— Конечно!

Они вышли в холл, миновали двери студии. Карен выбрала место, откуда были видны пожарный выход и конторка охранника у входа на этаж. Она поминутно оглядывалась. Было ясно, что у нее тоже есть какая-то страшная тайна.

Наконец она заговорщически прошептала:

— Ты давно беседовал с Дженни?

Алек отрицательно покачал головой.

— Ты должен с ней поговорить. По-моему, она…

— Если ты о Зельде Оливер, то я вмешиваться не стану, — он даже не понизил голос. Ему плевать было, услышат его или нет.

— Нечего актерам совать нос в это дело.

— Нет-нет! — Карен замотала головой, и ее роскошные волосы взлетели словно крылья. — Дело в тебе. Тебе надо поговорить с ней про Лидгейта, — она положила руку ему на плечо. — Она не может больше писать твою роль.

— Мою роль? — Алек крайне изумился. — О чем ты?

Он прекрасно помнил распорядок работы на ближайшие два месяца. Лидгейт регулярно появляется в кадре. Наверняка Дженни продолжает разрабатывать его тему.

— Я ничего не знаю, но у меня смутное предчувствие…

…Ну, уж на предчувствия Карен он полагаться не собирался — ей что угодно могло взбрести в голову.

— В сегодняшней сцене я поняла, что Амелия успокаивается. Действия Лидгейта становятся все более предсказуемыми. Для нее это огромное облегчение. Но для тебя это трагедия, Алек! Теперь она сможет предвидеть, как поступит Лидгейт, а значит, он больше не представляет опасности. И становится бесполезным. Боюсь, тебе придется умереть…

— Давай-давай! — хмыкнул он. — Дженни не собирается меня убивать.

…Чувствуя себя виноватой за то, что не любит его, она даже не сможет его уволить…

— Может быть, ты и не умрешь, — предположила Карен. — Но если Дженни и дальше будет сочинять в таком роде, твоя роль станет настолько скучной, что ты сам свихнешься. Можешь не верить мне, но я вряд ли ошибаюсь. Да ты и сам это чувствуешь.

Пожалуй, она убедила его. Гастингс влюбляется в Амелию. Рита становится опасной для Дженни — о, Карен поняла все раньше других, и действительно не ошиблась…

— Понимаешь, она как бы смягчает образ… Ее воображение отказывается работать в этом направлении, — Карен говорила быстро, воодушевленная его вниманием. Она не Кассандра, которой никто не верит! — Лидгейт владелец поместья и земель, ключевая фигура, на которой многое держится — но у Дженни интерес к нему иссяк.

«Потому что ей больше неинтересен Брайан» . Возможно, это не имеет отношения к Алеку, а касается лишь Брайана. Дженни использовала Лидгейта, чтобы облегчить свои мучения. Но укрыться за спиной герцога не удалось. Теперь он ей не нужен. Ей нечего о нем сказать.

Но у Дженни не хватит духу избавиться от Лидгейта, потому что она виновата перед актером, исполняющим эту роль. А вина в том, что она не любит его…

Алек не хотел цепляться за работу только из-за ее чувства вины. …Почему она смотрит на жизнь только через призму своего шоу? Почему бы ей не решить все свои проблемы напрямик? Не встретить все житейские тяготы лицом к лицу?

— Ты спросишь ее? — Карен была на удивление настойчива. — Ты осознаешь всю важность нашего разговора?

Конечно, осознает… В конце концов, придется играть этого болвана в течение еще двух с половиной лет — пока не истечет срок контракта. Но какая польза в разговоре с Дженни, если ее больше не интересует Лидгейт? Ничего, кроме раздражения, это никому из них не принесет. Как все глупо, бессмысленно… Если только Дженни не…

Если Дженни не полюбит его.

…Вот почему он злился. Не из-за этого кретинского Лидгейта. У каждого актера случаются дурацкие роли. Алек с ума сходил от злости из-за того, что она не любила его!

Во всем виноват сериал, вернее, ее одержимость… Он вдруг ясно понял это. Каждый раз, когда ее жизнь давала трещину, она закрывала глаза, с головой уходила в работу. Поэтому ей больше ничего не нужно. И никого. До тех пор пока Дженни так увлечена своим детищем, она не полюбит ни Алека, ни кого-либо другого.

Не в его власти излечить ее от одержимости. Пока Дженни пишет этот сценарий, он будет владеть ее умом и сердцем.

Чего он хочет? Чтобы сериал потерпел крах? Чтобы ее вдруг взяли да уволили? Конечно, нет! И то, и другое убило бы ее. К тому же сериал процветает. Никто не собирается увольнять Дженни. Выхода нет. «Хэппи энда» не будет. Алек ничего не мог изменить.

…Не говоря ни слова, они взялись за руки. Вся семья — кроме Мэг. — Воспоминание было ярким, словно молния вспыхнула в мозгу. — Голос отца прозвучал глухо: «Мы больше ничем не сможем помочь. Мы должны дать ей умереть спокойно» .

Первый телефонный звонок в кабинете Дженни раздался в половине восьмого утра. Звонил Стив, один из ассистентов режиссера.

— Алека нет. Он опаздывает. Где он?

— Понятия не имею. — Почему все считают, что она все про всех должна знать! — Ты звонил ему домой?

Конечно, они звонили ему, но работал только автоответчик.

— Иногда он ездит на метро. Может, что-то с поездом?

Мисс Ройял позвонила в справочную метрополитена и получила ответ, что на линии полный порядок. Но Дженни не спешила расстраиваться. Люди иногда опаздывают. Со всеми случается.

Его не было и в восемь. Уже в восемь пятнадцать нужно было что-то решать. Если он сегодня не появится, следовало срочно переписать несколько сцен. Дженни спустилась в репетиционную.

Все было вверх дном. Теренс не справлялся с актерами, работа стояла… Говорили только об Алеке:

— А вдруг он попал в аварию?

— Может, он погиб?

— Нет, — отрезала Дженни. Она бы знала. Почувствовала бы.

— Ох, кажется, я во всем виновата! — Карен, видимо, целое утро только об этом и говорила. — У меня возникли сомнения по поводу Лидгейта, и мы вчера обсудили это с Алеком.

Неужели Карен всерьез полагает, что он спасся бегством лишь оттого, что с его героем неладно?

— Алек работает на телевидении десять лет, — резко сказала Дженни. — Он не будет дуться, если его герой не каждый день в центре событий.

Необъяснимо. Дженни представить не могла, почему Алек не явился на работу.

Она взяла рукопись. Лидгейт занят в трех эпизодах. Она бегло их просмотрела. В основном «пересказы». Как же она раньше не поняла? Почему герцог нагоняет такую тоску? Но сейчас не время думать об этом. Она должна быть ему благодарна. Проще будет расстаться с персонажем!

Кому же отдать реплики Лидгейта? Дженни проглядела список актеров, занятых сегодня. Под номером первым стоял Гастингс. Брайану всегда удавались «пересказы». У него была прекрасная память, и он легко усвоил бы такое количество нового текста.

Но она не хотела ничего поручать Брайану, тем более что сегодня еще и Робин «на ходу». Подходящий для Рэя случай проявить себя! Она принялась делать пометки в рукописи.

Пришлось полностью переработать все сцены, перевернуть все с ног на голову. Проще было написать новые. «Думаешь, мне нечем заняться, Алек Камерон?»

В десять Джордж позвонил агенту Алека.

— Знаешь, Дженни, она пыталась выгородить его, но была удивлена не меньше нашего. Она попросила на всякий случай предоставить ему недельный отпуск, но все равно дело темное…

К этому времени Дженни была вне себя. Она могла ожидать такого от кого угодно — от Карен, от Фрэнка, Мура или Фрэнсин. Они подчас откалывали подобные фортели. Но Алек? На него полагались все. Он не мог взять и исчезнуть. Не имел права!

Она бросилась в кабинет и позвонила ему сама. Гудок за гудком — даже автоответчик отключен. Алек дома. Почему не подходит к телефону? Неужели она не в силах заставить его снять трубку?

Она по уши в делах: ради Зельды Оливер нужно так переработать сюжет, чтобы гарантировать актрисе три появления в кадре в неделю — и тут Алек со своими фокусами. Он же всегда был на ее стороне. Разве не он говорил, что готов для нее луну с неба достать!

«Мне не нужна луна! Мне надо, чтобы ты пришел на работу!»

Она поедет к нему… Дженни вызвала машину. Придется дневать и ночевать на его пороге, пока он не соизволит выйти и поговорить.

Через пять минут она сидела в машине, на заднем сиденье. Только на Алека всегда можно было положиться, только с ним у нее не было проблем. «Ты не вытворял такого с Полом Томлином в „Аспиде“. Почему же так ведешь себя со мной?»

Адреса всех сотрудников были введены в память персонального компьютера. Алек жил в Верхнем Вестсайде, на тихой приличной улице — район весьма аристократический, с фешенебельными ухоженными домами. Типичная нью-йоркская улочка, в таких районах всегда снимают романтические комедии — здесь обычно герой «встречает свою судьбу». Но сейчас Дженни не видела в этом ничего романтического, а происходящее меньше всего напоминало комедию.

Она поднялась на крыльцо, стукнула в дверь. Тихо. Дженни снова постучала. «Открой лучше — все равно не уйду!» Когда она собралась постучать в третий раз, дверной глазок закрыла тень. Он, наверное, решил поглядеть, кто там. Дженни как-то читала один детективчик, где убийца стрелял в жертву через дверной глазок, попадая прямо в глаз. Жаль, что у нее нет пистолета!

Алек отворил дверь. Дженни не дала ему и рта раскрыть.

— Где ты был? Почему не пришел? Люди ждут, рассчитывают на тебя… Ты разве не знаешь об этом?

— Заходи.

— Не хочу! Почему ты не явился на работу?

— Дженни, на дворе декабрь. — Он говорил очень спокойно. — Температура ниже нуля. Пожалуйста, войди в дом.

— Мне и тут хорошо. Можешь прямо здесь объяснить мне, что происходит.

Алек вышел на ступеньки крыльца и прикрыл за собой двери. На нем была лишь трикотажная майка с длинным рукавом да фланелевая рубашка. А ведь на улице и впрямь холодно…

…Что ж, прекрасно! Наконец-то она впервые совершила истинно женский поступок — заставила мужчину вести себя по-идиотски!

— Ну хорошо. Идем в дом. — Она соглашалась сдать эту боевую позицию, но миловать противника не намеревалась.

Алек открыл дверь и шагнул в коридор. Они вошли в узкий холл, стены которого были выкрашены в цвет слоновой кости. Пол был в песке и каких-то пятнах. Неяркая лампочка освещала небольшой портрет, нарисованный акварелью. Маленькая девочка с золотистыми волосами. И с глазами Алека. Наверное, это его сестренка Мэг.

Дженни вдруг почувствовала, что его руки легли ей на плечи. Она сжалась. Что он надумал?

Ах, он хочет помочь ей снять пальто… Идиотское положение! Она выдернула руки из рукавов и тупо смотрела, как он кладет пальто на перила лестницы.

Какого черта она здесь? Почему так рассвирепела? Если кто-то другой прогуляет рабочий день, она сделает круглые глаза, не более того. «Детки иногда пошаливают» — скажет она. Дженни умела играть роль всепрощающей мамы. Но только не с Алеком! Сейчас она чувствовала себя словно брошенная жена.

Он провел ее сквозь арку, ведущую в гостиную. В комнате стояла самая обыкновенная мебель — диван, два кресла, пара маленьких столиков — все новенькое и блестящее. Но Алек почему-то использовал гостиную в качестве хранилища для своих вещей. На сиденье одного из кресел уютно устроился баскетбольный мяч, другой лежал в корзине для бумаг. На стене над диваном висела хоккейная клюшка, а пара расшнурованных ботинок с коньками валялась перед камином. Около двери она заметила несколько теннисных ракеток. Столик был завален письмами, журналами и коробками с теннисными мячиками.

Дженни вдруг представила — вот он приходит домой, швыряет на стол почту и целится баскетбольным мячом в корзину для бумаг. Бросать нужно осторожно и лишь как следует прицелившись — иначе мяч отскочит от металлической сетки, покатится по полу и ударится о коньки…

Она вдруг сказала:

— Я никогда не каталась на коньках.

Что она несет? Похоже, она спятила. Сбежать с работы, трястись сорок пять минут в машине, чтобы сообщить ему, что никогда не каталась на коньках?!

— Могу научить. — Он пододвинул к ней кресло. — Ты сумеешь. У тебя отличное чувство равновесия.

…Как здорово было бы пойти с ним на каток! Толстые свитера и длиннющие мохеровые шарфы, морозный воздух, горячий шоколад, рука в руке…

Дженни села.

— Не выйти на работу… на тебя это не похоже, Алек.

— Согласен. Я ведь всегда такой обязательный.

Он более чем обязательный. Он сильный и проницательный, терпеливый в случаях, когда требуется терпение, твердый и решительный, когда нужны твердость и решительность. Что стряслось?

— Карен сказала, что вы говорили о Лидгейте — каким занудным он вскоре может стать. Я сама знаю, что в последнее время он не слишком выразителен, но нужно немного поработать, и все встанет на свои места… Выражение лица Алека не изменилось. О чем он думает? — Если проблема в этом… — она вдруг запнулась.

— Проблема не в Лидгейте. И шоу тут ни при чем.

— Как? — Дженни ничего не понимала. Если дело не в Лидгейте, тогда в чем же?

— Все дело в нас с тобой.

… Почему она не отвечает? У нее всегда и на все находился ответ. Пусть временами она молола Бог весть что, сотрясая воздух, но никогда не молчала, как дура…

«Все дело в нас с тобой…» Что она могла ответить?

— Карен права, — продолжал Алек. — Лидгейт — эгоистичный истукан. Еще полгода, и я чокнусь.

— Но ведь и я о том же! — обрадовалась Дженни. — Мы все уладим. Не знаю пока, как, но…

Алек жестом прервал ее излияния. Дело не в этом. Она вцепилась в подлокотники кресла. В чем же? Ведь главное в ее жизни сериал.

— Я не могу заставить тебя полюбить меня, Дженни. Я пошел бы на все — абсолютно на все — но это не в моей власти.

Голос звучал ровно и спокойно. …Над камином висел пейзаж — берег моря, усеянный валунами, и несколько деревьев. Наверное, это остров Принца Эдварда, родина Алека. Ей хотелось расспросить его о местах, о тамошнем климате… Может быть, это отвлечет его.

Но Алек продолжал:

— До сих пор, сталкиваясь с трудностями, я считал, что с ними можно справиться, стоит только постараться, побороться… — теперь его голос доносился словно издалека. — Сейчас борьба потеряла смысл.

Все поплыло перед глазами Дженни, пейзаж над камином превратился в туманное пятно.

— Я никогда ни от чего и ни от кого не уходил. — Я бы до сих пор был женат на Хлое, если бы она не попросила ее оставить. Я никогда бы не бросил «Аспида» — они были вынуждены меня уволить. Но сейчас у меня нет выбора. Я бессилен.

Казалось, он страшно далеко…

— Не понимаю… Ты бросаешь наш сериал?

— Не знаю, — ответил он. — Мне, в сущности, все равно. Дело в тебе. Мне некуда уйти от моей любви, но я могу избавиться от надежды на взаимность. Поэтому я ухожу.

Рубчатые манжеты трикотажной майки виднелись из-под рукавов его рубашки в темную шотландскую клетку. Дженни были известны названия многих типов расцветки клетчатой шотландки, каждая из которых принадлежала определенному клану. Наверняка у Камеронов была своя. Но она не понимала, как она выглядит.

— Я оставлю роль за тобой… — больше слов у нее не было.

Что ему роль? И сериал для него не имеет значения. «Но я ни для чего больше не гожусь! Только для нашего шоу! И если мы не будем о нем говорить, то мне нечего сказать».

Она позволила ему проводить себя до дверей.

— Ты пишешь сценарий самого лучшего шоу на всем телевидении, Дженни, — голос был тверд. — Но тебе этого мало. Ты позволила шоу стать твоей жизнью. Все, что тебе нужно, ты черпаешь оттуда. Я не выдержу такой конкуренции.

Казалось, мир рушится. Дженни слышала его слова и, несомненно, он был прав. Но за всем этим и стояло нечто большее. Вот только что?

Алек взял Дженни за подбородок и приподнял ее голову. Теперь она глядела прямо ему в лицо.

— Когда мы расстались с Хлоей, я сказал, что всегда к ее услугам. Я и сейчас сделаю все, о чем бы она меня ни попросила. И это для меня легко и просто, потому что я разлюбил ее. Но тебе я ничего подобного обещать не буду. Я не могу предложить тебе свои услуги, Дженни, быть тебе другом, решать твои проблемы. Не хочу больше видеть тебя здесь. Это слишком больно. Я ничем не могу помочь тебе, потому что никогда не перестану любить тебя.

Алек кивнул на прощанье и закрыл дверь. Дженни осталась одна — на улице, где герои романтических комедий обычно «встречают свою судьбу…»