Глава первая

Костер горел прямо в снегу на опушке леса. Пучок бересты помог сухим хвойным ветками быстро разгореться, а тепла они, как любое «смолье», давали много, хотя и быстро прогорали, превращаясь в мелкие угли. Рядом с костром лежала лохматая черная собака, ничуть не смущающаяся отсутствием естественной для домашней собаки подстилки. А собака была явно домашней, о чем говорил весь ее гладкий, ухоженный вид. Но и зимний лес не являлся для пса чем-то страшным. Длинная шерсть с густым подшерстком хорошо защищала от холода, ветра и сырости. Более того, собака даже у костра не желала греться, время от времени отодвигалась от него подальше, оставляя после себя в снегу подтаявшее место.

Здесь же сидел сухощавый человек среднего роста со спокойным лицом и невозмутимым, слегка блаженным выражением на нем. На человеке был охотничий камуфлированный костюм, хотя оружия при нем не было, и вместо ружья на плече висел кожаный кофр – обычная сумка фотографа. А сама цифровая фотокамера висела на груди, показывая, что человек или только закончил съемку, или постоянно готов снять то, что ему покажется интересным.

За спиной человека задниками в снег были воткнуты две широкие охотничьи лыжи. А вместо обыкновенных палок здесь же торчал их заменитель – сухой еловый кол, прочный и не слишком тяжелый. Ель вообще считается легкой древесиной.

Костер уже догорал. Человек просмотрел на мониторе камеры отснятые снимки, сделал еще один – снял сам костер, посмотрел и этот снимок и встал, остановив взгляд на собаке.

– Ну что, добрый друг Валдай, отдохнул? Тогда давай на речку двинем. Давно мы бобров не навещали. Они по тебе скучают. А потом уже домой…

Слово «домой» Валдай знал, видимо, хорошо и тоже поднялся, показывая свою мощную фигуру и широкую спину тренированного собачьего атлета. По весу животное было намного тяжелее и мощнее человека, и это бросалось в глаза.

Человек забросал снегом костер, но затаптывать его не стал, чтобы не поджарить валенки, и встал на лыжи. Опираясь на еловый кол, пружинистыми, хотя и легкими, без напряжения произведенными движениями заскользил по плотному насту, прокладывая лыжню, сразу из леса в поле, но вскоре круто свернул вправо и продолжил путь почти параллельно опушке леса. На лыжах по насту передвигаться человеку было несложно. Сложнее было тяжелой собаке, которую наст не выдерживал. Валдай проваливался по самое брюхо, в отдельных местах, наверное, даже не доставая земли, и передвигаться ему приходилось мощными скачками, требующими напряжения всех мышц. Если человек таким образом часто гуляет с собакой, тогда понятно, почему пес выглядит атлетом в мире себе подобных. С таким методом передвижения можно быстро мышцы накачать, не посещая тренажерные залы.

Человек с собакой двигались неторопливо, но целенаправленно. Но уйти далеко им не дал звонок мобильника. Человек остановился, вытащил из внутреннего кармана куртки телефон, посмотрел на определитель номера и слегка вытянулся, даже ростом, кажется, выше стал. Наверное, сработала многолетняя привычка таким образом общаться со старшими по званию.

– Подполковник Кольчугин. Слушаю вас, товарищ генерал.

– Узнали? Помните номер? Похвально, Давид Вениаминович, похвально. Полтора года прошло после моего последнего звонка. Я долго номера помнить не могу, если не звоню постоянно. А мы с вами общались всего-то не больше десятка раз.

– У меня, товарищ генерал, память механическая, к тому же наследственная. В батюшку своего покойного пошел. Он у меня отменной памятью отличался. До старости «Евгения Онегина» наизусть помнил. И я… Не хочу запоминать, а запоминаю. Хотелось бы сказать: виноват, исправлюсь, но обманывать не желаю. Уже, наверное, не исправлюсь.

Подполковник Кольчугин понимал, что звонок генерала Кобылина вызван не желанием поболтать, но сам болтал, выигрывая время и пытаясь понять, что генералу Службы внешней разведки понадобилось от отставного офицера спецназа ГРУ.

– Я вас, Давид Вениаминович, сейчас вижу на мониторе компьютера в образе светящейся точки. Вернее, не вас, а вашу sim-карту. Точка накладывается на топографическую карту. И, насколько я понимаю, вы удаляетесь от своего дома.

– Так точно, товарищ генерал. Мы с собакой решили навестить бобров на речке.

– Наверное, это интересно, и я вам слегка завидую. Но я бы, Давид Вениаминович, попросил вас вернуться домой, если вы, конечно, не будете сильно возражать. К вам едет гость.

– Вы, товарищ генерал? – насторожился Давид Вениаминович.

– Нет. Я несколько позже с вами встречусь. Может быть, и у вас дома. Тогда, если время нам позволит, и мне бобров покажете. Не буду загадывать. Все зависит от обстоятельств. Но встречусь обязательно. Сейчас к вам пожалует гость из далекого прошлого, но которому вы будете, несомненно, рады. Вы помните майора Анзора Георгиевича Габиани?

– Конечно. Я его помню не только в звании майора, но и капитана, и даже старшего лейтенанта, хотя тогда он не со мной вместе служил, а в соседней роте. Мы с ним одновременно взводами командовали, потом соседними ротами в одном батальоне, и только после этого я его обогнал, ушел начальником штаба батальона. Но я постарше был, и разрыв в званиях естественен – я звания раньше получал. Я буду рад его увидеть. Когда мы вместе служили, майор был хорошим человеком. Я в этом убедился в конкретных боевых и не боевых обстоятельствах. Отзывчивый, всегда готовый помочь. Вдумчивый, не суетливый. Уверен, что с годами он не стал хуже. Обычно годы таких крепких духом людей не меняют.

– Он уже стал полковником грузинских вооруженных сил. Сейчас, возможно, уже в отставке. По крайней мере, так представляется. Однако у нас есть основания полагать, что отставка его мнимая. Но это дела не меняет. Что-то он и сам вам объяснит, о чем-то вы догадаетесь, что-то мы позже сможем узнать. И вместе составим общую картину.

– Это дела не меняет, – согласился Кольчугин. – Когда Анзор Георгиевич прибудет?

– По моим данным, он уже сошел с поезда и ищет такси. Таксисты не хотят в вашу сторону ехать. Говорят, что дорога плохая, заметенная снегом. Шестьдесят километров по разбитой лесовозами дороге никого из таксистов не устраивает. Даже при хорошей оплате. Есть риск не проехать, а если проехать в одну сторону, то застрять на обратном пути. Но кто-нибудь все равно согласится. Мы тоже на всякий случай уже выслали машину. Внедорожник. Возможно, она и повезет вашего гостя. Правда, водитель не местный, и номер у него другого региона. Но это и будет оправданием того, что он плохо знает дорогу. Наверное, согласится только тот, кто ее действительно плохо знает. Но наш водитель будет ехать по навигатору. Я думаю, к вам можно и по навигатору проехать.

Кольчугин улыбнулся самому себе.

– Я не в тайге, товарищ генерал, живу. К нам проехать можно даже по дорожным указателям. Так даже вернее, чем по навигатору. В навигаторах карты непонятно откуда взяты. Я сам уже много раз в этом убеждался. А вообще, говоря честно, Анзор мог бы и позвонить. Я бы сам его встретил. Моя машина плохой дороги боится меньше, чем хорошей. Она, честно-то говоря, для плохой и сделана, а на хорошей, если разгонишься, чувствует себя неуверенно. Особенности, так сказать, боевого характера. Наследственные гены…

– У вас, кажется, «Ренглер»?

– Так точно. Джип «Ренглер»[5]. Дизельный. Трехдверный. Классика…

– Хорошая, говорят, машина. Хотя я на такой не ездил. Не довелось. Я раньше больше на «уазиках». Сейчас вот к «Патролу» привыкаю. Наверное, немного лучше «уазика», хотя тоже, мне кажется, не всегда.

– Приезжайте, дам покататься. Анзору мой телефон известен?

– Этого я не знаю. И не имею по понятным обстоятельствам возможности дать ему ваш номер. Но, когда завершите с полковником Габиани беседу и проводите его, если будет нетрудно, позвоните мне, пожалуйста.

– Обязательно, товарищ генерал. Что за вопросы ко мне со стороны Анзора, вам известно?

– Скорее всего, известно, но это не телефонный разговор. В двух словах могу сказать, что это связано с вашими общими грузинскими корнями. Так, по крайней мере, будет преподносить ситуацию он. Но дело это более глубокое. Что смогу, объясню при личной встрече. Как только найдете возможность связаться со мной, позвоните. Расскажете, и о моем визите договоримся. Я недалеко. За час доберусь. Итак, до встречи, Давид Вениаминович…

На этом разговор закончился. Давиду Вениаминовичу Кольчугину, подполковнику спецназа ГРУ в отставке, почему-то было приятно общаться с генералом Кобылиным. Сам генерал Кобылин был личностью интересной. Истинный русский аристократ не только по рождению, но и по поведению, он всех, даже солдат, всегда звал исключительно на «вы». Кольчугину пришлось работать с этим генералом Службы внешней разведки во время последней своей боевой операции перед выходом в отставку полтора года назад. И тогда Давид Вениаминович остался очень доволен сотрудничеством. Впрочем, его личное довольство или недовольство никакой роли в дальнейшей служебной карьере подполковника не играли, поскольку вопрос с отставкой был решен еще до начала операции. Но опять встретиться с Кобылиным Кольчугин уже и не рассчитывал. Однако что-то снова свело их. Знать бы что, чтобы хорошо подготовиться. Однако, как офицер спецназа военной разведки, Давид Вениаминович прекрасно понимал, что если бы все все знали, то вообще не было бы такой профессии, как разведчик. Профессия разведчика – узнавать…

В деревне, где поселился Давид Вениаминович после выхода в отставку, было всего три жилых дома помимо дома самого Кольчугина. И жили там только пожилые люди, чьи дети, перебравшись в город, не смогли найти возможности забрать родителей. Остальных стариков деревни их дети забрали с собой, и дома часто стояли даже с выбитыми стеклами или забитыми нестругаными досками окнами и дверьми. И эта деревня, как большинство российских деревень, тихо умирала. Но тем, кто еще жил там, было спокойно. А покой – это как раз то, чего Кольчугину в жизни никогда не хватало. Просто сама жизнь и профессия не давали ему возможности пожить в покое, хотя всегда к нему тянуло. Тянуло к неторопливому и размеренному образу жизни, когда не обстоятельства управляют твоим поведением, а ты управляешь обстоятельствами. У него и жена была по характеру такая же, не стремилась к публичности и всегда мечтала жить в деревне. Правда, в деревню с мужем не поехала, но почти сразу же после его выхода в отставку ушла в монастырь послушницей, надеясь со временем принять постриг. Давид Вениаминович, как человек православный, не возражал и лишь изредка навещал жену в монастырских стенах, привозил, какие мог себе позволить, финансовые пожертвования, поскольку монастырь был полуразрушенным и бедным и только начал восстанавливаться после эпохи дикого социализма.

Небольшой бревенчатый деревенский дом с прирубом вполне устраивал Кольчугина как постоянное место жительства. И он, после того как два года прожил здесь в качестве дачника, продал с согласия жены московскую квартиру и деньги за эту квартиру тоже отдал в монастырь. Таким образом, практически обрубил жене пути возвращения из монастыря, а себе – пути возвращения в город. Но его в город и не тянуло. А жена сама давно уже была настроена продать московскую квартиру и хотя бы этими средствами помочь монастырю. Значит, никто насилия над другим в этой ситуации не проявил, и все остались довольны.

Вернувшись домой, Давид Вениаминович, ожидая Габиани, решил лишь только за водой на родник сходить, понимая, что нежданного гостя угощают только тем, что в доме имеется, и не накрывают заранее стол, если не знают о приезде человека. Даже в магазин сгонять не надумал, потому что это выглядело бы уже приготовлениями человека, владеющего определенной информацией. А этого показывать нельзя, что прекрасно понимал отставной подполковник. Генерал Кобылин просто так не позвонит и не предупредит о неожиданном визитере, чтобы угодить отставному подполковнику.

Собаку Кольчугин оставил во дворе, взял пластиковую пятнадцатилитровую канистру и двинулся через огород узкой, плотно протоптанной за зиму тропинкой, лежащей между горбатыми сугробами, достигающими человеку до пояса. Зима в нынешнем году выпала снежная.

Валдай слегка обиженно несколько раз гавкнул вслед – он привык всегда и всюду в деревне следовать за хозяином, но окрика Кольчугина послушался и улегся на нешироком, в две ступени, крыльце. Как обычно, к роднику Давид Вениаминович шел тропинкой по окраинам, а возвращался по дороге, совершив круг, и уже подходил к воротам и к калитке. Еще издали он заметил чужую машину, стоящую около его дома. Это была какая-то иномарка, внедорожник. Кольчугин прибавил шагу. Какой-то высокий человек, явно не Анзор Георгиевич Габиани, увидев его, вышел из-за машины и поторопился к нему навстречу, чуть ли не бегом.

– Вы хозяин? – спросил он издали, шагов с десяти.

– Хозяин чего? – переспросил Кольчугин. – Положения, дома или еще чего?

– Собаки, понятно.

– Собаки? Моя собака. А что?

– Собаку уберите быстрее, а то порвет человека.

– Новости какие… – проворчал Давид Вениаминович, сильно сомневаясь, что такое добродушное существо, как его Валдай, способно кого-то порвать.

Тем не менее пошел быстрее, хотя тяжелая канистра сильно замедляла движение. Но он канистру не бросил, тем более что до калитки оставалось пять шагов. А когда открыл калитку, увидел интересную картину. Прямо в сугробе рядом с дорожкой сидел, сверкая загорелой лысиной, человек, уперший в растерянности голые руки в снег за своей спиной. Лицо человека из-за опущенной головы рассмотреть сразу было сложно, зато виднелись потрясающие воображение усы, концы которых наверняка должны были бы выглядывать из рукавов, если попытаться их спрятать под одежду. По крайней мере, о майоре Габиани когда-то в спецназе говорили так. С годами его усы менее пышными и длинными не стали. А за человеком, в том же самом сугробе, стоял Валдай и нализывал ему лысину. Собака не проваливалась, как и человек, потому что поверх сугроба лежал плотный снег, снятый пластами с постоянно подчищаемой дорожки.

– Валдай! Фу! Отойди… – приказал Кольчугин, и собака послушно и величественно спрыгнула с сугроба и удалилась на крыльцо, где и оставил ее недавно хозяин. – И кого же он здесь порвал? По-моему, насмерть пострадавших нет?

Вопрос относился к водителю машины, который осторожно вошел во двор вслед за Кольчугиным только после того, как Валдай удалился.

– Можно сказать, я отделался легким испугом… – с сильным акцентом, но вполне внятно, и даже посмеиваясь над собой, сказал гость, поднимаясь из сугроба. – Здравствуй, Давид Вениаминович. Неласково у тебя гостей принимают. Признаюсь, ожидал более теплого приема.

И протянул руку.

– Никак Анзор Георгиевич! – Кольчугин старательно изобразил удивление. – Какими такими судьбами, ниоткуда и сразу ко мне во двор?

Впрочем, удивление ему можно было бы и не изображать, потому что сам Давид Вениаминович привык выказывать невозмутимость и спокойствие, и те, кто знал его, тоже давно к этому привыкли. Для них выражение удивления на лице Кольчугина явилось бы непривычным.

Не сильно пострадавший гость это отметил сразу:

– Ну, если уж Дато[6] Вениаминович изволил удивиться, то это действительно факт, достойный удивления. Я это, я… Обнял бы тебя, но, опасаюсь, собака снова бросится. И потому предпочитаю обойтись простым рукопожатием.

Он вторично протянул руку, которую Кольчугин пожал с видимым удовольствием и радостью. И эта радость его была вполне искренней.

– Так я поехал, что ли? – спросил из-за спины хозяина двора водитель.

– Я разве не расплатился? – вопросом на вопрос ответил Габиани.

– Все в порядке, – сказал водитель и круто развернулся.

Кольчугин про себя отметил, что так круто обычно разворачиваются, выполняя команду «кругом». Не хватало только того, чтобы водитель отправленной Кобылиным машины еще и к выходу двинулся строевым шагом. Но водитель это и сам, наверное, понял, потому и вышел за калитку вразвалочку. И почти сразу подал голос дизельный двигатель.

– Как ты к псу моему в лапы угодил? – отвлекая внимание гостя, спросил Кольчугин. – Он, мне кажется, всегда гостям рад.

– Просто… – отозвался Габиани. – Подхожу к калитке, вижу, на крыльце собака лежит. Не лает. Спокойная. Водолазы вообще, насколько я знаю, спокойные. Вхожу во двор…

– Это не водолаз, это чистый ньюфаундленд, – поправил Давид Вениаминович.

– А в чем разница? Я думал – это одно и то же.

– Большинство людей так думают и ошибаются. Водолаз – это помесь ньюфа, кавказской овчарки и ризеншнауцера. Но и там добрая кровь ньюфа оказалась сильнее всех других кровей, и характер у собаки остался изначальным. Потому новая порода и не прижилась. Зачем выдумывать что-то новое с прежними качествами! Ладно. Ты, как я понимаю, не на лекцию по кинологии прибыл. Входишь во двор, и что дальше?

– Четыре шага, понимаешь, сделал, и вдруг это чудище со страшным рыком бросается мне навстречу, передними лапами в грудь, вбивает меня в сугроб, надо мной проходит, чуть грудь лапами не раздавив, и сзади пристраивается. Я сижу, понимаешь, слушаю, как он дышит, и жду, когда голову откусывать начнет. А он начинает мне лысину лизать. Он что, вообще не кусается?

– Ты видел, как собаки кость едят? – с улыбкой спросил Кольчугин.

– Видел, наверное. Как?

– Сначала оближут, потом только грызть начинают. И он твою лысину за крупную кость принял. Решил сначала облизать, аппетит возбудить, а потом уж и все остальное…

Габиани шутку понял и покачал головой.

– Ну и здоров…

– Ладно, пойдем в дом, что здесь стоять. – Давид Вениаминович поднял свою канистру. – Как раз я воду с родника принес. С этой водой чай вкусный. Расскажешь за столом, какими судьбами в наших краях оказался.

Гость вытащил из сугроба свою спортивную сумку цвета собачьего поноса, смешанного с грязью, то бишь «камуфляжа». Какие же иные цвета может предпочитать бывший спецназовец! Понятно, только «камуфляж». А в грузинской армии носят, судя по всему, «камуфляж» американский, имеющий, в отличие от российского, иную цветовую гамму…

Рано утром, когда горнолыжная трасса еще не была заполнена спортсменами и обслуживающим персоналом, три человека ползком продвигались по слежавшемуся снегу под бурой скалой, с которой на снег время от времени падали камушки и комки глинистой земли. Они не постоянно падали, по крайней мере, не падали на ползущих людей, но снежный наст был отмечен ими во многих местах. И это мешало передвижению, потому что передвижение было несколько странным на взгляд непосвященного человека.

Все трое были в белых маскировочных комбинезонах с редкими грязно-серыми небольшими по размеру отметинами. Обыкновенный зимний камуфляж. На голове у каждого была кевларовая[7] каска, покрытая по внешней поверхности белой тканью. Тоже маскировка. Каска была не простой, но представляла собой целый комплекс электронных систем, начиная с обеспечения связи внутри группы и кончая наличием персонального мини-компьютера, находящегося постоянно на связи со спутниковой метеостанцией, и радиомаяка для поиска при необходимости человека через тот же спутник или простую мобильную авиацию. Но это все не выглядело странным. По крайней мере, внешне. Странным мог показаться способ передвижения, потому что все трое не просто ползли по снегу, а ползли по индивидуальному белому, тоже маскировочному, полимерному полотну, постоянно подтягивая его под собой по мере передвижения. Внешне полотно походило на обыкновенный строительный утеплитель, было таким же пористым и пластичным. Результат такого способа передвижения был заметен. Если бы люди не пользовались полотном, то на насте обязательно остались бы их следы, независимо от того, ползли они или шли шагом. А шершавое полотнище толщиной около пяти миллиметров не только распределяло в разные стороны нагрузку на наст, но еще и затирало даже слабые следы, словно нормальная наждачная бумага. Однако скорость передвижения при таком способе была очень незначительной, и использовать полотно можно было, наверное, только при проведении наблюдательных мероприятий, но никак не в боевой обстановке. А группа была явно боевой, потому что каждый из троих имел автоматический карабин «М-4» с подствольным гранатометом и коллиматорным прицелом.

Ведущий в группе пользовался полотнищем более умело, чем двое его товарищей, и потому, чтобы их дождаться, ему приходилось время от времени останавливаться. Но попусту время он не терял и во время остановок просматривал все пространство склона впереди с помощью большого и тяжелого бинокля, оснащенного тепловизором.

– Первый, я – Третий, – по-русски, но с заметным кавказским акцентом сказал один из отстающих. – Я вчера смотрел. Если нам взять левее, мы сократим путь метров на сорок. Там, правда, будет один крутой участок. Но спуститься можно без проблем. Я по таким участкам и сам ходил, и людей водил. Правда, пешим ходом.

Система связи работала идеально. Она не заставляла людей напрягать голос. Чуткий микрофон улавливал не только речь, но и дыхание бойцов. И дыхание каждого, затрудненное способом передвижения, сливалось в общее дыхание группы. Складывалось впечатление, что это дышит какое-то большое сильное животное.

– Я – Первый. Запрещаю. Я вчера присматривался. Во время движения легко со стороны нас там заметить, охранники трассы бдительны. Сколько раз объяснял вам. Вдалеке даже одетого в черное, но неподвижно стоящего человека не заметишь. А если человек в белой одежде будет двигаться, заметишь сразу.

– Я – Второй. Первый, объясни… А зачем вообще на трассе охрана? – спросил третий член группы с таким же точно акцентом, как и у его товарища.

– Сколько до Олимпиады осталось?

– Два года.

– Вот эти два года зимой всегда будут охранять. Летом тоже будут, но не так внимательно. А зимой – обязательно.

– Это я и сам вижу. А зачем?