Пролог

Уникальные свойства сурка известны с незапамятных времен. Он имеет обыкновение всю зиму дрыхнуть в глубокой норе. И только по весне нехотя выбирается наружу. Каждый год в начале февраля тупые янки извлекают толстого недовольного сурка из норы. По его поведению они определяют свое будущее на предстоящую весну. И наивно верят этому ленивому жирному зверьку…

В России всегда были свои дворцовые суеверия. Здесь гадали по конскому волосу или по собачьим блохам. А еще гадали по бабьим животам. Если живот барышни в корсет не помещался, значит, очередная царская фрейлина удостоилась «монаршей милости». Если гадание происходило вовремя, фрейлина просто подвергалась «чистке», дабы продолжать ублажение «царского величия». Если с гаданием запаздывали, ее на время отправляли в монастырь под присмотр сердобольных монахинь, коим впоследствии при успешном разрешении от бремени царская пассия и оставляла свой несчастный плод на воспитание.

Но все это происходило под покровом полной секретности, за разглашение которой полагалась только одна кара – смерть. Так что никакими политическими катаклизмами данные малые «шалости» государей России не грозили. Преемственность самодержавия соблюдалась строго, и наследниками престола становились порой хилые и слабоумные, но непременно рожденные в законном браке. И всякие попытки возвести на престол умных и здоровых, но самозваных, пресекались на корню, поскольку сулили стране великие смуты и возмущения.

С началом эпохи демократии в 90-е годы двадцатого столетия все эти предрассудки были в России отметены. И у кормила государственной власти вдруг оказались не просто незаконнорожденные самозванцы. Не просто представители «презренного сословия», коих в былые годы даже близко не подпускали к царственному трону. Власть оказалась в руках настоящих сукиных детей, ежедневно и ежечасно подтверждающих свою кобелиную родословную.

Впрочем, вернемся к тупым янки и их жирному сурку.

С некоторых пор янки очень полюбили стольный град Москву. После потепления отношений и разрушения «железного занавеса» эти самые янки в одиночку и целыми семьями ринулись на бескрайние просторы государства Российского. При этом каждый из них был не прочь притащить с собой всяческую дрянь, дабы очистить свою хваленую Америку от мусора и паразитов.

Вот и теперь, вытащив на свет Божий очередного жирного и неповоротливого от зимней спячки сурка, некая дебелая леди, замаскировав его под меховое манто, приперла сию злачную коробку прямым рейсом Нью-Йорк – Москва. Благо, что в отличие от Америки, наши таможенные власти багаж осматривают довольно поверхностно. А, если дать таможеннику «на лапу», то завезти можно хоть слона. Это в их «демократических» штатах любого, прибывшего из России, выворачивают наизнанку. Не щадят даже наших всенародно избранных депутатов. А что, в самом-то деле? Чем этот вшивый депутат отличается от простого занюханного русака? Они и своих-то чиновников не больно жалуют. Одним словом – демократия!

Так вот, прибыл наш Сурок в коробке из-под мехового манто. И прямым ходом – в Кремль. Хозяйка прихватила его с собой на прогулку по главной российской достопримечательности. А поскольку сурок толком так еще и не проснулся, она его просто вокруг шеи наподобие манто и водрузила. Да только одного не предусмотрела. Как только кремлевские куранты пару раз бабахнули, сурок от неожиданности очнулся и дал деру. Только его и видели. Хозяйка на виду у всей службы охраны Кремля некоторое время для приличия горевала. А потом решила, что так оно, наверное, лучше будет. Для укрепления российско-американских связей. И тут же при помощи новейшего спутникового телефона системы «Пентагон сикрет» отправила депешу в Белый Дом: «Агент внедрен». После чего спокойно приняла в гостинице «Националь» душ и легла спать. Потому что в Америке в это время еще было самое раннее утро.

Тем временем агент по кличке Сурок, которого в течение всей зимней спячки при помощи специальной методики активно обучали устной и письменной русской речи, быстро сориентировался на местности. Минуя казармы знаменитого кремлевского полка, откуда почему-то доносились вопли и то, что в программе обучения было заложено, как «специфические непечатные выражения», рванул прямо в подворотню главной президентской резиденции. Полусонный часовой, видимо приняв сурка за жирного комендантского кота, лениво махнул рукой: «Пшел вон, скотина!» Такой прием озадачил. Но не изменил настроя. Тем более что впереди замаячил длинный пустой коридор с массой огромных высоких дверей, за каждой из которых могло находиться что-то интересное.

Возле одной из них Сурок остановился и принюхался. Пахло чем-то очень знакомым. Что-то наподобие дорогих гаванских сигар и виски. Встал на задние лапы и в соответствии с отработанным годами инстинктом глянул на свою тень. Она была длинной и расплывчато серой. И ничего хорошего не предвещала. Задрал вверх голову и прочел на массивной табличке: «Сырков В.М.» «Видимо, здесь пункт раздачи сыра», – подумал Сурок и протиснулся внутрь. Но предчувствия его обманули. Тщательно обнюхав приемную, а затем все углы огромного кабинета, и так и не найдя желанного лакомства, зверек в изнеможении плюхнулся под креслом и уснул.

В далекой Америке на родной ферме в Алабаме в это время было всего лишь раннее утро…

1

«Эта весна начала сводить с ума задолго до своего пришествия. Коты заорали уже в феврале. Причем, чем более невзрачным на вид был котяра, тем сильнее он оглашал окрестности. Многие эксперты напрямую связывали сей странный феномен с наступающим избирательным сезоном. Но делать выводы не спешили. Ибо соответствующей команды пока не поступало.

В этом странном государстве всегда и все делалось только по команде. По команде начинали активно бороться с очередными «врагами народа», по команде осваивали целинные земли, по команде возводили очередной уродливый индустриальный гигант, по команде стройными шеренгами вступали в «ряды строителей светлого будущего» и также по команде их покидали. Даже после развала всего и вся продолжали ожидать очередной команды. И долгое время недоумевали, что таковой не поступало. Просто многим невдомек было, что внутри сложного государственного механизма сломались пружинки, приводившие в движение подготовку командных кадров. Почти десять лет шел процесс интуитивной настройки. И в результате этого самого процесса механизм разладился окончательно.

Что за время! Каждый день, включая тупой говорящий ящик, видишь в нем все более и более дебильные физиономии. Порой очень хочется плюнуть. Приглушаешь звук и начинаешь вглядываться в новоявленных «оракулов». Слушать их ни к чему. Итак видно, что каждое слово – сплошное вранье. Через месяц наступает депрессия, через два – назревает глухая злоба, через полгода становится совсем невмоготу и хочется заняться политической деятельностью.

Поезд Москва – Иваново прибыл в половине шестого утра. Вопреки здравому смыслу и всем законам природы из него вылезло огромное количество полусонного народа. Обезумевших от ночного марш-броска по железной дороге тут же подхватили такие же полусонные, но, тем не менее, довольно расторопные таксисты, для которых это чуть ли не единственная возможность подработать в напрочь обанкротившемся городе. Один из них услужливо распахнул передо мной дверцу машины и хриплым, осевшим на холодном февральском ветру, голосом просипел:

– Куда поедем, начальник?

– Какой я тебе начальник? Давай в Пустошь-Бор.

– Конк-р-р-етнее! – прорычал таксист, с треском заводя промерзший двигатель.

– Сколько за проезд берешь?

– По-божески (он назвал сумму).

– И это по твоему – по-божески?

– А что? Он поди там все видит. Только сделать ничего не хочет. Отвернулся он от нас. За грехи за наши. Так куда едем-то?

– Давай в Интердом.

– Так вы, значит, к нашим пацанам в гости? Ну, тогда с вас только половину.

– Это почему же такая скидка?

– Так я же сам бывший интердомовец. Меня Махмудом зовут.

Только теперь при свете качающегося под ветром фонаря я разглядел своего таксиста. Из-под шапки торчали кучерявые волосы, а лицо горело свежим негритянским румянцем.

– Тебя как сюда занесло?

– Э! – хлопнул ладонью по рулю Махмуд. – Я – коренной ивановец. Тут живу. Только работать теперь негде. Вот – гоняю по ночам эту тачку. Товарищ одолжил. Так с вас полцены. Меньше не могу. Это за бензин. Ну и накладные расходы.

Махмуд выскочил с привокзальной площади и рванул по опустевшей улице.

– Так чего же ты застрял здесь, в Иваново?

– А кому мы, на фиг, нужны? – вздохнул Махмуд. – Здесь хоть свои ребята есть. Немного друг другу помогаем. А в другом месте – совсем пропадешь. Да еще – расовая составляющая. Вы же знаете, как это теперь. Чуть что – сразу по роже. Это в лучшем случае. А то и прибьют вовсе. А я разве виноват, что меня сюда занесло? Мне семь лет было, когда нас в 85-м из Уганды по соглашению привезли. Мою семью там всю вырезали. Если помните, у нас тогда война шла. А Россия гуманность проявила – ребятишек забрала. Не знали, что через несколько лет и здесь бардак начнется. А нам теперь куда деваться? Раньше, нам учителя рассказывали, особых проблем и не было. Все как-то устраивались. А теперь и не знаешь, в какую сторону податься. Везде эти самые скинхеды. Жить негде. Мы тут все в одной общаге пристроились. Вот по ночам подрабатываю. Больше работать негде. Фабрики все стоят, а в коммерческие структуры из-за рожи не берут.

– Так у вас же здесь губернатор – коммунист. И он-то не позаботится о выполнении интернационального долга?

– Да вы что? – Махмуд аж подскочил на сиденье. – Этот Тихоненко еще тот жук! Я вам вот что скажу. – Махмуд резко остановил машину и хлопнул обеими руками по рулю. – Этот Тихоненко – никакой он не коммунист.

Я коммунистов видел. Они к нам в Интердом приезжали. Одна такая сердобольная бабулька до сих пор каждый месяц ребятишкам игрушки таскает. Интернационал их петь учит. – Махмуд достал пачку «Беломора», чиркнул зажигалкой и закурил. – А Тихоненко – жулик. Они с Бубичем хотели наш Интердом продать Ваське Рябчику.

– Рябчик – это кто такой?

– Да это здешний хозяин притонов. Рябенко его фамилия. Уж больно ему наш Интердом приглянулся. А что? – Махмуд начал отсчитывать, загибая пальцы. – Двенадцать корпусов, бассейн, гостиница, зрительный зал, да еще почти четыре га территории. Вот они и придумали: детей выгнать и все это хапнуть.

– А кто такой Бубич?

– Говорят, он сбежал из другой области. Там его за что-то прищучили, вот его Тихоненко и пригрел. Этот Бубич у него замом стал.

– Погоди, – поскреб я в затылке пятерней, – Бубич – это не тот, который премьером в Чечню по осени влетел?

– Ну да. Он тут наворовался. Видать, его за особые заслуги туда выдвинули. Только, чего он в хозяйстве-то понимает? Он здесь все по области мотался: смотрел, где что плохо лежит. Они с Рябчиком корешками стали. Ему Рябчик машину подарил. А он, значит, Рябчику наш Интердом пообещал. Тихоненко – бабник. Вот они с Рябчиком там публичный дом сделать хотели. Во дела! – Махмуд включил скорость и рванул по улице.

– Погоди, а куда же ваши депутаты смотрят? У вас же депутат в Госдуме есть?

– Да, есть там одна… Ее «Танькой раздвинь ножки» зовут. Врачиха одна беспутная из сельской больницы. То и дело по местному телеку светится, голой задницей виляет. Тьфу! Прости Господи! – Махмуд сплюнул куда-то себе под ноги. – Слушать ее противно. У нее только: сю-сю-сю! Но бабы ивановские за нее горой. Хотя чего она им хорошего сделала? Не знаю. А вот то, что она подо всеми мужиками-начальниками полежала, знают все. Ее даже муж из дома гнал. Я такую б убил. Не посмотрел бы на депутатство.

Ворота Интердома оказались закрытыми. Махмуд, недолго думая, резко завернул за угол и покатил между домами.

– Здесь калиточка есть. Прямо к интернатской гостинице протопаете. Вас дежурные-то ждут?

– Ждут, наверное. Они знают, что я утренним поездом приеду. Держи. – Я протянул Махмуду купюру, которую он просил вначале. Он полез в карман куртки, выворачивая оттуда какие-то мелкие купюры. – Я сейчас.

– Оставь, брат, себе. Это тебе за дорогу и за информацию.

– И вам спасибо. Вы Алику от меня привет передайте. Он там сторожем работает. Раньше персидский преподавал. Он – классный мужик. Только ничего кроме своего фарси не знает.

Уже через четверть часа я плюхнулся на жесткую металлическую кровать в маленькой комнатке в полуразрушенном крыле здания, гордо именуемого «гостиницей». Спать не хотелось. В голову лезли совершенно дурацкие мысли об Уганде, фарси, Рябчике и странном ивановском губернаторе.

Но больше всего покоя не давала информация о Бубиче. Этот бывший десантник был ни много ни мало зятем бывшего главкома ВДВ. Особых заслуг перед Отечеством не имел. Но сама принадлежность к «сильным мира сего» через тестя давала ему возможность без особого труда поочередно занимать довольно престижные, а главное – денежные должности. Хотя еще в середине 90-х мне доводилось встречаться с ним на одной из демократических «тусовок». Тогда он был жалок, труслив и услужлив. Но времена меняются. И те, кто вчера ползал на четвереньках, считая за счастье приобщиться к «лидерам российской демократии», кто, широко раскрыв рот, ловили каждое их слово, сегодня весьма поднаторели в государственных и политических интригах. Такие типы наиболее опасны для общества. Потому что они никогда не имели и не будут иметь никаких нравственных устоев. Деньги и власть – вот два идола, которым поклоняются новоявленные бубичи.

Рябчики и бубичи отличаются только в одном. Для первых близость к власти является средством увеличения личных богатств. Для вторых наличие больших денег предоставляет неограниченные возможности продвижения во власти. Но все это – звенья одной замкнутой цепи, разорвать которую с каждым годом становится все сложнее.

Так и не сумев толком вздремнуть, уже через полтора часа я пробирался к кабинету директора по шумным переходам Интердома сквозь поток ребятишек».

2

Сурка разбудил неожиданный резкий стук двери. Она хлопнула так, что чуть было не слетела с петель.

– Ну, ты, Владик, даешь! Ты зачем притащил в Кремль к шефу этих козлов из «Единства»? Они ведь ни хрена не соображают. Когда мы от них Грузнова забрали, совсем с катушек съехали. Никак поделить между собой портфели не могут. Они нам так всю избирательную кампанию запорют.

В дверь ввалились два человека. Один из них с лукавыми синими глазами скорее напоминал юношу-студента, случайно забредшего в царские хоромы. Второй едва умещался в широких штанинах дорогого английского костюма, небрежно сморщенных в районе паха. Оба нервно размахивали руками. Толстый, войдя в кабинет, с ходу смачно плюнул в угол, едва не попав Сурку в макушку. Затем небрежно дернул кресло и плюхнулся в него, провалившись почти до самого пола.

– Михай, ты давай бросай эти свои еврейские штучки. Мы же с тобой договорились: финансы – это твоя синагога, а политика – моя. Насчет «Единства» уже все с шефом оговорено. Мы сделаем так, что эти суки будут только под нашу дудку плясать. Помнишь, как говаривал покойный дядя Лева из твоей охраны? Не важно, как плясать. Главное, чтобы под «Семь сорок». Дядя Лева был умный еврей. Жаль, что его рано замочили. – Юноша глубоко вздохнул и полез в шкаф за стаканами. – Лучше давай вискаря по махонькой дернем.

– Ты мне, Владик, синагогу не шей. Сам знаешь, я этих пейсатых с детства ненавижу. Эти живоглоты только норовят ко мне в карман залезть. А что я на них, на всех вкалывать должен? Это Ходор всех без разбору деньгами одаривает. Ему один фиг: левые, правые, голубые, зеленые. Он думает, что эти сволочи потом на него работать будут. Во! – Толстяк вытянул руку со сжатой фигой и начал тыкать ею по всем углам. Упершись в висящий над столом портрет, фига зависла в воздухе. Толстяк посмотрел на вытянутую руку, затем на фото. Затем поднес фигу к собственному носу. Взял в другую руку стакан с налитым виски, окунул туда кончик высунувшегося из кулака пальца, смачно облизал его и залпом опрокинул в себя содержимое.

– Ты, Михай, не психуй. В отношении Ходора вопрос уже решен. Он отдаст все.

– А если не отдаст?

– Обижаешь, начальник. – Юноша достал из шкафа блюдечко с нарезанными лимонными дольками, аккуратно двумя пальцами взял одну из них, опустил ее в свой стакан и булькнул в него из бутылки очередную порцию виски. – Мы его специально подставили. Ему наши ребята подсунули заявленьице по поводу парламентской республики. Он возомнил, что раз шеф его к себе постоянно приглашает и за ручку позволяет подержаться, то любую ахинею можно нести.

– Только ты, Владик, не забывай, что за ним наши пейсатые стоят. Он постоянно бабки в их конгресс отстегивает.

– Ну мы тоже туда отстегиваем. Кроме того, у нас там свои люди имеются.

– Это ты Осю, что ли, имеешь в виду? Чует, собака, где медом намазано.

– Ладно, давай без намеков. Мы его из меда как-нибудь вытащим. Я его уже в список поставил. Дадим хорошую должностишку – и все дела. Он нам еще пригодится. Глотку драть – это тоже искусство.

Юноша подошел к боковому столику, на котором веером расположились разноцветные телефоны, снял одну из трубок и нажал на кнопку.

– Светик, топай сюда. У нашего Михая уже критические дни прошли. Ты его по случаю дня Красной Армии порадовать должна.

– Эта Светка – такая стерва, – притворно вздохнул толстяк. – Она мне в прошлый раз чуть не оторвала.

– Не боись! Кадры проверены. У нас для этого свой ОТК есть.

Через минуту в кабинет вбежала стройная тонконогая девчонка, схватила толстяка за локоть и, жеманно поправив кофточку на груди, потащила в противоположную дверь.

– Прощай, друг! – помахал ему вслед юноша и вернулся к столу с телефонами.

Бедный Сурок озадаченно пососал лапу, поскреб за ухом и полез в свою нору под креслом.

3

Грузнов принимал отчеты начальников подразделений, когда резко зазвонила «первая кремлевка». В трубке раздался вкрадчивый голос Сыркова.

– Виктор Вячеславович, тут одна идейка возникла. Через час у меня Перст с первого канала будет. Пора нам пиариться начинать. Ваши менты что-то уж больно зажрались. Народ ими недоволен. Да и шеф команду дал маленько приструнить произвол. Вы меня понимаете? Кроме того, Сержа надо поосадить. А то он как-то ненароком выпячиваться начал. Его ведомство – штука нужная. Но там тоже не все в порядке. Маленько поразболтались. Если есть по этому поводу соображения – заскакивайте, покумекаем.

– Соображения есть. Наше УСБ давно разрабатывает одну бригаду. В Тамбовской губернии.

– Э нет! Тамбовская не годится. Пусть там с ними тамбовский волк разбирается. Нам Москву за задницу брать пора. И потом, я же сказал, Серегино ведомство надо тряхануть. Чтобы он не зарывался.

– Хорошо, Владилен Михайлович, через час буду. – Грузнов положил трубку «кремлевки» и нажал кнопку селектора. – Ивановский, отмени все мои встречи до пятнадцати. Меня срочно в Кремль вызывают.

В приемной Сыркова было пусто. Массивные двойные двери кабинета были приоткрыты. Грузнов протиснулся внутрь и присел на диван. Из боковой двери, за которой находилась комната отдыха, сначала выскочила растрепанная секретарша, а затем появился и сам хозяин кабинета. Секретарша, пробегая мимо Грузнова, быстро поправила платье, игриво пошевелила в воздухе пальчиками и скрылась в приемной.

– Со мной никого не соединяй! – вслед ей прокричал Сырков. – У нас совещание.

Сырков достал из стенного шкафа непочатую бутылку виски и два хрустальных стакана. Резким движением открутил головку, налил виски в стаканы. Бросил в оба по дольке лимона. Один стакан подтолкнул в сторону гостя.

Второй взял сам. Отодвинулся в кресле от стола и положил на него ноги.

– Ну что, Виктор Вячеславович, ты подумал насчет моей идеи? Я бы назвал эту операцию так – «Оборотни в погонах». Народу сегодня что нужно? – Сырков поднял вверх указательный палец. – Им хочется крови наших чиновников. – Палец уткнулся в стакан. – И мы им такую возможность предоставим. Покойный Иосиф Виссарионович был неглупый мужик. Он недаром время от времени кровопускания устраивал. А мы – развели демократию. Этак народ нашей с тобой крови потребует.

Сырков опустил ноги на пол, поставил стакан на стол и показал пальцем на телефонный аппарат с надписью «Президент».

– Шефу нужно, чтобы население только в нем видело своего защитника. А мы с тобой – его глаза, уши и мотор. Я хочу, чтобы в следующей Думе у нас вообще никакой оппозиции не было. Поэтому сейчас надо выбить у всех этих вшивых демократов всякую почву из-под ног. Все эти яблоки и груши ратуют за права человека. Так? Вот мы и станем вместо них главными борцами за гражданские права.

Сырков вскочил с места и начал бегать по кабинету. В это время зазвонил телефон внутренней связи. Он схватил трубку и в раздражении прокричал:

– Я же сказал тебе – ни с кем меня не соединять! Пусть этот мудак Жирновский позвонит завтра. А вообще-то, скажи ему, что, когда будет нужно, я его сам вызову. – Сырков бросил трубку. – Мне из-за этого козла пришлось с америкосами объясняться. Им не понравилась та самая пленочка, где он Буша с Кондолизой по матушке пустил. – Он опять уселся и положил ноги на стол. Отхлебнул виски и глубокомысленно произнес. – Кандоли-за, конечно, блядь еще та! Но надо же соображать: у шефа с ними дружба. Значит, надо быть поосторожнее. Так вот: вернемся к нашим баранам. То есть, пардон, к нашим гражданам. Мы должны удовлетворить их потребность в крови чиновников. И в первую очередь – милицейских.

– Да, но такую операцию надо серьезно подготовить… – Грузнов задумчиво покачал головой. – Надо наше управление собственной безопасности поднапрячь. У них там кое-какие разработки имеются. Я сегодня же запрошу. А вот насчет Сереги я что-то не понял. – Грузнов приблизился к Сыркову вплотную. – Он же с шефом дружит. Да и Михалыч может взбрыкнуть. А он тоже с шефом на короткой ноге.

– Вячеславыч, мы самого Серегу-то трогать и не будем. Мы просто кое-кого из руководства в его ведомстве шуганем. А для него это будет сигнальчиком, чтобы он нас с тобой не чурался.

– Сомневаюсь я, – покачал головой Грузнов. – Как бы это нам боком не вышло.

– А ты не сомневайся. Я уже все продумал. Он наоборот сговорчивее будет. И потом, ему деваться больше некуда. Вы с ним и с Михалычем втроем возглавите первую тройку. Я уже эту идею шефу подбросил. Он вас на следующей неделе пригласит для обсуждения. Пора нам всех объединить под флагом «Монолитной России». «Единство», «Отечество» и «Вся Россия» свое отработали. Власти нужно иметь одну большую правительственную партию и фракцию в Государственной Думе.

– Да, но мы тогда сразу попадем под критику наших западных «друзей». Они начнут вопить, что у нас демократии больше нет. И потом, я думаю, яблочники и эспээсовцы свое на выборах обязательно наберут. У них спонсоры хорошие. Один Ходоровский чего стоит.

– Насчет него не беспокойся! – Сырков махнул рукой и сделал очередной глоток из стакана. – Его участь уже решена. Генеральная все подготовила. На днях вам поступит приказ о его задержании. Мы его не раз предупреждали. – Сырков хлопнул рукой по столу. – Я лично не один раз ему говорил: будешь высовываться – бабки отберем!

– Так это ж какой вой поднимется?! – Грузнов подошел к столу и показал на президентский телефон. – А с ним согласовано?

– А то как же! Такие дела, брат, решаются на самом высоком уровне. Шеф сам сказал, что ему не нравится, когда кто-то за него решает, каким путем идти стране. Тем более, если кто-то финансирует не согласованные с ним структуры.

– Н-да! – Грузнов почесал пятерней в затылке. – Но все-таки надо быть поосторожнее. Деньги – большая сила. А у Ходоровского – аж 15 миллиардов американских.

– Я же тебе сказал, Вячеспавыч, деньги – такая вещь: сегодня есть, завтра – нету. Мы ему предъявим финансовых претензий по его «МУКОСУ» на всю сумму. Да еще былые грешки припомним.

Грузнов уселся на диван, осушил до дна стакан и в задумчивости уставился в потолок.

Сидя в своем укрытии, Сурок сначала удивленно таращил глаза, пытаясь рассмотреть происходящее. Но услышанное повергло его в такой транс, что он едва не хрюкнул, нечаянно прикусив язык. Заложив в пасть лапу, он еще долго вращал глазами, пока кабинет, наконец-то, не опустел.

4

«Много раз давал себе зарок не участвовать ни в каких политических играх. Политика по самой своей сути не только дело грязное, но и предельно безнравственное. Влезая в очередную политическую авантюру, человек вынужден наступать грязными ногами на свою совесть, на свою душу, на свои принципы. Получается это не у всех.

У меня это не получалось никогда.

Вот и теперь, направляясь в Иваново, поддавшись на уговоры друзей и раздобыв немного денег, я решил все-таки попробовать свои силы на предстоящих выборах в Государственную Думу. Но душа ко всему этому не лежала. Тем более что еще в Москве меня предупредили о том, что исход выборов здесь уже практически предопределен. Единственным проходным претендентом в этом округе была действующая депутат Якулева. Она прошла собеседование в Кремле и была утверждена на новый депутатский срок. Но, возможно, именно этот факт заставлял меня из чувства протеста принять участие в заранее безысходном процессе.

Мэр Иваново оказался на редкость живым и интересным человеком. Маленький и тщедушный, в большом и неуютном кабинете, он без устали рассказывал о свалившихся на него проблемах. Уже через полчаса я фактически знал обо всем, что творилось в этом своеобразном городе.

– А чего здесь рассуждать-то? – Грушев махнул рукой в сторону окна. – Вся экономика области в полном упадке. Предприятия стоят. Безработица. Тоска. Мы ведь теперь полностью на дотации центра. Каждый раз идешь с протянутой рукой и ждешь: подадут – не подадут. Городское хозяйство полностью развалилось. Дороги провалились. Вы видели наши трамваи? Это же доходяги какие-то, а не общественный транспорт. А что я могу поделать?

В дверь заглянула секретарша.

– Василий Александрович, там Бубич звонит по межгороду. Говорит, срочное дело есть. Соединить?

Грушев подошел к столу и взял телефонную трубку.

– Соединяйте. Алло! Я вас слушаю, Михаил Викторович!.. Я вам уже однажды сказал, что город в этой авантюре участвовать не будет… Ну и плевать, что это решила партия? У партии свои интересы, у руководства города и жителей – свои… В первую очередь, я глава города, а потом уже все остальное!.. Думаю, что разговор бессмысленный. До свидания.

Грушев бросил телефонную трубку и задумчиво уставился в стол. Затем вновь взял трубку в руку и набрал номер.

– Василь Василич, проследи, пожалуйста, чтобы наш арендный отдел никаких помещений этому жулику Рябенко не предоставлял. И что это там за история с земельным участком у реки? Мы никаких решений по данному поводу не принимали и принимать не будем!.. Мало ли кому чего хочется. Закон один для всех. И мне наплевать на то, что вопрос рассматривается на партийном бюро. Я и в былые времена не выполнял никаких решений партии. И теперь не буду… А мне наплевать! – И повесил трубку.

Затем долго задумчиво сидел, машинально прикуривая одну за другой сигареты и бросая их, не докурив, в пепельницу.

– Вот такие, брат, дела.

– А какая партия вам пытается приказывать?

– «Монолитная Россия». Кто же еще? Они меня уже во как достали! – Он провел рукой по горлу и сплюнул в угол. – Эти уроды монороссы думают, мол, если им маленько дали воли, то можно хоть что творить!

– Так ваш губернатор Тихоненко ведь коммунист?!

– Да какой он коммунист?! Так, одно название. Так же на поклон в Кремль бегает. Промеж ним и Зюгановым давно черная кошка пробежала. И это не без помощи главы президентской администрации Заполошина и его молодого да раннего зама – Сыркова. Они нам еще веселую жизнь устроят. – Грушев еще раз тяжело вздохнул и запалил очередную сигарету. – Мне кажется, что эти ребята специально людей друг с другом стравливают, чтобы в мутной водичке побольше рыбки наловить. У нас тут в городе все перессорились. Только жирновцы благоденствуют. Прошлой осенью их шеф Жирновский приезжал. Потребовал, чтобы я его на въезде в город с хлебом-солью встречал. Тьфу! Противно это все! – Грушев прошелся по кабинету и присел на стул в самом конце длинного стола.

– Так вы его встречали с хлебом-солью?

– Вот еще! С ума сойдешь, всякого придурка привечать! Пусть его кремлевские идиоты встречают! Его молодчики у нас в городе постоянно всякие гадости вытворяют. Недавно пьяный дебош в ресторане на Энгельса устроили. Я просто удивляюсь, откуда столько подонков берется? За него стабильно голосует около десяти процентов населения. – Грушев в раздумье почесал затылок. – Впрочем, видимо, столько у нас психически больных и имеется в наличие.

– А в 93-м за него вообще 23 процента проголосовало.

– Ну тогда народ это просто от отчаяния сотворил. Потому как ни Ельцину, ни коммунистам больше веры не стало.

– Сегодня, думаете, другие времена?

– Кто его знает! – Грушев вернулся на место за рабочим столом и взял в руки блокнот. – В общем, Якулеву мы поддерживать не будем. Даже если сверху прикажут. Пока что я здесь начальник. Нам эта беспутная баба уже давно надоела. Только задом вертит. Но сразу предупреждаю: у нас достаточно ограниченные возможности. Эти хлопцы из «Монолитной России» захватили все, что можно. И, самое главное, краевая и городская избирательные комиссии под их полным контролем. Так что будет довольно непросто что-либо сделать. Да и все газеты, телевидение и радио получили соответствующие указания. А без пиара, как теперь говорят, далеко не уедешь.

Узнав о моей встрече с мэром города, директор Интердома только тяжело вздохнула:

– Мужик-то он хороший. Но только мало чего может. Здесь заправляет не он. Боюсь, что его самого скоро попросят на выход. У него отношения с губернатором не сложились. Особенно с губернаторской пассией, которая свой нос во все дела сует. Да и «Монолитная Россия» ему не простит вольницы. Как бы они его не турнули…

Предсказания Галины Ивановны сбылись с точностью до процента. Уже через некоторое время, в Москве, я узнал, что мэра Грушева исключили из партии «Монолитная Россия». На мой телефонный звонок с соболезнованиями он отреагировал спокойно.

– Оно, может быть, и к лучшему. Уж больно надоело перед всякой сволочью раскланиваться.

Но, видимо, и партийные боссы переоценили свои возможности. Потому что Грушев так и остался на своей должности. Зацепить его было не за что. Однако я понял, что моим кандидатским амбициям в Иваново не сбыться. И спокойно покинул сей скорбный российский регион».

5

Под вечер, когда все окончательно стихло, Сурок по-хозяйски огляделся и юркнул в приоткрытую дверь соседней комнаты, в которой днем неоднократно уединялся хозяин кабинета со своей юной секретаршей. В потемках трудно было разобраться, что и как расположено. Но природное чутье не подвело. В открытом шкафчике возле низенького мягкого дивана оказался целый пакет с вкусными орешками и корзина нетронутых фруктов. «Этих запасов хватит на месяц», – подумал Сурок и начал перетаскивать добычу за диван. Когда работа была закончена, он по-барски уселся возле сложенной кучи и приступил к трапезе. Затем перетащил с дивана на пол маленькую подушечку и, устроившись по-королевски, сладко задремал.

С первыми лучами солнца Сурок поспешно запихал свое ложе поглубже в угол и перебрался на исходную позицию в кабинет. При первых стуках в приемной он нащупал лапой вшитый под шкурой чип передающего устройства и расположился поудобнее. Начался новый рабочий день во вражеском логове.

В кабинет медленной барской походкой вошел Сырков. Он осмотрел слегка затуманенным взглядом своих голубых глаз окружающую обстановку. Из тумбочки под телефонами с правительственной связью достал коробку дорогих гавайских сигар. Вынул одну из них. Очень долго крутил в руках прежде, чем откусить один из концов. Затем медленно с чувством начал раскуривать. Уселся в кресло, снял ботинки и положил ноги перед собой на рабочий стол. После этого нажал кнопку селектора внутренней связи.

– Ну, где там этот Жирновский? Зови его. Пусть заходит, скотина.

Сразу после этих слов дверь распахнулась, и Жирновский, «истинный лидер либеральных демократов», как он себя везде и всюду представлял, буквально влетел в кабинет.

– Здравствуйте! Здравствуйте, Владилен Михайлович! Я так рад, что при всей вашей невероятной занятости вы нашли время принять меня. – Жирновский начал, приближаясь к столу, услужливо шаркать носками ботинок. Через вытянутые на столе ноги Сыркова он изловчился дотянуться до пальцев его руки и бережно несколько раз прикоснулся к ним. – Вы не представляете, как к вам в последнее время трудно прорваться. Ну, просто совсем невозможно.

– Еще бы! – величественно, с растяжкой произнес Сырков. – Это у вас только одна партия. И то вы никак у себя порядок не наведете. А тут – целая свора! За всеми глаз да глаз нужен. Да еще – вот! Сами понимаете. – Сырков многозначительно указал взглядом на телефон с надписью «Президент».

Как будто прочитав его мысли, телефон вдруг трижды визгливо пропищал. Жирновский вжал в свою жирную шею голову и с интересом затаился. Сырков осторожно двумя пальцами снял трубку с рычага и отчеканил:

– Слушаю вас, Владимир Владимирович! Мы уже все подготовили!.. Завтра докладная записка со всеми раскладками будет у вас!.. Мы все возможные варианты предусмотрели… Я думаю, что они не решатся… Я, конечно, с генеральным прокурором переговорю. А, может быть, это лучше Сочину сделать? Они с ним как-никак свояки… Ну хорошо. – Собеседник на том конце провода, видимо, что-то долго и обстоятельно начал объяснять. Сырков по-школьному с видом прилежного ученика на каждое слово утвердительно кивал головой. После чего, глядя в сторону Жирновского, проговорил: – Он как раз у меня. Я ему сейчас все популярно разъясню. А насчет Фрикмана не беспокойтесь. Он вчера у меня был. Все вопросы оговорены. Он хоть и не шибко знается со своей еврейской братией, но сделает все, как надо. Владимир Владимирович, я к вечеру вам все обязательно доложу!

Сырков аккуратно положил трубку на аппарат и, подняв вверх брови, глубокомысленно проговорил.

– Вот так-то, дорогой мой Владимир Адольфович. Эти дурацкие выборные дела даже президенту покоя не дают. А тут еще ты со своими глупыми закидонами! – Сырков вытаращил глаза и постучал себя кулаком по виску. – Ну какого фига ты эту Кандолизу припудрил? Это ж надо придумать – решил ее отправить в Кантемировскую дивизию на ночь к солдатам. Тебе кто дал право советника президента дружественной нам державы проституткой называть? Тебе что, своих отечественных не хватает? Мне кажется, что ты вообще на этом деле помешан. Мы это все, конечно, замнем. Я уже дал команду комиссии по депутатской этике. Будем считать, что на пленке не ты, а кто-то похожий. Но вообще-то ты будь поосторожнее. Я уже заколебался тебя из всех этих историй выкручивать. Ты не забывай, что на тебе еще висит уголовное дельце по поводу разгрома детского садика.

– Да вранье все это, Владилен Михайлович! – Жирновский привстал и подался всем телом вперед. – Сплошной оговор! Меня там, у детишек, и не было вовсе!

– Ты эти сказки кому-нибудь другому рассказывай. – Сырков раскурил сигару и пустил кольцо дыма прямо в физиономию Жирновскому. – С прокуратурой, брат, шутки плохи. А ты еще, по-моему, какого-то районного прокурора зацепил. В общем так, – пыхнул ему еще раз в лицо сигарным дымом Сырков, – дело мы попросили замять. Но впредь умнее будь. И слушаться должен. Иначе – уничтожим.

– Конечно, конечно, Владилен Михайлович! – Жирновский вскочил с места и забегал вокруг стола. – Вы же знаете, я всегда готов выполнить любое поручение. Вы же знаете, слово Жирновского – закон. Вся моя партия к вашим услугам.

– Ну вот и славненько. – Сырков налил себе в стакан виски и, с облегчением выдохнув воздух, залпом опрокинул. – Так где ваш список?

– Вот он! Вот он! – Жирновский поспешно расстегнул папку и вытащил оттуда несколько листков бумаги. – Вот они, голубчики!

– Имейте ввиду, что в новом составе Госдумы вам полагается около десяти процентов.

– А как насчет остальных? – оживился Жирновский. – Сколько этим гребаным яблокам полагается?

– Нисколько! – отрезал Сырков.

– Во здорово! – подскочил на месте Жирновский. – Я же всегда говорил, что им не место в Государственной Думе! Эта Хакаманда пусть катится в свою Японию. А Явлинский пусть к сраным янки валит! (В этом месте сидящий за креслом Сурок поднапрягся и подставил хвост с передатчиком поближе к говорящему.) Они всю Россию продали!

Жирновский вскочил с места и начал бешено носиться по кабинету. Потом подбежал к столу, схватил пустой стакан, повертел его перед носом и решительно сказал:

– Налейте! По этому поводу надо выпить!

Сырков плеснул в стакан виски и протянул ему тарелочку с лимонными дольками. Жирновский махнул стакан одним движением. Затем сгреб все лимонные дольки и засунул их в рот. Крякнул от удовольствия и плюхнулся в кресло.

– А что с коммуняками будет?

– Коммунистам планируется не более пятнадцати процентов. Меньше, к сожалению, не получится. У них слишком большой электоральный запас.

– Какой там оральный запас? Их тоже замочить надо. – Жирновский явно вошел в раж. Схватил со стола бутылку, не спрашивая разрешения, налил себе полный до краев стакан и с размаху осушил. – Этого педика Гену со всеми его бабками-шмапками надо давно на помойку выкинуть.

– Ну, это вы, Владимир Адольфович, загнули. Как бы они нас с вами туда не отправили. Преуменьшать их значение никак нельзя. Правда, – Сырков поднял вверх указательный палец, – мы тут кое-что придумали. Попробуем их изнутри разложить.

Сырков полез в книжный шкаф и извлек оттуда пожелтевшую книжку, на которой угадывалось название «Крах 2-го Интернационала».

– Историю надо изучать. В ней много интересного было. Вот эта штука из-за чего развалилась? – Сырков потряс над головой книжкой. – Каждый стал претендовать на роль лидера. А результат какой? То-то и оно! – Книжка полетела на стол, едва не сбив на пол стаканы.

– Вы гений, Владилен Михайлович! Только я вот никак не пойму. Десять процентов мне. Пятнадцать – коммунякам. «Яблоко» и СПС – в шею. Вы думаете, что «Монолитная Россия» семьдесят процентов потянет? Как бы не просчитаться.

– Да нет. Тут есть одна мыслишка. Новый блочок сварганим. Чтобы они и у коммунистов, и у демократов голоса оттяпали. Но об этом потом. Так где же ваш списочек?

Жирновский протянул Сыркову заполненные листы. Тот аккуратно разложил их перед собой и начал вслух называть фамилии.

– Жирновский – понятно. Митроханов – понятно. Уткин – понятно. Сыночка вы, конечно, опять при себе держать будете? Он у вас, поди, опять за руководителя фракции обозначится?

– А то как же? Куда же мне его, бедолагу, девать? Пусть, пока отец жив, ума-разума набирается. Молод еще в самостоятельную жизнь выходить.

– Так. Ну а это кто такие: Чернуха, Амбальцев, Островский, Ротмистров? – Сырков хлопнул по списку ладонью.

– Чернуха – бывший полковник КГБ. Умный мужичок. И со связями в том мире. – Жирновский показал куда-то в сторону.

– Да, знаем мы вашего Чернуху. Он же придурок полный. И из органов его уволили по причине психического заболевания. У него же здесь не все в порядке. – Сырков повертел пальцем у виска. – Как бы он чего не отмочил.

– Я за него ручаюсь! – взмолился Жирновский. – Классный мужик! Мы с ним шороху дадим!

– Ну, смотри, Адольфыч, если что – не сносить тебе башки! Шеф этого очень не любит. Тем более, знаешь ведь, – он сам из этих органов. Идем дальше. Кто такой Амбальцев?

– Да это мой начальник охраны. Железный мужик. Я ему давно обещал. Пусть подепутатствует.

– У тебя, Адольфыч, все мужики классные. Только как они в Думе-то работать будут? Там хотя бы иногда что-то вякать надо.

– А они вякнут! Еще как вякнут! Думать за них я буду. А вякать будут они. Ну и если что, охрана всегда под рукой будет.

– А вот эти – Островский и Ротмистров – откуда взялись? – продолжил чтение списка Сырков.

– Это молодежь. Должны же мы молодежь растить? Хорошие ребятки. Они у меня давно в помощниках крутятся. Надо их в люди выводить. Вы же знаете, как я о молодежи пекусь? У меня даже свой молодежный центр есть. Такие ребята! Только кликни – на любое дело пойдут. Разве нам такие не нужны?

– Ну ладно, – задумчиво произнес Сырков. – Весь список проверять не буду. За каждого персональную ответственность несешь. Кто составит первую тройку?

– Само собой – Жирновский. Затем Уткин и Чернуха.

– Смотри, Адольфыч! Если что случится, голову оторвем! – Сырков хлопнул по списку, закрыл папку и отбросил ее на угол стола.

– Вы же знаете, Владилен Михайлович, Жирновский всегда оправдывал доверие. Таков мой главный жизненный принцип. Можно мне еще пять капель? А то в горле совсем пересохло. – Он схватил со стола бутылку и на-булькал себе полстакана. Залпом выпил и пошарил глазами по столу в поисках какой-нибудь закуски. Наткнулся глазами на сигару. Схватил ее и начал отчаянно жевать.

Сырков встал из-за стола, давая понять, что разговор закончен, и показал рукой на дверь.

– Идите, Владимир Адольфович, и не делайте глупостей. Обо всех последующих шагах договоримся потом.

Когда Жирновский уже коснулся дверной ручки, Сырков на минуту задержал его за рукав и вполголоса спросил:

– Надеюсь, с финансами у вас проблем нет?

– В общем-то нет. Но хотелось бы еще. – В тон ему прошипел Жирновский.

– Хорошо. Я позвоню Касьяну. Попрошу, чтобы вам помогли. Кстати, у вас вопрос со зданием на Басманной решился?

– Да. Касьян подписал распоряжение. Нам его передали в безвозмездное и бессрочное пользование.

– Ну это он расщедрился.

– Мы в долгу перед правительством тоже не останемся. Моя фракция всегда проголосует так, как надо. Особенно по бюджету.

– За это мы вас и любим. – Сырков крепко пожал Жирновскому руку и выпихнул за дверь.

– Ну и мудак! – проворчал он, возвращаясь за стол, и брезгливо выбросил в мусорную корзину разжеванную Жирновским сигару. Затем нажал кнопку внутреннего селектора. – Лилечка, золотко, иди сюда. А то у меня от этого придурка все разболелось. Ты мне, как обычно, немножко головку подправишь.

Через минуту секретарша заскочила в кабинет и, ни слова не говоря, проследовала в комнату отдыха. Сырков аккуратно закрыл входную дверь в кабинет на ключ и направился следом за ней.

Сурок потихоньку вылез из своего укрытия, пролез под стол и достал из мусорной корзины полуразжеванную гавайскую сигару. Там, на далекой ферме в Алабаме, он очень любил дожевывать остатки хозяйских сигар. Эту Сурок тщательно обнюхал, но запах ему явно пришелся не по вкусу. Почему-то показалось, что она побывала не во рту человека, а в пасти дикого похотливого кабана. Поэтому сигара опять полетела в корзину, а Сурок отправился в свое надежное укрытие за креслом.

6

Съезд «Монолитной России» обещал много неожиданностей. Но главная из них состояла в том, что наконец-то обещали навести порядок в управлении партией. Довольно странный товарищ с уникальной фамилией Чертомолов, некоторое время возглавлявший Генеральный Совет партии, должен был уступить свое место новому лидеру. Личность Чертомолова уже давно многим не нравилась. Тем более, что формально головными фигурами в партии были Шойду, Лужнов и Шайменев. Кто этот будущий лидер, догадывались все, но вслух свои догадки не произносили. Потому что подобные решения всегда принимались исключительно в Кремле. А Кремль до поры до времени предпочитал от комментариев уклоняться.

В президиуме оказались практически все первые лица государства. Уже после открытия по залу прошел слух о том, что на съезд прибыл президент. Шептались об этом вполголоса, пока тот, о ком говорили, неожиданно не оказался на трибуне. Вышел он из кулис своей будничной размеренной походкой. По товарищески поприветствовал сидящих в президиуме и без лишних представлений произнес небольшую, но проникновенную, речь. После чего так же спокойно удалился, оставив делегатов в полном восторге и недоумении. Потому что фамилия будущего лидера партии так и не прозвучала. Но присутствие в президиуме бывшего лидера думской фракции «Единство», а в настоящее время – министра внутренних дел Грузнова, объясняло все. Рядом с ним, скромно опустив вниз глаза, за столом сидел юный замглавы администрации Сырков. Они о чем-то тихо переговаривались. И только изредка поворачивались в сторону выступающих докладчиков.

Какие у партии будут задачи, так никто из присутствующих и не понял. Но все радостно приняли лозунг «Монолитная Россия – сильная Россия». Еще поняли, что главная задача – во всем поддержать президента как единственного гаранта Конституции страны. Съезд все больше походил на партийно-хозяйственный актив по обсуждению послания президента. И только когда подошло время решения кадровых вопросов, делегаты слегка оживились.

К трибуне подошел Сергей Шойду и, повернув голову в сторону президиума, как-то буднично предложил:

– У всех формальных и неформальных лидеров партии есть только одно мнение. Нашим партийным лидером должен стать Виктор Грузнов. Другие мнения есть?

В зале воцарилась полная тишина. И только сам Грузнов как-то неловко подвинул к себе микрофон и попытался возразить:

– Выборы не должны быть безальтернативными. Надо, чтобы еще кого-нибудь выдвинули.

– К чему эти ненужные игры в демократию? – парировал Шойду. – Тебя вся страна знает. Это благодаря тебе началась настоящая чистка наших органов внутренних дел от всевозможных «оборотней в погонах». Каюсь, в моем ведомстве тоже нашлись желающие поживиться за чужой счет. И я как товарищ признателен за то, что мне помогли разобраться, кто есть кто в моем окружении. Грузнов не побоялся замарать честь мундира и пошел на самые крайние меры в отношении зарвавшихся чиновников. Я думаю, что именно такой человек должен руководить нашей партией.

Шойду стремительно повернулся и направился на свое место. В зале воцарилась полная тишина.

В этот момент прямо за столом, подтащив к себе микрофон, заговорил Георгий Михайлович Лужнов.

– Мне думается, постановка вопроса совершенно верная. У всех, так сказать, партийных старейшин мнение одинаковое. Нечего нам в игры играть. Перед нами важнейшая задача – страну поднимать. Доверим это Грузнову. А мы ему поможем. Я правильно говорю, Ментимер Шарипович? – Шайменев утвердительно закивал головой. – Значит, ставим вопрос на голосование. Кто за то, чтобы включить в бюллетень для тайного голосования кандидатуру Грузнова Виктора Вячеславовича? – В зале поднялись руки с красными карточками. – Все за! – Рявкнул Лужнов и бросил микрофон на стол.

Сырков, отвернувшись в сторону кулис, удовлетворенно хмыкнул и толкнул под столом коленом Грузнова.

– Все – хоккей. Сценарий нормальный. У нас в институте культуры за такое поставили бы пять баллов.

Грузнов так же под столом тихонько пожал Сыркову руку и, наклонившись к самому уху, проговорил:

– Служу России и ее президенту.

Больше никаких неожиданностей на съезде не предвиделось. Списки будущих кандидатов в депутаты Государственной Думы обсуждению не подлежали. И делегаты, дружно побросав в урну заранее заполненные бюллетени, спокойно разъехались по домам.

Проект «Монолитная Россия» вступил в решающую стадию.

7

Несколько дней Сурок провел в полном одиночестве. Из последнего разговора хозяина кабинета по телефону он понял, что тот отправился в ответственную командировку с «шефом». При этом постоянно звучало какое-то странное слово «пиариться». Что это такое, Сурок так и не понял. Но решил, что это дело чрезвычайной государственной важности. Потому что перед отъездом хозяин постоянно названивал разным журналистам и что-то долго и нудно говорил про «Монолитную Россию» и про то, как она должна безмерно любить президента.

В пропитании проблемы не было, так как в первый же день после отъезда хозяина секретарша Лилечка внимательно просмотрела все шкафчики в комнате отдыха и пополнила утраченные запасы. Особенно Сурку понравился арахис. Но и всевозможные сухофрукты производили на его организм благотворное действие. Проблемы с уничтожением отходов тоже не было. Еще в Алабаме его научили пользоваться человеческим туалетом. И этот навык оказался сейчас как никогда кстати. Целыми сутками Сурок пребывал в полусонном забытьи и неге. Он даже подумал, что здесь живется значительно лучше, чем на ферме.

Но в один прекрасный день его покою пришел конец…

Однажды утром дверь кабинета громко хлопнула. От неожиданности Сурок упал с подушки и едва успел спрятать свои спальные принадлежности под диван. Затем с большими предосторожностями пробрался на свое «рабочее место» за креслом в кабинете. Протискиваясь между шкафом и креслом, он услышал резкий телефонный звонок и возбужденный голос хозяина.

– Слушай сюда, козел! Вы все – форменные идиоты! Я же нормальным русским языком сказал: никаких теледебатов! Вы что хотите, чтобы вас на глазах у всей публики об стол носом приложили?… Ну и пусть так полагается! У нас положенных, знаешь где содержат? То-то и оно! В общем, так – шеф сказал: никаких дебатов! Пусть сами с собой спорят! Все!

Сырков вскочил с места и начал бешено носиться по кабинету, постоянно приговаривая про себя: «Вот мудаки! Вот мудаки!» Затем нажал кнопку селектора и громко прокричал: «Сейчас же соедини меня с Герстом и с Вершняковым!»

Через три минуты раздался ответный сигнал селектора и Лилечка пролепетала:

– Владик, Герст на проводе…

Сырков схватил телефонную трубку и завопил:

– Эдик, если кто-нибудь из мудаков-монороссов вылезет на твоем канале, смотри мне! Эти козлы толком говорить не умеют. Они нам с шефом все испортят! Со всеми остальными переговори сам! Мне некогда заниматься всей этой фигней! Панцову тоже объясни, чтобы попридержал своих! Все! – Бросил трубку и вновь нажал на кнопку селектора. – Ну где Вершняков? Какое совещание?! Пусть сейчас же со мной соединят!

Сырков открыл шкаф, достал бутылку и налил четверть стакана. На секунду задумался и долил до половины. Сделал глоток, глубоко вздохнул и удовлетворенно хмыкнул. Лилечкин голос из селектора возвестил: «Вершняков…»

– Альбертыч, ты мне толком объясни, что это за ерунда с теледебатами? Почему наши люди в них должны участвовать?… Ты же знаешь, они нам всю малину обгадят!.. Им сегодня вообще больше помалкивать надо. Если что нужно, мы сами за них скажем… Ну, ты представляешь? Вылезет какой-нибудь мудак типа Крынцевича и ляпнет очередную глупость! Потом отмываться три года будешь! А нам надо, во что бы то ни стало, протащить всю эту свору через твое сито! Ты уж, будь добр, сделай какое-нибудь разъяснение. Типа того, что, мол, это – дело добровольное. А мы соответственно разъясним, что участвовать в различных теледебатах со всякими мелкими партиями – ниже нашего достоинства. Вот и прекрасно! Мы на тебя надеемся!..

Сырков положил трубку и еще раз удовлетворенно хмыкнул и вновь нажал на кнопку селектора.

– Лилек, найди мне Карамулова. Скажи, пусть дует ко мне на всех парах! И принеси мне чего-нибудь пожрать. Я сегодня из-за этих придурков с утра на сухую.

Сырков еще не успел прикончить завтрак, как в кабинет ввалился Карамулов.

– Я тут, понимаешь, как раз в Госдуме был. Мне Лилечка позвонила. Мы там сюжетик с Селезневым снимали…

– Чего тебе дался этот козел? – Сырков махнул рукой и отодвинул остатки сандвичей. – Его песенка уже спета.

– А кто же будет вместо него?

– Ну, ты, брат, даешь! Догадайся с трех раз!

– Не, ну, я, конечно, знаю. Только вслух пока не говорю.

– Вот и правильно делаешь! – Сырков кивнул ему на открытую бутылку.

– Я вообще-то за рулем… – замялся гость.

– А ты вылезай из-за руля, когда пьешь. Не боись! В случае чего – отмажем. Если хочешь, дам тебе машину сопровождения до самой дачи.

– Да, ладно. Я так, – махнул рукой Карамулов и опрокинул стакан. Увидев на столе коробку с сигарами, небрежно пошевелил пальцами. – Можно побаловаться?

– Валяй! – подтолкнул коробку Сырков. – Но учти – разговор серьезный.

– Владик, я же не дурак. Сюда для пустяков не приглашают. – Карамулов запыхтел сигарой. – И потом, мы с тобой не один день друг друга знаем. Давай заказ.

Сырков достал из ящика стола и протянул ему толстенную папку.

– Надо как следует пройтись по руководству компартии. Здесь весьма интересные факты по поводу их коммерческой деятельности. Если нужно будет помочь с организацией съемок за границей – скажи. Насчет бабок позвонишь Фрикману. Он в курсе.

– А он в курсе, почем все это? – Карамулов потряс в воздухе папкой и засунул ее в портфель. – Здесь потянет на несколько центнеров.

– Это не имеет значения. Но не зарывайся! Меру знать надо! – Сырков плеснул в стаканы виски и аккуратно, приглушенно чокнулся. – И чтобы – ни-ни! Не то – башку долой! – Он провел ладонью по шее и залпом выпил содержимое стакана. – Если с этим справишься, получишь про яблочников.

Сырков пожал Карамулову руку и проводил до дверей.

– Так тебе точно не надо сопровождения?

– Обижаешь, начальник! Меня вся российская ментура знает. Если даже что и сотворю, побоятся со мной связываться. Истина – она, брат, дороже всего.

Дверь за ним закрылась.

Хозяин кабинета вернулся на место и, немного подумав, рявкнул в селектор:

– Лилек! К трем ко мне всех теле– и радионачальников! Без замены! Только первые лица! Поняла? И иди, убери от меня всю эту дрянь! – Он брезгливо отбросил на край стола остатки завтрака.

Сурок выглянул из своего убежища и с сожалением подумал, что вот тот недоеденный кусок сандвича был бы ему весьма кстати.

8

Уже без пятнадцати три в приемной было довольно тесно. Панцов и Доброхотов, уединившись в углу, о чем-то шептались. Сенкович и Венепуктов как всегда принялись рассказывать друг другу очередные политические анекдоты. Банич галантно делал комплементы Лилечке. За пять минут до начала совещания в приемную влетел Глеб Пукловский. Как всегда он был чем-то озадачен, нервно перебирал бумаги в наброшенной на плечо сумке и непрестанно поправлял свои узенькие лекторские очечки.

Лиля торжественно открыла двери кабинета и пригласила присутствующих внутрь. Все начали степенно устраиваться за большим длинным столом. Было видно, что у каждого есть свое определенное, уже насиженное, место. Хозяин кабинета еще некоторое время задержался за рабочим столом, перебирая документы. Затем, прихватив некоторые из бумаг и стопку газет, уверенно прошел на председательское место.

– Только что мне звонил президент. – Он указал кивком на телефон правительственной связи. – Могу вам сказать: он очень озабочен тем, как освещается избирательная кампания в наших ведущих СМИ. Я даже не буду напоминать вам, что от позиции СМИ зависит успех всего мероприятия. Или я не прав? – Повернулся Сырков к Пукловскому. Тот сдвинул очки на нос и многозначительно кивнул головой.

– Так вот, – продолжил Сырков, – у вас до сих пор нет стратегии информационного обеспечения президентского курса.

При этих словах он почему-то в упор посмотрел на Сенковича.

– Особенно это касается вас!

Сенкович невольно съежился и втянул голову в плечи. Сырков, бешено вращая синими глазами и хмуря лохматые брови, начал наращивать темп, постепенно переходя на крик:

– Что вы там дурью маетесь?! Мы вам, когда давали разрешение на «Свободу слова», что говорили? – Он уперся кулаками в стол. – Я вам сказал: ни президента, ни монороссов не трогать! У вас что, тем для обсуждения недостаточно?

Сенкович поднял вверх руку с карандашом, пытаясь вставить слово в свое оправдание. Но Сыркова уже несло на полную катушку.

– Оправдываться будете в другом месте! Мы с этой вольницей на вашем телеканале покончили для того, чтобы вы теперь на нас всякое дерьмо сливали?! Ваш Шустик должен знать, кто ему деньги платит. А значит, музыку будем заказывать мы! И этих у микрофона подбирать надо, как положено! Тоже мне – глас народа! И всех приглашенных на эфир согласовывать с нашими людьми! Понятно?

– Да, – тихо пролепетал Сенкович и опустил карандаш.

– Теперь о главном, – продолжил Сырков. – Все позиции по работе СМИ изложит Глеб. – Он кивнул в сторону уже приготовившего бумаги Пукловского. – Давай, валяй!

Пукловский медленно сдвинул очки на самый кончик носа и, попеременно заглядывая то в одну, то в другую бумажку, начал монотонно вещать:

– Средствам массовой информации в период подготовки и проведения избирательной кампании отводится особая роль. С одной стороны, они должны объективно представлять все соревнующиеся стороны. С другой стороны, они должны помнить о том, что их главная задача – сохранение в стране политического спокойствия и равновесия. И это накладывает на них определенную ответственность. Вы не должны разжигать страсти. Ваша задача – четко проводить в жизнь политику законно избранного президента и сформированного им правительства.

Сырков нервно затеребил пальцами.

– Глеб, кончай читать лекцию! Давай по сути!

– А если по сути, – оторвался от бумаг Пукловский, – то все предельно просто. Ваша задача – сделать все возможное, чтобы в будущей Государственной Думе не было тех, кого президент не желает там видеть. И, наоборот, поднять на щит тех, кто согласован. Даже, если они полные идиоты. Или я не прав? – Пукловский повернул голову в сторону Сыркова.

– В общих чертах прав. Только, пожалуйста, поподробнее конкретные детали…

– Ну, к примеру, официально по закону предвыборная пропаганда пока еще не разрешена. Так?

– Да, да, – закивали головами присутствующие.

– Но ведь у нас, как я понимаю, и федеральный список и все региональные списки партии «Монолитная Россия» возглавляют действующие руководители и депутаты?

– Да! – подтвердил Сырков. – И я думаю, что это правильно.

– И я так думаю, – продолжил Пукловский. – Так вот, достаточно на всех теле– и радиоканалах ежедневно в самое, как говорят, «прайм тайм» давать очень грамотную положительную информацию об их деятельности. Ни у кого претензий не возникнет. А если возникнут, ответ прост: «Что вы прикажете – вообще не освещать деятельность руководителей и депутатов? Это нарушает демократические права граждан страны получать информацию о своих руководителях и народных избранниках»

– Правильно! – поддержал его Доброхотов. – Вот мы на днях показали большую передачу о губернаторе Свердловской области. Ребята здорово постарались. Нарисовали – что надо! А ведь он у нас возглавляет список в Госдуму по области. Мы и про других расскажем.

– Кроме того, – продолжил Пукловский, – будьте осторожнее с негативом. Вообще не давать негатива нельзя. Но делать это надо с умом. Так, чтобы он, наоборот, в плюс пошел. Как мы здорово сделали с Грузновым! – обратился он к присутствующим. – Вроде бы, эти «оборотни в погонах» – его упущение. А на деле – именно благодаря ему раскрыли банду преступников, действующих под прикрытием милицейских структур.

– Кстати, – вмешался в разговор Сырков, – о взаимодействии с прокуратурой и милицией речь пойдет особо. Ваша задача – моментально реагировать на все нарушения со стороны наших конкурентов. Даже самый малый их промах должен становиться предметом общественного обсуждения и осуждения.

– А если это будет деза? – с сомнением покрутил головой Панцов. – Нам уже приходилось отбрехиваться не один раз.

– Ничего, – парировал Сырков, – надо будет, отбрешетесь. Главное – выполнить поставленную задачу.

– И все-таки, – продолжал сомневаться Панцов, – мы уже заколебались объясняться с судами разных инстанций по поводу Карамуловских программ.

– Ну, если суда боитесь, тогда – увы! – развел руками Пукловский. – В девочках остаться не удастся.

– Да при чем здесь девочки? – махнул рукой Панцов. – Просто для этих – он качнул головой в сторону, – будет лишний повод для пиара.

– Так это ваша забота, – отрезал Сырков. – Думайте, как выкарабкиваться.

– Он хочет и рыбку съесть и… – съязвил Венепуктов и, ухмыляясь, огляделся по сторонам. Но лица присутствующих остались абсолютно непроницаемыми.

– А как же быть с теледебатами? – После этого вопроса Сенковича все повернулись сначала в сторону Сыркова, затем, не сговариваясь, посмотрели на Пукловского.

– Во-первых, представители «Монолитной России» на теледебаты не пойдут. Так решил Сам. – Сырков кивнул головой в сторону президентского телефонного аппарата. – А во-вторых, пусть эта шушера болтает, что хочет. За их бред вы ответственности нести не будете. Здесь мы должны четко выполнить букву закона. Иначе нас демократы за горло возьмут. В общем, так, – подытожил разговор Сырков, – не позднее, чем через неделю, предоставите мне через Глеба (он кивнул в сторону Пукловского) свои планы по пиару «Монолитной России». В дальнейшем все действия согласовывать только с нами!

Он внимательно осмотрел присутствующих за столом и вдруг, обращаясь почему-то к Герсту, спросил:

– А где у нас мадам с РЭНа? Как ее – Лесновская? Смотри, чтобы они там чего-нибудь не учудили. Впрочем, я сам позвоню Чубайсу. Если вопросов нет, разговор окончен. – И Сырков первым поднялся из-за стола.

Когда кабинет опустел, Сурок привалился спиной к стене, сунул лапу в рот и надолго задумался. За всю свою короткую сурковскую жизнь ему еще подобного слышать не приходилось. Он даже напрочь забыл о еще так недавно прельщавшем его куске недоеденного сандвича. И вообще всякие мысли о еде из его маленькой звериной головки моментально улетучились. И очень захотелось к себе домой – в далекую Алабаму. А еще захотелось сесть на задние лапки и, подобно дикому волку, повыть. Но дверь опять заскрипела, и хозяин кабинета вернулся на место. «Видно, пока не судьба» – подумал Сурок и полез в свою «нору».

9

Из настольного селектора раздался Лилечкин голос:

– Владик, к тебе Заполошин идет!

Не успел Сырков спрятать папку с документами в стол, как в кабинет буквально вбежал глава администрации.

– Ну, ты, Влад, совсем охренел! Ты зачем Михе Фрикману про Ходора набазлал? Он уже на ноги всю еврейскую тусовку поставил! Бабки мы с них хрен получим! – Заполошин запрокинул свою бородку и начал трясти головой. – Ты не представляешь, что эти нам устроят!

– Не психуй, Санек! Они все у нас во где сидят! – Сырков достал из шкафа очередную бутылку и показал на нее глазами. – Будешь?

– Что ты пьешь эту американскую дрянь? – Заполошин брезгливо поджал губы. – У тебя что, нет нормального французского коньячку?

– Для шефа – все, что угодно! – Сырков достал из другого угла шкафчика бутылку дорогого французского коньяка и коробку шоколадных конфет. – А насчет этой самой тусовки ты не беспокойся. Они теперь еще больше будут в нас заинтересованы. Потому как всем захочется хотя бы долю «МУКОСа» получить.

– Хрен они чего получат! – Заполошин опрокинул рюмку коньяка, бросил в рот сразу три конфеты и смачно выдохнул. – Насчет «МУКОСа» у шефа другие планы.

– Какие? – поинтересовался Сырков.

– А это тебе пока еще знать не положено. Всему свое время. Но разыграем все, как по нотам! Будь спок!

Заполошин опрокинул в себя вторую рюмку коньяка, прихватил горсть конфет и двинулся к выходу. Уже около самых дверей остановился.

– Тебе от шефа звонили? Он ждет нас с тобой завтра в десять по поводу создания нового избирательного блока. А на двенадцать вызывай к себе Рогожина и всю компанию. Я тоже подойду.

Сырков вместе с ним вышел в приемную и, проводив его до коридора, повернулся к Лилечке.

– Завтра на двенадцать ко мне Рогожина, Глазмина, Веретенникова, Скачкова, Бабунина.

10

Идея создания нового политического блока возникла еще прошлой осенью. Как только во фракции коммунистов возникли серьезные противоречия, было принято решение данный успех закрепить. С этой целью Сырков разыграл в Думе сложную многоходовку. В результате – большая группа депутатов покинула фракцию КПРФ и перешла в разряд «независимых». На самом деле, это был всего лишь первый шаг к созданию новой, альтернативной КПРФ, политической силы. Сырков прекрасно понимал, что руководство партии, обуреваемое личной обидой и высокими амбициями, никогда больше на контакт с выбывшими не пойдет. Но и тем во вновь сложившейся обстановке, в преддверии предстоящих выборов, не останется ничего, кроме попытки создания своего, независимого от КПРФ, избирательного блока.

Вообще, задача стояла предельно ясно: максимально ослабить левый фланг за счет дробления сил. Именно для этого уже зимой Сырков пригласил к себе лидера аграриев и намекнул, что Кремль хотел бы видеть в будущей Государственной Думе самостоятельную фракцию аграрной партии. И даже пообещал организовать финансовую помощь. Лакшин этим весьма воодушевился. И уже на первом же после встречи в Кремле пленуме партии объявил о том, что аграрии будут пробиваться в Думу самостоятельно.

– Нам ни к чему постоянная указка со стороны руководства компартии! – заявил он. – В дореволюционной Государственной Думе у аграриев была самостоятельная фракция, и мы эту традицию продолжим.

Попытка бывшего лидера аграриев в Государственной Думе Николая Харитошкина вразумить Лакшина закончилась ничем. Между аграриями и коммунистами окончательно пробежала черная кошка. Эту первую политическую победу Сырков с Заполошиным отметили с большим воодушевлением. Пили вдвоем в наглухо закрытом кабинете. Тост был только один «Поехали!»

И они действительно поехали. Операцию назвали «Крах Второго Интернационала». Теперь на повестке дня стояла задача максимально отобрать у коммунистов электорат. Чьими руками это делать, было совершенно безразлично.

Именно тогда на проработку пошли несколько фигур.

Первой из них стал Сергей Глазмин. Правда, по поводу данной кандидатуры возникли опасения у советников, представлявших «силовой блок». Слишком уж этот парень был самостоятелен, умен и непредсказуем. А такое всегда настораживает. Особенно не нравилось то, что любое его выступление в Государственной Думе носило целостный, продуманный характер и было весьма понятно населению. И, поскольку Глазмин был к тому же еще доктором экономических наук, к нему здорово потянулась вся интеллигенция. Но это же показалось и огромным плюсом. Значит, удастся оторвать интеллигенцию от коммунистической верхушки.

Вторым стал Дмитрий Рогожин. Этот уже давно был на прицеле. Политически он определяться не хотел. Да, видимо, и не мог. Его пребывание в депутатской группе «Народная партия» было довольно условным. Сырков сразу определил, что Рогожин – парень довольно амбициозный, любящий власть и внимание со стороны руководства. В свое время они с Заполошиным подкинули шефу идею сделать его своим спецпредставителем по одной из проблемных областей. С задачей Рогожин справился не ахти как блестяще. Но возможность лично и постоянно общаться с президентом страны сыграла большую роль. Он сразу окрестил себя «президентским спецназом». И именно такой «спецназ» теперь был нужен Сыркову.

Третьим стал бывший заслуженный генерал, полный кавалер и герой, широко известный всем ветеранам страны, Валентин Веретенников. Человек он был покладистый, спокойный, рассудительный и в целом – весьма положительный.

К ним в компанию планировалось подобрать людей неординарных, во всем положительных. А самое главное, – известных в стране. В этой команде оказались бывшие генералы, ученые, телеведущие, журналисты и уже подзабытые общественные деятели. Сделать все это планировалось с помпой, с блеском. Так, чтобы вызвать ответную отрицательную реакцию со стороны коммунистов.

Но сами выбранные пока еще не догадывались, какую роль им отвели в этой отчаянной и бессовестной борьбе за власть.

Ровно в двенадцать часов они перешагнули порог сырковского кабинета. А уже через полтора часа Сырков докладывал по телефону с надписью «Президент»:

– Вопрос создания нового блока с названием «Отчизна» согласован. Тройка лидеров определена: Глазмин, Рогожин, Веретенников. Раскручивать начали уже сегодня. Указания СМИ и ЦИКу даны. С финансами проблем не будет. Вопрос полностью на контроле.

Этим вечером Сурок долго и тщательно чистил свою шкуру. Ему показалось, что на ней налипла огромная куча грязи. И даже вода из-под крана почему-то попахивала какой-то паршивой тухлятиной. Но самое страшное – ему вдруг совсем расхотелось есть. Не прельщали даже арахисовые орешки. Тоска оказалась сильнее голода. И вот уже в который раз за прошедшие недели он вспомнил свою маму-сурчиху, шумную непутевую сурчиную братву, вечно недовольного хозяина фермы. Отсюда, из далека, они все представились ему теперь такими добрыми, родными и близкими… А окружающая его действительность кремлевских хором показалась полным убожеством и невероятным уродством. А может быть, на эти грустные мысли навели его разговоры, которые ему приходилось теперь выслушивать изо дня в день. «Так и до беды недалеко» – подумал он и начал устраиваться на ночлег.

11

«После неудачного старта в Иваново в Челябинскую область я ехал с каким-то странным чувством. И, хотя руководство аграрной партии высказало полное желание поддержать мою скромную кандидатуру в одном из округов Челябинской области, верилось в их возможности с большим трудом. Это усугублялось полным отсутствием средств для проведения избирательной кампании. И если бы не мои личные сбережения, не на что было бы даже сделать первые формальные шаги.

Маленький заштатный городок Кыштым встретил меня неласково. В окружной избирательной комиссии мое появление было воспринято совершенно буднично и равнодушно. Секретарь комиссии, женщина лет сорока пяти, долго изучала мои документы, делала ксерокопии паспорта и дипломов об образовании и, наконец, со вздохом проговорила:

– Шестым будете.

– В каком смысле? – не понял я.

– Говорю, уже шестеро документы подали, – безразлично пробормотала она.

– А кто еще? – поинтересовался я.

– Вон там, в папочке, поглядите, – махнула она рукой. – Кроме Грушанкова и вас еще Мицуков от пенсионеров, Жабзасирова от «Яблока», дядька какой-то от коммунистов и пацанчик от Жирновского. В общем не густо. Но у вас все равно шансов никаких. Тут грушанковские уже всех к рукам прибрали. С прошлой осени шуруют. Впрочем, – вздохнула она, – дело ваше. А наше дело – сторона.

На выходе из здания администрации города, в котором расположилась избирательная комиссия, я приметил пачку свежеотпечатанных газет с названием «Кыштымский округ». Со всех страниц на меня смотрели фотографии, на которых в различных ракурсах и с различными людьми был запечатлен один и тот же бравый молодой человек. Из надписей я узнал, что это и есть мой главный конкурент – Михаил Грушанков.

После небольших скитаний по городу набрел на небольшую частную гостиницу под названием «Бильярд». Люди оказались приветливыми, комната – светлой, цена за постой – доступной. И я понял, что это и будет моим местом жительства на ближайшие два месяца.

Но газета, тираж которой согласно маркировке сзади составлял тридцать тысяч экземпляров, никак не давала мне покоя. По закону агитационную кампанию в прессе можно было начинать только через три недели. И, памятуя о наставлениях моей мудрой дочери-юриста, я сел писать свое первое заявление в избирательную комиссию на неправомерные действия конкурента. Тогда я еще не предполагал, что подобных заявлений мною будет написано более двадцати. И ни на одно из них я не получу никакой реакции. Такова логика действия нынешней избирательной системы в России.

Михаил Грушанков оказался штучкой довольно непростой. Бывший офицер ФСБ (хотя, говорят, что в этой структуре бывший не бывает), он по роду свой службы постоянно «держал на крючке» многих мелких и средних руководителей округа. Происходило это, как обычно. Владея оперативной информацией, он очень ловко ею манипулировал, заставляя тех, кого она касалась, находиться в постоянном напряжении. Эта методика отработана в наших спецслужбах давно. Ею очень активно пользовались и во времена ВЧК – НКВД, и во времена МГБ – КГБ. Нынешние чекисты с достоинством и честью продолжают нести славные традиции своего ведомства. А отдельные экземпляры благодаря полученным во время службы навыкам даже весьма серьезно преуспевают.

Неделю спустя через своих московских друзей я уже познакомился с бывшими сослуживцами Грушанкова. Конспиративная встреча состоялась в одном из челябинских кафе. Ребята оказались на редкость общительными. И уже к концу беседы я знал о моем конкуренте достаточно много. Картина вырисовывалась довольно неприглядная: амбициозен, коварен, мстителен, падок до денег, имеет связи в руководстве ФСБ в Москве. Поэтому местное управление спецслужбы получило указание тянуть его на депутатство любыми способами. К тому же, в самый последний момент вскочил на подножку трамвая под названием «Монолитная Россия».

Вернувшись в свою маленькую кыштымскую гостиницу, я долго размышлял о превратностях политической борьбы.

Меняются времена, но методы ее остаются прежними. Всегда принадлежность к спецслужбам давала человеку неограниченные возможности и неограниченную власть. «Кто владеет информацией – тот владеет миром» – этот лозунг становится сегодня актуальным вдвойне. Совершенно очевидно, что мир живет в эпоху информационных войн. И именно это, а не наличие или отсутствие огромных военных запасов, сегодня определяет роль и место того или иного государства в международной «Табели о рангах».

То же самое происходит и в повседневной внутриполитической жизни. Близость к источникам информации определяет статусное положение любого чиновника.

Именно поэтому так много руководителей страны (включая первых лиц) сегодня являются выходцами из спецслужб. А целый ряд политиков косвенно или напрямую были и остаются завербованными агентами.

При таком положении вещей любая политическая борьба становится абсурдной. И говорить о чистоте избирательного процесса – полнейший нонсенс.

Но история создала человека таким образом, что он продолжает верить в несбыточные чудеса даже в самых безнадежных случаях. И такие чудеса происходят. Правда, бывает это крайне редко. И все-таки…

Выпив чашку чая и позвонив перед сном в Москву жене, я упал в свою холодную холостяцкую постель и постарался забыться.

Эта политическая борьба не сулила мне ничего хорошего…

…Серая покосившаяся избушка меньше всего походила на сельский клуб. Ступеньки крыльца предательски скрипели, и создавалось впечатление, что они вот-вот провалятся. Старая больная женщина, представившаяся завклубом и по совместительству библиотекарем, долго бегала и суетилась, пытаясь создать хотя бы какую-то видимость «организации мероприятия». Видимо, поняв полную тщетность своих усилий, она устало опустилась на старый полурассохшийся стул и тяжело вздохнула.

– Дровишек бы толику – так мы бы маленько подсушили сцену-то. А то, кабы артисты не осклизнулись. У нас артистов-то, почитай, с прошлого лета не было. Вот уж наши бабки-то обрадуются! Как хорошо, что выборы. А то, когда бы еще про нас вспомнили-то?

На подоконнике валялись порядком запылившиеся листовки моих конкурентов и целая нераспечатанная стопка все той же газеты «Кыштымский округ».

– А это что? – как бы между прочим поинтересовался я.

– Дак с почтой привезли. Бросили вот! – махнула рукой женщина. – Бабки-то наши никакой политикой не интересуются. Так, берут иногда для растопки. Поди, никто и не читал даже, что тут написано. Да оно и ни к чему. Иногда голова местный заезжает. Так он нам все обсказывает. Мы – народ темный.

– А молодежь? Где же молодежь?

– Э-э-э, милок, молодежи у нас давно никакой нет, – горестно вздохнула женщина. – Молодежь вся сбежала. Да и что им тут с нами, стариками, делать? Тут даже клуба нет. Разве вот это, – она развела руками, – можно клубом назвать?

Ступеньки на крыльце заскрипели и избушка медленно начала заполняться стариками и старухами. Они чинно рассаживались на покосившихся стульях и, тихо друг с другом переговариваясь, с нетерпением поглядывали на провалившуюся сцену.

Когда ведущая объявила, что сейчас перед ними выступит московский гость – кандидат в депутаты Государственной Думы, они как-то неодобрительно загудели. А одна из старух нервно заерзала на стуле и забрюзжала:

– Вот вам, бабки, и концерт. Сказали: артисты приехали. А тут – лекция.

– Ты, Федота, не права, – возразила ей соседка. – Пущай человек расскажет, как там люди в Москве живут. Небось, у них с дровами проблем нет. И вода горячая течет, когда хошь.

– Вы, бабки, ни хрена в политике не понимаете! – В углу зашевелился дед с огромной седой бородой и раскосыми башкирскими глазами. – Человек к вам специально приехал, чтобы уму-разуму поучить. Я вот прочитал, что он – учитель. – Дед тряхнул листовкой, аккуратно разгладил ее на коленке, сложил вчетверо и засунул глубоко в карман. – Он, поди, знает, что с вашими внучатами приключится в этой жизни.

– Можно мне с вами присесть? – Я вышел перед сценой и сел на один из оставшихся свободных стульев. – Я вот ехал к вам в деревню, смотрел по сторонам и думал: красота! Южный Урал – это просто чудо какое-то!

– Да какое там чудо? – возмутилась одна из старух. – Загадили все. Куда ни плюнь – в помойку попадешь! Я вот в прошлом месяце в Ашу ездила к ребятишкам. Так им дышать нечем. Такая гарь от завода идет!

– Зато там какая-никакая работа имеется, – возразила ей соседка. – А тут что? Две коровы на десять дворов, да вон – дед Митяй. Вот и все производство.

– Ну ты, Матвевна, не права. Тут у нас в области есть один такой городок. Там постоянно ядовитые облака и народ весь мрет, как мухи. Мне сноха рассказывала, что у ейной подружки там рак приключился. И лечить никто не хочет. Ложись в гроб и помирай!

– А мы-то чем лучше? – не уступала ей Матвевна. – У нас хоть и чистый воздух, а один леший – так же все сдохнем. Ты бабку Авдотью вспомни.

– Вы, девки, Авдотью не трожте. Отмучилась раба Божья – и ладно. Нас с вами, может статься, и вообще хоронить некому будет. – Дед Митяй горестно махнул рукой и обратился в мою сторону: – Давайте лучше умного человека из Москвы послушаем.

– А что это за история с вашей бабкой Авдотьей? – поинтересовался я.

– Дак померла она этой зимой – вот и вся история! – вздохнул дед Митяй. – Только хоронили мы ее не по-христиански – без домовины. Ну, то есть, без гроба. Гроб-то она загодя не приготовила. Когда померла-то, никто не знает. Вон, Федотовна пошла к ней за сальцем. Пришла, а она уже вся закоченела. Дороги у нас зимой, сам знаешь какие. Не пройти, не проехать. И связи с городом никакой. Фельдшерица-то от нас съехала еще в запрошлом году. А телефон еще по осени оборвался. Мы вот и сидим всю зиму, как тараканы, по избам.

Дед достал из кармана папироску. Помусолил ее в руках, смял мундштук и засунул в рот. Но прикуривать не стал.

– Авдотья-то – она вроде ничего – крепкая баба была, – продолжил дед Митяй. – Мы к ней иногда за сальцем обращались. Ей свояченица из города присылала. Вот Федотовна и пошла к ней. А куды еще идти?

– Тута ходить точно больше некуда, – поддержала его еще одна тихо сидевшая в углу старушка. – Зимой вообще – хушь помирай! Как стемнеет, хушь глаза выколи. Только волки воют.

– А как же вы бабку Авдотью без гроба-то похоронили?

– Да так и похоронили… – Дед Митяй погладил свою бороду, крякнул и закурил. – Мы вон с бабками ее в корыто, какое у ней в сарае нашли, погрузили и на погост сволокли. Там, как могли, снежок разгребли, мерзлую-то земельку постучали да и опустили туда сердешную. Потом, уже по весне, пришлось перезакапывать. А то ноги ейные из земли торчали.

– А где же ваша местная власть была?

– Власть-то она власть, да только неча с нее стрясть, – грустно сбалагурил дед Митяй. – До нашей власти не достучисся!

– А депутат ваш? Грушанков? Я вот тут видел газетки про него.

– Газетки? Газетки – вещь полезная. Печку имя растапливать хорошо. А чо там пишут – это тьфу! Вранье одно! – Дед Митяй плюнул себе под ноги и растер старым валенком. – Отродясь мы никаких депутатов тута не видали. Вон бабки не дадут соврать!

Все дружно закивали головами. Я оглядел стариков и, вздохнув, проговорил:

– Знаете, не буду я вам ни про какую красивую жизнь говорить. Тем более что я тоже в нее не верю. Потому что неладно что-то в нашем государстве. Всю жизнь с ребятишками в школе проработал. Учил их Родину любить. А теперь и не знаю, кого они любить-то должны. Вот этих? – Я кивнул на пачку газет. – Или вот этих? – И посмотрел на примолкших стариков. – Давайте лучше артистов послушаем. Пусть для вас хоть небольшой праздник сегодня будет. Бог с ними – с выборами. Не это в жизни главное. Правда?

Дед Митяй встал со своего места и, повернувшись лицом к старухам, вдруг твердо проговорил.

– Запомните, бабки, за кого бюллютни в урну кидать будете. Учителя – они плохому никогда не научут. А тебе, мил человек, за уважение спасибо. И что глупые рассказы наши послушал – низкий поклон тебе. – Он поклонился в пояс и сел на место.

Концерт прошел на редкость успешно. Под конец старики начали в такт прихлопывать в ладоши и подпевать. А Федотовна даже пыталась плясать. Но рассказ о бабке Авдотье не давал мне покоя всю обратную дорогу. И даже ночью мне продолжало сниться старое ржавое корыто, из которого торчали худые старческие ноги…

Встав среди ночи, я согрел чайник, выпил чашку чая и, достав заветный блокнот, записал:

«Бедная моя Россия! Великая держава, победившая лютых недругов и не умеющая защитить своих стариков. Имеющая несметные богатства и не могущая досыта накормить детей. Претендующая на роль мирового арбитра и не способная обеспечить нормальную жизнь в маленькой заброшенной деревеньке на Южном Урале. Поистине контрастам нет предела…»

Сегодня предстояло ехать в село Муслюмово. Туда, где течет смертоносная речка Теча. Туда, где даже едва появившиеся на свет малыши уже становятся инвалидами и уродами, а старики хоронят своих детей, так и не сумевших понять, что же такое есть на самом деле наше несчастное государство, имя которому Россия».

12

Жирновский вылез из машины и, минуя дом, прямиком направился в садовую беседку. Там уже сидели, важно потягивая из бокалов дорогой коньяк, Митроханов и Чернуха. При виде Жирновского Чернуха вскочил с места и как-то неестественно засуетился, пытаясь разгрести на столе остатки закуски. Митроханов, напротив, продолжал важно восседать, лишь слегка приподняв свою жирную задницу от кресла и задрав вверх руку с бокалом.

– Ну, что, шеф? Наш список утвердили?

– Еще бы! – рубанул с ходу Жирновский, плеснул себе в бокал коньяка и тяжело плюхнулся в свободное кресло. – Куда эта сука денется? Они без нас – во! – Он показал кончик мизинца и шумно глотнул коньяка.

– Вся эта «Монолитная Россия» – дерьмо! – компетентно заявил Чернуха. – Мы им туда кое-кого из наших подбросили. Ну, я имею в виду комитетских. Там один Мороз чего стоит! Да и Франц со своей компашкой!

– Франц – это уж точно! – подтвердил Митроханов.

– А как насчет меня? – поинтересовался Чернуха.

– Насчет тебя, не здорово, – вздохнул Жирновский. – Они где-то пронюхали, что ты курс лечения в психушке проходил.

– Кто это сказал?! – взъерепенился Чернуха. – Они сами все психи! А меня туда просто моя бывшая отправила за то, что я ей глаз вышиб. Но я же за дело! Нечего в душу лезть! – Чернуха схватил со стола огрызок яблока и начал его отчаянно надкусывать.

– За дело – не за дело, а факт, как говорится, на лице, – проворчал Жирновский. – Этот Владик теперь нас за это будет на крючке держать. – Жирновский еще раз налил в бокал и, зажмурив глаза, одним залпом выпил.

– Пусть только попробует! – затряс бородой Чернуха. – У нас на него тоже кое-какой компромат имеется.

Он поставил на стол бокал, быстро засеменил куда-то в угол беседки и вернулся оттуда с пухлым портфельчиком.

– Вот тут, – он шлепнул портфель на стол, – вот тут все про него прописано. Этот Владик – никакой и не Владилен на самом деле! – Чернуха хлопнул по портфелю рукой. – Он настоящий Асламбек! Чеченец то есть!

– Ты чего, старый хрен, мелешь!? – вскочил с места Жирновский.

– Я, может, и старый хрен, но контора у нас работает четко! – невозмутимо продолжил Чернуха. – Вот, смотрите!

Он достал из портфеля бумаги и фотографии.

– Родился этот Владик в Чечне. И зовут его Асламбеком. Батю его кличут Андарбеком. И фамилия у них – Дудаевы. Это он по матушке Сырков! – Чернуха ткнул пальцем в фото. – Вот он маленький со своим чеченским дедом. А вот его мамаша в школе с учениками. Учительницей она была. Кстати, мамаша – еврейка. Так что этот Владик-Асламбек, как у нас в конторе говорят, – гремучая смесь!

– Погоди, – подвинулся к столу Митроханов, – а почему у него отчество Михайлович?

– Все просто! – Хлопнул рукой по столу Чернуха. – У этих чеченцев так принято. Они для документов себе русские клички берут. Ну чтобы среди нас, дураков, особо не выделяться. Так вот, его папаша тоже себе кликуху взял – Мишка. Так ему потом в паспорте и записали. А между собой они себя настоящими именами называют. Так что ваш Сырков – Асламбек Андарбекович Дудаев. Во как! – Чернуха захлопнул папку, налил себе полный бокал и одним махом отправил его содержимое внутрь.

– Во как! – затряс щеками Митроханов. – Не хватало еще, чтобы его родственником был тот самый Дудаев – Джохар!

– К сожалению, нет. Они просто однофамильцы, – вздохнул Чернуха.

– И этого хватит за глаза! – хлопнул по столу рукой Жирновский. – Он у меня вот теперь где будет!

Он резко прижал папку к столу. Затем пристукнул по ней кулаком и нервно заметался по комнате.

– Ты, шеф, только не переиграй! Смотри: Сырков с компанией – ребята ушлые! – Митроханов задрал вверх глаза и сделал неопределенный жест рукой.

– Это мы еще посмотрим, – отрубил Жирновский. – Не родился еще тот чеченец, который меня облапошит. Будем работать на встречных курсах.

– Все это так, – покачал головой Митроханов, – но ты не забывай, что он по мамаше – еврей. А это вам не хрен собачий. Сам знаешь, как эта братва друг друга прикрывает. Мишка Фрикман со своей банкирской бандой никаких бабок не пожалеет.

– А я и не говорю, что мы с ними ссориться будем. Просто всегда про запас надо иметь хотя бы небольшую компру.

Жирновский сгреб со стола все бумаги и, подозвав жестом помощника, приказал:

– Все ко мне в сейф! Головой отвечаешь! – Затем повернулся к Митроханову и Чернухе: – Через две недели – съезд. В «Доме Туриста». Я буду предвыборную программную речь произносить. Побольше молодежи притащите. Пусть учатся уму-разуму, пока я жив. И не забудьте представительство регионов обеспечить, а то этот мудак Вершняков со своими придурками из ЦИКа опять нам претензии предъявлять будет.