Карлу хотелось посидеть на берегу. Солнце заходило, и на воде пролегла кровавая дорожка. Карл шёл прямо к ней. Не мог оторвать взгляда от блестящей дрожащей полоски, казалось, сейчас и само солнце коснётся воды, нырнёт и погаснет. Перепрыгнул канаву и остановился недалеко от берега, опёрся о ствол толстой вербы. Да, сегодняшний день, первый их день в Загене, складывался неудачно, хотя все могло быть и гораздо хуже. Швейцар, который принёс их вещи в номер, на вопрос, знает ли он Зикса, лишь усмехнулся: «Здесь каждый второй работает на господина Зикса».

Но когда Гюнтер стал осторожно разузнавать, что он знает о бывшем группенфюрере СС, швейцар ничего не рассказал.

Неподалёку от отеля они увидели бензоколонку и решили заправиться.

Заправившись, поехали в имение Зиксов и убедились, что попасть туда невозможно (настоящая тюремная стена с колючей проволокой и битым стеклом). Гюнтер заметил, что группенфюрер живёт в обычных условиях — именно так отгораживались когда-то таинственные эсэсовские объекты.

Потом — посещение швейцарским журналистом господина Ганса-Юргена Зикса, и круг замкнулся.

Солнце уже село, и красная дорожка растворилась в воде, а Карл стоял и думал, как им попасть за ограду. И ничего не мог придумать. Уже собрался возвращаться, но из-за кустов вышли двое и переградили ему дорогу.

Один спросил Карла:

— Это вы поставили машину у парковых ворот? Мы не можем заехать…

— Нет, я без машины…

— Не ври! — грозно произнёс другой. — Я сам видел, как ты подъезжал.

— Однако вы ошибаетесь…

Первый, вдруг шагнув вперёд, ударил Карла в подбородок.

— Вы что! — возмущённо крикнул юноша, поднял руки, чтобы защититься, но неизвестный нанёс второй удар в солнечное сплетение. Карл задохнулся, но все же сам ударил мужчину коленом в пах. Тот только ойкнул и упал. Карл попробовал проскользнуть мимо него, но перед ним вырос другой — высокий, с длинными обезьяньими руками.

— Что вам нужно? — закричал Карл пронзительно. — Спасите!

— Молчи, падлюка!.. — зашипел высокий.

Карл попятился от него, но натолкнулся на второго. Тот схватил его сзади за руки, и в это мгновение высокий подскочил к нему: резкая боль пронзила Карла, он хотел вздохнуть и не мог, осел на землю, прикрыв руками лицо, и потерял сознание.

— Здорово ты его! — бросил Роршейдт высокому. — Сейчас нужно этого прощелыгу…

Вдруг где-то совсем близко заревела автомобильная сирена.

— Петер, сюда! — заорал кто-то в кустах. — Кто-то зовёт на помощь!

Роршейдт зло выругался. Нагнулся и подхватил Карла под руки.

— Ну ты что?.. — взглянул на высокого. Тот понял и взял Карла за ноги. Пригнувшись, они побежали к берегу, зашли по пояс в воду и бросили тело в камыш.

— Если ты его на добил, — прошептал Роршейдт, — все равно ему конец!

…Каммхубель поставил свой «опель» у берега и забросил удочки. Сидел, глядя на неподвижные поплавки, рыба не клевала, но, честно говоря, он не надеялся на улов, просто любил сидеть над озером перед заходом солнца, выкурить сигарету, смотреть на спокойную воду и ни о чем не думать. Точнее, мысли в такие минуты были ленивые и спокойные, какие-то затяжные — вода успокаивала, и все вокруг казалось таким прекрасным — лучше не могло быть на свете. Ну что можно сравнить с золотисто-красной дорожкой на воде и мягким шелестом камыша?

Кто-то пробирался в кустах, и Каммхубель недовольно поморщился: бывает, какой-нибудь незнакомец остановится за плечами, чуть ли не дышит в спину, уставится на поплавки да ещё пытается завязать разговор и не знает, что ты залез в камыши именно для того, чтобы отдохнуть и от людей, и от разговоров. Единственная надежда, что никто не увидит его с берега. Каммхубель уже давно облюбовал это местечко за густой лозой, ветки которой переплетались с камышом.

Шаги затихли.

Каммхубель осторожно выглянул из своего убежища — какой-то молодой человек опёрся спиной о дерево и любуется природой.

Каммхубель посидел ещё немного, уставившись в поплавки, но было такое чувство, что кто-то сверлил взглядом спину. Не выдержав, он пошёл к машине выпить пива и, когда подходил к своему «опелю», услышал шум, раздвинул кусты и увидел, как двое громил набросились на юношу. Первым движением было желание прийти на помощь, но в следующее мгновение Каммхубель сообразил, что это ничего не даст — поломают ребра и ему. Он бросился к машине и засигналил так, словно у «опеля» отказали тормоза и он несётся по автостраде, выпрашивая дорогу.

Посигналив, Каммхубель вытащил из багажника заводную ручку и закричал:

— Петер, сюда!.. Кто-то зовёт на помощь!

Выбежал на полянку, но под вербой уже никого не было. Каммхубель вытянул шею и увидел, как громилы тащили тело к озеру. Они бросили его в воду и быстро исчезли.

Не выпуская из рук железную ручку, Герхардт Каммхубель побежал к берегу. Зашёл в озеро по грудь, пощупал вокруг руками, но ничего не нашёл. Подвинулся дальше и натолкнулся на тело.

Каммхубель подхватил юношу и вытащил на берег. Он никогда не откачивал утопленников, но где-то читал или слышал об этом. Подержал тело вниз головой, изо рта хлынула вода, потом стал делать искусственное дыхание. Но юноша не подавал никаких признаков жизни, и Герхардт подумал, что его прикончили до того, как бросили в воду. И все же настойчиво поднимал и опускал руки, всматриваясь в посиневшее лицо.

Каммхубель привёз Карла к себе домой. У него был небольшой двухэтажный дом из четырех комнат и кухни, построенный ещё отцом, учителем гимназии Куртом Каммхубелем. Герхард Каммхубель тоже был учителем гимназии, но в отличие от отца доживал свой век один — жена умерла в концлагере, да и он сам чудом остался жив, пройдя все круги ада в Заксенхаузене.

Карл возвращался к жизни с такими муками, что хотелось закрыть глаза и снова впасть в небытие. Каммхубель дал ему выпить какого-то отвара и положил в кровать, пообещав перед этим позвонить в отель Гюнтеру, чтобы тот не волновался и не беспокоил местную полицию. Отвар был горький, и Карлу показалось, что его ещё раз вырвет, но через несколько минут почувствовал облегчение и уснул.

Разбудили его воробьи, которые отчего-то расчирикались под открытым окном. Карл сел на кровати. Почувствовал себя лучше, хотя челюсть ещё болела, а меж рёбер проступали синяки. Ощупал ребра — кажется, целы.

Но кто же напал на него и с какой целью?

Карл не дал тем, на берегу, никакого повода для нападения, он не ссорился с ними, был вежливым. Иногда люди становятся драчливыми под действием алкоголя, но Карл мог головой поручиться: те двое были трезвыми.

По всей вероятности, они следили за ним, с ним хотели покончить. И произошло это после его посещения господина Ганса-Юргена Зикса. Напрашивался ещё один вывод: владелец фирмы не хотел, чтобы швейцарский журналист встретился с бывшим группенфюрером СС Рудольфом Зиксом. Не хотел — не то слово. Если пошёл на уголовное преступление, были серьёзные основания не допустить встречи Карла с группенфюрером.

А может быть, он все-таки ошибается и на него напали обыкновенные хулиганы?

Только сейчас Карл заметил на стуле рядом с кроватью сорочку и светлый костюм. Следовательно, Гюнтер уже успел позаботиться о нем.

Карл поднялся с кровати. Двери справа вели в ванну, открыл душ и долго стоял, с наслаждением ощущая, как холодная вода бодрит тело. Не услыхал, как в комнату вошёл Гюнтер — увидел его уже в дверях ванной. Кивнул, будто ничего не случилось. Но Гюнтер смотрел взволнованно.

— Ты смотришь на меня как на чудо… — произнёс Карл.

— Впервые вижу человека, который уже умер и живёт. Ну и как на том свете?

— Не очень приятно…

— А я думал, — заметил Гюнтер, — тебя определили в рай! И пребывать бы тебе там вечно, если б не господин Герхард Каммхубель.

— Кто-кто?

— Господин Каммхубель, учитель местной гимназии.

— Он показался мне симпатичным.

— Не то слово, — поднял палец вверх Гюнтер, — он средоточие всяческих добродетелей!

Каммхубель ждал их за столом, застеленным белой скатертью. Смущаясь, Карл стал извиняться и благодарить, но Каммхубель улыбнулся так добро и благожелательно, что у парня отлегло от души.

— Аннет, — громко позвал хозяин. — Неси кофе, пока не остыл!

И снова Карл стал извиняться, что нарушил уклад жизни хозяина, но, увидев Аннет, замолчал, удивлённый. Ждал появления жены учителя, а кофе принесла молоденькая девушка лет девятнадцати. Было в ней что-то такое, что сразу привлекает внимание, может, манера высоко держать голову — это свидетельствовало о решительности характера, о независимости. Любители лёгкого флирта стараются обходить таких, считая гордячками и недотрогами.

Аннет улыбнулась Карлу и, поставив кофейник, подала ему руку; посмотрела просто в глаза, без тени манерности, игривости, немного вопросительно, мол, что это ещё за личность и чего стоит?

— Моя племянница, — представил Каммхубель девушку торжественно, и Карл понял, что старик любит Аннет и гордится ею.

Сели за стол. Несколько раз Карл перехватывал любопытные взгляды племянницы и немного смущался, зато Гюнтер чувствовал себя свободно, шутил, громко разговаривал: у него был хорошо поставленный голос, и он подчёркнуто демонстрировал это, как бы хотел привлечь внимание девушки.

Каммхубель ел быстро, искоса поглядывая на Карла. Тот понял это по-своему и снова стал извиняться, но учитель остановил его, спросив:

— Вы знаете, кто на вас напал? Наверное, нет! Мне известно, что вы только вчера приехали в Заген и уже стали костью в горле господина Зикса.

— Почему вы так думаете? — удивился Карл.

— Потому что я знаю одного из двух, пытавшихся вас убить. Генрих Роршейдт, известный здесь многим. Говорят, был телохранителем или денщиком у старшего брата господина Зикса.

Карл переглянулся с Гюнтером. Каммхубель заметил это, сказал рассудительно:

— Я не знаю, что привело вас в наш небольшой городок и не стану расспрашивать, но сразу должен предупредить: в этом доме придерживаются вполне определённых взглядов. Мы не сочувствуем нацистам — наоборот, если вы… Моим человеческим долгом было помочь вас, а сейчас…

Это прозвучало несколько высокопарно, как-то старомодно, но Карл подумал, что Каммхубель имеет право так говорить, в конце концов, человеку не запрещено иметь те или иные взгляды. Они с Гюнтером тоже не сочувствуют нацистам, хотя знал бы этот немного допотопный учитель, кем был отец Карла, вероятно, не вытащил бы его из воды.

Карлу захотелось выйти из комнаты. Боялся взглянуть на Каммхубеля.

Ответил Гюнтер.

— Мы, господин учитель, — в его голосе прозвучали даже какие-то интимные нотки, — разделяем ваши взгляды, да и вообще, кто в наше разумное время может сочувствовать фашизму? Разве что подонки!

— Каждый фашист подонок… — проворчал Каммхубель.

— Вполне справедливо! И вчера мы имели возможность убедиться в этом ещё раз.

— Да, этот Роршейдт очень опасен. Вам не следует оставаться в Загене.

Карл уже овладел собой и вмешался в разговор:

— Но у нас тут дело. Не стоило бы ехать из Швейцарии, чтобы сразу удрать.

— Конечно, согласился Гюнтер, — мы, что бы ни случилось, доведём дело до конца!

Карл подумал, как были бы поражены хозяева дома, если бы он сейчас откровенно рассказал о цели их путешествия. Вероятно, учитель осудил бы их, а Аннет?

Искоса посмотрел на девушку — она улыбалась Гюнтеру, и на её щеке появилась такая привлекательная и славная ямочка, что Карлу захотелось дотронуться до неё. Правда, видел он и не таких красавиц, у одной — ямочка, у другой — чёрные брови, у третьей…

Сказал быстро:

— Вчера я имел честь посетить господина Ганса-Юргена Зикса и просил разрешения на встречу с его братом Рудольфом. Боюсь, что покушение на меня — результат этого посещения.

Он замолк так же неожиданно, как и начал, — за столом воцарилась тишина. Карл смотрел на учителя и видел, что тот уставился на него выжидающе…

И снова на помощь пришёл Гюнтер:

— Мы собираем материал о военных преступниках, а господин Зикс входил в эсэсовскую элиту. И до нас дошли слухи, что он вовсе не сумасшедший.

— Когда-то об этом писали в газетах, — заметил Каммхубель, — но пресса так ничего и не доказала. Да и дело это давнее…

— Это не оправдывает преступления.

— Боже мой, — с горечью произнёс учитель, — конечно, однако последнее время у нас здесь, в Западной Германии, нельзя вспоминать старое. Мол, было, да быльём поросло, и нет причины ворошить грязное бельё.

— Вы загенский старожил, — вкрадчиво начал Гюнтер, — и не могли бы подсказать способ встретиться с Рудольфом Зиксом?

Учитель задумался. Потом сказал поморщившись:

— Надо попробовать. Но дело это нелёгкое и, вы уже имели возможность убедиться в этом, опасное.

— Мы готовы на все! — воскликнул Гюнтер.

«Конечно, если речь идёт о миллионе, — подумал Карл, — можно рискнуть. Тем более, что к группенфюреру пойду я…»

Если бы не было другого выхода, он пошёл бы все равно — сейчас не только ради денег, а из-за принципа. Сказал уверенно:

— А не стоит ли припугнуть Зикса? Я бы мог опознать Роршейдта, да и вы свидетель.

Учитель подумал и возразил:

— Извините, но это имело бы смысл, если бы вас убили. Прокуратура не смогла бы отвертеться от дела. А сейчас в полиции только посмеются над вами. В Загене все связано с фирмой Зикса и подвластно ей.

— Вот видите, что вы натворили, спасая меня! — засмеялся Карл.

— Придётся искупать свою вину, — в тон ему ответил Каммхубель. — Сегодня я переговорю с одним человеком. Но вам, господин Хаген, пока не стоит появляться в городе. Во-первых, это сразу насторожит Зикса и вам вряд ли удастся, даже с моей помощью, увидеться с группенфюрером. Кроме того, Роршейдт может повторить попытку убрать вас — тогда вам не поможет сам господь бог. Оставайтесь у нас. Мы с Аннет приглашаем, если вас устроит наша небольшая обитель.

Карл посмотрел на девушку. Ему захотелось остаться — чувствовал себя у Каммхубеля удобно и спокойно, но как отнесётся Аннет к предложению дяди? Не заметил на её лице неудовольствия или фальшивой учтивости, смотрела открыто и, Карлу показалось, выжидающе, но, может, действительно только показалось, потому что ему хотелось понравиться девушке, и перспектива провести в обществе Аннет хотя бы день представлялась заманчивой.

— А не обременю я вас? — начал с традиционного в таких случаях сомнения, которое одновременно было замаскированной формой согласия.

— Будете развлекать меня, — полушутя-полусерьёзно заметила Аннет, и впервые в её голосе Карл уловил игривые нотки, а он уже знал, что это означает заинтересованность, дружелюбие, по крайней мере, не безразличие.

— О, мы не позволим фрейлен скучать! — вмешался Гюнтер.

Это было сказано так, словно он имел уже некоторые права на Аннет и милостиво соглашался на присутствие Карла. Карлу это не понравилось, но он не мог не отдать должного находчивости товарища, который так ловко оговорил и своё пребывание в доме Каммхубеля.

— Я поэксплуатирую вас. — Девушка встала из-за стола. — Вам придётся кое-что сделать в садике, мы с дядей немного запустили его, и ваши руки здесь пригодятся!

— Буду счастлив работать под вашим руководством! — Карл хотел, чтобы эти слова прозвучали шутливо, но произнёс их серьёзно, и девушке, очевидно, понравилась именно эта серьёзность, поскольку она посмотрела одобрительно.

— Так или иначе, а поработать придётся. И по-настоящему! — сказала она весело.

Карл перепрыгивал через ступеньки, считая их. Задумал: если выйдет парное число — все обойдётся. Вот и последняя ступенька — а-а, черт, неужели и сегодня его поджидает беда?

Остановился ориентируясь. Первые двери направо от лестницы — к кабинету Рудольфа Зикса…

А если группенфюрер не один?..

Карл на цыпочках перебежал к дверям, прислушался. Тихо. Постоял немного, колеблясь, — в последнюю секунду стало то ли страшно, то ли нерешительность овладела им: стоял, держался за ручку дверей и не мог открыть.

Три дня он ждал этого момента. Садовник, старый знакомый Каммхубеля, вначале и слушать не хотел о том, чтобы провести постороннего в усадьбу Зиксов, но не мог устоять перед искушением получить полторы тысячи марок. Он открыл Карлу калитку у теплиц, тот рядом со стеной за кустами пролез к дому и чёрным ходом поднялся на второй этаж к двери кабинета.

Карл представил, как Гюнтер курит сигарету за сигаретой, сидя в «фольксвагене» недалеко от калитки. Гюнтер не торчал бы перед дверью, да и чего ему бояться? Ну учинит группенфюрер скандал, ну выбросят его отсюда, но вряд ли пойдут на убийство, побоятся. Может, обвинят в попытке украсть что-нибудь, но он всегда оправдается в полиции.

И Карл потянул дверь на себя.

Кабинет, большой и светлый. В дальнем углу, за столом, сидел пожилой человек, он оторвался от бумаг и уставился на Карла то ли удивлённо, то ли выжидающе, — трудно было разглядеть издалека.

Карл с Гюнтером обсудили несколько вариантов атаки на группенфюрера. Они сейчас знали, что Рудольф Зикс совсем не больной, что его спас от тюрьмы брат, что Ганс-Юрген вряд ли бы сделал это, если б не жена Рудольфа, у которой был контрольный пакет акций фирмы. Они узнали также, что группенфюрер большую часть времени проводит в кабинете, только изредка выходит в сад, что он живёт так, будто ничего не случилось на земле в течение двух десятилетий, словно и сейчас существует фюрер и «третий рейх», и управление имперской безопасности. Однако Карл не ожидал такого: за столом сидел человек в эсэсовском мундире.

Все варианты встречи вылетели у парня из головы, но пауза затягивалась, и группенфюрер сделал движение, как бы хотел позвонить: это подтолкнуло Карла, он выступил вперёд, поднял руку, как видел в фильмах, воскликнул:

— Хайль Гитлер!

Рудольфа Зикса словно подбросило в кресле. Вытянулся с поднятой рукой, застыл на секунду-две, хотя Карлу показалось, значительно больше.

— Группенфюрер, я осмелился побеспокоить вас, поскольку у меня есть поручение государственной важности… — Теперь Карл мог сказать то, что они придумали с Гюнтером: он приехал из Испании от Штайнбауэра — эта фамилия называлась во время процесса над отцом.

Группенфюрер не дал ему закончить. Обошёл вокруг стола и положил руки на плечи Карлу, будто встретил если не близкого родственника, то хорошего знакомого.

— Я рад, очень рад. Расскажите мне, как там у вас?

Он повёл Карла к дивану, над которым висел большой портрет Гитлера. Разговор приобретал нежелательный характер, Зикс принял его за другого, но за кого? А фюрер смотрел со стены злорадно, словно издевался. Казалось, вот-вот ткнёт пальцем и прикажет: «Взять его!»

Сели на диван. Карл примостился на краешке, насилу выжимая из себя слова:

— Я счастлив, что наконец имею возможность увидеть одного из столпов… О вас так много говорили, и для нас, молодёжи…

Наверно, слушать это Зиксу было приятно, ибо смотрел на Карла приветливо и потирал тыльной стороной ладони подбородок.

Но не удержался и оборвал:

— Вы давно видели обергруппенфюрера Либана? За все время я получил от него только одно известие и думал… Но вдруг узнаю, что от Мартина должен приехать доверенный человек. Правда, я ждал кого-нибудь из старой гвардии. — На миг в его глазах промелькнули то ли подозрения, то ли испуг, а может, это только показалось Карлу, так как Зикс продолжал дальше: — Однако Мартину виднее…

Теперь Карл знал, за кого принял его группенфюрер, и решил не возражать ему. О Либане он читал — газеты оповещали, что тот скрывается где-то в Парагвае. Следовательно, надо сыграть роль посланца Мартина Либана — в своё время доверенного лица самого фюрера…

— Доктор Либан, — начал, глядя в глаза группенфюреру, — чувствует себя неплохо, хотя возраст иногда даёт себя знать. Да и климат… Парагвайские леса с их тропическими крайностями изнуряют не только людей пожилых, даже нам бывает трудно. Но что поделаешь, все мы живём надеждой вернуться на родину и считаем, что это время не за горами…

— Но чем вы, юноша, можете доказать, что на самом деле являетесь посланцем оттуда?

У Карла не было иного выхода, как идти напролом. Сказал уверенно, уставившись в группенфюрера:

— Условия строжайшей конспирации, в которых пребывает шеф, не позволили мне привезти с собой каких-либо бумаг и документов. Но, инструктируя меня, господин Либан приказал передать следующее: вы знаете две цифры, которые в своё время назвал вам покойный обергруппенфюрер СС и начальник главного управления имперской безопасности Эрнст Кальтенбруннер. Это является государственной тайной «третьего рейха», которая известна сейчас трём лицам — господину Либану, вам и мне. Это и есть мой пароль.

Зикс внимательно следил за Карлом. Немного подумал и согласился:

— Да, это лучшее доказательство, лучшее, чем какой-нибудь документ. Итак, юноша, что поручил вам Либан? Если ваш приезд связан с переселением наших соотечественников на родину, то должен сообщить…

У Карла отлегло от сердца. Он смотрел в глаза Зикса со склеротическими прожилками и думал — этот старый болван в эсэсовской форме сидит целыми днями в кабинете, целыми неделями или месяцами молчит, сейчас он захочет выговориться — и тогда уже его трудно будет остановить.

Произнёс учтиво, но твёрдо:

— Извините, группенфюрер, вы должны назвать мне эти две цифры. Так приказал господин Либан.

Зикс посмотрел на него, как Карлу показалось, презрительно:

— Я с удовольствием сделаю это, если вы назовёте мне пароль.

У Карла дёрнулась губа. Кальтербруннер оказался предусмотрительным и поставил ещё одну препону на их пути.

Сказал резко, как надлежит человеку, у которого есть определённые полномочия:

— Пароль знал только обергруппенфюрер Кальтенбруннер, он мёртв и, к сожалению, унёс тайну в могилу. Но деньги не должны пропасть, их нужно использовать для обновления великой Германии, — Карл сам не заметил, как голос его вдруг приобрёл патетическое звучание, — для создания «четвёртого рейха!»

Глаза Зикса округлились, стали светлыми и пустыми, Карлу показалось, что группенфюрер сейчас или заплачет от избытка чувств, или, наоборот, взовьётся в экстазе и закричит: «хайль». Но Зикс заморгал и, придя в себя, ответил:

— Вы правы, юноша, деньги не должны пропасть, все до последней марки надо использовать. Передайте Либану: тридцать семь — мои цифры. Запомнили! Тридцать семь! И пароль следующему из «тройки»: «Видели ли вы чёрный тюльпан?» Понятно?

Карл кивнул.

— Господин Либан будет благодарен вам, группенфюрер, за то, что вы сохранили одну из важнейших тайн «третьего рейха».

— Это моя обязанность! — в тон ему произнёс Зикс. И продолжил дальше по-деловому: — Передайте Мартину: мы подготовили почву для переселения первой партии соотечественников. В ближайшее время сможем принять тысячу человек. Подготовлено жильё, есть возможность устроить их на работу. Деньги, как и договорились, через каналы нашей фирмы. Кстати, вы видели моего брата? — внезапно глаза его стали пронзительными, потемнели, и Карл понял, что группенфюрер заподозрил его. «А что, — подумал, — если сейчас выскочить из кабинета? Успею ли убежать, пока старый пень забьёт тревогу?»

Но решительно отбросил эту мысль. Объяснил:

— Он привёз меня сюда. Без его разрешения, вы же знаете, ни один посторонний не может увидеть вас. Господин Ганс-Юрген Зикс задержался, — неуверенно махнул на двери, — но это к лучшему, так как у нас разговор не для третьих ушей. — Карл понял шаткость своих аргументов, но чем ещё он мог убедить группенфюрера? Сказал уверенно: — Позор Германии, лучшие сыны которой находятся в эмиграции! Но это будет продолжаться недолго, мы наведём здесь порядок! — Вдруг ему стало стыдно, он покраснел и умолк.

Группенфюрер понял это по-своему. Подскочил, стоял над Карлом, высокий, торжественный.

— Мы вольём свежую кровь в вены нации! — воскликнул надменно. — Кое-кто уже успел ожиреть и не думает о будущем. Мы возьмём власть в свои руки, вначале через фон Таддена, мы позволим ему немного поиграть во власть, но нам нужен человек, закалённый и с опытом («Ого, — подумал Карл, — не себя ли имеет в виду?»), мы возродим отряды СС и вермахт, тогда увидим, чего стоит Германия! — Группенфюрер подошёл к столу, выдвинул ящик. — Вот тут, юноша, — торжественно указал пальцем, — детальный план создания «четвёртого рейха»!

Карл поднялся.

— Не смею вас больше задерживать, группенфюрер. Я должен проконсультироваться с вашим братом относительно некоторых финансовых вопросов и, надеюсь, вечером или завтра, когда вам удобнее, мы продолжим разговор.

— Да… да… — неуверенно согласился Зикс. — Мне хотелось бы услышать от вас… Но в самом деле, лучше вечером… Я позвоню, вас проведут.

— Не беспокойтесь, я знаю дорогу, — Карл уже шёл к дверям. Остановился, склонил голову. — Имею честь!

Выскочив в сад, встретился с каким-то человеком. Тот поднял на него удивлённые глаза, но Карл глянул свысока и с невозмутимым видом проследовал мимо клумбы. Человек бросился в дом. Карл проскочил под деревьями к кустам и побежал. Открывая калитку, услышал сзади возбуждённые голоса.

Гюнтер увидел его ещё издали и завёл мотор. Ничего не спросил, рванул машину так, что Карла отбросило к спинке сиденья. «Фольксваген» выскочил на асфальтированную дорогу и помчался, срезая повороты, к дому Каммхубеля.

— Все в порядке! — наконец нарушил молчание Карл. — Я вытянул из него цифры.

Гюнтеру хотелось спросить, какие же, но сдержался.

Карл машинально смотрел на дорогу. Возбуждение постепенно угасало.

— Машину сразу поставим в гараж, — сказал он после паузы. Там подняли тревогу, и следует переждать день-два. Придётся просить учителя…

Гюнтер удовлетворённо хмыкнул.

«Фольксваген» загнали в бокс, оставив «опель» Каммхубеля на асфальтированной площадке перед гаражом — летом учитель часто ставил машину здесь, и это не могло вызвать никаких подозрений. Затем сидели в гостиной, и Карл рассказывал, как все было.

Главное было обойти разговор о цифрах, а без этого Зикс выглядел дураком, но дураком, судя по всему, он не был, и Карл подумал, как удачно воспользовался он незначительной репликой группенфюрера о Либане — в результате у него сейчас есть сенсационный материал, за который ухватится любая газета: во-первых, бывший группенфюрер СС Рудольф Зикс совсем не сумасшедший; во-вторых, раскрыты его связи с эсэсовцами в Южной Америке.

Внезапно ему в голову пришла тревожная мысль, он придвинулся в Каммхубелю и сказал взволнованно:

— А если пресса устроит шум вокруг Зиксов, те могут докопаться, кто помог журналистам, и расправиться с вами.

Но учитель не склонён был разделять тревогу Карла. Сказал, что прошёл концлагеря, а это такая школа жизни, после которой не страшны никакие Зиксы.

Карл слушал его, а краем глаза видел, что Гюнтер наклонился к Аннет и что-то шепчет ей — девушка улыбнулась и кивнула. Гюнтер сразу встал и, извинившись, протянул Аннет руку — так, держась за руки, они и поднялись на второй этаж. Деревянные ступеньки скрипели, Аннет смеялась. Карлу показалось, игриво и поощрительно. Карл не изменил даже позы, боясь показаться невнимательным, как и раньше, смотрел на учителя, но слушал не его, а старался услышать, что делается на втором этаже.

Там стукнула дверь — тишина…

Карл еле подавил желание оборвать на полуслове разговор и побежать на второй этаж. Представил, как они там шепчутся и, может быть, Гюнтер уже притянул к себе Аннет. Удержался, чтобы не побежать за Аннет, сказать что-нибудь оскорбительное. Хотя знал — никогда не сделает этого, и вдруг почувствовал себя слабым и униженным: это чувство собственной беспомощности было таким сильным, что захотелось либо плакать, либо жаловаться, либо ещё больше унизить себя. Какая-то пустота образовалась вокруг, сейчас не испугался бы ничего: так бывает с человеком в минуты наибольшего подъёма чувств или, наоборот, упадка, когда мозг туманят отчаяние и слезы.

Карл пошевелился, учитель заметил перемену в нем — замолчал на полуслове, смотрел выжидательно. И тогда Карл не выдержал, хотел остановиться, но было уже поздно, слова вылетели из него, и, странная вещь, он жёг себя словами, а становилось легче:

— Я обманул вас… Мы выдумали, что хотим написать о Зиксе в газете… Мы обманули вас и, извините, сейчас уедем, потому что не можем оставаться в этом доме, мне стыдно смотреть вам в глаза, и вообще все это нечестно. Зикс знает часть шифра, по которому в банке можно получить деньги, много денег, и мы приехали сюда, чтобы выведать у него цифры, — вот и все. И вы помогли это сделать, мы использовали вас, а вы спасли меня. Я не могу спокойно смотреть вам в глаза, ибо считал себя порядочным человеком, а тут…

Каммхубель смотрел на Карла с интересом.

— Значит, деньги… — сказал, растягивая слова. — И я-то, старый воробей, попа-ался…

— Да, деньги, — подтвердил Карл с каким-то отчаянием. Думал, сейчас учитель взорвётся, накричит на него, но Каммхубель спросил совсем по-деловому:

— И много денег?

И снова у Карла мелькнула мысль, что не следует этого говорить, но остановиться уже не мог:

— Двадцать миллионов марок.

Каммхубель на секунду закрыл глаза. Помолчал и сказал неодобрительно:

— Большая сумма. И зачем вам столько денег?

Карл растерялся. Ответить на это было очень легко, он бы нашёл, куда бросить эти миллионы, но смотрел в прищуренные, ироничные глаза Каммхубеля, и все объяснения казались банальными, даже не банальными, а пустыми и глупыми, ведь раньше, когда перед ним не стоял призрак миллионов, он тоже, главным образом на словах, презирал деньги, смеялся над денежными тузами, осуждал их поступки, продиктованные жаждой обогащения, иронизировал над причудами, порождёнными богатством.

Каммхубель, так и не дождавшись ответа Карла, не стал говорить банальности, не встал и не указал на дверь, он задумался на несколько секунд, и Карлу хватило этого, чтобы хоть немного оправдаться.

— Но ведь деньги можно потратить по-разному, — начал не очень уверенно, — и я думал…

— Эсэсовские деньги! — оборвал учитель довольно резко. — Значит, награбленные. Вы догадываетесь, откуда эсэсовцы брали ценности?