Глава 27

Новый период в жизни Александра Ивановича Стародымова начался год назад, с обычной поездки в столицу. По дороге в аэропорт у служебной «Волги» спустило колесо. На замену его ушло неожиданно много времени, опытный шофер нещадно матерился и ничего не мог понять. То начинали прокручиваться в ступице шпильки, то срезалась гайка. Кое-как прикрутив колесо, они двинулись дальше, но тут же попали в длиннющую пробку, объехать которую не было никакой возможности. В аэропорт они поспели как раз, чтобы полюбоваться на улетающий самолет.

Поднявшись совсем немного, «Ту-154» внезапно клюнул носом вниз, и на глазах у сотен человек врезался в серый бетон и взорвался.

Это было ужасно. В пламени сгорело больше сотни людей. Те, кто видел этот .адский огонь, не забудут его уже до конца своих дней.

Но один человек, наблюдавший этот местный Армагеддон, внезапно ощутил всю суетность и хрупкость человеческой жизни. Всю обратную дорогу из аэропорта Александр Иванович молчал, а затем велел водителю остановить машину у городского храма и первый раз в жизни переступил порог церкви. Ему повезло, настоятель — отец Андрей оказался человеком мудрым. Он доходчиво объяснил «бургомистру», что все то, что ему довелось увидеть на поле аэродрома, не что иное, как предупреждение небес.

— Господь не зря останавливал вас во время пути, — проникновенно вещал он.

— Из всех грешников, должных лететь на этом борту, он выбрал только вас, потому что понял, что душу вашу еще можно спасти. Надо только к этому стремиться, надо понять смысл существования вашей души в этом бренном мире, понять, что не так было в вашей жизни, и христианским смирением искупить грехи.

И Стародымова повлекло в лоно церкви с неудержимой силой. Может быть, отец Андрей и перестарался, он просто хотел приобщить еще одного выгодного прихожанина, но почти ежедневные встречи мэра с духовником заставили и самого попа приналечь на духовные книги в поисках истины, столь настойчиво требуемой новообращенным сыном Божьим.

Валентина новую ипостась мужа восприняла если не с радостью, то по крайней мере спокойно. «Может, хоть перестанет шляться по бабам», — думала она, стоя с мужем на воскресной службе и с благостным выражением лица осеняя себя крестным знамением. Позже она, большим удовольствием съездила на Валаам, а затем по собственной инициативе и в знаменитую Киево-Печерскую лавру. Но в отличие от мужа ее религиозность была наносной, поверхностной. И когда ее сын оказался в сложном положении, а попросту преступником, все благостное и божественное перестало для Валентины существовать, забылись Заповеди и поиск истины. Надо было любыми путями спасать сына от наказания! В силу вступил единственный, почти животный материнский инстинкт.

Именно Валентина Павловна настояла на том, чтобы муж во всем согласился с решением остальных родителей великосветских подлецов прикрыть дело Орловой.

Все рассуждения бургомистра о грехе содеянного их любимым чадом и неизбежности наказания воспринимались Валентиной с яростью растревоженной кобры. Когда муж все же подчинился ее истерикам и сын уехал на Канары, она успокоилась и занялась своими прежними привычными делами и благоустройством семейного гнездышка.

Каково же было изумление Валентины Павловны, когда, вернувшись домой, она застала мужа стоящим на коленях перед иконой. Александр Иванович настолько истово молился, что она поняла: случилось нечто непоправимое.

В отсутствие Валентины Стародымова разбудил самый обычный телефонный звонок. Бургомистр сразу узнал голос Вадима Гусева. Именно он был инициатором посвящения господина мэра в дело Ольги Орловой. Гусь рассчитывал посадить первого администратора города на короткий поводок шантажа, но он не учитывал, не принимал во внимание внезапную искреннюю религиозность мэра. Вот и сегодня он позвонил для того, чтобы еще раз оповестить мэра о том, скольким он будет лично ему, Гусеву, обязан.

— Да, Стародымов слушает, — прохрипел бургомистр со сна.

— Это Вадим.

— Какой Вадим? А, Вадим, и что вы хотите?

— Хочу немного вас просветить о проделанной работе. Оказалось, что нас снимали на видео.

— Что снимали? — не понял мэр.

— Нашу вчерашнюю дружескую встречу, через окно, с дерева.

— И что? Кто это делал?

— Делали это несколько ментов из хозяйства Мамонова, а снимала некая Елена Брошина, ну вы ее хорошо знаете, — сказал Гусев, намекая на благосклонное отношение Стародымова к журналистке.

— Да?

— Точно. Ну, так вот, мы успели подсуетиться: пленка эта изъята, а сама Брошина уже ничего не расскажет.

— Как?! — закричал Стародымов, вскакивая. — Что значит — не скажет?

— А то и значит. Ушла в мир иной, не без нашей помощи.

Он говорил что-то еще, но бургомистр не слышал, он бессмысленно уставился в стену. За свою жизнь он имел связь со многими женщинами, но только две из них сумели разбередить в нем чувство, которое романтики называют любовью. Когда-то давно это была молоденькая Валентина Прошкина, ставшая впоследствии женой, а четыре года назад это же чувство в нем разбудила журналистка Елена Брошина.

Получив отпор, Александр Иванович почувствовал себя школьником, неудачно ухлестнувшим за студенткой-практиканткой. Может быть, это и сыграло свою роль, но Стародымов после отставки стал уважать Брошину. В последнее время господин мэр ни разу не сталкивался с проблемой преодоления «женских бастионов». Больше приставать к Елене он не решился, хотя всегда помнил о ней и при коротких встречах чувствовал прежнее волнение и тягу к этой красивой, яркой девушке. И вот теперь ее нет, и в этом в огромной степени виноват он сам.

«Это кара Божья, — решил Стародымов, опускаясь на колени перед иконой. — Я убил ее собственными руками, не покарав родного сына за чудовищный грех. Если этот грех так и будет висеть надо мной, то погибнут все, кто мне дорог».

— Саша, что случилось? — пролепетала Валентина, пытаясь заглянуть в лицо мужа. Но тот не обращал на нее никакого внимания, лишь губы продолжали двигаться, прорываясь словами молитвы. Наконец Стародымов поднялся с коленей, казалось, он был спокоен, а взгляд полон решимости.

— Я оборву эту нить преступлений, — сказал он. — Я сейчас же иду в прокуратуру.

— Зачем?

— Затем, что я должен понести наказание за свои грехи. Я признаюсь во всем: в том, что воспитал убийцу, что покрыл преступников. Искупить это можно только страданием.

— А как же наш сын?

— При чем тут сын? Мы виноваты в том, что воспитали это чудовище, и Господь не простит нам этого.

Бургомистр повернулся было, чтобы уйти, но Валентина Павловна резко развернула его лицом к себе и закричала:

— Ты что, с ума сошел?! Ты хочешь, чтобы наш ребенок сел в тюрьму?!

— Да! — резко выкрикнул мэр. — Он тоже должен искупить свой грех! Но его грех ничто по сравнению с моим! Господь уже указал мне на мои ошибки, но я не внял ему…

— Ты дурак, — оборвала мэра жена. — Ты совсем рехнулся со своей религией.

В то время как наш сын может сесть в тюрьму, ты думаешь о какой-то ерунде. Ты знаешь, что такое тюрьма, ты понимаешь, что Петруша не может там находиться?!

— Что значат страдания физические по сравнению со страданиями души. Он искупит свои грехи и очистится…

— Я тебя не пущу, я тебя никуда не пущу!

Она встала, закрывая собой дверь, но Стародымов только усмехнулся и, развернувшись, пошел в другую сторону, в спальню. Валентина увидела, что он вытащил свой парадный костюм и неторопливо, тщательно начал одеваться. Вот тогда первая леди города и метнулась к телефону.

— Он сошел с ума, — повторила Валентина Павловна. — Он хочет пойти в прокуратуру и рассказать все про — наших детей и эту девку.

— Точно свихнулся, — пробормотал Мамонов, ошалевший от такого неожиданного поворота дел. — Это он серьезно?

— Вполне. Сейчас одевается.

— Он, может, пьяный? — предположил подполковник.

— Нет, абсолютно трезвый.

— Это хуже.

— Да он сдвинулся на своей религии, ты бы слышал, что он тут нес!

— Я уже слышал это вчера.

— Миша, что же нам делать, ведь наших детей посадят, ты понимаешь это?! — она уже кричала в телефонную трубку, а из глаз текли слезы.

— Тихо! Во-первых, не кричи, дай подумать.

"Позвонить Гусю, сказать, чтобы тот послал людей и убрал старого придурка.

Но это долго, прокуратура в двух шагах от его дома. Да и надо еще найти человека, который согласится пойти на такое дело, все-таки не кто-то, а сам мэр. Тут нужна решимость…"

— Миша, ну сделай хоть что-нибудь! Надо его как-то остановить!

«Как?! — подумал Мамонов. — Кто его может остановить?»

Но тут в голову ему неожиданно пришла совсем простая мысль.

«Только жена и сможет его остановить».

— Валя, у вас где-то был пистолет? — спросил Мамонов.

— Да, есть, небольшой такой.

— Найди его:

Не понимая, зачем это нужно, Валентина метнулась к стенке, открыла бар и начала в нем рыться, нещадно вышвыривая на пол шкатулки с украшениями, папки с документами. Наконец она нашла то, что искала.

В шкатулке с палехской росписью лежал небольшой пистолет, «ПСМ», приобретенный Стародымовым года три назад по совету того же Мамонова. Взяв пистолет, она вернулась к телефону и, тяжело дыша от волнения, спросила:

— Я нашла его и что теперь?

— Возьми его в левую руку, ты ведь левша?

— Да. Взяла.

— Там сзади, с тыльной стороны, есть такой выступ. Отожми его назад.

— Отжала…

— Теперь слушай. Стрелять лучше в висок, желательно один раз. Можно в сердце, но это хуже, можно промахнуться, и он будет еще долго жить.

Наконец до Валентины дошло, на что ее толкает Мамонов.

— Так ты… предлагаешь мне убить Сашу? — запинаясь, спросила она.

— А что, разве есть другой выход? — спокойно спросил Мамонов. — Ты же говорила, что ради сына способна на все. Я тебя прикрою, изобразим это все как самоубийство или, наоборот, как убийство по заказу претендентов на кресло мэра.

Главное, ты не бойся. Сделаешь . это, я приеду, и все будет хорошо.

— Нет, я… я не могу вот так, сразу! . — Можешь! — Мамонов говорил жестко и уверенно. — Ты все можешь! Потому что любишь своего сына. Разве не так?

— Да… — слабым голосом сказала она, впадая в транс от слов подполковника. — Я сделаю.

Дверь спальни открылась, и Александр Иванович Стародымов, в черном парадном костюме, строгий и решительный, прошел мимо жены в прихожую. Он даже не посмотрел в сторону Валентины, не увидел в ее руках оружие. А та словно окаменела — стояла с телефонной трубкой в одной руке, с пистолетом в другой.

Она слышала, как звякнула обувная ложка, — муж надевает ботинки, сейчас уйдет.

И лишь когда щелкнул замок входной двери, Валентина кинулась вперед, закричав во все горло:

— Саша!

Стародымов остановился на пороге, обернулся на вопль жены.

Та быстро пробежала через прихожую, вскинула пистолет двумя руками и, почти вплотную приставив его к виску мужа, со всей силы нажала на спусковую скобу указательным пальцем. Бургомистра отбросило в сторону, громоздкое тело начало заваливаться вправо и, упершись в дверной косяк, сползло на пол.

Пальцы не подчинялись Валентине Павловне, она с трудом разжала их, выпустила пистолет, и тот мягко шлепнулся на упругий линолеум. Подойдя к телу, она потянула его за плечо и, когда оно полностью завалилось на пол прихожей, закрыла входную дверь. После этого Валентина вернулась в комнату, подняла телефонную трубку и, нисколько не сомневаясь, что ее по-прежнему слушают, сказала:

— Я сделала это.

Глава 28

Когда на милицейском «уазике» увезли арестованных, ставших заплывшими от побоев лицами похожими на разъевшихся бурятов, Колодников начал думать, что делать дальше. Он решил загнать в ангар «ауди», оставив автомат в багажнике, и прихватить лишь пистолет Мысина. Но вторая машина, старенький патрульный «жигуленок», неожиданно сдохла и никак не хотела заводиться.

— Она еще по дороге начала барахлить, а сейчас и искра пропала! — чуть не плача объяснял водитель.

Андрей разволновался. Его не оставляло ощущение, что в его отсутствие в городе происходит что-то не то. Это можно было назвать как угодно: предчувствием, интуицией, в душе он рвался в город со страшной силой.

— И как же нам отсюда выбираться? — спросил он Пашу. Тот, как всегда, невозмутимо пожал плечами, и кивнул в сторону «ауди»:

— Только на ней.

Майор покосился в сторону их трофея. Это, конечно, выходило за все рамки уголовно-процессуальных мероприятий, по идее машину надо было отдать в руки бригады криминалистов, те бы сняли все отпечатки пальцев, зафиксировали все вмятины и наличие оружия.

Но сейчас в городе творилось нечто напрочь ломающее все устоявшиеся нормы и каноны делопроизводства. Кроме того, у них на руках остался еще один человек — преступник, нуждающийся в срочной медицинской помощи, неудачливый Шурик Медведкин.

— А ты на ней уедешь? — спросил Андрей.

— А почему бы и нет?

Колодников, несмотря на свои сорок прожитых лет, так и не научился водить машину. Своей не было и, как он шутил, с его зарплатой никогда и не будет. А вот Пашке от отца осталась древняя «копейка», над которой Зудов трясся, как над ребенком.

— Ну что ж, давай снимем ее для протокола на камеру, а потом поедем, — велел Колодников капитану и обратился к водителю «жигуленка»:

— Давайте принесем этого несостоявшегося утопленника.

Погрузив Шурика на заднее сиденье, оперативники разместились в иномарке, повозились, устраиваясь на непривычно удобных сиденьях, потом Паша долго рассматривал панель управления, тронул «ауди» с места осторожно, словно сел за руль впервые. Выехав на проселок, он немного освоился и начал потихоньку прибавлять скорость, а когда выбрались на шоссе, и совсем разогнался под сотню.

— Ну, как тачка? — спросил Андрей.

— Зря я на нее сел, — вздохнул Зудов.

— Почему?

— Ездил и ездил бы себе на своей «копейке», а теперь есть с чем сравнить.

— Ну ладно уж, подумаешь, какая-то вшивая «ауди». Ты сильно-то не гони, машина для тебя новая, как бы не влететь куда.

Чтобы как-то отвлечь Пашку от грустных мыслей, Андрей решил похвалить его:

— Ты сегодня у нас вообще как Дантес, такую дуэль в ангаре устроил.

Зудов покосился на майора и поблагодарил:

— Спасибо, брат, что с Гитлером не сравнил. Это Винт за Пушкина у тебя пошел, да?

"Ну вот, обиделся, — подумал Колодников. — И потянул меня черт за язык!

Что-то я действительно не то ляпнул, нашел с кем сравнивать".

— Ладно уж, молодец — это ты, — примирительно сказал Паша. — Я бы ни за что не стал отвлекать на себя внимание. Это ж надо, стоять под пулями в полный рост.

Колодников вспомнил, как он впал в ступор, и ему стало не по себе.

Оказалось, что его трусоватую заторможенность сочли за геройство. Кашлянув для приличия, он решил перевести разговор на другое.

— А знаешь, с чем были те бочки, за которые ты прятался? — спросил он капитана. — Я потом качнул их, оказалось — с бензином.

— Здорово, как только на воздух не взлетели, — покачал головой Пашка. — Дураком я был, дурак есть, дураком и подохну.

«Тьфу, черт! Опять что-то не то ляпнул!» — выругал себя Андрей и, чтобы окончательно отвлечься, спросил:

— Как ты думаешь, что сейчас Гусь делает?

— Гусь? А черт его знает… Хотя нет. Знаешь, какая у него сейчас первая проблема?

— Какая?

— Ольга Орлова.

— Да, это верно. А вторая — кассета. Не зря ведь Мамонов около видиков топтался. Они ведь не дураки, поняли, что та кассета, которую Ленка везла в Железно-горек, только фрагмент записи.

— И значит, сейчас они попытаются ее уничтожить.

— Почему уничтожить? — опешил Андрей..

— А потому что найти ее в той куче — невозможно.

— Как это Ты ее уничтожишь, когда там полно народу и все менты?

— Ну, ведь когда-нибудь они разойдутся.

Колодников удивленно посмотрел на Павла и приказал:

— Ну-ка, поддай-ка газку. Плетешься, как на кобыле, ей-богу!

Они уже мчались по улицам города, когда ожил динамик мобильной рации.

— Всем постам, горит квартира по улице Ленина, дом сорок пять…

— Ковчугина! — одновременно воскликнули оперативники.

Когда они остановились у знакомого дома, там уже вовсю вкалывали пожарные.

Из окон квартиры на третьем этаже вырывались мощные языки пламени. Среди шума, криков погорельцев и суетившихся пожарных Колодников нашел самого старшего, майора, и, ухватив его за рукав, представился:

— Майор Колодников, уголовный розыск. Это квартира нашего сотрудника, люди в ней были?

— Пока неизвестно, мы недавно прибыли.

— Поджог?

— Судя по запаху бензина, да.

Колодников хотел спросить что-то еще, но в этот момент подъехал милицейский «жигуленок», и первым из него вылез человек, которого Андрей меньше всего ожидал увидеть, — хозяин квартиры, Михаил Ковчугин. Он был в форме, без фуражки, лицо лейтенанта было бледным, а глаза на нем казались неестественно темными. Михаил, пошатываясь, сделал несколько шагов, но потом как-то обмяк и начал оседать на землю. Упасть ему не дал один из ближайших его друзей, капитан Могильнов, рослый малый с роскошными мушкетерскими усами.

— Врача, быстро! — рявкнул он.

Машина «скорой помощи» оказалась на месте пожара, так что ждать не пришлось. Колодников пробился через толпу к Могильнову, тронул его за плечо.

Капитана он знал хорошо, и, по его мнению, он был свой в доску, хотя и старше Ковчугина и по возрасту, и по званию, но на повышение не пошел. Капитан частенько перебирал горячительного, и тогда его непременно тянуло на подвиги, вроде мордобоя или битья посуды в ресторане. Так что место заместителя командира роты досталось Ковчугину, но Могильнов после этого не перестал с ним дружить.

— Алексей, кто оставался в квартире? — с тревогой-спросил Колодников.

— Мишкины родители. Мы поехали в морг, из Железногорска привезли тело Елены, а их решили оставить дома, у тети Ани снова прихватило сердце, вернулись, а тут такое…

Капитан кивнул в сторону окон, из которых с бешеной силой рвалось пламя.

— Это поджог, — сказал Колодников. — В подъезде воняет бензином, как на заправке.

— Кому это было нужно?

— Ленка сняла одну веселую компанию, за это ее и убили.

— Убили?! — не поверил своим ушам капитан.

— Да. Столкнули с дороги вот этой «ауди», — Андрей кивнул в сторону машины. — Вмятину на крыле видишь? В машине мы нашли Ленкину камеру. Но она везла только часть записи, а в квартире находилась кассета со всей записью.

— И кто это сделал?

— А ты не догадываешься?

Могильнов думал недолго. Хранить секреты в своей профессиональной среде, дело неблагодарное.

— Мамонов?

— И Гусев.

Лицо капитана закаменело, а Колодников продолжал:

— Алексей, сейчас Мамонов может пойти ва-банк, он попытается уничтожить все улики против него, натравит на нас банду Гуся. Надо потихоньку попробовать изолировать гусевских братков.

— Как?

— Любой ценой!

Могильнов кивнул:

— Хорошо, сделаем. Сейчас лично проедусь по городу, поговорю с ребятами, рацией пользоваться не буду.

Он оглянулся:

— Узнаю только, что там с Мишкой.

Но Ковчугин уже стоял на ногах и слабо отбивался от врачей.

— Что с ним? — спросил Могильнов.

— Сердечный приступ, а в больницу ехать не хочет, — пожаловался фельдшер.

— Не поеду, — подтвердил лейтенант. Он все-таки вырвался из рук докторов и пошел в сторону подъезда.

— Мы ему вкололи успокаивающее, но у меня есть подозрение, что у парня может быть инфаркт, — сказал врач. — Ему обязательно надо в больницу, необходимо обследование. С сердцем шутить нельзя.

— Доктор, какой покой?! — взорвался Могильнов. — Он потерял самых близких и дорогих людей — жену и родителей.

Капитан оглянулся на группу сослуживцев, махнул им рукой и крикнул:

— Присмотрите за Мишкой, а мне надо прокатиться по городу.

В это время и «ауди» с оперативниками отъехал от места пожара и направилась в сторону больницы.

— Да, Мамон обрубает все хвосты. С кассетой его прищучить не удалось, — обреченно сказал Колодников.

— Почему? — спросил Павел.

— Как почему? Ее просто нет, она теперь не существует в природе.

— А вот это ты зря.

Зудов полез в нагрудной карман и извлек из него компактную кассету, размером не больше обычной аудиокассеты.

— Вот она, та самая.

— Откуда ты знаешь, что это она? — ошеломленно спросил Колодников.

— А я когда проводил тетю Аню в спальню, то увидел там камеру, помнишь, эту, призовой «Кэнон»?

— Ну.

— Я взял ее, прокрутил назад, просмотрел. Она. Понимаешь, чтобы переписать на обычный формат, с камеры записываешь на видик. Ленка так и сделала, и кассета осталась в камере. А с собой она взяла другую, ту, что мы нашли в «ауди».

— И как же ты ее взял? — ошеломленно спросил Андрей, вертя в руках бесценный вешдок.

— Да просто попросил разрешения у тети Ани. Сказал, что это оперативная съемка. Вот и все.

— Какого ж ты хрена раньше молчал!? — взорвался Андрей.

— А когда мне было говорить?! — Зудов стал похож на обиженного ребенка. — Тут с Андрюхой эта история закрутилась, потом ангар, теперь этот пожар. Кто знал, что они на такое пойдут, — Павел мотнул головой назад, где синели последние языки пламени.

— Да, это я тоже как-то упустил из виду. Не думал я, что они осмелятся. Но выхода, с другой стороны, у них не было. Вот уж воистину — «сжигать мосты».

Они подкатили к приемному отделению, выгрузили счастливого — оттого, что живой — Шурика и, дав соответствующие инструкции дежурному врачу, вернулись к машине.

— Знаешь, что теперь самое главное? — спросил Колодников.

— Что?

— Найти Астафьева и эту пока везучую мисс Кривов. Мамонов и все эти сволочи пойдут до конца.

Этой же проблемой с полудня занималась группа людей, предельно далеких от правоохранительных органов. Получив от Мамонова адреса родственников Орловой и Астафьева, Гусев отправил на поиски Ольги и Юрия пятерых своих качков.

Возглавлял их парень по кличке Базар. Когда и по какому поводу она прилипла к нему, никто уже и не помнил, но этот самый Базар как раз отличался редкой неразговорчивостью, если и говорил что-то, то голос его напоминал скрежет ржавого замка.

К четырем часам дня они объехали две трети адресов. Остановив свой «БМВ» около одного из панельных домов, Базар достал список и прочитал:

— Дом семь, квартира пять. Пылева Анна Ивановна, тетка этого летехи.

Валите.

— Петруха, может, ты один сходишь? — обратился один из пассажиров к своему соседу. — У меня уже ноги гудят. По этим этажам, как муравьи, туда-обратно, и никакого толку!

— Ты че, Каша, совсем офонарел? Кто с моей рожей поверит, что я друг мента? Она меня как увидит, наоборот, сразу ментов вызовет.

В самом деле, свирепая физиономия Петрухи, с перебитой переносицей, оттопыренными ушами и многочисленными мелкими шрамами, не располагала к доверию.

— К тому же, что я ей «петь» буду? Еще ляпну по привычке «гони баксы, падла», и хана.

Петруха специализировался по части ежедневных поборов на местных рынках, что не требовало от него особого дара красноречия. Вот Каша, это да, совсем другое дело. Высокий, с симпатичным лицом и живыми карими глазами, Валерик даже окончил три курса пединститута, но больше не потянул по причине острой любви к большим деньгам и полного отсутствия желания трудиться на благо воспитания подрастающего поколения. Охота к легкой наживе привела его к прозаическому ограблению в подъезде, а затем и к небольшому, как начинающего грабителя, сроку. После отсидки он подался под крыло сначала Антоши, а потом и Гуся. Язык у Валерика был подвешен что надо, разговорить, войти в доверие — это был основной профиль его работы. А кличку он получил не со зла, каши в его рту как раз не наблюдалось, просто фамилия у него была такая — Кашин.

— Хера препираться, прервал диалог двух «интеллектов» Базар. — Все валите, я здесь вас жду. Если что — бегом в тачку.

Подельники нехотя покинули салон.

— Забодала эта бодяга, как дураки, по квартирам ходим, — поделился один из гусевских «пехотинцев» по кличке Бабочка, невольно оглядываясь через плечо на оставшегося в машине старшого. — А этот боров, если что — смоется, а нам путевка на нары.

— Не бухти, Серега, сглазишь. Ничего тут сложного нет.

— Ага, Шурика этот козел, тот, которого мы ищем, с дерева снял только так.

Свинореза, говорят, тоже он замочил.

У квартиры они разделились, один остался этажом ниже, двое поднялись наверх и остановились между этажами, а Каша надавил на кнопку звонка квартиры номер пять. Вскоре из-за двери донесся старческий голос:

— Кто там?

— Тетя Аня, это друг Юрия, у вас его случайно нету?

Щелкнул дверной замок, в дверях показалось сморщенное старушечье лицо:

— Какого Юрия?

— Как какого, — опешил Каша. — Астафьева.

— А, Юрика! — обрадовалась старушка. — Внучка моего двоюродного. Нет, его здесь нету. Давно он у меня не был, с самых праздников. А ты кто такой будешь?

— Я его коллега, в милиции вместе работаем.

— А что ж ты его дома не ищешь?

— Да нету его дома, сказали, он куда-то к родственникам уехал, а к кому — никто точно не знает. А его срочно на работу вызывают, начальство рвет и мечет.

Старушка захихикала:

— Да как же, будет он тебе со мной, старухой, сидеть. Он сейчас, поди, по девкам где-нибудь носится, хвост задрав. Его дело молодое.

— Ну, может, и так. У вас телефона нет?

— Нет, касатик.

— А попить не вынесете, такая жара сегодня.

— Сейчас, сейчас.

— Если можно, похолодней.

Старушка засеменила на кухню, оставив входную дверь открытой. Каша сделал два длинных бесшумных шага вперед, осторожно заглянул в спальню, потом в зал.

Отсюда было слышно, как старушка сливает из крана теплую воду, стараясь угодить странному гостю. Валерик вернулся, когда хозяйка показалась в коридорчике с большой литровой кружкой воды.

— Вот спасибо, вы меня просто спасли! — обрадовался нежданный визитер и, не отрываясь, залпом осушил вместительную тару. Шумно отдуваясь, он начал прощаться:

— Ну спасибо, до свидания, всего хорошего.

Последние слова Валерик произнес преувеличенно громко, искоса глянув вверх. Это было заранее оговорено, если бы он сказал «прощайте», то парни вмиг бы сбежали вниз и, ворвавшись в квартиру, перестреляли бы всех находившихся в ней людей. Это было просто и ясно, но эти тупорылые быки уже два раза срывались и при слове «до свидания», и только находчивость Каши помешала им выполнить свою киллерскую работу. В первый раз он просто успел сам захлопнуть дверь перед носом удивленных хозяев, а во второй — втихаря показал кулак своим туповатым подельникам.

Все четверо вернулись, в машину, и Каша, усаживаясь, пожаловался:

— У меня скоро, как у кита, фонтан из носу попрет! Уже ведра два воды в себя влил, не меньше. Давай-ка приткнемся где-нибудь в сторонке, отольем.

— Купи памперс и смело писай в штаны, — пошутил Базар. Эта была самая удачная его шутка за весь день, а может, и за всю жизнь, так что все четверо откровенно заржали над словами эрудированного собрата. Тот сплюнул в окно «БМВ» и спросил:

— Много там еще адресов?

— Четыре.

Каша выругался и поделился своими планами:

— Так, если вы мне не найдете туалет, то я вам сейчас изображу все здесь, без памперса, в лучшем виде. В луже сидеть будете!