Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Таинственный обоз

ModernLib.Net / Историческая проза / Серба Андрей Иванович / Таинственный обоз - Чтение (стр. 1)
Автор: Серба Андрей Иванович
Жанр: Историческая проза

 

 


Андрей Серба

Таинственный обоз

1

Маршалу часто казалось, что теперь ему суждено возненавидеть снег до конца дней своих. Здесь, в России, от него не было спасения нигде. Он постоянно сыпал с хмурого, по-зимнему низкого неба, лежал вокруг огромными голубоватыми сугробами или, подхваченный ветром, попадал в глаза, за отвороты шинели, голенища ботфорт. Днем снег слепил, а ночью отражался в зрачках при свете костров пугающе-мертвенной белизной. Возможно, не только от голода и усталости, но также и от него были так безжизненны и равнодушны ко всему на свете лица еще уцелевших солдат некогда великой, непобедимой армии.

Расстегнув до последней пуговицы шинель и сняв с головы треуголку, маршал протянул к огню озябшие руки, пошевелил пальцами. Небольшой костерок горел посреди приземистого сарая, специально для него оставленного целым из всей разграбленной и растащенной солдатами на дрова русской лесной деревушки. В затхлом помещении пахло коровьим навозом и плесенью, слева в углу была свалена груда старой полуистлевшей соломы. Но главное, здесь было темно и безветренно, а глаза отдыхали от созерцания столь ненавистного снега.

Лишь отогрев руки, маршал взглянул на спутника, все это время молча стоявшего рядом с ним. Это был высокий черноволосый офицер с живыми серыми глазами и слегка вьющимися на щеках бакенбардами.

— Капитан, я готов выслушать ваши объяснения.

— Господин маршал, казаки налетели внезапно, когда мои люди только начали расседлывать коней и готовились отдохнуть возле костров. Русские вначале дали из леса залп, затем бросились в сабли. В результате стычки и последовавшего бегства все мои солдаты оказались убиты или взяты в плен. Я избежал подобной участи лишь потому, что во время нападения осматривал предстоящий после отхода маршрут и находился в противоположной от наскочивших казаков стороне. Когда я прискакал на выстрелы к обозу, все уже закончилось. Дорога была завалена трупами моих драгун, все лошади угнаны, поклажа в телегах перевернута кверху дном, а сами казаки исчезли, словно дым. От всего конвоя уцелело лишь два солдата, которым в суматохе боя удалось незаметно спрятаться в кустах.

— Капитан, меня нисколько не интересует судьба ваших вконец забывших о дисциплине и осторожности драгун, — перебил офицера маршал. — Я хочу знать, что случилось с обозом.

— После возвращения я первым делом пересчитал телеги. Все до одной они оказались на месте. Да и зачем русским наш порох, если у них своего вдоволь? Казаки лишь отогнали обоз от дороги поглубже в лес, надеясь, что он достанется их войскам.

— Прекрасно, что они не вздумали уничтожить обоз на месте. Кстати, капитан, что сказал генерал Жюв при назначении вас начальником конвоя?

— Он объяснил, насколько важен для нашей отступающей армии порох. Предупредил, что на вверенных моей охране телегах находится неприкосновенный запас боепитания для всего нашего корпуса. А напоследок еще раз напомнил, что я не имею права выдавать никому ни единого бочонка без его письменного ордера или личного распоряжения.

— Теперь, капитан, забудьте все, что говорил вам генерал. Однако хорошенько запомните то, что услышите сейчас от меня. Конечно, нападение казаков на конвой и гибель ваших драгун — большая неприятность. Но то, что русские не взорвали обоз, а спасшиеся от казачьих сабель и плена солдаты указали вам его новое местонахождение, — огромная удача. Поэтому, капитан, вам придется вернуться к обозу и доставить его в расположение наших войск из-под носа русских.

— Слушаюсь, господин маршал! — щелкнул каблуками офицер.

Маршал недовольно поморщился.

— Капитан, не перебивайте меня. Вы еще не слышали самого главного, а оно заключается в следующем. Порох, о котором говорил генерал Жюв и который действительно находится в телегах вашего обоза, меня мало волнует. Спасти необходимо совсем другое: то, что спрятано на самом дне каждой телеги в трех бочонках, помеченных двумя едва заметными лилиями. То, из-за чего был снаряжен этот якобы пороховой обоз, что заставило отдать для его перевозки последних, еще способных передвигаться лошадей, выделить для охраны лучших солдат. Это было сделано потому, что в бочонках с лилиями находится самое дорогое, чем располагает на сегодняшний день наша армия, — русское золото и драгоценности, которые мы вывозим из этой проклятой страны.

Маршал замолчал, пристально взглянул в лицо офицера.

— Капитан, вы слышали что-нибудь о московском золоте?

Офицер неопределенно пожал плечами.

— Разное, господин маршал. До меня доходили разговоры, что какие-то подонки, выдававшие себя за наших солдат, грабили в Москве церкви и монастыри, обыскивали дворцы и частные дома. А целая их команда, по слухам, будто бы занималась подобным делом в самом Кремле. Но лично я не придавал таким разговорам особого значения: в каждой армии есть мародеры и шкурники…

— Вы действительно слышали о мародерах, капитан, — оборвал собеседника маршал. — Я же говорю совершенно о другом. Золото и драгоценности, которые были поручены вашей охране, являются собственностью или добычей, как вам будет угодно это назвать, не какого-то отдельного, частного лица, а Франции и ее императора. Да, они действительно взяты в русских церквях и монастырях, царских дворцах и особняках русской знати. Однако это не грабеж, а законное право победителя, так сказать, контрибуция, возмещающая понесенный в ходе боевых действий ущерб. Вы поняли мою мысль, капитан?

— Так точно, господин маршал! — вытянулся офицер.

— Буду откровенен с вами до конца, капитан. Мы проиграли эту войну, вернее, эту часть кампании, — тотчас поправился маршал. — Однако мы извлечем из своих неудач уроки и, не повторяя ошибок, снова продолжим войну с Россией. Но для этого нужны солдаты, много солдат. А они, как известно, не появляются сами по себе. Чтобы из мужика сделать солдата, его надобно одеть, вооружить, накормить, обучить, для чего необходима масса денег. На создание этой новой могучей армии нам и понадобятся золото и драгоценности, которые мы сейчас вывозим в вашем обозе. Мы станем воевать против России на ее же деньги, — усмехнулся маршал.

Громкий шорох в углу, где лежала старая солома, заставил его смолкнуть и повернуть в ту сторону голову. Но в сарае снова царила тишина, нарушаемая лишь слабым потрескиванием дров в костре. Груда соломы, тускло освещенная бликами пламени, была неподвижна.

— По-видимому, мыши, — сказал капитан, снимая ладонь с рукоятки засунутого за пояс пистолета.

— Наверное, — согласился маршал и продолжал: — Это золото и драгоценности для нас дороже всего на свете. Даже тех наших солдат, что еще живы и неизвестно зачем бредут на запад. — Уголки губ маршала презрительно искривились. — Если в будущем эти человеческие отбросы кому-нибудь и нужны, то лишь себе, поскольку для Франции и новой войны с Россией они уже безвозвратно потеряны. В их опустошенных поражением душах свили гнездо страх и неверие в собственное оружие, и нет силы, которая могла бы воскресить их как воинов. В их памяти, словно страшный кошмар, останутся на всю жизнь этот безбрежный русский снег и нескончаемые метели, свист ветра и придорожные сугробы с трупами непогребенных однополчан. Их воинский дух навсегда сломлен, и в покорившиеся судьбе сердца уже никогда не вдохнуть жажду победы. Этот бредущий по дорогам сброд давно лишился права именоваться солдатами, и единственное, на что он способен в дальнейшем, — разлагать других. Если Франция намерена выиграть новую русскую кампанию, она должна бросить в предстоящие сражения иных воинов. Этих послушных дисциплине, верящих в возрождение французской боевой славы солдат нам даст русское золото. Теперь вы до конца понимаете всю важность своего задания, капитан?

— Да, господин маршал.

— Надеюсь на вас. Можете лично отобрать необходимое количество солдат из моей охраны.

— Благодарю, господин маршал, однако я намерен ограничиться одним эскадроном драгун. Большее число солдат лишь увеличит возможность нашего обнаружения русскими, но вряд ли поможет спасти обоз в случае их погони. Казачьи отряды кружат вокруг армии днем и ночью, у них прекрасно налаженная между собой связь. Будь у меня хоть полк, они моментально соберут вокруг нас любые собственные силы, чтобы взять над нами верх. Моим союзником станет хитрость. Наша армия отступает только по дорогам, с учетом этого обстоятельства русские строят свою тактику преследования. Поэтому я с обозом уйду подальше в лес, в глушь, за спины ныряющих у дорог казаков. Там, в полнейшей безопасности, я обгоню на лошадях наши отступающие пешие колонны, чтобы в назначенном месте одним молниеносным броском снова соединиться со своими. Другого реального плана спасти обоз от русских я не вижу.

Маршал несколько раз задумчиво провел рукой по подбородку.

— Что ж, капитан, по-моему, это самое разумное решение. Обсудите свое предложение с моим начальником штаба, уточните все детали. И еще… Его племянник, лейтенант Моро, долгое время жил в России, прекрасно знает ее язык и нравы. Этот молодой человек весьма умен, сообразителен, тоже посвящен в тайну золотого обоза. С этой минуты он поступает в ваше полное распоряжение, и вы оба отвечаете перед Францией за бывшее русское, а теперь ее золото…


Кутузов оторвал взгляд единственного глаза от разложенной на столе карты, приподнял голову на звук распахнувшейся двери. Увидел застывшего у порога высокого, нескладного, в мешковатом мундире прапорщика, приветливо улыбнулся.

— Здравствуй, здравствуй, душа Владимир Петрович, — проговорил он, откидываясь на спинку заскрипевшего под тяжестью его тела кресла. — Давненько тебя не видывал. Пожалуй, с поры, когда мы оставляли неприятелю первопрестольную и ты явился ко мне с желанием послужить Отечеству.

— Так точно, ваше сиятельство. С того времени по вашей протекции состою при штабе Первой армии.

— Знаю, голубчик. Слыхивал также, что выражаешь сим недовольство и рвешься на поле брани. Так ли?

— Да, ваше сиятельство. Ибо всяк честный россиянин в опасную для Отечества годину обязан… — горячо начал прапорщик, однако взмахом пухлой руки Кутузов остановил его.

— Э, голубчик, сейчас ты не просто россиянин, а прежде всего воин, коему надлежит вершить свое дело там, куда он поставлен начальством. До сего момента твое место было при штабе, а ныне… — фельдмаршал перевел взгляд на вошедшего вместе с прапорщиком адъютанта. — Перебежчика ко мне!

Доставленный в кабинет двумя конвоирами перебежчик был неимоверно худ, до предела изможден, с глубоко ввалившимися глазами. Он густо зарос щетиной, в иссиня-черных всклокоченных волосах торчали стебли соломы. Его мундир давно превратился в лохмотья, из разбитых вдрызг сапог торчали пальцы босых ног.

— Накормили? — спросил Кутузов у адъютанта.

— Так точно, ваше сиятельство.

— Сей испанец, — снова повернулся фельдмаршал к прапорщику, — переметнулся к нам минувшей ночью и сделал весьма… весьма интригующее сообщение. Вы, душа Владимир Петрович, как помню, свободно владеете испанским. Скажите пленнику, дабы рассказал свою историю еще раз.

— Прошу повторить мне то, что ранее сообщали господину главнокомандующему, — обратился прапорщик к перебежчику по-испански.

Пленник вопросительно взглянул на Кутузова и заговорил лишь после его утвердительного кивка.

— Я давно собирался покинуть французов, сразу после нашего отступления из Москвы. Однако подходящий случай представился только позавчера. Незаметно спрятавшись в деревенском сарае, я дождался прихода ваших войск и сдался в плен. А до этого стал свидетелем одного любопытного разговора… — И перебежчик почти слово в слово передал прапорщику содержание беседы между французским маршалом и капитаном, командиром уничтоженного казаками конвоя.

— Вы ничего не путаете? — недоверчиво спросил прапорщик, когда испанец смолк

— Никак нет, господин офицер. Я родился и вырос на французской границе, знаю язык соседей, как свой родной. К тому же я прятался в сарае в груде старой соломы рядом с костром, возле которого происходил разговор. Благодаря этому я слышал все отчетливо и до последнего слова. За правдивость своего сообщения ручаюсь головой.

— Что молчите, голубчик мой? — лукаво прищурился Кутузов, когда конвойные вывели перебежчика из кабинета.

— Думаю, испанец решил попросту смягчить собственную участь и хоть чем-то заслужить наше благорасположение. По долгу службы мне часто приходится допрашивать пленных, и чего только я от них не наслушался.

— Согласен, душа моя, всякое случается. Только, сдается мне, сей испанец правду говорит. О золоте и прочих драгоценностях, что вывозят французы из России, я извещен давно, однако на след их прежде никак напасть не удавалось. Во все века были лакомы иноземцы до нашего российского добра, и воинство Бонапарта по жадности ничем не уступает орде Батыевой. Верно молвил пленник, что награбленные российские богатства для бегущего француза ныне дороже всего на свете.

— Но ведь это сущее варварство, ваше сиятельство! Вандализм! — воскликнул прапорщик.

Кутузов тихо рассмеялся.

— Опять согласен с тобой, голубчик. Только в подобных делах мало негодовать да возмущаться, поскольку разбойник внемлет не слову, а силе.

— Но, коли мы знаем об обозе, извещены даже о его предположительном местонахождении, в нашей власти захватить его.

— Для того и позвал тебя, душа моя. Немало под моим началом смелых, отважных офицеров, лихих гусар и быстрых казаков, только не лежит душа поручать кому-либо из них это дело. Всяк из мной перечисленных мечтает изловить чужого полковника или генерала, получить за проявленное геройство внеочередной чин или быть возведенным в более высокую должность, и мое поручение покажется ему скучным и пустячным. Не всякому понять дано, что речь идет не о золоте и каменьях, а о стародавних памятниках истории нашей великой, о святых реликвиях веры православной, о достоянии державы нашей могучей и всего народа российского. А сие намного дороже всех иноземных генералов, коих доставлен мне уже не один десяток, чужих пушек и знамен, которые даже не знаю, куда девать. Поручить такое задание могу лишь человеку, который не только приказ мой исполнять станет, а также веление и потребность собственной души, разумея всю необходимость действий своих для государства нашего. Помню, голубчик Владимир Петрович, что ты, как и родитель твой покойный, неуемную тягу к древностям нашим питаешь. Потому и решил доверить тебе спасение сокровищ российских.

— Благодарю, ваше сиятельство, — растроганно произнес прапорщик.

— Любезничать потом будем, а сейчас надобно немедля отправляться на поиски обоза, покуда французы его к себе угнать не успели. Кого с собой взять желаешь: эскадрон гусар или сотню казаков?

— Казачков, ваше сиятельство.

— Одобряю: гусары больше любят «ура!» да атаку в широком поле, а казаки привычны, что волки, по лесам и оврагам рыскать. Ну, голубчик мой Владимир Петрович, с Богом. Желаю удачи…

2

Третьи сутки не покидали заболоченных лесов и занесенных снегом оврагов прапорщик и подчиненная ему сотня черноморских казаков, однако нужного обоза или каких-либо его следов им обнаружить не удалось. Владимир Петрович не винил в этом никого. Прежде чем выступить в путь, он со свойственной ему дотошностью разузнал в штабе главнокомандующего все, что касалось маршрута отступления корпуса генерала Жюва и ежедневного перемещения его штаба. Помимо этого, еще раз подробно допросил перебежчика-испанца, надеясь, что какая-нибудь кажущаяся на первый взгляд незначительной деталь поможет чем-либо нагляднее и точнее представить место расположения обоза. Не было у него претензий и к казакам: бывалые, закаленные в боях черноморцы, почти все увешанные крестами и медалями, не знали устали и покоя, обшаривая днем и ночью окрестности дорог, возле которых предположительно мог находиться разыскиваемый обоз.

Все дело заключалось в том, что неизвестный прапорщику французский капитан сделал единственно верный в его положении ход: опередив русских, он попросту покинул район отступления своей армии, избавившись таким образом от самого опасного для себя врага — по пятам преследовавших французов казаков и отрядов русской легкой конницы. Сейчас, оказавшись в стороне от мест боевых действий и никого не страшась, укрываясь днем для отдыха в лесах и двигаясь только ночью, он мог спокойно и без помех уводить обоз маршрутом, параллельным своим отступающим войскам. Затем, обогнав соотечественников и противника, ему ничего не стоило затаиться в укромном месте на пути своих приближающихся войск и без всяких осложнений соединиться с ними.

Для себя в сложившейся ситуации прапорщик видел только один разумный способ действий: смирившись, что французам удалось опередить его и завладеть обозом, немедленно начать их преследование. В этом случае можно было догнать и отбить обоз прежде, чем противник успеет соединиться со своими основными силами. Но сколь велико было число дорог, по которым французский эскадрон мог уходить от погони! Надежда обнаружить его имела столько же шансов на успех, как попытка отыскать иголку в стоге сена. И все-таки, посоветовавшись с командиром черноморцев, утром четвертого дня прапорщик велел прекратить поиски обоза и начать стремительное движение на запад. Впереди сотенной колонны по всем предположительным маршрутам вражеского эскадрона были высланы разведывательные дозоры.

Владимир Петрович хорошо знал и помнил поговорку, что смелым всегда улыбается счастье. Вечером четвертых суток поисков обоза он добавил бы, что счастье не обходит стороной также настойчивых. Дело в том, что через шесть часов после отдачи приказа о движении на запад ему удалось напасть на след исчезнувшего обоза. Прапорщик и командир сотни сидели у костра и хлебали из котелков походное варево, когда подскакавший урядник соскочил с лошади и замер против них по другую сторону огня.

— Пан сотник, — не переводя дыхания, начал он, — мои хлопчики ухватили за хвост вражий обоз! Мы отыскали возы, на которых поначалу лежал французский порох.

Сообщение было настолько важным, что прапорщик, немного понимавший украинский язык, на котором говорил урядник-черноморец, потомок запорожских казаков, счел нужным обратиться к сотнику:

— О чем он?

— Говорит, что его дозор обнаружил французские телеги. Считает, что они имеют отношение к интересующему нас обозу

— Где обнаружил и почему так считает? — быстро спросил прапорщик, моментально забыв о котелке.

Однако сотник уже его не слышал. Постукивая по голенищу сапога нагайкой, он стоял рядом с прискакавшим и зло смотрел на него.

— Где умудрился нализаться, герой?

— В монастыре, пан сотник. Там, где французские возы стоят. А в святую обитель заскочили с благой думкой: узнать, не обижает ли кто монахов.

— Лучше скажи, что еще за версту учуял своим длинным носом запах монастырских наливок, — усмехнулся сотник — Твое счастье, что урядник, а не простой казак. Иначе велел бы всыпать за твои заботы о монахах десяток плетюганов. Теперь отвечай, почему решил, что французские, а не наши. Не спьяну ли?

— Знаю эти возы, пан сотник. Мне не впервой с Европы лишний гонор сшибать, видел такие возы в седьмом году у австрияк и пруссаков. У них ободья железной полосой обтянуты и шипы наварены, чтоб, значит, колесо по грязи да льду не скользило. И клейма на возах поставлены не наши, а словно паучьи.

— Как возы в монастыре очутились?

— Не могу знать, пан сотник. Не моего ума дело, чтоб сыск пану настоятелю учинять. Оттого за вами и прискакал.

Прапорщик, внимательно прислушивавшийся к разговору казаков, поднялся на ноги, тронул сотника за локоть.

— Думаю, нам самим необходимо побывать в монастыре. И чем скорее, тем лучше…

Святая обитель располагалась на крутом лесном взгорке, отгороженном от окружающего суетного мира высокими, красного кирпича стенами. Урядник провел офицеров в длинный монастырский сарай, где в дальнем углу стояли десятка полтора высоких, на широких добротных колесах повозок.

— Они, — сказал казак, ударив по ближайшей повозке ножнами сабли. — А клеймо сзади.

Владимир Петрович никогда в жизни не интересовался телегами и не являлся знатоком в этом вопросе, однако клеймо, выжженное каленым металлом на заднем борту указанной урядником повозки, сказало ему о многом. Крупным готическим шрифтом, действительно напоминавшим острыми углами распростертого паука, саксонский мастер сообщал любопытным свою фамилию и название мастерской, из ворот которой отправилось по дорогам Европы его изделие. Теперь предстояло выяснить, каким образом произведение рук немецкого умельца оказалось столь далеко от его родины в сарае русского монастыря.

Рассказ настоятеля был немногословен. Два дня назад под вечер у стен монастыря остановился русский конный отряд, сопровождавший обоз из саней и телег, груженных какими-то бочонками. Один из офицеров отряда обратился к настоятелю с просьбой обменять имевшиеся в обозе повозки на монастырские сани, поскольку отряд должен был срочно доставить порох своему преследовавшему французов полку, а при здешних дорогах и глубоком снеге сани являлись самым удобным транспортом. Крепкие, вместительные повозки с обтянутым полотном верхом были для монастыря куда ценнее простых крестьянских саней, изготовлявшихся в каждой окрестной деревне, и предложенный офицером обмен незамедлительно состоялся. Обрадованный столь удачной сделкой настоятель велел дать офицеру в придачу пять бочек монастырской наливки, после чего отряд вместе с обозом отправился догонять свой полк.

— Отчего вы, святой отец, изволили решить, что солдаты и обоз были нашими? — поинтересовался Владимир Петрович, внимательно выслушав настоятеля.

— А кем им быть еще? — удивился тот. — От монастыря до тракта, по коему отступают французы, без малого пять десятков верст, и в нашей округе еще ни разу не видывали живого неприятеля. А если бы он появился, мужики быстро с ним разделались бы. Потом, я лично разговаривал с офицером, предложившим обмен. Приятный, обходительный человек.

— Не припомните, как он выглядел? — тотчас спросил прапорщик

— Отчего же? Наружностью весьма недурен и изящен, наверное, из гвардейцев. Собой белокур, улыбчив. Словом, офицер как офицер.

— Как говорил по-русски?

На лице настоятеля мелькнуло удивление.

— Превосходно. Как же ему еще изъясняться на родном языке? Прекрасный московский говор.

— Что можете сказать о солдатах?

— Не лицезрел их. Поскольку они, дабы не нарушать покоя святой обители, по распоряжению господина офицера оставались все время за монастырскими стенами.

— Но ведь кто-то из ваших людей должен был менять сани на повозки. Они ничего не заметили странного?

— Я уже говорил, что господин офицер был очень любезен. Он приказал конюхам лишь выставить сани за ворота обители, все остальное делали солдаты. Монастырским служкам потом осталось только вкатить оставленные повозки с дороги в сарай.

— Офицер не обмолвился, куда собирался следовать дальше?

— В самом начале знакомства сказал, что догоняет свой полк. Но, откровенно говоря, я по сему поводу особенно не любопытствовал, поскольку мимо обители проходит лишь одна дорога — большак к уездному городку. А по тропам, что сбегаются к большаку, чужой в наших лесах человек особенно не наездится: обязательно проводник нужен. Отчего сей офицер так вас интересует? — не смог все-таки сдержать любопытства настоятель.

Прапорщик, ждавший подобного вопроса, не задумался ни на миг.

— Обоз нашего полка тоже отстал, мы отправлены на его поиски. Вот и хотим узнать, не наши ли люди были у вас?

— Езжайте вдогонку обозу по большаку, — посоветовал настоятель. — Может, догоните. Коли нет, значит, он свернул с большака в сторону тракта, по коему бегут неприятели. Тогда поспрашивайте про своих у встречных мужичков. У нас каждый чужой человек на виду, а здесь целый обоз и воинская команда при нем. Не могут они бесследно исчезнуть, никак не могут…

— Спасибо, святой отец, так и поступим. Простите за беспокойство.

Мнение офицеров об увиденном и услышанном в монастыре было однозначным: им удалось обнаружить след разыскиваемого обоза. Поэтому необходимо со всей возможной скоростью продолжать погоню по большаку. И, конечно, не забывать при этом расспрашивать о преследуемых встречающихся мужиков и не лениться самим осматривать все пути, ведущие от большака в направлений тракта.

Не давая себе и лошадям отдыха, казаки скакали по большаку всю ночь. Когда утром сотня остановилась в небольшой деревушке на отдых, прапорщика ждала приятная новость. Староста, пригласивший господ офицеров в свою избу, на их расспросы сообщил, что собственными глазами видел вчера днем на опушке леса, невдалеке от дороги, отряд конных солдат, отдыхавших возле костров, и даже разговаривал с их благородием господином офицером.

— Собой изящен, светловолос, приятен в обхождении? — первым делом поинтересовался Владимир Петрович.

— Так точно, весьма обходителен. Расспросил меня о здешних дорогах, не забредают ли сюда и не шалят ли францы. А на прощание даже изволил угостить шкаликом наливки, — похвалился староста.

— Сколько видел на опушке солдат и не было ли при них телег или саней?

— Как же, конечно, имелись. Целый обоз, — степенно ответил староста. — Их благородие сказали, что ему как раз велено оборонять войсковое имущество от францев. Солдат у костров грелось не особливо много, не больше восьми десятков душ, саней и повозок стояло десятка три—три с половиной. Разве их все по кустам среди деревьев толком углядишь да сосчитаешь?

— О чем еще говорил с их благородием?

— Они интерес имели, нельзя ли у наших мужиков разжиться санями. В обмен, значит, на их повозки. Я, конечно, поначалу осмотрел повозки. Оказались подходящие, иноземной работы. Так я сперва свои сани на одну обменял, а потом всю родню к такому выгодному делу склонил. Ни одной повозки в чужие руки не отдал, — с гордостью заявил староста.

— Офицер не сказывал, куда с войсковым имуществом путь держит? К городу или полку?

— К нашим. Что францев, стало быть, по тракту гонят. А поскольку в десятке верст от нашей деревни на большаке развилка, он меня про нее расспрашивал.

Владимир Петрович насторожился, переглянулся с сотником.

— Что за развилка?

— В том месте начинаются гнилые болота. Да такие, что в самые лютые морозы не всегда замерзают. Вот большак и обходит их со стороны, что к городу поближе. А поскольку деревни и на другом берегу болот имеются, тамошние мужики вдоль них свой зимник пробивают, ничуть не хуже большака.

— Что заинтересовало господина офицера?

— А все. Где путь длиннее, где короче. По какой дороге больше мужиков ездит, а также откуда проще к тракту свернуть и легче к нему добраться. Дотошный их благородие: каждую мелочь знать хочет, — уважительно отметил староста.

— По какой дороге он собрался ехать: по большаку или зимнику?

Староста пожал плечами.

— Кто ведает? Их благородие мне про свои дела не докладывали. Да и к чему мне это? В моей голове тогда одна думка вертелась: как бы они не передумали телеги на сани менять.

— Среди солдат, что у костров грелись, землячков не оказалось? — не отставал с расспросами прапорщик. — Может, кто-либо из них тебе шкалик наливки тоже поднес? — улыбнулся он.

Староста пренебрежительно махнул рукой.

— Какой там шкалик? Никто даже словом не обмолвился. Хмурые все какие-то, обличья в сторону воротят. Может, так и должно быть? Как-никак не к куму на святки едут, а на битву с францами, — глубокомысленно закончил он.

Выменянные предприимчивым старостой и его родней повозки, как и следовало ожидать, оказались точной копией уже виденных в монастыре и даже с клеймом того же саксонского мастера. Получив подтверждение, что они на верном пути, преследователи после короткого отдыха продолжили погоню по большаку дальше, в сторону упомянутой старостой развилки. Здесь, у начала присыпанных слоем снега болот, перед Владимиром Петровичем встал непростой вопрос: по какой из дорог следовать? У каждой из них, большака и зимника, имелись свои плюсы и минусы, каждая в чем-то одном выигрывала, а в другом проигрывала. Как угадать, что в данной ситуации играло для французов главенствующую роль? Скорость или безопасность, желание быть к тракту ближе или дальше?

Хотя в продолжение всего пути до развилки сотник и прапорщик только и говорили о предстоящем выборе маршрута, ни к какому определенному выводу они не пришли и продолжили обсуждение на месте, у самой развилки. Раздавшийся поблизости мелодичный звон колокольчика заставил сотника прервать себя на полуслове и взглянуть в направлении потревожившего его звука. Из-за ближайшего со стороны города поворота большака вынеслись небольшие нарядные сани, запряженные тройкой рысаков с черными султанами на головах и разноцветными лентами в гривах. Впереди на облучке восседал невзрачный мужичонка в надвинутом на брови облезлом треухе и рваной шубейке с поднятым воротом. Зато позади на медвежьей шкуре полулежала настоящая русская красавица: круглолицая, розовощекая, с длинной русой косой и полными веселья глазами. Увидев у развилки казачий отряд, она приподнялась на локте, радостно взвизгнула, а поравнявшись с офицерами, ткнула возницу кулаком в спину.

— Степашка, стой!

Девушка мельком скользнула глазами по ссутулившемуся в седле прапорщику, недовольно сморщила носик при виде хмурой, вислоусой физиономии верзилы-урядника, неотлучно находящегося при командире сотни, остановила взгляд на статном, красивом, молодцевато сидящем на коне казачьем офицере.

— Здравствуйте, господа! — весело воскликнула незнакомка. — Вы что, тоже к нам в город?

— Почему тоже? — улыбнувшись девушке, спросил сотник, галантно наклоняясь к ней с седла и незаметно переглядываясь с прапорщиком.

— Потому что совсем недавно мы встретили еще один отряд всадников. Господин офицер сказал, что они следуют в город и будут в нем до тех пор, покуда не прогонят из уезда последнего голодного француза, — с обаятельной улыбкой сообщила незнакомка.

— Белокурый, изящный, обходительный… — в один голос воскликнули сотник и прапорщик. Девушка с неприкрытым удивлением вскинула брови.

— Да. Но откуда вы его знаете? Он ваш товарищ?

— Однополчанин, — ответил Владимир Петрович и тут же поинтересовался: — Вы давно его видели?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5