Джером Дейвид Сэлинджер
      Рассказы (1940-1948)
      ПОДРОСТКИ (The young folks)
      Ближе к одиннадцати, удостоверившись, что вечеринка удалась - даже сам Джек Делрой ей улыбнулся, - Люсиль Хендерсон заставила себя посмотреть в ту сторону, где в большом красном кресле с восьми часов вечера сидела Эдна Филлипс - курила сигареты, громким голосом через всю комнату здоровалась со знакомыми и сохраняла самое оживленное выражение на лице и во взгляде, который никто из мальчиков и не думал ловить. Да, она все там же. Люсиль Хендерсон вздохнула, насколько позволяло тугое платье, нахмурила свои почти невидимые брови и оглядела всю шумную компанию, которую она пригласила пить отцовское виски. Потом, прошуршав подолом, решительно подошла к Уильяму Джеймсону-младшему, который кусал ногти и не сводил глаз со светловолосой девочки, сидевшей на полу в окружении трех студентов.
      - Эй, - сказала Люсиль Хендерсон, схватив Уильяма Джеймсона-младшего за локоть. - Пошли. Я хочу тебя кое с кем познакомить.
      - С кем это?
      - С одной очень интересной девушкой.
      Джеймсон потащился вслед за ней через всю комнату, на ходу догрызая ноготь на большом пальце.
      - Эдна, детка, - сказала Люсиль Хендерсон, - я бы хотела, чтобы ты поближе познакомилась с Биллом Джеймсоном. Билл - Эдна Филлипс. Или вы, голубчики, уже знакомы?
      - Нет, - ответила Эдна, окинув взглядом большой нос, оттопыренные губы и узкие плечи Джеймсона. - Рада с вами познакомиться, - сказала она ему.
      - Очень приятно, - буркнул Джеймсон, мысленно сопоставляя внешние данные Эдны и маленькой блондинки.
      - Билл - приятель Джека Делроя, - сообщила Люсиль.
      - Да я не так-то чтоб очень с ним знаком, - сказал Джеймсон.
      - Ну, я пошла. Пока, дети!
      - Все носишься, хозяйка? - крикнула ей вдогонку Эдна, а затем пригласила: - Присядьте, пожалуйста.
      - Д-да, это самое, - протянул Джеймсон, присаживаясь. - Я и так уже, вроде весь вечер сижу.
      - Я не знала, что вы приятель Джека Делроя, - сказала Эдна. - Он замечательная личность, верно ведь?
      - Ага, ничего вроде. Вообще-то я не так чтоб очень с ним знаком. Я не из их компании.
      - Вот как? А я думала, Лу сказала, что вы его приятель.
      - Ну да. Только я не так-то с ним знаком. Мне вообще-то пора домой. Мне к понедельнику сочинение задали. Я даже думал, что совсем не приду на этой неделе.
      - О, но вечеринка только расцветает, - сказала Эдна. - Бутон ночи.
      - Че-чего?
      - Бутон ночи. Я хочу сказать еще рано.
      - Ага, сказал Джеймсон. - Только я даже думал, что совсем не приду на этой неделе.
      - Но ведь правда еще рано!
      - Ага, я знаю. Но только...
      - А кстати, какая у вас тема?
      Внезапно с того конца комнаты донесся звонкий заливистый смех маленькой блондинки, который с готовностью подхватили трое студентов.
      - Какая у вас тема? - повторила Эдна.
      - Д-да, это самое. В общем, про собор один. Ну, про описание одного собора в Европе.
      - А вы-то что должны с ним делать?
      - Д-да, это самое. Анализировать вроде. У меня записано.
      Маленькая блондинка и ее кавалеры снова разразились громким хохотом.
      - Анализировать? Значит, вы его видели?
      - Кого? - спросил Джеймсон.
      - Собор этот.
      - Я-то? Не-а.
      - Но как же вы можете анализировать, если никогда его не видели?
      - Д-да, это самое, ведь не я же. Ну, один тип описал собор. А я должен анализировать, вроде по его описанию.
      - А-а-а. Понятно. Ужасно трудно, должно быть.
      - Чего?
      - Я говорю, это должно быть ужасно трудно. Уж я-то знаю. Мне самой немало пришлось биться над такими материями.
      - Угу.
      - А какая же гадина это написала? - спросила Эдна.
      Со стороны маленькой блондинки - новый взрыв веселья.
      - Чего?
      - Я говорю, кто автор этого вашего описания?
      - Этот, как его, Джон Рескин.
      - Ух ты! - сказала Эдна. - Ну, парень, и влопался ты!
      - Чего?
      - Влопался, говорю. По-моему, это очень трудная тема.
      - А-а, ну да.
      Эдна сказала:
      - кого, это вы разглядываете? Я здесь почти всех ребят знаю.
      - кто? Я? Никого. Я, может, пойду поищу чего-нибудь выпить?
      - Надо же! Вы буквально выразили то, что я как раз хотела сказать.
      Они поднялись одновременно. Эдна оказалась повыше, а Джеймсон пониже.
      - По-моему, какая-то выпивка есть на террасе, - сказала Эдна. - Что-то там, во всяком случае, должно быть. Можно пойти взглянуть. Заодно глотнуть свежего воздуха.
      - Ладно, - сказал Джеймсон.
      Они двинулись на террасу. Эдна шла на полусогнутых ногах, будто бы стряхивая на ходу пепел, который должен был за три часа накопиться у нее в подоле. Джеймсон тащился следом, озираясь назад и грызя ноготь на указательном пальце левой руки.
      Для того, чтобы читать, шить или решать кроссворды, на террасе Хендерсонов было, пожалуй, темновато. Бесшумно открыв двери, Эдна сразу же услышала, что с дальнего конца террасы, слева от нее, из темного угла раздаются приглушенные голоса. Но она прошла прямо к белому парапету, тяжело облокотилась, вздохнула полной грудью, а затем обернулась и посмотрела, где Джеймсон.
      - Там, вроде, кто-то разговаривает, - сказал Джеймсон, становясь рядом.
      - Тс-с-с! Ну, разве не божественная ночь? Вот вздохните полной грудью.
      - Ага. А где же это самое, виски?
      - Сейчас, - сказала Эдна. - Вы только вздохните. Один раз.
      - Ага, я уже вздохнул. Может, вон там оно? - Он отступил в темноту, где стоял столик. Эдна повернулась и смотрела, как он берет и снова ставит бутылки. Ей был виден только его силуэт.
      - Ничего не осталось! - Крикнул ей Джеймсон.
      - Тс-с-с! Тише! Подите сюда на минутку.
      Он возвратился к ней.
      - Ну, чего? - спросил он.
      - Поглядите на небо, - сказала Эдна.
      - Ага. Там в углу вроде кто-то разговаривает, вам не слышно?
      - Прекрасно слышно, ребенок вы эдакий.
      - Как это - ребенок?
      - Иногда, - сказала Эдна, - людям нужно, чтобы их предоставили самим себе.
      - А-а. Ну да. Я понял.
      - Да тише! Если бы это вам помешали, приятно бы вам было?
      - А-а, ну да.
      - Я бы, мне кажется, убила бы того человека. А вы?
      - Д-да, это самое, н-не знаю. Наверно.
      - А вы чем обычно занимаетесь, когда приезжаете по субботам домой?
      - Я-то? Н-не знаю...
      - Наверное, предаетесь излишествам юности?
      - Чего? - спросил Джеймсон.
      - Ну, носитесь, резвитесь - студенческая жизнь.
      - Не-а. Ну, то есть, это самое, я не знаю. Не особенно.
      - Между прочим, интересно, - сказала Эдна вдруг. - Вы очень напоминаете мне одного человека, с которым я была близка прошлым летом. То есть, с виду, конечно. И сложением Барри был почти совершенно как вы. Жилистый такой.
      - Да-а?
      - Умгу. Он был художник. О господи!
      - Вы чего?
      - Ничего. Просто я никогда не забуду, как он тогда непременно хотел написать мой портрет. Он всегда говорил мне - и совершенно серьезно, заметьте: "Эдди, ты некрасива, если судить по обычным меркам, но в твоем лице есть что-то, что мне хочется уловить". И он говорил это совершенно серьезно, уверяю вас. Увы. Я позировала ему только однажды.
      - А-а, - сказал Джеймсон. - Знаете что? Я могу сходить принести пару стаканов из комнат.
      - Нет, - сказала Эдна. - Давайте просто выкурим по сигарете. Здесь так великолепно. Влюбленный шепот и все такое. Верно ведь?
      - У меня вроде нет при себе сигарет. Они там в комнатах остались.
      - Не беспокойтесь, - сказала Эдна. - У меня есть с собой сигареты.
      Она щелкнула замком своей нарядной сумочки, вынула оттуда черный изукрашенный блестками портсигар, открыла и предложила Джеймсону одну из трех оставшихся там сигарет. Сигарету Джеймсон взял и снова заметил, сто ему вообще-то уже пора, ведь он уже говорил ей об этом сочинении к понедельнику. Наконец он нашарил коробок и чиркнул спичкой.
      - О, - произнесла Эдна, раскуривая сигарету. - Тут уже скоро все начнут расходиться. А вы, между прочим, заметили Дорис Легет?
      - Это которая?
      - Ну, такая коротышечка, довольно белокурая. Еще за ней ухаживал раньше Пит Айлзнер. Да вы, конечно, видели ее. Она там на полу, по своему обыкновению, уселась и смеется во всю глотку.
      - А-а, эта? Знакомая ваша? - сказал Джеймсон.
      - Ну, до некоторой степени, - ответила Эдна. - Особенно мы сней никогда не дружили. В основном я ее знаю со слов Пита Фйлзнера, он мне о ней
      рассказывал.
      - Кто?
      - Да Пит Айлзнер. Неужели вы не знаете Питера? Отличный парень. Он раньше немного ухаживал за Дорис Легет. И на мой взгляд, она поступила с ним не слишком порядочно. Просто по-свински, я так считаю.
      - А что? - спросил Джеймсон.
      - Ах, оставим это. Я знаете как: никогда не стану подписывать свое имя, если у меня нет полной уверенности. Нет уж, хватит с меня. Только я не думаю, чтобы Питер врал мне. Уж кому-кому, но не мне.
      - Она ничего, - сказал Джеймсон. - Дорис Лигет?
      - Легет. Д-да, Дорис, вероятно, привлекательна на мужской взгляд. Но мне лично она нравилась больше - то есть, с виду, понятно, - когда у нее волосы
      были естественного цвета. Крашенные волосы - во всяком случае, на мой вкус, - выглядят искусственно, если, скажем, взглянуть при свете. Не знаю, конечно. Может быть, я ошибаюсь. Все красятся. Господи! Как подумаю, отец просто убил бы меня, если бы я явилась домой с подкрашенными, ну хоть бы даже самую малость подсветленными волосами. Он ужасно старомодный. По совести, не думаю, чтобы я стала краситься, если уж говорить всерьез. Но знаете, как бывает. Иной раз сделаешь такую глупость, что Господи! И не только отец. Я думаю, Барри тоже убил бы меня за это.
      - Это кто? - спросил Джеймсон.
      - Барри. Молодой человек, о котором я вам рассказывала.
      - Он здесь сегодня?
      - Барри? Господи, конечно нет! Могу себе представить Барри на такой вечеринке!
      - Учится в колледже?
      - Барри? Учился. В Принстоне. Если не ошибаюсь, он окончил в тридцать четвертом. Точно не знаю. В сущности, мы не встречались с прошлого лета. Не разговаривали, по крайней мере. Конечно, вечеринки всякие, никуда не денешься. Но я всегда успевала поглядеть в другую сторону, когда он смотрел на меня. Или просто убегала, например, в уборную.
      - А я думал, он вам нравится, этот парень, - сказал Джеймсон.
      - Умгу. До известного предела.
      - Чего?
      - Не важно. Я предпочитаю не говорить об этом. Просто он слишком многого от меня требовал, вот и все.
      - А-а, - сказал Джеймсон.
      - Я не чистоплюйка. Впрочем, не знаю. Может быть, я как раз чистоплюйка. Во всяком случае, у меня есть какие-то правила. И я на свой, пусть скромный, лад и придерживаюсь. Как могу, конечно.
      - Знаете что? - сказал Джеймсон. - Эти перила, они какие-то шатучие...
      - Конечно, я понимаю, когда молодой человек встречается с вами целое лето, тратит деньги, которые вовсе не должен тратить, на билеты в театры, на ночные кафе и всякое такое, конечно, я понимаю его чувства. Он считает, что вы ему обязаны. Но я просто не так устроена. Для меня все может быть только по-настоящему. А уж потом... Настоящая любовь...
      - Ага. Знаете, мне, это самое, пора. Сочинение к понедельнику... Ей-богу, давно бы уже надо было смотаться. Я, пожалуй, пойду выпью чего-нибудь, и домой.
      - Да, - сказала Эдна. - Идите.
      - А вы не пойдете?
      - Чуть погодя. Идите вперед.
      - Ага, ладно. Пока, - сказал Джеймсон.
      Эдна облокотилась о перила другой рукой и закурила последнюю сигарету из своего портсигара. В комнатах кто-то вдруг включил радио или просто повернул на полную громкость. Сипловатый женский голос опять выводил популярный припевчик из этого нового обозрения - его даже мальчишки-рассыльные теперь насвистывают.
      Никакие двери так не грохочут, как решетчатые.
      - Эдна! - на террасе появилась Люсиль Хендерсон.
      - А, это ты, - сказала Эдна. - Привет, Гарри.
      - Взаимно.
      - Билл в гостиной, - сказала Люсиль Хендерсон. - Будь добр, Гарри, принеси мне что-нибудь выпить.
      - Есть.
      - Что произошло? - поинтересовалась Люсиль. - У тебя с Биллом не пошло дело на лад? Кто это там, Фрэнсис и Эдди?
      - Не знаю. Ему надо было уходить. У него большое задание на понедельник.
      - Ну, сейчас он сидит там на полу с Дотти Легет. Делрой сует ей за шиворот орехи. Так и есть: это Фрэнсис и Эдди.
      - Твой малютка Билл хорош гусь.
      - Да? То есть как это?
      Эдна растянула рот и стряхнула пепел с сигареты.
      - Ну, как бы сказать? Довольно темпераментный.
      - Это Билл Джеймсон темпераментный?
      - Ну во всяком случае, я осталась жива, - сказала Эдна. - Только, пожалуйста, в другой раз держи его от меня подальше.
      - Хм. Вот век живи, - сказала Люсиль Хендерсон. - Куда запропастился этот придурок Гарри? Ну, пока, Эд.
      Эдна, докурив сигарету, тоже пошла в дом. Она быстро и решительно прошла через гостиную и поднялась по лестнице в ту половину квартиры, которую мать Люсиль Хендерсон считала нужным оградить от молодых гостей с горящими сигаретами и мокрыми стаканами в руках. Она пробыла там минут двадцать. Спустившись, она снова прошла в гостиную. Уильям Джеймсон-младший, держа в правой руке стакан, а пальцы левой - у рта, сидел на полу, отделенный несколькими спинами от маленькой блондинки. Эдна опустилась в большое кресло - оно так и стояло незанятое. Она щелкнула замком своей вечерней сумочки и, открыв черный, в блестках портсигарчик, выбрала одну из десятка лежавших в нем сигарет.
      - Эй! - крикнула она, постукивая мундштуком сигареты о подлокотник большоко красного кресла. - Эй, Лу! Бобби! Нельзя ли сменить пластинку? Под эту невозможно танцевать!
      П р и м е ч а н и е:
      Из упоминания Джона Рескина (1819 -- 1900), английского писателя и теоретика искусства, ясно, что речь идет об одном из венецианских соборов, подробно им описываемых в книге "Камни Венеции" (1851 -- 1853), вошедшей в золотой фонд английской эстетики.
      ПОВИДАЙСЯ С ЭДДИ (Go See Eddie)
      Пока Элен принимала ванну, у нее прибирали в спальне, поэтому, когда она выходила из ванной комнаты, на туалетном столике уже не было ни ночного крема, ни испачканных бумажных салфеток. В зеркале отражались покрывало без единой морщинки и цветастые диванные подушки. Если день был солнечный, как
      сегодня, в горячих желтых лучах особенно красиво смотрелись блеклые обои, выбранные в буклете дизайнера.
      Она расчесывала свои густые рыжие волосы, когда вошла горничная Элси.
      - Мистер Бобби, мэм, - сказала Элси.
      -Бобби? - переспросила Элен. - Я думала, он в Чикаго. Подай мне халат, Элси, и приведи его.
      Прикрыв полой ярко-синего халата длинные голые ноги, Элен вновь занялась волосами. Высокий светловолосый мужчина в строгом двубортном пальто влетел в комнату, коснулся указательным пальцем ее затылка, не раздумывая, бросился к шезлонгу, стоявшему у противоположной стены, и вытянулся в нем, не снимая пальто. Элен наблюдала за ним в зеркале.
      - Привет, - сказала она. - Его только что почистили. Я думала, ты в Чикаго.
      - Приехал вечером, - зевнул Бобби. - Господи, как же я устал.
      - Удачно съездил? - спросила Элен. - Там какая-то девица поет, кажется?
      - Угу, - подтвердил Бобби.
      - Ну и как?
      - Зажата. Голоса нет.
      Элен отложила расческу, встала и пересела в персикового цвета кресло у ног Бобби. Из кармана халата она достала пилку и принялась за свои длинные розовые ногти.
      - Еще что? - продолжала она допытываться.
      - Да почти ничего, - ответил Бобби.
      Он, кряхтя, приподнялся, вытащил из кармана пальто сигареты, потом сунул их обратно, встал, снял пальто и бросил его на кровать, распугав солнечные лучи. Элен не отрывалась от своих ногтей. Бобби снова сел на краешек шезлонга, закурил сигарету и подался вперед. Солнце освещало их обоих, упиваясь ее молочно-белой кожей и равнодушно выставляя напоказ его перхоть и мешки под глазами.
      - Не хочешь поработать? - спросил Бобби.
      - Поработать? - Она не подняла головы. - Где поработать?
      - Эдди Джексон начинает репетиции нового шоу. Я его встретил вчера. Видела
      бы ты, как он поседел. Я спросил, не найдется ли у него местечка для моей сестры. Он сказал, может быть. И я сказал, может быть, разыщу тебя.
      - Хорошо, что ты сказал "может быть", - посмотрев на него, проговорила Элен.
      - Что за местечко? Третье слева или еще хуже?
      - Не знаю. Все же это лучше, чем ничего, а?
      Элен продолжая заниматься ногтями, не отвечала.
      - Почему ты не хочешь?
      - Я не сказала, что не хочу.
      - Тогда почему бы тебе не повидаться с Джексоном?
      - Не хочу больше кордебалета. К тому же терпеть не могу Эдди Джексона.
      - А-а-а, протянул Бобби. Он встал и подошел к двери. - Элси, позвал он. - Принесите мне кофе!
      И опять сел.
      - Я хочу, чтобы ты повидалась с ним. Черт, оставь ногти в покое хотя бы на минуту.
      Она продолжала работать пилкой.
      - Я хочу, чтобы ты повидалась с ним сегодня, слышишь?
      - Я не собираюсь видаться с ним ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, - заявила Элен, скрестив ноги. - Что это ты вдруг решил приказывать?
      Бобби кулаком выбил пилку у нее из рук. Элен не взглянула на него и не подняла пилочку с ковра. Она встала, подошла к туалетному столику и вновь принялась расчесывать густые рыжие волосы. Бобби немедленно оказался у нее за спиной и в зеркале нашел ее взгляд.
      - Я хочу, чтобы ты сегодня повидалась с Эдди. Слышишь, Элен?
      Элен продолжала расчесывать волосы.
      - И что ты мне сделаешь, если я не повидаюсь, грубиян?
      Он поймал ее на слове.
      - Ты, правда, хочешь, чтобы я сказал? Ты, правда, хочешь, чтобы я сказал, что я сделаю, если ты с ним не повидаешься?
      - Да, я хочу, чтобы ты сказал, что ты сделаешь, если я с ним не повидаюсь, - передразнила его Элен.
      - Не смей паясничать, а то я попорчу твою шикарную мордашку. Лучше помоги мне, - пригрозил Бобби. - Я хочу, чтобы ты повидалась с ним. Я хочу, чтобы ты повидалась с Эдди, и я хочу, чтобы ты согласилась на его проклятую работу.
      - А я хочу знать, что ты сделаешь, если я не повидаюсь с ним? спокойно спросила Элен.
      - Я тебе скажу, что я сделаю. - Бобби следил в зеркале за выражением ее глаз. - Я позвоню жене твоего грязного дружка и все ей расскажу.
      Элен расхохоталась.
      - Давай! - крикнула она. - Давай прямо сейчас, дурак! Она и без тебя все знает.
      - Знает? Неужели?
      - Знает, знает! И не называй Фила грязным! Ты ему завидуешь!
      - Грязнуля. Грязный обманщик, - заявил Бобби. - Дешевка. Вот кто твой дружок.
      - Приятно тебя слушать.
      - Ты когда-нибудь видела его жену? - спросил Бобби.
      - Я-видела-его-жену. А что?
      - Ты видела ее лицо?
      - А что такого замечательного в ее лице?
      - Ничего такого замечательного! У нее нет твоего шикарного личика. У нее просто милое лицо. Почему бы тебе, черт подери, не оставить ее увальня в покое?
      - Не твое дело! - отрезала Элен.
      Правой рукой он схватил ее за плечо, и, взвизгнув от боли, она из своего неудобного положения, сколько было силы, ударила по ней расческой. У него перехватило дыхание, и он торопливо повернулся спиной к Элен и к вошедшей с кофе Элси. Горничная поставила поднос рядом с креслом, в котором Элен недавно приводила в порядок ногти, и выскользнула из комнаты.
      Бобби сел, взял чашку левой рукой и сделал глоток черного кофе. Элен за туалетным столиком начала укладывать волосы в прическу. Обычно она носила тяжелый старомодный пучок.
      Он выпил свой кофе задолго до того, как она воткнула последнюю шпильку. Стянув халат на груди, она подошла к нему и хотела сесть рядом, но покачнулась и шлепнулась на пол возле его ног, положила руку ему на лодыжку, погладила и сказала изменившимся голосом:
      - Прости меня, Бобби, но, милый, ты вывел меня из себя. Рука очень болит?
      - Плевать я хотел на руку, - проговорил он, не вынимая руки из кармана.
      - Бобби, я люблю Фила. Честное слово. Я не хочу, чтобы ты думал, будто у меня с ним интрижка. Не думай так, ладно? Я хочу сказать, не думай, будто я с ним флиртую, чтобы кому-то нагадить.
      Бобби не отвечал.
      - Боб, честное слово. Ты не знаешь Фила. Он замечательный.
      - Бобби повернулся к ней.
      - У тебя все чертовски замечательные. Ведь ты знаешь и других замечательных парней, правда? Например, одного из Кливленда. Как его, черт возьми, зовут? Ботвелл. Гарри Ботвелл. А как насчет блондинчика, который пел у Билла Кассиди? Два самых чертовски замечательных парня из тех, кого ты знаешь. - Он помолчал, глядя в окно. - Ради бога, Элен.
      - Боб, - сказала Элен, - тебе ведь не надо говорить, сколько мне лет. Я была чертовски молода. Теперь это настоящее. Боб. Честно. Я уверена. У меня еще никогда так не было. Боб, ты же в глубине души не веришь, что я с Филом ради его денег.
      Боб наморщил лоб и, вытянув в ниточку губы, повернулся к ней.
      - Знаешь, что я слышал в Чикаго? - спросил он.
      - Что, Боб?
      кончиками пальцев она нежно гладила его лодыжку.
      - Я слышал, как разговаривали два парня. Ты их не знаешь. Они говорили о тебе. О тебе и о том парне, который, как конь, о Хэнсоне Карпентере. Ну и перемыли они вам косточки! - Он помолчал. - С ним тоже, да, Элен?
      - Гнусная ложь, Боб, - прошептала Элен. - Боб, я не настолько знаю Хэнсона Карпентера, чтобы даже здороваться с ним.
      - Может быть! Правда, приятно брату выслушивать такое? Да все в городе ржут надо мной, стоит мне завернуть за угол!
      - Бобби. Ты очень ошибаешься, если веришь в эту грязную ложь. Зачем тебе вообще их слушать? Ты же лучше их. Не надо обращать внимание на их дерьмовые выдумки.
      - Я не сказал, что верю. Я сказал, что слышал, как они разговаривали. Отвратительно, правда?
      - Ну, все совсем не так, - возразила Элен. -- Брось мне сигарету, а?
      Он бросил ей на колени пачку сигарет, потом спички. Она закурила, вдохнула дым и кончиками пальцев сняла с языка табачную крошку.
      - Ты была такой потрясающей девчонкой, - отрывисто произнес Бобби.
      - Да? А теперь я больше не потрясающая? -- по-детски пришепетывая, спросила Элен.
      Он промолчал.
      - Элен, послушай, что я тебе скажу. Я тут, до Чикаго, пригласил жену Фила на ленч.
      - Да?
      - Она потрясающая девчонка. Класс.
      - Класс, говоришь? -- переспросила Элен.
      - Да. Послушай. Повидайся сегодня с Эдди. От этого никому плохо не будет. Повидайся с ним.
      Элен курила.
      - Я ненавижу Эдди Джексона. Он всегда лапает.
      - Послушай, - сказал Бобби, вставая. -- Когда тебе хочется, ты умеешь напустить на себя холод. -- Он наклонился над ней. -- Мне пора. Я еще не был в конторе.
      Элен тоже встала и не отрывала от него глаз, пока он надевал пальто.
      - Повидайся с Эдди, - напомнил Бобби, натягивая кожаные перчатки. -- Ты слышишь? -- Он застегнул пальто. -- Я тебе позвоню.
      - Он мне позвонит, - проворчала Элен. -- Когда? Четвертого июля?
      - Нет. Раньше. У меня чертовски много дел. Где моя шляпа? Ах, да я пришел без шляпы.
      Она проводила его до двери и подождала, пока он не уехал на лифте. Потом закрыла дверь, вернулась в спальню, подошла к телефону и торопливо, но аккуратно набрала номер.
      - Добрый день, - проговорила она в трубку. -- Позовите, пожалуйста, мистера Стоуна. Говорит мисс Мейсон. -- Через несколько секунд она услышала мужской голос. -- Фил? Послушай, Фил. У меня только что был мой брат Бобби. Знаешь, зачем он приходил? Твоя любезная женушка с вассаровским личиком рассказала ему о тебе и обо мне. Да! Послушай, Фил. Послушай меня. Мне это не нравится. И мне все равно, имеешь ты к этому отношение или нет. Мне не нравится. И мне все равно. Нет, не могу. Я уже договорилась и вечером не могу. Позвони завтра. Мне очень неприятно. Я же сказала, Фил, позвони завтра. Нет. Я сказала, нет. До свидания, Фил.
      Она положила трубку, скрестила ноги и задумчиво прикусила большой палец. Потом повернулась к двери и громко крикнула:
      - Элси!
      Элси шмыгнула в комнату.
      - Убери чашку мистера Бобби.
      Когда Элси вышла, Элен набрала еще один номер.
      - Хэнсон? -- спросила она. -- Это я. Мы. Нас. Ты подлец.
      П р и м е ч а н и я Четвертое июля -- День независимости, национальный праздник в США.
      Вассар (штат Нью-Йорк) -- привилегированный колледж для женщин, существует с 1861 г. Далекая от литературной правильности речь героини подчеркивает ее принадлежность к совсем иному социальному кругу, чем круг жены Фила.
      ВИНОВАТ, ИСПРАВЛЮСЬ (The hang of it)
      Наша страна лишилась едва ли не самого многообещающего игрока в китайский бильярд, когда моего сына Гарри призвали в армию. Как его отец, я, конечно же, сознаю, что Гарри не вчера родился, но, стоит мне взглянуть на мальчика, и я готов дать голову на отсечение, что это случилось в начале прошлой недели. Короче, армия заполучила еще одного Бобби Петита.
      Когда-то, в 1917, Бобби Петит здорово смахивал на нынешнего Гарри. Петит был тощий мальчишка родом из Кросби в Вермонте -- это тоже в Соединенных Штатах. Некоторые парни из его роты даже считали, что вермонтский кленовый сироп еще не обсох у него на губах.
      За обучение новобранцев в той роте, в 1917, отвечал сержант Гроган. Ребята в лагере стоили разнообразнейшие догадки насчет происхождения сержанта -- догадки настолько умные, точные и приличные, что, думаю, не стоит повторять.
      Итак, в первый день армейской службы Петита сержант обучал взвод приемам строевой подготовки с оружием. Петиту был известен свой собственный, хитроумный способ обращения с винтовкой. Когда сержант скомандовал: "Оружие на правое плечо!", Бобби Петит поднял оружие к левому плечу. Когда сержант приказал: "На грудь!", Петит послушно взял оружие "на караул".
      Это был верный способ привлечь внимание сержанта, и он подошел к Петиту, улыбаясь.
      - Эй, тупица, - приветствовал Петита сержант, - что с тобой?
      Петит рассмеялся.
      - Я иногда путаюсь, - коротко объяснил он.
      - Как тебя зовут, детка? -- спросил сержант.
      - Бобби. Бобби Петит.
      - Ну что ж, Бобби Петит, - сказал сержант, - я буду звать тебя просто Бобби. Я к мужикам всегда обращаюсь по имени. А они меня зовут мамашей. Как у себя дома.
      - О! -- ответил Петит.
      Так и пошло. У всякого взрывателя два конца -- один для поджигания, а другой набит тротилом.
      - Слушай, Петит! -- гаркнул сержант. -- Мы с тобой не в пятом классе обучаемся! Ты должен знать, что левое плечо у тебя одно и что оружие "на грудь" не то же самое, что "на караул". Что это с тобой? У тебя мозгов нет?
      - Виноват, исправлюсь! -- пообещал Петит.
      На следующий день мы натягивали палатки и складывали вещмешки. Когда сержант подошел проверить, оказалось, что Петит вообще не потрудился загнать колышки в землю. Придравшись к эдакой мелочи, сержант одним махом снес маленький полотняный домик Бобби Петита.
      - Петит, - прошипел сержант. -- Ты... точно... самый... тупой... самый глупый и неловкий парень из всех, кого я знаю. Ты спятил, Петит? У тебя что, мозгов нет?
      Петит пообещал:
      - Виноват, исправлюсь!
      Потом все сложили вещмешки. Петит сложил свой, как ветеран -- ну прямо один из "Парней в голубом". Сержант подошел проверить. Был у него славный обычай -- зайти сзади и, лихо размахнувшись, как дубинкой, вмазать рукой по естественному противовесу, который имеется ниже спины у сына любой матери.
      Он заинтересовался мешком Петита. Подробности я опущу. Скажу только, что все разлетелось по сторонам, кроме последних пяти сегментов позвоночника Бобби. Звук был отвратительный. Сержант нагнулся, чтобы посмотреть на своего подопечного, вернее, на то, что от него осталось.
      - Да, Петит. Много я встречал идиотов в своей жизни, - поделился сержант. -- Много. Но тебя, Петит, ни с кем не сравнишь. Потому что ты -самый большой идиот!
      Петит стоял перед ним на трех конечностях.
      - Виноват, исправлюсь! -- ухитрился пообещать он.
      В первый день на стрельбище шесть человек стреляли одновременно по шести мишеням из положения лежа. Сержант прохаживался туда-сюда, проверяя готовность к стрельбе.
      - Эй, Петит, каким глазом ты смотришь в прицел?
      - Не знаю, - сказал Петит, - кажется левым.
      - Смотри правым! -- взревел сержант. -- Петит, ты отнимаешь у меня двадцать лет жизни. Что с тобой? У тебя нет мозгов?
      Но это еще что! После того как ребята выстрелили и мишени придвинули, всех ожидал веселый сюрприз. Петит всадил все пули в мишень соседа справа.
      Сержанта чуть удар не хватил.
      - Петит, - сказал он, - тебе не место в армии, где служат люди. У тебя шесть ног. У тебя шесть рук. У остальных только по две!
      - Виноват, исправлюсь! -- сказал Петит.
      - Чтобы я этого больше не слышал! Или я тебя убью. Я тебя правда убью, Петит! Потому что я ненавижу тебя, Петит. Слышишь? Ненавижу!
      - Серьезно? -- спросил Петит. -- Не шутите?
      - Не шучу, братец, сказал сержант.
      - Вот увидите, я исправлюсь, - пообещал Петит. -- Обязательно. Я не шучу. Честно. Мне нравится в армии. Я еще стану полковником, не меньше. Не шучу.
      Разумеется, я не рассказал моей жене, что наш сын Гарри похож на Боба Петита, каким тот был в 1917. Но он здорово похож. Дело в том, что у мальчика нелады с сержантом в Форт-Ирокезе. если верить моей жене, Форт-Ирокез пригрел на своей груди одного из самых упрямых и злых старших сержантов в стране. Вовсе не обязательно, твердит моя жена, жестоко обращаться с мальчиками. Нет, Гарри не жалуется. Ему нравится в армии, но он не может угодить этому зверю, старшему сержанту. У него еще не все получается, но он обязательно исправиться.
      А командир этого полка? От него толку -- ноль, думает моя жена. Расхаживает с важным видом и ничего больше. Полковник должен помогать мальчикам, следить, чтоб злой старший сержант не издевался над ними, не подавлял силу воли. Полковник, думает моя жена, обязан не только ходить туда-сюда.