У известногосоциолога и экономиста Иозефа Шумпетера есть такой термин – «созидательное разрушение». Он означает формирование новых, передовых форм хозяйства в процессе модернизации и устранения старых, неэффективных, консервирующих отсталость. Правительство Ельцина – Гайдара – Бурбулиса в 1992 году взяло курс на осуществление тотального разрушения всей экономики, «обвинив» ее (то есть саму экономику, в «приверженности к коммунизму»?!). И только Парламент не позволил этим «реформаторам» разрушить основы экономики до основания; при этом о созидании речь вообще не шла. Правда, и последующие правительства на всем протяжении 90-х годов (особенно это относится к разрушительной деятельности Черномырдина) продолжили почти в неизменности эту линию, истощив экономический потенциал и способствуя «вымыванию» многих современных отраслей машиностроения. По-видимому, эти потериуже невосполнимы для российского народного хозяйства страны, как показывают события первого десятилетия XXI века.

Имя Егора Гайдара по нелепому стечению обстоятельств прочно вошло в историю российских преобразовательных процессов, иначе говоря, реформ. Странно при этом, что его многочисленные критики, в том числе из серьезной научно-аналитической среды, не задают самый простой вопрос: что мог сделать человек, даже, предположим, весьма талантливый, многоопытный, в течение всего лишь одного года, когда он находился в должности министра финансов и экономики (6 месяцев), и в должности и.о. премьера (еще 6 месяцев)? Какого позитивного результата он мог добиться за 1 год? Именно позитивного, негативный результат, разрушительный – это делается очень просто. И как, находясь в здравом рассудке, можно утверждать о чуть ли не мифической роли этого человека – «преобразователя страны», и что еще глупее – о деятеле, «спасшем Россию от голода»? – Ну, разве это не идиотизм!?

И никто не спросит: как, каким это образом (технологически) Гайдару удалось спасти 145-миллионное население России от голода? – Надо полагать, он сумел за этот год вырастить несколько урожаев на бескрайних просторах России. И мало вырастить: урожай надо собрать, убрать, сделать из него муку, испечь хлеб, доставить потребителю и т.д. Очевидно также, что Гайдару удалось увеличить поголовье скота, овец, свиней, кур и т.д., превратить все это в продукты питания. Да, кстати, какие «потусторонние силы» использовал при этом Гайдар? – Ясное дело, не колхозы и совхозы, которые он громил! Почему-то об этих «своих неведомых, таинственных силах» Гайдара, которые помогли ему собрать по два-три урожая и за 1 год увеличить вдвое-втрое поголовье скота, мы ничего не слышали и не читали. В такие «чудеса» в современном мире может верить только одно-единственное исключительное общество – это российское общество. И больше никто.

А что касается реального Гайдара, это был совсем не гений, но злодеем он тоже не был. Гайдар достаточно преуспевающий партийный журналист-публицист, получивший хорошее экономическое образование в МГУ. Никем и ничем он никогда не руководил, никакими экономическими исследованиями не занимался. Работал редактором в отделе экономики журнала ЦК КПСС «Коммунист» – это была, конечно, серьезная должность, высокооплачиваемая (синекура). Затем его повысили – перевели, кажется в 1989 году, редактором отдела экономики «Правды» – центрального органа ЦК КПСС. В силу этих самых должностей Гайдар стал консультантом министра финансов Валентина Павлова (позже и премьера), который задался целью выполнить две задачи, которые, на его, Павлова, взгляд, могли решить серьезные финансово-бюджетные проблемы СССР.

Первая задача: в 4 – 10 раз повысить цены на потребительские товары и продукты питания (при минимальном повышении заработной платы). Этот «план Павлова» был сорван благодаря развернувшейся Всесоюзной дискуссии по вопросам цен и заработной платы (инициатором ее послужили мои публикации в центральной печати).

Вторая задача: «распылить» сбережения населения на счетах сберегательных касс (то есть Госбанка). Павловисходил из вульгарной концептуальной идеи, что накопленные крупные сбережения населения (свыше 700 млрд. долл.) «давят» на бюджет, способствуют его неустойчивости. Этот «план Павлова» также был сорван общественными выступлениями, хотя он сумел его частично осуществить (вместе с Геращенко), через «печатание» новых денежных купюр (то есть стимулирование инфляции).

Одним из «советчиков» этих неразумных идей и являлся Гайдар. «План Павлова» в полном объеме и был реализован Гайдаром, который Ельциным преподносился как высшее достижение реформаторской мысли!.. Разумеется, ни к какой серьезной государственной должности он никак не подходил – он просто не знал, что это такое. Думаю, что он на всю жизнь остался несчастным человеком, вынужденным оправдывать все те нелепости, которые совершил по незнанию и неопытности, а не по злому умыслу. Никаким реформатором по духу Гайдар не был: для него что социализм, что капитализм – понятия достаточно абстрактные, главное – что может дать ему лично, его среде, его корпорации служение Власти. Его внедрила в ельцинскую стаю старая добрая московская бюрократия, которая, расставшись по глупости вождей, с политической властью, мгновенно оценила ситуацию и бульдожьей хваткой вцепилась в финансово-экономический сектор в ожидании грядущей приватизации. О своей истинной роли Гайдар вполне мог не знать, скорее не знал, особым умом он не отличался, насколько я заметил в своих наблюдениях.

И никаким «агентом» США, как утверждают, он не был. В этом даже не было надобности – в силу абсолютного незнания того, что он должен был делать, возглавив финансово-экономический блок правительства, Гайдар слепо, в буквальном смысле, полагался на своих заокеанских советников. А эти, последние, кстати, тоже представляли далеко не лучший «американский товар» из в целом превосходной «консультационной среды». Так захлопнулась «ловушка Гайдара», которая стала «ловушкой для России». Единственное, что сумел сделать Егор Гайдар (и Геннадий Бурбулис) за один год своего пребывания у власти, а это почти весь 1992 год (11 месяцев), это следующие мероприятия:

Первое – блокирование производственного процесса в масштабах всей страны и прежде всего в промышленности и сельском хозяйстве, отказ от их кредитования (в соответствии с монетарной идеологией в экономической политике);

Второе – либерализация цен на все виды изделий, в том числе на продовольствие и товары народного потребления (при сохранении всей системы отношений государственной собственности);

Третье – «распыление» сбережений населения на счетах сберегательных касс без каких-либо государственных обязательств.

В этом «пункте» нетрудно заметить «заимствование» «новым либералом» Гайдаром главных идей и планов у бывшего министра финансов и премьера бывшего СССР, коммунистического бонзы Валентина Павлова. У меня еще в те времена (1992 год) буквально возникало ощущение, что кто-то «водил» Гайдаром, как артист кукольного театра, – это были старые идеи советского министра-консерватора, специалиста по манипулированию цен и народными сбережениями. Так причудливо сплелись в тугой узел идеи коммунистического министра финансов и монетарной школы профессора Милтона Фридмона, что последний, даже в бреду, не мог предположить такой противоестественный альянс своих разработок с «остаточными» конукциями финансовых теорий докринеров-коммунистов в период их краха.

Эти общие направления политики (имевшие, однако колоссальные гибельные последствия для миллионов людей, для экономики страны) нашли свое конкретное воплощение в следующих мероприятиях:

• Переход всей экономики с 1 января 1992 года на свободные цены, в том числе на продукты питания и потребительские товары. Как заявил Ельцин в своем докладе Съезду, эта мера приведет к конкуренции и в течение «6 месяцев со времени перехода на свободные цены, рынок наполнится товарами и начнется снижение цен». Но какая могла появиться конкуренция с 1 января, когда вся экономика страны сплошь состояла из единого государственного сектора (абсолютная монополия)? – Совершенно бессмысленное утверждение, имеющее, однако концептуальное значение! Но писал текст выступения Ельцина – Гайдар! Похоже, писал публицист, но никак не профессиональный экономист!

• Изменение налоговой системы, в частности установление налога на добавленную стоимость в размере 32%. При введении этого налога я настаивал на снижении его уровня до 20%, но Ельцин просил согласиться, хотя бы на время, с правительственной инициативой, и мы утвердили этот норматив. Однако довольно быстро обнаружились крайне отрицательные последствия такого высокого уровня этого налога. И по моей инициативе Президиум Верховного Совета сократил этот вид налога – до 28%, а в отраслях детского питания – до 20%.

• Установление новых бюджетных приоритетов с целью достижения бездефицитного годового бюджета. Это было основное требование специалистов МВФ, которые в значительном количестве работали советниками (консультантами) у Гайдара. В результате были многократно сокращены государственные расходы на финансирование экономики: промышленность, энергетика, транспорт, сельское хозяйство, гражданское строительство, здравоохранение, образование, наука, содержание домов отдыха, детских садиков и яслей; заморожена заработная плата. Задача бездефицитного бюджета, однако оказалась нерешенной. И более того, в силу свирепствующей инфляции, правительству пришлось перейти на формирование ежеквартального бюджета.

• Началась реализация первого этапа приватизации, которая в основном касалась сферы розничной торговли, но вскоре была перенесена и на промышленность. Приватизация проводилась с чудовищными искажениями Закона, на основе президентских Указов и Постановлений «министерства приватизации», возглавляемого Чубайсом.

...В апреле 1992 года инфляция фактически стала «галопирующей», она быстро перешла в стадию гиперинфляции (о чем я сообщил на мартовском VI Съезде народных депутатов), хотя правительство почему-то не хотело признать этот очевидный факт. Спад производства приобрел большие обороты, быстро накапливалась задолженность предприятий (неплатежи), в том числе самых современных, продукция которых пользовалась повышенным спросом, поскольку не хватало оборотных средств. Их негде было получить – частная банковская система едва зарождалась, а государственные банки не могли предоставить финансовые средства предприятиям, этому препятствовала политика Гайдара. Стремительно нарастало недовольство населения – недавние оптимистические ожидания от власти сменились крайним раздражением и недовольством. Мощный вал забастовок трудящихся, открытые протесты региональных властей, выступления профсоюзов и т.д. стали прямым результатом деятельности правительства. Конечно, все это не было естественным следствием «реформ», как утверждали тогда эти реформаторы-неудачники и купленная ими столичная пресса.

Это все было результатом крайне непрофессиональной работы, когда мало учитывались реальные экономические факторы, обстановка, и самое главное – не была подведена под «свободные цены» рыночная инфраструктура. А без этого, как известно, невозможны даже малейшие элементы конкуренции. Таким образом, все эти «реформы Гайдара» угрожали снести не только правительство, появилась реальная угроза для целостности Государства.

При этом следует учитывать следующие обстоятельства. Первый этап приватизации – «малая приватизация», был «запущен» еще до прихода этого правительства, а именно – с сентября – октября 1990 года, целым рядом решений Съезда депутатов, нормативными актами Верховного Совета и его Президиума, а также деятельностью правительства Силаева. Этот процесс получил дополнительные импульсы в результате целой серии президентских указов и правительственных постановлений в самом конце 1991 года и в начале 1992 года. Этот первый этап приватизации в целом, несомненно, имел позитивный характер, способствовавший оживлению торговли, особенно в сфере создания некоего «предрынка», в сфере продовольственного обеспечения населения крупных городов. Но этот этап касался исключительно сферы торговли, то есть он был ограниченным.

Далее, Постановление Верховного Совета, принятое нами в конце сентября 1991 года, прекращало монополию Государства на внешнюю торговлю в сфере импортно-экспортных операций, оно давало полномочия государственным и частным предприятиям вести такого рода деятельность. Этот парламентский акт сыграл огромную роль, поскольку именно он давал возможность получить «временной лаг» для осуществления последующих, самых серьезных и глубоких экономических реформ – если бы они были осуществлены. Речь идет о том, что была полностью отменена государственная монополия на внешнюю торговлю, и прежде всего либерализованы рынки на импорт продовольствия и товаров народного потребления. Последующие (с начала 1992 года) правительственные решения, разумеется, значительно расширили возможности импорта в страну продовольственных и потребительских товаров. И таким образом, проблема острейшего дефицита продовольствия была решена за счет импортных поставок в возрастающем объеме. Хвастливые заявления Гайдара (в том числе в последних публикациях) о том, что он якобы «спас народ от неминуемого голода», выглядят, мягко говоря, странными, а по сути – смешными.

Как обстояло дело в СССР с этой проблемой – то есть с масштабом дефицита продовольствия в стране в целом? На период 1981 – 1990 годов СССР почти полностью обеспечивал зерном собственные нужды, с колебаниями в определенные годы на 80 – 90%; но, тем не менее зерно в больших объемах закупалось на мировых рынках (с 1963 года). При этом примерно 40% всего зерна использовалось в качестве кормов, то есть основная проблема была в нехватке именно кормового зерна. Люди обычно скупали хлеб по низким ценам и кормили им домашний скот и птицу, поставляя на базары высококачественное мясо животных и птицы. В эти же годы собственная база животноводства обеспечивала внутренние потребности (до 80 кг среднедушевого потребления мяса в год) в пределах 80 – 90%, разрыв между потребностями и возможностями составлял 10 – 20%.

Но рыночные законы иные – они, как правило, требуют некоторого превышения массы предложения, по сравнению с ожидаемым спросом. Соответственно, реальный дефицит рынка животноводческой продукции составлял (при годовом потреблении на уровне 1990 года) примерно 15 – 20%. Кстати, если бы в те годы Правительство СССР подняло бы цены на продукцию животноводства в розничной торговле в 3 – 4 раза (то есть с 2 рублей до 6 – 8 рублей, как оно планировало), этот дефицит был бы немедленно ликвидирован – за счет уменьшения потребления населением мясомолочной продукции.

Но тогда, напомню, этой «Павловской реформе» помешали советские экономисты, развернувшие в печати общесоюзную дискуссию, которая началась с моих статей в газете «Правда». Мы тогда выступили против такой политики, указывая на чрезмерно низкие ставки заработной платы у работающей части населения. Указывалось, что это приведет к резкому ухудшению качества питания. Тогда правительство СССР отступило от своего плана.

Забегая вперед, отмечу, что сегодня в России не достигнут уровень потребления мясо-молочной продукции, который приходился на последний год социализма, 1990 год.

Таким образом, продовольственный дефицит в «период реформ Гайдара» был решен самым элементарным способом – повышением цен на продукты питания и «открытием границы» для импорта продовольствия (к тому же последнее было сделано Законодателем). Это, разумеется, не имеет никакого отношения к тому, о чем говорил Ельцин на октябрьском – ноябрьском Съезде народных депутатов (1991 год), а также к программным заявлениям Гайдара. Странно, что оба они в равной мере настаивали на том, что «очень скоро экономика заработает на конкурентной базе... через 6 месяцев начнется снижение цен, наполнение рынка товарами...». По их словам, следовало ожидать, что, например, «через 6 месяцев должны были не только дать всходы, зазеленеть, заколоситься, быть скошенными и стать зерном и хлебом новые урожаи; за эти же «6 месяцев», видимо, должны были появиться тучные стада крупного рогатого скота, овец и пр., – мясо которых предназначалось для «наполнения рынка» и т.д. Бездумные слова и бездумная деятельность...

Когда вскоре после прихода к власти Черномырдина, в начале 1993 года, я потребовал у правительства доклад о состоянии продовольственного обеспечения населения, в полученном материале было указано следующее: за прошедший «гайдаровский» год производство зерна в России сократилось на 18% (в том числе в результате провала уборочной кампании) – такого провального спада не было после 1945 года. Снижение производства мяса было просто катастрофическим, составив более 21%. Посевные площади всего лишь за этот «гайдаровский год» сократились на 24%! Поголовье крупного рогатого скота – на 22%, овец – 28%, свиней – 11%. Вот они – самые конкретные результаты деятельности этого первого «реформаторского правительства» во главе с самим президентом Ельциным.

Таким образом, за один год потери Российской Федерации только в сфере сельского хозяйства были сравнимы с его потерями в период Великой Отечественной войны (1941 – 1942 годов), когда большая часть Европейской России была оккупирована немецкими войсками. Где же здесь реформы? Так Гайдар «спас» народ от «голода». Самые мрачные мои ожидания от деятельности этого правительства стали сбываться с первых же его шагов. Странно, но правительство было страстно увлечено администрированием, игнорируя необходимость создания прочной законодательной базы «под свою» политику. Конкретное проведение в жизнь многочисленных мероприятий в сфере промышленного производства, сельского хозяйства, создания соответствующих финансовых механизмов, налоговой политики, регулирования кредитной деятельности, оказания помощи регионам и т.д. и т.п. Все это требовало большой законопроектной деятельности со стороны правительства, а вместо этого – неряшливость, неподготовленность, неумение решать сложные вопросы и принимать решения, неспособность выстраивать конструктивные отношения с законодателями. Все это вызывало огромное раздражение, особенно со стороны руководителей регионов – областей и краев, которые в целом тогда возглавлялись очень опытными хозяйственными работниками, имевшими многолетнюю практику руководства крупными народнохозяйственными объектами. Дело порой доходило до абсурда – они неделями не могли ни встретиться, ни переговорить (по связи) с Гайдаром или с его министрами по самым критическим ситуациям в регионах. «Выход» из этой ситуации они нашли «оригинальный» – звонили мне или приходили прямо в приемную Председателя Верховного Совета, зная, что я, конечно, выслушаю их. Затем просят, чтобы их приняли в правительстве. Я звоню Гайдару, или какому-то министру, с которым не может встретиться мой собеседник – руководитель области или края, – и прошу принять такого-то, внимательно его выслушать; и не просто – выслушать – а помочь в решении «его вопроса». Вот такая странная связь с регионами была тогда у федерального правительства.

И, как было отмечено, в деятельности этого нового ельцинского правительства преобладала какая-то необычайная жестокость по отношению к народу. Его представители бравировали понятиями – называли себя «камикадзе», постоянно говорили о том (в интервью с прессой), что без «жертв» не обойтись, поскольку глубокие реформы «невозможны без кровопускания» – все это было слышать очень странно. – Почему нужны эти «жертвы»? – задавал я вопрос и Гайдару, и Бурбулису, и Чубайсу – со своего председательского места на заседаниях Верховного Совета, когда эти должностные лица докладывали очередной вопрос Парламенту. – И ничего вразумительного в ответ мы не слышали, кроме невнятных попыток рассуждать на отвлеченные темы. Это вызывало издевательский хохот, насмешки со стороны опытных парламентариев, сидевших в зале.

...Расхождения между Верховным Советом и правительством становились все рельефнее – в силу прежде всего непрофессионализма правительства, взявшего на вооружение синтез троцкистско-большевистских и либерально-монетарных методов – «прыжками» и «скачками», немедленно создать «рынок», при котором «государство вообще не должно вмешиваться в социально-экономическую жизнь общества». Соответственно, останавливались заводы и фабрики, их рабочие перестали получать заработные платы, люди перестали летать на самолетах, «замерзла» жизнь морских и речных портов. В Самаре я увидел удивительную картину. Мэр, Олег Сысуев, повез меня «кататься» по Волге – кроме нашего катера, на этой великой реке я не заметил ни одного другого судна. «Все замерло – грустно говорит Сысуев, – никаких перевозок грузов не осуществляется – нет денег. Пассажирские суда также более не курсируют – не до этого...» Академики сообщают, что не могут вылететь в Москву из Сибири и Дальнего Востока на годовую сессию Академии наук России... нет денег на покупку билетов на авиарейсы.

Именно этот «первый год реформ» прочно привязал страну к продовольственному импорту, объем которого ныне превышает 50%. Открывая широко границы для иностранного импорта продовольствия, Законодатель в 1991 году преследовал две задачи: первая – обеспечить население продуктами питания в необходимых масштабах, не допуская снижения потребления высококачественным продовольствием даже в сложные времена; вторая задача – дать необходимое время правительству для подведения реформаторской базы, в том числе в области сельского хозяйства; для создания всей инфраструктуры, в том числе финансово-кредитной, правительство же дало импульс для использования импорта продовольствия как широкий и надежный канал быстрого обогащения узкого слоя дельцов и мошенников. Вот здесь – ответ на вопрос о том, почему ежегодно расширяются поставки продовольствия в страну и почему снижается вес отечественного продовольствия в структуре потребления населения.

Страну захлестнул вал импортного продовольствия, молочных продуктов, овощей, фруктов и пр. Ну а отечественное аграрное хозяйство, которое было мгновенно лишено доступа к кредитам, займам и т.д., «задохнулось» уже в этот самый 1992 год. И если оно не «сдохло» окончательно – то в силу того, что мы, в Верховном Совете, шли на самое упорное «сопротивление» такого рода ельцинско-гайдаровским «реформам», внося в них «на ходу» существенные изменения – чтобы это наше отчаянное сельское хозяйство «не протянуло ноги» еще в том же злосчастном «гайдаровском реформаторском» году.

При этом лицензии на ведение операций с импортом иностранного продовольствия и многочисленные контракты стали мощным источником стремительного обогащения всевозможных дельцов и авантюристов. С этого «реформаторского правительства» началась великая эпоха разграбления страны – за границу стало буквально выкачиваться почти все национальное богатство, в то время как стремительно сокращалось производство готовых изделий, особенно продукции машиностроения. Резко ухудшилась структура экспорта. Так, если в 1980 – 1991 годах в структуре российского экспорта на сырье и полуфабрикаты приходилось 65%, на готовые изделия, включая изделия машиностроения – 35%, – то в последующие годы эти отношения приобрели еще более неблагоприятные размеры. В общем, эта структура еще в советские времена отражала преобладание сырьевого фактора во внешних связях экономики СССР с мировым хозяйством, ее «незрелую» производственно-экономическую и отраслевую структуру (в развитых сопоставимых странах соотношения противоположные). Но лишь за 1 год безраздельного «царствования» в России правительства Ельцина – Бурбулиса – Гайдара, указанное соотношение в российском экспорте стало следующим: вывоз готовых изделий с 35% сократилось до 11%, сырья – возросло до 89%. По расчетным данным некоторых специалистов из Академии внешней торговли Министерства внешних связей, которые были мне представлены, реальные соотношения этих двух товарных групп в российском экспорте были следующими: экспорт готовых изделий – 7%, сырья и полуфабрикатов – 93%. Дело в том, что в статью «экспорт» включались разного рода станки, какие-то тяжелые металлические изделия и оборудование, которое, однако стало закупаться иностранными предприятиями по таким низким ценам, что оно вывозилось в огромных количествах... для переплавки на металл.

Они, эти «реформы Ельцина – Гайдара», по своему содержанию были классическими контрреформами и не содержали созидательного начала в своем разрушении. В них содержались не случайные органические пороки.

Обреченность намеченных реформ правительством Ельцина мне стала совершенно очевидной вскоре после того, как я ознакомился подробно с основными программными документами, представленными мне Егором Гайдаром после завершения работы Съезда. По мере того как я ознакомился с этими документами, становился ясным искусственный характер задуманных мероприятий, отсутствие какой-либо основы для их проведения (частной собственности, банковской системы, рыночной инфраструктуры, соответствующего законодательства и т.д.). И более того, я ловил себя на мысли, что уже приходилось читать аналогичные тексты или очень близкие к нему по содержанию материалы. Вспомнил: «Это же рекомендации группы американских экономистов, известные как «Вашингтонский консенсус»!». А «познакомился» я с ними, когда один из моих аспирантов из какой-то страны Латинской Америки принес мне на кафедру (заведовал кафедрой Мировой экономики и международных экономических отношений) из своего посольства этот увесистый «документ» незадолго до начала работы I Съезда народных депутатов в мае 1990 года. История возникновения вкратце такова.

Все 80-е годы развивающиеся страны, особенно латиноамериканские, находились в сильнейшем долговом кризисе. МВФ и Вашингтон предпринимали все возможные меры, чтобы вывести континент из кризиса, как регион особых интересов Америки. Был, в частности, утвержден специальный «план Брэйди» (по имени министра финансов США), предполагающий мощную финансовую помощь этим странам, списание большей части долгов, либерализацию торговли и т.д. Ничто не помогало – страны континентов все глубже вползали в трясину финансового и экономического кризиса. Вот тогда и появился на свет этот самый пресловутый «Вашингтонский консенсус» (в начале 1990 года). Автором программы был профессор Джон Уильямсон из Института мировой экономики Гарвардского университета.

«Вашингтонский консенсус», как программа, был предназначен именно для этой, латиноамериканской группы стран, находившихся в безнадежной долговой зависимости, и главной ее задачей было достижение такой стабилизации, которая обеспечила бы возврат долгов американских банков. Этим странам и было предложено принять Программу – «Вашингтонский консенсус». Она называлась программой структурной перестройки их экономик и включала 10 пунктов. Это следующие:

• приватизацию;

• финансовую дисциплину;

• реориентацию государственных расходов;

• реформу налогообложения;

• финансовую либерализацию;

• торговую либерализацию;

• достижение конкурентоспособности валютных курсов;

• ценовую либерализацию;

• открытие границ для прямых иностранных инвестиций;

• укрепление имущественных прав собственников.

Программа не дала позитивных результатов странам Латинской Америки, их трудности только усугубились в результате попыток применить положения «консенсуса» к экономическим преобразованиям в их странах. Это отмечено в международных организациях, в том числе в Докладах ЮНКТАД. Ни единого шанса на успех она не могла иметь, примененная в России. Это и вызвало мою огромную тревогу за будущее страны. Много раз я говорил об этом Ельцину, Гайдару, Бурбулису, с трибуны Верховного Совета, в своих статьях и выступлениях того времени… Вот ответ на вопрос, который мне задают до сегодняшнего дня: «Когда и по какому вопросу у вас начались разногласия с Ельциным? – По вопросам экономической политики,» – отвечаю.

Вот этот «документ» и привезли в Москву сразу же после подавления Верховным Советом путча (ГКЧП-1) американские «эксперты», возглавляемые Джерри Саксом, весьма посредственным экономистом (я беседовал с ним часа два и могу судить о его знаниях достаточно квалифицированно). Предполагаю даже, что и Ельцина ввели в заблуждение Гайдар, Бурбулис, Чубайс и Ко, – дескать, «зачем вводить президента в детали?». Во всяком случае, он был удивлен, когда я рассказал ему всю историю с программой вашингтонский консенсус». Но, видимо, они сумели его успокоить, Ельцин упорно продолжал настаивать на верности «избранного курса» – даже тогда, когда всему миру был очевиден крах «консенсуса» – везде, где пытались его осуществить. Конечно, «программа» являлась мощным инструментом МВФ, ее курировал исполнительный директор МВФ, Мишель Камдессю. Я с ним встречался, впечатления как знающего финансиста-банкира мирового масштаба он на меня не произвел.

А в России в 1992 году дело не дошло до открытых массовых антиправительственных бунтов населения по всем регионам в силу исключительно одного обстоятельства – публичной деятельности Верховного Совета, который, несмотря на яростное сопротивление президентско-правительственной стороны, взял на себя задачу корректировки самых опасных последствий ельцинско-гайдаровской «шоковой терапии». Отметим, кстати, и то, что сам широко распространившийся термин «шоковая терапия» принадлежит польскому премьеру Бальцеровичу, который первоначально принял указанную гарвардскую «Программу» и попытался ее внедрить, но быстро отказался от нее, просчитав гибельные последствия. В результате, «большая приватизация» в Польше началась спустя более 10 лет после того, как эта страна приступила к радикальным реформам (в период второго президентского срока социалиста Александра Квасьневского) в 2000 году. Таким образом, «Вашингтонский консенсус» не был реализован в полном объеме ни в одной стране мира, кроме России.

Все это умалчивается до сегодняшнего дня, даже в трудах ученых-экономистов, что представляется для меня загадкой. Хотя все это подробно анализировал в своих фундаментальных работах (см.: Мировая экономика. М., 1994; Мировая экономика. Т. 1 – 2. М., 2001; Мировая экономика и международные экономические отношения. Под ред. Р.И. Хасбулатова. Т. 1 – 2. М., 2006). Негативные результаты эффекта применения методологии «Вашингтонского консенсуса» для экономики переходных стран, а также развивающихся стран, стали отмечать авторы международных исследований в рамках ООН, начиная уже с нового тысячелетия (Доклады Экономического и Социального Совета ООН, ЮНКТАД, ПРООН). Но как это ни странно, основные положения «Вашингтонского консенсуса» профессора Уильямсона и доныне доминируют в российской экономической политике.