Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мертвые не плачут

ModernLib.Net / Триллеры / Сергей Абрамов / Мертвые не плачут - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Сергей Абрамов
Жанр: Триллеры

 

 


Сергей Абрамов

Мертвые не плачут

События, описанные в романе, как и их герои, – реальны. Автор не вправе раскрывать подлинные имена персонажей и места этих событий. Хотя, впрочем, ищущий и внимательный читатель властен строить свои предположения…

Пролог

– Какой город просрали, суки! – с искренней горечью сказал Наставник, глядя в скверно мытое окно.

Пастух знал, что видит Наставник.

За окном имел место донельзя загаженный двор, за ним – пятиэтажный, в битумных отечных квадратах барак или – для кого-то! – заветное столичное жилье, а потом еще барак, и еще, и ни хрена не видно боле за этими бетонными уродами. Но где-то на склоне неба, тесно, как на стыдном застигнутые, кучковались небоскребы, штук шесть, посверкивали стеклышками, скупо отражали кучевые редкие облака, реку и еще что-то нерезкое, неявное, скрытое…

Дорогая моя Столица…

– Прямо торт «Грезы Мэра», – иначе, изящнее пояснил Наставник и добавил, как ругнулся: – Другана моего вечно несытого. Бывшего…

– Он, что, уже приговорен Судом? – вроде бы заинтересовался Пастух.

– Окстись! – тоже вроде бы испугался Наставник. И пояснил ясное: – Жизнью он приговорен. Жадностью своей… – и еще вроде бы засмеялся, и вроде бы счел уместным полюбопытствовать: – А ты что, готов исполнить приговор Стражи, а, Пастух? Прямо отсюда и – в вечность, да?

– Не так быстро, – попросил Пастух, понимая прекрасно, что Наставник – в роли, а уж какая она, роль, на сей раз – это Пастуху понять не дано. Хотя Наставника за минувший год он повидал всяким… – Я готов исполнить любой приговор Стражи. Если он вынесен.

Сказал, как успокоил капризного. И успокоил.

– Вынесен, вынесен… – уже вальяжно, уже без надрыва пояснил Наставник, чтоб только молчание не висело в этой тесной панельной «двушке», где не пахло людьми, а пахло болотом. – И не любой, а конкретный. То есть конкретные. О них и речь…

Снова выглянул в окно, будто ждал увидеть нежданное, но не увидел, оттолкнулся от подоконника, сел верхом на стул, руки на венскую спинку положил, а подбородок на руки. Смотрел на Пастуха снайперски. Типа выцеливал.

Спросил:

– Сколько «ушедших» на твоем счету?

– Вы же знаете, – сказал Пастух.

– Может, я память проверяю…

– Девять «приговоренных к уходу». – Пастух употребил официально принятый в Страже термин.

– Де-е-евять… – протянул Наставник. – Это за год без малого работы… Не слабо!.. Живые ведь люди, а, Пастух?..

– Уже нет, – сказал Пастух.

Он привык к этому ребячьему актерству Большого Начальника, он преотлично знал, что тот как всегда и всего лишь выпускает пар перед очередным заданием ему, Пастуху, и задание это – убить, или ликвидировать, или стереть, но – ничего иного, потому что Пастух очень хорошо, лучше всех умел именно убивать. Или, официально, «содействовать уходу». Тех, кого назовет Стража. И именно так, как требовалось Страже.

Если то, что он делал, вообще можно назвать убийством…

– Что там в Книге, помнишь?.. – уже нормально, без дурной театральщины спросил Наставник. – «И возвратились пастухи, славя и хваля Бога за все то, что слышали и видели, как им сказано было». Фишку рубишь, Пастух? Слышали и видели, как им сказано было! Сказано – и никакой самодеятельности! Книжники очень точны в терминологии, хотя и циничны, ты заметил?

– Заметил, – согласился Пастух. – А вы к чему это? Сказано значит сделано. «Аз есмь Пастырь добрый, и знаю Моих, и Мои знают меня».

– Чего ж им тебя не знать? – опять засмеялся Наставник. – Ты ж их так смертельно пасешь…

Пастух любил Книгу. И Наставник – тоже. Нечастая нынче любовь эта на короткое время личных встреч мощно сближала космически разных Наставника и Пастуха. Противоположных. По судьбам – чужих. Но Книга была общей, и Стража была общей, и промысел – един. Посему их судьбы пересеклись намертво.

А больше им соединять и делить было нечего.

– Тогда – к делу, – сказал Наставник. – Папки с досье не забудь, когда уходить станешь. Там – все они, овны твои, Пастух. Числом, заметь, – пятеро. Умножишь свой счет: пять плюс девять… Не страшно, а?

– Мне? – тоже вроде бы удивился Пастух.

– Извини, забыл, с кем имею честь работать. О сроке исполнения приговора полюбопытствуешь?

– Любопытствую. Пять – это много. Время нужно.

– И сколько ж тебе времени отпустить, а, Пастух?

Наставник ёрничал, потому что всегда ёрничал, и это, соображал Пастух, было все лишь формой защиты самого себя от самого себя, и еще от Пастуха, ментально чужого, и от их общего Дела, которое Служба придумала и вдохнула в него жизнь, а Пастух считал, что все придумал сам Наставник.

Только он мог такое придумать. И, кстати, оживить.

– На дворе – август, десятое число, лето, жара несусветная, смертность в Столице растет… – Наставник размышлял вслух. – А что бы и не закончить твою высокую миссию, скажем, к четырнадцатому сентября? Как ты насчет этого срока?

– Почему именно к четырнадцатому?

– Не врубился? Новый год по церковному календарю, день заслуженного отдыха.

– Не врубился…

Прикинул: от десятого августа до четырнадцатого сентября легло ровно тридцать пять дней. Любопытно, Наставник прямо сейчас срок в уме посчитал или это домашняя заготовка? Скорее, домашняя. Тридцать пять дней – по неделе на каждого приговоренного. Тринадцатого – финал. Четырнадцатого – новый год…

А смысл в чем?

– Пять приговоренных – пять недель. Годится, Пастух? – как подслушал слово.

– Почему сразу пять? – вопросом на вопрос.

– Потому что жизнь подгоняет. Год, заметим образно, ты пристреливался. Неплохо вышло. Пришла пора стрелять. Как там у вас, у спецов, говорят: веером…

– А мишеней, тоже заметим образно, хватит?

– Ты что, Пастух? – изумился Наставник. Или сыграл изумление. – Госчиновников, бизнесменов нечистых на руку – тьма! И каждый – миллионер или даже кто помельче – все стремятся изо всех сил стать чиновниками. Бизнесмены тут – в первых рядах. Всяк большой начальник имеет за спиной собственный бизнес. Типа – не его. Типа – дружественный. И богатеет, богатеет… Уже и миллиардеров – как собак… Треть годового бюджета Страны идет налево. Народ, заметь, не безмолвствует, народ крови жаждет. И справедливости: вор должен сидеть в тюрьме!

– А чего ж не сидит?

– Как ты себе это представляешь? Массовые посадки? Десятки, сотни уголовных дел на власть имущих – от Столицы до самых до окраин? Так?

– Вполне. Народу, как вы говорите, это понравится.

– А судьи кто? Те же воры – от районных судов до Главного. А есть еще международные суды, куда легко апеллировать… Итог – процентов семьдесят дел, как минимум, развалятся по дороге. А остальные тридцать Государство легко просрет в судах. Над нами всем миром ржать будут.

– Судей тоже судить надо.

– Гениально! Судьи, власть, вросшая в бизнес, бизнес, вросший во власть, правоохранники, вросшие во все дырки… И всех – в багинеты, так?.. Народу, утверждаешь, понравится? Наверно. А мировому общественному мнению? Тебе что, насрать на него, да? А мне не насрать! Мне не в жилу, чтоб Страну опять называли концлагерем! И при этом, чтобы всем миром смеялись над нашей тупой беспомощностью. Все! Проехали! Есть высший суд!..

Актер в нем жил и работал, рук не покладая. Пастух не впервые ловил себя на том, что верит ему. Хотя бы и минутно. Потом расставались, театр временно закрывался, флер таял, но что-то в душе или в башке оставалось: не хотелось Пастуху жить в концлагере, но и в стране воров – тоже не хотелось. Его, Пастуха, дело по Книге, – охранять стадо, так, но и чистить стадо от слишком бешеных – тоже его дело. Или в первую очередь – его. Значит, кто он? Ну, уж только не палач! А хирург, например. Или ассенизатор и водовоз, кем-то там призванный…

Вот Наставником и призванный.

– Народ любит своих – то есть народных! – героев, – уже спокойно сказал Наставник. – Былины там, сказки, легенды… Говорено тыщу раз, Пастух. Благодарный народ тебе еще памятников по Стране понаставит, в песнях тебя воспоет. Ну, не тебя персонально, конечно, но вообще…

– Меня же нет. Я – призрак.

– До поры, Пастух, до поры.

– Да я, знаете, как-то не тороплюсь к посмертному признанию.

– И не торопись, – сказал Наставник. – Тебе его не дождаться, как ты сам понимаешь. Ты – Призрак. Тень. Ты – не палач, ты – судьба. На кой хер тебе признание при жизни? Ты ж, как написано в Книге, знаешь Твоих, а Твои узнают тебя. Со временем… Работай, Пастух. Все, как всегда, должно быть естественным и только слегка печальным. Пять случайных смертей в пяти разных регионах родной Державы – это даже для местной прессы не есть сенсация, а есть рутина.

– Пресса – не мой садик, – ответил Пастух. – Я – человек непубличный… – подошел к старому дивану, до ниток истертому чьими-то сторонними жопами, взял в руки толстую и тяжелую картонную папку, в которую сложены были досье, покачал на руке, вес проверяя. – Здесь всё?

– Всё, – сказал Наставник. – От рождений до смертей. Плюс всё, что тебя заинтересует в жизни фигурантов. Плюс – копии приговоров, чтоб тебя совесть не мучила. Или она тебя вообще не мучает, а, Пастух?

– С чего бы ей меня мучить? – спросил Пастух. И в первый раз за время нынешней встречи позволил себе улыбнуться. – Я же не убиваю, вы знаете. Я просто помогаю людям умереть своей смертью. Плохим людям, да, Наставник? Которых суд Стражи приговорил к смерти. Правый суд, да?..

Наставник вроде бы устал и сдулся.

– Правый, правый, – бегло согласился он, что-то параллельно вспоминая, что-то прикидывая, что никак нельзя сейчас выпустить из памяти, из виду, из беседы. Или делал вид, что вспоминает и прикидывает. И что сдулся. Он умел. – Ты вот что… Пять недель – очень большой срок, Пастух. Ну о-очень большой! Даже слишком. Но и дело у тебя не малое. Мы тебе верим, Пастух, ах, как верим! Времени у тебя много, даже с лихом. Успеешь раньше – молодец, отсыплю тебе пряников сладких, а не успеешь… Этого же быть не может, чтоб ты не успел, верно? Но по-пустому не торопись, не надо. А как точку последнюю поставишь, так позвони, не сочти за труд. И сообщи, что ты – уже в пути. А явишься – здесь и встретимся. Расскажешь мне пять простых историй про жизнь и смерть…

– Я успею раньше, – сказал Пастух.

Это не было бравадой. Он не очень понимал – зачем такой большой срок. Разве что для понтов: ах, новый год по какому-то церковному календарю, ах, праздник… Но при чем здесь какой-то календарь? У Пастуха он – свой. По своему и сделает.

– Могу идти? – спросил Пастух.

– Можешь, можешь, – разрешил Наставник. – Успеха тебе в работе и радости в личной жизни… Да, кстати, я прикажу, чтоб здесь за это время ремонт сделали и мебель новую купили. А то стыд и срам.

Пастух уложил папку в сумку, еле-еле умостил, застегнул «молнию», пошел было…

– Я вернусь раньше срока, – сказал, – а мобильный я всегда отключаю, когда работаю, вы знаете. Следите за прессой… – и пошел к выходу.

Наставник последнее слово всегда за собой оставлял.

– Надеюсь, что вернешься, – ответил он. И добавил: – А то шестой смерти я не переживу…

А Пастух спустился пешочком с пятого этажа, сел в свой серый, как Столица, седан, порулил вдоль дома, выехал на улицу и метров через триста свернул к очередной ветхой пятиэтажке. Некультурно загнал машину правыми колесами на тротуар, заглушил движок. Постоял около, по сторонам поглядел, ничего не увидел. И вошел в подъезд.

Слежки за ним не было. Была бы – засек бы.

Поднялся на второй этаж, открыл ключом дверь съемной квартиры. Убого она смотрелась «однушка». Из мебели – топчан на самодельных чурбачках, стол, два стула, шкаф с треснутым зеркалом в дверце, холодильник вот еще. Лампочка под выцветшим абажуром. Даже штор на окне не имелось. Берлога. А Пастуху все по фигу было: спать есть где, а остальное – от лукавого. Тетка с вокзала, чья квартира, привела его сюда, деньги за месяц получила, наставила: будешь съезжать раньше срока, запри дверь, а ключи в почтовый ящик брось. Он так и сделает. Удобно. И съедет он задолго до оплаченного срока: всего два дня в Столице пробыл, хватит.

А что жилье выбрал рядом с казенной квартиркой для встреч с Наставником – так он этот район давно приглядел, чтоб в Столице не маячить по-пустому. На сей раз выбрал и уж не отпустит.

Сел на топчан, открыл папку. В прозрачных файликах-конвертах имели место диски, по одному, видать, на осужденного. А на кого-то и по два. Но были и конверты с распечаткой: общий список приговоренных, общие данные на всех. Коротко: имена, профессии в настоящее время, места работы, домашние адреса, родственники. Четверо мужчин и одна женщина. Интересно. Женщин он доселе не убирал… тридцать лет ей, незамужняя, детей еще нет, отца уже нет, есть мать и младшая сестра, сама – кандидат наук, служит финансовым директором в каком-то «ООО», часто ездит за рубеж в деловые командировки, список контактов, привычек, привязанностей, адрес службы, адрес дома…

Дом. Свой. Живет одна…

Чем она провинилась?..

Нет, рано, не до нее, женщина будет последней, не хотел Пастух начинать счет с бабы. Пусть пока побудет. А начнет он… начнет он… а с вот этого мужика, с первого в списке и начнет. Тем более что ехать к нему от Столицы недалеко – часа четыре, ну, пять от силы – до славного Города-на Великой-Реке, где этот мужик пятидесяти трех лет, женатый, служит мэром Города, жена – владелица недлинной сети супермаркетов, но еще и нехилого судостроительного завода. Также имеет законное место сын – школьник, двенадцати лет, поздний ребенок. Кстати, поздний значит умный, так говорят… Из недвижимости: квартира в Городе, адрес, собственный дом в пригороде, адрес…

Остальное – на месте, время будет.

Вернул лист в отведенный мужику пластиковый конверт с иными, непрочитанными пока подробностями, и папку вернул в сумку, глянул на часы. Четверть третьего натикало. Если он сейчас выедет, то максимум часам к семи вечера доберется до места, успеет завернуть на вокзал и найти там очередную тетку с ключами от очередной нищей квартирки…

Пора.

Он взял сумку, вышел на площадку, дверь запер, ключи, как и договорились с хозяйкой, скинул в почтовый ящик, а еще добавил конверт с денежкой и запиской. «За август-сентябрь» – вот что в записке значилось. Максимум в середине сентября он вернется в Столицу. Докладывать о проделанном. Впрочем, можно и раньше, если получится. Наставник за просрочку накажет, а так – не осудит. Сам сказал.

Столицу проехал без пробок и на диво быстро. Проскочил Кольцевую, миновал пару старых-новых жилых столичных районов, не поместившихся внутри Кольцевой дороги, встал на трассу, которая в этот час тоже не была забита машинами, прижал газ до сотни – не больше, не след ему знакомиться с дорожными полицейскими, – и отключил башку от предстоящих рутинных подвигов. Вообще ни о чем не думал. Умел это. Очень успокаивало.

И пока ехал, ни о чем не думал. Даже о брате. Тем более о брате! Думать о нем – больнее некуда. К тому ж – не время…

Глава первая

Мэр

1

В Город-на-Реке въехал, как и рассчитывал, в начале восьмого, вечером. Покатил по прямой и не слишком в этот час загруженной Столичной улице, развернулся на площади и подъехал к вокзалу. Дорогу знал, бывал здесь прежде.

Тетка с квартирой нашлась довольно скоро, да и квартира оказалась неподалеку – десять минут езды на машине. Говенная, конечно, квартирка, но иной Пастуху и не требовалось: кровать имелась, стол был, стул – тоже, даже шкаф наличествовал – чего еще? Плюс – третий этаж и без балкона: влезть в квартиру через окно, если кто рискнет, будет непросто. Хотя – кто ж рискнет? В Городе ни одна собака не знает, что Пастух прибыл. Да и кто такой Пастух? Никто! Фантом. И максимум пять дней фантому здесь жить – это не срок.

Заплатил за месяц вперед. Как обычно.

Когда тетка ушла, довольная гешефтом, распаковал сумку – белье там, носки, рубашки и прочее носильное уложил в шкаф, добавил туда же пару чистых блокнотов, а папку, ноутбук и целлофановые пакеты с чем-то тяжелым вынимать не стал. Закинул сумку на плечо, спустился к машине, поехал к Великой Реке: помнил с прошлого раза, что где-то на Набережной банк был.

А он и был.

И Пастух до закрытия банка успел оплатить банковскую ячейку, получил ключ от нее, специальная тетенька отвела его в хранилку, где он и уложил в купленный сейф драгоценную папку. Изъяв из нее диск с досье на Первого. А еще достал из сумки и сунул в ячейку свой дорожный сейфик, очень нелегкий. Потом зашел в кафе на Набережной и пообедал, одновременно поужинав. Вернулся в новое жилье, зажег свет, запустил ноутбук, вставил диск и начал читать.

Любопытным мужиком оказался Первый.

Мало что Мэр, мало что за минувшие славные годы построил себе и семье вполне достойную для губернского уровня бизнес-империю! И пусть империя уже лет восемь как переоформлена на супругу, поскольку сам он предпочел карьеру чиновника, но, как ни погляди, все в семью. И бизнес при хозяевах, и должность Мэра очень способствует процветанию оного бизнеса. Восемь лет тому, как он призван во власть. Аналитики Службы пишут, что его состояние за восемь «мэрских» лет выросло в четыре и шесть десятых раза. Не слабо, а?

Народ, естественно, не безмолвствует, но кто его, на хрен, слушает, этот народ? Прав Наставник…

Пастух погнал курсор вниз: график жизни Мэра по дням и часам, списки друзей, подельников, информаторов, посредников, баб, а еще машины, шоферы, охранники, коллеги, подчиненные, их адреса, номера телефонов, зарубежные контакты, банковские счета, схемы вывода денег et cetera! А еще – поэтажный план дома, план участка, схема сигнализации, посты и маршруты охраны, график перемещений – по минутам, встречи постоянные, встречи оговоренные, встречи спонтанные, места традиционных посещений: офисы, рестораны, спортзал, квартиры бывших баб и одной нынешней, конспиративные квартиры…

Плюс – немногим меньшее досье на жену. Тоже штучка.

И совсем мало о двенадцатилетнем сыне: школа, увлечения, друзья…

Как поэт-трибун формулировал: маленькая, но семья.

Ну прям, всем мэрам Мэр! Вполне ясный клиент. Несомненный. Губернатор области рядом с ним – так, любитель пока. Даром что недавно назначенный: не разгулялся еще. Но, в принципе, тоже завтрашний клиент Пастуха. Все к тому…

Да, еще до кучи. Мэр с семьей постоянно обитал в пригороде, в поселке, выстроенном пять лет назад для лучших людей города и области, которые могли себе позволить толковое жилье за тройку-пятерку и более лимонов в заокеанской валюте. До поселка, если верить карте, имеющейся на диске, езды – пятнадцать минут. Ну, двадцать… Стоило на все посмотреть личным глазом. Для первого раза – навскидку. Тем более что за окном всего лишь смеркалось.

Как в сказках говорится: сказано – сделано. Уложился в семнадцать минут, если округлить.

Поселок расположился красиво: негустой лес, большое поле, где свободно росли не опознанные Пастухом сиреневые цветы, Великая Река, которая вольно и плавно несла свои воды, замыкая поселок с востока…

Пастух, не притормаживая, докатил до леса, притормозил там, где поселка уже не было видно, достал из сумки бинокль и, пройдя метров пятьдесят по сиреневому и зеленому полю, лег в цветочки и припал к окулярам хорошего бинокля, умеющего видеть и в сумерках. Получилось – на горушке лежал, а поселок тоже лежал, но – внизу.

Было на что посмотреть: владения у «поднадзорного» оказались не слабыми, скромно говоря. Участок, на глаз, под гектар, самый большой в поселке, выходит как на главную улицу, так и на ту, что бежит вдоль забора, за коим – пляж. Соответственно – два выхода: парадный и задний. От заднего до калитки на пляж – метров тридцать. Дом – очень толковая на вид работа неведомого архитектора. Два этажа, две веранды – закрытая и открытая, площадь по фундаменту метров сто с большим лихом, пышновато, конечно, но не без вкуса, нет. Второй дом – тоже двухэтажный, но унылый, наиболее вероятно – для охраны и прислуги. На оставшихся «гуляющих» площадях рос нечастый лес, явно обихоженный лесником, поэтому смотрящийся глянцево.

И цветы, много цветов. Как на открытке. Но – красивее…

Прикинул минусы. Избыточная охрана на въездной группе – у главных ворот. Тоже нехилая – у грузовых ворот, через которые в поселок доставляется что-то, естественно, грузовое, не парадное, что VIP-очам видеть западло. Толковая охрана внутри поселка: группы из двух бойцов неторопливо мерили улицы шагами. Пастух насчитал пять групп. Однако немного для такой площади застройки. Да и ходят они как-то гуляючи, болтают друг с другом, только семечки не лузгают. Это радует, что гуляючи… Вооружение? Ну, что у «топтунов» имелось, Пастух не опознал: что-то в кобурах. Разумно предположить, что боевые пистолеты-семизарядники как минимум, потому что бойцы-охранники щеголяли боевыми отечественными автоматами, лучшими в мире.

Дай Бог им здоровья и счастья, бойцам! Пастуху наплевать было, что охрана вооружена и не слабо. Пастуху надо было знать, чем именно она вооружена. Типа – узнал. Ничего неожиданного. Проходили.

Поселок спланирован банально. Одна главная улица, кольцом его замкнувшая. Еще одна такая же пересекает поселок насквозь. Типа осевая. От петли до осевой нарезаны боковые улицы, короткие и неширокие. Если сверху, с птичьего полета взглянуть, то поселок покажется зеленым листом с темными прожилками улиц… Ограждение поселка по верху – по всему периметру – венчала мощная спираль «Бруно». Не исключено – под током. Хотя вряд ли, дети все ж… К внешней части забора, идущего вдоль леса, примыкала автостоянка. То ли для гостей, то ли для грузовиков. Сейчас она пустовала.

Въезд плюс вход для обитателей и их гостей только через главные ворота, так? Сам себя спросил, сам себе ответил: только так. Запасные, грузовые, но не хуже парадных охраняемые ворота располагались рядом с автостоянкой. От нее невесть куда уходила вполне крепкая грунтовка. Куда невесть – надо проверить. Именно на нее Пастух вырулил, на ее обочине свое авто оставил.

С восточной стороны метрах в пятидесяти от забора вольно и плавно несла свои воды Великая Река. У Реки был обустроен неширокий пляж, на котором, несмотря на поздний час, кто-то торчал. Навскидку – человек пять. Вроде – одиночки. Кто бы? Жители поселка или пришельцы из округи?.. Пляж был открытым, хотя и уютным: деревянные лежаки, кабинки для переодевания, зонтики, песочница для детей. И – никаких ограждений, кроме поселкового. А в оном – калитка. Странно, но – не охраняемая. И до владений Мэра рукой подать. А если ночные тати проявятся?.. Остается думать, что и пляжная калитка, и вход на участок Мэра со стороны пляжа как-то особо просматриваются.

Или простреливаются. Шутка…

Увиденное впечатляло. Но не огорчало. Пастуха вообще ничто никогда не огорчало. Так его жить учили и научили: сначала в детдоме, потом на войне, потом на спецкурсе и опять на войне…

Однако стемнело сильно. В домах поселка зажегся свет, к главным воротам из Города потянулись авто, качая свет фар, раскатывались по дорогам, въезжали на свои тоже «озаборенные» угодья, гасили фары. Кстати, и подопечный Пастуха прибыл. На часах без малого девять. Вечер. В досье, помнил Пастух, была отмечена пунктуальность Мэра и, посему, стабильность графика передвижений. Его лимузин въехал в поселок, а машина охраны осталась вне. Пустяк, но стоило запомнить… Можно было еще полежать, можно было для порядка сменить бинокль на инфракрасный прибор ночного видения, который где-то в арсенале тоже имелся, но зачем? Пастух свои порядки сам и устанавливал. Бинокля – за глаза хватало. А вообще он и сам в темноте хорошо видел. На спецкурсе его «котом» звали. Не кличка, нет, просто характеристика качества.

А лежать смысла пока не видел: сначала личную информацию скопить надо, потом, придет время, еще улежится. Глянул в оптику на объект – и хватит на первый раз.

Спрятал бинокль в чехол, чехол в сумку, завел машину и поехал в город. Время к одиннадцати подкатывало, в шесть утра он планировал начать плотное наблюдение за домом «Первого», а когда тот уедет на службу, то попробовать войти в поселок. Кем-то не слишком приметным войти.

Ночевать машинку оставил в трех улицах от дома. Просто так. На всякий пожарный…

Вернулся в съемную квартиру ближе к полуночи и сразу лег спать. Умел, научили отключаться мгновенно и намертво, а просыпаться – точно в назначенное себе время. И при этом не чувствовать недосыпа. Спецкурс Управления разведки, самая, как известно, лучшая из всех подобных школ.

Так что ровно в полпятого открыл глаза, включился в действительность, с некоторыми трудами принял душ в облезлой ванне, выпил заначенную с вечера бутылку кефира, влез в Интернет, нашел там карту и обнаружил на ней еще одну дорогу к поселку – более длинную, с грунтовыми участками, наверняка – битыми. По всему получалось, что это и была та дорога, которую вчера собирался обкатать. Сегодня обкатает.

Дорога оказалась и длинной, и действительно битой. И не семнадцать минут она заняла, а тридцать семь: выше пятидесяти кэмэ в час ехать было стремно: жаль машину. Но в итоге дорога привела Пастуха к тому же самому месту, где он с биноклем вчера лежал. Только с другой стороны привела. Удачно! Оставил машину, где и вчера, лег в траву с биноклем и стал ждать. Высокая трава хорошо закрывала его от прохожих или проезжих. Пролетающие, конечно, его бы заметили, но если только с вертолета. Низко летящего. Коли полетит, услышится загодя, не проблема…

На часах было шесть без шести.

Жизнь во владениях Мэра началась рано. В шесть ноль четыре из малого дома для прислуги возникли две женщины – одна молодая, лет двадцати, другая сильно постарше, на сороковник тянула, как минимум. Обе вошли в хозяйский дом через задний ход. Пастух определил одну как повариху, другую, что помоложе, как горничную.

Из дома вышел охранник, явно там и ночевавший, то есть бдивший сон хозяев. Один на весь дом? Мало, счел Пастух. И отметил: хорошо, что мало.

В шесть двадцать от явно служебного двухэтажного здания у главных ворот отъехал грузовой микроавтобус, порулил по главной дороге прямо к дому Мэра. Там и тормознул. Водитель с пластиковой корзиной в руке подошел к воротам и позвонил. Охранник, сидевший на лавке у дверей, звонок услыхал, пошел к калитке. О чем-то минуты три поговорил с водителем, забрал корзинку и вернулся в дом. А микроавтобус поехал дальше, тормозя у других ворот. Хорошее дело: с раннего утра свежие продукты да к завтраку.

А начали-то развозить с главного, с Мэра…

Около восьми к грузовой проходной подъехал ветхий автобус, открыл переднюю дверь и выпустил на волю строительных рабочих числом, посчитал Пастух, одиннадцать персон, явно – гастарбайтеров. Они потянулись через проходную, протопали по улице, свернули на перпендикулярную, вошли на участок, где в лесах стоял кирпичный остов нового дома. Второго на том участке. В главном доме никто не обитал: окна закрыты ставнями. Да и кому охота жить на стройке? Вон даже работяг увозят на ночь. Это, понятно, от греха подальше…

И еще почти следом подъехали другие работяги – уже в кузове открытого грузовика. Эти явно где-то неподалеку ночевали. Тоже потянулись к стройке, к другой… Оппа! А стройка-то эта варилась через один участок от мэрского. Вчера поздновато было, смеркалось, всякие работы приостановились, вот Пастух и не заметил, что соседи Мэра строятся. Почти соседи…

А должен был. Плохо. Очень.

Но хорошо, что все же заметил. Пусть и сегодня, не поздно еще. Здесь возводили то ли гараж, то ли совсем небольшой дом. Для прислуги? Не исключено.

Здесь главный дом был явно жилым, но жильцов не наблюдалось. Несмотря на выходной. Вольный домысел, конечно, может хозяева в отпуск на теплые моря отлетели, но Пастуху был важен факт: участок и дом на нем в воскресенье необитаемы, если не считать рабочих. Стоит сей факт отметить и зафиксировать.

А кто у нас живет между этой стройкой и Мэром?

Осмотрел дом. Вроде жилой, окна распахнуты. Женщина вышла из задней двери, держа на локте корзинку, поспешила к стеклянному домику-теплице, где – в бинокль хорошо было видно, – быстро собрала утренний урожай овощей: помидоры, огурцы, травка какая-то. Немного. На двух-трех человек и то – по минимуму. Вернулась в дом.

Минут через пятнадцать (Пастух не засекал) вышла другая, прошла по улице на соседний участок, где строили, понесла работягам бидон с чем-то и почему-то всего три кружки. А работяг – пятеро, к слову. Скорее всего – квас. Или морс какой-то. Благотворительность, получается… Поставила бидон на скамейку, о чем-то поговорила с работягой, который ее встретил. Разошлись.

Больше никто ниоткуда не выходил. Пока.

Скучно было Пастуху! Но – работа. И привычка – до кучи.

А в девять утра на красном крыльце своей резиденции возник Мэр. Или, для Пастуха, Первый. По списку. На Мэре-Первом имел место голубой тренировочный костюм, куртка расстегнута, под ней – майка с надписью «Мэр». Чтоб не путали, не дай Бог. Мэр постоял на крыльце, подышал свежим воздухом, дошел до калитки и побежал по улице – к другой калитке, что вела на пляж, легко открыл ее и рванул в хорошем темпе вдоль Реки. Крепкий мужик, констатировал Пастух, в свои пятьдесят два – как новенький. Да и внешне – в отличной форме.

И без охраны! Ладно бы по участку, а он ведь в неохраняемые просторы ломанулся один-одинешенек. Вариант? – спросил себя Пастух и ответил себе: не вариант. Даже если он, Мэр, типа поскользнулся, с горы полетел кубарем и шею сломал. Слишком очевидно и оттого неубедительно. Пастух не любил простых решений, хотя Учитель на «спецухе» не раз говорил: простая смерть – понятная смерть, ей верят. По сути, Учитель прав. Но не по жизни. Пастух умел придумывать и осуществлять простые смерти. Только он знал и другое: чем проще, привычней и очевиднее смерть для близких, для врачей, для следствия, наконец, тем сложнее должно быть для исполнителя. Попробуйте, к примеру, устроить так, чтоб приговоренный – вдруг! – у десятка человек на виду выпил стакан воды и умер, поперхнувшись глотком и задохнувшись. Lege artis, как говаривали древние римляне, что означает – по всем правилам искусства. Это и есть искусство, как знал Пастух, и знали те, кто знал его.

Вот теперь и Наставник – из знающих…

Но это – к слову.

А не к слову, в половине десятого на всё то же парадное крыльцо явилась из дома супруга Мэра, владелица заводов и пароходов – буквально, поскольку ее завод как раз и строил суда класса «река-море», которые продавал всем желающим, но в первую очередь Государству. Жена, будучи моложе супружника на десять лет, выглядела почти ровесницей ему. Увы и ах, но женщины стареют раньше мужчин, особенно – если любят покушать и не терпят физических нагрузок. И вот вам вариант: у Мэра, как знал Пастух, имелась прелестная двадцатитрехлетняя дама сердца или иного органа страсти, которая жила в отличной квартире, ни хрена не делала, типа – ждала любимого, не смыкая глаз.

Ее очередь придет, допускал Пастух. Мэр вполне может умереть в объятиях подруги. Но Пастуху этот вариант не очень нравился. Слишком прост. Хотя, с точки зрения общественного мнения, весьма щемящ. Дамы изрыдаются!

И что тогда с подругой делать? Живая – значит свидетельница. А мертвая… Пастух не считал себя убийцей. На войне он убивал врагов, защищая интересы Державы – пусть и непонятные толком никому, а оттого вздорные. Ныне он стирает из реальности тех людей, которые оказались чрезмерными даже для его, Пастуха, абсолютно безбашенной Родины. Нормально, в принципе. А лишать жизни случайную девку…

И впрямь чрезмерно!

Ну, да жизнь покажет…

У Пастуха был достаточно большой опыт режиссуры смертей, он рано с этим столкнулся, еще пацаном, еще в детдоме, где всегда и повсюду пахло смертью…

А супруга Мэра, постояв на крыльце и обойдя глазом владенья свои, ушла в дом. И снова жизнь на дачном участке стихла, но ровно в десять ноль-ноль бегающий Мэр открыл калитку с пляжа, хорошим темпом добежал до своих ворот, потом до дверей дома, где и скрылся: душ, завтрак, сортир, что следом?

Впрочем, не Пастуха это дело.

На участке, что расположился между стройкой и мэрскими угодьями, никто посторонний не появлялся. А на том, где стройка, так и строили себе полегоньку, смотрящий устал смотреть и тоже к делу присоединился.

Былые коллеги Пастуха по военной службе считали, что Пастух – малость чокнутый мужик. Никто не любил подолгу лежать в засаде. Все, ясный болт, умели и частенько сидели, лежали, стояли в оной, но – не любили. Кроме Пастуха. Учитель считал, что это у него – дар Божий, не часто применимый в обычной гражданской жизни. Он был не очень прав, Учитель. Еще как применимый! Даже если отбросить нынешнюю гражданскую специализацию Пастуха, если заглянуть в рядовую жизнь рядового сапиенса, то быстро поймешь, что жизнь оного сапиенса на пятьдесят процентов состоит из ожиданий: лифта, такси, поезда метро, женщины, зарплаты, повышения по службе, выпивки, смерти, наконец. Список людских ожиданий безмерен! И профессия или интеллект ожидающего значения не имеет.

Как говаривал бессмертный герой бессмертного литературного произведения: «Ждем-с!..» Это – обо всех сапиенсах без исключения.

В десять сорок три супруга Мэра, надев соломенную шляпу, темные очки и взяв DVD-балалайку, отправилась на пляж – смотреть фильм и дышать у Реки полезным воздухом. За ней шел охранник, все время наблюдения, оказывается, таившийся внутри дома, и нес складное парусиновое кресло. На пляже он разложил его, установил в тенечке и отошел к калитке. Вроде и не рядом, а вроде и охраняет. Смешно! Метров двенадцать между ним и женой Мэра. Двенадцать раз ее кончить можно. И двенадцатью способами…

И опять это число! В двенадцать ноль шесть Мэр, одетый в джинсы, майку, неплохо подчеркивающую достойную для его лет мускулатуру, и обутый в легкие мокасины вышел из дома, миновал калитку и пошел куда-то по улице поселка. Один!

Пастух даже обиделся за него. Живет Большой Начальник, имеет три кучи бабла, одну от родного бизнеса, вторую – от неродного, но крышуемого, и третью от областного бюджета плюс федеральное финансирование, успешен, любим, держит тучу слуг, включая охрану, и – уязвим для любого прохожего бандюка. И ведь сам виноват. Нанимает супер-охранников, платит им (да пусть даже из казенных средств!) большие бабки и мешает охранять себя любимого. Это ж он сам наверняка приучил своих охранников не ходить за ним: в квартиру любовницы, в гости к соседу по даче, на пляж, в театр, куда еще?.. Да лень перечислять!.. Не привык наш человек к реальному режиму охраны. Нравится ему, что его окружают люди с оружием и в камуфляже, но понты понтами, а личные интересы – это не замай. Личное – это личное!..

И на хрена ему тогда охрана? Был бы Пастух простым киллером, горя бы не знал. Не работа – стрельба в детском тире по уточкам!

Но – не судьба ему быть простым. И слава Богу, что не судьба…

А Мэр одиноко прошагал по главной улице, свернул в боковую, позвонил в чью-то калитку. Из дома, куда меньшего, чем мэрский, выбежал какой-то мальчик лет двенадцати, открыл калитку и, не дожидаясь гостя, умчался назад, в дом. А Мэр калитку закрыл и тоже пошел в дом. И опять стало тихо и скучно. А Пастуху еще лежать было – не перележать. Хотя картинка уже вырисовывалась и довольно внятная. По сути, дальше можно было и не следить. Вряд ли что-то радикально изменится в абсолютно растительном существовании мэрской семьи в выходной день на лоне природы. Разве что гости к ним придут. Или они сами в гости двинутся.

В общем, так оно и случилось. Вернулась с пляжа супруга. Часа в два пришел Мэр. Был семейный и недлинный обед в саду. А в семнадцать ноль-ноль машины Мэра и охраны стояли у ворот, в семнадцать десять супруги вышли из дому – все в нарядном и сели в авто. И отбыли в неизвестном направлении.

Машина охраны встала за ними сразу, как они выехали через главные ворота. Судя по всему, охранники здесь, в поселке, где-то переночевали.

Гнаться за кортежем было незачем и не на чем. Чертопхайка Пастуха вряд ли удержалась бы на хвосте кортежа. Пришла пора уезжать и думать. А перед тем, как думать, стоило посмотреть на любовницу и на ее квартирку. Адрес в досье имелся.

Строительные работы шли как по-накатанному. Споро. На соседнем с мэрским участке в доме никого, кроме уже отмеченных двух женщин, не возникло. Да и женщины, как заметил Пастух, все больше внутри дома что-то мастырили, на свежий воздух не стремились. Стоило взять тайм-аут.

Собрался, сел в машину и отбыл по длинной дороге в Город. На всякий случай держал в кармане куртки подходящую для ментов ксиву, в коей значилось, что он, Пастух, является советником Министра безопасности. Липа, конечно, но сделана там, где делают не липу. Заслуга Службы и всепонимающего Наставника.

Впрочем, таких левых, но безупречных ксив у Пастуха хватало – на разные случаи из его странной жизни.

А девушки Мэра дома не оказалось.

Соседка ее по площадке, открыв дверь на звонок человека из райжилуправления, сообщила, что искомая гражданка отбыла на три дня к родителям в соседнюю область. Вернется в среду. Хотя, не исключено, и в четверг…

– В среду – когда? – полюбопытствовал Пастух.

– Да просто в среду, – просто и ответила соседка. – А уж когда точно – не сказала. Если и впрямь в среду, то вечером, наверно. Часов в десять. Она всегда так возвращается, когда от родителей…

Это и к лучшему. Проверить – проверил, тем и подтвердил свое решение. Девушка – сторонняя участница истории, ее Пастуху не заказывали. Дай ей Бог счастья и честного мужа.

То-то Мэр так по-семейному проводит воскресный день, что возможный вариант у него обломился. А может он так все воскресные дни проводит – с женой и сыном. Но Пастуху это уже не слишком интересно было. Он знал решение. И, как ни забавно, ничего от Мэра ему не требовалось.

Зато требовался временный цивильный камуфляж. В смысле – пристойная городскому казенному человеку одежда: скромный костюм, рубашка, галстук, пара обуви. Ну, верно, галстук – лишнее, лето вокруг… Деньги у Пастуха имелись. Много. В Страже выдали на дело.

Заехал в торговый центр, где ладно сожительствовали магазины или, по-нынешнему, бутики, арендующие малые площади в бывшем универмаге, легко – без всякой помощи продавщиц, – выбрал себе серый костюм-двойку отечественного шитья, пиджак в груди чуть тесноват был, но – лето на дворе, пиджак можно и расстегнутым носить, а то и вовсе не носить. В обувном бутике подобрал черные и тоже отечественные полуботинки, на другом этаже справил себе пару голубого цвета рубашек. Да, и поясной ремень еще… Переоделся в примерочной кабинке, вышел из центра через другие двери и на другую улицу. Другим, кстати, человеком вышел – вполне себе интеллигентным менеджером среднего звена. А прежнюю одежду уложил в бумажную сумку, в коей ему купленный костюм выдали.

Народу в залах универмага хватало, отпускной сезон еще не завершился, люди отоваривались к поздним отпускам. А кто-то – с детьми был: до учебного сезона всего-то ничего оставалось…

Дошел пешком до вокзала, потолкался в не густой пассажирской толпе, в туалет завернул, а оттуда вышел прежним и привычным себе Пастухом: куртка, джинсы, кроссовки. А обновки в бумажной сумке лежали аккуратно.

И до временного своего обиталища тоже – пехом, а машину трогать не стал: хорошо стоит в переулке у торгового центра, никому не мешает. И от дома – десять минут ходьбы. Будет надо, он вернется к ней и заберет. А не будет надо, так она здесь и заночует. А что в багажнике сумка осталась – так багажник без «фомки» не открыть. Как и двери, к слову. Вряд ли кто в воскресенье вечером на людном месте станет вскрывать фомкой машину.

2

С утра, сходив в недалекую кафушку, позавтракал немалым омлетом из четырех яиц, да еще и салатиком овощным все это переложил – впрок ел. Кто знает, как день сложится?..

Вернулся в съемную квартиру, достал ноутбук и приступил к домашним урокам, если квартирку эту позволено назвать домом. А с другой стороны – чем не дом? Берлога, пристанище, логово, дыра – что еще?.. Да спецназу и болото – дом, говорил Комбат. Присловье было внятным, но той жизнью не подтвержденным: там, где они с Комбатом воевали, болот не было…

В досье Мэра имелось упоминание казенной закрытой поликлиники, в которой он обслуживал свое дорогое здоровье. Пастуху потребовалось целых двадцать минут, чтобы влезть в поликлиническую базу, а уж там найти досье Мэра.

Медленно, то и дело возвращаясь к началу очередной формулировки, Пастух трудно читал текст, писанный разными авторами, то есть врачами, которые пользовали Мэра вот уже какой год. И из этого трудного для восприятия текста все-таки получался медицинский портрет вполне для его лет здорового мужика, который, если и хворал время от времени, так несерьезными хворями типа простуды или – один раз за весь мэрский срок – воспалением легких, даже в больничке лежал.

Но! Все вышесказанное – о случайных «болячках», которые по жизни никого не обходят.

Результаты диспансеризации от весны двухгодичной давности, а конкретно кардиограмма, показали, что сердечко у пациента стало сбоить. Пока – чуть-чуть. Как говорят: сигнал пошел. В диагнозе прописано: тахиаритмия. И все сопутствующее: давление могло бы пониже быть, атеросклероз не к месту дал о себе знать… Однако – подробно, трудным для восприятия медицинским сленгом было оговорено: это – начальный этап болезни, в прошлом, в позапрошлом годах и ранее она не выявлялась, а в этом – аукнулась. Причины? Стандартные до уныния: злоупотребление алкогольными прекрасными напитками, лень спортом заняться, сон говенный…

Короче, не тревожный пока звоночек, но уже стремный.

Он, звоночек, вовремя был принят, и пациент, здравый и сильный мужик, не стал жалеть себя любимого: питание, сон, занятия физкультурой – все было построено под нежданное медицинское открытие. И все было прописано в истории болезни в качестве рекомендаций. Бег по пересеченной местности, как видел Пастух, входил в программу оздоровления. И результаты радовали, если поверить последней – июньской – диспансеризации с пристрастием. А с чего бы им не верить? Мэр все-таки, не кто-то там с улицы. И жить хотелось не просто, а со вкусом, который дают деньги. Хотя тахиаритмия никуда не делась. И давление погуливало.

Пастух имел очень начальное представление о болезнях сердца. Как, впрочем, и об иных болезнях. Не довелось ни с чем серьезным столкнуться, кроме пары ангин в детдомовском житии и – это уж на войне – одной пулевой сквозной дырки в ноге. Как говорил детдомовский директор, зажило как на собаке. Поэтому он не без усилий продирался сквозь прихотливый стиль медкарты. Но суть словил: у мужика неважно с сердцем. И уж коли оно дало о себе знать, то это – надолго, если не навсегда. Звонок зря не звенит…

Это было славно. Он знал, где взять лекарство.

Набрал на мобильнике текст эсэмэски. Такой: «Движок сбоит нужен ремонт». Отправил. Ждал. Быстро, минуты через три, получил ответ: «Завтра семнадцать Собор». И все.

Собор в Городе был один, но знаменитый и красоты обильной. Хорошее место для случайной встречи двух совсем не знакомых людей.

А между тем, поезд мало-мало, а разбежался. И всего-то ничего, как Пастух в Городе, а что делать – худо-бедно понятно. В наброске. Досье, как и положено, отменно собрано. А живая картинка в деталях где-то к послезавтра окончательно нарисуется. А пока день в разгаре, не худо бы в мэрский поселок съездить и погулять по нему человеком-невидимкой.

Кто у нас в отечестве человеки-невидимки? Много их! Разный подвид – для разных случайностей.

Спустился к покинутой на ночь машине. Прав оказался: никто на нее сирую не посягнул. И на рядом запаркованный посторонний красный лимузин тоже – никто. Город либо честных, либо нелюбопытных людей… Поехал на окраину Города, на вещевой шумный рынок, который, знал Пастух, и по понедельникам торговал. Бывал он на нем прежде.

Походил по рядам, поприценивался то к курткам зимним кожаным, то к джинсам летним самострочным, то еще к чему-то бессмысленному, но минут через пятнадцать хода напал на ряд, где торговали рабочей одеждой. Как с прилавка, так и с асфальта – у кого сколько денег нашлось, чтоб за место в ряду заплатить. Нашел тетку, торгующую от какого-то непроизносимого «ООО», у которой имелись в ассортименте куртки и комбинезоны из ткани, именующейся странно – «смесовая».

– Хлопку тут целых тридцать три процента, – с гордостью сообщила тетка, поглаживая товар. – И носили-то костюмчик ну не боле, чем три раза.

Слово «проценты» звучало у нее с ударением на «о», а «раза» – на второе «а».

Пастух клюнул на рекламу и купил костюмчик темно-синего когда-то цвета. Ежу было ясно, что носили его три тыщи тридцать три раза и в условиях, мало совместимых с жизнью. Но Пастуха все устроило. Даже цена. Он за ней не постоял. В соседнем ряду надыбал бейсболку с надписью «Жесть»: надпись подходила к одежде. Еще взял мороженое «пломбир» у восточного человека в такой же бейсболке с той же надписью.

– Брат, – сказал восточный человек и показал на бейсболку.

– А то, – согласился Пастух без энтузиазма.

Раньше такие лица он привык видеть в прицелах карабина или снайперской винтовки.

Но на дворе был мир. Какой-никакой.

Пастух шел по рынку и ел мороженое. Оно было вкусным, а вкус этот хранился в памяти с отрочества, с детдома, где старик-повар раз в месяц по разрешению Бати проворил разновозрастным детдомовским хулиганам молочное с сахаром мороженое. Брат жутко любил его и плакал всерьез, когда блюдечко пустело. Добавок в детдоме не давали.

Что или кого он сейчас жутко любит? Риторический вопрос…

В машине Пастух переоделся в обновку, бейсболку поселил на затылок и порулил по знакомой дороге в мэрский поселок. Те же пятьдесят с копейками минут езды, несмотря на рабочий день понедельник. У поселка загнал машину подальше от дороги и поближе к лесу, а сам пошел к Реке, протопал вдоль забора, открыл незапертую, как и ожидалось, калитку и оказался внутри поселка. Картонная папка для важных документов с ботиночными шнурками ненавязчиво давала понять, что он не просто слесарь там или водопроводчик галимый, а человек не последний и спешит по делу.

Пастух здраво понимал, что его деловые гулянья по улицам поселка конечного смысла не имеют. Визит ли в контору поселка с требованием показать, например, схемы охранно-пожарной сигнализации в домах, если они есть в конторе, попытка ли постучаться непосредственно в тот или иной дом и посмотреть на месте, что за системы ОПС стоят там-то и там-то… Бредово и, главное, опасно. Если, не дай Бог, что-то когда-то в срок произойдет, то любой гондон из местных вспомнит сомнительного пожарного инспектора в костюмчике из смесовой ткани, задававшего вредные и подозрительные вопросы.

Нет, конечно, ничего такого по-детски наивного и по-взрослому опасного Пастух делать не собирался. И с чего этот любой гондон должен решить, что смесовая ткань – первый признак пожарного инспектора? Вот уж нет! Электрик, водопроводчик, слесарь, сварщик, плотник, каменщик – да мало ли кто весь день по поселку шатается! И все с ног до головы в смесовой ткани. Разве упомнишь…

А он, Пастух, ничего с собой поделать не мог. Бинокль – вещь отличная, но ему, Пастуху, всякий раз зачем-то надо было… ну, как поточнее?.. подышать воздухом творимого им события. Так? Все равно – не точно… Он знал откуда-то заграничное слово «амбьянс», нашел в словаре варианты перевода: среда, атмосфера, обстановка. Ну, где-то так. Но ему не нравились русские синонимы – привычные, обыденные, давно обкатанные во рту. А вот амбьянс… Что-то необъяснимое, но существующее – жарко или холодно, дождь или ветер, лес или поле, а еще запахи – стен, вещей, тела…

Вот на войне никакого амбьянса не было: гарь, грохот, жара, явь как сон и наоборот.

И лица, лица, лица…

Часто – как раз в прицеле.

А там, далеко, уже на пороге юности, когда брат жил обок и был совсем маленьким и беззащитным, и недоедал, как все в детдоме, а эта жирная и потная сука била брата по лицу почему-то красными лапами, обклеенными, обвешенными сырым тестом для пирога с черешней, била, потому что брат украл из алюминиевого таза малую горсть ягод.

Они были – для пирога.

Суке не повезло. Она упала в колодец. Вечером следующего дня. Пошла по воду и упала. Так вышло. Похоже, ведро уронила и стала высматривать его в черноте сруба. Слишком глубоко заглянуть старалась…

Повар плакал, когда ее вытянули наверх. Она ему и женой-то не была толком. Так, жили…

Жалко было повара, хороший мужик. Еще не сильно старый, другую найдет.

И нашел всего ведь месяц спустя. Доброй она оказалась, жалела пацанов, особенно – мелких возрастом.

А черешневый влажный запах – это и был его, Пастуха, амбьянс. Тогда он не знал красивого французского слова. Много позже узнал…

Короче, за тем он и гуляет по поселку. Чтоб потом легко, когда захочется, восстановить в памяти очередное сочиненное им событие и в реальность им же воплощенное, и странно, сладко переживаемое вновь и вновь – бесконечно, по сути…

А восстанавливать прожитые события легко как раз по амбьянсу, если кто не понял.

В поселке томились запахи не известных Пастуху цветов, где-то далеко скошенной травы, свежей масляной краски и чуть плавящегося от жары асфальта. Небо над поселком было чистым и белесым, а солнце – круглым и в дымке. А поверх всего откуда-то плыл запах гари. Или Пастух сочинил его. Но так все и запомнит. Сказано же: амбьянс…

Он уже обошел полпоселка и снова вернулся к калитке, ведущей на пляж. Самое занятное, что за те полчаса, за которые он быстрым шагом отмотал по улочкам что-то около полутора километров, никто навстречу ему не попался. Ни взрослый, ни ребенок, ни даже гуляющая сама по себе собачка. А и то объяснимо: понедельник, середина рабочего дня, солнце в зените, жара, собачки кемарят.

Краем глаза заметил: замок в калитке был. Обычный. Для длинного ключа с бороздкой. Простой довольно замок. Скорей всего калитка возникла не по генплану, а по жизни. Кому-то – тому же Мэру – понадобился близкий выход на трассу для бега. К общей сигнализации неплановый вход-выход не успели подключить, или не дотумкали, что странно. Но – факт. И еще странно: Пастух вчера был здесь около шести утра и не видел, чтоб кто-то из охраны отпирал калитку. Выходит, не заперли на ночь.

Еще одна вольность, позволенная себе Мэром?

Не жалеет он себя, ох, не бережет…

Хотя открыть самый витиеватый калиточный замок – как два пальца об асфальт.

Протрясся по грунтовке, выбрался на шоссе. Ехал – прикидывал: с Мэром что-то худо-бедно вырисовывается, а вот что с его женщинами делать? Та, левая, молодая и несытая, где-то в отъезде. Вот-вот вернется. Лучше бы не возвращалась покамест. Ничего личного, просто она, вернувшись раньше срока, может невзначай вмешаться в план Пастуха. Да если даже и в срок, тоже хреново. Соседка сказала: в среду она приезжает. Или в четверг – на крайняк. Не к месту и не ко времени. Среда, как решил Пастух, станет последним днем его пребывания в Городе-на-Реке. По задумке финал этапа – четверг, пятый день, но зачем тянуть, если он, Пастух, все сможет успеть к ночи со среды на четверг. Или, лучше, к позднему вечеру среды. Надо подумать, как и где удержать даму сердца фигуранта. Без насилия, разумеется. Случай выстроить, время пока есть.

А жена…

Вот ею Пастух и займется сегодня, она для него пока – femina ignota, если по латыни. Откуда латынь и уже не впервые? Да оттуда же, откуда он сам – из войны. В горном селе в разваленном снарядом доме учителя словарь целым нашел. Русско-латинский. Какое-никакое, а все – занятие, когда сон не прет.

Жена Мэра сейчас наверняка – на работе. В своем кабинете, который, знал из досье Пастух, имел достойное место в шестиэтажной стекляшке заводоуправления, где милая и умная дама управляла своим нехилым заводом и всеми остальными собственными активами. Раз бизнес у дамы шел шоколадно, значит, Бог женщину разумом не обделил. Это славно: ей дальше одной жить. И сына растить…

Хотя, может, опять замуж выйдет. Невеста – на диво.

Судостроительных заводов, заводиков, конструкторских бюро etc. в Городе было – тьма тьмущая. Тем Город, в принципе, издавна славился и славы не потерял. До «мэрского» предприятия ехать пришлось трудно: далековато от центра, и дороги посреди дня забитыми оказались. Что нынче нигде никому в Державе не удивительно. Пастух терпеливо продрался до места, запарковался на открытой стоянке недалеко от заводоуправления. Переодеваться не стал. Как был в «смесовом», так и пошел на проходную. Только из бардачка очки взял, обычные, с простыми стеклами, и – нацепил на нос. Мужики на проходной, кроме этих очков ничего не запомнят, если вдруг что-то вспоминать придется.

Хотя, скорей всего, не придется.

По дороге углядел ведро из-под солярки, захватил с собой – до кучи.

На проходной его, естественно, тормознули.

– Ты, очкарик, куда с ведром такой красивый?

– В бойлерную, – серьезно объяснил Пастух, – там протечка, звонили. Извините.

Сзади напирал народ и очень нервничал.

– Проходи, – легко сдался охранник.

Или неуместное «извините» его добило.

Ну и прошел. Заглянул в сортир, поставил ведро у стенки, чтоб забыть, помыл руки. Контингент в сортире был занятой, никто на Пастуха внимания не обратил. А он его и не привлекал, внимания. Потопал пешком на шестой этаж: не спрашивать же у прохожих, где жена Мэра сидит. Сам, прочесывая этажи, потихоньку найдет, спешить пока некуда.

Жена Мэра – а по табличке, председатель Правления «ООО» такого-то – имела законное место на третьем этаже. Этаж, в отличие от шестого, пятого и четвертого, быстро пройденных Пастухом, был чист и пуст. Только в конце коридора у торцевого окна стояли какие-то люди, о чем-то говорили. Не до Пастуха им было. И ему – не до них. Открыл тяжелую, еще с прежних строгих времен сохранившуюся дубовую дверь с медной табличкой, и оказался в приемной.

Там тоже был народ. Не в пример сортирному люду, здесь никто не торопился, сидели по стульям чинно, ждали, когда их по очереди или скопом примет госпожа Председатель.

Секретарша, сука кабинетная, всполошилась:

– Вы это к кому?

– А где здесь бухгалтерия? – спросил Пастух.

– Второй этаж! – гавкнула сука.

– Ой, извините, извините, – заволновался Пастух, – я не знал, мне не сказали…

И слинял.

Что зачем-то решил увидеть – зачем-то и увидел. Вопрос: зачем? А он и сам не знал. Амбьянс, что ли, местный захотел учуять? Ну, учуял, и что? Сыростью пахло в офисе, краской, а еще потом, пылью и страхом. Пастух знал, как страх пахнет. С детства знал. И с детства ненавидел его и давил в себе.

Додавил? Хотелось верить.

А на женщинку-то, на Хозяйку, все же невредно было бы глянуть. То, что в бинокль видел, всего лишь картинка. И хватило бы, но почему-то мнилось: непроста она. Посложнее мужа будет. Тем более что точно – будет. Одна. И одной ей придется удерживать то, что муж накопил правдами и неправдами. Пусть удержит, лично к ней Пастух ничего не имел.

Надо бы узнать ее рабочее расписание: когда в офис прибывает, когда из офиса убывает, как часто офис среди дня покидает и надолго ли? В досье об этом ничего не было.

Где узнать, у кого?

Лучший вариант, конечно, у нее самой, но это – мимо. У суки-секретарши? Сама не скажет, а на любовные либо силовые варианты времени нет. И права тоже нет. Но существует уж совсем иной ход, простой до усрачки и, кстати, многажды проверенный: водитель Хозяйки…

Водители – они много чего знают. Те, кто на заднем сиденье, водителей в упор не видят. Робот – и робот, чего его замечать, а тем более стесняться. А роботы все слышат, на ус мотают и говорить справно умеют. Когда ненавязчиво разговоришь…

На выходе давешний охранник полюбопытствовал:

– Ну что, мужик, устранил протечку?

– Устраняют, – не стал брать на себя несуществующие заслуги. – Я им там ведро оставил.

Главное – внятно объяснить, что сделал, а человек пусть подумает над услышанной информацией, есть над чем.

В машине снял рабочий камуфляж, спрятал в багажник: как отъедет от завода подальше, так и выкинет одежку в мусорный контейнер, малое свое она отработала. Слазил в бардачок, достал оттуда серьезные мужские наручные часы отечественной сборки на стальном браслете, не новые, но в хорошем состоянии. Из своего «подарочного фонда», который регулярно и аккуратно пополнял: мало ли кто и зачем в пути встретится. Снял свои – такие же, только на сильно потертом от постоянной носки ремне, спрятал в бардачок, а «подарочные» на руку надел. Запер машину, пошел назад – на хозяйскую автостоянку при входе в заводоуправление.

На ней обитали машинки крупного ранга, не ниже генерал-майора, но черный красавец с серебряной крылатой теткой на капоте гляделся среди них маршалом. На тротуаре рядом с урной курили три шофера. При костюмах и галстуках. Явно начальство возят, noblesse oblige.

Пастух подошел к ним и сказал:

– Мужики, выручите коллегу. Кошелек прямо со стола в кафе сняли, пернуть не успел. А у меня бензин на нуле. Мне б только заправиться и до службы добраться. Я вам часики в залог отдам, хорошие… – снял часы с запястья и протянул всем троим сразу: кто первый возьмет.

Первым оказался молодой, лет двадцати с копейками, парень, неплох собой, здоровый, грудные мышцы пиджак распирали.

– Дай-ка… – взял часики, осмотрел. Заднюю крышку ногтем подцепил, глянул на механизм: там все крутилось и тикало. Не фуфло. – А ты сам один на тачке или возишь кого?

– Ну, ты сказанул: сам один… Разгонная ведь машина. Кто сядет, того и вожу.

– И сколько тебе надо на бензин?

Говорил только он, а остальные двое молча курили и часами не интересовались. Но вслушивались.

– Ну, полторушник хотя бы. Бак залить.

– Даю штуку, за глаза хватит. – Парень вынул из нагрудного кармана черного пиджака синюю тысячу. – Когда вернешь?

– Завтра в обед, сукой быть! Как мне тебя найти?

– Не знаю я, где в обед буду. Хозяйка у меня – женщина нервная, занятая, у нее график тяжелый… Заезжай лучше вечерком, да попозже. Часам к одиннадцати – верняк, здесь меня и найдешь. В диспетчерской.

– Чего так поздно?

– Не можешь? Тогда котлы мои будут. За штуку… – засмеялся. Зубы имел знатные, белые. Объяснил дураку: – У Хозяйки день поздно начинается и поздно кончается. Так что по вечерам мы всегда тут, милости просим. Кроме выходных. Вон – диспетчерская… – указал на козырек подъезда на торце здания. – Меня не будет – диспетчеру отдай, он – свой. Скажи: для Первого…

– Так круто вкалываете? – удивился Пастух. – А жить когда?

– Так вечерами только и жить, если есть с кем… – опять засмеялся.

И приятели поддержали. Что-то они про Хозяйку и водилу знали, что-то тайное для всех, но явное для избранных.

Понятно – что, пожалуй…

– Буду вечером, – дал зуб Пастух, цапнул тысячу и побежал к машине. К разгонной типа.

По-хорошему, думал, надо будет и впрямь заехать к заводоуправлению завтра вечерком, к одиннадцати и вернуть деньги. Логично? Вроде бы. Но по-умному – как бы и не надо. Куда умней вариант: часы украл, впендюрил лоху по дешевке, бабки срубил, а сам – никакой не водила, а дешевый гопник. Блиц-фото!..

Так-то оно так, но поступим по-логичному. И хозяйкиному водиле приятно будет узнать, что не все люди – кидалы, и делу полезней: самому проверить и сообразить, когда у Хозяйки рабочий, прости Господи, день заканчивается.

Хотя до завтрашнего вечера времени в навал. К вечеру и определим, что логично, а что умно. И есть ли время и надобность для благородного поступка…

А Хозяйка-то – женщинка вольная, любвеобильная, судя по легким шоферским намекам. Пастух зря беспокоился, как она бобылкою жить сможет. Еще как сможет! Да и сам-то правым оказался: непроста она…

И то ладно: одним дурацким вопросом меньше. А день незаметно к вечеру потрусил.

3

Оставалось главное: все-таки побывать в доме Мэра. Хочется – сегодня. Если можно. Но даже если можно – нельзя. Зато непременно – и объективно безопаснее! – завтра. Два раза – много. И один-то разик будет непросто, но то, что планирует Пастух, требует личного визита. Как, в принципе, почти всегда в его практике. Да, это непросто! Охрана – раз, домовая челядь – два, видеонаблюдение в поселке вообще – три (Пастух заметил в бинокль камеры на пересечении улиц) и в частности – в доме Мэра. Последнее Пастух лично не видел, но не в лом было предположить, что камеры там быть могут. Для чего – другой вопрос. За женой, например, наблюдать… На участке, на внешних стенах дома камер вроде не наличествовало. Значит, внутри. Возникает вопрос: а на фига Мэру и его жене лишние «свидетели» их жизни?.. И ответа нет.

Внешние камеры уже наверняка сфоткали Пастуха, когда он свою порцию амбьянса ловил. Понимал, что сфоткают? Естественно! Но кого? Работягу в нечистой спецодежонке? Так мало ли таких в поселке? Полтора десятка, как минимум. Строят вон… И, не исключено, он еще какой-нибудь стройки второпях не улучил: поселок-то не маленький…

Главное – обмануть ближние к дому камеры и те, что внутри, коли такие есть. Так, чтоб никто не дотумкал, что их именно обманули.

Камер на пути от пляжной калитки до мэрских угодий не обнаружил. Ближайшая оказалась, как ранее, с помощью бинокля определил, на фонарном столбе, стоящем на повороте в улицу перпендикулярную той, что вдоль забора. На глаз, метров сто пятьдесят, если не больше. А если идти в заднюю дверку в поселковой ограде, через которую жена Мэра утром на пляж отбыть изволила, то ходу от нее, от дверки, до калитки в мэрском заборе всего метров сорок.

Все камеры, что Пастух заметил в бинокль, были смонтированы на световых опорах, торчащих на пересечении улиц. Иных «глаз» не замечено. Шаг опор стандартный – пятнадцать метров. В бинокль насчитал: на весь поселок – сорок две камеры. Не так и много для большого поселка, но вряд ли они помешают Пастуху. Он не станет шляться по улицам. Его путь: от калитки на пляж до калитки на участок. Метров сорок. Или на участок, где стройка. Ну, семьдесят метров. До ближайшей камеры, то есть до поворота на перпендикулярную улицу – еще тридцать. Риск попасть в объектив теоретически есть, но – сомнителен. Плюс – когда он пойдет на дело, будет темно. Утешение слабое, запись хоть силуэт, хоть тень, да покажет.

Но как эту тень связать с тем, что произойдет в доме Мэра? Вопрос…

Итак. Для начала надо хотя бы узнать, какой тип охранно-пожарной сигнализации смонтирован в поселке вообще и в доме Мэра в частности. Пастуху это, в принципе, безразлично, но перебдеть лучше, чем недобдеть. Хочется верить, что Мэр не стал по-тупому выеживаться, и ОПС у него та же, что и у всех. Оно и проще, и дешевле, и, как ни странно, логичнее: одна фирма-изготовитель, одна система, один пульт наблюдения, два – общих! – договора. Первый – с пожарными, второй – с милицией.

И что? Пастуху надо сигнализацию отключить? На хрена? Любой следак, выехавший на пожар, в первую очередь проверит сигнализацию: чего это она киксанула? И начнет искать злой умысел. Это лишнее. Так что пусть сработает, как положено. Пастух должен уйти до событий, которые сам подготовит.

А вот порыться в Сети и отыскать информацию о пожарных системах, которыми торгуют в здешних местах, будет любопытно. Не более. Значит – едем на базу.

Машину на сей раз оставил на вокзальной «дикой» стоянке, на платную не полез, дотопал до сирого своего приюта, купил по дороге очередную бутыль кефира, батон и шмат сыру. А там – как фишка ляжет. Можно и в кафе перед сном сходить. Это неправда, что спать лучше на пустой желудок. Работать лучше – да. А спать надо, поевши, как говорил лепший друган по спецгруппе, мир его праху, веселый был человек…

Сначала ищем предложения.

Таковых в Сети было немного – если считать серьезные компании, работающие в своей нише по Стране, а не только в Городе. Во первых строках – известные Пастуху и давно на охранно-пожарном рынке работающие. Услуги местных наверняка дешевле, хотя оборудование, как видел Пастух, примерно то же по спецификации. В поселке клиентура небедная и не стремящаяся к сомнительной выгоде по фигне. Сделал подешевле, сгорел подороже. Или обчистили тебя влегкую.

Старое присловие: сэкономишь на себе – горько поплачешься.

Примем за истину, что в поселке ОПС монтировала одна из трех наиболее известных сетевых компаний. А из трех, скорее всего, считал Пастух, должны были выбрать ту, что с милицейской крышей – о-очень наверху. Менталитетный выбор: известнее, дороже – значит лучше. За не слишком длинный опыт работы с жилыми помещениями (несанкционированное проникновение, прицельный обыск, изъятие того-то и сего-то, до сих пор – без ликвидаций…) Пастух трижды попадал на эту милицейскую – с морским названием. Неплохая, кстати, контора, на рынке – давно и свое дело знает туго. Но – в рамках ценника. А ценник – все же доступный. И к тому же гарантию клиенту выписывают. Правда, как по ней отвечают – Пастух не знал.

Но ему это не надо, нечему у него гореть.

В принципе, все системы ОПС похожи одна на другую. У кого-то больше опций, у кого-то меньше. В поселке живут люди, мягко сказано, не бедные. Логично исходить из того, что за ценой они не постояли. Значит, останавливаемся на самой дорогой – с морским названием. Что Пастух о ней знает?

Минут десять ушло на то, чтобы потоптаться в Сети и влезть в чью-то – так и не понял, чью, – базу, – где имели место сравнительные характеристики двух систем – «морской» и какой-то сухопутной, но по названию не знаемой. В принципе – близнецы-братья: источник питания, блок индикации, зона беспроводная, зона проводная, датчики, датчики… Надо ли вдаваться в технические подробности, если Пастух не собирается ее отключать? Если не собирается – не надо, естественно. А почему не собирается? Да потому что ему, не исключено, понадобится именно пожар. Сильный. Очень. Чтоб на диспетчерском пульте сработала сигнализация, чтоб к дому сразу ломанулись местные охранники, а в пожарной части бойцы погрузились бы в красную «пожарку», а в ближней больничке врачи – в белую «санитарку», а в ментовке менты, соответственно, – в синюю «синеглазку» или «бобик», и все дружно помчались к поселку.

Минимальное время прибытия «пожарки», то есть главного действующего лица – минут восемь-десять, если не больше, поскольку пожарная часть расположена в районном центре, в тринадцати километрах от поселка. «Санитарка» и «бобик» смогут прибыть чуть быстрее, но что делать врачам и ментам, если в доме – огонь? Идти на подвиги? Сомнительно по нынешним временам, но, в принципе, возможно. А толку-то? Прорваться сквозь огонь, вытащить наружу погорельца?.. До них это попытается сделать верная, но не шибко храбрая и умелая прислуга, которая ранее всех примчит к пожару из малого дома…

Театр абсурда!

Тем более что погорелец умрет раньше.

А пожар должен начаться с кухни. Или с комнаты хозяина, что логичней.

Вообще-то, красивое зрелище среди ночи…

Что знал Пастух, то сам себе и подтвердил. Базово. Может, и обнаружит на месте какие-то небольшие нюансы, так на месте и разберется, скорректирует. В урочный час, не ранее, поскольку в дом позволено проникнуть только раз. Раз этот окажется в среду вечером, ближе к полуночи, иного, лучшего времени у Пастуха нет. Все, что мог, увидел заранее. Что не увидел – увидит на месте. Двух шансов проникнуть в дом Мэра у него нет, и не будет. Кое-что из того, что хотел узнать, узнал. Что-то чуть больше узнает завтра. С чем-то столкнется в минуты визита.

Не умножай сущности, Пастух!

Так говорил Комбат. Так учили на спецкурсе. Так – или почти так, – старался жить сам Пастух. Когда получалось. Но, вопреки мнению всех учителей, ему всегда хотелось множить сущности, ему всегда не хватало их, и он множил. И жив пока.

Все равно судить будут по результатам. Их не оспорить.

Итак, завтрашний день худо-бедно понятен. Глянул на часы: пора, как говорится, в засаду. Спустился, сел в машину, хорошо домчал до «мэрского» поселка, лег в травку. Лежать – дело непыльное и до боли знаемое. А за полночь, когда все домочадцы уже вернулись со своих личных полей сражений, снялся и уехал. С одним нерешенным вопросом: куда, любопытно, они, Мэр с Хозяйкой заводов-пароходов, сына своего двенадцатилетнего подевали? К бабушке отправили, если таковая имеется и к ней стоит отправлять подростка? Или за границу Родины – на учебу или отдых?..

Не нравилось Пастуху отсутствие даже одного, пусть и не главного действующего лица. Но – действующего!.. Другое дело, что это лицо по определению невинно перед Страной и никак не отвечает за те или иные поступки родителей. И может, славно, что оно куда-то отбыло с места грядущих событий: и ему, лицу, не след быть свидетелем беды – а то, что случится, беда и есть. Даже для венценосной супруги и, по совместительству, матери! А уж тем более для сына-подростка…

Но надо бы все же узнать, где он. Для собственного, хотя бы, экилибра, как говорил Полковник, преподававший на спецкурсе хитрую науку логику.

Отсутствие мэрского сына не беспокоило Пастуха, но именно что чуть-чуть мешало его экилибру. То есть равновесию. Душевному. Что, возвращаясь к хитрой науке, было не очень логичным. Нет сына и – ладушки…

Но вопрос ненавязчиво свербил: где он? Все-таки у любимой бабушки? Все-таки у друга-однокашника? В лагере за рубежами Родины? У соседей, где есть приятели? На нет и суда нет, и если по логике судить, то отсутствие мальчишки, скорее, не помеха, а благо…

По дороге остановился у «стоячей» кафушки, перекусил, чем местный бизнес послал. Он слал скудно, но уж как мог. Вернулся домой. Купленные им накануне кефир, хлеб и сыр оставил на завтрак. Холодильника в съемной квартире не имелось, кефир наверняка сдохнет до утра…

Да ладно! Водой запьет.

И приснилась ему ночью вода.

Она лилась откуда-то сверху, водопадом лилась, молотом била по лицу, по телу, ледяной была вода и сильной, и он ловил ее ртом, а кто-то кричал ему про кого-то, но он не слышал кто и про кого, потому что, кроме воды, ничего кругом не было…

Но вдруг и ее не стало.

Пастух резко сел на своем топчане. Поднял с пола часы: пять сорок семь натикало. Тринадцать минут не доспал… А видел во сне, как сообразил, вот что: водопад, лето, жара, недолгая передышка, десять здоровенных мужиков, как дети, прыгают под тяжелой и огромной водой, летящей со скалы и мощно, с ревом разбивающейся о другие скалы, а мужикам все по фигу, они двое суток шли по горам и отстреливались, шли и отстреливались и, вероятно, отстрелялись наконец, а тут – вода. Как счастье – вдруг и много. Ну и дорвались…

А тут с горы рубанул пулемет.

Пастуху и еще двоим повезло. Даже не задело. Семеро так и остались в воде. Скверно…

Но скверно и другое – то, что он, Пастух, так и не достал сукаря, который стрелял. Даже не увидел его: вода, сквозь нее бьет прямое солнце, грохот воды, грохот пулемета…

Должок этот веригами висит на Пастухе, давит, а где и кого искать, чтобы расплатиться?..

Но – вода.

В принципе, вода, вода, о воде… это могло быть альтернативным решением. Но – более сложным и требующим объяснения.

Скорее нет, чем да. Сказано: не множь сущности!

И все же не зря старый кошмар привиделся, не зря и к месту: тяжко, больно, отвратно вспоминать свою тогдашнюю тупую и слепую беспомощность – ан, помогла она Пастуху хоть раз. Если помогла.

Вода или огонь? Или вода и огонь? Тема «для подумать», не более того.

Да и пора вставать пришла.

Позавтракал наскоро, запив кипяченой водой полбатона с сыром. Как и предполагал, кефир за ночь сдох.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3