А на лице у Арлекина —

Печальной маски полукруг,

Ведь он по воле господина

С Пьеро попал в один сундук.

Сундук закроют, отодвинут,

Чтоб дать актерам поостыть.

И лицедеи маски снимут —

Начнут друг другу лица бить.

Сегодня изменилась труппа.

Нашла хозяйская рука

Два улыбающихся трупа

На дне большого сундука.

Навзрыд хохочет Арлекин

Над кротостью и простодушьем.

С холодным, сытым равнодушьем

Смеется злобно Арлекин.

Пьеро печален, прям и тих, —

Но никому его не жалко.

Среди всеобщей перепалки

Пьеро стоит, угрюм и тих.

В ночи, маяк всем маякам,

Луною бледный лик восходит.

А весельчак в бессильной злобе

Его —

наотмашь,

по щекам!

Помилуйте, куда же Вы, барон,

Неужто наплевать на мненье света?

Поступком Вашим всякий поражен:

Увозит вдаль повозка – не карета.

Иссушенный злодейкою – тоской,

Похожи Вы на аиста немного.

Но хорошо, что шпага под рукой —

С такой подругой можно и в дорогу.

Замерз в пути бедняга Матамор.

Взойдет теперь на райские подмостки.

Бахвалу крикнет: «Браво!» стройный хор —

Заплаканные Ангелы – подростки.

А Вы, барон, замените его

Не Херувимам – людям этим грешным.

Ваш капитан красив, как божество,

Да все смеются тут над ним, сердешным.

И бросит Вас, Фракасс, в холодный пот,

Когда заржут в лицо хлыщи и франты.

А окончательно и наповал добьет

Усмешка недоступной Иоланты.

Но Изабелла – Ангел во плоти!

Поймет, не оскорбит и не осудит.

Актер – барон, раздавленный почти,

Поймет, что значат «маленькие люди».

Тиранов – много, но Тиран – один,

И Блазиусов-пьяниц – единицы.

Хитер по-лисьи каждый господин,

Но плут Скапен – хитрей любой лисицы.

И друг на помощь смело поспешит,

Когда за место в жизни будет драка.

И ненависть звездою заблестит

На острие клинка де Сигоньяка.

…Благополучно завершен роман:

Лукавый Гименей пробился к власти,

«Тиранит» всех теперь добряк Тиран,

Ну а супруги предаются страсти.

Но здесь у нас не осуждают ложь,

На теле смело делают надрезы,

И восхищается слепая молодежь

Оправданным коварством Валломбреза.

Уже на ком–то смокинг, даже фрак…

Наряд немоден скромный и неброский.

…Вы позвоните мне, де Сигоньяк,

Когда в ночи приедет к Вам повозка?

И сдернул маску Шут усталый,

Лишь звякнули два бубенца…

Презренного шута не стало:

Актер не изменил лица.

Принц день за днем меняет маски,

Чтоб трон наследовать отцов.

Но он сорвет в финале сказки

Отнюдь не маску, а лицо.

Зачем для мыслей картотеки?

Зачем сшиваются листы?

А ныне, присно и вовеки —

Для красоты, для простоты.

На все, что так по сути сложно,

Наклеивают ярлыки.

Ну вот и над тобой безбожно,

Вовсю хохочут знатоки.

И не надейся – не воскреснешь,

К листу пришпилен и распят.

А если вырвешься, исчезнешь,

Простак опять же будет рад.

Нет места в корабельной роще

Под корень срубленным стволам.

Так что же, сделаться попроще

Или исчезнуть? Думай сам.

Девочки мальчики весело всем

Все улыбаются каждый для всех

Все оценили старания всех

Вольности вольности все здесь свои

Сброс

Все формируют сознание всех

Все к всем приходят узнать что почем

Кто-то сказал не хочу быть как все

Все засмеялись весело всем

Сброс

Кто-то задумался может он прав

Все это все а я это я

Мысль эту лучше держать при себе

Волю на вольности легче сменять

Сброс

Все знают все все знают всех

Все не как все но все это все

Все формируют сознание всех

Все улыбаются весело всем

Сброс

Трудно ломиться в открытую дверь,

Трудно в закрытую выйти.

Трудно всю жизнь жить, как загнанный зверь,

Трудно по-волчьи не выть.

Трудно на пляже зимой загорать,

Будто от этого польза.

Трудно рожденному ползать – летать.

Трудно рожденному ползать.

Трудно помочь лицемеру бревно

Вынуть из хитрого глаза.

Трудно увидеть в Европу окно,

Глядя в жерло унитаза.

Трудно идти добровольно на нож

Ради чего – непонятно.

Смело вперед, ведь общественный дождь

Смоет кровавые пятна.

Трудно в своей убедить правоте,

Не зарядив пулемета.

Трудно опору искать в пустоте

И еще верить во что-то.

Трудно не лгать, не буянить, не красть,

Трудно все делать как надо.

Легче, в толпе растворившись, пропасть,

Словно кристалл рафинада.

Зачем в себе ты замыкаешься?

Раскрепощайся, будь смелей,

А то все каешься и маешься.

Повеселей – повеселей!

Да станет смех всеобщей истиной:

Все зачеркнет наискосок.

Да станет смех пробойным выстрелом,

Пусть даже выстрелом в висок.

Идут уверенно веселые,

Смеются на виду у всех.

И камнем падает на головы

Небесный смех, небесный смех.

Засмейся – будешь прав до донышка.

Вперед и вверх – не спи, не стой!

Но лужу обойди – там Солнышко

Блестит огромною слезой.

Мясник гладко выбрит, упитан, надушен и чист.

Мясник продолжает свой путь через бойню в курятник.

Мясник ставит подпись на вязью заполненный лист.

Мясник – генерал, а не потный усатый урядник.

Мясник любит книги намазывать на бутерброд,

Слова смаковать, те, что так солоны, а не пресны.

Мясник промокает салфеткой запачканный рот:

– Ах, как все не ново! Помилуйте, все уж известно.

Мясник обожает глаза на молочном лице,

Яичницу он запивает клубничной настойкой.

Известно ему, что в любом неразбитом яйце

Зародыш куриный, а в сущности, куры не стойки.

Хохочет мясник на лукулловых пьяных пирах

И масло надежды бросает в спагетти из мыслей.

И запахом затхлым плывет над застолием страх…

Но мясо свежо, и еще молоко не прокисло.

Молча слизывать слезы

В предвкушенье строки,

Не бояться угрозы

И плевать на плевки.

Кто-то снова споткнется,

Кто-то снова толкнет.

Все на круги вернется,

И отменят полет.

Что нам делать, скажите,

Как нам путь проложить?

А вы просто живите.

Надо жить, чтобы жить.

Жить при полном обзоре

Фишкой у игроков.

И писать на заборе:

«Ты не умер, Тальков.»

Все над всеми ехидно,

Скаля зубы, трунят.

И любому завидно,

Если кто-то богат.

А богатые манят

Кошельком под полой.

А богатые ранят

Ядовитой стрелой.

Все к кормушкам стремятся,

Все толкаются, прут.

Все чего-то боятся,

Все клевещут и врут.

Все довольны собою,

Всех признал коллектив.

Управляет судьбою

Недалекий актив.

Они шествуют гордо,

Честь несут, как ружье.

Мощной лапищей твердой

Целят в сердце мое.

Оплюют и облают:

Все – равны и вольны.

И в упор расстреляют

У стены, у стены.

Быть бессмертным – не в силе,

Но надежда моя:

Если это – Россия,

Значит, это – не я.

На лицах – не маски, а мины,

А зрительный зал сердит.

И валятся арлекины,

Споткнувшись о камни сердец,

Которые бросило время

Руками толпы присутствующей,

Узнав, что потеря веры

Приятней потери рассудка.

Замечена Коломбина.

Теперь – игра на снижение:

Манерна, жеманна, картинна

До выстрела на поражение.

И сорваны покрывала —

Суть обнажена донага.

Но публике этого мало.

– На бис! – ревет балаган.

…Толпа, проглотив надежду,

Ринется в гардероб.

Там верхнюю всем одежду

Раздаст усталый Пьеро.

Царскосельскою школяркой

Та весна

Шла на встречу в старом парке —

Влюблена.

Солнце, мостик и скамейка,

Гладь прудов.

Яркий лучик шалой змейкой —

На ладонь.

Рань, рассвет и расставанье,

Рябь реки.

Розы, радуги сиянье

И стихи.

…Жизни жуть жеманной жестью

Жмет и жжет.

Ласка липнет лживой лестью,

Ливнем льет.

Нет ключа в заветной дверке,

Ты – один.

Выпрыгнет из табакерки

Арлекин.

И закружит в снежном танце

Круговерть.

И поманит в новобранцы

Дама – Смерть.

Маской снежной улыбнется

Вновь Луна.

Только больше не вернется

Та весна.

Кубок с ядом – деловито: