Краткое жизнеописание

Архиепископ Феодор (в миру Александр Васильевич Поздеевский) родился 21 марта 1876 года в селе Макарьевское Ветлужского уезда Костромской губернии в семье священника Василия Поздеевского. Священнический род Поздеевских ведет свою историю с начала XVIII века. Окончил Костромскую Духовную Семинарию в 1896 г. и Казанскую Духовную Академию в 1900 г. со степенью кандидата богословия. Его наставниками в Академии были настоятель Седмиезерной Казанской Богородичной пустыни старец схиархимандрит Гавриил (Зырянов) и ректор Казанской Духовной Академии архимандрит, а с 1897 года епископ Антоний (Храповицкий), будущий митрополит и предстоятель Русской Православной Церкви Заграницей.

В этом же году был пострижен в монашество с именем Феодор, в честь великомученика Феодора Стратилата, и затем рукоположен во иеромонаха и оставлен профессорским стипендиатом по кафедре патрологии. В 1901–1902 гг. преподавал в Калужской Духовной Семинарии, в 1902–1903 гг. был инспектором Казанской Духовной Семинарии. В 1903 г. стал магистром богословия за работу «Аскетические воззрения преподобного Иоанна Кассиана Римлянина (пресвитера Массилийского)».

В феврале 1904 г. стал ректором Тамбовской Духовной Семинарии в сане архимандрита. Своей главной обязанностью считал повышение уровня духовного образования, воспитание духовных пастырей не только по форме, но и по содержанию, и самих горящих верою, и зажигающих настоящую веру в народе. Особое внимание уделял развитию в семинаристах умения говорить живую, доходящую до сердца каждого проповедь.

Был редактором «Тамбовских епархиальных ведомостей», газеты, которая во время смуты так называемой «первой русской революции» не только публиковала официальную церковную хронику, но и горячо откликалась на трагические события в стране, давала церковную оценку происходящему, объясняла, какие силы борются с монархическим устройством России и к чему это в результате может привести. В октябре 1905 г. архимандрит Феодор (Поздеевский) создал и возглавил в качестве председателя «Тамбовский Союз Русских Людей», который ставил задачу «содействовать мирному процветанию Отечества, основанному на единении православного и самодержавного Царя с православным русским народом». Союз через полгода насчитывал уже более 10 000 членов всех сословий, но, конечно, главным образом крестьян. В его ряды вступали целыми приходами во главе со священниками. Союз вел активную антиреволюционную работу в народе, выпускал разъяснительную литературу листки и воззвания. Во многом благодаря этой деятельности Тамбовская губерния и в то время не поддержала «всероссийскую забастовку» железнодорожников, и, видимо, не случайно именно на Тамбовской земле произошло мощное крестьянское восстание против большевиков, подавленное новой властью жесточайшими методами.

Ректор Семинарии активно боролся с революционными настроениями и в среде семинаристов, которая в то время была также сильно заражена, причем не только революционным, но даже террористическим духом. Был составлен список лиц, которые должны были быть убиты, среди них было и имя архимандрита Феодора. На его жизнь неоднократно совершались покушения.

19 августа 1906 г. архимандрит Феодор (Поздеевский) становится ректором Московской Духовной Семинарии. 19 августа 1909 г. – ректором Московской Духовной Академии. 14 сентября 1909 г. в Храме Христа Спасителя он был хиротонисан во епископа Волоколамского, викария Московской епархии. При своем наречении епископ Феодор сказал: «Мудрость мира сего теперь особенно восстает на разум Божий, и это есть главный идол современности. Многие ли принимают теперь Христа и христианство так, как они есть и открылись в святом Евангелии, предании церковном и самой Церкви?.. Опознать подделки Христа и христианства, различать верно «духов» – от Бога ли они – и составляет главную задачу современности для пастыря». Эта борьба с «мудростью мира» и «подделками христианства» и была одним из главных дел владыки всю жизнь.

Епископ Феодор (Поздеевский). 1910-е гг.

Предыдущим ректором Академии был епископ Евдоким (Мещерский), будущий возглавитель обновленчества, при нем сложился преподавательский состав.

В Академии царил дух либерализма и революционности. Основное внимание уделялось общественной жизни и вопросам так называемого «церковного реформирования». Студенты больше изучали Маркса, Энгельса и Каутского, чем отцов Церкви. О положении дел в Академии можно судить по словам владыки Феодора, донесенным до нас Алексеем Федоровичем Лосевым: «<Отец Павел Флоренский> – это почти единственный верующий человек во всей Академии! <…> Настолько все (профессора. — Ред.) захвачены наукой, немецкой, тюбингенской, что начинают комментировать текст Священного Писания – и разносят его до основания. <…> Получается в конце концов, что весь Евангелист состоит из одних вставок <…> В 1905–1911 годы вообще наказание Божие. Когда я стал ректором Академии и познакомился с тем, как ведется преподавание, со мной дурно было. Такой невероятный протестантский идеализм – хуже всякого тюбингенства». На лекции по психологии, например, профессор заявлял: «…никакой души нет, "мы изучаем явления психики", вульгарный материализм… тактильные ощущения… булавочки, иголочки, рецепторы, ощущения… Это не профессора Духовной Академии – это дураки Духовной Академии… Вот состояние развала накануне революции!»[1] Епископ Феодор и в Академии проявил себя как активный защитник святоотеческого Православия. Он считал, что Духовная Академия должна готовить настоящих духовных пастырей, а не просто светски образованных людей. Впервые в истории русских богословских школ он предпринял попытку читать курс аскетики, «науки о подвижничестве», целью которого было обучить студентов основам духовной жизни.

Лекции этого курса были изданы в 1911 г. в Сергиевом Посаде под названием «Смысл христианского подвига. Из чтений по пастырскому богословию».

Ректор Академии всеми силами боролся с современными ему «обновителями христианства». В то время среди интеллигенции были распространены «религиозные искания», но, как отмечал владыка Феодор в своей книге, все они «вовсе не желают принять христианство, как оно есть и было всегда, исторически, но желают в самом христианстве найти или, лучше сказать, выдумать некоторые новые пути для воплощения своего идеала в жизни и обновления чрез него жизни человеческой»; они далеки от понимания «смысла христианского спасения», главное для них «идея общественного блага», в основном эти «обновители» «стоят в стороне от православного учения Церкви». И главной задачей пастыря является вернуть своих пасомых на путь истинного, святоотеческого Православия, показать непреходящую глубину и ценность писаний святых отцов, их незаменимость для спасения души человека во все времена, в том числе и современные, объяснить пагубность отхода от их подлинно христианского взгляда на человека и смысл его жизни.

Епископ Феодор принимал деятельное участие в издании «Богословского вестника», одного из лучших богословских журналов. По его предложению редактором журнала с 1912 г. был о. Павел Флоренский. Программным направлением журнала было воцерковление науки: «Орган высшей церковной школы, «Богословский вестник», самым положением своим призывается к неуклонному служению, методами и орудиями науки, интересам Святой Церкви»[2]. Как приложение к журналу стали издаваться святоотеческие творения. Именно недостаточное изучение святоотеческого наследия епископ Феодор считал главной причиной упадка духовного образования.

Еще в период своего ректорства в МДС владыка Феодор был членом-учредителем «Кружка ищущих христианского просвещения в духе Православной Христовой Церкви», созданного его духовным сыном, известным церковным издателем и публицистом Михаилом Александровичем Новоселовым, в который также входили такие видные православные публицисты, философы и общественные деятели, как Ф.Д. Самарин, В.А. Кожевников, П.Б. и СП. Мансуровы, князья Е.Н. и Г.Н. Трубецкие, протоиерей Иосиф Фудель, священник Павел Флоренский, С.Н. Булгаков, В.Ф. Эрн, Л.А. Тихомиров и другие – то есть, можно сказать, православная интеллектуальная элита того времени. «Кружок» духовно окормлялся старцами Зосимовой пустыни схиигуменом Германом и иеросхимонахом Алексием. Цель, которую перед собой ставил «Кружок», – совершить поворот русской богословско-философской мысли на «забытый путь опытного Богопознания», путь святых отцов. О «Религиозно-философской библиотеке», издававшейся Новоселовым, главной задачей которой было также привлечь внимание к великому святоотеческому наследию, владыка Феодор отзывался, как о «струе чистой ключевой воды, пущенной в мутную воду современной ученой богословско-философской мысли»[3].

За время своего ректорства в Духовной Академии епископ Феодор воспитал целую плеяду архиереев, проявивших себя во время богоборческих гонений настоящими воинами Христовыми. Учениками и последователями владыки Феодора были будущие архиепископы (сщмч.) Иларион (Троицкий) и Варфоломей (Ремов), епископы (сщмч.) Григорий (Лебедев), (свт.) Афанасий (Сахаров), (сщмч.) Игнатий (Садковский), Варнава (Беляев), Валериан (Рудич) и многие, многие другие.

Позиция епископа Феодора вызывала яростное сопротивление у «прогрессивно настроенной» части академических преподавателей, некоторым из них пришлось уйти из Академии. Владыка Феодор заменял их преподавателями из монашествующих или в священном сане, близкими ему по духу, разделявшими его взгляды на то, каким должно быть духовное образование. После февральской революции либеральная профессура, разумеется, наконец добилась его увольнения с поста ректора.

Всероссийский съезд ученого монашества, проходивший в Московской Духовной Академии 7–14 июля 1917 года, избрал епископа Феодора своим представителем на Предсоборный Совет. Вскоре владыка Феодор был избран также делегатом на Поместный Собор Русской Православной Церкви.

1 мая 1917 г. епископ Феодор был назначен настоятелем Даниловского монастыря г. Москвы. Вместе с ним в Данилов пришли многие его бывшие студенты. Одной из главных задач владыка Феодор считал привлечение в монастырь ученой братии и создание иноческого братства монахов-подвижников, подлинных защитников Православия. Была создана и некоторое время существовала Высшая Богословская школа, ставившая себе целью «разработку богословия на строго церковном святоотеческом принципе и подготовку пастырей»[4].

О позиции владыки Феодора во внутрицерковной политике и его отношении к советской власти в то время можно судить по воспоминаниям архиепископа Леонтия Черниговского, в то время послушника, бывавшего в Даниловом монастыре, хорошо знавшего епископа Феодора и его окружение:

«В 1922 г. по послушанию я должен был ехать в Черемисский край к ссыльному духовенству для передачи собранной для них помощи. Проездом через Москву я остановился в Даниловом монастыре. Управлял им в то время архиепископ Феодор Волоколамский. Весь православный епископат и народ почитали его за принципиальность, бескомпромиссное и прямолинейное отношение к советской власти. Он считал, что до тех пор, пока Православная Церковь не получит право на действительно свободное существование, не может быть никаких разговоров с большевиками. Власть только обманывает, ничего из обещанного не исполняет, а наоборот, обращает всё во зло Церкви. Поэтому лучше бы было Святейшему Патриарху Тихону сидеть в тюрьме и там умереть, чем вести разговоры с большевиками, потому что уступки могут привести Православную Церковь, в конце концов, к постепенной ее ликвидации и смутят всех как в России, так и, особенно, за границей. Это было время, когда Святейший Патриарх был выпущен на свободу.

Архиепископ Феодор почитал и жалел Святейшего, но находился в оппозиции к нему. Несмотря на настойчивые просьбы Святейшего принять участие в патриаршем управлении, отказывался. Епископов, дискредитировавших себя в вопросах о «живой церкви», не принимал. Он мало верил в их покаяние. Принимались и часто жили в Даниловом монастыре епископы стойкие. Иногда число их доходило до 10 и более. Все, освободившиеся из тюрем или возвращавшиеся из ссылок, находили там приют. Братия состояла из людей идейных и высококультурных. Немало вышло оттуда епископов-исповедников. Строгая духовная школа владыки Феодора налагала на монастырь особый отпечаток. За исключением двух послушников, вся братия Даниловского монастыря стойко и достойно понесла свой исповеднический крест.

В эти годы монастырские храмы Даниловского, Донского, Симонова монастырей всегда были полны народу. Но уже чувствовалось, что всё это доживает свои последние дни…»[5]

Вокруг архиепископа Феодора возникла так называемая Даниловская группа близких по духу архиереев, твердо державшихся святоотеческих традиций и канонов Церкви, изгнанных властями и обновленцами со своих кафедр и нашедших пристанище в Москве, в Даниловом монастыре. В этот круг входили митрополиты Арсений (Стадницкий) и сщмч. Серафим (Чичагов), архиепископы сщмч. Серафим (Самойлович), Пахомий (Кедров), Гурий (Степанов), сщмч. Прокопий (Титов), епископы сщмч. Парфений (Брянских), свт. Амвросий (Полянский), сщмч. Дамаскин (Цедрик), сщмч. Иоасаф (Удалов), Валериан (Рудич) и др. Архиереи-«даниловцы» активно выступали против обновленчества и вмешательства государства в дела Церкви. «Даниловский Синод», как их еще называли, часто не был согласен со слишком гибкой, по их мнению, политикой Патриарха Тихона по отношению к обновленцам и советской власти, но тем не менее, когда в 1923 г. часть епископата, выступающая за переговоры с обновленцами, требовала от Патриарха Тихона отказа от патриаршества, как они считали, на благо Церкви, именно благодаря позиции архиепископа Феодора и других архиереев-«даниловцев» патриаршество было сохранено. Архиепископ Феодор считал, что «в Патриархе все спасение и что если Патриарха Тихона не будет, то власть не допустит вообще в Русской Церкви патриаршества, а без патриаршества для Церкви – крах»[6].

С 1920 г. архиепископ Феодор неоднократно подвергался арестам, поэтому управлял монастырем при помощи наместников, которых назначал из числа своих ближайших учеников – архимандритов Герасима (Садковского), Поликарпа (Соловьева), Стефана (Сафонова), Тихона (Баляева) и других.

26 июля 1920 г. был арестован за «антисоветскую агитацию» и осужден к высылке на Соловки «до конца гражданской войны», но, так как на Соловках, как было сказано в деле, «не было мест», отбывал в Таганской тюрьме. После освобождения вернулся в Данилов.

Видимо, этот арест владыки описан В.Ф. Марцинковским в книге «Записки верующего»[7]:

«Здесь были при мне митрополиты Кирилл Казанский, Серафим Варшавский (Чичагов), архиепископ Филарет Самарский, епископы Петр и Феодор Волоколамский (Поздеевский), Гурий Казанский, игумены Иона (Звенигородский), Георгий (Мещевский) [это будущий даниловский старец священноисповедник Георгий (Лавров). – Ред.], священники, далее обер-прокурор А.Д. Самарин, проф. Кузнецов…

"На прогулку!" – кричат сторожа в нижних коридорах.

"Выходи на прогулку!" – вторят надзиратели из разных этажей. Камеры отворяются. По железным лестницам из разных этажей спускаются заключенные. Идут простые люди, рабочие, военные. Там-сям виднеется фигура духовного лица. Вот митрополит Кирилл с величественной осанкой, с большой бородой, в серой рясе и фиолетовой скуфье, а там исхудалый, с темными впалыми глазами на строгом аскетическом лице – игумен Иона; наклонив голову идет епископ Волоколамский Феодор, черноволосый, с бледным лицом, с очками в черной оправе (это бывший ректор МДА). Поблескивая синими очками, низко сидящими на несколько коротком носу, спускается медленно по лестнице епископ Гурий Казанский <…>

Согласно желанию заключенных, богослужения были разрешены, и для них было отведено в тюрьме школьное помещение. <…>

Служит обычно митрополит Кирилл, обладающий величественной фигурой, высокий, с правильным лицом и широкой седой бородой. Сослужат ему епископы Феодор и Гурий. Тут же стоят игумен Иона, с сосредоточенным, несколько суровым лицом, и о. Георгий, простой и серьезный. Управляет хором бывший обер-прокурор Св. Синода А.Д. Самарин. А как поют! Только страдание может так одухотворить песнопение».

27 марта 1923 г. владыка Феодор был вновь арестован, обвинялся в контрреволюционной деятельности.

Особая духовная близость связывала владыку Феодора с известным московским священником св. прав. Алексием (Мечёвым), который называл владыку «столпом Православия» и «из архиереев – архиерей». Именно владыку Феодора он просил совершить рукоположение своего сына, о. (будущего священномученика) Сергия (Мечёва), что совершилось в Даниловом монастыре в апреле 1919 года. И именно владыку Феодора отец Алексий просил отпеть его после кончины, что тот и совершил в сослужении 30 епископов 28 июня 1923 г., за несколько дней до этого, 20 июня, чудом, видимо, по молитвам св. прав. Алексия, выпущенный из тюрьмы.

Ректор Московской Духовной Академии епископ Феодор (Поздеевский). 1910-е гг.

В 1923 г. Святейшим Патриархом Тихоном Владыка был возведен в сан архиепископа и назначен управляющим Петроградской епархией, но от назначения отказался и остался в Даниловом монастыре.

В третий раз владыка Феодор был арестован 16 апреля 1924 г. Обвинялся в том, что «устраивает в управляемом им монастыре собрания духовенства и мирян, которые носят политический характер, создает антисоветские группировки». Следователь был хорошо осведомлен о лицах, посещавших владыку Феодора в Даниловом монастыре, и поэтому владыке приходилось объяснять причины их посещений: обер-прокурор Синода Самарин А.Д. и сын военного министра Шуваев хотели подготовиться к монашеству, а с еп. Серафимом (Чичаговым), с которым они познакомились в тюрьме, беседовали по церковным вопросам.

Давал также владыка Феодор объяснения по поводу составленного им вместе с еп. Германом (Ряшенцевым) акафиста преп. князю Даниилу – что он не вставлял в тропарь преп. кн. Даниилу «монархических формулировок поминовения».

В деле есть несколько заявлений сестры владыки Феодора Цвейтовой П.В. с просьбой отпустить ее брата «на поруки из-за слабого здоровья», поскольку он страдает болезнью почек. Владыку на какое-то время переводят для лечения в тюремную больницу, но срок содержания под стражей всё продлевают и продлевают.

Наконец, 17 октября 1924 г. постановили: Поздеевского освободить из-под стражи под подписку о невыезде, но дело продолжить. А уже то ли 9-го, то ли 17 декабря (в деле разные данные) 1924 г. владыку снова арестовывают в Даниловском монастыре.

Теперь следователя уже интересуют встречи владыки Феодора с профессором Поповым. Владыка отвечает, что Попов, которого он знает по совместной работе в Московской Духовной Академии с 1909 г., к нему заходил, и они беседовали за чаем о тюрьме и о здоровье Патриарха, что о Соборе 1923 г. они не говорили, так как Поздеевский о нем смутно знает, что Попов спрашивал фамилии арестованных епископов и владыка назвал, кого знал, и тот внес их в свой список, и также сведения о времени, проведенном им самим в тюрьме.

19 июня 1925 г. архиепископ Феодор был осужден по ст. 59 и ст. 73 (измышления и распространение в контрреволюционных целях ложных слухов или непроверенных сведений) за то, что «входил в сношения с иностранцами, передавал сведения о репрессиях и гонениях на церковь за границу» (причем, в конце одного из постановлений с этим обвинением стоит пометка владыки: «Не согласен, не имел сношений») и приговорен к высылке в Киркрай (ныне Казахстан) на 3 года. Отбывал владыка, по некоторым сведениям, в г. Тургае (в делах подтверждения этому нет), затем, с ноября 1927 г., жил в ссылке в г. Орске.

Декларацию 1927 г. владыка Феодор воспринял отрицательно, видя в ней полное подчинение Церкви произволу богоборческого государства. «Даниловцы» не исполняли указ Синода о поминовении на богослужении советской власти. В материалах дела № 7014-П, в показаниях архимандрита Поликарпа (Соловьева), одного из ближайших учеников владыки Феодора, о причинах этого сказано так: «Это поминовение мы признавали неправильным, поскольку советская власть есть атеистическая и церковь отделена от государства. Декларации митр. Сергия мы не сочувствовали, так как советская власть придерживается идеологии материалистической, атеистической, значит антицерковной». Архиепископ Феодор считал, что Церковь должна жить своей жизнью, строго по церковным канонам, а с государством не вести какой-то особой политики, не стараться с ним как-то договариваться и не пытаться к нему приспособиться, идя на компромиссы со своей совестью[8]. Владыка говорил, что если Церковь будет жить чистой, правильной жизнью, то Господь не даст ее уничтожить[9].

Оппозиция архиепископа Феодора и его сторонников, так называемой «Даниловской группы» непоминающих, по отношению к митр. Сергию первоначально была достаточно умеренной. Можно сказать, что они занимали в Церкви центристскую позицию. Говоря о церковных взглядах владыки Феодора в то время, философ Лосев писал: «[Архиепископ Феодор] говорит, что сергиане и иосифляне одинаково будут судимы на будущем Соборе, хотя, по его мнению, последние безусловно будут оправданы…» По этим же воспоминаниям Лосева, владыка Феодор «фактически разорвавши (только в 1930 году!) с С<ергием>, формальное отложение все же считает не только ненужным, но и невозможным, ибо-де отложить может только Бог»[10]. Однако из-за недостаточности имеющихся источников (в частности, отсутствия в следственных делах подлинных текстов писем архиепископа Феодора) церковная позиция главы «даниловцев» пока до конца не ясна.

По окончании ссылки владыка Феодор 18 декабря 1930 г. возвратился в Москву, на Рождество 1931 г. вел службу в храме Воскресения Словущего и сразу уехал во Владимир. В начале апреля 1931 г. во Владимир на жительство приехал архимандрит Симеон (Холмогоров), близкий друг и сподвижник владыки Феодора со времен их совместной учебы в Казанской Академии, сменивший его на посту ректора Тамбовской Семинарии и продолживший его антиреволюционную политику, тяжело раненный в 1907 г. студентом-террористом и с тех пор прикованный к инвалидному креслу. Владыка Феодор заботился о нем всю последующую жизнь.

28 мая 1931 г. во Владимире, по адресу ул. Задний Боровок, дом 21, архиепископ Феодор был вновь арестован. При аресте «у Поздеевского Ф.В. принято 5 руб. 95 коп. денег». И вещи: «чайник, два креста, две кружки, стол, ложки, ложка чайная, ложка для заварки чая, мал. каструлька, три пустых коробки». В анкете арестованного указано, что владыке 63 года, что он родился в марте 1868 г. И вообще во всех следственных делах владыки Феодора указан как год рождения 1867-й, а не 1876-й. В конце анкеты примечание заключенного: «Болею хронической малярией и почечно-каменной болезнью и нуждаюсь в постоянной медицинской помощи».

В протоколе допроса от 10 июня 1931 г. в графе об отношении к советской власти написано: «Для меня форма государственного правления безразлична».

В Заключении следователя от 17 сентября 1931 г. сказано, что Поздеевский «объединял реакционных церковников, призывая к активной борьбе с Советской властью при помощи церкви. Для конспирации своей деятельности Поздеевский перешел на нелегальное положение и, проживая в г. Владимире, давал указания оставшимся в Москве единомышленникам». 1 октября 1931 г. Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило: «Поздеевского Ф.В. заключить в концлагерь сроком на три года, считая срок с 28 мая 1931 г.».

Отбывал в Свирлаге. Вместе с ним в лагере, «в одной палатке», был и Алексей Федорович Лосев, который так отзывался о владыке Феодоре: «Большой человек. И интересный человек. <…> чуть ли не первый на моем пути настоящий монах из иерархов <…> Достойный и большой человек»[11].

20 мая 1932 г. на заседании Президиума ЦИК СССР «постановили: ходатайство о помиловании Поздеевского Ф.В. удовлетворить и от дальнейшего отбывания наказания в концлагере освободить» и владыка Феодор был досрочно освобожден из концлагеря «в порядке частной амнистии».

3 ноября 1934 г. вновь арестован в г. Зарайске, ул. Карла Маркса, д. 13 (или 11). Заведено дело № 24649-с Брянских Петра Арсеньевича (епископа Парфения) и Поздеевского Александра Васильевича (архиепископа Феодора). В справке на арест было сказано, в чем обвиняются эти люди:

Архиепископ Феодор на допросах отвечал на вопросы коротко и отрицательно: «В Москве был два раза проездом». «Посылки получаю от Красного Креста. От знакомых и прихожан Даниловского монастыря ничего не получаю». «Связей ни с кем не поддерживал, никто в Зарайск не приезжал. Брянских не приезжал ни разу, 2 года его не видел». «С митрополитом Кириллом Смирновым не встречался. С епископами Прокопием Титовым, Дамаскиным, Парфением Брянских, архиепископом Серафимом Самойловичем не встречался 2 года». «В январе 1934 г. во Владимире заходил к Холмогорову навестить несколько раз».

При аресте епископа Парфения (Брянских) была изъята переписка, и, видимо, во многом благодаря этому его допросы гораздо более информативны:

На допросах епископ Парфений показывает, что с Поздеевским виделся в январе 1934 г. в Зарайске, с Поликарпом Соловьевым. Что они пили чай, вели общие разговоры о знакомых. Что епископ Прокопий Титов приезжал на 2–3 дня в сентябре 1934 г. Что с Поздеевским и Титовым встречались «на почве общности наших взглядов на положение православной церкви в Советском Союзе при правлении Советской власти и митрополита Сергия», где «она лишена всех своих прав на легальное служение». Что «я и мои единомышленники – еп. Макарий Кармазин и в письме еп. Цедрик – считают, что митрополит Сергий нарушил и продолжает нарушать указания Патриарха Тихона и митрополита Петра Крутицкого по управлению православной церковью. Поздеевский и Титов с этим согласны». Что еп. Прокопий Титов «подтвердил мне свою непримиримую точку зрения по отношению к Советскому правительству и митр. Сергию, изложенную в его письме митр. Сергию (копия изъята при аресте)». Что еп. Прокопий доказывает, что «политика митр. Сергия угодничества Советской власти пагубна для русской церкви и сознания верующих людей», что это «руководство, ведущее в пропасть антихристову».

Архиепископ Феодор (Поздеевский). Фотография из следственного дела. 1934 г.

Здесь необходимо обратить внимание на то, как на изъятых при аресте письмах строятся «показания» на допросах. Так же будет и в последнем следственном деле владыки Феодора. Но при аресте в 1933 г, в отличие от епископа Парфения, у владыки никакой переписки, на которой можно было строить его «показания», изъято не было. Поэтому сведений ни о ком от архиепископа Феодора получить не удалось. Даже проведенная 7 января 1935 г. «очная ставка» ничего не дала:

Обвинен архиепископ Феодор был в том, что «будучи враждебно настроен к Советской власти, по возвращении из концлагеря восстановил свои связи с отдельными монахами быв. Данилова монастыря, через которых проводил свою контрреволюционную деятельность по созданию вокруг себя антисоветски настроенного духовенства и верующих. <…> поддерживал тесную связь с отдельными деятелями "ИПЦ"». Приговорен к ссылке в Севкрай сроком на 5 лет, которую отбывал в Сыктывкаре.

В последний раз владыка Феодор (Поздеевский) был арестован в Сыктывкаре 4 марта 1937 г.

1. Первые аресты во Владимире

Архиепископ Феодор (Поздеевский) был арестован 4 марта 1937 года. Но на самом деле это последнее дело владыки Феодора – «Следственное дело по обвинению Поздеевского А.В., Соловьева П.А., Пиуновского С.А., Каретниковой А.И., Лебедевой П.И. и Барановой A.M. по ст. 58–10 и 11 УК РСФСР» № 7014-П – началось гораздо раньше, как минимум на год, когда было заведено дело № 8218 и в апреле 1936 года прошли многочисленные аресты в г. Владимире.

В этом городе в то время проживало большое количество людей, возвратившихся из ссылок и лагерей и не имевших право жить в крупных городах, в том числе духовенства. По делу № П-8218 были арестованы такие разные по положению в Церкви архиереи, как митрополит Ювеналий (Машковский), как сказано в деле «быв. обновленческий Одесский митрополит, из семьи крупных помещиков, по матери – родственник французскому королевскому Дому Бурбонов», архиепископ Сергий (Гришин) – «архиеп. Сергиевской ориентации», архиепископ Филипп (Гумилевский) – «быв. Управляющий Московской Епархией и настоятель Посольской церкви в Риме» и один из активных оппозиционеров политике митрополита Сергия (Страгородского) епископ Афанасий (Сахаров), который во Владимире «жил на нелегальном положении», а также много священнослужителей и мирян, всего более двадцати человек.

Епископ Афанасий был арестован 18 апреля. В свое время он был студентом владыки Феодора в Московской Духовной Академии, в которой обучался с 1908-го по 1912 г., в том числе при ректорстве владыки Феодора с 1909 г. Более того, был пострижеником епископа Феодора, а духовным отцом его при постриге стал архимандрит Симеон (Холмогоров). После того как иеромонах Афанасий стал преподавателем сначала Полтавской, а потом Владимирской Духовных Семинарий, пути их с владыкой Феодором несколько разошлись, но после революции епископ Афанасий придерживался тех же взглядов на церковную политику, что и владыка Феодор, и хотя со временем владыка Афанасий больше сблизился как с духовным руководителем с митрополитом Кириллом (Смирновым), но и связь с владыкой Феодором не прерывалась, и, так как оба владыки постоянно были то в тюрьме, то в ссылке далеко друг от друга, эта связь чаще, видимо, поддерживалась через архимандрита Симеона. Об этом не раз говорится и в деле владыки Афанасия, и в делах владыки Феодора и архимандрита Симеона.

Уже в постановлении об избрании меры пресечения от 1 мая 1936 г. следователь Новиков, «нач. 3 отд. Секретно-политич. УГБ Управления НКВД по ИПО» (Ивановская промышленная область. – Ред.), пишет, что Сахаров изобличается в том, что «является вдохновителем и организатором нелегального к/р (контрреволюционного) церковно-канонического центра "ИПЦ" (Истинно Православной Церкви), ставящего задачу активной борьбы против Советской власти» (дело № П-8218, том 1, лист 74).

Епископ Афанасий (Сахаров). Фотография из следственного дела 1943 г.

А 15 мая 1936 г. в постановлении о продлении срока содержания под стражей сказано, что Сахаров уже «достаточно изобличен» в том, что «являлся активным участником нелегального контрреволюционного центра, проводившего антисоветскую деятельность на основе к/р платформы так называемого "ссыльного епископата", ориентированного на получение помощи в борьбе против Советской власти – белоэмигрантской "церкви" и Ватикана. Нелегальным центром в широких размерах создавались антисоветские кадры церковников, насаждались тайные "церкви", к/р группы "ИПЦ", устраивались антисоветские сборища, устанавливались связи с контрреволюционным националистическим и белогвардейским элементом на Украине». (Л. 75.)

И достаточно быстро в этом деле появляются фамилии даниловских монахов и город Киржач, в котором они в то время жили.

В Постановлении об избрании меры пресечения от 7 июня 1936 г. «опер. уполном. 3-го отделения СПО УГБ НКВД ИО» мл. лейтенант ГБ Кирьянов пишет:

В обвинительном заключении по этому делу от 21 сентября 1936 г. говорится:

Дальше говорится:

В том же обвинительном заключении в отношении еп. Афанасия (Сахарова) сказано, что он обвиняется в том, что:

Проходивший по тому же делу друг и помощник еп. Афанасия дьякон Потапов Иосиф Афанасьевич был обвинен в том, что «состоял в подпольной к/р церковной организации, возглавляемой Гришиным, Машковским, Сахаровым, Гумилевским, Холмогоровым». (Л. 69.)

Дальше в этом же обвинительном заключении уже появляется и сам владыка Феодор: врач Розанов Николай Михайлович обвиняется в том, что «состоял в подпольной к/р церковной организации, возглавляемой Гришиным, Машковским, Гумилевским, Сахаровым, Холмогоровым, Смирновым и Поздеевским (последние двое находятся в ссылке)». А также в том, что «поддерживал связь и неоднократно встречался с проживающим нелегально еп. Сахаровым и с архим. Холмогоровым и беседовал с ними по вопросам нелегальной церковной организации». Также осужденная по этому делу «тайная монахиня» Фомина Мария Лаврентьевна обвинялась в том, что «является активным участником нелегальной церковно-монархической группы ИПЦ, возглавляемой схимонахом Симеоном Холмогоровым».

В конце этого обвинительного заключения была записана задача на будущее: «Материал на Холмогорова, Керенченко (даниловский монах Антоний (Коренченко). – Ред.) и других лиц, связанных с ними, выделить и провести самостоятельное следствие». (Т. 4, л. 76.)

И это «самостоятельное следствие» продолжилось. Арестовывать пока не спешили, собирались еще сведения, выяснялись связи. И только в декабре 1936 года начались аресты даниловцев в Киржаче.

2. Аресты и допросы в Киржаче

28–30 декабря 1936 года в городе Киржач Владимирской области были арестованы одновременно многие даниловцы – близкий друг и сподвижник владыки архимандрит Симеон (Холмогоров), иеромонах Игнатий (Бекренев), игумен Алексий (Селифонов), иеродиакон Анания (Алексеев), монах Антоний (Коренченко), келейник отца Симеона Михаил Карелин и другие. Было заведено «Дело по обвинению Холмогорова, Коренченко, Бекренева, Селифонова, Алексеева и Матвейченко», дело № П-8151.

Уже в справке на арест архимандрита Симеона[12] от 27 декабря 1936 г. – то есть еще до всех допросов – в общем-то, все, в чем потом будут обвинять владыку Феодора, было уже перечислено:

При аресте и обыске 29 декабря 1936 г. по адресу г. Киржач, ул. Свободы, д. 55, у «Семена» Михайловича Холмогорова было изъято: «паспорт, переписка, фото разных лет, церковные книги, сургуч, печать». На то, что была изъята переписка, обратим особое внимание!

Так что следователи уже изрядно поработали над разработкой этого «дела», было «собрано» достаточно «материала», за даниловскими монахами наблюдали, особенно в последние месяцы, после владимирских арестов и дела епископа Афанасия, хорошо «поработали», судя по всему, и осведомители. Особо отметим, что ведут это дело, а потом и дело владыки Феодора, те же следователи, что и владимирское дело № П-8218 – «опер. уполном. 3-го отделения СПО УГБ НКВД ИО» мл. лейтенант ГБ Кирьянов и «нач. 3 отд. Секретно-политич. УГБ Управления НКВД по ИПО» Новиков. Поэтому из владимирского дела в киржачское переходят те же обвинения и формулировки – «контрреволюционная программа ИПЦ», потом будет и «контрреволюционная платформа ссыльных епископов», «Пустынная церковь», «тайные постриги», «нелегальные сборища» и «провокационные слухи». Уже прослежены связи, известно, кто руководитель – архиепископ Феодор (Поздеевский).

Прошли аресты, начались допросы. Первые допросы – 31 декабря 1936 г.

Вместе с даниловскими монахами был арестован живший в то время в Киржаче и хорошо знакомый с даниловцами (что лишний раз подтверждает, насколько тщательно собирались данные о связях) Серафим Александрович Голубцов, 1908 года рождения, из семьи преподавателя Московского художественного института, после окончания учебы в 1925 году он был певчим при Даниловском монастыре, в 1929 году вместе со многими даниловцами был арестован и осужден на 3 года ссылки, которые отбыл в 1933 году, и после этого жил сначала во Владимире, потом в Киржаче, работал счетоводом на фабрике Урицкого Киржачского шелкокомбината.

Архимандрит Симеон (Холмогоров), иеромонах Николай и иеромонах Анания (Алексеев) (справа). 1920-е гг.

Текст этих первых протоколов допросов приводим почти полностью, без сокращений (только исправляя орфографические ошибки и пунктуацию и, если неразборчиво или не видно на сгибе, ставим знак <…>), потому что они все-таки еще похожи на стенограммы допросов:

Далее спрашивают о встречах с Коренченко в Киржаче. Голубцов рассказывает, что они были случайными или по бытовым вопросам.

Голубцов Серафим Александрович. Фотография 1931 г.

Карелин Михаил Петрович. 1930-е гг.

Виноградская Лидия Сергеевна (монахиня Серафима). 1937 г.

В тот же день был допрос архимандрита Симеона, судя по всему, после Голубцова или, возможно, одновременно, потому что допрашивали разные следователи – Кирьянов и Новиков. Отец Симеон был прикован к инвалидной коляске, после того как в 1907 году на него, в то время ректора Тамбовской семинарии, было совершено покушение. Отец Михаил (Карелин) был келейником отца Симеона и хорошо знал состояние его здоровья. Вот, что он рассказывал (запись 1989 г.):

– Арестовали жестоко, некрасиво. Я пришел с работы, а у нас полный дом НКВД, и уже все они перевернули, и на батюшке лица нет, взволнованный такой, расстроенный. Подали они какую-то карету, батюшку, меня, Лидию Сергеевну – была такая келейница, всех нас посадили, увезли. Потом всех разлучили. Оставили меня только с батюшкой отцом Симеоном. Это трагические дни, кошмарные дни. Нас отвезли в тюрьму, и, может, суток не прошло, как открылась дверь через маленький волчок, и ключарь сказал, чтобы я собирался со всеми вещами. Я говорю: «Что, на прогулку?» – А он сказал, что я сюда больше не вернусь. Я должен был оставить батюшку одного, беспомощного. Я поклонился батюшке в ножки, говорю: «Простите, батюшка, благословите». Батюшка вымолвил последние слова: «Ну вот, теперь мы больше не увидимся, я здесь умру, а ты еще вернешься, ты еще многое увидишь».

Батюшка Симеон был предельно прост и скромен. О своей болезни он не любил говорить, а мне и не надо было спрашивать: когда я батюшку опрятывал, я видел у него на пояснице такое сплетение кожи и косточек, сделанное исключительно умелым хирургом, что отпадало желание спрашивать. У меня было единственное желание, как бы так взять батюшку, чтобы ему не сделать больно. Был один такой случай, я сажаю батюшку на колясочку, батюшка берет меня за шею, а я должен взять батюшку за талию и ножки, ножки не действовали. Я взял батюшку, а он вдруг так вскрикнул, что я перепугался до трясения. Я говорю: «Батюшка, простите, что так получилось». Он тогда и говорит: «Ты знаешь, вот если бутылку взять и мелко натолочь стекло и потом за кожу положить – вот такая у меня боль». Это был единственный случай, когда батюшка сказал, как ему больно. У него мочевой пузырь настолько плохо работал, что выделения напоминали сгустки крови. Он был сугубо болезненный человек и требовал постоянного умелого ухода, осторожного и гигиеничного. Малейшая инфекция могла принести болезнь. И, несмотря на это, батюшка никогда не говорил, как он себя чувствует. Иногда я заходил к нему в комнатку и видел, что у него лицо воспаленное, и лежит он полумертвый. Но чтобы он жаловался – этого не было. Из этого я делаю вывод, насколько он был многострадален и терпелив. Конечно, это священномученик.

Отец Михаил рассказывал также, что при аресте отца Симеона буквально забросили в машину, как мешок. Трудно даже представить, что с ним делали дальше и какую боль он испытывал.

(Здесь впервые возникла эта формулировка – «на платформе ссыльного епископата». Исследователь истории Русской Православной Церкви этого периода иерей Александр Мазырин считает, что «само выражение "платформа ссыльного епископата" было, по-видимому, изобретением тех же органов (равно как и приобретшее специфический смысл словосочетание "Истинно-православная церковь")»[13] Затем эта «платформа» будет кочевать из допроса в допрос и в этом деле, и в деле владыки Феодора. Станет основным обвинением. Мы вернемся к истории возникновения этой «платформы» несколько позже. – Ред.).

(Это уже начались вопросы о конкретно интересующих следствие лицах. Отметим, что епископа Афанасия назвал не о. Симеоном, а о нем спросил следователь. – Ред.)

Второй допрос о. Симеона состоялся через довольно короткое время – через 10 дней. Отец Симеон остался в камере один, без помощи своего келейника Михаила, притом что сам был не в состоянии себя обслуживать. Что еще делали с ним в это время, остается только догадываться.

(Все «названные» люди были арестованы вместе, поэтому не «называть» их было бесполезно. А последняя замечательная фраза, видимо, была написана следователем для пущей убедительности, что это «живой» допрос, а не написанный им текст. Эту фразу следователь Новиков неоднократно использовал в протоколах допросов. Но наивно было бы думать, что это стенограмма допроса и зафиксированы настоящие слова о. Симеона. Ведь когда человек не хочет кого-то выдавать, он отказывается от самого факта существования организации и своих единомышленников, а не подтверждает, что они есть, но, мол, я их не назову. Так что больше это похоже на хитрость следователя, правда, шитую белыми нитками. – Ред.)

(Здесь в первый раз в этом деле возникает имя митрополита Кирилла (Смирнова). Эта ниточка потянулась из дела епископа Афанасия. Обсуждение позиции митрополита Кирилла взято, как потом будет видно, из переписки, но об этом позже. – Ред.).

На следующий день опять допрос о. Симеона:

Этот «протокол допроса» – копия машинописного текста, хотя, в основном, протоколы допросов написаны от руки. При этом без подписи подследственного. Подлинника этого протокола нет нигде, и эта копия есть только в деле о. Симеона, в деле владыки Феодора ее нет, хотя почти все остальные «протоколы допросов» о. Симеона в виде копий вложены и в дело владыки. Об этом мы еще поговорим.

Следующий по времени допрос – 17 января. Протоколы допросов даются в хронологическом порядке, чтобы проследить, когда и какая новая информация появляется и как потом трансформируется, обрастает уточнениями и перетекает уже в готовом виде в протоколы допросов других людей.

Отметим, что эти имена появились впервые, на первом допросе Голубцова никто из других городов назван не был. Откуда взяты эти имена – неизвестно, то ли все-таки выбили из Голубцова, то ли из писем о. Симеона, хотя если бы это было из писем, то эту информацию вставили бы в показания о. Симеона, а не Голубцова. Во всяком случае, все эти близкие владыке Феодору люди названы задолго до его ареста. В связи с эти хотелось бы отметить, что мы считаем непозволительной поспешностью, что в некоторых современных изданиях виновником ареста этих людей называется владыка Феодор.

Допросы Голубцова участились, видимо, из-за их результативности, в то время как о. Симеона пока не допрашивают.

(Необходимо отметить, что список значительно пополнился и уточнился, в протоколе появились имена ближайших сподвижников владыки Феодора. – Ред.).

Монах Антоний (Коренченко). Из дела 1931 г.

Иеромонах Тихон (Баляев)

Архимандрит Поликарп (Соловьев).

Архимандрит Стефан (Сафонов)

Иеромонах Павел (Троицкий).

Архимандрит Серафим (Климков)

И на следующий день опять допрос Голубцова. В основном он касается знакомства и встреч Голубцова с Коренченко и другими даниловцами. Голубцов опять рассказывает, что его «вербовали» в монахи. (Лл. 198–199.)

Допрос Голубцова 2 февраля очень важен – в нем сформулированы уже основополагающие, можно сказать, для следствия «цели и задачи контрреволюционной организации церковников», которые опять же потом перейдут в «показания» о. Симеона, владыки Феодора и других:

Иеромонах Игнатий (Бекренев).