V

В ту ночь Марк почти не спал. Он лежал на постели, глядя на луч лунного света, проникающий сквозь узкое окно высоко в стене. Луп похрапывал, лежа на спине. Другой мальчик, Корв, лежал свернувшись под поношенным одеялом и что-то бормотал во сне. До сих пор они едва обменялись несколькими словами о своем прошлом. Возвратившись с Форума, Луп рассказал Марку, что он родился в доме Цезаря и был рабом всю свою жизнь. А от Корва он слышал, как его бедные родители еще младенцем продали сына ланисте – учителю и начальнику гладиаторов. Но надежды ланисты сделать из него гладиатора не оправдались: мальчик сломал ногу и стал хромым. Ланиста продал его работорговцу, а тот привез мальчика в Рим, где Флакк купил его для работы на кухне.

Мысли Марка перекинулись на другое. С тех пор как он увидел Децима и Термона возле Дома сената, у него в голове царило смятение. На некоторое время его первоначальный план попросить помощи у Помпея был вытеснен отчаянным желанием отомстить Дециму – выследить и убить его.

Постепенно гнев Марка утих, и он задумался о том, с какой целью сборщик налогов прибыл в Рим. Если он поддерживает Красса, который, в свою очередь, является союзником Цезаря и генерала Помпея, то положение стало сложнее, чем раньше. Разве может Марк обратиться к Помпею с просьбой найти мать и осудить Децима за их похищение, если сборщик налогов тесно связан с важным союзником Помпея? Помпей никогда не примет сторону Марка против столь влиятельного человека, как Красс.

Хотя Марка приводил в отчаяние новый поворот событий, мальчик понимал, что это дает ему возможность узнать, где держат его мать. Если ему станет известно, где в Греции находятся фермы Децима, он сможет найти ту, на которую отослали его мать. Но внезапно он осознал горькую реальность своего положения. Он всего лишь раб. И узнает он или нет, где находится его мать, это все равно не поможет ее освободить. К тому же ясно, что у Помпея есть более серьезные вещи для размышления. С чего бы ему помогать Марку?

Противостояние в Доме сената показало Марку, насколько разъединены влиятельные семьи в Риме. Из всего, что он видел и слышал сегодня, было понятно, что сенат расколот политиками, дерущимися за власть и любовь толпы. Больше всего Марка поразило то, как Цезарь злоупотребил своим влиянием, намеренно оскорбив своих противников. Ему явно нравилось рисковать. Хотя Марк мало что понимал в римской политике, ему казалось, что такие люди представляют опасность и для себя, и для тех, кто следует за ними.

Марк повернулся на бок и закрыл глаза. Мысли его блуждали, и вдруг он понял, что думает о Порции. На протяжении всего этого долгого периода у него не было друзей ближе ее. Сначала он боялся последствий разговора с ней наедине, потом стал мечтать о том, чтобы проводить с ней больше времени, раз уж он теперь ее телохранитель. Но первым делом он должен завершить свое обучение. Интересно, будет ли оно тяжелее и опаснее, чем в школе гладиаторов Порцинона? Одно было ясно: на улицах столицы Марка поджидает такая же опасность, как и на арене с волками.

Снова и снова прокручивая в голове ситуацию с Крассом, Помпеем и Децимом, Марк так и не нашел решения и спустя несколько часов бесплодных размышлений наконец уснул.

– Проснись, Марк, соня ты этакий! – закричал Фест, ударив Марка дубинкой по плечу.

Было очень больно. Марк отпрыгнул и выставил вперед дубинку, готовый парировать следующий удар. Он не обиделся на такое обращение. В конце концов, Фест учил его выживать, к тому же сегодня утром Марк был медлительным, как никогда, – сказывалась бессонная ночь. Но все-таки решение было принято: выждать какое-то время, пока не станет ясно, как Децим вписывается в мир Цезаря. И тогда Марк решит, как действовать. Мальчик снова сосредоточился на бое, зная, что эти навыки понадобятся ему, чтобы защищать Порцию.

– Вот так, – удовлетворенно кивнул Фест. – Намного лучше. Марк, всегда будь начеку. Ты не можешь позволить себе медленно реагировать на улицах. Напасть могут с любой стороны, в любое время. И если твои зрение и слух не будут острыми как бритва, то потом может оказаться слишком поздно что-либо предпринимать.

Еще не закончив фразу, он снова взмахнул дубинкой, на этот раз направив ее по широкой дуге в другое плечо Марка. Это был очевидный прием, и Марк инстинктивно сделал движение, чтобы заблокировать удар. Фест тут же вскинул дубинку, и она, просвистев в воздухе, готова была опуститься на голову Марка. Но мальчик упал на одно колено и вскинул свое оружие так, что вместо головы дубинка Феста ударила по рукоятке дубинки Марка.

– Молодец, – похвалил Фест, отступая и опуская оружие.

Они снова находились в небольшом дворе, где Фест тренировал своих людей.

– Когда ты вне стен дома, эта дубинка будет первым оружием, которое ты сможешь использовать в драке. Ножи будут заткнуты у тебя за пояс или спрятаны под туникой. Они бесполезны, если на тебя нападут внезапно. Они только на тот случай, если у тебя будет время вытащить их. Или когда ты сам нападаешь либо готовишь ловушку. Понял?

– Да, господин.

– Конечно, дубинку можно использовать и иным образом, – продолжал Фест, крутя вышеупомянутым орудием над головой. – Только идиот или неумелый боец будет просто размахивать ею во все стороны.

Он опустил дубинку и вдруг сделал ею резкий выпад вперед, но в последний момент оттянул назад, так что дубинка лишь слегка коснулась груди мальчика. Как его и учили, Марк даже не моргнул. Тавр однажды сказал, что бой между гладиаторами наполовину выигран, как только ты пристальным взглядом заставишь противника опустить глаза. Фест одобрительно хихикнул:

– Вероятно, хозяин был прав: ты прирожденный воин. При правильном обучении и при условии, что ты проживешь достаточно долго, когда-нибудь ты сможешь стать отличным гладиатором.

У Марка при этой мысли застыла кровь в жилах. Последнее, чего он хотел, – это драться с другим человеком до смерти, просто чтобы доставить удовольствие кровожадной толпе. Два раба, один против другого, ради удовольствия своих хозяев!

Внезапно его охватило неприятное ощущение: ему показалось, что у него за спиной кто-то стоит и наблюдает за ним. Он быстро оглянулся, но увидел только потрескавшуюся штукатурку стены. Тем не менее он почувствовал присутствие чего-то или кого-то, и по его спине пробежал холодок. Может, это была тень его отца, его настоящего отца – Спартака. Что он подумал бы о своем сыне, работающем на одного из самых влиятельных людей в Риме, на человека, олицетворяющего все, против чего его отец боролся?

Молчание затянулось, и Марк заметил, что Фест с раздражением смотрит на него. Он быстро вспомнил последние слова наставника и торопливо прокашлялся:

– Да, господин. Я надеюсь стать победителем, которым Цезарь будет гордиться.

Фест улыбнулся:

– Вот это правильно, парень. У тебя есть амбиции. Мне это нравится. Но амбиции – это лишь малая часть пути к величию. Гладиатору нужны сила, самодисциплина и мастерство, а эти качества приходят только при абсолютной преданности делу. Тебе ясно? Коротких путей нет.

Марк кивнул, и Фест сказал:

– А теперь вернемся к уроку. Очень важно, чтобы ты полностью овладел дубинкой, прежде чем начнешь охранять хозяйку Порцию. Если тебе не удастся защитить ее, хозяин заставит тебя заплатить за это жизнью, можешь быть уверен. В таком случае что ты теряешь? Если тебе придется драться, чтобы спасти ее, ты должен быть готов умереть.

– Да, господин. Я понял, – торжественно кивнул Марк.

Перед его мысленным взором на мгновение предстала картина: он спасает Порцию от каких-то безликих нападающих. Он тут же отбросил это видение.

– Конечно, драка – это последнее средство, – продолжал тем временем Фест. – Бегство – всегда первый и лучший вариант. Телохранитель не должен думать как солдат. Если есть выбор между дракой и бегством, ты всегда выбираешь бегство и выводишь того, кого защищаешь, из опасной ситуации. Но если дело доходит до драки, помни, что ты можешь использовать конец дубинки, чтобы ранить противника, и всю длину дубинки, чтобы поколотить его.

Он резко ткнул концом дубинки в стену рядом с плечом Марка, так что во все стороны полетели осколки штукатурки.

– Посмотри.

Марк повернулся и увидел в стене углубление, от которого в разные стороны расходились трещины. Он ясно представил, какое повреждение может нанести такой удар живой плоти.

– Предположим, это лицо человека или его грудь, – сказал Фест. – Если тебе удастся ткнуть его в глаз, это ослепит его, а может быть, и убьет. В любом случае он будет выведен из строя. Удар всей дубинкой рассечет мышцы и может сломать кости, но это грубый способ, к тому же неэффективный. Всегда старайся как можно быстрее закончить бой. Там нет ни зрителей, которым надо понравиться, ни славы, которую надо завоевать. Просто поскорее закончи драку и как можно быстрее отведи хозяйку Порцию в безопасное место.

Остаток дня они практиковались с дубинками. Фест не жалел для Марка болезненных ударов. Сжав губы, Марк продолжал постепенно совершенствовать технику, пока не научился блокировать почти каждый удар и предвидеть движения учителя. К концу дня он даже стал сам наносить Фесту удары, не обращая внимания на занозы в порезах и не жалея силы на удары концом дубинки.

Наконец Фест закончил урок, потирая запястье, по которому пришелся резкий удар Марка. Он неохотно кивнул мальчику:

– Ты быстро учишься. Завтра мы перейдем к палке. Теперь марш на кухню. А ночью хорошо выспись. С рассветом мы начнем.

VI

Уже наступили сумерки, когда Марк пришел в помещение для рабов и без сил упал на постель. Он потрогал болезненные места на руках и груди, куда Фест наносил ему удары, и поморщился. Впереди его ждал еще не один синяк. Он лег на спину и закрыл глаза. Ему очень хотелось оказаться на своей удобной кровати на ферме, где в соседней комнате спали его мать и Тит. Свободным бегать по земле отца и играть с Цербером. Он даже скучал по тем дням, когда помогал пастуху собирать коз, а потом сидел и следил за ними, а Аристид что-то напевал, устроившись в тени оливкового дерева. В то время это казалось Марку скучным занятием, но как это было мирно – он даже не понимал тогда своего счастья.

Звук шаркающих ног и бормотание нарушили его сон, и он открыл глаза. Резко поднявшись, он увидел две тени, идущие мимо него в дальний конец комнаты.

– Извини, – прошептал Луп, – не хотели будить тебя.

Марк повернулся к ним, облокотившись на локоть:

– Поздно ложитесь. Что случилось?

– Флакк, вот что, – проворчал Корв. – Он заставил нас мыть пол в кладовой. Крысы везде нагадили. Казалось, никогда не очистим.

– Поэтому и меня привлекли, – добавил Луп.

– Но не тебя, Марк, да? – недовольным тоном сказал Корв. – Кажется, ты у нас особенный. Ты на хорошем счету у хозяина. Счастливчик.

Марк проигнорировал его насмешку:

– Все равно я раб, как и вы.

– Есть разные рабы, – возразил Корв. – Рабы для кухни, как я, писари, как Луп, и другие, как ты.

– Чем я отличаюсь? – спросил Марк.

– Ты тренируешься быть защитником хозяйки Порции, так?

– Да, и что?

– А то, что тебя кормят лучше, чем нас, и ты в любимчиках у хозяина. У таких, как мы, все по-другому. Мы работаем на кухне от рассвета до ночи и позже, если у хозяина гости. Я сомневаюсь, что он вообще знает, что я существую, и поэтому я никогда не получаю ни малейшей награды. Вот в чем разница между нами.

– Из того, что я слышал, – прервал его Луп, – Цезарь намерен сделать из тебя гладиатора, когда ты подрастешь.

– Я уже гладиатор, – ответил Марк.

– Ты? – засмеялся Корв. – Ведь ты еще мальчишка. Как ты можешь быть гладиатором?

– Я проходил обучение в школе гладиаторов в Капуе.

– Ты хоть раз проводил бой? – спросил Луп и сел на постели, обхватив колени. – На арене?

– Один раз.

– Какой это был бой?

Марк немного помолчал, вспоминая тот момент, когда он ступил на малую арену Порцинона и прошел по ней, чтобы представиться богатым римлянам, заплатившим за частное представление. Четыре пары взрослых – и два мальчика, отобранные для боя до смертельного исхода. Память так отчетливо представила картину, что он снова ощутил ужас, дрожь в руках и ногах, тошноту и липкий пот на лбу, хотя день был холодный. Наверху, на трибуне, римляне смеялись, что-то жевали, делали ставки. Он вспомнил, что Цезарь был занят разговором с соседом и ответил на приветствие Марка и его противника Феракса пренебрежительным взмахом руки. Там же была и Порция, хотя в отличие от других в ее глазах была жалость. Потом наступил момент, когда Марк встретился лицом к лицу с Фераксом, и сейчас он вспомнил лютую ненависть, вспыхнувшую в глазах молодого галла[3], когда тот произнес с презрением, что убьет Марка. Это был худший момент. Даже теперь мальчик вздрогнул.

– Какой это был бой? Я никогда в жизни так не боялся, – тихо сказал Марк. – Нет слов, чтобы описать это. Радуйтесь, что вам самим не пришлось пережить это.

После небольшой паузы Корв фыркнул:

– Гладиаторы считаются сильными!

– Успокойся, – раздраженно прервал его Луп. – Марк смотрел смерти в лицо. Он знает.

– Тогда ему повезло. Если Фортуна улыбается ему, он или будет мертв еще до двадцати лет, или завоюет свободу. Не то что мы, друг мой. Мы родились рабами, и мы останемся простыми рабами до смерти. А то может случиться и так, что хозяин выгонит нас на улицу, чтобы мы сами нашли себе могилу. Наша жизнь – это живая смерть. Этот парень никогда не узнает такого.

Марк слушал этот обмен мнениями с растущим ощущением горечи. В отличие от этих мальчиков он был рожден свободным и жил свободным первые десять лет жизни. Он знал, чтo у него отняли, и каждый день чувствовал остроту этой потери. Он лег на живот и оперся на локти, чтобы лучше видеть ребят.

– Ты не надеешься на свободу? Даже не мечтаешь о ней?

– А зачем? – фыркнул Корв. – Я никогда не смогу купить себе свободу. Невозможно обратить на себя внимание хозяина тяжелой работой или преданной службой. Что бы я ни делал, ничто не изменит положения вещей. Эта клетушка, кухня и такие рабы, как ты, – это все, что я когда-либо узнаю в жизни. Единственное, что важно: никогда не поднимать головы и избегать порки.

– А ты, Луп? – спросил Марк. – У тебя тоже нет надежды?

Писарь помолчал, собираясь с мыслями.

– Надежда всегда есть. У меня имеется план. Я умею читать, писать, считать. Если я буду усердно работать как писарь Цезаря, в один прекрасный день он может меня наградить. Я знаю, другим в моем положении удавалось скопить достаточно денег, чтобы купить себе свободу. Если они сумели это сделать, тогда и я смогу.

– И что потом? – фыркнул Корв. – После того как всю жизнь пробудешь рабом Цезаря и заплатишь ему за свободу, что ты будешь делать?

– Я точно не знаю. Может, попытаюсь скопить достаточно, чтобы купить маленькую харчевню недалеко от Большого цирка. На скачках всегда есть голодные. Я смогу прилично жить и купить себе несколько рабов.

«Стоит ли надеяться, что рабство кончится, если сами рабы мечтают стать хозяевами?» Марк вздохнул и ничего не ответил. Он знал, что многие рабы думают так же, как Корв, не желают даже пошевелиться, если это сулит им дополнительные трудности. Но были и другие, скованные одной цепью, которые работали, пока не падали, не в силах даже думать о чем-то другом, кроме как выжить до завтра. Он не мог без содрогания думать о том, что именно такая судьба выпала его матери. Может быть, в конце концов, Брикс был прав. Из всех зол в мире рабство – наихудшее зло. Покончить с ним – вот за что стоит драться и умереть, если придется. Марк снова обратился к ребятам:

– Если вы оба так ненавидите рабство, то почему бездействуете?

– Что? – засмеялся Корв. – Неужели твои тренировки выбили из тебя все мозги? Мы же домашние рабы. Мы ничего не можем сделать, можем только терпеть.

– Вы могли бы бороться с этим, – сказал Марк тихо, на случай если в коридоре кто-нибудь подслушивает. – Вы не будете первыми рабами, которые выступят против своего хозяина. Это делали и раньше.

Наступило молчание, которое нарушил Луп:

– Ты имеешь в виду Спартака?

– Конечно.

– Думай что говоришь, – прошипел Луп. – Если Флакк услышит, тебя выпорют. И одни боги знают, что сделает Цезарь. Это ведь его друг Красс распял мятежных рабов вдоль Аппиевой дороги. Ты этого хочешь для себя, Марк?

Марк слышал об ужасном наказании, придуманном для рабов Крассом, нынешним союзником Цезаря и, очевидно, Децима тоже. Как бы ни восхищался Марк своим новым хозяином, он знал о его честолюбии и о тех людях, которых Цезарь называл своими друзьями. Он немного помолчал, прежде чем снова заговорить:

– А что, если бы Спартак победил? Вы могли бы делать все, что захотите, вы оба. Разве за это не стоит бороться?

– Может быть. Но Корв прав, мы ничего не можем сделать.

– Одни не можете, – ответил Марк, – но есть группы рабов в горах, те, кто выжил в мятеже, и те, кто бежал и присоединился к ним. Что мешает нам сделать то же самое?

– В чем смысл? – спросил Корв. – Зачем убегать и жить всю оставшуюся жизнь в какой-нибудь сырой пещере, постоянно дрожа от страха, что однажды тебя поймают и накажут? Если ты это называешь свободой, можешь бороться за нее сколько угодно.

– Но что, если появится новый лидер, который объединит эти группы рабов? – предположил Марк. – Такой человек, как Спартак? Кто-то, кто сможет научить их, как сражаться с римскими легионами?

– Спартак мертв, – отрезал Корв. – Нет никого, кто может заменить его. Рабов будут преследовать и уничтожать одну группу за другой. Вот в чем дело, мой друг-гладиатор. Но если ты такой умный, почему ты не станешь новым Спартаком, а? Прими вызов. Будь защитником угнетенных и положи конец самой великой империи в мире.

Он снова засмеялся. Смех был неестественный, неприятный.

– Я устал. И Луп тоже. Мы хотим спать. Держи при себе свои мечты, Марк.

Корв лег и свернулся под одеялом в калачик. Луп посидел немного, потом прошептал:

– А можно это осуществить? Другой мятеж? Сумеем ли мы победить в следующий раз?

Марк тяжело вздохнул:

– Я правда не знаю…

– Жаль, – пробормотал Луп. – Я хотел бы знать, что значит быть свободным.

Он лег и задышал ровно, потом захрапел. Марк понял, что ему опять будет трудно уснуть. Он повернулся на спину и уставился в потолок, задумавшись.

VII

К середине весны Марк научился применять все виды оружия, которыми Фест обязал его овладеть, прежде чем ему доверят жизнь Порции. Больше у него не появлялось возможности увидеть Помпея или узнать, какое место занимает Децим в политической жизни Цезаря. Марк был уверен, что влияние такого человека не может быть благотворным, но он не мог ни доказать что-то своему хозяину, ни убежать, чтобы самому заняться поисками матери. Он просто решил пока хорошо делать свою работу и надеяться, что Цезарь как-то наградит его и тем самым поможет его делу.

1

Консул – высшее должностное лицо Римской республики. В Древнем Риме каждый год избиралось два консула.

2

Древнеримский фут равен 29,6 см.

3

Галлы – так римляне называли кельтов, обитавших в Галлии (это примерно территория современной Франции, Швейцарии и Северной Италии).