять, как настойчиво меня при этом преследовали воспоминания о моей далекой Сяо-сяо?

И все же что мне теперь делать? Честно говоря, мне было бы жаль думать (если не сказать больше), что вчера я видел госпожу Кай-кун в последний раз. С другой стороны, я прибыл в этот далекий мир не для того, чтобы пускаться в эротические приключения, а чтобы наблюдать и познавать. Что ж, сегодня вечером, когда господин Ши-ми вернется, его поведение скажет мне, таит ли он на меня обиду, и если да, то готов ли он простить меня. От этого будет зависеть все. В конце концов, его дружба для меня важнее госпожи Кай-кун.

Но всего важнее для меня дружба с тобой, мой милый и дорогой Цзи-гу, в чем и расписывается твой по-прежнему далекий —

Гао-дай.

ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ

(четверг, 26 августа)

Мой дорогой Цзи-гу,

с тех пор как я узнал, что из-за ошибки в расчетах прибыл не в Срединное царство, а в совершенно иную, далекую страну, для меня многое прояснилось. Даже этим большеносым и громкоголосым людям было бы не под силу бесследно снести холмы вокруг нашей прекрасной столицы и выровнять всю окружающую местность. Господин Ши-ми, с которым я говорю уже почти так же бегло, как и на родном языке (в чтении я тоже сделал значительные успехи), никогда не бывал в Срединном царстве, или Ки Тае, как он его называет, а потому не мог сообщить мне, как наша страна выглядит сейчас. Однако сведения о ней он имеет. Здесь ежедневно выходит газета, которую приносят господину Ши-ми прямо в дом. В газете, полученной несколько дней назад, было сообщение о событиях в Срединном царстве. Там были и картинки, на удивление ясные и четкие. Если судить по ним, то жизнь в стране Ки Тай немногим отличается от здешней. Впрочем, носы у наших тамошних внуков, к счастью, не увеличились. Чего нет, того нет. Холмы вокруг славного императорского города Кайфына, как полагает господин Ши-ми, также сохранились, лишь роль столицы перешла теперь к северному Пекину, и Хуанхэ несет свои воды так же, как тысячу лет назад.

Поехать туда, как объяснил мне господин Ши-ми, невозможно не только и даже не столько потому, что это далеко и дорого, сколько по политическим причинам. Так что дело не в деньгах. Говоря по секрету, состояния у господина Ши-ми нет никакого, и весь его доход – он получает жалованье в академии, напоминающей нашу Палату поэтов, именуемую «Двадцать девять поросших мхом скал», хотя различий между ними больше, чем сходства, – весь его доход за год едва достигает суммы, которую я могу выручить здесь за пять ланов серебра. Нет, живет господин Ши-ми не плохо, но взять и запросто отправиться в Ки Тай ему было бы трудновато. Со всей возможной осторожностью, чтобы господину Ши-ми не показалось, будто я из-за своих пятидесяти ланов серебра считаю себя человеком более значительным, нежели он сам (хотя, между нами говоря, в нашей иерархии мой ранг считался бы гораздо более высоким), я попросил его вычислить, какое количество местных денег мы могли бы выручить за оставшиеся сорок восемь ланов. Получилась такая огромная сумма, которой с лихвой хватило бы на поездку в Ки Тай, причем я мог бы пригласить с собой господина Ши-ми и оплатить все его расходы. После некоторых церемоний господин Ши-ми наконец сказал, что мог бы принять мое предложение, ибо надеется вернуть долг гостеприимством, продолжая и далее предоставлять мне свое жилище.

Затем я осторожно проверил, как он воспримет другое мое предложение: пригласить в эту поездку и госпожу Кай-кун (денег вполне хватило бы и на это). Господин Ши-ми и бровью не повел. Он ответил лишь, что об этом следовало бы спросить у самой госпожи Кай-кун. Что он при этом думал, я по выражению его лица определить не смог.

Так или иначе, главная трудность заключается не в этом, а в политической ситуации, из-за которой нельзя взять и поехать в Срединное царство когда захочешь.

Понять это тебе, наверное, будет трудно. Мне господин Ши-ми объяснял это несколько вечеров подряд. Ведь он историк (разве я не сообщил тебе об этом? За это время я написал тебе так много писем – по числу страниц, пожалуй, в десять раз больше, чем ты мне, мой бесценный Цзи-гу, – что уже не помню, о чем успел написать, а о чем нет). Да, господин Ши-ми историк, поэтому он охотно рассказал мне, как эта неблагоприятная политическая ситуация возникла. Попробую передать тебе в самых общих чертах то, что господин Ши-ми несколько вечеров излагал весьма подробно и с большим знанием дела.

Правда, тут возникает обычное мое затруднение: опять не знаю, с чего начать. Начну с летосчисления большеносых. Приблизительно за тысячу лет до нас с тобой (а значит, без малого за две тысячи лет до господина Ши-ми), то есть, если я не ошибся в расчетах, незадолго до восшествия на престол узурпатора Ван Мана, родился некий пророк, в которого верят большеносые. От рождения этого пророка они и ведут свое летосчисление. Об этом пророке, в известной мере подобном нашему мудрецу с Абрикосового холма[29], господин Ши-ми тоже много рассказывал, но о нем я как-нибудь напишу тебе отдельно.

Примерно в то же время, когда этот пророк родился – большеносые почитают его как бога, – в одном большом городе южнее Минхэня, по ту сторону гор, правил император, которого господин Ши-ми считает основателем государственной системы, просуществовавшей почти до его времени, и очень высоко ценит. Имя императора было А Гоу-ту[30], а город назывался Ли'м. Он и сейчас так называется. От страны, где расположен Ли'м, страну Ба Вай отделяют высокие горы, тройная горная цепь, сама же она лежит на берегу моря. Там теплее, чем здесь, и дожди льют не так часто. (Хорошая погода, установившаяся в тот день, когда мы были в гостях у госпожи Кай-кун, и позволившая последней появиться в несравненном платье с волнистым узором, столь привлекательно открывавшем ее не менее несравненное тело, держалась недолго. Господин Ши-ми называет такие проблески ясной погоды среди многодневного дождя «А-ти Ци'ло». Но дождь пошел снова и льет вот уже четвертый день. Ветер гнет ветви каштана перед нашим домом, и птицы молчат. Хуэ По-го.) Я спросил у господина Ши-ми, почему же тогда большеносые (в разговоре с господином Ши-ми я, конечно, их так не называю) не уйдут из этого унылого края вечной Хуэ По-го в теплую страну с городом Ли'м?

Оказывается, однажды они так и сделали, и это вызвало большие потрясения в царстве императора А Гоу-ту или, точнее, в царстве его преемников на престоле города Ли'ма. Однако тут господину Ши-ми снова пришлось пуститься в долгие объяснения, чего, очевидно, не избежать и мне. Император А Гоу-ту велик тем, что создал первую прочную империю. До него, конечно, тоже существовали мощные царства, но они были либо не так велики, либо недолговечны. В целом дело, видимо, обстояло так же, как у нас до императора Ши Хуан-ди[31] или даже еще раньше: было несколько государств, более или менее значительных, сложившихся вокруг крупных городов; они то воевали, то мирились друг с другом, однако по большей части претендовали на верховенство. Город Ли'м, вначале незначительный, благодаря усилиям и стойкости его жителей постепенно занял главенствующее положение, объединил под своим началом сперва близлежащие, а потом и отдаленные города, и когда наконец на престол взошел А Гоу-ту, он объединил всю тогдашнюю землю большеносых в одну империю. Поэтому император А Гоу-ту (его жизнь и деяния, видимо, составляют излюбленный предмет исследований господина Ши-ми) велик не столько воинскими доблестями и подвигами, сколько мирными делами. Сам по себе он был человеком довольно сухим и трезвым, так что историки обращаются к нему неохотно, говорит господин Ши-ми, ибо наведший порядок не так интересен, как смутьян (совсем как у нас). Император А Гоу-ту объединил империю, упорядочил правление, издал справедливые законы, установил правила торговли и денежного обращения – почти как наш Ши Хуан-ди – и укрепил северные границы против варваров, тоже как Ши Хуан-ди.

Все это происходило, как я уже сказал, во времена, когда узурпатор Ван Ман сверг династию Ранняя Хань. Значит, уже тогда существовали две великие империи – наша, высокое Срединное царство, и Ли'мская империя большеносых, причем ни та, ни другая даже не подозревала и еще несколько веков не знала о существовании другой. «Что же разделяло эти две империи?» – спросил я господина Ши-ми. Горы и моря, ответил он, тогда почти ненаселенные, и непроходимые места, где жили полудикие племена, – предметы, не заслуживающие внимания истории.

Хорошо, что же было дальше? Император А Гоу-ту основал своего рода династию, которая, по словам господина Ши-ми, если не брать «династию» в слишком узком смысле, правила почти до его, то есть господина Ши-ми, времени[32]. Отличительным признаком династии и эмблемой ее государства был, во-первых, орел (позже его стали изображать с двумя головами), во-вторых же – твердое убеждение, что власть дана императору Небом. Упрощая, можно сказать, что это убеждение и было главной опорой власти. Отец господина Ши-ми был воспитан в этих правилах, ибо родился еще при императоре, сам же господин Ши-ми уже нет. Вообще господин Ши-ми отзывается об императоре крайне непочтительно, чего я никак не могу ни понять, ни принять. Имя императора было Ви-гэй, и господин Ши-ми называет его деревянноголовым[33]. Именно его глупость, считает он, в конечном итоге и привела к падению империи – хотя, добавляет он, справедливости ради нужно признать, что империя уже отжила свое, и даже самый мудрый правитель не предотвратил бы, а лишь в лучшем случае еще на одно поколение продлил бы ее существование.

Однако вернемся к первой, изначальной империи правителя А Гоу-ту, просуществовавшей в том виде, как он ее создал, около пятисот лет, хотя уже триста лет спустя, то есть примерно в эпоху династии Восточная Цинь, в ней стало два императора, восточный и западный, и каждый объявил себя истинным императором, а другого – самозванцем, то есть совершенно так же, как и у нас.

В то самое время, когда Ли'мская империя разделилась, в истории большеносых возникло движение, на мой взгляд, принесшее ей наибольший вред, ибо его последствия ощущаются и сегодня: с севера, из дождливых стран, явились народы, ли'млянам совершенно чуждые, бледнокожие и светловолосые, которым тоже хотелось пожить в теплых краях – желание, впрочем, вполне объяснимое. Я не буду касаться подробностей, тем более что не все из них удержались в моей памяти, ибо число фактов, перечисленных господином Ши-ми, было просто огромно. (Он показывал мне карты этих стран, родословные таблицы и картинки. Среди последних был и вторичный облик императора А Гоу-ту, то есть картина с его изображения, проще говоря: портрет статуи. Нос у этого императора, кстати, был тоже уже достаточно велик.) Итак, в детали я вдаваться не буду. С приходом бледнолицых северян в империи настала великая смута. Западная империя погибла, восточная пришла в упадок и позже пала жертвой воинственных народов Востока, которые, как считает господин Ши-ми, нам также должны быть известны, поскольку родственны варварским племенам нашего северо-запада, столь часто тревожащим Поднебесную. Западную Ли'м-скую империю бледнолицые северяне потом восстановили, хотя и в измененном виде: произошло это примерно в середине эпохи династии Тан (точнее, вскоре после воцарения императора Сюань-цзуна). Ее князья, хотя формально и подчиненные императору, вели себя все более независимо и в конце концов провозгласили свои уделы самостоятельными государствами. Так, здесь, к северу от Тройных гор, возникло одно крупное царство, к западу от них – другое; еще одно установилось на острове в Западном море, затем свои государства появились на севере, и так далее. И хотя идея, положенная великим А Гоу-ту в основу своего государства, даже распавшись на множество мелких разновидностей, в целом сохранилась, страны эти по языку и обычаям все дальше расходились друг от друга, так что общей истории у них нет.

Я долго размышлял над тем, как объяснить тебе коренное отличие истории нашей империи от истории многочисленных здешних государств. Попробую так. Представь, что наша славная Поднебесная империя подобна большой, разветвленной семье, члены которой хотя и ссорятся порой часто и подолгу, но все же живут одним большим, открытым домом, говорят на одном языке и никогда, даже в гневе, не забывают, что принадлежат к одной семье. Историю же здешних царств можно уподобить жизни на постоялом дворе, где сошлись чужие друг другу люди, и каждый сидит в своей отдельной комнате, ибо вместе их свел только случай. Никто не знает, откуда родом его сосед, не понимает его языка и при встрече ищет лишь своей выгоды.

То, что при таком ходе своей истории – объясняющемся, в чем я не сомневаюсь, характером самих большеносых, – культура их не достигла блестящего развития, представляется мне вполне естественным. Составляет ли их извечная жажда перемен причину или следствие этого хода истории, судить не могу. Но не сомневаюсь, что варварское состояние их теперешней культуры – результат той мелочной политики, которой они следуют и сегодня, – политики, направленной на удовлетворение одних лишь собственных интересов.

Что же было дальше? Около пятисот лет назад, то есть через пять веков после нас и за пять веков до того времени, в котором я нахожусь сейчас, в истории большеносых произошли новые перемены. Некий предприимчивый житель одного из южных царств поплыл на корабле на запад и обнаружил, что, кроме Срединного царства и государств большеносых, существует еще одна огромная страна, о которой до тех пор никто и не слышал. Эту страну, простирающуюся с севера на юг через несколько океанов, назвали А Мэй-ка, и ее немногочисленные коренные жители в скором времени были все уничтожены большеносыми. Поведение большеносых в завоеванной ими стране, сказал господин Ши-ми, вызывает у него глубочайший стыд. Господин Ши-ми читал мне сообщения современников, описывавших зверства, которые сами большеносые скромно называли «колонизацией». Поверь: словами этого не опишешь. Конечно, мы, жители Поднебесной, тоже не являем собой образцов добродетели, и при чтении хроник о расправах императоров и полководцев древности с племенами, жившими к северу от Великой стены, волосы тоже иногда становятся дыбом. Но все это ничто по сравнению с тем, что творили большеносые с коренным населением А Мэй-ки. Если существует Небесная справедливость, то это не могло принести большеносым счастья – да, судя по всему, и не принесло.

Уничтожив коренных жителей, потомки здешних большеносых постепенно заселили всю А Мэй-ку. Не знаю, воздух или земля в той стране так необычайно способствует плодородию, только размножались они там, как кролики, так что ныне, всего лишь пятьсот лет спустя, в А Мэй-ке, по словам господина Ши-ми, большеносых уже больше, чем здесь, на их прежней родине. Господин Ши-ми несколько раз был в А Мэй-ке и видел все своими глазами. И вот, он говорит: страна эта так велика, а возможностей в ней так много, что типичные черты характера большеносых развились в А Мэй-ке почти беспредельно, особенно же развилось стремление идти и идти неизвестно куда, прочь от самих себя. Размеры, шум и вонь города Минхэня, так удручавшие меня вначале, – ничто по сравнению с размерами, шумом и вонью городов А Мэй-ки. Там, говорит он, есть дома, называемые «скребущими небо», и называемые так по праву. Дома эти образуют чудовищные скопления. В ущельях между ними день и ночь царит шум. Жизнь – если это можно назвать жизнью – кипит там в несколько слоев, и принужденные жить внизу никогда не видят неба, живущие же вверху видят лишь задымленную его тень. Таких городов, похожих на клубки окаменелых змей, в А Мэй-ке великое множество. Их правители уже не в силах управлять ими, поэтому насилие и жестокость стали там обычным делом. Так что мне, считает господин Ши-ми, нужно радоваться, что я попал в Минхэнь, а не в один городов А Мэй-ки.

Развитие этой заморской империи повлияло, разумеется, и на ход здешней истории. Жильцы «комнатушек», оставшихся от некогда славной империи Ли'ма, долго считали страну А Мэй-ка лишь своим колониальным придатком и не воспринимали всерьез. Однако лет семьдесят назад здесь, в «Старом свете», как называет господин Ши-ми родину большеносых, снова разразилась война, причем одним из ее зачинщиков был не кто иной, как тот император Ви-гэй, которого господин Ши-ми назвал деревянноголовым. За что же воевали? – поинтересовался я. Да ни за что, оказывается, как ни за что дерутся между собой мальчишки или поносят друг друга соседки. Никто не знает, за что. Однако погибли десятки и даже сотни тысяч людей. Некоторые страны и царства даже соревновались в изобретении все более жестоких орудий уничтожения. Были построены машины, способные одним ударом стереть в порошок сотню, а то и тысячу вражеских солдат. Длилась война четыре года, и после нее среди тех, кто воевал и уцелел, вряд ли можно было найти хоть одного, не лишившегося ноги, руки или глаза. А потом была вторая война, ее развязал один правитель, не император, но подобный ему; он был таким чудовищем, что господин Ши-ми решился по отношению х нему на величайшее зло, на которое только способен историк: он не желает помнить его имени. Эту вторую войну господин Ши-ми еще застал, когда был ребенком. Он сообщил много ужасных подробностей, которых я не хочу пересказывать. Ты знаешь, что такое война, мой милый Цзи-гу, и я тоже знаю. За тысячу лет войны не стали лучше, да и причины их, в общем, не стали иными, чем у нас: это по-прежнему преобладание глупости над умом или же преобладание глупости среди сильных мира сего.

Одна из противоборствующих сторон, участвовавшая в обеих войнах, попала в тяжелое положение, и удача, казалось, уже готова была изменить ей; тогда она обратилась за помощью к верховному вану страны А Мэй-ка. Дальнейшее тебя не удивит: люди из А Мэй-ки немедленно прибыли на помощь (пересекли море на кораблях), со свежими силами успешно завершили войну – и остались. Как это все нам знакомо...

Впрочем, говорит господин Ши-ми, остались они не в том смысле, что решили обратно переселиться в Старый свет. Они оставили лишь своих посланников, уполномоченных и купцов, «колонизировав» его на новый лад, так что теперь уже Старый свет оказался придатком могучего государства А Мэй-ка. Все произошло так быстро, что никто, как говорится, и оглянуться не успел. Каждому думающему человеку в стране Ба Вай, да и в других странах, говорит господин Ши-ми, это ясно без всяких объяснений... Другое дело, что мало кто любит признаваться в своем зависимом положении, и жители Старого света возмещают утрату независимости тем, что мнят себя более высокородными и лелеют свои традиции.

Это – поведение обедневшего аристократа, вынужденного отдавать дочь замуж за разбогатевшего простолюдина, чтобы не умереть с голоду. В лицо он разговаривает с ним как с равным, но стоит тому выйти, как прежняя спесь тотчас вылезает наружу. А бедный богач достаточно наивен, чтобы восхищаться потускневшим блеском древней родословной, хотя проку в ней не больше, чем в пустой ореховой скорлупе.

Однако все это, продолжал господин Ши-ми, лишь одна сторона дела. Есть и другая: теперешний мир разделен. Вся шаровидная Земля, как яблоко, разрезана пополам, пусть даже это и не так заметно, как на яблоке. К востоку от Старого света лежит другое царство, на сей раз даже не отделенное от него морем; оно довольно древнее, старше А Мэй-ки, но в силу вошло лишь на памяти двух последних поколений. Совершилось это каким-то весьма сложным образом, так что люди в западном царстве А Мэй-ки теперь только и делают, что бьют себя по лбу и каются: как могли они наделать столько ошибок и допустить восточное государство Ло Си-яо стать таким могущественным? Вот и получилось: оба государства, А Мэ-ка и Ло Си-яо, теперь противостоят друг другу, вооруженные до зубов. И каждое радо было бы хоть сейчас напасть на другое, да боится, потому что доподлинно не знает силы противника. Так они и стоят друг против друга, эти два великана, скрежеща зубами, время от времени осторожно обмениваясь пинками и ничего вокруг себя не видя, потому что, если хоть на миг отвести взгляд, противник не преминет огреть тебя по лбу. Причем огреть по лбу – еще слабо сказано, ибо оружие у большеносых гораздо опаснее. Вместо лука и стрел у них имеются дальнобойные огненные плетки, способные продырявить человека маленькими свинцовыми шариками даже на очень большом расстоянии. Эти огненные плетки – их иногда устанавливают на повозках Ma-шин, прикрытых особыми щитами, – разрослись до таких размеров, что одним ударом могут разнести в пыль целую улицу домов, и тоже на очень большом расстоянии. Я сам, благодарение Небу, всего этого не пережил и не видел, но господин Ши-ми показал мне книгу о последней войне, с картинками, и сообщил многие страшные подробности. При этом оружие, применявшееся в той войне, сегодня годилось бы, так сказать, разве что на забаву детишкам. Однако к концу последней войны, то есть, по нынешнему счету времени, около сорока лет назад, они придумали нечто еще более ужасное. И тут я, чтобы объяснить тебе суть дела, снова должен сделать отступление. Представь себе: у тебя на глазах ломают небольшую деревянную палочку. Затем одну ее половинку отбрасывают. Палочка стала вдвое короче прежней. Ее ломают снова и получают, соответственно, палочку длиною в четверть исходной. Потом ее ломают еще и еще, и палочка становится все меньше и меньше. Мысленно ты можешь продолжать ломать ее до бесконечности, но в действительности однажды наступит момент, когда попытка в очередной раз сломать палочку, уменьшившуюся уже, наверное, до одной десятитысячной своей длины, вызовет взрыв невероятной силы. Почему? На этот счет у большеносых существует целое учение, изложенное в толстых книгах. То, что я только что вкратце изложил тебе с помощью простого примера, господин Ши-ми объяснял мне очень долго, хотя он и не знаток этого учения. Когда я вернусь, то воспользуюсь тишиной и покоем нашего родного времени, чтобы вечера за два подробно передать тебе те из объяснений господина Ши-ми, которые удержались в моей памяти. Пока же прошу тебя поверить, что это так.

Спрашивается, однако, кому и зачем может понадобиться до тех пор дробить палочку (или камень, или кадку с водой), пока они не взорвутся? Ни мне, ни тебе никогда бы и в голову не пришло заниматься столь никчемным делом. Но то – мы с тобой. Большеносые же тотчас сообразили, что этот взрыв, возникающий при разламывании частичек величиной с блошиное ушко, можно использовать для изготовления бомб ужасной силы. И они действительно взорвали такие бомбы, причем, видимо, в немалой мере из чистого любопытства, чтобы посмотреть, что получится. Это любопытство стоило жизни тысячам людей: бомбы снесли с лица земли два города. Даже трупов не осталось, только горы бесформенного пепла. Господин Ши-ми показал мне изображения и этого бедствия.

Можно было бы ожидать, что столь ужасно удовлетворенное любопытство навсегда отобьет у большеносых охоту ставить подобные опыты. Отнюдь. Они еще усовершенствовали эту разламывающуюся или расщепляющуюся бомбу. Сегодня они могли бы одним ударом испепелить целые страны и заставить море выступить из берегов. Только испробовать такую бомбу они еще не решились. Пока не решились.

Вот какими дубинками грозят друг другу полководцы обоих нынешних великих царств, вот какими драконьими зубами скрежещут. И поскольку о такой добродетели, как ум, никогда не вспоминают первой, когда речь заходит о военачальниках, то можешь представить, на какой тонкой нити висит существование всего здешнего мира.

И тут я – конечно, это было невежливо, но не господин Ши-ми был тому виною, – ударил ладонью по столу и спросил: разве нельзя лишить военачальников этого оружия? Пусть все умные люди возвысят голос и воскликнут: Довольно! Да, ответил мне господин Ши-ми, конечно, но... Для этого и А Мэй-ка, и Л о Си-яо должны были бы бросить свои дубинки одновременно. Но их генералы твердят: «Бросай ты первым!» – и каждый отвечает: «Ну нет, стоит мне только бросить оружие, как ты меня ударишь, вместо того чтобы выполнить уговор и бросить свое. Нет уж, бросай ты первым!» А тот ему: «Ну нет...»

Вот уже несколько лет, пояснил господин Ши-ми, министры и генералы обоих государств встречаются в известные сроки, чтобы продолжить этот бесполезный торг. Что ж, во всяком случае, пока переговоры идут, ни одна сторона не нападет на другую.

Ты, конечно, давно уже недоумеваешь: а где же великое и могучее Срединное царство? Каково его место в политической картине мира тысячу лет спустя? Еще немного терпения, друг мой: чтобы тебе все было ясно, мне снова придется начать издалека.

Соперничество двух государств, оказавшихся сильнее остальных, при котором их могущество балансирует на острие ножа – сами же они клянутся в мирных намерениях, однако только и ждут подходящего момента, чтобы нанести удар, – известно нам и из нашей собственной истории. И ты, много лучше меня знакомый с наукой о делах минувших, наверняка мог бы привести не менее пяти подобных примеров.

Однако в лице нынешних царств А Мэй-ка и Ло Си-яо столкнулись не две оспаривающие престол династии, не две различные религии, а два прямо противоположных учения о благе подданных, что, если я правильно понял, для правителей поименованных царств означает и совершенно определенный способ пополнения государственной казны. Так, учение, принятое в стране А Мэй-ка, гласит, что следует позволить каждому заниматься, чем он хочет, даже глупцу. Тогда, мол, преуспеют наиболее способные, подобно тому, как самый сильный поросенок добывает себе лучшее место у материнского соска. Правительство же наблюдает за этим всеобщим состязанием, награждая и даже чествуя лучших. Сами же лучшие, польщенные этой честью и благодарные государству за поддержку и защиту, платят ему налоги – пусть не слишком охотно, но все же в сознании того, что именно государству обязаны своим благополучием.

Когда господин Ши-ми изложил мне это учение, я был изумлен. «Разве такое государство, – спросил я, – не выродится неминуемо в царство лавочников и толстосумов? И не окажется ли, что решающее слово во всех делах будет принадлежать торговцам?» – «Так оно и случилось, – подтвердил господин Ши-ми. – Именно торговцам принадлежит решающее слово в стране А Мэй-ка, и к ним относятся там с гораздо большим почтением, чем ко всем мандаринам и философам». – «Но что же в этом хорошего?» – пытался узнать я. В ответ господин Ши-ми только пожал плечами.

Другое же учение, принятое в стране Ло Си-яо, предполагает (и в этом с ним, по моему мнению, вполне можно согласиться), что народ, а именно низшие сословия, слишком невежественен, чтобы понимать, в чем состоит его благо. Поэтому все за всех решает государство, предписывая каждому, что и как он должен делать, и никто не смеет заниматься, чем хочет. А для этого нужна, конечно, целая армия чиновников, ибо то, что совершается как бы само собой, когда людям позволено поступать по своему усмотрению, здесь требует постоянного надзора. Это все равно что пытаться повернуть вспять реки, создав для этого особое министерство. «Но ведь тогда, – вновь изумился я, – там половина населения должна состоять из чиновников, надзирающих за второй половиной?» – «Так оно и есть, – подтвердил господин Ши-ми». – «И налогов, вносимых этими вторыми, – продолжал я, – как раз хватает, чтобы выплачивать этим чиновникам жалованье?» – «Это почти так, – сообщил господин Ши-ми, – хотя имеются сведения, что в стране Ло Си-яо производится и какой-то избыток. Возможно, им удалось несколько усовершенствовать свое государство, так что на трех работников приходится теперь только два чиновника. Хотя и теперь они, если сравнить с государством А Мэй-ка, живут очень бедно». – «И такое обилие чиновников, – заключил я, – наверняка означает расцвет подкупов и лихоимства?» – «Именно так», – согласился господин Ши-ми.

Ни в той, ни в другой стране нет ни царствующей династии, ни императора и вообще никого, кто считался бы Сыном Неба или каким-то иным образом ссылался на волю Небес для обоснования своей власти. Императоров и царей, сказал господин Ши-ми, они отменили, вместо них правят верховные мандарины: их считают обыкновенными людьми и божеских почестей им не оказывают. Должность верховного или главного мандарина по наследству не передается. Это представляется большеносым очень важным. За все годы, пока существует подобная система, практически не было случая, чтобы сын верховного мандарина сам стал мандарином. Они этого не допускают. Очевидно, большеносые боятся, что у них возникнет династия и кто-нибудь из мандаринов снова объявит себя императором. Однако столь явный страх большеносых перед возникновением династии я могу объяснить лишь тем, что втайне они тоскуют по истинному императору, чья власть была бы божественного происхождения. И я их вполне понимаю. Разве мир может существовать без правителей, поставленных на царство волею Неба? У нас такого никто не мог бы себе и представить. Нет, я по-прежнему убежден, что наша система правления лучше всех прочих отвечает природе вещей и человека; кроме того, она, очевидно, обходится дешевле.

Верховный мандарин А Мэй-ки избирается всем ее народом, и происходит это один раз в четыре года. Каждый получает клочок бумаги и пишет на нем имя того, кого считает наиболее достойным занять эту должность. Виданное ли это дело? Правда, моя Палата поэтов, именуемая «Двадцать девять поросших мхом скал», тоже выбирает себе начальника, имя которого тоже пишут на бумажке... Но нас всего двадцать девять. В А Мэй-ке же жителей тысяча тысяч и еще больше, а всего, наверное, в тридцать раз больше, чем в Поднебесной в наше с тобой время. Скольких людей может знать один человек? Родственники, друзья, соседи – всего, наверное, человек двести, да и то в лучшем случае. Кто же сможет выбрать наиболее достойного из тысячи тысяч? И разве каждый не напишет при этом свое собственное имя (как это в позапрошлый раз и случилось в моей Палате поэтов)?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19