Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Веди, княже!

ModernLib.Net / Исторические приключения / Серба Андрей Иванович / Веди, княже! - Чтение (стр. 8)
Автор: Серба Андрей Иванович
Жанр: Исторические приключения

 

 


— Госпожа, я и мои люди к твоим услугам. Повелевай нами, — сказал он, низко кланяясь жене кмета.

— Знаю, что ты лучший сотник Младана, поэтому у меня нет от тебя тайн. Сегодня утром кмет оставит замок и поведет дружину против ромеев. Прежде чем спафарий узнает об этом, мы должны покинуть ромейский лагерь. Мои служанки хорошо его изучили и могут незаметно провести нас к валу, однако днем и ночью он охраняется стражей. Наша жизнь и свобода целиком зависят от храбрости и умения твоих воинов, сотник.

— Будь спокойна, госпожа: восход солнца ты встретишь на воле. Дозволь вернуться к моим людям?

Действительно, девушки смогли вывести беглецов к валу, правильным четырехугольником окружавшему лагерь. Жена кмета с обеими служанками и кормилицей, на руках которой сладко посапывала дочь Младана, остались в тени одной из византийских палаток. Сотник с воинами осторожно подобрались поближе к валу и затаились. Вал, наскоро и небрежно насыпанный легионерами, был невысок и не представлял серьезной преграды. Колья частокола были вбиты в землю тоже кое-как, никому из легионеров не хотелось по-настоящему изнурять себя трудом, поскольку подобными укреплениями византийцы обносили свои лагеря каждый вечер, и связанные с этим работы давно надоели. Наибольшую для беглецов опасность представляли часовые ночной виглы [31], несущие круглосуточную стражу снаружи и внутри лагеря по всей длине его вала.

Однако беглецы недаром выбрали именно предутренние часы: многие уставшие за бессонную ночь часовые, опершись на копья, сейчас спокойно дремали в ожидании смены. Опытному в подобных делах сотнику было достаточно нескольких слов, чтобы распределить обязанности между своими воинами. Двое из них бесшумно расползлись в противоположные стороны параллельно валу, сотник с оставшимися также ползком направились к видневшейся в десятке шагов от них фигуре византийского часового. Повесив на плечо щит, перенеся тяжесть тела на воткнутое в землю древком копье, тот мирно дремал, время от времени теряя точку опоры и наваливаясь тогда грудью на копье. В этих случаях он открывал глаза, вертел по сторонам головой и через какое-то время снова опирался на древко копья и прикрывал глаза.

Молниеносный бросок сотника с земли — и его кинжал глубоко вошел в незащищенное броней горло легионера, а левая рука закрыла ему рот. Тотчас один из болгарских дружинников подхватил на руки обмякшее тело византийца, другой уловил на лету его щит и копье, не давая им загреметь от удара о землю. Из темноты появились два других воина, наблюдавшие до этого за соседними часовыми. Допусти сотник какую-либо ошибку, они должны были обезопасить его справа и слева от других часовых, дав заодно возможность жене кмета со спутницами уйти за черту лагеря.

— К госпоже, — приказал одному из них сотник. — Скажи, что путь свободен, и помоги женщинам преодолеть частокол. А мы пока расчистим дорогу с той стороны вала.

Таким же образом был снят часовой с наружной стороны лагеря. Через несколько минут маленький отряд уже пробирался среди деревьев по склону расположенной рядом с византийским лагерем горы.


— Киев, княже, — прозвучал за спиной голос Ратибора.

— Знаю, воевода, — обронил Игорь, не поднимая головы.

Ему не нужно было смотреть по сторонам, приближение этого города он всегда чувствовал самим существом: сразу ставшим необычайно легким телом, гулким звоном колокольчиков в висках, стремительным током крови в жилах. Такое состояние бывало с Игорем всякий раз, стоило ему лишь очутиться рядом с градом, в котором он так редко бывал, служению и возвеличиванию коего посвятил полную походов и браней жизнь. Приближение к этому городу великий князь всегда чувствовал заранее, но каким образом, оставалось загадкой даже для него самого. То ли игривым, как нигде больше на Днепре, плеском ласковой волны, то ли особым свистом прохладного свежего ветра, с бешеной скоростью и неуемной радостью вырывавшегося на речную ширь из хмурых, холодных оврагов среди береговых круч. А может, неповторимым ощущением напоенного ароматом воздуха, в котором слились воедино запахи всегда сумрачного лесного правого берега и постоянно залитого ослепительным солнцем ковыльного степного левобережья.

Сколько раз покидал Игорь сей град и сколько раз возвращался в него обратно! Возвращался из морских и степных походов, с победами и после поражений, хмельной от обуревавшей его гордости и тяжко страждущий от телесных либо душевных ран. Постоянно видел этот город с ликованием, всегда стремился к нему, словно на крыльях. Всегда, но только не сегодня.

Триста ладей, целый флот, повел он совсем недавно от этих берегов на брань, а возвращался на одной-единственной. После поражения его флота в морском сражении Игорь с частью уцелевших русских судов приплыл к побережью Малой Азии, высадился на сушу и опустошил одну из византийских провинций. После ряда боев с подоспевшими имперскими войсками он был вынужден вновь уйти в море и отправиться домой. Догадываясь, что византийский флот может поджидать его возле устья Днепра, Игорь решил попасть в Киев кружным путем, однако ромеи оказались и там. В проливе, соединяющем Русское и Сурожское моря [32], произошел новый морской бой с преградившими русичам путь византийскими кораблями. Несмотря на неравенство сил, русичам удалось прорваться в Сурожское море, достичь его северного берега и двинуться в Киеву сухим путем. Сутки назад, оторвавшись от главных сил, Игорь с небольшим отрядом прибыл на берег Славутича. Уходивший в поход на ладье, великий князь считал для себя позором завершить его пешим! И вот на борту чужой ладьи он подплывал к стольному граду всей Русской земли.

Да, поражения случались у него и раньше, враги оказывались многочисленнее, сильней и прежде, однако всегда ответственность за неуспех похода вместе с ним делили согласные с его замыслами воеводы и тысяцкие. Свою часть вины чувствовала и дружина, которая, как бы храбро ни сражалась, могла бы сражаться еще лучше и не упустить победу. Поражений, подобных последнему, Игорь не испытывал еще ни разу, причем позор случившегося лежал только на нем, поведшем дружину в поход вопреки воле богов и наперекор слову большинства участников воеводской рады. Лишь на нем, великом князе, кровь и неслыханный позор страшного похода…

Нос ладьи с разбега наполз на прибрежный песок. Оба ряда гребцов с поднятыми веслами замерли на местах, не смея встать на ноги раньше великого князя. Глаза приплывших вместе с Игорем воевод выжидающе уставились на него. Великий князь медленно поднялся со скамьи, сделал первый шаг к молчавшей, тревожно застывшей на берегу огромной толпе киевлян.

Великая княгиня, держа за руку юного княжича Святослава, стояла впереди всех. В шаге за ее спиной сгрудилась плотная группа киевских бояр и лучших мужей полянской земли. Чуть в стороне от толпы земельной и торговой знати замерли двое воевод, оставленных с частью дружины для охраны города от возможного набега кочевников. Широко открыв глаза, закусив до боли губу, дабы сдержать невольно рвущийся из груди крик, Ольга смотрела на приближавшегося к ней мужа и не узнавала его.

Не было на нем, как обычно, ярко-красного великокняжеского корзно [33] с большой золотой насечкой. В серой тяжелой боевой кольчуге, простой белой рубахе и грубых высоких сапогах великий князь ничем не отличался от обыкновенного русского дружинника. Но вовсе не одеяние Игоря, а его лицо поразило Ольгу: осунувшееся и почерневшее, с ввалившимися щеками и глубоко избороздившими лоб морщинами. Глаза словно провалились внутрь черепа и сверкали оттуда злым, настороженным блеском, перекошенные губы едва были заметны из-под густых, спускавшихся до подбородка усов. Суров и неприветлив был облик великого князя, быстрыми и стремительными шаги, которыми он приближался к жене и боярам. Гнетущая тишина висела вокруг него.

Вот Игорь в трех шагах от Ольги. Обычно он с улыбкой протягивал руки к Святославу, сажал его на плечо, но сейчас глаза мужа безразлично скользнули мимо жены и сына так, будто их вовсе не существовало. Остановившись, Игорь гордо вскинул голову, холодным взглядом окинул безмолвную толпу бояр и лучших киевских мужей. Губы князя раздвинулись, обнажая два ряда белых, ровных зубов.

— Что молчите, бояре и воеводы? — глухо прозвучал над толпой голос Игоря. — Нечего молвить или мыслите, что от вашего молчания станет легче мне либо вам? Нет, друга, легче не будет никому, а потому слушайте мое слово…

Голос великого князя окреп, стал звонче и громче, его фигура напряглась, подобралась. Левая рука намертво вцепилась в перекрестие меча, немигающий взгляд был настолько тяжел, что всякий, на ком он останавливался, тотчас опускал глаза.

— …Да, империя оказалось сильнее! Да, на сей раз ромеи разбили мою дружину! Однако они победили только меня, великого киевского князя Игоря, но вовсе не Русь! Пускай стонут и рыдают по мертвым женщины — это их удел, нам же, воинам-русичам, следует помнить лишь об одном — о святой мести. Закон наших богов прост и суров: око за око, зуб за зуб, кровь за кровь! Поэтому я, великий киевский князь Игорь, снова поведу вас на империю! Но теперь поведу не дружину, не киевлян или даже полян, а подниму на Новый Рим всю Русь, все ее племена от Варяжского до Русского моря. Я двинусь на Царьград по земле и воде, встану под его стенами с моря и суши. Я снова, как некогда князь Олег, прибью на его вратах русский щит!

Великий князь замолчал, шагнул от Ольги в сторону, развернулся так, чтобы стоять одновременно лицом к толпе встречавшей его полянской знати и приплывших с ним из похода сподвижников.

— Я не собираюсь откладывать час святой мести ни на день, потому, бояре и воеводы, не ждите отдыха и покоя. Воевода Ратибор, — взглянул Игорь на своего первейшего помощника в воинских делах, — сегодня же разошли по всем Полянским градам и весям глашатаев, дабы скликали лучших воинов в мою дружину. Пускай вещают всем: я, великий киевский князь, зову их под моим стягом боронить славу и честь Руси, а им взамен обещаю кров и пищу, оружие и платье, милость русских богов и княжескую помощь во всех делах… Вы, воевода Свенельд и боярин Судислав, завтра отправитесь гонцами к тиверцам и кривичам. Молвите их князьям, чтобы готовились к походу и ждали о том моего слова. Ты же, воевода Ярополк, — повернулся Игорь к одному из оставленных в Киеве на время похода воевод, — готовься стать моим посланником к печенежскому кагану…

Ярополк был одним из опытнейших киевских военачальников и командовал великокняжеской конницей. За его плечами было несколько удачных походов на хазар и печенегов, те пугали его именем детей, сулили своим лучшим удальцам за голову ненавистного им русского воеводы казан золота и тюк узорчатой парчи. Более подходящего посланца к степнякам князь Игорь не смог бы сыскать на всей огромной Руси.

— Передашь кагану, что кличу его в поход на Византию. А дабы в корне пресечь всякие его помыслы о сговоре с империей, пускай как залог верности мне, союзнику, отправит в Киев старшего сына. Ежели каган станет отказываться от совместного похода, молви, что тогда буду считать его недругом Руси и весной брошу на его вежи и стойбища дружину. Испепелю их дотла, а всех уцелевших ордынцев прижму к морю и перетоплю, как крыс.

Взгляд Игоря снова пробежал по приплывшим с ним военачальникам, остановился на стоявшем среди них варяжском ярле Эрике. Несколько спасшихся от разгрома в морском бою с флотом империи шнек викингов примкнули к отряду ладей князя Игоря у малоазиатского побережья и с тех пор следовали вместе с русичами.

— Что молвишь ты, храбрый ярл? Прощают ли твои боги пролитую кровь своих детей-викингов? Мирится ли твоя честь воина с позором и горечью поражения? Позволишь ли объять душу отважного сына Одина страхом или снова с мечом в руках пойдешь вместе со мной за славой и удачей?

Глаза ярла мрачно блеснули. Сильная, загорелая рука до половины выхватила из ножен меч, швырнула его обратно.

— Рус! Мои боги, как и твои, тоже требуют мести и жаждут вражьей крови. Я и моя дружина опять пойдем под русским знаменем на империю, а взамен погибших в этом походе воинов ко мне придут новые сотни викингов. Позови нас — и я с дружиной встану рядом с твоими русами!

Великий князь еще раз осмотрел застывших против него бояр и воевод. Непроницаемые лица, опущенные головы, руки на мечах.

— Други-братья! Лучшие мужи полянской земли! Вы слышали мое слово, теперь жду вашего.

Ничего не изменилось в позах бояр и воевод, ответом Игорю было всеобщее молчание. Но чтобы оно ни выражало — согласие с его планом или полное его отрицание — Игоря не волновало: он принял решение и, как всегда, был готов любой ценой претворить его в жизнь. Он усмехнулся, тронул ладонью кончики усов.

— Тогда будем считать, что разговоры окончены. Коли так, не мешкая, приступайте к делу.


Фулнер скакал рядом с кметом, стремясь держаться к нему как можно ближе. Перед выездом из замка он самым тщательным образом начистил доспехи и надраил на щите металлические бляхи, надеясь, что блеск его снаряжения сразу бросится византийцам в глаза и выдаст в нем викинга, а не болгарина. Зная, что отряд Младана подстерегает засада, Фулнер хотел этим обезопасить себя от возможной стрелы или камня пращника. Помня также, что самого кмета необходимо захватить живым, он и старался постоянно быть рядом с ним.

Небольшой отряд Младана только что оставил за спиной мелкую горную речушку и втянулся в глубокое ущелье, как одновременно с разных сторон засвистели стрелы, а из кустов спереди и сзади на болгар бросилось не меньше центурии конных легионеров. Исход боя был предрешен в первые же секунды схватки. Из полусотни болгарских дружинников больше половины сразу оказались перебиты стрелами. Остальные преимущественно раненые либо лишившиеся лошадей, были окружены и ожесточенно сражались посреди дороги и на ее обочинах без всякой надежды на спасение.

Мимо Фулнера и кмета за все время схватки не просвистело ни одной стрелы, не пролетело ни единого камня из пращи. Однако Младан столь отважно бросался в самые горячие места боя, что через несколько минут его конь был убит, а сам он получил удар копьем в плечо. Викинг, неотступно находившийся подле него, тотчас тоже соскочил с лошади, прикрывая кмета своим щитом, снова пристроился рядом и, несмотря на то, что Младан вскоре оказался в центре заканчивавшейся схватки, не отходил от него ни на шаг.

Десяток последних уцелевших болгар во главе с кметом были прижаты к отвесной скале у дороги и продолжали рубиться до последнего. Вот с Младаном лишь двое воинов, вот уже один, но упал и он. У скалы остались двое — кмет и викинг. Когда Младан, уклоняясь от направленного ему в грудь копья, на мгновение отвернулся от Фулнера, он сильным ударом секиры выбил из руки кмета меч и прежде, чем тот успел что-либо понять, обрушил ему на голову удар краем щита. В следующее мгновенье на упавшего Младана набросилось несколько легионеров, начали заламывать ему за спину единственную руку.

— Добрый день кмет! — произнес стратиг Иоанн, подходя к Младану. — Оставьте его, — приказал он легионерам, возившимся с кметом.

Те, не выпуская из рук оружия, отошли недалеко в сторону. Младан поднялся на ноги, глянул на византийца.

— Здравствуй, стратиг. Ничего не скажешь, ты удачно начал этот день. Однако воинское счастье обычно переменчиво.

Иоанн в ответ рассмеялся.

— Теперь оно будет со мной надолго, кмет. И вот почему. Все твои замыслы мне известны и потому никогда уже не сбудутся, а ты сам в моих руках.

Насмешливо глядя на Иоанна, рассмеялся и Младан.

— Не слишком ли много самонадеянности в твоих словах, стратиг? Как понимаю, ты покуда лишь пожинаешь плоды чужого предательства. А вот как будешь удачлив в открытом бою с моей дружиной, покажет время.

— Никакого боя не будет, кмет. Твоя дружина разделит незавидную участь тех воинов-болгар, которые недавно были твоей стражей в замке и сейчас мертвыми валяются вокруг нас. Ты и воевода Любен задумали ударить по Черному перевалу, твоя дружина уже на полпути к нему, но вскоре воевода получит твой приказ изменить маршрут. Ты направишь Любена с воинами к Грозовому перевалу, откуда лежит кратчайший путь к побережью, и в тесницах перед перевалом Любена встретят в засаде мои центурии. Я уничтожу твою дружину, кмет, а воеводу пленю и посажу на цепь, как дикого зверя. Как нравится мой план, Младан? — довольным голосом спросил византиец.

Он надеялся увидеть кмета потрясенным, однако на лице собеседника читалось полнейшее равнодушие. Когда Младан заговорил, его голос тоже звучал спокойно. Казалось, кмет еще не осознал до конца услышанное, не смог понять, что сегодня уже произошло и должно случиться в скором времени.

— Ты рассчитал все, стратиг, и сделал это правильно. Кроме одного: воевода Любен никогда не получить моего приказа изменить прежний маршрут. А усилить охрану Черного перевала или перехватить мою дружину на пути к нему у тебя нет времени.

В глазах Иоанна появилось лукавое выражение.

— Ошибаешься, Младан, я рассчитал все гораздо лучше, чем ты представляешь. Мной учтено даже то, что твоя семья находится в наших руках. Не забыл об этом, кмет?

Лицо Младана потемнело.

— Что хочешь этим сказать, стратиг?

— То, что тебе придется собственноручно написать воеводе Любену нужную мне грамоту. Иначе за твою строптивость расплатится семья. Неужели тебе не жалко жены и дочери?

Пытаясь сыграть на родственных чувствах кмета, Иоанн не знал самого главного, что было известно Младану: прошедшей ночью его семья должна была вырваться из заточения в византийском лагере и в эти часы уже пребывать на свободе. Поэтому Иоанн был немало удивлен, услышав твердый и категорический отказ кмета.

— Гибель или страдания моей семьи не заменят нужной тебе, стратиг, грамоты. А я не напишу ее никогда.

— Напрасно, кмет. Ты, наверное, не придал должного значения моим словам, что я знаю о твоих планах все. Сейчас ты убедишься в этом еще раз и многое предстанет перед тобой совершенно в другом свете. Воевода Борис! — крикнул Иоанн в собравшуюся за его спиной группу приближенных.

Из нее выступил и приблизился к стратигу воевода Борис, которого кмет оставил в замке вместо себя. На презрительный взгляд Младана он не обратил никакого внимания.

— Воевода, расскажи кмету все, что мы знаем о его планах, — обратился Иоанн к изменнику.

И Младан из уст Бориса услышал содержание последнего своего разговор с воеводой Любеком. Это было настолько неожиданно и неправдоподобно, что кмет вначале не поверил ушам, однако к концу рассказа сумел полностью взять себя в руки.

— Теперь хорошенько поразмысли об услышанном, Младан, — произнес Иоанн, когда Борис замолчал. — Отказом написать грамоту ты подписываешь смертный приговор себе, навлекаешь несчастья на голову близких, но никак не спасаешь дружину. Согласись, что я могу послать к воеводе Любену Бориса и без грамоты. В таком случае он попросту заявит, что якобы имеет твой устный приказ об изменении первоначального маршрута. Однако… Мне известно, что воеводы недолюбливают друг друга, отчего Любен может усомниться в словах Бориса и попытается перепроверить полученное сообщение. Писаная же собственноручно тобой грамота не вызовет у Любена никаких подозрений, заставит его действовать именно так, как необходимо мне. Думай и решай, кмет. Собственная жизнь и судьба самых дорогих тебе людей в твоих руках.

— Младан опустил глаза, быстро оценил обстановку, в которой оказался. Стратиг был прав, он легко мог обойтись и без его послания. Написанная рукой кмета грамота должна была лишь обезопасить Бориса от возможных непредвиденных случайностей, от каких-либо ошибок в его поведении либо предстоящем разговоре с воеводой Любеном, который действительно давно уже не питал симпатий к Борису. Поскольку от того, к какому перевалу выйдет болгарская дружина, для стратига зависело слишком многое, он и хотел действовать наверняка. Раз так, из сложившегося положения у Младана оставался единственный выход.

— Стратиг, я напишу грамоту лишь при одном условии, — проговорил кмет после некоторого молчания. — Ты возвращаешь свободу мне, а спафарий Василий отпускает на волю мою семью. Поклянись, что империя выполнит мое условие, и ты немедленно получишь нужную грамоту. Я жду.

— Клянусь, — едва сдерживая радость, произнес Иоанн. Он достал из-под доспехов висевший на шее золотой крестик, поцеловал его. — Ты получишь свободу сразу после того, как твоя дружина изменит маршрут и вступит к Грозовому перевалу. Что же касается семьи, за ней тебе придется отправиться к спафарию… одному или вместе со мной, когда я после победы над воеводой Любеном двинусь к побережью. Думаю, что с твоей помощью это случится скоро.

— Вели подать мне пергамент и говори, что писать, — сказал Младан с тяжелым вздохом.

— Свиток и принадлежности для письма, — приказал Иоанн слуге.

Пока тот выполнял распоряжение стратига, кмет внимательно осмотрелся по сторонам. Вытер с лица пот, неторопливо проковылял к обочине дороги, которую захватывала тень от близрастущих деревьев. На краю обочины, в паре шагов от глубокого обрыва, отвесно уходившего к глухо шумевшему внизу горному ручью, он присел на большой камень, принял из рук подошедшего слуги Иоанна свиток пергамента и принадлежности для письма.

— Я готов, стратиг, — проговорил Младан, разворачивая и поудобнее устраивая свиток на коленях. — Слушаю и записываю каждое твое слово. Начинай.

Иоанн отрицательно качнул головой.

— Нет, Младан, писать будешь ты сам. Воевода Любен слишком хорошо знает твой слог и манеру излагать мысли, поэтому безошибочно отличит, когда ты пишешь по собственному усмотрению, а когда с чужого голоса. Начни с того, что приказываешь ему взять с собой как можно больше съестных припасов, а закончи тем, что ввиду полученных тобой от разведчиков новых сведений дружине нужно пробиваться к морю не через Черный, а через Грозный перевал. На подходе к нему ты станешь поджидать дружину вместе с воеводой Борисом и своей охраной. Поторопись, кмет, у нас мало времени.

Рука Младана быстро заскользила по пергаменту. Закончив писать, он с трудом поднялся с камня, сделал шаг к находившемуся по другую сторону дороги Иоанну. Скривившись от боли в раненом плече, остановился, отыскал глазами среди обступивших стратига византийцев Бориса.

— Воевода, передай свиток стратигу. Пусть прочитает написанное и скажет, не нужно ли чего исправить либо добавить.

С кислой миной на лице Борис подошел к кмету, пряча глаза, взял из его рук грамоту. Повернувшись к Младану вполоборота, он собрался направиться обратно к Иоанну, и в этот миг кмет бросился на него. Обхватил оторопевшего от неожиданности воеводу рукой поперек туловища, крепко прижал к себе, рванулся к обрыву. Они находились от его края всего в трех-четырех шагах, Младан вложил в рывок всю силу, и прежде чем Борис или кто-нибудь из легионеров смог помешать кмету, оба болгарина рухнули в пропасть.

Подбежавший к месту падения вместе с другими византийцами Иоанн глянул вниз и невольно отшатнулся назад: из мрачной бездны несло холодом и плесенью, на дне ее клубился туман и оттуда доносился плеск воды. Ничто не напоминало об исчезнувших в пропасти двух телах, лишь где-то, далеко внизу, еще шумели, скатываясь по склону, потревоженные падением камни.

Стратиг перекрестился, стряхнул со лба выступивший холодный пот. Потрясение от только что случившегося прошло, в корне изменившаяся обстановка требовала от Иоанна немедленных действий, прямо противоположных тем, которые минуту назад он считал наилучшими. Поэтому стратиг не стал терять ни секунды.

— Через полчаса выступаем к морю, — бросил он тревожно смотревшим на него центурионам. — Когорта на Черном перевале не сможет долго сдерживать дружину Любена, поэтому мы должны принять все меры, чтобы очутиться на побережье раньше болгар.


Нахмурив брови и потупив глаза, не перебивая и не задавая вопросов, Асмус выслушал до конца рассказ Любена о гибели Младана.

— Воевода, ты не мог ошибиться? — с надеждой спросил он, когда болгарин смолк

— Нет, — твердо ответил Любен. — Мы ждали кмета у Черного перевала до полудня, а его все не было. Я не знал, что думать, но тут мои воины перехватили ромейский разъезд, скакавший от стратига Иоанна к начальнику оборонявшей соседний перевал когорты. При взятом в плен легионере-гонце имелся приказ легату [34] оставить перевал и спешно отступать к морю. От гонца мы узнали и о ловушке, в которую угодил Младан, и о его смерти, и об измене воеводы Бориса. Младан был для меня не только кметом, но и крестным отцом, поэтому мне тягостно вдвойне.

Горестно вздохнув, Асмус поднял голову. На его лице уже не было следов печали, единственное око взирало, как обычно, холодно и внимательно.

— Младан молился Христу, я чту Перуна, но все-таки верю, что душа кмета сейчас рядом с нами и молит о святой мести. Я, его побратим, клянусь, что ромеи не смогут счесть той крови, которой заплатят за смерть моего названного брата.

— Клянусь в этом и я, — взволнованно произнес Любен.

— Забудем о смерти Младана, станем помнить лишь об отмщении. Скажи, что знаешь о коннице стратига и тех пеших когортах, которые до сегодняшнего дня стерегли от нас перевалы?

— Находившихся на Черном перевале центурий уже нет — мы вырубили их целиком. Ромеи с других перевалов успели присоединиться к коннице Иоанна. Он посадил пехоту на отобранных силой в селениях лошадей и сейчас спешно гонит весь отряд к побережью. Однако ромеи чужие в здешних горах, поэтому я смог обогнать их на пути к побережью.

— Сколько ромеев, и сможешь ли ты разбить Иоанна собственными силами, не пропустив его на соединение со спафарием?

— Ромеев не меньше двадцати пяти сотен, они все на конях, сила их в скорости. У меня же всего восемьсот всадников, остальная часть дружины — пехота. Она еще далеко за спиной ромеев, я могу бросить против Иоанна лишь конницу, что вырвалась со мной вперед и успела соединиться с твоим отрядом. Хотя мои воины не новички в ратном деле и рвутся в бой, мне не удастся ни разбить стратига, ни остановить его.

Асмус задумчиво провел рукой по усам, поправил на лбу закрывавшую пустую глазницу повязку.

— У тебя восемь сотен, у меня одиннадцать, — медленно проговорил он. — Даже вместе это меньше, нежели число недругов. Скажи, Любен, смог бы ты нашими общими силами не пустить Иоанна к морю и навсегда покончить с его конницей?

Лицо болгарина оживилось.

— Смогу, главный воевода!

— Быть по сему. Бразд! — позвал Асмус стоявшего невдалеке от него древлянина. Когда тот подошел, заговорил снова: — Ромеи сейчас разобщены, и бить их надобно по частям, не мешкая. Тысяцкий Микула с основными нашими силами уже выступил против спафария, вдогон за ним сегодня поскачу и я. Ты же, — обратился Асмус к Любену, — немедля отправь гонца к своей пехоте, вели ей не преследовать стратига, тащась у него в хвосте, а кратчайшим путем идти на соединение с Микулой у лагеря спафария Василия… А конницу Иоанна я оставляю вам, друга, — взглянул Асмус попеременно на Бразда и Любена. — Тебе, хитрейший из русичей, и тебе, храбрейший из болгар. Не выпустите ее на простор, уничтожьте в горах, не позвольте ей ударить мне и Микуле в спину. Ежели свершите это — честь и хвала вам, а коли успеете покончить со стратигом и сможете помочь мне в битве с Василием — слава вдвойне. Желаю удачи, друга…


— Спафарий, гонец от стратига Иоанна.

Произнеся эти слова, дежурный центурион почтительно замер у входа в шатер, на его лице явно читалось ожидание ответа. Будучи неотлучно при Василии, центурион отлично знал, с каким нетерпением тот ждет известий от начальника конницы и как много они для него сейчас значат. Конница стратига была брошена к перевалам сразу после того, как Младан прислал в лагерь спафария семью. Нисколько уже не сомневаясь в благонадежности болгарского кмета, считая, что теперь тот всецело в его власти, Василий поспешил причислить его дружину к собственным войскам и лишь ждал момента, когда ее можно будет использовать с наибольшей для себя пользой. Не забывая, однако, о давней дружбе болгар с русами и не обольщаясь, что только приказ кмета сможет заставить его дружинников воевать с русами, Василий собирался использовать болгар совместно с византийской конницей, подчинив их стратигу Иоанну и предоставив тому полное право железной рукой подавлять малейшее недовольство в рядах новых союзников.

Но семья кмета из лагеря вдруг исчезла, отправленная за ней погоня возвратилась ни с чем. И все планы уничтожения русов, построенные Василием в расчете на помощь дружины послушного болгарского кмета, мгновенно превратились в ничто. А вместо сладостного предвкушения скорой победы перед глазами спафария замаячила перспектива длительной и упорной борьбы с вдвое возросшим в численности сильным и опытным врагом, результат которой теперь был совершенно непредсказуем.

— Пускай войдет, — приказал Василий центуриону.

Когда гонец, не успевший даже сбросить с плеч пыльного плаща, появился в шатре, стратиг указал ему на место против кресла.

— Говори; Начни с главного — о болгарах.

— Мисяне [35] изменили нам, спафарий, — проговорил гонец, потупив глаза. — Они прорвались через Черный перевал и сейчас движутся к морю на соединение с высадившимися на берег русами. Их не меньше трех таксиархий, около трети — конница. Правда, нам удалось заманить в ловушку и покончить с кметом Младаном, самым страшным и опасным твоим врагом, спафарий, — подсластил в конце неприятные вести гонец.

— Плевать мне на этого однорукого и хромого калеку! — со злостью выкрикнул Василий. — Мне страшен не старик-кмет, а тысячи его воинов. Болгары против нас — вот основная опасность! Но что со стратигом, каковы его теперешние планы?

— Он соединился с двумя уцелевшими на перевалах когортами, посадил пехоту на лошадей и отступает к морю. Стратиг просит тебя, славный спафарий, помочь ему. Соблаговоли послать навстречу отряду Иоанна несколько когорт, которые отвлекут на себя часть врагов и не позволят им окружить его. Судьба многих сотен твоих легионеров висит на волоске, только твоя своевременная помощь, мудрый спафарий, может спасти их.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12