....
      И явился ему ангел, и от крыльев и лика ангела исходило сияние. И, открыв глаза, он увидел небеса и землю, и лестницу от земли к небу, лестницу всех восходящих, и поражённый невиданным зрелищем, он воскликнул: "Я вижу всё так ясно! Неужели я сплю?" - Тебе кажется, что ты спишь, - отвечал ангел.
      Money Talks
      - Сколько дискет ты сможешь заполнить? - спросил он. Я подумал немного и сказал: "Штук двадцать - тридцать. Может быть, больше". - Сколько у тебя своих? - спросил он. - Пять, - сказал я. - Хорошо, я добавлю. Я уезжаю десятого числа. - Успею, - сказал я. Я предложил ему десятую часть от выручки с моих дискет, он сначала отказывался, говоря, что делает это просто по дружбе, но потом согласился на пятьдесят процентов. Я не сомневался, что у него дело выгорит. У кого же, если не у него? Так оно и вышло. Я получил кучу денег. Нелегальная продажа матобеспечения так, кажется, это называется. К тому времени я уже снял квартиру, - жить в общежитии становилось всё более неудобно, - и деньги оказались как нельзя кстати. Впрочем, когда они бывают лишними?
      Дождь, кипящее варево в каменной печи Города, фонтан на площади, ядовитая накипь ярких зонтов. В глиняном котле площади варят, варят ведьмы сонное зелье, помешивая его стальными мечами ветра. Как холодно! Дождь. Ты у камина читаешь книгу, ты сидишь в кресле, ты поднимаешь голову и смотришь в окно, и в твоих глазах солнце.
      ....
      В оконном провале церкви я увидел девушку красоты необыкновенной, она улыбалась мне и, казалось, звала меня взглядом. Я поспешил внутрь здания, но, войдя, обнаружил, что церковь разрушена, и от убранства её ничего не осталось, и нет ни единой лестницы, по которой можно было бы подняться к тому, что некогда было окнами. И тогда я понял, что мне явился сам ангел, и чувство благоговения охватило меня, и из глаз моих полились слёзы.
      Гимн Афродите
      В приюте оперы многоязыкий шёпот пересохших губ, здесь бредят музыкою те, кто с корабля услышал пенье морскою пеной оперённых дев. Она обходит их и поит с рук, спустившись с неба в украшенном алмазами халате, в лазурной чаше не топливо мотора Джона Лилли, а кровь - вот таинство её, а ветер читает тексты гималайских барабанов, перебирая чётки цветов, и падает звезда, тогда серпом луны он их срезает, на лепестках роса. Цвета двух королев, на лепке капителей бронза и золото падений и восходов, и россыпи рубинов и опалов. Там, где следы богини душистой поросли травой, трава нам ложем станет. Вокруг же, посмотри, янтарь вскипает, и валятся деревья, и дриады в испуге разбегаются от них, как кролики Гонгоры из недр холма, и птицеловы торопливо спасают паутину клеток. На эту буффонаду глядя, хохочут небеса, так гулко. Младенцы новорожденные боги улыбкой отвечают им во сне.
      .... ..........................
      Lie Back And Enjoy It
      Сюда не заходят на минутку, не заглядывают, проходя мимо, здесь не смотрят, ёрзая, на часы, сюда приходят на всю жизнь, и делают её мгновением, чтобы успеть прожить её без остатка, и, умерев, рождаются заново, и мгновение длится бесконечно как поцелуй счастья, сюда приносят свою тоску и свою любовь, а всё остальное оставляют за дверью на автомобильной стоянке. Расслабься, дай отдых глазам, здесь ты дома, здесь твоя жизнь, здесь ты умрёшь. Здесь ты воскреснешь из мёртвых. В твоей голове взорвалась новая вселенная, в твоём сердце вспыхнуло новое солнце, в твоих глазах развернулось небо, от тела твоего родилась новая земля, ты не заметила этого? Твоя голова покоится на коленях мамы - космической ноченьки; дай отдых глазам. Здесь и теперь ты дома. Не бойся. Никто не тронет тебя здесь, никто не найдёт тебя. Те, кто устремились в погоню за тобой, выбиваются из сил, облетая кругами свои хижины и казармы, они кричат и громко, и воинственно, но им никогда не увидеть земель, где не бывает зимы. Ты дома, не бойся - никто не тронет тебя здесь, никто не потревожит тебя во Дворце Солнца.
      ....
      The Day I Die
      Мысль о смерти не вызывала у меня особых эмоций, я встречал её как старую знакомую, шутил, мы неплохо проводили время. Я знал, что умру, быть может, завтра. Мы накроем на стол, посидим, поболтаем, послушаем музыку, выпьем шампанского, а потом я пойду в ванную и вскрою себе вены. Когда умираешь, нужно думать не о том, что было, а о том, что будет, и тогда умирать не страшно. Может быть, это не универсально, но мне помогает.
      Мы торжественно решили, что умрём вместе. Мы были готовы к этому; каждый новый день мы принимали как царский подарок и потому были так беспечны. Мы ничего не запасали впрок, даже пачки стирального порошка покупали самые маленькие, это вошло в привычку, мы даже не задумывались о смысле, заложенном в таком образе действий, или отсутствии всякого смысла, - кто знает. Поэтому когда разразился табачный голод, мы почувствовали его на себе мгновенно. У меня оставалось полпачки "Шумера", у Элли - пачка без двух сигарет. В газетах трастили о том, что Америка бросает курить. Ну какое мне дело, скажите на милость, до Америки? Вот если бы они бросили, а мы подобрали...
      Сцена из "Америка Тунайт"
      Кристина (жизнерадостно): А ты знаешь, Юджин, говорят, что в Вавилонии совсем нет сигарет! Юджин (не глядя на неё, тоном человека, которому сообщили, что он выиграл миллион): Да ну! Надо бросать курить! Я вот не курю, а ты, Кристина? Кристина (в полном восторге, переходящем в крутую экзальтацию): Я тоже! Ха-ха! Юджин (совершенно счастливый): Я - Юджин! Кристина (счастливая до невозможности): Я - Кристина! Хором: Мы вас любим, а вы нас?!
      Очень поздно или очень рано? Утра ещё нет. Серый экран неба, и где-то резкие крики ворон среди дрожащих ветвей. Озноб, и два жёлтых эллипсоида - лимоны на чёрном блюдце. Подсвечник, обросший седой бородой, над ним огонёк. "Ночь догорает в зеркале", - подумал я. В голову гаденько заползла мысль, что если подойти к самому открытию магазина, то, может быть, удастся купить сигарет, о боже!.. Я стал смотреть на крылья ангела на картинке, мысленно отмахиваясь от серного дыма дневной скверны, мои цветы... Так тихо, и так красиво. Она здесь, и мы вместе... .......................... .... - Надо бы сходить в магазин, - услышал я голос Элиссы. - Если подойти к самому открытию...
      ....
      Девочка в библиотеке
      При свете луны на синем песке аллеи учёные мужи чертят знаки, стирают, зачёркивают, пишут заново, спорят, - она дёргает их за края одежд, досаждает им, отвлекает от диспута, они сердятся, отворачиваются, говорят о чём-то своём, непонятном. Ночь в саду луна. В окнах дворца красивый свет. Картинки витражей - птицы, рыцари, драконы и ангелы. Кто-то в чёрной маске прячется у фонтана, убегает пугливо; лошадь не видит его, потому что спит; в окошке кареты темно. Во всех окнах свет. Музыка. Ночь в саду ворота светятся.
      Маленькая девочка вошла в кабинет библиотеки, когда её папы не было дома, и принялась копошиться в книгах, свитках и списках, беспечно смешивая эпохи и языки, народы и страны. А потом, утомившись, уснула, положив голову на древний пергамент, буквы которого были стёрты, и краски выгорели от солнца тысяч и тысяч дней.
      ....
      - Какие красивые! - Их нельзя срывать, эти цветы. Загадка умирает, когда ты срываешь её цветок. Ей можно любоваться лишь на расстоянии. И всё же, пока у нас хватит желания разгадывать тайны, - а это желание в нас неистребимо, - в них недостатка не будет. Галерея сфинксов бесконечна, но каждая разгадка - это чья-нибудь смерть. - И потому эти цветы нельзя срывать? - Я расскажу тебе их историю. Однажды в лесу Ланцелот увидел один из этих цветков, и так залюбовался им, что протянул уже руку, чтобы сорвать его. И вдруг чей-то голос остановил его. К нему подошёл эльф. - Эти цветы нельзя срывать, - сказал ему эльф. - Но почему? - удивился Ланцелот. - Они чья-то собственность? - Дело в том, - объяснил ему эльф, - что цветок этот цветёт лишь один раз и, умирая, оставляет лишь одно семя. Потеря каждого из этих цветов невосполнима. Мы, эльфы, оберегаем эти цветы, мы их хранители. Мы собираем их семена и следим за ростками, чтобы ни один из них не погиб. Только так их можно уберечь от вымирания. - Прекрасные цветы эльфов... - Прекрасная обречённая раса. Дети земли, они поют её красоту. - Это те светильники, которые может погасить порыв ветра? - сказала Элисса. - Это светильники земли, которые гасит ветер времени, - сказал я.
      ....
      Иногда нам кажется, что мы спим
      Они приходят, чтобы петь нам, и когда они зовут за собой, и мы идём, держась за руки на горных тропинках, - ведь так легко оступиться! - и я слышу, как замирает твоё сердце, это так сладко довериться им! Они уносят нас на крыльях своего полёта, и тогда нам открываются небеса, которых мы не знали прежде, и мы держим звёзды в ладонях, и солнце качает нас в колыбели. А когда мы опускаемся на траву и пьём воду из родника, а вокруг нас деревья, девушки в тонких одеждах учат нас танцам этой земли, и нам кажется, что мы спим, и они снятся нам. Иногда они остаются с нами и живут в нашей квартире подолгу, курят, сидя в непринуждённых позах, и мы видим дым в зеркалах. Иногда их приносит ветер, они влетают в окно, пропахшие запахами шумных улиц; тогда они поют, и их голосам вторит хор, гудки машин аккомпанируют им. Или они прыгают к нам в комнату с лучом солнца и отряхивают с рукавов цветочную пыльцу, и улыбаются, смущённо и чуточку застенчиво. Нам есть о чём спросить их, им есть что ответить и рассказать; мы рады друг другу. Мы на подмостках мира... В твоих волосах радуга, на твоих туфлях пена прибоя и жемчуг подводных земель; эльфы вышили тебе пояс, феи усыпали твоё платье цветами, ногти твоих пальцев - перламутровые ракушки, ты смеёшься, и в глазах твоих смеётся солнце и качает нас на волнах тепла и света, и смеха, и музыки... Ты знаешь их имена, ты узнаёшь их лица, и они приходят, чтобы петь для тебя. Иногда нам кажется, что мы спим. И мы думаем, что это сны, и всё это нам снится.
      A Night At The Opera
      Вот ночь, и сквозняк протискивается в приоткрытое окно, и с ним его свита - витязи с влажными волосами, - и огонь свечи обращается флагом, и музыка звучит проникновенней и отчётливей, она уже не где-то. Она в тебе, и ты сам - оперный мир. Но ты не здесь уже. Где ты?
      Влюблённые ангелы заглядывают в наши окна. Нет, я не ревную тебя, я улыбаюсь им и даже приглашаю их на чай. Я знаю, ты украдкой прихорашиваешься у зеркала. Ты обожаешь цветы и свечи, они живые и такие неженки, - наш дом полон ими, их больше чем гостей на балу в честь рождения инфанты, а ведь они не гости. Они с нами всегда, как дыхание, как цвет глаз, они смеются нам из зеркал, они любят тишину и радуются музыке, они так нарядны. Когда в город приходит вечер, какой иллюминацией мы встречаем его! Он подкрался так тихо. Он любит тебя, Элисса, но слишком робок, чтобы признаться тебе в этом. Я выдал его тайну? Что делать, если он такой тихоня. Вот он снова вернулся к нам, бродяга. Что-то он нам подарит сегодня?
      ....
      Над бурным яблоневым морем окно, над тёмными волнами ветвей свет. Я вижу силуэт женщины в высоком парике, вот она повернулась. Ночь не хочет отпустить меня и уговаривает остаться, но эта женщина ждёт, и тени провожают меня, тянутся и отпускают, и появляются снова. Время волнует ветви яблонь, - невнятный шелест, отблески, - она ждёт меня. Свечи в её зеркалах.
      . . .
      Однажды, придя домой, я обнаружил, что у нас гости. Их было двое - Король и Скарамуш, - они сидели на диване, а Элисса расставляла бокалы на журнальном столике. Я поздоровался. Улучив возможность улизнуть из комнаты, я шёпотом спросил у Элли, что у нас сегодня на ужин. - Я хотела приготовить курицу, но ведь это не принято, - сказала она растерянно.- Может быть, сделаем вид, что мы уже поужинали? - Нет, не годится. А что если поужинать сладким? - У меня есть лимонный кекс, морс, шоколад, цукаты... - И побольше фруктов. А я достану бутылку токая. Хорошо, припасена одна. Итак, с ужином дело было улажено, и я вернулся к гостям. Скарамуш тем временем пел какую-то песню, аккомпанируя себе на лютне. Песня была очаровательная, но я почти ничего не понял (он пел по-итальянски) и попросил его перевести. Вот примерно о чём в ней пелось: Есть люди, до которых хочется дотронуться рукой, Есть цветы, которые хочется поцеловать, Есть леса, в которых хочется заблудиться, Есть реки, в которых хочется утонуть, Есть женщины, на которых хочется жениться, Есть жёны, от которых не хочется уходить, Есть Скарамуш, и он к вашим услугам. Потом мы мило беседовали, и Людовик спросил меня об Элиссе: "Это ваша супруга?" Я объяснил ему, что нет. - При живом муже это, вероятно, аморально. Надо казнить мужа, - сказал король. - Помилуйте, ваше величество, - сказал я. - К чему проливать кровь? - Так нужно, чтобы соблюсти законы морали, - пояснил Скарамуш. - Ваше величество! - сказал я. - Королю позволительно быть милосердным! - Королю позволительно не лебезить перед моралью, - сказал Скарамуш. - И этим он отличается от президента Соединённых Штатов. - Да? - сказал Людовик задумчиво. - Это верно. Ну что ж, пренебрежём моралью и проявим милосердие. Потом он извлёк колоду египетских карт и стал забавляться, раскладывая пасьянсы. Он взял карту короля и пригляделся к ней. - Кажется, похож, - сказал он, наконец. Скарамуш немедленно вытащил зеркальце и принялся разглядывать себя в нём. - Точно! - воскликнул он радостно. - Похож, - и, погрустнев, добавил. Только вот на кого, не могу понять. - Замучился я с ним, - признался Людовик со вздохом. - Что ни день, то новые причуды. То ему кукурузного сока подавай, то мандарины молочной спелости. К тому времени мы уже успели опорожнить мою бутылку, и заметив это, Скарамуш схватил её за горло и отнёс на кухню. Там он, судя по доносившимся оттуда звукам, наполнил её водой из-под крана, после чего бутылка вновь появилась на столе. Полная вина. - Единственный фокус, которому я научился, - сказал Скарамуш. - Тем и живу. И мы пили вино и болтали о всякой всячине и, между прочим, съели все цукаты. А потом мы танцевали и слушали музыку, и Людовик уже совершенно откровенно флиртовал с Элиссой (это при живом-то любовнике!), а Скарамуш снова и снова повторял свой фокус; он рассказывал разные забавные истории, и если его просили спеть, он и не думал отказываться. Мы так развеселились, что совершенно позабыли о времени, и когда снизу раздался обиженный стук (шваброй в потолок), я, по привычке посмотрев на часы, сказал: "Полвторого". - Кто это? - полюбопытствовал Людовик. - Мертвецы стучатся из-под земли? - Да, пожалуй, - согласился я. - Живые шумят и мешают мёртвым спать, - сказал он. - Как это верно замечено, ваше величество! - рассмеялась Элисса. - Однако, это не порядок, - сказал Людовик. Скарамуш кивнул и поднялся с места. А потом мы стояли у открытого окна и прислушивались к звукам, доносившимся из квартиры под нами. Оттуда слышалось нечто, напоминавшее всхлипывания собаки, и размеренный голос Скарамуша, повторявшего тоном терпеливого милиционера: "Непорядок. Не положено. Пожалуйте в могилку. Непорядок... Пожалуйте в могилку..." ................... Он вернулся, неся целую охапку бенгальских огней. Переговоры, по всей видимости, увенчались успехом. Скарамуш непременно хотел зажечь все огни разом, но уронил один, и он стал с шипением прожигать паркет. - Ничего страшного! - хором воскликнули Элисса и Скарамуш. Людовик подобрал с ковра обгоревший прут. - Это я возьму на память, - сказал он.
      - Значит, Калиостро всё-таки дал ему эликсир, - сказала Элисса. - Но что нам делать с паркетом? Может, прикрыть ковриком?
      A Kind Of Magic
      ....................... - Вы бросаете семена в воздух? - удивился я. Он невозмутимо продолжал своё занятие. Наконец, он защёлкнул табакерку и тогда только повернулся ко мне. - В воздух? - переспросил он насмешливо.- Ничуть не бывало. Или, по-вашему, музыка - это то же, что и звуковые волны? - Позвольте, -пробормотал я, несколько обескураженный. - Но ведь семена всех растений... - Семена? Что вы имеете в виду? - Вашу табакерку, - твёрдо сказал я. - Вот эту? - он извлёк из кармана то, что только что было табакеркой, и положил мне на ладонь, которую я вовремя успел подставить. На моей ладони лежал лепесток белой розы, я увидел, как края его изогнулись, и он превратился в крошечный кораблик. Паруса кораблика наполнились ветром, и он поплыл с моей ладони, сорвался с неё и улетел как бумажный самолётик. - Посмотрите! - услышал я и, посмотрев, опешил. (Ещё несколько минут назад я хвастался про себя, что теперь меня ничто уже не удивит!) Мы стояли, окружённые со всех сторон деревьями. Было тихо, только шелест листвы и голоса птиц... ................... Мы шли по тропинке. Я всё ещё был в смятении, и мне казалось, я слышу, как дриады шепчутся между собой и тихонько смеются. Стволы деревьев изгибались и галантно кланялись нам, и я увидел дерево бук и гвоздичное дерево, ещё лимонное, коричное и дерево-попугая, я увидел вишню и клён, и многие деревья, которых я не видел никогда прежде. - Где мы? - спросил я. - Разве вы не узнаёте? - спросил он. - Впрочем, вблизи всё выглядит совсем иначе. А ведь это ваш майорат. - Вот как? Но разве титул жалует не король? Разве это не привилегия короля? - А я и есть король, - заметил он, приподняв одну бровь.- Я - Король Магии. - Ну конечно! - воскликнул я. - Мне следовало догадаться об этом сразу же! Простите мне мою оплошность, ваше величество. - Добро пожаловать домой, ваша светлость, - улыбнувшись, ответил он. Мы вышли к пруду, на другом берегу которого был виден замок, и к замку этому вела дорожка из цветков кувшинок. Король ступил на неё первым. Я последовал за ним. ................... Мы вошли в замок. Повсюду висели флаги с гербами, на древках красовались гирлянды цветов. Столы были уже накрыты, сидевшие за ними гости приветствовали нас дружным пением. Когда мы сели за стол, раздались торжественные звуки труб, им ответили скрипки и гобой, и наконец, флейты. Пир начался. Внезапно все поднялись на ноги. Разговоры смолкли. На всякий случай, я последовал примеру своих гостей. В зал вошёл Людовик ХV. Его верный друг Скарамуш, разумеется, был с ним. - Вот вы где! - вскричал Людовик, завидев меня. - А мы объехали пол-Франции, разыскивая вас. - И даже заглянули в Италию, но там нам сказали, что вы только что отбыли, - добавил Скарамуш. - Это ты виноват! - накинулся на него Людовик. - Я давно уже говорю, что оси кареты нужно смазать. - Но мой король! Право же, я не виноват, - стал оправдываться Скарамуш. Мыши съели всё сало! - Старая сказка, - отмахнулся Людовик. - Расскажи что-нибудь поновее. - С радостью и удовольствием, о мой король! - сказал Скарамуш и, отвесив поклон, взобрался на невесть откуда возникшую кафедру. Я подозреваю, что появление её не обошлось без участия Короля Магии, который хоть и не был более нигде виден, но наверняка присутствовал здесь или был где-нибудь поблизости. Скарамуш, откашлявшись для солидности, постучал молоточком по синему бархату кафедры и возгласил: "Курс наглядной философии магистра изящных наук Скарамуша!" Все зааплодировали. Людовик тем временем расположился за столом справа от меня. А слева я увидел Элиссу и открыл было рот, но она приложила к губам палец. Как чудесно, что она нашла меня здесь! - История портретиста из города Кёльна Альфреда Дитриха, - произнёс Скарамуш грозным голосом. После чего рассказал такую историю:
      Как-то раз, будучи проездом в Ганновере, художник Альфред Дитрих остановился в маленькой гостинице. Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.