Глава 3

Даже в смерти своей она была прекрасна. Фарфоровая кожа лица, лишенная цвета, делала ее похожей на ангела. Ее кудри, рассыпавшиеся по черному бархату, свободно обвивали его руку. В лунном свете они отливали серебром и напоминали мерцающие шелковые нити. Он опустил голову, вдыхая аромат ее роскошных волос, представляя себе, как они развеваются вокруг ее тела, как он перебирает эти локоны своими тонкими пальцами.

Она лежала так спокойно, так умиротворенно, что он не мог устоять и медленно приподнял голову, отрываясь от ее прекрасных волос, чтобы коснуться холодных алебастровых щек. Некогда они были столь округлы и румяны, однако все краски жизни ее покинули. Он склонился, чтобы поцеловать ее губы, которые больше не отливали пастельным розовым цветом. Прощание. Расставание. Их уста соприкоснулись, ее холодные, его – еще холоднее. Вечный поцелуй Смерти…

Блэк внезапно очнулся ото сна. Он сидел на постели, темные тени скрывали стены его спальни, горло горело от отчаянного крика.

Она приснилась ему. Мертвая, лежащая в его объятиях. Ее нежная, чуть румяная кожа лишена тепла и цвета. Некогда гибкое тело недвижимо застыло в его руках. Искры в ее зеленых глазах погасли, сменившись непроницаемой пеленой.

Мертва. Он не мог этого вынести.

Тяжело вздохнув, Блэк отбросил одеяло и встал, потянувшись к черному бархатному халату, брошенному на спинку кресла. Накинув его, он завязал вокруг талии пояс, скрывая наготу, подошел к окну и положил руку на раму. Мерцающий огонек освещал другое окно в расположенном через дорогу особняке, и его расслабленные пальцы судорожно сжались в кулак. Это было ее окно. Изабеллы.

Он по-прежнему чувствовал на своих пальцах ее ускользающий аромат. Стоило закрыть глаза, и Блэк видел ее такой, какой она предстала перед ним всего несколько часов назад в лабиринте – ресницы опущены, губы призывно приоткрыты. Неземное видение, воплощенная мечта. В темноте в его объятиях ее нежное тело прижималось к нему. Он видел желание в манящих изумрудных глазах, чувствовал, как оно воспламенило ее, и не мог противиться искушению.

Ее аромат возбуждал, затуманивал сознание. Он хотел ее. Яростно.

И каким бы постыдным ни было это признание, он не мог лгать самому себе. Да, он бы взял ее прямо там, тем же вечером, если бы Изабелла не убежала от него. И зачем ему, опытному мужчине, преследовать невинную девственницу?

Уже в сотый раз за эту ночь он проклинал себя за глупость. Приглашать Изабеллу на танец – непростительная ошибка с его стороны. Однако Блэк не смог остановить себя. Сколько времени он безмолвно жаждал ее, храня безопасное расстояние между ними. Сколько простоял у этого самого окна, спрятавшись в тени, желая каждую долгую, нескончаемую ночь разглядеть за темным стеклом ее силуэт.

Странное оно, это чувство. Его тело оживало и теплело при одной только мысли о ней. Прошло много лет с тех пор, как он впервые ощутил хоть что-нибудь, кроме холода и пустоты. Жизнь его полнилась одиночеством, слухами и домыслами. Он был проклят, знал это, внутренне смирился с этим знанием и использовал его для того, чтобы окружить сердце ледяным панцирем. И тем не менее одного взгляда на Изабеллу оказалось достаточно, чтобы растопить ледяной барьер.

В его жизни была лишь работа, долг, который неуклонно следовало выполнять. Именно эти обязанности привели его в Лондон. Именно их он должен был исполнять в тот вечер, а не танцевать с Изабеллой Фэрмонт.

Но она выглядела столь потрясающе прекрасной, что устоять было невозможно. В сиреневом шелковом платье, очень простом и почти не украшенном, Изабелла предстала перед ним, затмевая толпы разодетых в пух и прах красоток, так и льнувших к знаменитому графу Блэку. Она выглядела изящной и элегантной, ее волосы ниспадали пышным каскадом золотистых локонов. Ему очень нравилось, когда она убирала так свои кудри, и он мог насладиться видом ее длинной, стройной шейки, украшенной высоким ожерельем из аметистов и бриллиантов. Он жаждал поцеловать нежную голубую жилку, трепещущую под прозрачным покровом ее кожи, окутанной ароматом духов. Почувствовать биение ее сердца на своих губах. Ее тело в своих объятиях… ее охваченную страстью плоть. Сумасшествие.

Равно как и его пребывание здесь в темноте, в мрачном убежище городского дома, в ожидании появления в соседнем окне ее едва различимой фигурки. Блэк улыбнулся, подумав о том, как она сидит сейчас, поджав ноги, на диванчике и взволнованно записывает в своем дневнике.

Он уже видел ее такой, быстро выводящей что-то в своей тетради: ветер растрепал ее локоны, туман клубился вокруг. Но это было в другом месте и в другое время. Блэк не мог позволить, чтобы Изабелла узнала о том, как он наблюдал за ней.

Она обладала слишком живым воображением, и это представляло определенную опасность. Невозможно предугадать, что случится, если Изабелла разузнает что-нибудь о нем. В самом деле, она пугающе проницательна и восприимчива, а он так раскрылся перед ней сегодня.

Блэк не жалел о тех минутах в лабиринте, жажда обладания ею внезапно стала невыносимой. Изабелла молода… и невинна. Он значительно старше, опытнее, знаток и ценитель всего запретного. Да он не имел права даже смотреть на нее, не говоря уже о том, чтобы целовать! И даже сознавая опасность подобных действий, Блэк понимал, что непременно придет к ней опять. Скоро.

– Милорд, за вами посылали.

Он не услышал, как открылась дверь в его спальню.

Факт, который мог, несомненно, встревожить его, однако Блэк был не в силах предаваться угрызениям совести. Его слишком занимали воспоминания о танце с восхитительной и желанной Изабеллой Фэрмонт.

Биллингс, один из совсем небольшого штата его слуг, едва слышно прошествовал по толстому турецкому ковру.

– Я велел экипажу подождать. Подготовить вам новый костюм и галстук, милорд?

– Нет, благодарю тебя, Биллингс. – Блэк взглянул в угол комнаты, где, посапывая у камина, расположился его палевый английский мастиф Лэмб. – Выведешь его на улицу, Биллингс? – В окне Изабеллы мелькнула тень, и взгляд Блэка устремился к едва заметному силуэту, словно мотылек к огоньку свечи. – О нет, я передумал, справлюсь и сам.

– Как пожелаете, милорд, – пробормотал верный слуга и, пятясь, поспешил к выходу.

– Меня вызывает кто-то из Братства, не так ли?

– Да, милорд. На дверях кареты герб Сассекса.

Блэк фыркнул, раздосадованный необходимостью покинуть свой пост у окна и упустить шанс увидеть Изабеллу, одетую в прозрачное ночное одеяние, с распущенными, разметавшимися по плечам волосами.

– Полагаю, карета ожидает меня на улице?

– Да, милорд.

– Что ж, придется подождать, поскольку, прежде чем я смогу уйти, мне необходимо уладить еще одно дело.

Щелкнув пальцами, он разбудил своего питомца и жестом приказал следовать за ним. Быстро нацепив на себя брюки и рубашку, Блэк ступил в темноту, спустился по винтовой лестнице и отправился на кухню, откуда вел черный ход в сад. Он прекрасно знал, куда идет и что ему нужно.

Так же как и Лэмб.

Оказавшись в холодной темноте осеннего сада, мастиф помчался скачками, преследуя кролика, осмелившегося появиться на его территории. Блэк же пошел по дорожке, ведущей к розовому кусту, на котором виднелся один-единственный бутон, раскачивающийся из стороны в сторону на длинном стебле, храбро противостоя порывам ледяного октябрьского ветра.

Он осторожно сорвал стебелек и поднес нежный бутон к лицу. Цветок обладал опьяняющим ароматом, и Блэк на мгновение застыл с закрытыми глазами, вдыхая сладкое благоухание. Изабелла пахла розами. Этот запах не выходил у него из головы всю ночь, с той самой минуты, как он поцеловал ей руку, когда их представляли друг другу.

Блэк знал очень немного вещей, в которых был бы уверен на сто процентов. Однако одна из двух непреложных истин – он хотел ее. Другая – столь же четкое осознание того, что он обязательно найдет способ ее заполучить.

– Наши самые страшные страхи сбываются, – раздался голос позади него.

– Мы слишком многого опасаемся с тех пор, как на нас возложили миссию Братства Хранителей, – ответил Блэк, ловя последний миг наслаждения ускользающим образом Изабеллы.

– Полагаю, ты понимаешь, что я здесь по делу, которое не терпит отлагательств.

Следуя многолетней привычке, Блэк скользнул взглядом по темным углам осеннего сада. Не существовало ни одного в полной мере безопасного места.

– Я увижусь с тобой в ложе, и мы сможем все обсудить там.

– Я уже убедился, что сад безопасен, – недовольно попенял Сассекс. – Ты можешь встретиться со мной сейчас.

Раздраженный гневными нотками, которые расслышал в обычно спокойном голосе Сассекса, Блэк развернулся, позволяя гостю заметить свирепую вспышку в своих глазах.

– Что тебе угодно, Сассекс? Я полагал, мы уже давно решили, что часто показываться в компании друг друга неразумно. Ты разве не помнишь заповеди Братства?

– Черт бы тебя побрал! Я помню их так же хорошо, как и ты!

– Тогда почему ты здесь? Я думал, мы обо всем договорились перед отъездом из Йоркшира.

– Они пропали.

Медленно вращая бутон розы в руках, Блэк вдыхал тонкий аромат, окутывавший его, словно облако.

– Что пропало?

– Чаша и медальон.

Глаза Блэка сузились, и даже волоски на его шее тревожно вздыбились.

– Забрав реликвии из Йоркшира, мы спрятали их так, чтобы никто и никогда не нашел, только нам троим известно о катакомбах под зданием ложи. Как они могли пропасть?

– Откуда я, черт возьми, знаю? – вспыхнул Сассекс. – Когда мне стало известно, что во время своего путешествия в Иерусалим Уэнделл раскопал несколько артефактов из храма Соломона,[7] я забеспокоился, предположив, что он, возможно, обнаружил какую-то информацию относительно реликвий. Естественно, я отправился удостовериться в том, что чаша и медальон по-прежнему спрятаны под часовней тамплиеров. Однако их уже не было.

– И что я должен с этим делать? – проворчал Блэк.

Ему никогда не хотелось иметь отношение к защите легендарной чаши и медальона. Однако и Сассекс, и он оказались в числе тех, кому была поручена охрана реликвий. Отец Сассекса спрятал чашу, отец Блэка – медальон. Оба артефакта не принесли ничего, кроме горя и смерти, обоим семьям с тех пор, как их предки-тамплиеры вернулись из Святой земли, захватив с собой реликвии. На их долю выпала обязанность держать легендарные памятники сокрытыми от мира и нечистых помыслов.

«Никогда не рассказывай о том, что знаешь. Никогда не говори, кто ты. Никогда не теряй веры в свое предназначение, ибо Грядущему Царствию понадобишься ты и сыновья твои».

Эти строчки стали заклинанием, священной молитвой и проклятием его семьи, равно как и семьи Сассекса. Слова, в буквальном смысле вписанные в его плоть, навеки запечатлевшиеся в его душе. Блэк никогда не забудет об этом, ибо он такой, какой есть. Каким будет всегда. Каким станет однажды его сын.

– Ты забыл, что мы поклялись совместно приложить все усилия, чтобы спрятать реликвии от человечества. И если кто-нибудь обнаружит их, если кому-нибудь станет известно их подлинное предназначение…

– Я прекрасно себе представляю, что может случиться, Сассекс. Просто не могу в это поверить.

Вера его умерла много лет назад вместе с желанием заботиться о фамильном наследии.

– Не важно, во что ты веришь. Мы обязаны отыскать артефакты и удостовериться в том, что никто не проведал об их силе. Я уже вызвал Элинвика. Он прибудет со свитком.

– Я знаю, видел маркиза сегодня на вечере у Стоунбруков. Во всей своей варварской горской красе. Собравши еся пожирали его глазами. Элинвик непременно устроит какое-нибудь скандальное происшествие, и в свете пойдут разговоры. Едва кому-то станет известна его связь с любым из нас, поползут слухи, особенно если Найтону удалось разузнать в Иерусалиме что-нибудь о наших предках.

Сассекс пожал плечами:

– Элинвик – часть всего этого, ведь так? И мы нуждаемся в его знаниях древности. Маркиз имеет полное право здесь находиться, чтобы помочь нам в поисках чаши и медальона.

Мнение Сассекса сложно было оспорить. На Элинвика и его предков возлагалась обязанность оберегать сохранность древнего сакрального текста и держать его как можно дальше от чаши и медальона. Сам текст, представлявший собой древнюю рукопись, являлся третьим артефактом, вынесенным из храма Соломона их предками-тамплиерами.[8] Мистический свиток хранил в себе пророчества и алхимические тайны, сведения о том, как высвободить магическую силу, рожденную от соединения чаши, медальона и самой рукописи. Существовало пророчество, будто тому, кто сможет завладеть всеми тремя реликвиями и воспользоваться их объединенной силой, суждено обрести власть над миром. Блэк никогда не верил в эти легенды. Но однажды, держа в руке медальон из черного оникса со странными символами, выгравированными золотом, он всерьез задумался: а что, если эта реликвия, которую его предки передавали из поколения в поколение, от отца к сыну, не обладает никакой силой? И внезапно ощутил что-то… услышал… странный голос обольстительно нашептывал ему, суля могущество и власть, которые он мог бы обрести.

Блэк тогда был погружен в скорбь, ангел смерти преследовал его по пятам, трижды приходя за его близкими.

Граф решил, что случившееся с ним порождено лишь разочарованием и горем. Однако сейчас, десять лет спустя, он всерьез задался вопросом: обладает ли медальон магической силой?

– Вскоре все заговорят о сокровищах тамплиеров, – напомнил ему Сассекс, – и нам понадобится помощь Элинвика, чтобы оградить Лондон от опасности, грозящей ему в том случае, если тот, кто похитил медальон и чашу, проведает об их магической силе.

– Оградить от опасности, – пробормотал Блэк, возведя глаза к небу и думая об Изабелле. – Смерть неотступно следует за мной, Сассекс. Никого невозможно оградить от моего семейного проклятия.

– Мы все прокляты, – горько заметил Сассекс. – Но вряд ли это имеет сейчас значение, так?

– Согласен с тобой.

Слегка дрожащей рукой Сассекс поправил черную копну волос.

– Завтра прибывает корабль из Иерусалима. Будь в доках, чтобы разузнать, что раскопал Найтон. И немедленно сообщи мне, если что-нибудь обнаружишь. Мы должны действовать очень осторожно, Блэк.

– Разве я когда-нибудь поступал иначе?

– Например, сегодня вечером.

Граф взглянул на Сассекса.

– Тебя можно обвинить в том же.

– Я всего лишь следил, чтобы какое-нибудь досадное неудобство не стало причиной раскрытия нашей тайны.

Блэк рассмеялся, однако в его смехе сквозили усталость и обеспокоенность.

– А, значит, ты называешь Люси Эштон «досадным неудобством»?

В глазах Сассекса мелькнули негодование и обида.

– Не беспокойся о ней, это моя проблема, и я сам с ней справлюсь, – возмущенно ответил герцог, и Блэк почувствовал в его словах собственнические нотки.

– Ты без ума от Люси.

– Конечно же нет.

– Твой тон свидетельствует об обратном.

– Это всего лишь раздражение, Блэк. Юная леди слишком умна и активна, что совсем ей не на пользу, – проворчал герцог. – Я не могу позволить ей пойти на поводу у своего любопытства и узнать об артефактах или моей вовлеченности в это дело.

– И что позволяет тебе думать, будто ей известно что-нибудь о наших реликвиях?

– Она постоянно забрасывает меня вопросами о Братстве и Великой ложе.[9] Леди без ума от масонских таинств и, боюсь, вполне может проведать о том, что наша семья использовала франкмасонство, дабы сохранить тайные знания и реликвии, полученные после разрушения храма Соломона. Мисс Эштон жаждет новых сведений, и это меня пугает. Боже правый, она даже начала посещать спиритические сеансы. Невозможно себе представить, на что готова пойти эта упрямая леди, чтобы утолить свою жажду знаний.

– Уверен, ты настолько очаровал мисс Эштон, что ее страсть к разгадыванию тайн несколько поутихнет.

– Я ее не интересую, – произнес Сассекс с болью обиды и разочарования.

Как ни странно, Блэк нашел в этом некоторое утешение. Страдания всегда легче переносятся в обществе собрата по несчастью, а граф понимал, что его страсть к Изабелле столь же безнадежна, как и Сассекса к Люси.

– Увлечение сверхъестественным – лишь игра для нее, Сассекс. Не забывай, спириты нынче в моде, а леди Люси Эштон всегда слыла одной из законодательниц светских увлечений. Полагаю, все это – не более чем невинное любопытство и лекарство от скуки. Поверь мне, юной леди вряд ли удастся сделать неожиданные открытия.

– Ах так? – Сассекс сунул руку в карман своего сюртука и достал оттуда нечто, быстро подхваченное Блэком.

Разжав пальцы, граф внимательно всмотрелся в золотую монету, лежавшую у него на ладони.

На аверсе красовалось изображение лаврового венка и лиры. На реверсе – шестиконечная звезда, вокруг которой вдоль всего внешнего края монеты шли слова: «Дом Орфея».[10] Нахмурившись, Блэк изучал монету, размышляя, где же он мог видеть ее прежде. Было в ней нечто для него очень знакомое.

– Ты все еще пребываешь в убеждении, что нам не о чем беспокоиться? – отрывисто произнес Сассекс. – Я же предупреждал тебя в Йоркшире, что кто-то охотится за чашей и медальоном. Я это чувствовал.

Блэк резко поднял голову.

– Что это?

– Я нашел это в ридикюле Люси Эштон. Ты по-прежнему думаешь, что все хорошо?

Блэк вовсе не имел желания спрашивать, какого черта Сассекс рылся в сумочке Люси, однако монета и ее зловещий смысл заинтересовали его.

– Я припоминаю подобное – не в прошлом, нет. Я видел это совсем недавно, – пробормотал граф. – Изображение изменилось, но не слишком.

– Ты помнишь «Дом Орфея» и того мерзавца, который там всем заправлял?

Такое вряд ли забудешь. Отцы Сассекса и Элинвика, вместе с его собственным отцом, однажды уже положили конец преступной деятельности этого тайного клуба, созданного в подражание печально знаменитому Клубу адского пламени,[11] существовавшему в прошлом столетии. Возглавлял «Дом Орфея» масон, предавший клятвы и вступивший на путь зла, и, что гораздо хуже, бывший одним из них. Он – четвертый тамплиер, тот самый, предок которого устроил предательское нападение на троих своих собратьев-храмовников, остановившихся на отдых перед тем, как покинуть пределы Святого города вместе с похищенными артефактами. Тот тамплиер был убит, по крайней мере, так решили трое оставшихся. Они верили, что их тайна надежно спрятана и навеки позабыта со смертью четвертого храмовника. Однако после того, как стало известно о «Доме Орфея», их отцы напрямую столкнулись с существованием таинственного некто, знающего о них и тех реликвиях, которые они охраняли. Более того, сознающего магическую силу и власть сокровищ тамплиеров. Этот человек предпринимал попытку прибрать к рукам реликвии двадцать лет назад, очевидно, кто-то желает заполучить артефакты сейчас. Возможно, даже этот или эти некто уже завладели ими.

– Наши отцы разгромили проклятый клуб много лет назад. «Дом Орфея» не мог возродиться спустя столько времени.

– Черт бы тебя побрал, Блэк, одного твоего желания, чтобы его не было, недостаточно для его исчезновения. Веришь ты или нет, клуб существует. Вместе с монетой я нашел и листок бумаги. На нем написано: «Ты умер и рожден заново. О, трижды благословенный, ибо случилось это в тот же самый день. Передай Персефоне,[12] что Орфей отпустил тебя».

Блэк замер, потрясенный.

– Это же фраза из ритуала посвящения!

– Да. Кто-то узнал о нас. Слишком много общего, чтобы быть простым совпадением.

– Кто? – гневно задал вопрос Блэк. – Кто мог разведать о том клубе и возродить его? Кто, кроме нас, мог знать о реликвиях или о том, что катакомбы под помещением масонской ложи ведут к крипте храма тамплиеров? Наши отцы позаботились о том, чтобы эти сведения навсегда остались тайной. Возможно, новый «Дом Орфея» не имеет никакого отношения к нашим реликвиям.

– Вот вопросы, ответы на которые мы обязаны отыскать. – В глазах Сассекса вспыхнуло нечто невыразимое. – Нам следует соблюдать максимум предосторожностей, Блэк. Никто не должен узнать о нас или о возложенной на наши семьи миссии.

Блэк вернул монету Сассексу.

– Ты думаешь, здесь замешана Люси, не так ли? – Господи боже, если Люси увязла в этом смертельно опасном деле, то, вполне вероятно, Изабелла также имеет к нему отношение.

Убрав монету в карман, Сассекс взглянул на небо, на луну, скрывшуюся за темное, мрачное облако.

– Я уже и сам не знаю, во что мне верить. Однако, если клуб возродился, а реликвии утеряны, мы столкнемся со значительно большей проблемой, чем я даже могу предположить.

– Утром я отправлюсь в доки и разыщу корабль.

– Элинвик встретится там с тобой. Я продолжу расследовать обстоятельства, связанные с монетой. Мы переговорим на следующем собрании масонской ложи. Однако потом нам необходимо встретиться наедине и обсудить все, что удастся узнать.

Блэк кивнул и проследовал за Сассексом. Лэмб ожидал их на тропинке, свесив из пасти огромный язык. Пес был страшен, как демон, в его имени заключалась определенная доля иронии,[13] однако собака служила Блэку некоторым утешением и развлечением. Неожиданно графу пришла в голову мысль: а что бы подумала Изабелла о его питомце? Добрая и любящая, девушка, несомненно, отнеслась бы к Лэмбу со страстной привязанностью. Странно, но порой совсем обычные вещи внезапно заставляли его вспоминать Изабеллу. Оказалось достаточно всего лишь одного танца…