- У нас есть время; еще никто ничего не знает, - сказал Липцефий.
      - Мы погибли, - упрямо шептал я.
      Липцефий убеждал меня, словно младенца, он гвердил одно и то же:
      - У нас есть время: еще никто ничего не знает.
      - Что ты предлагаешь? - спросил я.
      - Кроме нас двоих и четверых стражников, - шептал Липцефий, - никто ничего не знает. Я прикажу им отнести труп на окраину. Вооружившись, мы будем идти следом. Я покажу, где бросить Лубиния, и мы сразу убьем стражников. Нас двое, но они не ждут нападения, и мы справимся с ними. Завтра вместе со старейшинами ты, Властитель, станешь скорбеть о гибели своего лучшего друга Лубиния. Пусть суд старейшин приговорит убийц Лубиния к смерти.
      - Убийц? - переспросил я.
      - Убийц, - прошептал он. - Я разыщу их, чего бы это ни стоило.
      Я слушал кровавый его шепот и понял, что снова спасен - спасен Липцефием.
      На другой день я созвал старейшин.
      Все уже знали о злодеянии. Глашатаи, разосланные Липцефием по стране, разносили траурную весть.
      Я сидел на троне, скорбно опустив голову, и слушал, как сдержанно рокочет собрание. У меня не было силы поднять лицо, но все же я одолел временную слабость.
      - Великие старейшины, - произнес я в наступившей тишине.
      Собрание замолкло, все уставились на меня, от их взглядов мороз пробежал по моей спине.
      - Печальное известие сразило нас, - продолжал я, повысив голос. - Позорное, подлое убийство нашего общего друга ждет отмщения. Клянусь: пусть ум мой не знает покоя, пока pука не покарает убийц.
      Услышав слова государственной клятвы, старейшины встали. Сотни голосов под сводами зала повторили:
      - Пусть ум мой не знает покоя, пока рука не покарает убийц!
      Моя речь была короткой. Я сказал, что в стране вводится тревожное положение. Пусть старейшины будут на своих постах. Пусть каждый пятый мужчина будет вооружен и не спит ночью.
      Когда я распустил собрание, пришел Липцефий.
      - Вот список подозреваемых в заговоре, - сказал он.
      - Ты собирался еще показать мне список голосовавших вчера против меня, - напомнил я ему.
      - Он совпадает со списком изменников, - сказал Липцефий.
      - Действуй, - приказал я.
      Он удалился, почтительно пятясь. Этого не было еще в обычае. Я понял: он боялся повернуться ко мне спиною. Он был прав: я подумывал, не всадить ли копье между его лопатками слишком он много знал. Теперь бы я обошелся и без него: машина была уже пущена в ход.
      Дальнейшие события развивались быстро. Тридцать старейшин были арестованы по обвинению в убийстве Лубиния и Бреттия. Бреттия они отравили. Жестокая мудрость Липцефия подсказала ему верный ход: старика нельзя было обвинять в убийстве Лубиния - этому никто бы не поверил. Поэтому он стал жертвой заговорщиков.
      Обвиненных в государственной измене полагалось судить на собрании старейшин, но ввиду чрезвычайного положения пришлось отменить этот закон: среди старейшин могли оказаться еще не раскрытые предатели, а лица, обвиненные в преступлении, на суде поневоле раскроют много важных государственных тайн. Дела изменников разбирали назначенные мною трое судей. Старшим был Липцефий.
      Все арестованные сознались в совершенных злодеяниях и были преданы казни.
      ...Теперь, когда власть моя упрочилась, я чаще стал задумываться о возможности новых измен. Я приказал прорубить в стенах купольного зала проход в подземелье. Если мне понадобится бежать, потайные ходы приведут меня на берег моря, где всегда наготове стоит снаряженное судно.
      Рабов, которые прорубали ходы, мы уничтожили - тайну знали двое: Липцефий и я.
      Внезапно жизнь моя омрачилась новыми неприятностями. Липцефий пронюхал: в городе появились люди, сеющие крамолу. Они выступают на площадях перед народом, говорят, будто я, присвоивший власть, действую вопреки законам богов.
      В тот же день, сопровождаемый стражниками, спустился я в хранилище. Там все было по-прежнему: полыхало пламя вечного огня, зажженного богом. Старый Бензелен листал тяжелые страницы.
      - Ты посмел разглашать тайны, заключенные в книгах? спросил я.
      - В этих книгах нет тайн, - возразил Бензелен. - Там сказано другое: знания доступны всем и должны распространяться в народе. Я обучил многих юношей чтению, они сумели лучше меня постичь мудрость книг. Я стар - пора подготовить мне замену.
      Я сказал, что это моя забота, и приказал выселить полоумного старика из города. Сам я надолго засел в хранилище. Мне доставляли пищу, и я не поднимался наверх.
      Вместо трех толстых книг, оставленных богом, я сочинил одну. В моей книге все было почти так же, как и в божественных, только я немного изменил текст. Написанное мной было проще и понятней. В книгах говорилось: все народы, населяющие землю, равны. Я написал: все равны, но народ Бойекунуйи избран богами, чтобы повелевать остальными. В книгах было сказано, что править страной должны свободные избранники народа, а главенствует над ними один, назначенный на два-три года. Я заменил это место. Теперь оно читалось так: "Страной правит поставленный богами Властитель. Старейшины назначаются им и помогают управлять страной. Их сыновья наследуют место в собрании". Еще в книгах было сказано, что земля круглая. Я написал: "Земля плоская, как блюдо, и плавает в океане. Всякого, кто говорит иначе, считать изменником".
      Это было просто и понятно. Во всех школах страны я повелел учиться по моей книге.
      Дальнейшая жизнь текла безбедно. Старейшины теперь собирались только по воле богов, а волю богов знал один я. Церемония начиналась так: при моем появлении все вставали и, воздевая руки кверху, молили:
      - Боги, ниспошлите нашему Властителю долгую жизнь на радость его подданным. Подумайте, о боги, что станет с нами, когда вы призовете Его к себе?!
      От самых вершин ледяных гор начинались истоки реки, в устье которой была столица Бойекунуйи. Земляные и каменные запруды сдерживали воду, накапливая ее в громадном озере. В годы, когда не было дождей, вода из водоема по каналам растекалась на полях, спасая урожай. В пору дождливых лет излишнюю воду выпускали в море. Озеро внутри страны стало излюбленным местом моих развлечений. Мы устраивали там катания на лодках.
      Однажды я обронил свой меч на середине озера. Я велел поднять шлюзы и спустить воду. Двое старейшин, бывших со мною, пытались остановить меня: вдруг вода понадобится на поля. Я сказал, что лето будет обильно ливнями, и они не посмели спорить.
      В тот год дождя не было совсем - урожай сгорел. Народ голодал. Липцефий сообщал: снова появились смутьяны, подстрекатели, они обвиняют в неурожае меня. Нужны были срочные меры, и он предложил объявить войну вреллам, а также раскрыть внутри страны новый заговор. Это отвлечет людей, направит кривотолки по другому пути. Я благословил его, моего верного слугу.
      Я сидел в тронном зале один, когда за стенами послышался многоречивый шум. По моей спине пробежал холод, я нащупал под накидкой рукоять кинжала. Шум нарастал, как гул прибоя.
      Я громко позвал Липцефия. Он вбежал торопливо, не соблюдая церемониала. Он был без накидки в одной набедренной повязке, с оголенным кинжалом в руке. По лезвию стекала кровь. Приближаясь ко мне, он на ходу сунул кинжал в ножны.
      - Бунт! - сказал он. - Это слово вошло в меня, как удар копья. - Они восстали. Они говорят, что не будут воевать с вреллами, и спрашивают: почему нет хлеба? Почему дети их должны голодать, в то время как во дворце устраивают пиры?
      - Где они? - спросил я и подумал о бегстве.
      - Они во внутреннем дворе. Они пытаются ворваться сюда.
      - Пустить в ход дворцовые копьеметы, - распорядился я.
      Едва он вышел, я схватил ручной копьемет, открыл потайной ход в стене. Я поднялся наверх и спрятался в тени ниши. Все, что делалось внизу, мне хорошо было видно.
      Липцефий вышел к народу. Он пытался говорить, но его не слушали. Камень, брошенный кем-то из толпы, рассек ему голову. Липцефий рукой подал знак - тысячи копий, нацеленных в толпу, вырвались из деревянных гнезд, пронзительно запели, разрезая воздух своими оперениями. Люди в панике бросились вон, но копья с бронзовыми наконечниками настигали их всюду, Липцефий ладонью вытирал пот с лица.
      Я действовал так, будто все продумал заранее: приставил копьемет к стене и тщательно выцелил Липцефия между лопаток. Затаил дыхание и услышал, как колотится сердце. Потом я нажал спуск. Оперенная стрела с визгом вылетела из копьемета по преданию, юный бог, посетивший страну, придумал это грозное оружие для защиты от хищных зверей. Стрела вонзилась между лопатками. Липцефий упал замертво. Стражники удивленно и испуганно озирались, не понимая, откуда пришла смерть.
      Я побежал вниз. Помню горький и кислый смрад плесени. Он казался мне запахом крови. Я поскользнулся на ступенях и едва не упал. Больше всего я боялся запачкать одежду кровью, как будто на лестнице в самом деле была кровь.
      Впервые за последние годы старейшины сами явились во дворец. Я сидел на троне и ждал. Я слышал, когда они входили, но сделал вид, что погружен в свои мысли и не замечаю их. Они подступили вплотную к возвышению и остановились. Один из них кашлянул.
      Я поднял голову. Я знал: лицо мое выглядит изможденным, но твердым - таким и должно быть лицо Властителя в минуту тяжелых испытаний.
      - Случилось ужасное, - сказал я. - Боги скорбят об утрате, понесенной нашим народом. Гнев и жалость богов не могут вместиться в моей груди. Злоба и коварство врагов Бойекунуйи достигли неслыханных размеров. Даже начальник стражи Липцефнй оказался предателем.
      Я видел, что мои слова поразили старейшин.
      Я говорил о подлых изменниках, которые сеют смуту, распространяют ложные слухи. Народ в слепоте своей поверил им. Люди пришли во дворец. Я отправил Липцефия спросить, что они хотят, но предатель отдал распоряжение пустить в дело дворцовые копьеметы, которыми он не смел распоряжаться без моего согласия. Боги покарали начальника стражи: одна из стрел поразила его самого.
      Я возвысил голос:
      - Старейшины! - сказал я. - Идите и рассказывайте всем, что делают враги с людьми Бойекунуйи - нашей многострадальной родины. Пусть гневом наполнится сердце каждого честного гражданина.
      Я назначил нового офицера начальником стражи и приказал арестовать всех родных и близких Липцефия. Тех старейшин, которые были со мной. когда я приказал спустить воду, я тоже велел арестовать. Их обвинили в предательстве. Назначенные мною судьи разобрали дела изменников.
      Потом был последний сон.
      Я вижу центральную площадь столицы. Народ празднует сегодня десятилетие всеобщего счастьядесять лет моего правления. На середине площади установлен помост. Оттуда я покажусь народу на несколько минут. Меня мучает дурное предчувствие, хотя никакая опасность не может угрожать мне. Вся церемония продумана до малейших деталей. На площадь будут допущены только избранные. Все проходы охраняются войсками личной стражи. Каждого, кто проходит на площадь, осматривают-пронести оружие невозможно. На крышах зданий расставлены охранники. Они вооружены только мечами и кинжалами - дальнобойных копий и стрел у них нет. Это предусмотрено на тот случай, если кому-нибудь из них взбредет на ум выстрелить в меня.
      Настало время идти. На мне под плащом кольчуга: грудь и спина надежно защищены. Отряд телохранителей шагает по сторонам и сзади. Каждый шаг, который я делаю, кажется мне последним. Я вымученно улыбаюсь и вижу лица, не отличая одно от другого. Все-таки их слишком много пустили на площадь. Если они вздумают напасть, даже вооруженная охрана не сдержит натиска. Да н на охрану нельзя полагаться.
      Наконец я приблизился к помосту и поднялся. Здесь я почувствовал себя уверенней. Торжествующий рев толпы не смолкает. Он наполняет мое сердце радостью: они любят меня. К возвышению приближаются девушки - самые красивые девушки Бойекунуйи. В руках у них букеты цветов. Красавицы по очереди поднимаются на ступени и дарят мне цветы. Я должен сделать незаметный знак начальнику стражи, и лучшую из них сегодня ночью приведут ко мне. Я не знаю, на ком остановиться.
      Вот самая юная. Может быть, она и не самая красивая, но меня трогает искренность чувства, с каким девушка прижимает к своей груди громадный букет. Она медленно и робко поднимается по ступеням. Я подбадриваю ее улыбкой и делаю знак начальнику стражи: сегодня ночью ее приведут в мои покои.
      - Как тебя звать, красотка? - спрашиваю я, когда девушка приблизилась.
      - Месть, - ответила она без улыбки.
      Я вздрогнул и побледнел.
      - Какое странное имя дали тебе, - сказал я.
      - Меня зовут Месть, - повторила девушка и резким жестом протянула мне букет. Я не успел взять его - цветы упали. Под ними я увидел обнаженный клинок. Лезвие вошло мне в грудь у верхнего обреза кольчуги:
      Кто-то крикнул:
      - Измена!
      Больше я ничего не слышал. Рядом со мной появились чьи-то ноги в сандалиях, плащи и разорванное на куски небо...
      Для меня настоящего десять лет этой чужой жизни со всеми подробностями проходили за одну ночь. Я просыпался измученный. Самое странное, что с моей смертью во сне галлюцинации не прекращались. Правда, дальше я видел хаотические обрывки. Многое трудно вспомнить - слишком все это было отрывочно и бессвязно.
      Вот один из этих снов.
      Я наклоняюсь и поднимаю с земли затоптанный меховой браслет.
      Я отчетливо сознаю, что это и есть амулет Властителя, он приносит счастье тому, кто владеет им.
      Прижимая амулет к груди, я бегу вдоль морского обрыва. За мной гонятся вооруженные люди, оперенные стрелы тонко поют над моей головой. Одна из них впилась между лопаток. Я падаю на колени и пытаюсь рукой выдернуть ее из тела. Страшная боль раздирает меня. Я вижу: ко мне приближается стражник, заносит меч над головою. Оттого, что я смотрю на него снизу, он кажется мне огромным. Последним усилием я кидаю браслет в море. Я уже ничего не различаю, только слышу, как он ударился о выступ скалы.
      Потом еще сон. На этот раз я - старик. Вижу свои натруженные морщинистые руки. С трудом вытягиваю в лодку рыбацкую сеть. Блестящая светлочешуйчатая рыба заплескалась, рассыпалась по дну лодки, я радуюсь, глядя на нее. Направляю лодку к берегу. Меня встречает женщина - я знаю: это моя дочь. Я наклоняюсь, ловлю выскальзывающих из ладоней рыб и бросаю их на берег. Под руку попалась металлическая пластинка. Я удивлен: это что-то необычное и редкое. Я оставляю ее в лодке.
      Больше я не видел этого старика.
      Мне еще раз пришлось умирать во сне.
      Я гибну. Морские волны нехотя удерживают мое тело на поверхности. У меня уже нет сил бороться за жизнь. Внезапно рядом с собой замечаю пустую лодку. Хватаюсь за борт и едва не перевертываю ее - она почти до краев наполнена водой. Напрягаюсь из последних сил и переваливаю свое тело за борт. Потом до полного изнеможения, до немоты в мышцах, пригоршнями вычерпываю воду. Замечаю кровь, это я распорол руку чем-то острым (металлическая пластинка!) Больше у меня нет сил, я падаю навзничь на дно лодки и лежу неподвижно, тупо глядя в пепельно-алое грозное небо...
      С этого момента начинается бред жутких бессвязных воспоминаний. Вспоминает человек, лежащий на дне лодки.
      Гибнет, рушится огромный город - весь мир гибнет. Воздух раскален и душен, земля раскалывается и колышется под ногами, как морская зыбь. Море тяжелой, невероятно огромной волной поднялось в небо, с ревом обрушилось на землю. Во мне не осталось ничего, кроме ужаса. Я - жалкая песчинка, покинутая богами и брошенная на произвол взбунтовавшихся стихий.
      Я лежу на две лодки обреченный и мучительно медленно умираю от жажды и голода...
      И еще какие-то сны мучили меня, но эти были уже и вовсе бессвязны. Я не могу восстановить их в памяти...
      Вот что творилось со мной как раз в то время, когда я встретился с Виктором Захаровым. Более заинтересованного сторонника дерзкой своей гипотезы ему трудно было найти, а лучшего ее подтверждения, чем случай со мной, невозможно было придумать. Я слушал Виктора с жадностью обреченного человека, у которого внезапно появилась надежда на спасение. Я верил каждому его слову.
      Но, увы, недолго. Скоро я обнаружил в его гипотезе грубые просчеты. Точнее, не в ней. Просто я понял: мой случай не подтверждает гипотезу, не имеет с ней ни малейшей связи.
      К этому открытию я пришел сам. По непонятному капризу большая часть моих снов кончалась моей смертью, или, если признать гипотезу Захарова, смертью моих предков. А этого не могло быть, наследственная память должна кончаться раньше смерти, в момент встречи с женщиной, которая также становилась моим предком.
      Если я не сумею истолковать эти проклятые сны, дело может кончиться сумасшедшим домом.
      Видимо, я неспособен был рассуждать трезво. Иначе я сразу обратил бы внимание на одну деталь: она повторялась неизменно во всех снах. Эта деталь - металлическая пластинка.
      Вначале она находилась в амулете Властителя. Именно те отрывки из его жизни я видел отчетливо, когда браслет с пластинкой был надет на руку. Остальное знал лишь по его воспоминаниям.
      Потом кто-то бросил амулет в море. Старик рыбак случайно, спустя много времени - уцелела одна только пластина - выловил ее и оставил в лодке. Затем в этой лодке умирал человек, которого мучили бредовые кошмары.
      Потом... Вдруг я вспомнил еще один короткий сон.
      Мы вдвоем таскаем тяжелые камни и укладываем их в стену. Кроме нас, работают еще сотни невольников. Сверху, со стены, я вижу море. Смутное тоскливое чувство подсказывает мне: где-то за ним - родина. Говорить со своим напарником, тоже рабом, я не могу - он не знает моего языка. И снова пластина. Я вижу ее торчащей из морского песка. Я поднял ее и спрятал в одежде. Из нее можно будет изготовить нож. Я боюсь, что надсмотрщик увидит ее и отнимет, и прячу ее под камень в кладку стены. На этом сон обрывается.
      Едва я вспомнил этот сон, как сразу догадался - понял все.
      ...Дело в том, что теперь эта пластина хранится в небольшом чемоданчике, который стоит в изголовье моей кровати. Я складываю в него грязные носки и белье.
      Прошлым летом я шатался по Крымскому побережью диким туристом. В Евпатории я присоединился к каким-то экскурсантам из санатория. Несколько часов мы потратили на осмотр достопримечательностей, В их числе были остатки развалин древнегреческой колонии Керкинитиды. Нужно было спуститься вниз по каменным ступенькам, чтобы увидеть заросшую травой древнюю стену. Ракушечный известняк, из которого она сложена, частью выкрошился, в кладке образовались довольно большие зазоры. В одном из них торчал уголок продолговатой металлической пластины. Я ногтями вытянул ее из стены. Она была гибкая и прочная, как стальная пружина. "Должно быть, кто-то из туристов засунул ее между камнями", - подумал я. Я решил взять стальную пластинку на память о своем путешествии и о Керкинитиде.
      Я влетел на второй этаж и отчаянно надавил кнопку звонка.
      - Взбесился, что ли? - спросила квартирная хозяйка, отворяя дверь.
      Я шмыгнул мимо нее в свою комнатушку за перегородкой.
      Мой чемодан оказался пустым - никакой пластинки в нем не было. Два раза в месяц хозяйка проводила генеральную уборку и стирала мое белье.
      - Когда вы брали белье из чемодана последний раз? - спросил я, выскакивая на кухню.
      - Три дня назад, может, четыре. Потерялось что? - встревожилась хозяйка.
      - Нет-нет, - успокоил я ее. - Ничего серьезного. Такая вот маленькая железка, - руками я показал, какая именно.
      - Пугаешь только из ничего, - обиделась хозяйка и повернулась ко мне спиной.
      - Анна Семеновна, милая вы женщина, - взмолился я. - Да, может быть, эта железка дороже всей вашей квартиры, дороже всего дома. Вспомните: куда вы ее девали?
      - Вот уж стану забивать голову. Надо, так возьми вон у племянника железную линейку, совсем новая линейка. А если она чего стоит, не пугай меня - заплачу. Не может быть такой вещи, чтобы за деньги нельзя было купить.
      Мы долго еще препирались с нею, но толку от этого не было.
      Я осмотрел чердак, чулан, мусорный ящик - и все напрасно - пластинка как в воду канула.
      Больше я не вижу никаких снов и теперь жалею об этом. Слишком много деталей из своих снов я не могу вспомнить.
      Вот хотя бы ту карту, которую я видел во сне в руках старого Бензелена. Земля на ней разделена на два полушария, совсем непохожих на знакомые мне со школьной скамьи. Я мучительно напрягаю память, чтобы вспомнить, как выглядели на них контуры материков. Лучше мне запомнилось полушарие, на котором располагалась Бойекунуйя. Центр карты занимало огромное ледяное поле. Я попытался нарисовать карту по памяти. Неожиданно пришла догадка. На карте была изображена наша земля и знакомые мне материки, только полушария были разделены не по меридиану, а по экватору. Ледовитый океан со всеми морями и проливами полностью был покрыт льдом. Оледенение захватывало северную половину Европы, Азии и Америки. Поэтому на карте нет границ материков - их закрыла ледяная полярная шапка. Не было видно таких знакомых деталей, как Скандинавский полуостров, Северное море, Гренландия, Аляска, Камчатка... Не говоря уже о всяких мелочах. На этой карте страна Бойекунуйя располагалась в Атлантическом океане между Африкой и Америкой.
      Дойдя в своих рассуждениях до этого места, я чуть не закричал: ведь это была легендарная Атлантида! И я, глазами Властителя, видел карту Атлантиды, карту нашей Земли, такой, какой она была примерно двенадцать тысячелетий назад!
      Я жалею, что видел ее мельком, и пытаюсь вспомнить точнее, где на ней были города: кажется, в среднем течении Нила, на Аравийском полуострове, в устье большой реки на месте нынешнего Китая, и еще в южном полушарии на острове посреди Тихого океана. Пробую по памяти нанести на карту древние города и границы оледенения. Городов было так немного - пожалуй, не больше десяти на всей планете. И все-таки они уже были, и была Атлантида. На языке народов, населявших ее, она называлась - Бойекунуйя.
      Обо всем этом пока знаю один я, но когда-нибудь узнают все: я еще не потерял надежду отыскать металлическую пластинку из амулета царя Атлантиды.