1

«Одинокая девушка ищет друга по интересам», – чепуха какая-то получается. По каким таким интересам? Лучше вот так: «Желаю познакомиться», – тоже не то, мало ли кто чего пожелает? Проще всего, конечно, указать свои данные. И так не верно – не корова же продаётся, в самом деле.

Эвелина размышляла над жизненным вопросом с утра, едва поднявшись с постели. Пришло же такое в голову! Захотелось ей познакомиться с единомышленником через газету. Самой себе такая мысль казалась странной, но что делать, если по-другому не получается? Если она вынуждена общаться с инфантильными юнцами, у которых в голове только кровать? А чтобы вместе поразмыслить о жизни, поделиться впечатлениями о произведениях искусства, глупо и думать о таком!

Есть же люди нормальные! Надо только правильно сформулировать свои требования в газетном объявлении, тогда откликнутся только те, кто заинтересуется ею как человеком. Эвелина перечитала множество объявлений. К сожалению, пишут только те, кто нуждается в женщине для нечастых встреч, или для брака. Всё это не то. Неужели люди, подобные ей, свыклись с интеллектуальным одиночеством?

В свои двадцать два Эвелина чувствовала себя умудрённым человеком, лет так на сорок-сорок пять, не меньше. А всё потому, что сверстники не понимали её. Ни по одному вопросу. В их рассуждениях мало здравого смысла и никаких мыслей ни о будущем, ни о прошлом.

Эвелина не лишена привлекательности, многие делают попытки познакомиться – на улице, в трамвае, где угодно. Это не может не нравиться, но как только кавалер откроет рот, из него польются такие слащавые речи, что сразу станет ясной его цель.

Странный мир, где люди уподобляются животным. Только один инстинкт движет ими. И тот какой-то рудиментарный, неполный. Потому что у животных инстинкт размножения включает в себя заботу о потомстве.

Вот оно – отличие человека! Эвелина грустно усмехнулась, глядя в зеркало. Она отметила, что улыбка выходит кривоватой. Некрасиво получается – половина лица вымученно улыбается, а другая грустит ещё сильней. Эвелина улыбнулась шире, получилось получше, но выражение тоски не исчезло. Под самым ухом завопил телефон. Эвелина сняла трубку:

– Алло!

– Привет, Лина!

– Привет, Люська.

– Чем занимаешься?

– Да так.

– Слушай, ты мне дашь реферат свой?

– Который?

– Ну, этот, который ты не стала сдавать!

– Зачем тебе? – Эвелина не поняла, для чего подруге реферат со старшего курса, к тому же неудачный?

– Ну, почитаю кое-что. Может, поумнею малость! – поддела Эвелину подружка.

– Может быть. Хорошо, заходи.

– Уже лечу! Включай тостер!

Разговор окончился. Люська уже мчалась к дому. Вот человек, живёт себе и живёт, ни о чём не думает. Полнокровной жизнью, что называется. Люська младше на три года и учится двумя курсами ниже.

Эвелине не сразу пришла в голову идея поступать в ВУЗ, хотелось для начала попробовать себя в жизни. Она поработала в детском садике нянечкой, младшим воспитателем. Посмотрела на детей, на их родителей. Оказалось, что счастливых пар на свете ничтожное количество. А как иначе думать, когда в детской раздевалке затеваются семейные скандалы? Если родители, не замечая детей, выясняют отношения, цепляются друг к другу по пустякам. А совсем недавно они веселились на собственной свадьбе! Откуда появилась пустота душ, разрастающаяся с каждым днём полоса отчуждения? Почему люди, любившие друг друга до беспамятства ещё вчера, сегодня чуть ли не испытывают взаимную ненависть? В чём причина такого перерождения?

Эти вопросы, равно как и многие другие, побудили Эвелину сделать выбор окончательно – поступать в ВУЗ, учиться на психолога.

А Люська? Так, девчушка без забот, без хлопот. Учится, закончит, пойдёт работать в фирму папы. Всё расписано, разложено по полочкам. Просто и практично. В отношениях с противоположным полом исключительно потребительские побуждения. Встретилась с одним, затем с другим, а чувства? На них наплевать!

Глубокие раздумья прервала неугомонная Люська. Она влетела в двери, раскрасневшаяся с мороза, пышущая здоровьем. На фоне побледневшей от затворничества старшей подруги, она выглядела намного ярче и свежее.

– Привет ещё раз! Тостер включила? Ну, чего ты сидишь, как царевна Несмеяна? Пошли сегодня на каток!

– Тостер? – прервала бурный поток слов гостьи Эвелина.

– Тостер, конечно! Давай, угощай фирменным блюдом! А это что такое? – Люська глянула на исписанные и перечёрканные листы бумаги, лежащие на письменном столе.

– Не трогай! – Эвелина накрыла ладонью записи.

– Да? Наверное, что-то интересненькое! Ты дневник ведёшь для потомков? – шустрая Люська выдернула один листочек и принялась читать вслух.

– Молодая девушка, – Эвелина вырвала листок. – Ты что, обиделась?

– Я же сказала: «Не трогай»! – залилась краской Эвелина.

– Хорошо, хорошо. Не буду! Но я уже всё поняла! – закатила глаза Люська.

– Чего ты поняла? Что ты, вообще, можешь понять?

– Всё, всё поняла!

– Ты зачем пришла?

– Да хватит тебе дуться! Подумаешь, великая тайна, многие сейчас так делают!

– Что делают?

– Ну, пишут в газету объявление.

– Это глупость просто.

– Какая глупость? Очень даже выгодно. Никто не знает, с кем ты, что ты!

– Разве? – Эвелина опешила.

– Ну конечно! Что тут неясного? Ходит такая недотрога, вся из себя! А сама в тихушку через объявление встречается с кем-нибудь из другого района города! Бывает, с женатым!

– Да ты что?!

– А ничего! Многие так делают! Кто и жениха находит. Он, бедненький, ничего не знает, влюбляется и женится. Главное, не ходить с ним по тем местам, где тебя каждая собака знает!

– А потом?

– Что, потом?

– Всё же раскроется!

– А это будет иметь значение? Да и к тому же, делай так, чтобы не раскрылось!

– Почему я должна что-то делать? – разозлилась Эвелина. – Я вовсе не собираюсь!

– Хорошо, хорошо, – примирительно дотронулась до плеч подруги Люська. – Разве я про тебя говорю?

– Всё равно, нечего меня сравнивать со всякими.

– А зачем ты пишешь? Хочешь найти кого-то?

– Можно и так сказать.

– А лучше промолчать, – открыто улыбнулась Люська, закончив рассуждения об объявлениях в газету.

Подруги прошли на кухню.

– А знаешь, у меня есть один знакомый, – загадочно начала Люська, похрустывая тостом.

– Андрей?

– Ну что ты, какой ещё Андрей?

– Ты же говорила, что Андрей именно тот, кто тебе нужен, – напомнила Эвелина, не спеша, отпивая чай.

– Да? Я говорила? Да нет, что ты, Лина! Он неинтересен.

– Быстро меняются твои интересы.

– Жизнь же бурлит! Вот ты как? Дом – институт, дом-институт, тоска! Никакой личной жизни!

– А что хорошего в личной жизни, если в ней то Андрей, то Славик, то, вообще, Бог знает что! – парировала Эвелина с некоторой укоризной в голосе.

– Вот ты точно заметила – Бог знает что! Вот этот мой новый знакомый, Алик, он такой умный, такой умный, что говорит – ничего не понятно!

– Что же такого он говорит?

– Да почти как ты – о жизни, об истории, психологии, ну и так далее. Умно так говорит. А вчера провожал меня, так даже ручку не пожал! А глаза блестели, как у ненормального.

– Да ты что?! – развеселилась Эвелина. – Прямо маньяк какой-то!

– Вот тебе смешно, а мне обидно.

– Можешь не продолжать! – Эвелина знала продолжение детской дразнилки, начатой Люськой.

– Ладно. В общем, я что говорю-то? Тебе бы с ним познакомиться!

– Зачем? – чуть не поперхнулась чаем Эвелина.

– Вот-те, здрасьте! Он же такой же, как ты!

– Придурок что ли?

– Ну, зачем ты так! – обиженно надула губки гостья. – Я просто хотела сказать, что у вас, наверняка, есть общие интересы.

– Хочешь сосватать меня?

– Зачем сватать? Познакомишься, пообщаешься, – Люська заметила гримасу подруги, при слове «пообщаешься». – Не в том смысле, просто поговоришь.

– О чём?

– Вот ты странная такая! Я же говорю, он не от мира сего, уж приставать не станет – сто процентов!

– И если не от мира сего, то мне как раз?

– Ну, извини, если что не так сказала, – начала психовать Люська.

– Спасибо за чай, я пойду!

– Погоди, ты же за рефератом пришла?

– Ах, да! Но я передумала. В другой раз возьму, – уже с порога сказала Люська.

– Ты чего губки надула? Кто обидел нашу лапочку?

– Вовсе я не обиделась! – топнула каблучком Люська. – Просто идти пора!

– А сколько лет твоему Алику?

– Не знаю, – машинально ответила Люська, но тут же спохватилась: – Не семнадцать, это точно!

– А-а-а, – протянула Эвелина с ироническим разочарованием.

– А ты сама спроси! Да и узнаешь, хочешь, я ему твой телефон дам?

– Нет! Нет! – замахала руками Эвелина.

– А давай, пойдём сегодня на каток, там и познакомитесь, как бы невзначай! Не захочешь – не надо! Ты только глянешь на него, да послушаешь хоть два слова, а?

– На каток?

– Конечно, на каток! Это же для пользы здоровью!

– А во сколько?

– К семи я зайду! Хорошо, пока, Лина, я полетела! – Люська выскочила на лестничную площадку, пока подруга не передумала. Мгновенье спустя, она исчезла из виду.

Вот, неугомонная! Крутится, как юла! А может так и надо?

Эвелина задумалась. Так в задумчивости и закрыла дверь. И зачем она согласилась идти на каток? Сегодня её ждал Шопенгауэр. Эвелина виновато посмотрела на труд философа, вздохнула глубоко, и принялась конспектировать последнюю главу Гегеля.

2

– Мы диалектику учили не по Гегелю! – возбуждённо потирая руки, воскликнул молодой аспирант кафедры психиатрии, выйдя из кабинета.

– Сдал? – спросил его субъект с кислым выражением лица, усыпанного вспузырившимися угрями.

– Пятак!

– А что, что попалось?

– Так, мелочи, «Диалектика природы»!

– Поздравляю, – без радости в голосе пробурчал тип, ожидающий своей очереди. Он ненавидел отличников. Всюду-то им везёт, идут по жизни без преград: и это сдадут, и то. Что он ляпнул? Диалектика? Да знать хотя бы, что это такое!

– До свидания, Никола. Успеха тебе!

– Лучше бы послал меня к чёрту, – недовольно пробурчал Никола. Он уже в пятый раз сдавал философию. Завкафедрой таким скотом оказался, принципиальным! Сдавай и всё тут, сдохни, а сдай. Никола уже давно состряпал научную работу – «Об изменении пульса у практически здоровых, страдающих хроническими заболеваниями, лёгочной системы, при средних физических нагрузках». Кандидатская в кармане, работа получила прекрасные отзывы Учёного совета. Сделан огромный шаг в прогрессе медицины! А тут какой-то философ тянет душу, не принимает экзамен по кандидатскому минимуму, хоть ты сдохни! Английский сдал за коробку конфет, лечебную физкультуру – за пузырь водки, причём раздавил его вместе с научным руководителем, а философия упёрлась. Вот, сегодня, если он не сумеет сдать, то будет допущен к очередной пересдаче только через год. Никола обхватил голову обеими руками и чуть не зарычал от бессильной ярости.

А счастливчик уже мчался вниз по лестнице. Рим Николаевич Любимов тоже собирал материал для науки. Диссертация находилась ещё в зачаточном состоянии, но кандидатский минимум он уже сдал. Научная работа велась им отдельно от кандидатской. Так уж получилось.

Его шеф заупрямился, прогрессивную методику аспиранта отвергать категорически не стал, но предложил, для начала, другую тему. Заведующий кафедрой психиатрии по своей натуре был демократом. Он и выглядел демократично. Нескладный костюм, в котором можно выступать с трибуны и, с таким же успехом, колоть дрова, обязательно ослабленный скромный галстук, – указывали на непритязательность учёного к своему внешнему виду. Профессор был среднего роста, даже чуточку ниже, этакого пикнитического телосложения: не сказать, что толстоват, но и тощим не назвать. Его добродушная улыбка и открытое выражение лица, – побуждали первого встречного к самой откровенной беседе. К студентам Егор Степанович относился по-отечески мягко. Всем ли быть психиатрами? Стоит ли насильно заставлять студента овладевать знаниями, которые он тотчас, после сдачи экзамена, позабудет? Студенты души в нём не чаяли, порой было достаточно, совсем неподготовленным, рассказывать профессору о своих взглядах, принципах, жизненной позиции. Профессор, как бы безучастно, выслушает, взглянет проницательными глазами и, с неизменной улыбкой, отметит в зачётке оценку и попрощается. На первый взгляд кажется, что профессор не слушает собеседника, думает о чём-то своём, но при первой же его фразе становится ясно, что он слышал и понял каждое слово. При таком заведующим кафедрой, считалось постыдным не знать хотя бы основ психушки.

К аспирантам Егор Степанович относился как к равным коллегам. Подающий надежды Рим, например, ухватился за одну привлекательную, но, к сожалению, малонаучную идею. Васильчиков не стал препятствовать молодому дарованию. Он просто предложил для защиты другую тему, тактично указал, что сейчас лучше иметь синицу в руках, а потом можно будет поразмыслить о журавле в небе.

– Рим Николаевич, параллельно со своей теорией, почему бы вам ни заняться ещё одной темой?

– В каком направлении?

– У нас одно направление, а вам не составит труда параллельные изыскания.

– А какого рода изыскания?

– Есть у нас одна тема: «Об изменении липидного обмена при шизофрении». Лабораторные подтверждения – основа научной работы.

– А моя работа не научна? – в штыки принял предложение шефа Рим Николаевич.

– В аспирантуре, на первичной ступени в науке, важно в короткий срок представить результат. У вас же огромное поле деятельности. Ваша работа требует времени.

– Ясно, значит, она не пройдёт?

– Понимаете, Рим Николаевич, научные гипотезы, пусть даже обоснованные, не принимаются Учёным советом.

– Хорошо, я понял. Я займусь липидным обменом, но какова его научная значимость?

– Понимаете, Рим Николаевич, в мире ежедневно защищается целая куча кандидатских работ. Каждый соискатель сам определяет научную значимость.

Вот так, ничего не говоря, шеф дал понять, что на создание научной теории аспирант не имеет права. Его дело – разработка темы, предложенной кафедрой. Вот и всё! А научными изысканиями занимайся, пожалуйста, только не в ущерб защите кандидатской.

И всё же Рим не потерял интереса к собственной теории, он упорно продолжал работать на два фронта. Целыми днями, безвылазно, пропадал в стационаре, используя собственную тактику лечения, а все вечера, напролёт, проводил интерпретацию результатов анализов и клинических форм заболевания, сооружал репрезентативную выборку, – в общем, двигал науку.

Как молодому научному деятелю, ему выделили маленький закуток в малосемейке института, который аспирант использовал больше для хранения вещей, чем для жилья. По ночам приходилось брать дежурства, чтобы свести концы с концами. Наука требует не только моральных жертв, но и приличных финансовых вложений. Необходимо перелопатить огромную массу научной литературы, для этого надо её иметь. Доступ к научным трудам стоит денег и порой немалых. Кроме того, надо как-то материально заинтересовать сотрудников лаборатории в выполнении дополнительной работы. Биохимические анализы требуют времени на их проведение и дорогостоящие реактивы, которые приобретает сам аспирант. Так что, не всё так просто и легко, как кажется со стороны. Помимо всего прочего, уже на первом году аспирантуры надо собирать деньги на защиту – оплата дороги научным специалистам, аренда здания, банкет, наконец. Дамоклов меч финансовых проблем зависал над аспирантом, но Любимов настолько увлёкся работой, что вспоминал об этом очень редко.

В меру высокий и несколько сухощавый, немножко смуглый, с лёгким налётом трудовой бледности, в свои двадцать пять Любимов выглядел на все тридцать. Когда он отвлекался от работы, выглядел моложе своих лет. Отсутствие длинной шевелюры, бороды и усов – специфика профессии (техника безопасности при работе с душевнобольными), – позволяло принять аспиранта за студента. Многие больные, увидев его впервые, считали Рима Николаевича практикантом, но когда начинали общаться с ним, видели перед собой грамотного и опытного доктора.

Все развлечения Любимова остались позади, поначалу они шли по неуклонной убывающей от первого курса мединститута до последнего, а ныне прекратились вовсе. Глобальная идея целиком овладела им. Любимов вовсе не желал совершить переворот в психиатрии, он только хотел указать на эффективность принципиально нового подхода к лечению.

Рим не курил, в выборе спиртных напитков имел достаточно хороший вкус. Отсутствие финансов не позволяло употреблять элитные напитки, поэтому он обходился без них.

Не смотря на черты фанатизма в работе, Любимов вовсе не казался занудой в жизни. Он умел веселиться и шутить, прекрасно поддерживать любой разговор, хотя не слыл коммуникабельным человеком.

Друг Рима, бывший однокашник, ныне начинающий бизнесмен явился поздравить товарища, подъехав прямо к крыльцу учебного корпуса.

– Привет мученику науки! – крикнул он, едва завидев Любимова.

– Привет новым русским! – отозвался Рим.

– Я слышал, ты сдал экзамен? – по-хитрому прищурился Пётр.

– Даже не намекай! Это совсем не тот экзамен, который следует отмечать.

– Вот ты даёшь! Как никак – кандидатский минимум!

В ответ Рим только пожал плечами.

– Садись! – пригласил друга Пётр, открывая дверцу BMW. – Поедем кутить!

– У меня времени нет.

– А у меня есть? – прижал к груди ладони Пётр. – Тоже нет!

– У меня на сегодня планы, – отшивал Рим.

– А у меня нет планов? Да по самое горло! – бизнесмен провёл рукой под подбородком. – Поехали, там будут женщины!

Пётр частенько издевался над товарищем за его неловкость в отношениях со слабым полом. Больше всего злило Рима упоминание о распутных подружках Петьки.

– Ты ещё не перестал бояться женщин? – нахмурил брови Пётр. – А как я тебя учил? Закрой-ка глаза и скажи десять раз: «Я не боюсь женщин»!

– Отстань! Мне пора в библиотеку.

– Обождёт твоя библиотека! Я тебя приглашаю на презентацию. Серьёзно. Как специалист выступишь, бросишь пару ценных рекомендаций, отметишь качество продукции и всё. Никто пить тебя не заставляет!

– Какой продукции?

– Элитной! Импортные унитазы!

– Ну, ты даёшь! Что может сказать психиатр, который, вообще-то, головой занимается, об унитазах?

– Откуда им знать, чем ты занимаешься? Аспирант по медицине, разве этого мало? Имей в виду, оплата гарантирована шефом, а если повезёт, комиссионный бонус сорвём!

– Заманчиво, но непонятно, что говорить медицинского об унитазах?

– Чудак ты, ей Богу! Это не простые унитазы, а диагностические!

– Пригласи проктолога, – посоветовал Рим. – Так как-то удобнее будет.

– Ерунда! зачем проктолог? Этот унитаз такой – после использования, через пять-десять минут даёт расшифровку всех анализов! Вещица-то нужная! Расскажешь, как важно следить за балансом в организме и ещё что-нибудь.

– Сколько времени займёт эта презентация? – начал сдаваться Рим.

– Пустяк. Часика три, не больше!

– Хорошо, поехали. Потом довезёшь до библиотеки?

– Конечно! У тебя корка аспирантская с собой?

– Зачем?

– Для солидности.

– Документ всегда при мне, – похлопал себя по нагрудному карману Любимов.

– Порядок! Я умолкаю. Подумай о предстоящей речи. Ориентируйся минут на пять, не больше. Вот тебе инструкция, ознакомься с лицом товара! – Пётр протянул листок на английском языке.

Любимов углубился в чтение, вникая в детали. Незнакомые слова он додумывал, иные понимал без перевода.

– Ты так себе никого и не нашёл? – поинтересовался Пётр между делом.

– О чём ты?

– Да всё о них!

– Нет пока.

– А может, не там ищешь? Смотри, подхватишь себе какую-нибудь шизофрению!

– Она не заразна, – улыбнулся Рим.

– В теории – да, а на самом деле ещё как заразна! Вот у меня сосед – погнал насчёт врагов, так его бабка с ним заодно. Поначалу смеялась, а теперь вместе с ним сооружает контрольную полосу в подъезде. Как ни придёшь домой, вся лестничная площадка усыпана: то солью, то песком, то рисом. Ужас какой-то! Слушай, а ты не мог бы их – того?

– Чего, того?

– Изолировать от нормальных людей, подлечить там у себя.

– Они социально опасны?

– Да кто их знает?

– Что тогда переживать? Они, наверняка, на учёте и проходят лечение амбулаторно.

– А если кто поскользнётся, сломает шею на лестнице, тогда как?

– Тогда их изолируют.

– И всё?

– Всё.

– Жаль, конечно, что так. А ведь раньше можно было, кого угодно упечь в психушку!

– Когда это, раньше?

– Ты что, не помнишь что ли? Диссиденты там всякие и так далее.

– Вряд ли.

– В смысле? Да об этом весь мир говорит!

– А что доброго сказал мир об СССР?

– Да и сами диссиденты говорят.

– Диссиденты, журналисты, кто угодно, но только не специалисты!

– Да ты что, считаешь, что они были больными, в самом деле? – Пётр чуть не поперхнулся от неожиданности. Вот тебе и друг – психиатр!

– Так считали их лечащие врачи.

– Понятно, больше вопросов нет! – помрачнел Пётр.

– Вот ты считаешь нормальными нынешних митингующих ортодоксов?

– Кого, кого?

– Ортодоксов, людей старой закваски, призывающих вернуть сталинские времена, – пояснил Рим.

– Конечно, нет! Какой нормальный человек будет нести такую ахинею? Постой, постой, ты хочешь сказать?

– Да. Именно это я и хочу сказать.

– Мы что теперь, среди ненормальных живём? Этих вот, что на митингах?

– К счастью, нет. Это люди с нормальной реакцией на ненормальные условия. Только и всего.

– Ну, ты даёшь! Тогда кто у тебя там лежит, если все нормальные?

– Петро, ты же изучал психиатрию!

– Изучал, изучал. Не помнишь что ли, как мы её изучали? Только бы посмотреть больного, поприкалываться над ним, сдать всё и забыть.

– Вот отсюда – все наши проблемы! Ты, с высшим медицинским образованием, а слушаешь дилетантов. Учился шесть лет и не можешь разобраться – кто больной, а кто здоровый!

– Во-первых, ты слишком хватил! Какие это шесть лет? Курс психушки всего два месяца! Во-вторых, невозможно знать всё! В-третьих, совсем ты меня запутал. Лучше дочитай, да речь подготовь, через полчаса выступать.

Рим вздохнул и углубился в чтение занимательной инструкции. Даже когда машина остановилась, он продолжал дочитывать любопытную информацию о жизненно важном товаре.

Презентация прошла на ура. Новые русские расхватали все унитазы, мало того, заказали ещё.

– А из тебя вышел бы неплохой рекламный агент, – заметил Пётр после презентации.

– Каждому своё.

– Это верно, но на выходные не строй никаких планов! Магарыч за мной!

– Хорошо, но только в субботу.

– Вот и хорошо, заеду за тобой часикам к трём.

На том и порешили. Пётр не обмолвился ни словом о женщинах, чтобы не обидеть друга. Ему не доставало общества интеллектуального человека. Мат, перемат, феня, уже достали под завязку, такова специфика работы бизнесмена.

3

Карину Львовну Липутину позвали к телефону тотчас после лекции. Она не успела выпить чашечку кофе, поэтому в крайнем раздражении подняла трубку.

– Алло!

– Это ты, Лина? – действительно, звонила дочь. Она предупредила, что решила пойти вечером на каток.

– А занятия? – с первого класса школы мать строго следила за выполнением домашнего задания дочери.

– Всё хорошо. Уже сделала.

– А английский?

– Десять слов.

– А остальные?

– Когда вернусь.

– А когда?

– Часам к десяти.

– А ты не проспишь на утреннюю лекцию? Хорошо, смотри сама, ты уже взрослая. До вечера, точнее до полуночи. До свидания.

Карина Львовна задумалась. К чему бы этот каток? Эвелина ведь не умеет кататься на коньках! А может быть, уже и умеет. Да, вот так дети и отбиваются от рук. Не знаешь даже, чем занимается собственное чадо.

Что поделать? Такова жизнь. Карине Львовне предстояла защита докторской. Невесть какое научное открытие, конечно, зато степень доктора наук позволит ей занять доцентскую вакансию. Уже скоро Зельма Яковлевна уедет на историческую Родину, освободив место заведующей кафедрой. Докторское звание позволит занять профессорскую должность. Только времени осталось в обрез, материала много – полный цейтнот! Впервые за много лет Карине Львовне не до своей дочери. Остаётся лишь надеяться на благоразумность Эвелины.

Важно не упустить дочь в таком возрасте.

Карина Львовна, на её взгляд, высказывала резонные опасения. Сама она в такие годы сделала пару абортов, лишь к тридцати задумалась о будущем. Сосед по подъезду давно сходил с ума по ней: то с цветами встретит, то духи подарит. А всё мотивировал праздниками: День независимости Мозамбика, День начала весны и так далее. Недотёпа, одним словом. С другой стороны, не смотря на всю свою жизненную бестолковость, он сумел защититься где-то в области литературы, да и детей любил. Карине Львовне не составило особого труда сблизиться с ним. Дальнейшее развитие событий протекало по её сценарию: неожиданная беременность, желанная свадьба, рождение дочери. Спустя полгода ей порядком поднадоел супруг и, с помощью мамы, он был бесцеремонно выставлен за дверь посреди ночи. Устала от него Карина Львовна, что тут неясного? Какой-то непонятный он сам по себе, и шутки его дурацкие.

Развода ему Карина Львовна так и не дала и по всем документам числилась порядочной замужней дамой. За время совместной жизни супруг сумел-таки привить ей отвращение к мужскому полу в целом. Он постоянно раздражал жену своей заботливостью.

Умел готовить, стирал, убирал в доме. Карина Львовна лежала на диване, да почитывала занимательные книжонки. А супругу пообщаться с ней вечно было некогда! То что-нибудь мастерит, то полы моет, то посуду. И как можно жить с таким слюнтяем? Да и мама была недовольна.

Когда они расстались, жизнь восстановилась и вошла в привычную колею. Карина Львовна защитила кандидатскую и вплотную занялась воспитанием дочки, используя новейшие, прогрессивные методики.

После утренней гимнастики предусматривалась обязательная литературная пятиминутка, где Эвелина рассказывала о том, что прочла накануне, делилась впечатлениями и размышлениями о прочитанном. Тотчас после занятий в школе – час классической музыки, затем – выполнение домашнего задания. С шестилетнего возраста дочка стояла навытяжку перед Кариной Львовной и пересказывала ей содержание параграфа, заданного в школе. Приходилось по нескольку раз выслушивать Эвелину, то в одном месте она запнётся, то в другом.

Подруг для дочери выбирала сама Карина Львовна. Детей, несимпатичных ей родителей, не подпускала к дому на пушечный выстрел. Здорово помогала бабушка. А как иначе воспитать гармонично развитую личность?

Никакого дурного влияния!

Карине Львовне пришлось учиться вместе с дочкой. В старших классах существенно изменилась программа, нагрузок стало больше, и мама порой отставала от дочери. Это немножко раздражало, одновременно и радовало. Из Эвелины будет толк! Непременно будет. Сколько трудов в неё вложено!

Когда дочь поступила в институт, Карина Львовна ограничивалась лишь вопросами, вроде: прочла этот предмет, или этот, а вот этот? Психология для мамы – тёмный лес. Карина Львовна ничуть не признавалась в своей некомпетентности, а ослабление контроля объясняла взрослостью дочери. Из-за нехватки времени, Карина Львовна проверяла только английский. Она садилась на диван, держа в руках словарь и сравнивая ответы дочери с написанными словами. Требования существенно снизились: вместо пяти десятков слов надо было выучить только тридцать. Возраст начал давать о себе знать. Внезапные головные боли стали почти привычными, иногда глаза чуть не лопались от какого-то внутреннего напряжения.

К врачам Карина Львовна не обращалась принципиально, а чем они умнее её? Читала журнал «Здоровье», смотрела популярные медицинские передачи по телевизору, лечилась сама.

В последнее время добавилось психо-эмоциональных нагрузок. Кто-то подложил ей в стол весьма странное письмецо с оскорбительными выпадами и без подписи. Там говорилось о её неполноценности: и лицо у неё перекошено от постоянной злобы на весь мир, и косметики тонны, и причёска под молодую, и характер невыносимый, и отношение к работе наплевательское.

Много ещё гадостей было напечатано на тетрадном листочке, а в финале ей предрекался конец карьеры в психушке.

Карина Львовна незамедлительно провела расследование, подозревались все, включая домашних. В результате кропотливых оперативно-розыскных мероприятий выяснилось авторство анонимки. Недоброжелателем оказалась молодая сотрудница кафедры. Никто, одним словом. Что ей плохого делала Карина Львовна? Относилась к ней по-матерински и за это получила огромную благодарность!

Этого безнаказанно оставить нельзя! Карина Львовна подала в суд гражданский иск с целью возмещения морального ущерба. В своём заявлении она вспомнила всё плохое, что когда-либо сделала ответчица, вплоть до того, что однажды она специально и умышленно сломала авторучку Карины Львовны, и это при четырёх свидетелях!

Процесс затянулся, папа ответчицы оказался работником органов МВД, да не простым, а занимающим какой-то пост. Отступать и идти на попятную Карина Львовна не собиралась. Отклонялся один иск, за ним следовал другой. Условия работы молодой сотруднице создали нечеловеческие, но и она не сдавалась.

Карина Львовна принялась форсировать работу над докторской, уж на месте заведующей она поменяет декорации! Способная в математике женщина умела просчитывать ситуацию на несколько ходов вперёд. Победа, безусловно, будет за ней!

Перегрузки немедленно сказались на здоровье. Карину Львовну начало бросать то в жар, то в холод, после ходьбы побаливали ноги. Это очень мешало нормальной работе. Да и дочка осталась практически неподконтрольной. Карина Львовна лишь однажды взглянула на письменный стол Эвелины. Философия, сплошная философия, абстракция и ничего жизненного. Для Карины Львовны не существовало никакой разницы между материализмом и идеализмом, все философские дефиниции казались надуманными и бестолковыми. Высказывать своё мнение она не стала, но заметила дочери чрезмерное увлечение абстракциями. А та затеяла спор о пользе знания общественных наук. Карина Львовна слушала и не слышала, сидела напротив и любовалась дочерью. С каким пылом, как убедительно Эвелина пыталась что-то объяснить! Внезапно начавшийся приступ мигрени прервал просветительскую деятельность дочки, Карина Львовна выпила горсточку лекарств, положила на лоб лёд и легла в постель. Эвелина механически ухаживала за ней, говорила автоматические фразы, отрешённо меняла повязку, от её рук не исходило тепла.

Карину Львовну удивило столь прохладное отношение к матери, но вскоре она нашла простое объяснение. Дочери нужно заниматься, мысленно она вся где-то далеко, в своих книгах.

Карина Львовна не без сожаления вспомнила этот эпизод, тяжело вздохнула и принялась уверенно, глубоко вдавливая ручку, чертить графики и схемы очередного доказательства в области фундаментальной высшей математики.

4

– Лина?! – в восхищении раскрыла рот Люська.

– Что, не узнаёшь?

– Ну, ты даёшь! Все мужики штабелями пред тобой попадают!

Люська никогда не видела подругу в спортивном костюме: на занятиях в институте – строгая юбка и пиджак, дома – бесформенный обширный халат. Теперь же перед ней предстала какая-то скульптура с чёткими пропорциями и изящными линиями. Ничего лишнего и всюду всего хватает, словно вылепленная искусным мастером фигурка. Пожалуй, только причёска Эвелины не изменилась, но аккуратный тугой узел так подходил к её фигуре, что придавал ей сходство с Нефиртити. Эдак подруга всех кавалеров отобьёт! Хотя, при её взглядах на жизнь, вряд ли. Так заключила Люська и успокоилась.

Пока Эвелина возилась в своей комнате, что-то ей там надо было прибрать, Люська разглядывала себя в зеркало трюмо.

Пухловатая коротышка весело смотрела на неё, одежда висела мешком. Ей пришлось надеть олимпийку на два размера больше, чтобы полноватость не бросалась в глаза. Люська повернулась боком и отметила, до чего несуразна её фигура. Ноги короче, чем хотелось бы, и какие-то кривоватые, а курносый нос вовсе не идёт ни в какое сравнение с римским профилем подруги. Люська встряхнулась, словно сбросила с себя комплексы, широко улыбнулась своему отражению и вслух сказала:

– Зато у меня есть шарм!

– Что? С кем ты разговариваешь?

– Да так, сама с собой! – весело отозвалась Люська.

– А-а, – протянула Эвелина. – Пора выходить?

– Пора! Пойдём!

Лина согласилась идти на каток только потому, что знала – на льду собирается приличная молодёжь. На дискотеках, в душных залах под ревущими динамиками скапливались малолетки со своими инфантильными интересами. Их кавалеры, в разной степени опьянения, не снимая зимних курток, стояли по периметру, подпирая стены. Лишь к концу зрелища публика достаточно разогревалась. С неизбежными драками при участии обоих полов, извечным запахом курящейся анаши и туповатым смехом, – такие тусовки стали малопривлекательными для молодёжи более высокого уровня. Поэтому дети достойных родителей, думающие о своём будущем, выбрали себе иное место встреч. Здесь на льду, вместе с малышами, они чувствовали себя уютнее. Тут они встречались, общались и даже иногда влюблялись. Молодёжь, некоторым особняком от детворы и возрастных спортсменов, избрала себе уголок потемнее. Изредка, действительно классные мастера выезжали к самому центру площадки, и тогда все присутствующие заворожено смотрели за танцем пары. Некоторые пытались достичь такого совершенства, большинство же приходило просто пообщаться, да разъехаться по уютным квартиркам.

Каждый вечер на катке можно было узнать всё о жизни барчат: кто и когда едет в Лондон, в Оксфорд или, скажем, на Гавайи.

Люська представила свою подругу. Пацаны, как ожидалось, пораскрывали рты при появлении незнакомки, а девчата почему-то приняли её в штыки. Они сухо представились и демонстративно отъехали в сторону. Признанная красавица в платье для фигурного катания не удержалась от колкости и гнусным голосом поинтересовалась:

– Лина, – так назвала подругу Люська, – а как ты предпочитаешь расслабляться, в паре или в одиночном катании?

– Время покажет, – уклонилась от разговора Эвелина. Вступать в полемику с расфуфыренной штучкой не хотелось.

– Обязательно покажет! А от кого у тебя коньки?

– От Робеспьера!

– Хм, – нападающая не знала чем ответить. Она мысленно перебрала известных кутюрье, Робеспьер не вспоминался. Тогда она, чуть не наехав на соперницу, крутанула перед Эвелиной полукруг, изящно присев на одной ноге, затем подхватила Люську под руку и умчалась в глубину катка.

– Это кто такая? – строго спросила она.

– Это моя соседка и знакомая по учёбе, а что?

– Откуда ты выкопала такую страшную?

– Из сказки!

– Баба Яга что ли?

– Вроде того, – с готовностью согласилась Люська.

– И часто она будет ходить?

– Вряд ли, – уверенно выкрикнула Люська, оглянувшись на оставленную подружку. Та стояла, облокотившись на бортик и, судя по всему, не проявляла интереса к происходящему.

А вокруг неё скопились парни. Они о чём-то спрашивали незнакомку, пытались завести разговор. Похоже, ничего у них не получалось. Поочерёдно парни отъезжали прочь и не оглядывались.

Эвелина устала от новых впечатлений, заскучала и с нетерпением ожидала подругу. Но Люська где-то исчезла и не думала появляться. Тогда Лина потихоньку, держась за бортик, начала пробираться к выходу.

Довольно с неё свежего воздуха и общества весёлых, но скучных узостью кругозора, людей. Никакого открытия для себя она не сделала. Полагала же, что ничего полезного этот поход не принесёт, но всё равно зачем-то согласилась. Она прибавила скорости, опасаясь встречи с Люськой, теперь видеть подружку не хотелось. Эвелина передвигала ноги быстрее и быстрее, в азарте чуть не побежала. Она не заметила, как исчезла под рукой опора – бортик закончился – двигаясь по инерции, Эвелина непонятно как споткнулась и полетела вперёд. Она машинально закрыла лицо руками и упала на что-то мягкое и упругое. Эвелина уже представила себя с разбитым вдребезги носом и синяками под глазами, но картина чудесным образом переменилась. Она убрала руки с лица и оттолкнулась от кого-то. Она вскочила на ноги и, не удержав равновесия, повалилась назад. Вот так, если не лоб расшиблен, то затылок! На спину она тоже не упала. Тот самый спаситель, что так ловко подъехал под неё, падающую навзничь, резво подпрыгнул и крепко ухватил Лину за талию. Со стороны это получилось потрясающе! Партнёр удержал фигуристку рукой, Лина прогнулась, затем выпрямилась как струна, машинально ухватив его за руку.

– У нас неплохо получается! – ободряюще заметил партнёр.

– Спасибо, – только и сказала в ответ Эвелина. Ей стало неловко и стыдно за свою неуклюжесть, о чём она тут же поведала незнакомцу.

– Ничего, ничего. Ты очень даже неплохо держишься! – отметил мужчина лет тридцати, не меньше.

У каждой тусовки – свои правила. На катке все обращаются друг к другу на ты. Поэтому и Эвелина не стала вредничать и, необычно для себя, фамильярно отозвалась:

– Ну что ты! Как корова на льду! А ты, наверное, здесь завсегдатай?

– Не то чтобы завсегдатай, так, иногда выхожу на природу поразмяться. Раньше я играл в хоккей, в молодости.

– Да ты и сейчас не старик, – заметила Эвелина.

– Конечно нет, но реакция уже не та! Надо бы не позволить тебе упасть, ты уж извини, что так вышло! – и безо всякого перехода: – А зовут меня Алик.

– Вот и познакомились, – констатировала Эвелина.

– Ещё не совсем, я же не знаю твоего имени!

– Имя моё Эвелина. Зовут Линой.

– Друзья?

– Не только.

– А мне как быть?

– Как хочешь, Алик.

– Попробую. Лина?

– Пойдёт.

– Вот и хорошо! А что мы встали, как вкопанные?

Действительно, они словно застыли, держась за руки, даже как-то неловко стало. Но пробовать двигаться Эвелина опасалась.

– А давай потихоньку, – подбодрил Алик, заметив замешательство новой знакомой. – Вот так, по чуть-чуть, по чуть-чуть.

Эвелина неуверенно сделала первый шаг, второй и чуть не упала в объятия Алика. Она сумела удержаться на ногах, но экспериментировать далее не собиралась и повернулась к спасительному бортику.

– Туда? Хорошо, давай туда, – Алик тактично согласился: – Так, не надо ставить ноги широко, ты только ступни слегка выворачивай кнаружи и всё. Вот, вот, нормально! Коньки так идут остриём, то есть, режут лёд. Вот и хорошо!

Когда они подъехали к бортику, он вдруг развернулся, увлёк за собой партнёршу, и они покатились в середину! Эвелина не успела напугаться, она копировала движения Алика, явно не фигурные, но основательные и, по-мужски, крепкие.

Оказалось, что кататься на коньках не так уж и сложно. Она раньше ездила по снегу, по льду – сложнее, но не намного. Эвелина шла вровень с партнёром и не заметила, как они развили приличную скорость. Твёрдая рука Алика позволяла чувствовать себя в безопасности.

– Так она с этим слоном будет кататься? – спросила Люську королева катка, в присутствии всей компании.

– Конечно! Я ведь её вытащила из дому, чтобы познакомить с этим чудиком!

– Так в этом всё дело?

– Конечно! Понимаешь, она немного странноватая, вот я и хотела свести их вместе и посмотреть, что из этого получится!

– Здорово! А они без твоей помощи, сами, нашли друг друга!

– Я же чуяла, парочка что надо!

– Да, это неплохая идея. Оказывается ты, Люська, соображаешь!

– А ты как думала?! – полуогрызнулась Люська.

– Так бы и сказала! А то я наехала на бедную Золушку ни за что, ни про что!

Все, присутствующие при разговоре, с долей подобострастия захмыкали.

Упомянутой парочке до них не было никакого дела. Эвелина сосредоточилась на движениях, овладевая новой наукой. Алик молчал, он полностью увлёкся танцем. Правда, это не помешало ему почувствовать усталость партнёрши, Алик, ни слова не говоря, направился к борту. Остановившись, Эвелина встретила его взгляд. В точности, как и описывала Люська! Блестят глаза странным цветом. Немножко отрешённые, вроде смотрят куда-то внутрь себя, там отражение перерабатывается, и только после этого взгляд становится осмысленным.

Алик отвёл её к домику проката коньков. Здесь периодически собирались люди. Кто брал коньки, кто сдавал. В основном это были простые посетители, молодёжь имела собственные коньки и далеко не от Робеспьера. Алик достал термос, угостил горячим сладким чаем.

– Какой странный привкус! – отметила Эвелина.

– Это чай с чабрецом, – поведал Алик.

– А кто ты есть, Алик? – совсем неожиданно для себя, бесцеремонно спросила Эвелина.

– Понимаю вопрос. Я, можно сказать, художник.

– Выставляешься где-нибудь?

– Почти. Дело в том, что это моё хобби.

– А профессия?

– Я уже много о себе рассказал, но не знаю ничего о тебе!

– Я простая студентка.

– На каком поприще?

– Психология.

– Замечательно! Я всегда интересовался психологией, особенно животных.

– А почему животных?

– Они добрее людей, хоть и жёстче.

– Наверное, ты в чём-то прав, – задумчиво произнесла Эвелина.

– Может быть, – уклончиво ответил Алик.

Эвелине показалось, что с новым знакомым общаться легко и просто. Они поговорили ещё о разном, всюду Алик проявил осведомлённость. Он не навязывал своего мнения, ничего не утверждал категорически, но и не соглашался по-глупому. Алик вероятно казался кому-то странным, но только не Эвелине. Обычный молодой человек, мужчина с развитым интеллектом. Сейчас такие – редкость. Потому Люська и назвала его человеком не от мира сего. Вот в такие времена живём, если человек оказывается нормальным, то считается чудаковатым. Если студент обнаруживает глубокие знания, то уже отличник. Хотя… всё относительно. Относительно людей, занятых ежедневными бытовыми проблемами, – увлечённые чем-то глобальным, автоматически воспринимаются ненормальными.

Эвелина поделилась своей мыслью с новым знакомым.

– Всё в мире относительно, – согласился Алик. – Абсолютна только вечность!

Что ж, мысль глубокая, над ней стоит поработать. За разговором они подошли к подъезду Эвелины, Алик огляделся и заметил для себя, что Люська живёт в соседнем дворе.

– Людям, понимающим друг друга, не надо терять связь, – намекнул он, прощаясь.

Лина написала номер телефона и протянула Алику.

– Когда? – коротко спросил он.

– Лучше часам к восьми вечера, пока!

– До свидания! – попрощался Алик и добавил, обращаясь уже к закрытой двери: – До скорого свидания.

Он обратил внимание на фирменную защитную отделку двери, хмыкнул и спустился по лестнице пешком, не дожидаясь лифта.

Эвелина чувствовала необычайный прилив свежей энергии. Мороз ещё горел на её щеках, в голове появились новые впечатления. Все они, безусловно, требовали оценки и тщательного анализа.

Эвелина посмотрела на часы, ещё не было и девяти. Мамы, конечно, дома не оказалось. Феофан – кот пяти лет, важно вышел навстречу, помурлыкал, приветствуя хозяйку, немножко постоял в нерешительности – никто его так и не взял на руки – и гордо удалился на кухню.

Эвелина решила заняться по хозяйству, кипучая деятельность пробудилась в ней. Она наводила порядок, двигаясь по квартире без передышки. В голове кружились мысли – учёба, жизнь, обустройство общества, – всё перемешалось. Наплыв разнообразных идей не прекращался, на миг она даже почувствовала, как шевелятся извилины в голове. Это ощущение напугало Эвелину, она резко остановилась, присела и постаралась успокоиться. Мысли совсем перемешались, зато перестали пугать её своей скоростью. Эвелина встала, подошла к окну, взяла в руки горшок с цветком, отнесла его на кухню, аккуратно поставила в раковину. Затем она постояла в нерешительности и недоумении, через несколько мгновений хлопнула себя по лбу – она же собиралась полить цветы! Эвелина подхватила горшок и отнесла на место. Вернулась на кухню за водой. Пока вода набегала в графин, она заворожено глядела на пузырьки. За это время голова опустела – никаких мыслей! Казалось, постучи себя по лбу и отзовётся колокольный звон. Эвелина встряхнулась, сбросила с себя оцепенение и полила-таки цветок. Проходя мимо зеркала, заметила, что до сих пор ходит по квартире в спортивном костюме. Она переоделась, прошла в свою комнату, машинально отключила телефон и села за рабочий стол, раскрыв на закладке забытого сегодня Шопенгауэра.

Философию Лина сдала год назад, но так увлеклась ею, что не смогла бросить на полпути освоение науки. Параллельно Эвелину увлекали смежные дисциплины. Политология, например. Законы экономики интересовали постольку-поскольку, а вот суть человеческой натуры, это да! К счастью, этими вопросами занималось огромное количество людей, так что Эвелине предоставлялась чудесная возможность ознакомиться почти со всеми их трудами. Как хорошо, что теперь нет запрещённых учений! Она методично изучала различные взгляды и направления, соглашаясь со всеми. А как иначе? Каждый учёный основательно доказывал свои умозаключения. Если Эвелине поначалу казались нелепыми выводы некоторых философов, то постепенно, углубляясь в науку, она поняла даже идею о перенаселённости земли и, в то же время, жалела бедствующих людей.

Ей было жаль всё человечество в целом, идущее семимильными шагами к всеобщей погибели. Достижения научно-технического прогресса неуклонно вели к саморазрушению систему человеческих взаимоотношений, хотя и способствовали улучшению благосостояния. Сплошные противоречия не сбивали с толку Эвелину, наоборот, подтверждали закон единства и борьбы противоположностей.

Сегодня почему-то наука не воспринималась. Наверное, виной тому выход в люди. Масса серых впечатлений мелкого, повседневного масштаба сбила правильный, отлаженный ритм размышлений. Эвелина отложила книгу и решила переключиться, она начала думать о Люське, о той расфуфыренной королеве катка. К сожалению, об этих людях ничего не думалось. Тогда Эвелина воспроизвела до мельчайших деталей встречу с Аликом. Ей вновь стало неудобно и отчасти стыдно за своё поведение. И вообще, всё так гладенько получилось, как в классическом фильме про любовь.

Это слово, всплывшее откуда-то из самых глубин мозга, растревожило Эвелину: слишком отчётливо и резко прозвучало оно в голове. Точно удар хлыста! К лицу прилила кровь, щёки запылали, как у гимназистки. Эвелина понимала, что это никакая не любовь, даже не намёк на симпатию, просто обычное общение, да и всё. Но что-то тут было не так. Какая-то странность промелькнула. Только вот где и когда? Кто мог вызвать необычайную реакцию? Алик? Или она сама? Столько неразрешимых вопросов и так мало времени всё основательно обдумать.

Эвелина включила телефон, набрала межгород и связалась с бабушкой, вот уж кто поможет ей разобраться!

Внучка поведала все свои впечатления, опасения и проблемы. Бабушка выслушала и сказала:

– Линочка, дорогая, тебе пора замуж.

Если бы такое сказал кто другой, Эвелина бы сорвалась и наговорила колкостей, но бабушка никогда не говорила глупостей!

– Ты так думаешь, бабушка?

– Конечно, моя золотая! Тебе уже двадцать два, в этом возрасте у меня родилась твоя мама.

– А сама мама вышла замуж намного позднее!

– Мама – это мама, а ты совсем другой человек! Каждому овощу своё время!

– Значит, ты считаешь, что мне уже пора?

– Конечно, но что ты так обречённо вздыхаешь? Просто пришло твоё время! Оттого и мысли у тебя необычные.

– А как я буду учиться?

– А как твоя мама сумела защитить кандидатскую? А ты, моя золотая, ничуть не хуже мамы.

– Ты так думаешь, бабушка?

– Линочка! Ну конечно! Я просто уверена! Ты даже лучше мамы.

– Но ведь это не значит, что я должна выйти замуж за первого встречного?

– Конечно, нет. Я просто хотела сказать, что твои мысли, изменение настроения – это всего лишь коротенький период хандры, он характерен для всех, когда возраст подходит.

– Я Старая дева?

– Ну что ты, Линочка! Дорогая моя, кто тебе такое сказал?

– Да ты же, только что и сказала!

– Да ни в коем случае, душенька моя! Прими спокойно перемены и всё образуется, вот увидишь!

– Хорошо, спасибо, бабушка, – как-то устало попрощалась Эвелина, – до свидания.

– До свидания, моя золотая, – пролепетала бабушка и добавила в тюкающую трубку, – надеюсь, сделаешь ты меня и прабабушкой.

Эвелина охватила голову руками и призадумалась, что же такое происходит? Очередной возрастной криз? Или инстинкты материнства? Так или иначе, а бабушка как всегда права. Наверное, действительно пора замуж. Пора жить самостоятельно. Какая это жизнь – самостоятельная, Эвелина не знала. Она только чувствовала, что другая. Тревожная неизвестность манила и пугала одновременно. Эвелина представила себя с детьми в ожидании мужа. Уже за полночь, а супруга всё нет и нет.

Причиной его отсутствия может быть только несчастный случай.

Она вздрогнула от ужасной догадки, резкая боль сильно уколола сердце, стало нечем дышать. Эвелина мотнула головой, отгоняя наваждение, и пришла в себя. Какой муж? У неё ведь ещё никого нет! Просто бабушка сказала о том, что пора замуж, только и всего. А вдруг у неё ничего не выйдет? Ни замужества, ни детей? Абсолютно ничего! «Абсолютна только вечность», – лучше и не скажешь.

Опять вспомнился Алик. Странно, она знала этого Алика всего несколько часов! При чём тут Алик? Эвелина постаралась выбросить из головы нового знакомого со странными глазами, вытеснить его образ воспоминаниями о ком-нибудь другом. Вот был у неё знакомый в школе – Кирьяков, дурак конечно, но ведь не отставал. Оказывал знаки внимания, даже записки на уроках писал. Про любовь ни слова, но ей и так всё было понятно. Эвелина тогда долго морочила голову пацану, обещая подумать над его предложением о дружбе. Не нарочно конечно, просто она понятия не имела, а что будет, если согласиться на его предложение дружбы? Наконец, она рассказала маме о своих сомнениях, та обещала помочь. А на другой день вдруг сказала, что дружить с мальчишками в тринадцать лет не то чтобы рано, но позорно! Тем более с такими, как Кирьяков. А всё потому, что у Кирьякова нет будущего! Как его отец с матерью пашут на заводе, так и он всю жизнь станет там пахать. Это конечно не позорно, но Эвелине уже сейчас следует думать первично об образовании, а всё остальное само собой образуется.

Вот, пожалуй, и подошло время, когда начинает всё само образовываться. Так сказала мудрая, добрая бабушка. Эвелина успокоилась.

Что будет, то будет. Только тень тревоги осталась на душе, да чуточку щемило сердце.

Пришла мама, грустная и раздражённая. Эвелина решила ничего не говорить ей. Карина Львовна наскоро попила чай и плюхнулась в кровать. А Эвелина ещё долго смотрела в потолок в тёмной комнате, ворочалась с боку на бок и никак не могла заснуть. Она встала с постели, включила свет, села за стол и честно поставила себе тройку за прошедший день.

– Лина? Ты не спишь? – устало спросила Карина Львовна, проснувшись.

– Мама, почему повешался отец?

Карину Львовну как будто подбросило на кровати, она резко села и укоризненно посмотрела на дочь.

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я до сих пор не знаю.

– Странно, я же говорила тебе, что он бросил нас, когда тебе и годика не было, а встречался с тобой всего один раз и то, когда тебе было уже восемнадцать! – со злостью произнесла Карина Львовна.

– Но я ведь не об этом спрашиваю, – неожиданно заупрямилась дочь.

– Я тебе и объясняю, он нас бросил, бросил! Понимаешь?

– Всё понимаю, – отрешённо сказала Эвелина. – И всё-таки, почему он так поступил?

– Я затрудняюсь ответить, – ни капли не солгала Карина Львовна.

– Он уже с нами давным-давно не жил! Вот это я пыталась тебе сказать.

– Но ведь он жил вообще! – не сдавалась дочка.

– Ну и тему ты выбрала среди ночи! Давай лучше спать. Я обязательно узнаю и расскажу.

Но Карина Львовна слукавила, она не рассказала ничего ни через день, ни через неделю, посеяв зерно сомнения и недоверия в душу дочери.

5

В субботу, как и обещал, Пётр подъехал к малосемейке медицинского.

– Рим, ты не хочешь подзаработать? – с ходу задал он глупейший вопрос.

– Сегодня?

– Ну, конечно же! Прямо сейчас!

– Опять презентация?

– Нет, консультация, причём по твоему профилю!

– Это ты насчёт своих соседей, стариков?

– Да нет же! Об них всё ясно, да и кто за них заплатит? Здесь дело в другом, один человек, весьма уважаемый кстати, желает получить консультацию, помощь психолога.

– Это не ко мне, – парировал Рим. – Это дело психотерапевта.

– Знаешь, почему я не стал работать в медицине? – неожиданно спросил Пётр.

– Понятно, почему!

– Ничего тебе не понятно! Да только потому, что вы там все как один стараетесь спихнуть ответственность друг на друга!

– В смысле?

– В том смысле! Я же помню, как нас учили: «В первую очередь поставь в известность заведующего отделением»! Если же увидел хоть что-то не своё – немедленно сплавь больного к специалисту!

А не удалось сплавить – собери в историю болезни побольше разных консультаций! Заметь, никто не учил лечить самостоятельно!

– Учили – это одно, а работать самому надо.

– Правильно, самому! Вот потому-то я работаю в другом месте, где сам на себя беру ответственность! А тебя попросил дать консультацию, такты сразу: К психотерапевту!

– Да пойми ты, я не консультирую! Это привилегия профессоров, академиков, а никак не аспиранта!

– Як тебе, как к другу обращаюсь.

– Ты?

– Я!

– Так ты нуждаешься в консультации?

– Почти что я. Понимаешь, очень нужный человек, он много значит для моего бизнеса, да и не за бесплатно просит!

– Как-то это всё подозрительно выглядит.

– Почему?

– Потому что в нашей стране не принято искать совета у врача-психиатра!

– И у нас в стране уже есть прогрессивные люди, понимаешь?

– Твои соратники по бизнесу?

– Хотя бы и они, что в этом подозрительного?

– Я даже не знаю, в чём дело-то?

– Тебе всё пояснят. Вникнешь в проблему, подскажешь решение и всё! Людям добро, а тебе бабки! Согласен? Ну, по глазам вижу, что согласен! Так поехали?

– Куда?

– К твоему пациенту, куда ещё?

– А я-то думал, ты в ресторан приглашаешь!

– Конечно, приглашаю! Заедем, уладим кое-что и в кабак!

– Хорошо, поехали, всё равно ведь не отстанешь! Ты ведь уже пообещал привезти специалиста, я верно понял?

– Вот видишь, ты меня понимаешь! Только одна просьба, пожалуйста, не удивляйся ничему.

– Хорошо, – согласился Рим. Психиатру, вообще, не следует ничему удивляться.

Едва они подъехали к здоровенному трёхэтажному особняку, как открылись металлические ворота и пропустили гостей внутрь. Типичный английский метрдотель, галантно открыл двери и сухо пригласил в дом. Утопая в мягком ковре, друзья последовали за лакеем. Внутри было сумрачно, настенные бра тускло освещали путь. Так они прошли по длинному коридору и остановились перед дверьми из красного дерева. Слуга стунул кольцом трижды.

– Проходите, – властно разрешил голос изнутри.

Рим сделал шаг вперёд и оказался один в большой комнате, более похожей на кабинет, чем на гостиную. Внутри так же сумрачно, окон не видно. Тусклое мерцание, непонятно откуда, освещало лицо Рима да небольшое возвышение напротив, сверкнул камень на перстне хозяина кабинета. Видны только морщинистые ладони, далеее свет не распространялся. По тёмному силуэту можно было догадаться, что хозяин сидит в высоком кресле.

– Ты, значит, человек науки?

– Аспирант по психиатрии, – уверенно ответил Рим.

– Вот и хорошо, присядь, там рядом кресло.

Рим оглянулся, действительно, у самых дверей стояло кресло, он присел на краешек и приготовился слушать.

– По знаниям или по протекции?

– По знаниям.

Вопрос вполне резонный, человек желает знать, с кем имеет дело. Со специалистом или с шарлатаном.

– У меня проблема, – голос умолк и глубоко вздохнул, – не знаю, как и начать.

– Будет наверное проще начать с самой сути, – подсказал Рим.

– Пожалуй, ты прав, – согласился голос. – Так вот, дело в том, что меня хотят убрать люди из моего окружения. Я примерно знаю кто, но до конца не уверен.

– Чем я могу помочь?

– Поможешь разобраться в моей фантазии: или это правда, или паранойя.

– Постараюсь.

– В последнее время мне стали уделять повышенное внимание, чего раньше не случалось. Дошло до слащавости. Противно даже находиться среди таких людей! Особо старается самый приближённый ко мне человек. Он настолько стал заботливым, что кое-где начал принимать решения за меня.

– А что он из себя представляет?

– Чуть помоложе меня, поэнергичнее, но трусоват, это-то и настораживает. Он становится смелее день ото дня!

– Возможно он знает что-то, чего не знаете вы?

– Вот и думаю, наверное он решил занять моё место, вот и ждёт, да только скрыть не может своей нервозности.

– В чём она проявляется?

– Он смотрит мне в глаза.

– А раньше он этого не делал?

– Только изредка, а теперь каждый раз.

– А не говорит ли он что-нибудь необычное?

– Вроде бы нет, но стал спешить куда-то в последнее время.

– А не становится ему хуже, если он не сумеет уйти под каким-либо предлогом?

– Дай, подумаю. Вроде нет, хотя начинает дёргаться!

– Злиться?

– Да, пожалуй. А ещё один факт: у него начали таять счета. Когда я проверял всех своих людей, то заметил.

– И когда это началось?

– С месяц назад.

– Ас какого времени вы стали подозревать его?

– Примерно с полмесяца. Поначалу я не придавал значения, а потом насторожился.

– А насколько вы ему доверяли?

– Как брату, как самому себе!

– А есть ли ещё кто из подозреваемых?

– Поведение людей диктует он, все берут с него пример. Так что – других подозреваемых нет. Я всё сказал, что позволено тебе знать, теперь ответь на вопрос: имеется реальная опасность или это паранойя?

– Опасность имеется, но более для вашего друга. Судя по всему, его здоровье внушает опасения.

– Да?!

– Вам, возможно, следует продержать его возле себя более 72-х часов.

– Куда ты клонишь, я понял. Но ведь такого быть не должно!

– Если это не так, то стоит спросить у него, о чём таком тайном ему известно.

– Хорошо, попробуем. Но смотри, ты сейчас решил судьбу человека. Дай Бог тебе не ошибиться! – прозвенел колокольчик, и Рима вывели в коридор.

Там уже ожидал Пётр, он молча взглянул на друга и указал на выход. Совсем в другую сторону: зашли они слева, а выходили вправо. Тот же швейцар закрыл за ними двери. Только оказались друзья не на улице, а в холле, в ярко освещённом помещении с хрустальными канделябрами. За массивным письменным столом сидел какой-то клерк. Он попросил подойти. Чётким движением руки он вынул из ящика стола пару сотен зелёных, вручил их Риму и вежливо попрощался.

– Вот и делов-то! – радостно отметил Пётр, когда друзья оказались на свежем воздухе. – Теперь поехали кутить!

– Угощаешь?

– Уже зажлобился? Вот что деньги с человеком делают! Ну-ну, не дуйся, пошутил. Конечно же, договор в силе! – Пётр возбуждённо похлопал друга по плечу. Словно гора свалилась с его плеч! Ведь он обещал привезти специалиста, абы не сдержал слова? Об этом и думать не хотелось.

Машина завелась с полуоборота, только ворота, на этот раз, вручную открыл хмурый субъект атлетического телосложения. Рим мельком глянул на него, чем-то охранник показался ему знакомым.

– Какой-то знакомый тип.

– Кто? – насторожился Пётр.

– Да тот, что ворота открывал.

– А, этот? Да это же наш Никола, помнишь его?

– Ещё бы, недавно его видел. Кандидатский всё сдать не могёт.

– Тоже в люди норовит! Каждый нынче крутится, как может!

– Это верно, вот и я начал крутиться с твоей помощью!

– А что? Правильно! Отконсультировал, бабки получил и нормалёк!

– Только вот мне кажется…

– Что тебе может казаться? Когда, кажется – это ведь галлюцинация, так вроде бы классифицируется?

– Скорее, иллюзия.

– Бабки-то реальные! Что ещё?

– Тут ты прав.

– За три минуты работы – двести баксов, да чтоб я так жил! А тебе что-то там кажется! Кстати, приехали!

Они вошли в скромное заведение, Пётр предъявил какую-то корочку, вышибала улыбнулся ему и кивнул на Рима.

– Это мой гость, – сказал бизнесмен.

– Строго у вас, – заметил Рим, когда они уселись за столик.

– А как иначе? – широко улыбнулся друг и щёлкнул пальцами, подзывая официанта. Он решил не делать вечеринку, а устроить встречу двух давних друзей.

Пётр отшил, присевшую было к столику, знакомую:

– Сегодня ты не в форме! – утвердительно обратился он к размалёванной девице. Она надула губки и тут же ретировалась.

Петру хотелось посидеть, пообщаться, а бабы, как известно, никак не способствуют разговору. Только-только сосредоточишься, так она повиснет на плече, требуя внимания к собственной персоне. Не сбросишь же её! Поэтому Пётр, так неожиданно грубо, отказался от услуг девицы.

Друзья сидели, толковали о том, о сём. И вновь обо всём. Вспоминали счастливые студенческие годы, связанные с ними приколы и огорчения, да и вообще, то смутное время в стране, когда среди коммунистов начался раскол, который привёл к перестройке и последующему краху империи – СССР.

– А помнишь, – сказал Пётр, – как нас на роды водили? Всех подряд, кто оказывался в этот момент в роддоме?

Конечно, Рим помнил, роды в то время считались диковинной редкостью. Студенты, занимаясь акушерством, за весь год могли ни разу не попасть на роды. Поэтому их загоняли в родзал по двадцать-тридцать человек одновременно. Они стояли кто где, особо активные старались пропихнуться ближе, акушерка немилостиво рявкала на них, кое-кого грубо отпихивала от стерильного столика. Счастливчики успевали краем глаза увидеть, как зарождается новая жизнь. Петька с Римом обычно видели только макушку родильницы, полагая, что более ничего интересного нет.

– А я вот запомнил такой случай, – задумчиво произнёс Рим. – Как-то оказался я в магазине, вроде бы за хлебом зашёл. Так вот, смотрю на огромную очередь – кажется, тогда минтай продавали – маленькая девчушка лет четырёх, тащит маму за руку и просит купить сахарку. Вот как! Я вспомнил сразу, что в своё время просил конфет, да ещё не всяких, а самых лучших, а она сахару просит.

– М-да, – задумчиво протянул Пётр, – а в ЦУМе что было? Голые прилавки и скучающие продавцы. Даже самое дерьмо разобрали, весь ширпотреб исчез!

– Зато теперь всюду изобилие! Всё, что душа пожелает! Только плати, успевай.

– И правильно. А когда и кому раньше удавалось попробовать зимой виноград? Это я о простых людях говорю. А бананы только в столице видели, и то по большим праздникам! Дрянь конечно, но всё-таки, – Пётр вроде бы захмелел.

– Как назад поедем? – кивнул Рим на полные рюмки.

– Ерунда! Шофёр на телефоне дежурит. Давай ещё графинчик уговорим!

– Пожалуй, мне хватит. Завтра работать надо.

– Да какая там у тебя работа? Оперировать что ли? В выходной до обеда отваляешься на диванчике, а потом всё пройдёт.

– А если вызов?

– Да какой у тебя вызов? Санитары скрутят-свертят, историю оформишь и делов-то! – Пётр щёлкнул пальцами.

Извечно добродушный, до неприятной слащавости, официант грациозно поставил на стол графинчик.

– Кстати, скажи, пожалуйста, Рим, чем всё же опасна шиза?

– Шизофрения – это болезнь. Вопрос твой странный.

– И всё-таки, попытайся ответить! – Петька отхлебнул коньячку и понюхал шоколадку.

– Это с какой стороны поглядеть, – задумчиво произнёс Рим.

– Давай, выпей, и всё встанет на свои места!

Рим последовал совету, почувствовал, что хмелеет. Что ж, иногда разрядка необходима. Он расслабился, и мозг начал работать легче, и язык свободнее выдавать мысли.

– Всё-таки это болезнь, как бы странно не звучало.

– Ты хочешь сказать, что всякая болезнь без лечения, в итоге приводит к смерти?

– Вот! Именно это и хочу сказать. Шизофрения приводит к полному развалу личности, инвалидизации, которая проявляется в неспособности себя обслуживать, а это состояние неизбежно заканчивается смертью.

– Так ведь руки-ноги целы! – недоумевал Пётр. В его голове никак не укладывалось, какой это инвалид с целыми руками-ногами?

– Нарушается адаптация. Человек теряет способность приспосабливаться к окружающей среде.

– Ну, ты даёшь! Нас же с детства учили: «Не надо приспосабливаться»! Даже термин выдумали – приспособленец!

– Я говорю об адаптации, а не о приспособленчестве!

– Слушай, я что-то подзабыл эти термины. Скажи по-русски!

– Очень простой пример: когда тебе холодно, что ты делаешь?

– Когда как. Когда сто грамм пропущу, когда с женщиной погреюсь.

– Вот видишь, тебе даже в голову не пришло, что в первую очередь ты оденешься потеплее!

– Ты что хочешь сказать? – нахмурился Пётр, в нём проснулся страх перед психиатром. – Я что ли, того?

– Вовсе нет, скорее, наоборот! Ты считаешь это само собой разумеющимся, не раздумывая, одеваешься, а затем изобретаешь другие методы разогрева! Не пойдёшь же ты на улицу в одних трусах, искать женщину для сугреву?

– Ха, ха, ха! Понял! Понял! И всё так просто объясняется? Только потеря адаптации?

– Конечно! А ты думал, что шизофреники – дураки? Так вот, замечу тебе, среди шизофреников глупых людей не встретишь!

– А как тогда объяснить их безумные поступки?

– В смысле, какие безумные поступки?

– Ну вот, выйти в трусах на улицу – это одно, а если, к примеру, завалить кого, а?

– Это не так часто встречается.

– Но ведь бывает?

– Это тоже нарушение адаптации – социальной. Нарушается закон.

– Так убьёт ни за что, ни про что! Потом ищи-свищи, кто и за что замочил!

– Это для тебя – ни за что, ни про что, а у больного – всё обоснованно и понятно. А может он, убивая, приносит пользу человечеству?

– Мне непонятно! Я, например, укокошу завтра какого-нибудь чинушу-взяточника – это ведь тоже польза? Значит я, того?

– Опять ты привязываешь поступок к действительности! У больного нет никакой окружающей обстановки, у него – внутренний мир. Он живёт только в нём, а обычного не замечает.

– Если он живёт в своём мире и доволен им, то почему же он в итоге умрёт?

– Так потому! Все его эмоции, все чувства направлены во внутренний мир, то есть он теряет их.

– Что за чувства он теряет? Любовь что ли?

– Вот любовь-то как раз и не теряет! Любит глобальное: вселенную, космос, человечество в целом, а ближних перестаёт замечать.

– Поэтому они и сдают его в психушку!

– Бывает и так.

– А отчего помрёт-то?

– Я же сказал: теряет все чувства! Чувство голода, например!

– От голода умирает?

– Это только одна из причин. Он может умереть и от холода, и от жары – если вздумает прыгнуть в костёр. А чаще всего больной погибает от полного умственного истощения.

– И всё-таки он становится дураком?!

– Чаще всего до этой стадии болезни он не доживает.

– Почему?

– Мозг, как тебе известно, не только для того, чтобы думать.

– Помню, помню, – замахал руками Пётр, – центры двигательные, чувствительные, речи и так далее.

– Вот тебе и ответ! Мозг, координирующий жизнедеятельность организма, исчерпывает все свои возможности. Для поддержания тонуса жизни уже не может посылать импульсы: не надо ни есть, ни пить, ни как-то иначе приспосабливаться. Внутри себя человек уже приспособлен, поэтому он умирает.

– Правда, что вы их выпускаете из больницы надолго?

– Вне приступа, человек не опасен ни для себя, ни для окружающих! Мало того, скажу небольшой секрет: многие работают на прежних местах.

– Да ты что? – чуть не подавился Пётр.

– А ничего! Когда мозг перестаёт выдавать болезненную продукцию, человек ничем не отличается от других.

– И много их, дуриков, по стране?

– Слушай, Пётр, ты человек грамотный. Если тебе интересно, возьми справочник, посмотри там частоту заболеваемости и прикинь к количеству общего населения. В общем, если захочешь, сам подсчитаешь!

– А если бы я был врачом, упаси Бог, конечно, то ты бы мне сказал?

– Конечно, нет! Ты бы стал хирургом или терапевтом, я тебе могу сказать, что твой заведующий – наш пациент?

– Хорошо, хорош! Не пугай меня! – замахал руками Петька. – Эдак вокруг все больными станут!

– Вот и верно, давай оставим эту тему.

– Только ты мне скажи вот что: а что ты там пишешь? Куда, в какую сторону двигаешь науку? Изучаешь что, что рекомендуешь?

– Тебе что интересно?

– В плане полезности! Толку-то будет от твоей диссертации?

– Честно? – посмотрел в глаза Петру Рим.

– Честно! – согласился Пётр.

– Если честно, то от диссертации – никакого!

– Ха-ха-ха!!! – залился Пётр.

– X, х, х-хэ! – сдержанно подхватил Рим.

– Вот, ха-ха! Значит, ха-ха! Какой ты ерундой занимаешься! С твоими-то мозгами! Я представляю тему!

– Изменение, – начал аспирант, но его тут же перебил друг.

– Помолчи секунду! Лучше выпей. Я сам сейчас угадаю!

Пётр деланно нахмурился, изображая глубокую задумчивость, прыснул со смеху, отдышался и выдал:

– Изменение метаболизма мозга крысы, в условиях средней полосы, при выходе из искусственно созданной клинической смерти! Угадал?

– Почти, – улыбнулся Рим.

– Вот видишь! Стало быть, мил человек, ерундой ты занимаешься! Ха-ха!

– Именно так, – захмелевшим голосом согласился Рим.

– А вот скажи мне, пожалуйста, что за цель ты перед собой ставишь? Если защищаешь такую чушь? Где она, польза-то от науки?

– Я тебе по секрету скажу, – склонился слегка кпереди Рим, – помимо официальной темы у меня есть и другой замысел.

– Вот это – правильно! – обрадовался Пётр. – Давай выпьем за это! Они выпили.

– Мне хочется доказать действенность несколько иного подхода к лечению шизофрении, – сказал Рим. – Дело в том, что традиционные методики, мягко говоря, малоэффективны.

– Точно! – в порыве Петька пожал руку бывшему однокашнику. – У нас один парень со двора решил закосить под дурика, положили его в психушку, подержали полгода. От армии, конечно, отмазался. Только вот, остался на всю жизнь дураком!

– Вот я и хочу попробовать сделать так, чтобы таких случаев стало как можно меньше! А главное, интровертная психотерапия!

– Какая?

– Знаешь же, что люди делятся на экстра – и интравертов?

– Ну и что?

– А то! Если попытаться не бить по больной голове, но освободить её от боли? Лучше станет, как полагаешь?

– Глупый вопрос! Только чем эта интровертная отличается от обычной?

– А помнишь, как нас учили? Чтобы победить врага, нужно хорошо его изучить!

– Карл Маркс, что ли?

– Не совсем, но не суть важно! Главное – новый подход! Изучение психики больного изнутри для выведения пациента из ненормального внутреннего мира.

– Я понял! Ты хочешь перевернуть всю психиатрию с ног на голову, – догадался Пётр, – но при чём тут крысы?

– Какие крысы? – удивился Рим.

– Те самые. Средней полосы. Ха-ха-ха!!!

– A-а! Вспомнил! – Рим хлопнул себя по лбу. – Крысы! Крысы!!! Ха-ха-ха!!!

Ему тоже стало необычайно весело!

К научной теме они больше не возвращались, начали вспоминать вещи повеселее. Так и просидели до двух ночи, хорошенько разрядились. Пётр предложил продолжить вечер у него, уже по полной программе, но Рим тактично отказался. Бизнесмен не стал настаивать, вызвал шофёра фирмы и приказал отвезти Рима к общаге. Затем они, обнявшись, попрощались. Пётр ещё раз посетовал, что друг не желает составить ему компанию и ввалился в заднюю дверцу своего BMW.

Когда выхлопные газы обдали Рима, он вспомнил о сегодняшней консультации. За весь вечер, ни один из них, словно сговорившись, не затронул эту тему! От этого сделалось тоскливо на душе. Рим подумал, что вляпался в какой-то иной мир, от которого остался неприятный осадок на душе.

Миновали дни, Рим полностью погрузился в работу, Пётр не появлялся, но неприятный осадок не растворился, наоборот, ещё более сгустился.

6

Поначалу Владимир сидел с отрешённым видом и откровенно скучал. Но время потихоньку шло, и деться было некуда. Так или иначе, ему пришлось прислушиваться к действу, творившемуся в зале народного суда.

– Ас какого года вы работаете вместе? – въедливо спросила адвокат ответчицы.

– Да я, можно сказать, с пелёнок её знаю! – гневно парировала Карина Львовна.

– Вы-и, – протянул адвокат, – надеюсь, выражаетесь фигурально?

– Да без меня она ничего не смогла бы достичь!

– Отвечайте на вопрос, – зевнула судья с отёкшим лицом.

Судебный процесс больше походил на шоу, чем на серьёзное заседание служителей Фемиды. Владимир решил смотреть внимательнее. Оказалось, что не так уж и скучно! Судья вообще большая хохмачка, что ни слово, то перл!