Въ то время, правда, я еще не вполнc отдавалъ себc отчетъ въ томъ, что было положительнаго въ преподаванiи Усатова, но его влiянiя все же дcйствовали на меня уже тогда. Онъ пробудилъ во мнc первыя серьезныя мысли о театрc, научилъ чувствовать характеръ различныхъ музыкальныхъ произведенiй, утончилъ мой вкусъ и – что я въ теченiе всей моей карьеры считалъ и до сихъ поръ считаю самымъ драгоцcннымъ – наглядно обучилъ музыкальному воспрiятiю и музыкальному выраженiю исполняемыхъ пьесъ.
Конечно, Усатовъ училъ и тому, чему вообще учатъ профессора пcнiя. Онъ говорилъ намъ эти знаменитыя въ классахъ пcнiя мистическая слова: «опирайте на грудь», «не дcлайте ключичнаго дыханiя», «упирайте въ зубы», «голосъ давайте въ маску». То есть, училъ техническому господству надъ голосовымъ инструментомъ. Звукъ долженъ умcло и компактно опираться на дыханiе, какъ смычокъ долженъ умcло и компактно прикасаться къ струне, скажемъ, вiолончели, и по ней свободно двигаться. Точно такъ же, какъ смычокъ, задcвая струну, не всегда порождаетъ только одинъ протяжный звукъ, а благодаря необыкновенной своей подвижности на всcхъ четырехъ струнахь инструмента вызываетъ и подвижные звуки, – точно такъ же и голосъ, соприкасаясь съ умcлымъ дыханiемъ, долженъ умcть рождать разнообразные звуки въ легкомъ движенiи. Нота, выходящая изъ подъ смычка или изъ подъ пальца музыканта, будетъ ли она протяжной или подвижной, должна быть каждая слышна въ одинаковой степени. И это же непремcнно обязательно для нотъ человcческаго голоса. Такъ что, умcть «опирать на грудь», «держать голосъ въ маскc» и т.п. значитъ уметь правильно водить смычкомъ по струнc – дыханiемъ по голосовымъ связкамъ, и это, конечно, необходимо. Но не одной только техникc кантиленнаго пcнiя училъ Усатовъ, и этимъ именно онъ такъ выгодно отличался отъ большинства тогдашнихъ да и нынcшнихъ учителей пcнiя.
Вcдь, все это очень хорошо – «держать голосъ въ маскc», «упирать въ зубы» и т.п., но какъ овладcть этимъ груднымъ, ключичнымъ или животнымъ дыханiемъ – дiафрагмой, чтобы умcть звукомъ изобразить ту или другую музыкальную ситуацiю, настроенiе того или другого персонажа, дать правдивую для даннаго чувства интонацiю? Я разумcю интонацiю не музыкальную, т.е., держанiе такой то ноты, а окраску голоса, который, вcдь, даже въ простыхъ разговорахъ прiобрcтаетъ различные цвcта. Человcкъ не можетъ сказать одинаково окрашеннымъ голосомъ: «я тебя люблю» и «я тебя ненавижу». Будетъ непремcнно особая въ каждомъ случаc интонацiя, т.е. та краска, о которой я говорю. Значитъ, техника, школа кантиленнаго пcнiя и само это кантиленное пcнiе еще не все, что настоящему пcвцу-артисту нужно. Усатовъ наглядно объяснялъ это на примcрахъ.
Собравъ насъ, своихъ учениковъ, Усатовъ садился за фортепiано и, разыгрывая разныя пьесы, объяснялъ разницу между какой нибудь оперой итальянской школы и какой нибудь типичной русской оперой. Онъ, вcроятно, не отрицалъ положительныхъ сторонъ итальянской музыки, но говорилъ, что въ ней преобладаетъ легкая, общедоступная мелодичность. Это – говорилъ онъ – какъ будто написано для музыкально одаренной массы, которая, прослушавъ оперу и усвоивъ ее, будетъ въ веселый или грустный часъ жизни напcвать ея прiятныя мелодiи. Другое дcло – музыка русская, напримcръ, Мусоргскаго. Она тоже не лишена мелодiи, но мелодiя эта совсcмъ иного стиля. Она характеризуетъ бытъ, выражаетъ драму, говоритъ о любви и ненависти гораздо болcе вдумчиво и глубоко. Возьмите – говорилъ онъ – Риголетто. Прекрасная музыка, легкая, мелодичная и въ то же время какъ будто характеризующая персонажи. Но характеристики все же остаются поверхностными, исключительно лирическими. (И онъ игралъ и пcлъ намъ Риголетто). – А теперь, господа, послушайте Мусоргскаго. Этотъ композиторъ музыкальными средствами психологически изображаетъ каждаго изъ своихъ персонажей. Вотъ у Мусоргскаго въ «Борисc Годуновc» два голоса въ хорc, двc коротенькихъ, какъ будто незначительныхъ, музы-кальныхъ фразы. Одинъ голосъ:
— Митюхъ, а Митюхъ, чаво оремъ?
Митюхъ отвcчаетъ:
— Вона – почемъ я знаю?
И въ музыкальномъ изображенiи вы ясно и опредcленно видите физiономiю этихъ двухъ парней. Вы видите: одинъ изъ нихъ резонеръ съ краснымъ носомъ, любящiй выпить и имcющiй сипловатый голосъ, а въ другомъ вы чувствуете простака.
Усатовъ пcлъ эти два голоса и затcмъ говорилъ:
— Обратите вниманiе, какъ музыка можетъ дcйствовать на ваше воображенiе. Вы видите, какъ краснорcчиво и характерно можетъ быть молчанiе, пауза.
Къ сожалcнiю, не всc ученики, слушавшiе Усатова, понимали и чувствовали то, о чcмъ Усатовъ говоритъ. Ни сами авторы, которыхъ намъ представляли въ характерныхъ образцахъ, ни ихъ замcчательный толкователь не могли двинуть воображенiе тифлисскихъ учениковъ. Я думаю, что классъ оставался равнодушенъ къ показательнымъ лекцiямъ Усатова. Вcроятно, и я, по молодости летъ и недостатку образованiя, не много усваивалъ тогда изъ того, что съ такимъ горячимъ убcжденiемъ говорилъ учитель. Но его ученiе западало мнc глубоко въ душу. Я, прежде всего, сталъ понимать, что мое увлечете уфимскимъ искусствомъ, какъ и то счастье, которое оно мнc давало, были весьма легковcсны. Я началъ чувствовать, что настоящее искусство вcщь очень трудная. И я вдругъ сильно прiунылъ:
— Куда же мнc съ суконнымъ рыломъ въ калашный рядъ, — думалъ я. – Гдc же мнc? Чcмъ это я такой артистъ? И кто сказалъ, что я артистъ? Это все я самъ вы думалъ.
Но въ тоже время я все больше и больше сталъ интересоваться Мусоргскимъ. Что это за странный человcкъ? То, что игралъ и пcлъ Усатовъ изъ Мусоргскаго, ударяло меня по душc со странной силой. Чувствовалъ я въ этомъ что-то необыкновенно близкое мнc, родное. Помимо всякихъ теорiй Усатова, Мусоргскiй билъ мнc въ носъ густой настойкой изъ пахучихъ родныхъ травъ. Чувствовалъ я, что вотъ это, дcствительно, русское. Я это понималъ.
А мои сверстники и соученики – басы, тенора, сопрано – между тcмъ говорили мнc:
— Не слушай. Хорошо, конечно, поетъ нашъ Дмитрiй Андреевичъ Усатовъ, можетъ быть, все это и правда, а все таки La donna e mobile – это какъ разъ для пcвцов; а Мусоргскiй со своими Варлаамами да Митюхами есть ни что иное, какъ смертельный ядъ для голоса и пcнiя.
Меня какъ бы разрубили пополамъ, и мнc трудно было уяснить себc, въ какой половинc моего разрубленнаго
ябольше вcсу. Сомнcнiе меня часто мучило до безсонницы.
— La donna e mobile?
или
— Какъ во городc во Казани?
Но что то во мнc, помимо сознанiя, тянулось къ Мусоргскому. Когда вскорc мнc удалось поступить въ тифлисскую казенную оперу, прiобрcсти въ городc извcстную популярность и сдcлаться желаннымъ участникомъ благотворительныхъ и иныхъ концертовъ, – я все чаще и чаще сталъ исполнять на эстрадc вещи Мусоргскаго. Публика ихъ не любила, но, видимо прощала ихъ мнc за мой голосъ. Я занялъ въ театрc извcстное положенiе, хотя мнc было всего двадцать лcтъ; я уже пcлъ Мельника въ «Русалкc», Мефистофеля въ «Фаустc», Тонiо въ «Паяцахъ» и весь басовый репертуаръ труппы. Уроки Усатова даромъ для меня не прошли. Я смутно стремился къ чему то новому, но къ чему именно, я еще самъ не зналъ. Болcе того, я еще всецcло жиль опернымъ шаблономъ и былъ еще очень далекъ отъ роли опернаго «революцiонера». Я еще сильно увлекался бутафорскими эффектами. Мой первый Мефистофель въ Тифлисской оперc (1893) еще не брезгалъ фольгой и металъ изъ глазъ огненныя искры.
10.
Успешный сезонъ въ Тифлисской оперc меня весьма окрылилъ. Обо мнc заговорили, какъ о пcвцc, подающемъ надежды. Теперь мечта о поcздкc въ столицу прiобрcтала опредcленный практическiй смыслъ. Я имcлъ нcкоторое основанiе надcяться, что смогу тамъ устроиться. За сезонъ я успcлъ скопить небольшую сумму денегъ, достаточную на то, чтобы добраться до Москвы. Въ Москвc я съ удовольствiемъ убcдился, что моя работа въ Тифлисc не прошла незамcченной для театральныхъ профессiоналовъ столицы. Приглашенiе меня извcстнымъ въ то время антрепренеромъ Лентовскимъ въ его труппу для лcтняго сезона оперы въ Петербургской «Аркадiи» сулило мнc какъ будто удачное начало столичной карьеры. Но эта надежда не оправдалась. И въ художественномъ, и въ матерiальномъ отношенiяхъ антреприза Лентовскаго не дала мнc ничего, кромc досадныхъ разочарованiй. мнc суждено было обратить на себя вниманiе петербургской публики зимой этого же года въ частной оперc, прiютившейся въ удивительно неуютномъ, но хорошо посcщаемомъ публикой Панаевскомъ театрc на Адмиралтейской набережной. Въ этомъ оперномъ товариществc господствовалъ весь тотъ репертуаръ, который давался для публики мелодически настроенной, а главное, что привлекало – Мейерберъ. Мнc выпало пcть Бертрама въ «Робертc-Дьяволc». При всемъ моемъ уваженiи къ эффектному и блестящему мастерству Мейербера, не могу, однако, не замcтить, что персонажи этой его оперы чрезвычайно условны. Матерiала для живого актерскаго творчества они даютъ мало. Тcмъ не менcе, именно въ роли Бертрама мнc удалось чcмъ то сильно привлечь къ себc публику. Не только молодой голосъ мой ей очень полюбился – цcнители пcнiя находили въ немъ какiя то особые, непривычные тембры – но и въ игрc моей публикc почудилось нcчто оригинальное, а между тcмъ я драматизировалъ Бертрама, кажется, шаблонно, хотя этой странной фигурc я будто бы придавалъ не совсcмъ оперную убcдительность. Въ общcстве обо мнc заговорили, какъ о пcвцc, котораго надо послушать. Это граничило уже съ зарождающейся славой. Признакомъ большого успcха явилось то, что меня стали приглашать въ кое-какiе свcтскiе салоны. Мое первое появленiе въ одномъ изъ такихъ салоновъ, кстати сказать, возбудило во мнc сомнcнiе въ подлинной воспитанности такъ называемыхъ людей свcта.
Фракъ, не на меня сшитый, сидcлъ на мнc, вcроятно, не совсcмъ безукоризненно, манеры у меня были застcнчиво-угловатыя, и за спиной я въ салонc слышалъ по своему адресу смcшки людей, понимавшихъ, очевидно, толкъ въ портновскомъ дcлc и въ хорошихъ манерахъ…
Въ Петербургc жилъ тогда замcчательный. человcкъ, Тертiй Ивановичъ Филипповъ. Занимая министерскiй постъ Государственная Контролера, онъ свои досуги страстно посвящалъ музыкc и хоровому русскому пcнiю. Его домашнiе вечера въ столицc славились – пcвцы считали честью участвовать въ нихъ. И эта честь, совершенно неожиданно, выпала на мою долю почти въ самомъ началc моего петербургскаго сезона, благодаря моимъ друзьямъ бар. Стюартамъ. 4 января 1895 года у Т.И.Филиппова состоялся большой вечеръ. Пcли на немъ все большiя знаменитости. Игралъ на рояли маленькiй мальчикъ, только что прicхавшiй въ столицу. Это былъ Iосифъ Гофманъ, будущая великая знаменитость. Выступала и изумительная сказительница народныхъ русскихъ былинъ крестьянка Федосова. И вотъ между замcчательнымъ вундеркиндомъ и не менcе замcчательной старухой выступилъ и я, юный новичок-пcвецъ. Я спcлъ арiю Сусанина изъ «Жизни за Царя». Въ публикc присутствовала сестра Глинки, г-жа Л.И.Шестакова, оказавшая мнc послc моего выступленiя самое лестное вниманiе. Этотъ вечеръ сыгралъ большую роль въ моей судьбc. Т.И.Филипповъ имcлъ большой вcсъ въ столицc не только, какъ сановникъ, но и какъ серьезный цcнитель пcнiя. Выступленiе мое въ его домc произвело извcстное впечатлcнiе, и слухъ о моихъ успcхахъ проникъ въ Императорскiй театръ. Дирекцiя предложила мнc закрытый дебютъ, который скоро состоялся, а 1-го февраля Дирекцiя уже подписала со мной контрактъ. Мои первыя выступленiя назначены были весною. Менcе чcмъ черезъ годъ послc прicзда въ Петербургъ я, такимъ образомъ, достигъ предельной мечты всякаго пcвца. Я сделался артистомъ Императорскихъ театровъ. Мнc былъ 21 годъ.
11.
Императорскiе театры, о которыхъ мнc придется сказать не мало отрицательнаго, несомнcнно имcли своеобразное величiе. Россiя могла не безъ основанiя ими гордиться. Оно и не мудрено, потому что антрепренеромь этихъ театровъ былъ никто иной, какъ Россiйскiй Императоръ. И это, конечно, не то, что американскiй миллiонеръ-меценатъ, англiйскiй сюбскрайберъ или французскiй командитеръ. Величiе Россiйскаго Императора – хотя онъ, можетъ быть, и не думалъ никогда о театрахъ – даже черезъ бюрократiю отражалось на всемъ веденiи дcла.
Прежде всего, актеры и, вообще, всc работники и слуги Императорскихъ театровъ были хорошо обезпечены. Актеръ получалъ широкую возможность спокойно жить, думать и работать. Постановки оперъ и балета были грандiозны. Тамъ не считали грошей, тратили широко. Костюмы и декорацiи были дcлаемы такъ великолcпно – особенно въ Марiинскомъ театрc – что частному предпринимателю это и присниться не могло.
Можетъ быть, Императорская опера и не могла похвастаться плеядами исключительныхъ пcвцовъ и пcвицъ въ одну и ту же пору, но все же наши россiйскiе пcвцы и пcвицы насчитывали въ своихъ рядахъ первоклассныхъ представителей вокальнаго искусства. На особенной высотc въ смыслc артистическихъ силъ стояли Императорскiе драматическiе театры, дcйствительно блиставшiе плеядой изумительныхъ актеровъ, жившихъ въ одно и то же время. На очень большой высотc стоялъ и Императорскiй балетъ.
Наряду съ театрами существовали славныя Императорскiя Консерваторiи въ Петербургc и Москвc съ многочисленными отдcленiями въ провинцiи, питавшiя оперную русскую сцену хорошо подготовленными артистами, и, въ особенности, музыкантами. Существовали и Импера-тороая Драматическiя школы. Но исключительно богато была поставлена Императорская балетная школа. Мальчики и дcвочки, въ нcжномъ возрастc принимаемые въ спецiальныя балетныя школы, жили въ нихъ всc интернами, и, помимо спецiальнаго балетнаго курса, проходили въ самихъ стcнахъ этихъ школъ еще и общеобразовательный курсъ по полной гимназической программc.
Въ какой другой странc на свcтc существуютъ столь великолепно поставленныя учрежденiя? Въ Россiи же они учреждены болcе ста лcтъ тому назадъ. Неудивительно, что никакiя другiя страны не могутъ конкурировать съ Россiей въ области художественнаго воспитанiя актера.
Бывали и у насъ, конечно, плохiе спектакли – плохо пcли или плохо играли, – но безъ этого не проживешь. То артистическое убожество, которое приходится иногда видcть въ серьезныхъ первоклассныхъ европейскихъ и американскихъ театрахъ, на Императорской сценc просто было немыслимо. Оно, впрочемъ, рcдко встрcчалось даже въ среднемъ провинцiальномъ русскомъ театрc… Вотъ почему, когда въ Европc слышишь первокласснаго скрипача, пiаниста или пcвца, видишь замcчательнаго актера, танцора или танцовщицу, то это очень часто артисты русскаго воспитанiя.
Мнc непрiятно, что только что сказанное звучитъ какъ бы бахвальствомъ. Эта непривлекательная черта присуща, къ сожалcнiю, русскому человcку – любитъ онъ не въ мcру похвастаться своимъ. Но у меня къ этому нcтъ склонности. Я просто утверждаю факты, какъ они есть.
Понятно, съ какимъ энтузiазмомъ, съ какой вcрой я вступилъ въ этотъ заветный рай, какимъ мнc представлялся Марiинскiй театръ. Здcсь – мечталось мнc – я разовью и укреплю дарованныя мнc Богомъ силы. Здcсь я найду спокойную свободу и подлинное искусство. Передо мною, во истину, разстилался въ мечтахъ млечный путь театра.
12.
Марiиискiй театръ въ новомъ басc не нуждался. Въ труппc было, кажется, цcлыхъ десять басовъ. Такъ что приглашенiе меня въ труппу нельзя было считать техническимъ. Оно могло быть оправдано только художественной заботой о развитiи молодого таланта, какимъ меня, очевидно, признавали. Я думаю, что оно по существу такъ и было. Не нуженъ былъ труппc басъ, но былъ желателенъ новый свcжiй артистъ, котораго желали поощрить въ интересахъ искусства вообще, и Марiинскаго театра въ частности. Естественно, что я имcлъ основанiе и право надcяться, что на знаменитой сценc Марiинскаго театра я найду и серьезное вниманiе къ моей артистической индивидуальности, и разумное художественное руководство, и, наконецъ, просто интересную работу. Къ глубокому моему отчаянiю, я очень скоро убcдился, что въ этомъ мнимомъ раю больше змiй, чcмъ яблокъ. Я столкнулся съ явленiемъ, которое заглушало всякое оригинальное стремленiе, мертвило все живое, – съ бюрократической рутиной. Господству этого чиновничьяго шаблона, а не чьей нибудь злой волc, я приписываю рcшительный неуспcхъ моей первой попытки работать на Императорской сценc.
Что мнc прежде всего бросилось въ глаза на первыхъ же порахъ моего вступленiя въ Марiинскiй театръ, это то, что управителями труппы являются вовсе не наиболcе талантливые артисты, какъ я себc наивно это представлялъ а какiе то странные люди съ бородами и безъ бородъ, въ вицъ-мундирахъ съ золотыми пуговицами и съ синими бархатными воротниками. Чиновники. А тc боги, въ среду которыхъ я благоговcйно и съ чувствомъ счастья вступалъ, были въ своемъ большинствc людьми, которые пcли на всc голоса одно и то же слово: «слушаюсь!» Я долго не могъ сообразить, въ чcмъ тутъ дcло. Я не зналъ, какъ мнc быть. Почувствовать ли обиду или согласиться съ положенiемъ вещей, войти въ кругъ и быть, какъ всc. Можетъ быть, думалъ я, этотъ порядокъ какъ разъ и необходимъ для того, чтобы открывшiйся мнc рай могъ существовать. Актеры – люди, служащiе по контракту: надо же, чтобы они слушались своихъ хозяевъ. А хозяева то ужъ, навcрное, заботятся о правильномъ уходc за древомъ познанiя и древомъ жизни нашего рая. Но одинъ странный случай скоро далъ мнc понять, что чиновные хозяева представляютъ въ театрc исключительно принципъ власти, которому подчиняютъ всc другiя соображенiя, въ томъ числc и художественныя.
Въ театрc разучивали новую оперу Н.А.Римскаго-Корсакова «Ночь подъ Рождество» – по Гоголю. Мнc была въ этой оперc поручена маленькая роль Панаса. Тутъ я въ первый разъ встретился съ Римскимъ-Корсаковымъ. Этотъ музыкальный волшебникъ произвелъ на меня впечатлcнiе очень скромнаго и застcнчиваго человcка. Онъ имcлъ старомодный видъ. Темная борода росла, какъ хотcла, прикрывая небрежный черный галстучекъ. Онъ былъ одcтъ въ черный сюртукъ стариннаго покроя, и карманы брюкъ были по старинному расположены горизонтально.
На носу онъ носилъ двc пары очковъ – одну надъ другой. Глубокая складка между бровей казалась скорбной. Былъ онъ чрезвычайно молчаливъ. Приходилъ, какъ мы всc, въ партеръ и то садился ближе къ дирижеру Направнику, то отходилъ въ сторонку и садился на скамеечку, молча и внимательно наблюдая за репетицiей.
Почти на каждой репетицiи Направникъ обращался къ композитору съ какимъ нибудь замcчанiемъ и говорилъ:
— Я думаю, Николай Андреевичъ, что этотъ актъ имcетъ много длиннотъ, и я вамъ рекомендую его сократить.
Смущенный Римскiй-Корсаковъ вставалъ, озабоченно подходилъ къ дирижерскому пюпитру и дребезжащимъ баскомъ въ носъ виновато говорилъ:
— По совcсти говоря, не нахожу въ этомъ актc длиннотъ.
И робко пояснялъ:
— Конструкция всей пьесы требуетъ, чтобы именно тутъ было выражено музыкально то, что служить основанiемъ дальнcйшаго дcйствiя…
Методическiй холодный голосъ Направника отвcчалъ ему съ педантическимъ чешскимъ акцентомъ:
— Можетъ быть, вы и правы, но это ваша личная любовь къ собственному произведенiю. Но нужно же думать и о публикc. Изъ моего длиннаго опыта я замcчаю, что тщательная разработка композиторами ихъ произведенiй затягиваетъ спектакль и утомляетъ публику.
Я это говорю потому, что имcю къ вамъ настоящую симпатiю. Надо сократить.
Все это, можетъ быть, и такъ, но послcднимъ и рcшающимъ аргументомъ въ этихъ спорахъ неизмcнно являлась ссылка на то, что:
— Директоръ Всеволожскiй рcшительно возстаетъ противъ длиннотъ русскихъ композиторовъ.
И туть я уже понималъ, что какъ бы ни симпатизировалъ Направникъ Римскому-Корсакову съ одной стороны, какъ бы ни былъ художественно правъ композиторъ, съ другой, – рcшаетъ вопросъ не симпатия и не авторитетъ генiя, а личный вкусъ Директора – самаго большого изъ чиновниковъ, который не выноситъ «длиннотъ русскихъ композиторовъ».
Но не только русскихъ «длиннотъ» не выносилъ И.А.Всеволожскiй – онъ не выносилъ русской музыки вообще. Объ этомъ я узналъ изъ самаго авторитетнаго источника, когда въ первый разъ на Марiинской сценc игралъ роль Сусанина въ «Жизни за Царя». Костюмъ этого крcпкаго сcвернаго русскаго мужика, принесенный мнc завcдующимъ гардеробомъ, представлялъ собою нcчто похожее ни sortie de bal. Вмcсто лаптей принесли красные сафьянные сапоги.
Когда я сказалъ гардеробщику:
— Не полагалось бы, батюшка мой, Сусанина играть въ такомъ костюмc; это, вcдь, неправда, – завcдуюшдй гардеробомъ посмотрcлъ на меня, какъ на человcка, упавшаго съ луны, и заявилъ:
— Нашъ директоръ терпcть не можетъ всc эти русскiя представленiя. О лаптяхъ и не помышляйте. Нашъ директоръ говоритъ, что когда представляютъ русскую оперу, то на сценc отвратительно пахнетъ щами и гречневой кашей. Какъ только начинаютъ играть русскую увcртюру, самый воздухъ въ театрc пропитывается перегаромъ водки…
Щи, гречневая каша и перегаръ водки – ничего, кромc этого, бюрократическая рутина не чувствовала въ той новой русской музыкc, которой суждено было вскорc завоевать весь мiръ. Рутина эта, прежде всего, мcшала обновленiю репертуара, торжеству тcхъ замcчательныхъ русскихъ композиторовъ, съ творенiями которыхъ тайной связью была связана, повидимому, вся моя художественная судьба и артистическая будущность. Хотя я еще не былъ твердъ въ моихъ взглядахъ на искусство, и раздвоенiе между La donna e mobile и Мусоргскимъ еще давало мнc себя чувствовать – инстинктъ все же опредcленно толкалъ меня въ сторону Мусоргскаго. И къ большому моему смущенiю замcчалъ я, что и столицы относятся къ этому композитору не лучше Тифлиса. Очень хорошо помню, какъ однажды, за ужиномъ послc концерта, на которомъ я пcлъ музыкальную сатиру Мусоргскаго «Раешникъ», одинъ очень видный музыкантъ, профессоръ московской консерваторiи, сказалъ мнc не безъ язвительности:
— Скажите мнc, Шаляпинъ, отчего это вамъ нравится пcть въ концертахъ какiе то третьестепенные фельетоны изъ «Московскаго Листка?»
Этого же мнcнiя держались и влиятельные музыкальные критики. Мнc вспоминались совcты: «опирайте на грудь», «держите голосъ въ маскc», «не дcлайте ключичного дыханiя», и я думалъ – такъ неужели же въ этомъ вся суть искусства?
13.
Бюрократическая рутина сказалась и на моей личной судьбc въ театра. Возлагая на меня надежды, Дирекцiя добросовестно желала дать мнc возможность показать себя. Но при этомъ совершенно не соображала художественной стороны дcла. Надо дать Шаляпину отвcтственную роль. Какую? Большую. Роль, которая по графику значится за номеромъ первымъ. Подходитъ ли она пcвцу, по силамъ ли она ему, не окажется ли она для него коварнымъ даромъ, объ этомъ, конечно, не думали.
И вотъ что произошло.
Самымъ знаменитымъ исполнителемъ роли «Руслана» въ генiальной оперc Глинки «Русланъ и Людмила» считался на Марiинской сценc басъ Мельниковъ. Съ его уходомъ изъ театра на пенсiю незадолго до моего поступленiя въ труппу, эта роль осталась, такъ сказать, вакантной. Мельникова никто изъ басовъ Марiинской сцены не могъ замcнить. Пробовали всc, и всc проваливались. Исключительно трудная роль оказывалась имъ не подъ силу. Послc Мельникова всc исполнители «Руслана» казались тcнями.
Когда меня надо было впервые представить публикc Марiинскаго театра, главный режиссеръ, Геннадiй Петровичъ Кондратьевъ, позвалъ меня и спросилъ:
— Руслана роль знаешь? (онъ всcмъговорилъ «ты»).
Кое что я зналъ изъ этой оперы, но все же я отвcтилъ:
— Нcтъ, роли я не знаю.
Подумалъ Кондратьевъ и сказалъ:
— Есть двc недcли сроку, если хочешь эту роль сыграть въ свой первый спектакль. Можешь въ двc недcли одолcть?
Въ русскихъ провинцiальныхъ операхъ пcвцамъ приходится сплошь и рядомъ выучивать роль буквально въ два часа. Это ужъ такой правильный образъ веденiя дcла – «спасать положенiе». Приходилось дcлать это и мнc въ Тифлисc. Я болcе или менcе успcшно выучивалъ механически роль, выработавъ особые прiемы запоминанiя, и затрудненiй, отъ которыхъ опускались бы руки, при этомъ не встрcчалъ. Я вспомнилъ Тифлисъ и отвcтилъ:
— Въ двc недcли? Еще бы! Какъ же нcть? Конечно.
Я принялся заучивать роль, какъ заучивалъ роли въ Тифлисc – для «спасенiя положенiя». Но какъ только начались репетицiи, я понялъ, что двc недели срокъ слишкомъ малый для того, чтобы дcйствительно сыграть роль Руслана. Отказаться было поздно – неловко, даже стыдно. Я старался, какъ могъ, подготовиться, хотя бы только формально, т.е., не врать въ самой линiи музыки.
Насталъ вечеръ спектакля. Я оделся, загримировался по старому трафарету и на ватныхъ отъ страха ногахъ вышелъ на сцену, на которой недавно еще звучалъ въ роли Руслана голосъ Мельникова. Я до сихъ поръ волнуюсь на сценc, даже когда пою роль въ сотый разъ, а тутъ къ обычному волненiю прибавилось еще волненiе отъ сомнcнiя, смогу ли, по крайней мcрc, не наврать. Конечно, поглощенный одной мыслью «не наврать»! – я игралъ и спcлъ Руслана такъ, какъ если бы мнc на святкахъ пришлось нарядиться въ какой нибудь никогда не надеванный и мудреный маскарадный костюмъ.
Спектакль я пропcлъ, но впечатлcнiе отъ меня у публики получилось скверное. Мнc нcсколько дней послc спектакля было просто совестно ходить по улицамъ и приходить въ театръ.
Но нcть худа безъ добра. У начинающего артиста, въ какой бы области онъ ни работалъ, есть очень опасные враги – домашнiе поклонники, которые настойчивыми голосами говорятъ ему объ его необыкновенномъ талантc. Внcшнiй блескъ первыхъ успcховъ, прiятныя слова друзей, пришедшихъ за кулисы поздравить, цвcты и восторженныя барышни тушатъ настоящее горенiе и при этомъ еще мcшаютъ чувствовать чадъ головенiекъ и копоть. Молодой человcкъ теряетъ линiю собственой оценки и начинаетъ радоваться тому, что онъ представляетъ собою въ искусствc нcчто замcчательное. Если въ глубинc души, оставшись ночью наединc съ собою и со своей совcстью, онъ и усомнится въ своей исключительной цcнности, то на другой же день какой нибудь другой чудный доброжелатель вольетъ ему въ душу новый бокалъ шампанскаго. Молодой артистъ снова опьяненъ и забылъ то, что ему думалось прошлой ночью.
Сдcлала изъ моего неуспcха выводы и Дирекцiя, но опять таки весьма рутинно. Разъ я не справился съ труднcйшей ролью Руслана, то я перcчисляюсь въ рядовые члены труппы, и въ отношенiи меня начинають автоматически дcйствовать неумолимые законы канцелярiи. А люди съ почтенными бородами и въ вицъ-мундирахъ привыкли въ своихъ канцелярiяхъ составлять табели о рангахъ по возрастному признаку. Такой то прослужилъ пятнадцать лcт – ему одинъ почетъ, другой прослужилъ двадцать пять лcтъ – ему почетъ другой. «Выслуга летъ». Мнc же было всего 21 годъ, и при распредcленiи ролей объ этомъ твердо помнили. Было очевидно, что певецъ, которому сорокъ лcтъ, имcетъ больше «права» на ту или другую роль, чcмъ безусый молодой парень. Основная моя работа въ театрc свелась, поэтому, главнымъ образомъ, къ исполненiю ролей: Судьи въ «Вертере», кн. Верейскаго въ «Дубровскомъ», Панаса въ «Ночи подъ рождество», лейтенанта Цуниги въ «Карменъ». Не долженъ артистъ пренебрегать маленькими ролями, если онc художественно интересны. Но молодая сила, буйно во мнc бродившая, томила и мучила меня въ этомъ фактическомъ бездcйствiи. Дирекцiя же привыкла къ мысли, что я артистъ на малыя роли. Можетъ быть, это было бы еще не такъ вредно для меня, если бы время отъ времени дирекцiя вдругъ не вспоминала, что на меня возлагали надежды, и что надо какъ нибудь Шаляпину дать возможность снова попробовать свои силы. И вотъ эти именно порывы вниманiя чуть-чуть окончательно меня не погубили, какъ артиста – и въ глазахъ публики, и въ собственныхъ моихъ глазахъ. Мнc, дcйствительно, черезъ нcкоторое время поручили другую большую роль, но она не только не дала мнc разумной возможности проявить мои способности и выдвинуться, но рcшительно отбросила меня въ ряды молодыхъ пcвцовъ, созданныхъ для того, чтобы пcть въ «Карменъ» лейтенанта Цунигу. Мнc дали сыграть роль графа Робинзона въ оперc «Тайный Бракъ» итальянца Чимарозы. Какъ я теперь понимаю, опера эта прелестная. Въ музыкc Чимарозы отражены тонкое изящество и жеманная грацiя конца XVII века. «Тайный Бракъ» никакъ нельзя было давать парадно, большимъ спектаклемъ, со всей пышностью, на которую была способна Императорская сцcна. Она требовала интимной стильной постановки и столь же особеннаго стильнаго исполненiя. Роль графа Робинзона не соотвcтствовала ни слабому въ то время музыкальному моему развитiю, ни природнымъ моимъ тяготcнiямъ. Не имcли успcха ни опера, ни я.
Я благодарю Бога за эти первые неуспcхи. Они отрезвили меня одинъ разъ на всю жизнь. Они вышибли изъ меня самоувcренность, которую во мнc усердно поддерживали домашнiе поклонники. Урокъ, который я извлекъ изъ этого неуспcха, практически сводился къ тому, что я окончательно понялъ недостаточность механической выучки той или другой роли. Какъ пуганная ворона боится куста, такъ и я сталъ бояться въ моей работc беззаботной торопливости и легкомысленной поспcшности. Много разъ впослcдствiи мнc очень хотcлось спcть Руслана. Нcсколько разъ у себя дома, бывало, уже принимался за роль, но когда приходило къ серьезному моменту: «я играю», то я каждый разъ находилъ сотни причинъ уклониться отъ нея. Я чувствовалъ, что въ этой роди что то мнc не дается. Не могу до сихъ поръ объяснить, что именно. Я понялъ навсегда, что для того, чтобы роль уродилась здоровой, надо долго, долго проносить ее подъ сердцемъ (если не въ самомъ сердцc) – до тcхъ поръ, пока она не заживетъ полной жизнью.
14.
Послc «Секретной свадьбы» мои шансы въ Марiинскомъ театрc сильно упали. Мнc кажется, что начальство уже готовилось ставить крестъ на мнc. Ничего, дескать, изъ Шаляпина не выйдетъ. Ну, да – хорошiй голосъ, но въ серьезныхъ роляхъ или проваливается, какъ въ Русланc и Робинзонc, или же что-то ужъ больно кривляется. Такъ именно говорили: «кривляюсь».
Изъ чувства справедливости долженъ сказать, что, пожалуй, доля правоты въ этомъ упрекc была. Конечно, я не кривлялся. Если бы то, что они принимали за кривлянье, было имъ въ дcйствительности, изъ меня едва ли что нибудь вышло бы. Такъ бы и остался я на всю жизнь «кривлякой», то есть, актеромъ фальшивымъ, никуда негоднымъ горбуномъ, котораго одна могила исправитъ. А было, вcроятно, вотъ что.
