Ярл выбрал тот причал, что ближе.

– В лодку весла! – скомандовал Фраварад.

И весла красного борта сразу ушли в весельные окна так глубоко, что снаружи остались только плоские струганные топором лопасти, с которых каплями стекала вода. С причала тут же полетела веревка, ее на драккаре приняли, подтянули сначала нос, закрепили, потом той же веревкой, за неимением запасной, бросив ее на причал, подтянули корму.

Не каждое городище даже в здешних местах имеет такой причал, хотя славяне-русы любят и умеют строить из дерева. Многие, однако, считали, что любое судно, пришедшее по реке, может, как драккар, просто носом в береговой песок уткнуться, и этого будет достаточно, чтобы пробросить на берег трап. Но здесь, на популярном водном пути, суда принимали часто, загружали и разгружали их, а на бревенчатый причал можно было заехать на телеге, чтобы сразу перекладывать туда или же оттуда доставленный груз. Ярл видел, что две такие телеги уже тащили в гору сильные быки, крупными рогатыми головами и белой полосой вдоль хребта похожие на диких туров. Но чтобы какой-то народ сумел приручить диких туров и заставил их работать, такого ярл еще не встречал. Скорее, это была такая порода крупных местных волов.

У других причалов, по всей их длине, к их прибытию уже стояло четыре округлые славянские ладьи и один драккар. Драккар большой, тридцатирумный, с наращенным бортом, по которому были развешаны боевые щиты гребцов-воинов, и его присутствие ярлу совсем не понравилось. Он лучше местных жителей знал, что такие большие многовесельные драккары строят не для купцов и гонцов, а для войны, для морских сражений и набегов[6]. На таком драккаре уже и палуба может быть, в отличие от двадцатирумного, а под палубой обычно спят воины, и иногда даже стоят лошади, которых на средний двадцатирумный и, тем более, на легкий не поставишь.

– Ансгар, – позвал ярл юношу, что стоял с ним на носу. – Спроси у этого человека, кто приплыл на том драккаре.

Юноша владел языком местных жителей хотя и не в совершенстве, но объясняться мог свободно. Его учила мать, сестра ярла Фраварада, книжница и знаток многих языков, унаследовавшая свои знания от собственной матери. А их мать была по происхождению гречанка, и привез ее в страну отец Фраварада, служивший в молодости в личной охране византийского императора. Мать Ансгара специально, чтобы сын умел общаться со славянами, ближайшими соседями скандинавов, приставила к нему славянского пленника, привезенного откуда-то из набега конунгом Кьотви. А потом Ансгар сам путешествовал и с отцом, и с дядей, и несколько раз посещал славянские приморские поселения, где имел неплохую практику разговора.

– Он говорит, что это дикари свеи[7] приплыли с верховья Ловати, от волоков. Второй день здесь стоят. Покупают вареную соль…

Фраварад усмехнулся горько. Он знал давно, что славяне, как и германцы, и греки, и италийцы, зовут дикарями и варварами и данов[8], и шведов, и норвежцев, практически не знающих и не уважающих другого труда, кроме военного, и почти не строящих городов, которые на взгляд жителей полуночных стран являются только приманкой для врагов, желающих поживиться за чужой счет. Военные труды, какими бы благородными они ни считались, всегда связаны с набегами на другие страны. А тем, кто живет набегами и сжигает чужие города, свои города не слишком-то и нужны. К званию дикарей скандинавы давно привыкли. И вообще, что же делать, если скудные на дары, почти бесплодные северные земли не в состоянии прокормить всех, кто там живет, из-за слишком короткого лета? Приходится заниматься набегами и мириться со званием дикаря и варвара, и даже принимать их как достойный гордости титул. Таким образом, звание дикаря для скандинавов давно перестало быть оскорбительным, хотя лишний раз слышать его тоже было не слишком приятно.

Впрочем, это было не главным в услышанном. Вот боевой драккар, прибывший сюда за солью, вызвал у ярла явное и однозначное недоумение. Конечно, шведам и своей соли должно было бы хватить, хотя вареная соль ценится в десять раз дороже шведской каменной. Если брать основательный груз вареной соли для продажи, можно неплохо заработать. Правда, те, кто зарабатывает себе на жизнь торговлей, обычно не плавают на боевых драккарах. Но, может быть, это просто попутное дело. Даже у воинов, если воины любят набитый ларь больше тяжести меча, встречается иногда деловая хватка купца, не желающего упустить свою выгоду, какой мелкой она ни будь. И никому это не возбраняется, хотя с мешком соли труднее войти во врата Вальгаллы, чем с обнаженным оружием. Валькирии зорко следят, чтобы в чертог Одина попадали только достойные. Но задуматься над появлением здесь шведов именно в этот момент стоит.

– Человек спрашивает, зачем или с чем прибыли мы, – перевел Ансгар встречный вопрос, прозвучавший с причала. – Что ему ответить, ярл?

Ярл глянул на встречающего. Тот одет был не бедно, держался с достоинством, хотя при этом и старался показать свое услужливое гостеприимство, но взгляд имел умный и твердый, не часто свойственный человеку, чье дело другим угождать. Это явно не простой дворовый прислужник у хозяина причала. Такому, если прибыл с миром, следует, видимо, отвечать.

– Скажи прямо, у нас дела к кузнецу Даляте. Здесь уже можно, пожалуй, говорить…

Ансгар перевел. Встречающий согласно кивнул и задал следующий вопрос.

– Он спрашивает, долго ли мы намерены гостить в городище Огненной Собаки. Это не его праздное любопытство, потому что ему, как хозяину причала, следует знать, сколько мы будем стоять и когда освободится место для следующих гостей.

Ярл хмуро кашлянул в сжатый кулак.

– Я бы, клянусь Аском и Эмблей[9], отплыл назад уже сегодня, но моим людям, как всем, сделанным из мяса, а не из камня, надо отдохнуть. Мы отплывем на рассвете. Сколько мы должны за это гостеприимство? – Фраварад спустился по трапу и постучал ногой по бревнам, показывая, что именно он называет «этим гостеприимством».

Хозяин причала назвал цену, не дожидаясь вопроса от Ансгара. Цена была смехотворно мала, но ярл Фраварад усмехнулся в длинные обвислые усы не цене. Человек, что встретил их на причале, в переводе, как оказалось, не нуждался и сам отлично знал скандинавские языки. Он просто рассчитывал выудить какие-то сведения своим притворным незнанием. Но нечаянно показал, что Ансгару можно было и не стараться, подыскивая правильные выражения.

Едва ярл рассчитался, как из-под причала, прямо между крайним бревном и бортом драккара, вынырнула откуда-то снизу короткая и сильно волосатая рука и схватила местного хозяина за сапог. Тот значительно хмыкнул, без слов наклонился и переложил две монетки в тут же раскрывшуюся руку. Только после этого какой-то мелкий то ли человечек, то ли еще кто-то выпрыгнул на причал сам и помчался, стремительно перебирая короткими босыми ногами, к городищу Огненной Собаки. Со спины его можно было принять за мальчишку, но ярл успел рассмотреть почти скрытую плащом основательную бороду. Да и рука, что взяла монетки, была совсем не детской, а крупной и сильной, мозолистой.

– Кто это? – с удивлением спросил Ансгар, провожая странную фигуру взглядом.

Хозяин опять хмыкнул, пожал плечами и ответил спокойно:

– Причальный… Так… Не самая злая нелюдь… Под причалом живет, считает себя равноправным хозяином со всеми, кто причалы строил… Он и сам строить помогал, как мне еще дед рассказывал… Вот и делимся с нелюдью, чтоб беды не наслал. Беду наслать нелюдь легко может. Но и поладить с ним тоже легко. Хлюпом его кличут…

Нелюди в Скандинавии и своей хватало, и потому удивить воинов и мореплавателей чужой нелюдью было трудно. Но глазами ярл с племянником все же проводили Хлюпа до середины пути к городским воротам, где тот сел на какое-то деревянное сооружение непонятного назначения.

– Как нам пройти в кузницу Даляты? – спросил Ансгар.

– Его дом над рекой, на самом высоком утесе стоит. Кузница во дворе дома. Войдите в городские ворота. Тропа вдоль городской стены прямо туда и выведет. Далята всегда на месте. В кузнице молоты от света до света стучат, и у вас до темноты времени хватит, чтобы трижды туда сходить…

В это время ярл, словно почувствовав что-то неприятное, поморщился и резко оглянулся. На носу шведского драккара стоял, опершись на длинный меч, отстегнутый от пояса, какой-то несуразно высоченный и худой человек в просторном и длинном синем плаще и спокойно смотрел в их сторону. Светлые волосы спадали с упрямо наклоненной головы на плечи, образуя грязноватые сосульки, слегка завивающиеся на концах. Белесые брови человек свел на переносице, отчего взгляд его был почти угрожающим. Никому, конечно, не запрещается смотреть туда, куда хочется. Тем более одному скандинаву в чужой славянской стороне смотреть на других скандинавов, приплывших туда же. Но было в этой фигуре что-то зловещее, и сам синий плащ напоминал крылья. Казалось, только ветер дунет, и человек превратится в синего ворона. А Дом Синего Ворона занимал земли на границе с норвежцами и всегда был враждебен конунгу Кьотви, хотя сам тоже частично, в основном по женской линии, имел норвежские корни. Но, может быть, именно благодаря этим корням и был враждебен, потому что родственники сильного шведского Дома тоже претендовали на титул конунга и были, можно сказать, прямыми соперниками соседей. А особенно это противостояние должно обостриться сейчас, после смерти конунга Кьотви…

Отвернувшись, ярл Фраварад сделал знак двоим людям со своего драккара, заранее предупрежденным и подготовившимся, следовать за собой. Те тоже доспехи не надели и свои щиты с борта драккара не сняли, но простые мечи по примеру ярла пристегнули к поясу. Ансгар, конечно же, от ярла не отстал. И тоже пристегнул меч, выглядящий тяжеловатым для его юношеской руки. Но юношеские руки тоже могут иметь разную силу, и, если человек такой меч носит, значит, он может им владеть, иначе его и носить незачем.

Один из воинов сопровождения взвалил на плечо основательного веса меховой мешочек с чем-то звонко звякнувшим. Этот звук привлек внимание хозяина причала, и тот проводил гостей долгим взглядом. Соотнести объем мешка с ценой содержимого хозяин причала умел даже по звуку. А звон золотых монет он никогда бы не спутал со звоном монет серебряных или медных…

Хотя берег был крутым, дорога к городищу не была трудной за счет того, что извивалась змейкой, и большую часть пути подъем шел достаточно полого, пусть и имел чересчур много крутых поворотов. Однако эти повороты не сбивали дыхание, как сбил бы их прямой путь кверху, и не утомляли излишне ноги, и представлялись сложными для тяжелых телег, которые возили грузы или от причала, или к причалу.

Около странного деревянного сооружения, на котором сидел маленький нелюдь Хлюп, гости остановились.

– Это что, колодец? – спросил Ансгар, показывая пальцем на деревянный сруб, видимо, частично заполненный водой. Из сруба выходила деревянная же труба, скованная медной позеленевшей неширокой полосой, и пускала струю в наполовину врытую в песок деревянную бочку, видимо, не имеющую дна, поскольку бочка никак не могла наполниться.

– Ой, не советую тебе пробовать воду из этого колодца… – весело засмеялся нелюдь. – Не то плохо будешь думать о русах из нашего городища, а они не любят, когда о них плохо думают. Когда гости о хозяевах думают плохо, от таких гостей не жди добра.

– Так что же это? – спросил все же юноша.

– Это сток… С городских ключей вода бежит, дома подмачивает, те гниют… Вот и сделали деревянный сток под землей, чтобы в городе сухо было. И с отхожих мест сюда же сливают… Чтобы в городе не пахло дурно[10]…

Удивившись такой ненужной, на его взгляд, вещи, Ансгар перевел слова нелюдя ярлу, понимающему только отдельные из них. Фраварад лишь плечами в недоумении пожал:

– Вот еще одна глупая забота, которую выдумывают себе люди, строящие города… Нет городов – нет проблем… Но даже если есть проблемы, зачем тратиться еще и на строительство такой глупости… Пойдем…

Перед воротами в городище не было подъемного моста, их в те времена еще редко, где строили, за исключением Византии, хотя были и обязательный ров, заполненный доверху стоячей зеленой водой, отдающей затхлостью, и вал, постоянно содержащийся в порядке и нигде не осыпанный. Видно было, что местный воевода к своим обязанностям относился с серьезностью и на воинскую старательность полагался не меньше, чем на Огненную Собаку, которая, как поговаривали, могла сжечь взглядом целые полки врагов, на городище покусившихся. Трудно сказать, насколько эти рассказы были правдивы, но в том, что они не правдивы, мало кто пожелал удостовериться на своем примере. Убеждало то, что о силе Огненной Собаки рассказывали не местные жители, а люди совершенно посторонние, которым не было никакого смысла все это выдумывать и кого-то отпугивать. И если кто-то совершал набег в эти края, как многократно слышал Ансгар, то жгли и грабили городища, селища[11] и деревни в округе, не рискуя подходить под эти стены. И с самими воинами городища воевали многократно, но тоже вдалеке от этих стен, потому что Огненная Собака охраняла только их, считая своим логовом. Впрочем, об Огненной Собаке много еще чего рассказывали, во что верилось с трудом…

По другую сторону бревенчатого и присыпанного каменистой землей моста, перед самыми толстенными дубовыми воротами, и направо и налево, стояло два деревянных рубленых сооружения. Помосты не помосты, но что-то на помосты похожее, на каждом из которых, видимо, как символ и гордость городища Огненной Собаки, сидело по огромному лохматому рыжему псу, спокойно взирающему на дорогу. Псы были мощны, сильны, величественны, но, как отчего-то показалось вдруг Фравараду, даже при своих небывалых размерах они не выглядели страшными. Тем не менее слава городища Огненной Собаки никого из приезжих не заставила бы подойти и погладить этих красивых животных. Собаки олицетворяли собой не просто охрану, они олицетворяли магическую охрану. А против такой охраны трудно было бороться со стальным оружием в руках – это знал каждый воин. Но, как и русы из городища Огненной Собаки, эти псы сами по себе были совсем не агрессивны и даже слегка простоваты нравом, хотя, конечно же, горе постучало бы в дверь к тому, кто поднял бы на таких животных злую руку. Когда псы зевали, они показывали громадные клыки, способные, казалось, без проблем прокусить сталь. Фраварад держал у себя в вике целую стаю обычных для Скандинавии собак из Сведборга[12], которые напоминали собой волка и никакого зверя не боялись. Но его собаки сравниться с этими не могли даже внешне. Не хватало элементарной мощи, стати и благородства облика. Разница была такой же, как между воином и охотником, хотя каждый хорош в своем деле.

Коричневые псы не обратили внимания на прошедших в ворота ярла со спутниками, как не обращали внимания ни на кого другого. Не посмотрел на гостей и стражник, тихо вроде бы дремлющий с копьем в руках. Но стоило Ансгару коснуться пальцами копья, привлекая к себе внимание, как стражник рявкнул хриплым голосом и даже достаточно недружелюбно:

– Чего тебе надо, дикарь? Я тебе, кажется, мешаю? Мне с поста уйти?

Значит, смотрел и знает, кто проходит мимо него. А сонный вид – просто обман хитреца. Да и взгляд стражника казался достаточно хитрым и не сочетающимся с грубым голосом и тоном. Похоже было, что он просто пугал юношу.

– Скажи, добрый воин, – старательно не заметив грубость, вежливо обратился к нему Ансгар. – Эти… Рыжие… Это и есть Огненные Собаки?

– Воины добрыми не бывают. Это во-первых, и это навсегда запомни. А во-вторых, Огненные Собаки по городу не бродят, им и не нужно это. Они сидят в своем каменном доме и оттуда мыслью общаются с волхвами и с другими собаками. С любыми собаками в округе. Что прикажут, то собаки и сделают. Прикажут тебя найти, псы тебя вмиг по запаху сыщут и перекусят пополам… Бойся до конца дней своих, бойся Огненных Собак…

Стражник даже пальцем пригрозил. И Ансгар понял, что эти слова относятся не к нему лично, а ко всем скандинавам, давно уже оставившим о себе равное мнение во всех землях, где побывали, и даже там, куда пока не добирались.

Юноша, впрочем, не слишком испугался.

– А посмотреть Огненных Собак как можно? – спросил с хорошо наигранной наивностью и даже слегка улыбаясь.

– Можно и посмотреть, – значительно, словно с угрозой, пообещал стражник. – Только я не помню на своем веку чужестранца, который не сгорел бы под их взглядом. Это дикарей особенно касается. Не советую…

Не зная, верить стражнику или не верить, юноша пожал плечами, усмехнулся и двинулся догонять ушедшего вперед ярла. Говоря честно, как всякий скандинав, Ансгар был осторожен в вопросах, связанных с миром сил неведомых, и предпочитал не настраивать их против себя, хотя полностью в такое их могущество верить тоже не хотелось. Тем более что сказано все было человеком с откровенно плутоватыми манерами. Однако предупреждение все же сработало. Потому Ансгар и не стал спрашивать стражника, где Огненную Собаку найти. Спросишь, привлечешь к себе ненужное и опасное внимание даже не со стороны стражника, а с какой-то неведомой стороны, которая праздного любопытства не любит. А у Ансгара и своих забот хватало, и вообще спрашивал он только для удовлетворения естественного возрастного любопытства, и не более. Навещать страшный символ городища в планы юноши вовсе не входило, да и времени на это у него не было…

Сразу за воротами четверо гостей городища, как и говорил им хозяин причала, свернули направо, где тропа круто взбиралась в гору и заставляла всех, кто пробовал здесь подняться, испытать силу своих легких. Ступеней в тропе не было, и это создавало дополнительные трудности.

– В дождь, сдается мне, здесь вообще не подняться… – заметил Ансгар.

– В дождь, думаю, к кузнецу другим путем ходят, – ответил ярл Фраварад.

– Если есть другой путь, – недобро усмехнулся один из сопровождающих воинов. – А я в этом не уверен… Здешний народ не сообразит второй путь проложить…

Второй, старший, что нес на плече нелегкий, хотя и не слишком объемный меховой мешок, вытер локтем пот со лба и сказал серьезно, показывая свою простецкую мудрость:

– Не возводи на людей напраслину. Они свою жизнь всегда обустраивают. А без другого пути здесь никак не обойтись. В кузницу и железо, и руду, и уголь возят. Не по этой же горе. Здесь ни один бык телегу не протащит. Никак без другого пути не обойтись.

Первым шел ярл, помогая себе при подъеме руками, упертыми в колени, за ним Ансгар, которому мешал длинный меч, цепляющийся за ноги, за юношей следовали два воина. И только один Ансгар из всей группы дышал почти ровно, показывая свое природное юношеское здоровье. Остальным крутой подъем дался нелегко, и потому наверху пришлось остановиться, чтобы привести дыхание в норму.

На самом утесе, откуда, поверх городской стены, открывался красивейший вид на реку и на другой ее, до горизонта заросший синеватым лесом берег, стояло два дома, но определить двухэтажный дом кузнеца Даляты было не сложно, потому что деревянный забор замыкался каменным сооружением, над которым из обмазанной глиной короткой трубы поднимался густой черный дым. Так дымить могла только кузница, и вообще дымить среди лета могла лишь кузница, потому что в домах летом печи не топят, а печи в обычных для этих мест дворовых летних кухнях топят не углем, а дровами. Дрова, как известно, такого густого и черного дыма не дают. Услышав голоса за забором, толкнув калитку, оказавшуюся не запертой, ярл Фраварад первым вошел во двор, где два крепкоплечих молодца в кожаных кузнечных фартуках выводили к воротам только что, видимо, подкованного тонконогого каурого[13] жеребца, необычайной красоты и стати.

– Он великолепен, как Слейпнир[14]… – с восхищением сказал один из сопровождающих ярла воинов, видимо, большой любитель лошадей.

– Только ног в два раза меньше… – заметил Фраварад.

По костюмам определив чужестранцев, один из крепкоплечих, что вели коня, кивнул им приветливо, вежливо приложил руку к груди и сказал что-то на своем языке.

– Далята сейчас спустится с хозяином коня, – перевел Ансгар. – Нас просят подождать. Это не долго, потому что работа закончена.

Конь или же по нраву своему был диковатым, или сам процесс подковки ему пришелся не по душе, и потому он норовил вырвать удила из сильных, но незнакомых ему рук, прял маленькими чуткими ушами и постоянно дергал умной красивой головой, стремясь задрать ее как можно выше, и опасно поднимал передние копыта. Впрочем, конь – это не лось, и бьет только задними копытами, но ногу, нечаянно наступив на нее, повредить тоже может. Фраварад, как всякий воин, конечно же, держал дома своего боевого коня, но его приземистый и сильный, рыжий и лохматый, как все полуночные кони, жеребец с этим ни в какое сравнение не шел ни статью, ни нравом, и ярл без чужой подсказки понимал, что владеть таким великолепием может только знатный человек.

Из дома вышли двое. Один из них был, несомненно, кузнецом, если судить по его рукам с необычайно крупными, сильными кистями. Лицом кузнец был ясен, спокоен, но, кажется, неулыбчив. Взгляд держал твердый и решительный, который обычно выдает в человеке характер воина, несмотря на то что имеет он другую профессию. Второй, молодой, немногим, кажется, старше Ансгара, похоже, кузнечного молота в своих белых руках никогда не держал, но, должно быть, умел владеть длинным мечом, висящим у него на боку. Одет он был довольно просто, и по одежде воина трудно было отнести к высшей знати, какая в городище наверняка имелась. Однако голову он держал гордо поднятой и бородку носил короткую, стриженную, какую простые люди не носили.

– Не шути так с сиротой, воевода, – недобро сказал кузнец, продолжая какой-то ранее начатый разговор. – Она может принять твои слова за правду и будет ждать. Не шути…

Молодой воевода весело усмехнулся, услышал радостное ржание своего коня и тут же прямо с земли легко запрыгнул в седло, не коснувшись ногой стремени. В словах его, обращенных к кузнецу, тоже сквозила задорная веселость, показывающая легкость нрава:

– Спасибо тебе, Далята, за работу, а еще большее спасибо за нравоучение. Давно мне никто нравоучений не говорил, а надо бы, чтоб ума добавить. А шучу я или не шучу – кто знает, сколько правды в каждой шутке… Шутка мыслью рождается, а мысль из правды исходит… Но не буду пока тебе мешать. К тебе гости, вижу, издалека, да и мне спешить надобно. Пленных разбойных людей ныне привезли, сейчас допрашивают, поеду, послушаю, что интересного скажут, чтоб наперед края наши от дурной славы сберечь…

Молодцы в кожаных фартуках распахнули створки ворот, и воевода проскакал под притолокой, пригнувшись к гриве коня, которого с места пустил в галоп. При этом цокот копыт был какой-то странный, громкий и раскатистый, словно несколько человек одновременно скакало, и привлек внимание гостей. Они даже по сторонам посмотрели – не присоединились ли к воеводе другие всадники. Но тот, оказалось, так и ускакал один. Скандинавы переглянулись и в недоумении плечами пожали.

Проводив воеводу взглядом, Далята повернулся к пришедшим и вопросительно поднял густые брови. Смотрел, в общем-то, приветливо, но с достоинством истинного мастера, чья слава давно вышла за ворота городища Огненной Собаки и по миру странствует в виде изделий человеческих рук, уже не спрашивая у самого кузнеца разрешения. Далята об этой славе, конечно, знал и считал ее честно заработанной. Отсюда и его собственное к себе уважение, откровенно показанное пусть и знатным людям, но его славы не имеющим.

– Приветствую я вас, гости дорогие. Из холодных стран к нам, вижу, пожаловали. Рад буду оказаться вам полезным. Слышу по говору, вы урмане[15]… Чем помочь смогу?

Видимо, разговор гостей он слышал еще из дома, потому что в его присутствии они еще не разговаривали.

– Ты кузнец Далята? – на всякий случай переспросил Фраварад.

Ансгар перевел.

– Меня так родители добрые мои назвали. Далята я…

– Доставай, – распорядился ярл.

Юноша, покопавшись, вытащил из кармана кожаной куртки черный стальной кругляшек с выбитым на нем клеймом кузнеца. Протянул с важностью. Далята взял свой знак, подбросил, поймал и убрал в широкий карман под клапаном.

В это время из-за угла дома вышел странный коротконогий, но необычайно широкоплечий человечек с голым волосатым торсом, покрытым копотью, и бородой, заправленной под кожаный в нескольких местах прожженный фартук. Человечек прислонился плечом к резному столбу крыльца и явно намеревался поприсутствовать при разговоре.

– Я звал тебя? – спросил кузнец не сердито, но вопросительно и твердо.

Человечек отрицательно покачал головой.

– Тогда иди в кузню. У тебя много дел… У меня, кажется, тоже… А что вы забрать должны? – спросил кузнец, простодушно глядя в глаза Фравараду. – Что-то я вас запамятовал… И не соображу, когда вы были…

Но при всей вежливости его тона и внешней простоте произнесенных слов ярко-синие глаза Даляты смотрели строго и слегка настороженно, потому что обычно он всех своих заказчиков помнил, тем более, заказчиков чужестранных, которые не каждый день его навещают. И потому сразу хотел знать, каких людей в дом приглашает.

– Меч Ренгвальда, – за ярла ответил Ансгар, хмуря отчего-то густые и слишком темные для обычного норвежца брови, наследство греческой крови по материнской линии.

Похоже, юноша или по поведению кузнеца, или по какому-то внутреннему наитию уже понял, что забрать меч не так просто.

– Меч?

– Да. Мы приплыли, чтобы забрать меч Ренгвальда…

Кузнец молча помял себе кисти рук, словно этот жест помогал ему лучше думать. Суставы слегка хрустели, показывая, что мнет их Далята сильно.

– Мне, помнится, приносил его совсем другой человек… И я жду его возвращения… Завтра будет год, как меч у меня. Мы договаривались как раз на год. Простите, гости дорогие, но я не могу отдать его вам без согласия хозяина.

– Но меч уже исправлен? – спросил Ансгар.

– Конечно… Я поставил новый клинок в старую рукоятку. Сваривать старый клинок, как я посмотрел, было уже бесполезно. Там не простой слом. Точно сказать я не могу, но мне показалось, что дело без магии не обошлось. Не другой меч этот клинок сломал, а волшебная сила. И в случае сварки меч Ренгвальда развалился бы от первого же хорошего удара о другое такое же крепкое оружие. С простым мечом он, может быть, и справился бы, если добро сварить, а с хорошим – нет… Можете так и передать хозяину меча. Я жду его…

– Значит, это стал уже другой меч? – поморщился юноша, продолжая прерванную тему. – Это уже не меч Ренгвальда?

– Так мы и договаривались с конунгом Кьотви. Если не удастся сварить, я сделаю и поставлю новый клинок, который будет не хуже старого. Сварить не удалось. Излом был ровным и, как я думаю, запеченным чужими заклинаниями, которые даже наговоренный напильник не берет, а такое не поддается доброй сварке. Новый клинок имеет, конечно, другой рисунок. Повторить один и тот же рисунок харлуга[16] невозможно, потому что он всегда только сам себя творит под молотом и мнение человека не выслушивает. И одни лишь боги знают, какой вид харлуг пожелает иметь. Но новый обладает всеми теми же качествами, что и прежний. Конунг будет доволен моей работой.

– Прежний хозяин меча сидит у костра в Вальгалле, и пусть Один сделает его огонь ярче и жарче, – переговоры вел уже юный Ансгар и вел твердо, не как юноша, но как воин, имеющий на это право. – Я его единственный сын Ансгар, больше сыновей у отца не было, и я как наследник приехал за мечом. Дом и оружие Кьотви принадлежат мне одному[17]…

– Понятно… А ты тоже родственник? – спросил Далята ярла.

– Это мой дядя, – за дядю ответил юноша, чтобы не переводить вопрос.

Далята слегка насторожился, потому что дядя тоже может быть наследником. И это уже противоречило бы только что сказанному.

– Стрый?[18]

– Нет, он – брат матери. Он не наследник… – сразу сказал Ансгар, чтобы и этот вопрос не переводить, а потом и ответ. – Дядя Фраварад плохо знает славянский язык, многое понимает, но не всегда может ответить, и ты спрашивай у меня. Я отвечу тебе со всей полнотой.

– Понятно… Давайте-ка пройдем в дом и там поговорим, – после короткого раздумья предложил кузнец и опять задумчиво помял свои большие руки, словно проявляя неуверенность и показывая непонимание того, как следует в этом случае поступить.

Он первым повернулся и вошел в еще не закрытые за предыдущим гостем двери. Походка у кузнеца была упругая, но не тяжелая, хотя сам он был человеком крепким и весить должен был немало.

Лестница начиналась в четырех шагах от порога, была крута, как тропа, ведущая к дому, и так же не широка.

Подниматься по ней можно было только по одному, и первым за кузнецом пошел юный Ансгар, уже прочно взявший переговоры в свои руки. Да и как ему было не брать их на себя, если он один из спутников владел славянским языком, а, кроме того, в успехе переговоров был самым заинтересованным лицом. У дяди Фраварада можно было только спросить совета, но, кажется, говорили они об этом уже столько, что обговорено и спрошено было все.

Уже миновав лестницу, Ансгар обернулся, чтобы посмотреть на своих спутников, и увидел, что внизу стоит тот коротышка с голым торсом, что желал послушать их разговор на улице.

– Кто это? – спросил юноша у обернувшегося, как и он, кузнеца. – На дварфа[19] похож… Но дварфы, я слышал, в ваших землях не водятся…