Ольсен посмотрел на его улыбающееся лицо и подумал, что ему, наверное, везде будет хорошо.

— Меня ведь всякая там романтика не привлекает, — пояснил его собеседник.

Ольсен чуть не простонал — настолько этот человек соответствовал его представлениям о кандидате в ответственную экспедицию.

— Нет, вы должны поехать, — сказал он решительно.

— Вы поищите получше, — посоветовал Лыков. — Да не с помощью ваших машин! О, — быстро возразил он на протест, который отразился на лице Ольсена, и Ольсен не мог не отметить мгновенность этой реакции, — я отдаю должное машинам! Да, да, они замечательны! Но они никогда не смогут дать действительного представления о том или ином человеке.

— Эти машины, — заметил Ольсен, — сообщили о вас такие вещи, о которых вы не стали бы говорить — по скромности или потому, что не придаете им значения. Например, об истории со спасением трансконтинентального лайнера. Вы тогда не растерялись, а это очень важно для нас. Кто-то из ваших товарищей счел нужным кратко охарактеризовать ваш поступок, а «Элеонора» все запомнила. Машина избавляет вас от необходимости систематизировать рассказ о себе, она просто расспрашивает, потом берет сведения от «Элеоноры» и составляет толковый и ясный доклад. Я уже не говорю о том, какую это дает экономию времени.

— А я и не отрицаю пользы машин! — возразил его собеседник. — Но только к машинам нужно обращаться после. Понимаете? Потом! После того, как вы остановились на какой-то кандидатуре. Да вот простой пример: известен вам такой Игорь Горин?

— Нет, — ответил Ольсен, быстро заглянув в список, подготовленный секретарем.

— Вот видите. А все потому, что машины не учитывают одного важного обстоятельства.

— Какого же? — заинтересовался Ольсен. Он сам составлял список вопросов для секретаря, и ему казалось, что он предусмотрел все.

— Потенциальных возможностей человека, — ответил Лыков. — Картотеки учитывают выявленные способности человека. А невыявленные? Ведь очень часто нужен только случай, чтобы человек раскрыл свои способности. И вот приходит случай — работа на Венере. А вы этого человека не берете.

— Чем же замечателен ваш Игорь Горин? — спросил Ольсен.

— Он пилот. Рожден, чтобы летать, в смысле — управлять машинами. На Земле пилоты, как вы знаете, снимаются даже с трансокеанских лайнеров, заменяются автоматами. А на Венере он вам очень пригодится.

— А что он знает еще?

— Его вторая профессия — биология. Снимает фильм, из жизни уссурийских тигров. Основал заповедник на сопке Остроконечной для осмотра с воздуха.

— Только-то! Мы отказывали людям, имеющим по восемь профессий.

— Вот-вот, в этом и заключается ваша ошибка. В вашем списке наверняка наберется с полсотни профессий, которых вы вообще не отыщете на Земле! А Игорь Горин сможет делать все эти пятьдесят видов работ и, если понадобится, еще десять. Таким, как он, цены не было лет двести назад, когда все делалось вручную. Он родился слишком поздно. То есть как раз в самое время для Венеры. Поэтому-то я и считаю, что вы должны идти от рекомендаций знающих людей, а потом уже обращаться к электронным статистикам.

— И упустим людей, которых никто не догадался рекомендовать, — спокойно возразил Ольсен. — Например, вас. Очевидно, лучше сочетать оба способа. Но вернемся к Игорю Горину. Сам-то он захочет работать на Венере?

— Ах, он сам не знает, чего хочет. Это такой романтик! Знаете, из породы мечтателей.

— Романтик? — поразился Ольсен.

После ухода Лыкова он раздумывал некоторое время. В первый раз в жизни он ощутил отсутствие романтики в человеке как известный недостаток: равнодушие Лыкова к поездке на Венеру почему-то задевало его.

Игорь Горин оказался худощавым человеком с длинным лицом, свободной прической; что-то от поэта или художника действительно ощущалось в его облике. Но он не сочинял стихов и не писал картин, а разговаривать мог только о механизмах. Игорь был из тех людей, что при поломке любой машины не обращаются в Бюро замены, чтобы прислали новую, а сами с наслаждением погружаются в мир ее механизмов и не успокоятся до тех пор, пока не найдут причины неисправности и своими руками не устранят ее. Клад для любой экспедиции! И, разумеется, готов лететь на Венеру или куда угодно хоть сегодня.

Расставшись с Гориным, Ольсен с огорчением констатировал, что первый человек, зачисленный им в состав научной станции, оказался самым настоящим и неисправимым романтиком, — в этом не оставалось ни малейшего сомнения. Он говорил о машинах так, как не всякий поэт говорит о возлюбленной. Впрочем, не будь он таким, подумал в утешение себе Ольсен, он не знал бы так машины. А главное, подобного склада человек, конечно, сможет придумать выход из любого трудного положения, в котором могут очутиться сотрудники станции со своими многочисленными механизмами, — находить выход из безвыходных обстоятельств для него сущее удовольствие. А на Венере такой работы, наверное, хватит.

Но зато уж Ольсен твердо решил привлечь в экспедицию самого Лыкова.

Приходил Варгаш, рекомендованный Коробовым. Это был работник Биологической защиты, ветеран этой службы, один из тех, на чьих плечах лежал огромный труд по преобразованию мира микробов на нашей планете. Глядя в лицо Варгаша, с сухой кожей, обожженной в тропиках и продубленной морским ветром, в ясные голубые глаза, спокойно взирающие на мир, Ольсен чувствовал перед собой бойца, закаленного, бывалого, готового идти на любую опасную операцию — без ненужного риска, обдуманно и расчетливо, но и без страха. На Венере, где опасности подстерегают на каждом шагу, где любая лужа полна неведомых существ и даже воздух кишит невидимыми представителями незнакомой человеку жизни, там такому человеку, как Варгаш, есть возможность применить свои способности и навыки, ставшие для него уже чертами характера. Коробов умеет подбирать людей, ничего не скажешь.

Следующего кандидата раскопали секретарь с «Элеонорой». Все-таки удивительно остроумно устроена машина, неутомимо ведущая летопись жизни каждого обитателя Земли. Лыков ее недостаточно оценил. О многих людях мы ничего не знаем, пока не затребуем те или иные деловые сведения о них. И тут оказывается, что скромнейший человек, никогда словом не обмолвившийся о себе, совершал когда-то чуть ли не Геракловы подвиги. Или что известный ученый вне своей специальности — единственный на Земле человек, который владеет редчайшей профессией, даже название которой знают немногие, а изучил он ее просто так, для интереса, и оказывает услуги обществу, когда оно в них нуждается. Многое может рассказать «Элеонора» — бесстрастная и точная, как всякая математическая машина.

Человек, предложенный вниманию Ольсена «Элеонорой», принадлежал к редкому в наши дни племени бродяг и непосед. То ли остатки инстинкта кочевых народов вдруг пробудились в его крови, то ли ненасытное любопытство гнало его по белу свету и не позволяло засиживаться подолгу на одном месте, но он действительно исколесил весь земной шар. Его видели тропики, умеренные области, полярные зоны; он опускался на дно глубочайших впадин океана, работая там на бурении скважин; он дежурил на высокогорных станциях, выполняя в одном лице обязанности всего персонала, он прокладывал знаменитую Меридианную дорогу, строил Лунный город, чистил вулкан Везувий — легче перечислить то, чего он не делал, чем все разновидности его занятий. К тому же он обладал завидным характером, легким, веселым — дружелюбие переполняло его сверх края. По виду это был щупленький, похожий на семечко одуванчика человек и так легко передвигавшийся, словно его и правда поддерживал в воздухе парашютик. Звали его чрезвычайно коротко: Ив.

Побеседовав с ним, Ольсен быстро понял, чем будет полезен в составе экспедиции такой неугомонный человек. Он, конечно, не успокоится, пока не перепробует по крайней мере половины из двухсот пятидесяти профессий, которые нужны на Венере. Значит, в случае необходимости он сможет заменить там многих.

Каждый день являлись кандидаты. Список Ольсена рос.

Все участники Восьмой экспедиции попросились работать в первой смене научной станции на Венере, и с их желанием согласились. Теперь, кроме Коробова, Ольсен все чаще видел в своем бюро огромного Нгарробу — как уверяли журналисты, единственного представителя Земли, способного поспорить силой с обитателями Венеры, маленького изящного Гарги из Индийской академии и всегда спокойного Сун-лина, который сам про себя говорил, что в глубине души он не менее пылок, чем Нгарроба, но просто лучше владеет собой.

Закончился конкурс на лучший проект здания станции на Венере. Плановое бюро отобрало три из них для осуществления в натуре. После испытания на полигоне лучшая из трех станций будет отправлена по прямому назначению на Венеру, остальные займут место в Музее Неосуществленных Проектов.

Все шло как нельзя лучше, но Ольсен все чаще и чаще испытывал беспокойство.

Сборка всех трех типов зданий научной станции для Венеры на полигоне двигалась полным ходом. Сто двадцать специализированных заводов изготовляли оборудование. Ракетный институт заканчивал конструирование трех образцов грузовых космолетов и одного пассажирского.

Все шло явно хорошо, но беспокойство не покидало Ольсена. Не то чтобы у него возникло предчувствие чего-то плохого. Он не знал таких ощущений. Но Ольсен все время ждал какой-нибудь неприятности. Не могло же все идти гладко. Так не бывало еще ни разу. Он был уверен, что «что-нибудь» случится.

Конечно, коэффициент случайности на нашей планете сейчас очень низок: нет никакого сравнения с прошлыми временами. Но чем более удаляется человек от родной планеты, тем резче возрастает этот опасный коэффициент. И, вероятно, риск непредвиденных осложнений сохранится, пока человек будет все так же неутомимо штурмовать неведомое.

И тут случилась эта история с ураганом. Он пронесся над полигоном, где стояли три станции, предназначенные для отправки на Венеру, разрушил здание, построенное в форме кольца, другое — в виде исполинского куба — опрокинул, а третью станцию — целый квартал пластмассовых домов, соединенных трубами-коридорами, — поднял как связку бубликов и забросил в океан.

Смятение еще не улеглось, когда Коробов объявил, что он очень рад приключению. Ураган воссоздал условия, сходные с теми, с которыми не раз и не два столкнутся обитатели станции на Венере. Инженеры пришли к выводу: если бы «Лабиринт», как назвали третий вариант станции, не просто лежал на бетонном полигоне, а его закрепили на якорях, как это и будет на Венере, никакой ураган ничего бы с ним не сделал.

Тогда Ольсен решил, что это вовсе не тот злосчастный случай, которого он опасался. Тот еще придет.

Между тем подготовка экспедиции продолжалась в нарастающем темпе. Новехонькие корабли сходили с конвейера и поступали в обкатку. Уже минуло три года с тех пор, как Контроль безопасности запретил выпуск нового типа кораблей в космос без предварительного опробования их на трассе Луна — Земля после нескольких промахов грузовых ракет, а главное, трагической гибели «Марса-11» с людьми.

Ночью Ольсена разбудили. Наблюдатели Пулковской обсерватории обнаружили яркую вспышку в созвездии Девы. Одновременно дальние локаторы доложили, что потеряли корабль N_78, который вели в полете от Земли к Луне. Затем пришло сообщение с Луны, что семьдесят восьмой не прибыл на космодром, где его ожидали. Одновременно Луна запрашивала подтверждения прибытия корабля N_76 на космодром «Африка». Локаторы «Африки» донесли, что семьдесят шестой не входил в зону полей наведения.

Ольсен сразу понял, что вот он, этот роковой случай. Конечно, «что-то» произошло с ракетами. Слишком много их участвовало в игре — и они были новых типов. Случай любит как раз такие ситуации.

Случилось невероятное. Корабли столкнулись. Первое столкновение в космосе за всю историю человечества. Пока люди пытались осознать этот факт, в космос согласно расписанию ушли два новых корабля — с Луны и с Земли. Все ждали: не столкнутся ли и они?

Немедленно был созван Совет по межпланетным путешествиям. Заседание в Зале Совета открылось у большого экрана, вернее у нескольких экранов, соединенных друг с другом. Один за другим люди, находившиеся в самых разных местах системы Земля — Луна, появлялись на экранах, взволнованные происшедшим. Все уже все знали. Председатель совета, единственный, кто находился в комнате по-настоящему, предоставил слово главному космонавту Дорджи. Тот назвал одиннадцать возможных причин столкновения. Нарушение режима работы двигателей и в результате — замедление или ускорение хода корабля, выход из строя или порча какого-либо прибора управления, отклонение корабля от заданной орбиты вследствие встречи с метеоритом и т.д. и т.п. — причин хватало. Самым необъяснимым оставалось — почему корабли не разминулись автоматически. Ведь они снабжены рулями, связанными с локаторами. Конечно, мог выйти из строя и какой-нибудь из этих механизмов. Но две неисправности сразу исключались.

Разговор шел довольно беспредметный, пока инженер главной испытательной станции Сорокин не сделал сенсационного сообщения. Он заявил, что испытываемые корабли оказались жертвами чрезмерной точности полета. Удобные для обкатки трассы сходились временами в пространстве вследствие обращения Луны вокруг Земли. Да и линии сообщения Земля — Луна образовывали сложную паутину вблизи Земли и Луны. Поэтому проходящим обкатку кораблям (они, разумеется, испытывались без людей) был дан приказ не отклоняться от заданного маршрута больше определенной величины. Но что значит дать приказ автомату?

Так сблокировать механизмы и подвести такое напряжение к приборам управления, чтобы оно пересиливало все другие токи, все другие электрические мысли или ощущения, если можно так выразиться, откуда бы они ни поступали. Другими словами, от механизмов управления кораблем потребовали слепого выполнения приказа. И те повиновались «не рассуждая».

Сорокин нарисовал возможную картину того, что случилось. Встреча в космосе произошла на максимальной точке отклонения семьдесят восьмого от своей орбиты. Встречный корабль просигнализировал, что берет в сторону, и изменил курс. А семьдесят восьмой, вместо того чтобы уклониться в противоположную сторону, продолжал лететь прямо. Механизм управления не мог сработать иначе, так как приказ запрещал отходить от маршрута дальше нормы. В космосе все решают секунды, часто их доли. Упущенный для начала маневра момент может означать невозможность его выполнить. Оба корабля проскочили свои критические точки, а на близком расстоянии поворот равносилен аварии. Вероятно, были экстренно включены тормозные и поворотные двигатели — могучие корабли от этого закувыркались, подобно электромобилям при резком торможении на полном ходу, и уже, как камни, по инерции полетели навстречу друг другу.

Что поднялось при этих словах Сорокина! Один за другим люди, толпившиеся на экранах, требовали слова. И было отчего волноваться. Впервые на Венеру отправлялось столько кораблей почти одновременно. Конечно, ни одни из них в полете не повторит маршрут другого. Вылетаете ли вы через день, через час или хотя бы через минуту после вашего товарища, вы идете уже совсем другой дорогой — другая длина, другая кривизна, другие скорости на отдельных участках, все другое, только место посадки то же самое. Но вблизи Венеры пучок трасс сходится, и проделавшие долгий путь корабли прибывают вовсе не с теми интервалами, с которыми они стартовали. Здесь возможны столкновения, если будет допущена малейшая ошибка. И вот одно столкновение уже произошло, и, главное, где? На трассе Земля — Луна, где существуют станции наведения и локаторы, которых нет на Венере. Весь замысел операции «Венера-9» был поставлен под сомнение.

Больше всех волновались, конечно, представители Контроля безопасности.

— Вы хотите высадить на Венере людей, — говорили они, — а потом обрушить на их головы град грузовых кораблей. Люди должны разгружать их и отправлять обратно, слыша над головой свист все новых прилетающих грузовозов и видя, как они шлепаются вокруг с возможными, «допустимыми» отклонениями от орбиты.

— Чтобы корабли не столкнулись в полете, — возражали им, — их нужно снабдить особо высокочувствительными и быстро реагирующими устройствами, отклоняющими их друг от друга при малейшей угрозе чрезмерного сближения.

— Такие «шарахающиеся» корабли, — объявляли другие, — гораздо опаснее обыкновенных, идущих себе спокойно по заданному маршруту. Нужно просто точнее рассчитать и скрупулезно соблюдать эти маршруты.

— Такая точность, — сомневались некоторые, — в настоящее время не может быть достигнута: тому доказательство — столкновение на обкатной трассе. Ведь до сих пор все космические полеты производились так, что вблизи Земли и Луны одновременно много кораблей не находилось. Возникла совершенно новая проблема, и современная техника к этому не готова.

— Что же делать? — спрашивали четвертые.

— Отложить полет на три с половиной года или на четырнадцать лет, — отвечали пятые, — когда техника обеспечит стопроцентную удачу.

Председательствующий уже дважды уменьшал изображение людей на огромных экранах, иначе все желающие высказаться не уместились бы. Кажется, один только Ольсен сохранял спокойствие. Такой шум бывал и прежде, когда в игру вступали обстоятельства, не предусмотренные первоначальным планом. Ольсен понимал, что операция все равно должна состояться, и, конечно, в назначенный срок, иначе ее действительно придется отложить на годы. Он внимательно слушал всех. И соображал: что же нужно сделать? Он не мог позволить себе фантастические домыслы, представлять живые картины падающих на людей грузовых кораблей, столкновения в космосе и прочее. Его задача — сделать так, чтобы ничего этого не произошло.

И все умолкли, когда он попросил слова.

— Было бы недостойно людей, — сказал он, — если бы мы отказались от полета в ближайший допустимый срок только вследствие того, что техника в данный момент не вполне готова. Техника — наша гордость, наша сила, это то, что обеспечило нам практический доступ к другим мирам, и считать ее несовершенной настолько, чтобы отложить надолго экспедицию, нет никаких оснований. Значит, все дело во времени. Его мало, но вспомните, что каждая наша минута по заложенным в ней возможностям соответствует по крайней мере суткам сто лет назад. В наших руках сделать это время еще более емким. Итак, я предлагаю…

Ольсен сделал паузу, обвел взглядом экраны, с которых на него смотрело множество глаз (сам Ольсен сидел в своем бюро, перед экраном на стене против письменного стола), и продолжал:

— Первое: послать на Венеру специальные, особо точным образом нацеленные ракеты — станции наведения. Изготовить их с тройным запасом. Те, что попадут в цель наиболее верно, послужат для работы, остальные мы выключим. Станции наведения обеспечат правильную посадку всех прибывающих кораблей. Второе: корабли должны прибывать по графику разгрузки и садиться на максимально удаленных друг от друга концах посадочного поля — этим мы обеспечим безопасность людей. Третье…

Ольсен перевел дух, но голосом совершенно твердым закончил:

— Ввиду особой сложности операции я прошу руководство ею поручить мне. Я должен прибыть на Венеру первым и покинуть ее последним, когда улетят все корабли. Но так как мне чрезвычайно важно быть и на старте — абсолютная точность всех операций на старте имеет решающее значение, — я прошу разрешить мне использование сверхскоростного полета.

На людей, подключившихся к Залу Совета своими блок-универсалами, смотрело с экранов лицо Ольсена: плотно сжатые губы, высокий лоб, светлые, почти прозрачные глаза. Нет, его решение не было порывом романтика. Он пришел к нему на основе трезвого расчета. Смелость, грандиозность идеи, ее головокружительная фантастичность — все это не подлежало даже рассмотрению. Так исключается все конкретное при математическом абстрагировании. Остается чистая логика.

Это была уже самая настоящая сенсация. Миллионы людей следили за ходом заседания. И холодок пробегал по спинам даже самых смелых, самых закаленных. Сверхскоростной полет человека в космосе… Этого еще не бывало!

Ольсен мог бы еще многое припомнить из этой эпопеи. Впрочем, она еще не закончилась.

Ольсен словно очнулся. Он замечает, что Григорян смотрит на него с удивлением. Лирические паузы не в духе руководителя «СК». Ольсен окончательно возвращается к сегодняшним делам и спрашивает о прицельных ракетах.

Сорокин с испытательной станции и еще два инженера объясняют, как удалось решить самую сложную проблему — самонаведения. Вся «начинка» этих кораблей, весь их груз состоит из навигационного оборудования. Собственно, у них ведь единственная задача — правильно сесть. Это как бы гигантские вымпелы-ориентиры, забрасываемые на другую планету. Они будут подавать сигналы главному флоту.

Для прицельных ракет отведен отдельный космодром. Они стоят на просторном плато. К ним не разрешено приближаться никому. Исполинские тела укрыты чехлами. Тщательно настроенные, выверенные особым способом, они оберегаются от всяких внешних воздействий. Только приборы ведут за ними непрерывное наблюдение. В рассчитанный момент чехлы будут сброшены, и станции наведения первыми откроют навигацию. Сорок восемь часов спустя будут стартовать пассажирские корабли. А спустя еще сутки начнут отправляться в космос грузовые ракеты.

Остается осмотреть еще одно сооружение. Его, собственно, нельзя даже назвать космодромом. Здесь не стоит, а лежит на наклонной эстакаде всего одна ракета. Она не похожа на все другие корабли. Очень длинная, напоминающая сильно увеличенную иглу. В нижней ее части — пояс из множества цилиндров. Она взлетит при помощи этих вспомогательных ракет по касательной, а затем включатся основные двигатели. Многоступенчатые ракеты когда-то проложили путь в космос, и этот принцип человек сохранил в испытательных кораблях, с помощью которых стремится достичь максимальной скорости. Ракета, на которую смотрят сейчас люди, предназначена для рекордов. Человек в ней еще не летал. Теперь полетит Ольсен. Его предшественниками были собаки, кролик и обезьяна. Никто из них не вернулся на Землю или на Луну. Новейшая сверхскоростная ракета еще не умеет возвращаться. Она никогда раньше не садилась на другие планеты. Эта сделает первую попытку.

Почему Контроль безопасности согласился на этот скоростной рывок в космос? Не только потому, что доводы Ольсена показались убедительными. Сыграло роль и другое соображение: сверхскоростной снаряд способен достичь Венеры и на большем ее удалении от Земли. Значит, если расчеты инженеров оправдаются и полет пройдет удачно, а конструкторы убеждены в этом, то в экстренном случае на Венеру могут быть впоследствии посланы люди и до истечения трех с половиной лет. Соображение веское! Тридцать семь человек в случае нужды смогут получить помощь с Земли.

Ольсен думает о том, что произойдет, если расчеты инженеров не оправдаются. Тогда это долговязое сооружение здорово его подведет. Конечно, по правилам полагается сначала испытать ракету в посадке без человека. Но нет времени. Да и не первый день человечество занимается конструированием космических снарядов.

Ольсен смотрит на часы. Еще много работы. Не все корабли загружены. Некоторые грузы прибывают в самый последний момент. Проклятая астрономия! Нет возможности заблаговременно, не спеша, все обстоятельно подготовить и тысячу раз проверить. «Техника отстает, — думает он. — Новейшие корабли привязаны к твердым орбитам, как и самые первые. Когда-нибудь будет же человек летать, когда захочет и куда захочет?!»

Они спускаются вниз. Ольсен садится за стол, вызывает заводы.

Вот он, наконец, долгожданный миг! «Невиданная по масштабам межпланетная операция!», «Первое постоянное поселение людей на Венере!», «Космический флот стартует!» Заголовки и сообщения газет и радио подчеркивают значимость события. Телепередачи показывают во всех деталях этот исторический шаг человечества. Когда-нибудь этот день будет занесен и в анналы венерианцев.

Ольсен с ближайшими помощниками — на командном пункте в Лунограде. На экранах они видят сразу все, что происходит в их огромном хозяйстве.

То с одного, то с другого космодрома стоявший с краю корабль вдруг трогался с места: не сразу набирая высоту, он висел некоторое время в пространстве, окутанный клубами дыма и пыли, потом с быстро возрастающей скоростью устремлялся ввысь. Огненный султан был виден и после того, как сам корабль исчезал. Он уменьшался, превращался в светлую точку и таял.

— Тридцать четвертый идет по курсу, — докладывала Пулковская радарообсерватория.

— Приборы показывают отклонение тридцать пятого — три десятитысячных, — сообщала станция приема радиодонесений на Луне. — Отклонение уменьшается, — добавляла она. — Тридцать пятый идет по своей орбите.

Ольсену не приходится даже шевелить пальцами. Он сидит и смотрит. Слушает, потом вызывает ведущего инженера по космонавтике:

— Почему корабли не сразу ложатся на маршрут? У половины отклонения в самом начале.

— Это предусмотрено, — успокаивает его мягкий голос. — Прицеливание прямо с места старта очень трудно. Тем более на такой дистанции. Мы усилили управляющие полетом устройства. Так вернее. Наши «пули» летят тем точнее, чем ближе к цели. Что вы волнуетесь? — добавляет инженер уже неофициально. — Ведь пристрелочные ракеты вышли на орбиты очень точно. Они подведут корабли к месту посадки. Лишь бы те не вышли из зоны наведения. Но этого не может случиться.

Ольсен все же волнуется. Сейчас, когда он почти ничего уже не может предпринять, он начинает испытывать нечто вроде лихорадки. Тот самый Ольсен, которого назначили на этот пост за несокрушимое хладнокровие и выдержку! Только работа может вернуть ему нормальное состояние. И он уходит в тысячи дел, готовя каждый корабль к отправке как родного сына. Конечно, это уже второстепенные заботы. Вроде: «Застегни воротник, а то простудишься!» Главное определено. Железный график действует, и корабли в заранее разработанном порядке то там, то здесь срываются в космос. Он словно стоит у гигантского конвейера, движение которого не в силах изменить.

Первыми после прицельных ракет ушли пассажирские корабли. Люди улетали весело, счастливо возбужденные, довольные предстоящим делом, тем, что выбор пал на них. Меньше всего они думали об опасностях в полете. Там, на Венере, да. Глаза их разгорались от предвкушения неизведанного, с которым они встретятся на нехоженых тропах далекой планеты. В пути же все пройдет как надо. Ведь тысячи людей готовили ракеты, рассчитывали и регулировали каждый винт.

— На ребят Ольсена можно положиться!

О, сколько раз он слышал эту фразу! Ольсен чувствует, как испарина выступает у него на лбу. Слабость? Ощущение ответственности знакомо ему. Может быть, просто устал.

Корабли уходят в космос…

Восьмой день группа Ольсена, да и он сам не отлучаются от своих рабочих мест. Отдых, чтение, спорт, беседы на посторонние темы — ничего этого они не знают. Только сон: три часа в сутки, строго регламентированные, контролируемые электрическим прибором. Без сновидений, без мыслей — полный отдых мозгу. Они сами точно находятся сейчас в ответственнейшей экспедиции.

…Корабли уходят в космос.

— Все в порядке! Все в порядке! Все в порядке? — радируют, сообщают, доносят со всех сторон. Это все итоги работы, проделанной дружным коллективом «СК».

Пустеют космодромы. Поредевшие ракеты торчат, как обелиски, как памятники человеческому устремлению вперед. И чем больше кораблей уходит с космодромов, тем спокойнее на душе Ольсена. Инженеры «СК» успевают проанализировать старт первых, чтобы внести какие-то изменения в технику отправления последующих.

Последний грузовоз берет старт. Все испытывают облегчение: этот уже не сможет выкинуть никакого номера. На крайний случай в распоряжении организации «СК» есть запасные корабли с тем же грузом горючего.

Ольсен совещается с товарищами и принимает решение: все запасные грузовозы с горючим послать на Венеру. Зачем держать запас на Луне? Вдруг не дойдет до цели или совершит неудачную посадку как раз корабль с горючим. Или часть горючего, предназначенного на обратный путь, подвергнется изменениям за те три с половиной года, что будет храниться на Венере. Пусть лучше запас будет там.

Все. Теперь Ольсен абсолютно спокоен.

В таком состоянии он покидает командный пункт. Неплохо немного размяться. Он выключает механизм движущейся ленты и идет по коридору. Ему кажется в этот миг, что забота об экономии сил людей на Луне доходит до смешного. Точно какой-нибудь местный Ольсен постарался.

…Проходят сутки. И снова он шагает, но теперь уже не спеша, наслаждаясь, точно смакуя каждое свое движение. Нескоро ему придется так работать ногами: в сверхскоростной ракете никаких удобств — по сравнению, конечно, с теми комфортабельными кораблями, на которых улетела Девятая. Испытательная ракета только в самый последний момент приспособлена для перевозки человека. Даже маршрут ее, подготовленный давно, изменили лишь частично.

В вестибюле вокзала он выпивает, не торопясь, бокал лунного коктейля. Ощущение радости жизни обрушивается на него, как дождь. Ему хочется танцевать. Все отлично!

Провожающие окружают Ольсена. Все хотят пожать ему руку, сейчас, пока это еще можно сделать по-земному, ощутив теплоту человеческих пальцев. Григорян, Сорокин, Алик, во взгляде которого Ольсен читает нескрываемое восхищение… Кажется, в глазах этого мальчика он, Ольсен, выглядит сейчас героем — по всем законам юношеской романтики.

Все садятся в лунолет. Конечно, приходится надевать скафандры. Кратковременное путешествие в недалекое прошлое. Что поделаешь! Лунолет мчится рывками, подпрыгивая на невидимых ухабах. Взбрыкнув в последний раз, он как вкопанный останавливается у эстакады. Лифт поднимает всех на узенькую площадку с перилами в виде решетки.

Нужно пройти по ней вдоль ракеты, уложенной на эстакаде, туда, к головной части. Спутники Ольсена осторожно ведут его, словно он какое-нибудь хрупкое создание. Он кротко выслушивает последние предостережения, последние наставления. Ольсен улыбается. За этот полет отвечают другие — вот эти милые сердечные люди, что так беспокоятся и явно волнуются. Это первый в его жизни полет, который его лично совершенно не беспокоит.