- Что же вы делаете, товарищ? Разве можно так долго находиться под водой? Это вам не шутки. Хотите, чтобы произошел разрыв сердца? Вылезайте. Я не разрешаю вам больше купаться. Отдохните, а потом можете продолжать.
Положение было не из легких. Миша быстро соображал, что нужно предпринять в этом случае. Попробовать уговорить матроса?
Судя по его голосу, он настойчив, и не пойдет на уступки.
- Сейчас! Только одну минуточку и вылезу! - прокричал Миша и снова скрылся под водой.
На этот раз спуск оказался более трудным, чем в первый раз.
Сказывалась усталость. Руки заметно дрожали и работали не так проворно, как хотелось бы.
Вот Миша у гидрофона. Гайки, которые он при первом нырянии отвинчивал легко, теперь поддавались с трудом. Первая гайка в руке. Куда ее девать? Она будет мешать отвинчивать остальные.
Миша сунул ее под трусы и завернул их возле резинки в трубочку.
Вторая гайка. Хочется дышать. Перед глазами плывут красные круги… Третья гайка… Рывком Миша снял гидрофон с болтов и ухватился руками за кабель. Теперь подъем. Лишь бы как можно скорее докарабкаться до поверхности.
Когда Миша вздохнул полной грудью и посмотрел вверх, то увидел совершенно неожиданную картину. На палубе, перевалившись через перила, стояли чуть ли не все сотрудники плавучей испытательной станции. Держась за веревочную лестницу одной рукой, в плавках, по пояс в воде, висел дежурный матрос, показывающий Мише свободной рукой огромный кулак. Видно, он только что собирался нырнуть, чтобы спасать исчезнувшего под водой практиканта.
- Что это значит, товарищ Савин? - раздался сверху грозный голос начальника лаборатории. - Вы нарушаете порядок! Не подчиняетесь распоряжению капитана! Прошу вас ко мне.
Миша подплыл к веревочной лестнице и начал подниматься вверх.
- Топить таких мало., - тихо прошептал матрос, пропуская Мишу. - Захотели, чтобы из-за вас я сел в тюрьму?
- Простите… я не из-за озорства, - также шепотом ответил Миша.
- Объясните, пожалуйста, почему вы допускаете на службе этот анархизм? - раздраженно сказал Мише начальник лаборатории.
- Э-э-э! Да что это у него подмышкой? Никак разводной ключ! - проговорил кто-то.
Миша переступил с ноги на ногу. Вдруг из-под резинки мокрых трусов выскочили две гайки и со стуком покатились по палубе, надраенной до блеска.
- Вам удалось отвинтить только две гайки? - сухо спросил Василий Иванович.
- Нет. Все три. Третья - вот… - ответил Миша. - И гидрофон снят с болтов. Его можно вытянуть из воды за кабель, - добавил он, передохнув.
- Понятно, - все так же сухо продолжал начальник лаборатории. - За самовольные действия во время работы, связанные с риском, и отказ подчиниться капитану я объявляю вам строгий выговор; кроме того, мы сообщим об этом факте дирекции вашего вуза.
- Василий Иванович! - раздался взволнованный голос Жени, выговор придется разделить пополам. Я тоже виноват. Это мы вместе придумали! Водолаз-то, вероятно, у сестры на свадьбе. Если даже его срочно сюда доставить, так он все равно в скафандр не слезет! Известно почему, ему сейчас море по колено!
Кто-то начал, было, смеяться, но сразу же осекся. Все продолжали стоять молча.
- Василий Иванович! - вдруг раздался голос Погончука. - Независимо от проступка этих двух юношей разрешите вытянуть гидрофон из воды, раз он уже отвинчен.
- И дальше что? - спросил начальник лаборатории.
- Разберем муфту и исправим повреждение.
- А дальше что?
- Очень несложное дело, Василий Иванович! Установим гидрофон обратно под воду без водолаза.
- Кто установит? - тем же отсутствующим голосом спросил начальник.
- Как кто! Конечно, я! Вы же знаете, что я мастер по нырянию!
- Придется ждать водолаза, - отчеканил начальник.
- Василий Иванович, да ну его к черту! Он, вероятно, в самом деле сейчас ползает под столом. Я только что разговаривал с берегом. Заведующего хозяйственной частью нашли. А теперь он пошел к водолазу на квартиру, проверить - может быть, тот не уехал на свадьбу. Ведь он дал ему выходной. Заявок-то на водолазные работы на сегодня ни от кого не было! Я считаю, Василий Иванович, выговор-то придется делить не на двоих, а на троих. Так, чтобы и на мою долю досталось. Как это я, старый хрен, не сообразил сам полезть в воду?
- Разрешите спросить, товарищ начальник, - обратился к нему дежурный матрос.
- Что у вас? - отозвался начальник.
- Не мог бы я попробовать прикрутить обратно что там нужно под водой? В данный момент нахожусь в соответствующей форме - одежду еще не надевал.
- Товарищ Коцубейко - опытный матрос. Доверить ему можно, - сказал капитан катера.
- Даже смешно говорить! - не унимался матрос, - если сухопутный студент, - он указал на Мишу, - в состоянии был отвинтить, так неужели я не смогу завинтить?
- Под вашу личную ответственность, капитан, - проговорил Буранов и медленно зашагал по направлению к дверям, ведущим внутрь катера. За ним молча тронулись остальные сотрудники.
- Не унывайте, - шепнул лаборант Погончук, подходя к Мише, - уговорим Василия Ивановича…
- Не стоит этого делать, - ответил студент. - Я действительна виноват.
Через час неисправность в соединительной муфте была устранена, и гидрофон установлен на воду. Правда, для матроса, вызвавшегося нырять под воду, это оказалось более тяжелой задачей, чем он предполагал. Пять раз ему пришлось подыматься из воды, чтобы передохнуть. После этого авторитет Миши как замечательного ныряльщика, подымавшегося из воды всего один раз, необычайно вырос в глазах Жени. Он с гордостью оглядывал своего друга, многозначительно подмигивая при этом капитану.
Одевшись, Миша спустился в полукруглую каюту, в которой находился телевизионный экран. При входе он заметил, как несколько сотрудников с уважением взглянули на него.
Снова загудели умформеры, вспыхнули сигнальные лампочки, и каюта погрузилась в полумрак. На матовом экране начало появляться светлое пятно. Но теперь это уже не было бесформенным светлым пространством. Все четче и четче стало вырисовываться изображение. Это было дно моря. Далекое дно, находящееся от поверхности на расстоянии нескольких километров.
Послышался одобрительный шепот. Затем возгласы:
- Замечательно! Чего еще желать лучшего! Василий Иванович, победа!!! Победа, товарищи!!!
Миша сидел в углу и наблюдал за выражением лица инженера Буранова. Полуслепой инженер испытывал, очевидно, что-то страшное, не видя того, чему отдал столько сил.
"Даже результат своей многолетней работы, ради которой он терял свое зрение, он не может увидеть! Какая злая ирония!", - с грустью думал Миша.
Застучал дизель, и катер пошел гулять по морю на полном ходу.
Быстро, словно в кино, когда показывается научно-популярный фильм, поползла по экрану сказочная картина далекого морского дна. Люди видели сквозь толщу воды, куда совсем не достигал дневной свет, каждый камешек, каждую расщелину.
Когда белый катер уже подходил к берегу, возвращаясь из рейса, ставшего для него историческим, Мише сообщили, что его зовет в свой кабинет начальник лаборатории.
- Садитесь… Савин, - проговорил Буранов, когда студент притворил за собой дверь.
"Он назвал меня по фамилии, это не к добру", - промелькнуло в голове у практиканта.
- Сегодня радостный день, - начал начальник. - Радостный для меня и для всех сотрудников. Своим безрассудным поступком вы помогли приблизить этот радостный час, но проступок есть проступок, и за него вы должны понести заслуженное наказание. Вы, наверное, думаете, что проявили героизм, а в действительности это глупая и недопустимая анархическая выходка. В вашем риске не было никакой необходимости.
- Пусть будет так, как вы решили: выговор в приказе с сообщением в вуз, - тихо ответил Миша, стараясь сохранить спокойствие.
- Вы от души это говорите?
- Да, от души. Раз трудовую дисциплину я нарушил, то должен нести за это наказание.
Наступило молчание.
- Может быть… - начал как-то загадочно Буранов, - может быть в приказе указать, что одновременно… ну как бы это выразиться… работа продвинулась…
- Не надо, Василий Иванович, - взмолился Миша… - Такой приказ будет смешон, да его и не составишь так, чтобы он не противоречил элементарной логике. Получится так: с одной стороны, человек плохой - нарушил дисциплину, а с другой, он хороший - помог своим проступком общему делу. Пусть приказ будет только о взыскании.
Буранов поднялся из-за стола и, подойдя вплотную к студенту, взял его за обе руки.
- Сейчас я хочу сказать вам несколько слов не как начальник лаборатории своему подчиненному, а как человек человеку… Спасибо вам… было столько неудач, разочарований… Быть может, еще один, совершенно пустяковый толчок, вроде откладывания испытаний на один день, свалил бы меня. Я имею в виду свое зрение… Спасибо!
***
- Рассказывайте подробно, - тоном, не допускающим возражений, проговорила Люда, за руку увлекая Мишу в глубину парка.
- Все в полном порядке, представьте себе! - весело отвечал Миша. - С сегодняшнего дня можно считать, что разработка аппаратуры закончена. Потрясающие результаты!
- А как было дело?
- Очень просто. Отплыли в море. Буранов отдал распоряжение готовиться к испытанию. Ну… тут произошла небольшая задержка: кабель, соединяющий гидрофон с новым анакустором, оказался испорченным. Устранили. А затем, когда снова включили аппарат, то все увидели на экране совершенно отчетливый рисунок морского дна. Вот и все.
- А выговор в приказе по институту кому готовится? - вдруг негодующе спросила Люда.
- Так это же к результатам сегодняшнего испытания никакого отношения не имеет! Насколько я понимаю, вы интересуетесь главным образом испытаниями, - спокойно ответил Миша.
- Скажите, Миша… вы очень обиделись на Буранова за то, что он… одним словом, я имею в виду выговор.
- Нисколько! Я ведь, действительно, нарушил дисциплину. Полез в воду исправлять кабель без разрешения начальника.
- Исправлять?
- Конечно, а что же еще? Разве можно обижаться на Буранова, да еще в такой день? Ведь это же…
- Понятно, - перебила Люда, садясь на скамейку. - Все ясно… - она жестом пригласила Мишу сесть рядом. - Теперь рассказывайте более подробно, как было дело.
- Четкость изображения - потрясающая! Виден мельчайший камешек! А ведь глубина, где остановился лагерь Буранова, - огромная! Смотрю я на Буранова и думаю: ведь ему-то не виден так отчетливо, как нам, победный результат его многолетней работы, - начал Миша, все белее увлекаясь.
Но девушка перебила его.
- Миша! - проговорила она. - А ведь я… признаться, ожидала, что вы первым делом начнете хвастаться своей самоотверженностью и геройством! Думала, что будете жаловаться на несправедливость начальника… Может быть, следовало подождать еще? Но видно не стоит. И так ясно. Мне ведь уже все известно, что происходило сегодня на белом катере. До мельчайших подробностей известно.
Миша улыбнулся и промолчал.
- Было время, когда мне казалось, что вы думаете главным образом о себе, о своем геройстве и своих обидах, - тихо продолжала девушка. - А теперь… Может быть, вы действительно хороший?.. Настоящий?..
- Возможно, - буркнул Миша, вычерчивая на песке каблуком ботинка какую-то замысловатую кривую линию.
- Чем вы недовольны? Может быть, вас все-таки омрачает будущий приказ?
- Вообще, неприятно, конечно…
- В таком случае, могу сообщить под большим секретом, - продолжала Люда. - Я слышала, что директор института, разобравшись с этим делом, решил ограничиться словесным внушением. Учитывая, возможно, вашу молодость. Завтра вызовет и будет отчитывать. Приготовьтесь к этому.
- Ладно, - равнодушно ответил Миша.
- Что ладно? - вдруг вспылила Люда, - как вы смеете говорить таким тоном: "ладно"! Значит, вы не раскаиваетесь, что нарушили дисциплину. Не раскаиваетесь? Так, что ли?
Неизвестно, чем бы кончился этот разговор, если бы к скамейке не подошел Женя и не сообщил с таинственным видом:
- Василий Иванович приглашает всех сотрудников Л-3 собраться вечером у него на квартире. Завтра он уезжает в санаторий лечиться.
- Люда! Давай поклянемся здесь, что по окончании института мы обязательно будем продолжать дело Буранова! Давай? - говорил Миша, протягивая обе руки к лунной дорожке.
- Нет. Не согласна, - ответила Люда. - Василий Иванович выздоровел. Зрение полностью к нему вернулось. Он будет жить еще много лет и работать в полную силу. Давай лучше поклянемся - знаешь, в чем? Что по окончании института мы будем работать над каким-нибудь новым изобретением, которое придумаед; сами. И поклянемся еще, что работать будем над этим изобретением так же самоотверженно, как Буранов.
- Согласен! - ответил Миша.
- В таком случае… раз вы тут размечтались, то и я поклянусь, - начал Женя, подымая камешек. - Я поклянусь вот в чем: какое бы ни было изобретение, маленькое или большое, все равно буду осуществлять его быстро и точно.
При этом он разжал кулак, и камешек, подпрыгивая, покатился по берегу, прямо к морю.
***
Спустя два месяца после описанных событий у берега, на плоском камне, до которого временами докатывались посеребренные лунным светом волны прибоя, сидели Миша и Люда. Пришли проститься с морем. Закончилась практика. Завтра утром они уезжали.
Рядом стоял Женя и с недоброжелательным видом, хмуро поглядывал на волны. Ему было жаль расставаться с Мишей, с которым он успел сдружиться.
Удивительное дело творит широкая, все время переливающаяся серебристой рябью дорога, та, что в лунную ночь пополам рассекает море и тянется от берега до самого горизонта. Она властно приковывает к себе взгляд человека и заставляет его мечтать.
В.Иванов
В КАРСТОВЫХ ПЕЩЕРАХ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
НЕТ СЛУЧАЙНОСТИ
1
Километров через двадцать-тридцать от впадения Дёмы вниз по течению Белой правый берег поднимается почти отвесной стеной на большую высоту. С реки виден открывающийся после спада половодья плоский бережок с пешеходной тропинкой. Сверху же нависает круча. В ней речной срез обнажил слой глины, темного плотного песка, суглинка и массивные отложения грязно-белого известняка.
Кое-где на обрыве зацепились маленькие храбрые кустики. Но нет доступа туда ни человеку, ни зверю. И в полнейшей безопасности здесь обильно гнездятся серо-черные поколения галок и стрижей.
Низкий пойменный левый берег Белой изрыт старыми руслами и веснами покрывается разливом. Половодье доверху наливает частые озера, обрамленные ивняком, и, уходя, обнажает жирную почву, которая подернется частой сетью глубоких трещин после первых же дней жаркого башкирского лета.
Если вам придется совершить поездку на пароходе Москва-Уфа, поднимитесь на высокий правый берег. Он богат толстым слоем плодородной черной почвы. Но не ищите сосен, елей или пихт. Здесь властвует чернолесье и главный его представитель - кряжистый, твердый, долговечный дуб. Он поднимается над всеми другими деревьями - вязами, березами, липами.
Однако же дуб у нас не в редкость. Рельеф - вот в чем основная особенность ландшафта здешних мест. С высокого берега к реке идут частые овраги. Вещь обычная? Нет. Видно сразу, что эти овраги не вырыты текучими весенними и дождевыми водами.
Толст дерновый покров скатов и дна. Под ним тот же чернозем, что и наверху. Овраги заросли лесом, они полны старых дубов и дряхлых вязов. Но по тальвегам не текут ручьи.
Еще одну особенность имеет ландшафт высокого берега. На нем много круглых впадин правильной формы. Они похожи на громадные воронки с поросшими травой крутыми скатами. Иногда в воронках все лето стоит вода. Кое-где впадины так часты, что трудно ходить, и земледелию нечего делать.
На дне сухой воронки иногда удается рассмотреть, если раздвинуть руками дикие травы, и трещины между ними. Явно, что сюда и уходит вода. Народ называет этот ход воды в землю понорой. Есть выражение - зверь покорился, то есть лиса или барсук ушли под землю, в нору. Здесь же норится вода.
Значит, вода создала особенности здешнего ландшафта? Да, только она работала не сверху, а снизу.
В те дальние времена, когда Уральский горный хребет только начинал появляться на свет, древние моря уже откладывали толщи раковин - панцирей первых моллюсков. Время отпрессовывало раковины в мощные отложения известнякового камня.
Развивающиеся горы толчками гнули отложения. Отложения слоились, нарастали сверху, закрывались песками и глинами, трескались, и в них беспрерывно и настойчиво работала вода. Входя в самые тонкие толщины, вода растворяла и размывала известняк.
Растения не могли остановить воду. Она опускалась в разрыхленной их корнями почве, и сами корни служили ее целям. Проходя в трещинах, вода шла вперед и вниз. Сверху вода разрабатывала воронки, а внизу прорывала русла, собираясь в подземные многоводные реки. Иногда крыши пещер не выдерживали давления лежащих выше массивов и проседали.
Таково происхождение особенностей ландшафта берегов Белой.
Воздействие воды на растворимые в ней горные породы и вносимые этим изменения в земную поверхность называются карстом.
Кое-где на берегах Белой пробиваются родники. Что делается глубже, мало известно. Не случайно, а за цвет подкрашенной известняками воды, река получила свое имя. Работа же вод продолжается, не останавливаясь ни на минуту. Карст живет и развивается.
2
- Таков общий закон. Карст растет, как и все остальное в мире. Но периоды, наблюдаемые нами в жизни земной коры, весьма велики по сравнению, например, с периодами жизни общества. Поэтому… впрочем, прошу вас продолжать.
И начальник отдела геологического института Алферов поставил локти на стол, оперся на кулаки подбородком, отчего его плечи поднялись и воротник пиджака почти касался ушей. Алферов смотрел через сильные стекла очков прямо в переносицу сидевшему перед ним молодому человеку. Тот рылся в очень толстой папке с бумагами и, найдя нужное, начал читать. Через несколько минут Алферов вновь перебил его:
- Я полагаю, вам больше нет надобности дополнять. Я вас понял. Вы не располагаете сколько-нибудь характерными и интересными данными. Права на вывод не может быть ни у вас, ни у меня. Я разумею, на основании ваших весьма многословных, но малоконкретных данных. Прошу вас немного подождать. Сейчас зайдет один наш товарищ. А меня извините. Я тем временем своим делом займусь.
Молодой человек встал и отошел к окну. Он смотрел в окно, вернее, делал вид, что смотрит. За окном кружились снежные хлопья, и освещенный яркими фонарями двор вряд ли мог быть интересным. Молодой человек искоса поглядывал на Алферова.
Тот быстро вычислял что-то на счетной линейке и записывал в таблицу многозначные цифры.
Посетитель испытывал досаду и раздражение против Алферова.
Молодой человек занимался в проектном тресте обработкой предварительных данных по изысканиям для строек, но не смог ответить на большую часть вопросов, предложенных ему этим ворчливым геологом. Консультация превратилась в экзамен с неудовлетворительной оценкой. Посетитель думал: "Черт бы подрал и этого Алферова и проклятый карст. Нельзя же знать все на свете. Мало ли что проходили в институте, всего не запомнишь".
Он вышел из комнаты, подошел к большому зеркалу в коридоре и посмотрел на себя. Пробор в светлой шевелюре, широкий темный пиджак, выглаженные брюки, платок в карманчике пиджака, блестящие ботинки… Ему доставило удовольствие увидеть себя в зеркале.
Сидевшая неподалеку пожилая уборщица с иронией посматривала на молодого человека, охорашивающегося перед зеркалом.
Дверь в коридор приоткрылась и послышался голос Алферова.
Он позвал:
- Товарищ… э-э… Новгородцев! Прошу!
Новгородцев вернулся в комнату. Около стола Алферова стоял невысокий молодой человек. Алферов сказал:
- Прошу познакомиться. Мой сотрудник, Андрей Андреевич…
Пожимая Новгородцеву руку и глядя ему в глаза, молодой человек отрекомендовался:
- Карнаухов.
На длинном худом лице Карнаухова отражался живой интерес к теме разговора. Очевидно, между Алферовым и Карнауховым уже была достигнута какая-то общая точка зрения. Алферов продолжал говорить, обращаясь то к одному, то к другому из сидевших перед его столом молодых людей:
- Районы западного предуралья вообще обладают мощными известняковыми отложениями с явлениями карста в них. Само по себе это не мешает ни освоению этих районов, ни размещению в них промышленности. В данном случае на территории крупного строительства обнаружены пустоты в грунте. Больше ничего неизвестно, - Алферов сделал длинную паузу и посмотрел на переносицу Новгородцева. А Карнаухов внезапно вспомнил слышанную им в детстве легенду о глубоких пещерах на берегах Белой и людях, бежавших от преследования через подземные проходы. Голос начальника отдела вернул Карнаухова к действительности. Алферов продолжал: - Да. Нам больше ничего неизвестно. На строительной площадке сейчас, зимой, ведут очень энергично разведку грунтов и бурение. Прихожу к заключению, что дело у них весьма срочное. Надо помочь. Тут товарищ Новгородцев просил дать заключение о грунтах на основании доставленных им материалов. Однако в этих материалах нет ничего основательного. И никакое заключение отвлеченно от конкретной действительности невозможно. Положительно невозможно, товарищ Новгородцев! Итак… Вам, Андрей Андреевич, придется выехать на место. Возьмите с собой Царева. Вас же, товарищ Новгородцев, прошу обеспечить одновременный выезд представителя вашей проектной организации. И с полномочиями. Все вопросы, касающиеся грунтов, должны быть разрешены на месте в окончательной форме! Вы согласны с этим, товарищ Новгородцев?
Хотя дело приняло совсем другой оборот, чем предполагал представитель проектного треста, но аргументов для возражения он не нашел и был вынужден, дать свое согласие.
3
Андрей Андреевич Карнаухов шел по коридору института, держа под руку своего друга Царева и говорил ему:
- Западноуральский карст у нас в плане не записан. Но Алферову пришлось взять это дело в свои руки. Что же касается этого Новгородцева, то, понимаешь ли, довольно неприятный тип. Пытался получить ответственное заключение о грунтах заглазно, по бумажкам! Видно сразу, что относится к делу формально. Из тех, что со школьной скамьи сразу садятся за письменный стол и занимаются бумажным производством. И бумаги-то он подобрать как следует не сумел!
- Ну, ты уж всегда слишком, Андрюша, - возразил другу Михаил Царев. - Писать бумаги тоже кто-нибудь должен, как ты думаешь? Какое тебе до него дело?
Друзья были совсем непохожи. Карнаухов - маленького роста, привык говорить быстро и громко, сопровождая речь оживленной жестикуляцией. Когда он увлекается, то кажется, что он куда-то торопится. Михаил Царев разговаривает медленно и тихо. Он выше Карнаухова, сильного телосложения и держится солидно, неторопливо. Все это делает его на вид старше друга, хотя они и одногодки, лет каждому из них двадцать семь или двадцать восемь.
Царев продолжал:
- Давай-ка лучше о другом. Надо тебе сказать, что у меня нет особого желания ехать. У меня были другие планы.
- Как!? - вскричал Карнаухов. - Ну, брат, тебя-то я сумею настроить! Я еду с удовольствием. И ты должен также быть доволен.
Друзья оделись и вышли на большую улицу. Рабочий день окончился, и на тротуарах было многолюдно.
Середина марта. Солнце давно уже зашло, да его сегодня и не было видно на небе, затянутом многослойным покровом облаков.
Голые черные ветви молодой липовой рощи на площади были покрыты влажным снегом. Возвышавшийся на новом месте Пушкин стоял в высокой снежной шапке и с белыми эполетами на плечах.
Тускло светили уличные фонари и витрины магазинов.
Стеной, упорно и непрерывно, падали мокрые хлопья. Снег был везде. Он ложился на крыши, на подоконники и на выступы стен, на шапки, шляпы и кепки, на воротники, плечи и ресницы и, вопреки усилиям людей, управляющих машинами для очистки города, покрывал мостовые и тротуары. Снег таял на асфальте, влажно шуршали шины автомобилей и троллейбусов.
- Люблю нашу Москву, а вот эту погодку - не переношу, - с сердцем сказал Андрей, прощаясь с другом на углу площади. Он спешил. До начала балета в Большом оставалось минут двадцать пять - ровно столько, чтобы успеть доехать, без спешки раздеться к пройти на свое место.
4
Под трагический грохот увертюры исчезал дивной красоты занавес. Скользила скорбная фигура танцовщицы Тао-Хоа - Улановой. Под непосильными тяжестями гнулись и падали измученные китайские кули. Рикши везли колонизаторов. Угодливо извивался предатель в блестящем черном шелке…
Громадный зал театра переживал трагедию недавнего прошлого китайского народа. Сотни лиц, бледных в полусумраке зала, тянулись к сцене. Блестели глаза от невольных слез. И дрожь радости шла по рядам, когда появлялись как обещание и как символ уже совершившегося будущего белые фигуры советских матросов.
Андрей Карнаухов был весь под впечатлением своего любимого балета-пантомимы. В его музыке и движении он находил каждый раз новые чувства.
В глубоких подземельях духи зла гремели медью адских литавров, а в душе молодого человека оживали воспоминания детства, и он вспоминал старую легенду полнее и ярче, чем во время состоявшегося днем делового разговора.
В последнем антракте молодой геолог вышел покурить. В толпе он столкнулся с высоким мужчиной, которого не сразу узнал.
Но тот напомнил:
- Мы сегодня встретились в вашем институте.
Карнаухов вспомнил:
- Ба! Товарищ Новгородцев! Еще раз здравствуйте. Видно, нам судьба встречаться. Два раза в один и тог же день встретиться в Москве - это не каждый год бывает!
Новгородцев улыбался:
- И вы знаете, нам еще придется встречаться. Я успел доложить своему начальству. Хотят, чтобы именно я ехал с вами на стройку.
- Да? - протянул Карнаухов.
Он был взволнован музыкой и своими переживаниями. Первое неприятное впечатление от встречи с Новгородцевым сгладилось, и молодой геолог искренне ответил:
- Ну, что же. Отлично. Значит, будем держать связь. А вы собирайтесь. Мы выедем дня через два. Нужно торопиться. Подходит весна. В карсте начнут подниматься воды.
- Едем, едем! - бодро подхватил Новгородцев.
"Он уж не так плох", - подумал Карнаухов. Их разлучил звонок. Вернувшись, Андрей сказал своей спутнице:
- Представьте себе, сейчас встретил Новгородцева, того самого, о котором вам рассказывал. Оказывается, это его посылают с нами. Обстоятельства закономерно сводят людей.
5
Михаил Царев не был любителем театра, и его младшая сестра Елена бывала довольно часто спутницей Андрея. Молодые люди дружили с детства, и девочка, подрастая, заняла свое место в общей дружбе.
Сегодня, как это было условлено, Андрей и Елена встретились в театре. Молодой геолог не только успел рассказать в нескольких словах о предстоящей поездке на Южный Урал, но они условились и о том, что Елена едет тоже. Она и поможет, и ей, будущему геологу, поездка и практическая работа будут весьма полезны.
Вечером после театра Елена Царева, делая вид, что она почти ничего не знает, слушала рассказ брата о предстоящей экспедиции. Михаил рассказывал:
- Ты же знаешь, что нашему Алферову вообще на зубок не попадайся, а его отвращение к бумажному потоку и к неопределенным рассуждениям общеизвестны. Как характеризует Андрей, этот Новгородцев из проектной организации человек именно такого, бумажного типа. Наверное, ему пришлось пережить несколько неприятных минут во время беседы с Алферовым.
- А когда вы едете?
- Дня через два-три. Нужно торопиться.
- Я еду с вами, - сказала Елена. Она произнесла эти слова самым невинным голосом.
- То есть как это так, Леночка?! - Михаил растерялся. Его сестра была очень довольна произведенным ею эффектом:
- А вот и так! Андрей согласен. Я завтра пойду к Алферову Он тоже согласится. Он очень простой и милый человек, когда с ним просто говорят. Он поймет меня. А ты не смей спорить!
Свежее, миловидное лицо Елены раскраснелось от волнения, п от ее деланного спокойствия ничего не осталось. Она энергично наступала на брата:
- Не спорь! Не спорь! Еду, еду и еду!
- Постой, не горячись, послушай… - пробовал перебить ее брат. Но сестра не давала ему сказать ни слова:
- Не делай большие глаза. Андрей говорил, что ты едешь неохотно. А для тебя экспедиция полезна! Я еду потому, что хочу, a тебе - нужно! Ты засиделся. Ты тоже можешь превратиться в составителя бумажек. А как ты читаешь? Не только за едой, а даже ухитряешься бриться с книгой! У тебя и язык становится книжный! Вот тебе! - Девушка подняла трубку телефона и набрала номер. Брат откинул темные волосы движением головы и машинально взялся за книгу. Но он не читал, а прислушивался к голосу сестры. Она говорила: - Зинаида? Прости, что так поздно, но дело в том, что я уезжаю на месяц и все наши планы временно отменяются… Слушай…
ГЛАВА ВТОРАЯ
В ПУТЬ-ДОРОГУ
1
Короток зимний день, но в любое время года прекрасен путь по нашей стране.
Вот уже и всходит за темным бором круглое красное солнце.
Искрится розовый снег. Как много следов жизни на лесных опушках! Вязь заячьих лапок петляет среди кустиков и полузанесенных снегом метелок диких трав. У самой железнодорожной насыпи в снегу сидят серые куропатки и не обращают внимания на проходящий поезд…
Открывается холмистая равнина. Вдали дымят вершины заводских труб. Они стоят на месте, приподнимаясь над горизонтом и опускаясь. Между ними и поездом поворачиваются белые поля.
