Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мемуары [Лабиринт]

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Шелленберг Вальтер / Мемуары [Лабиринт] - Чтение (стр. 6)
Автор: Шелленберг Вальтер
Жанры: Биографии и мемуары,
Военная проза

 

 


Среди его новых подруг была и владелица салона мод на Курфюрстендам, дававшая ему немало ценных сведений, пересказывая содержание разговоров своих клиенток. Наконец Сосновский отправился в Варшаву, обремененный двумя туго набитыми кожаными чемоданами. И здесь произошло удивительное — его варшавское начальство начало сомневаться в достоверности его материалов, они казались слишком хорошими, чтобы быть подлинными. Сосновскому сказали, что он попался на удочку немецкой разведки и позволил провести себя, получив фальшивые материалы. Ему было предложено продать свою добычу какой-нибудь другой иностранной разведке. Удар, нанесенный Сосновскому, был настолько силен, что он совершенно отчаялся и потерял всякий интерес к своей работе. В конце концов «десятое бюро» приобрело у него часть документов, некоторые из них передав английской секретной службе. Германский генеральный штаб был вынужден после этого большинство своих планов переработать заново.

Фройляйн фон Б. и фройляйн фон Н. были приговорены к смертной казни. Гитлер отклонил их прошения о помиловании. Сосновского же обменяли на несколько немецких агентов, попавших в руки поляков. Обвинения против владелицы салона мод были не столь тяжкими, что позволило нам сохранить ей жизнь, однако мы принудили ее работать в будущем в качестве «двойного агента» польской разведки. Однако, как выяснилось, принуждение оказалось совершенно излишним, так как она чувствовала себя женщиной, обманутой Сосновским, а судьба обеих девушек, приговоренных к смерти, возбудила в ней безграничную ненависть к полякам. Она думала только о мести. Через некоторое время благодаря ее «двойной игре» в наши руки попалось не менее десяти польских агентов.

ВОЙНА С ПОЛЬШЕЙ

Операция на радиостанции в Гляйвице — В специальном поезде Гиммлера — Портрет Гиммлера — Поездки на фронт — Лейб-медик Морелль — С Гейдрихом в Варшаве — Шпионаж на военных заводах Рура.


Было 26 августа 1939 года. Изнуряющая духота нависла над Берлином. В первой половине дня мне позвонил Мельхорн и спросил, не свободен ли я сегодня вечером — ему необходимо поговорить со мной по личному делу, но ни в коем случае не в служебном кабинете.

Вечером мы встретились в центре города, в одном из ресторанов, за которым контрразведка установила наблюдение. Мельхорн выглядел очень озабоченным и, пока мы ужинали, не проронил почти ни слова. Выйдя из ресторана, мы поехали в западную часть Берлина — по Будапештерштрассе и Тауэнтциенштрассе на Курфюрстендам. В эти дни Берлин был еще совсем мирным городом — залитые огнями реклам улицы, роскошные, со вкусом убранные витрины магазинов, потоки автомашин, двухэтажных автобусов, трамваев, толпы беззаботных прохожих. Мельхорн попросил проехать к озеру Ваннзее — ему хотелось подышать свежим воздухом. Я чувствовал, насколько он взволнован, и предложил прогуляться вдоль озера.

Постепенно он разговорился, но поначалу казалось, будто он беседует сам с собой. Возбужденно бросал он отрывистые фразы: «Будет война. Она неизбежна. Гитлер давно решился на это. Ничего больше не поделаешь. Даже если западные державы и Польша попытаются что-то сделать, даже если Италия захочет вмешаться, — ничто не сможет изменить решения Гитлера. Все уже готово». Помолчав, он с еще большим жаром продолжал рассказывать отом, как Гейдрих вызвал его, своего старого противника, к себе и передал ему приказ Гитлера. Мельхорн остановился, схватил меня за руку и сказал: «Ужасный приказ». К 1 сентября необходимо было изыскать конкретный повод для нападения на Польшу, благодаря которому Польша предстала бы перед историей и в глазах всего мира агрессором. Запланировано, сказал Мельхорн, произвести нападение «польских» солдат на радиостанцию в Гляйвице. Гитлер уже поручил Гейдриху и адмиралу Канарйсу взять на себя руководство этой операцией. В конце концов ее единолично возглавил Гейдрих. (Канарис впоследствии рассказывал мне, что он сразу же отказался от участия в этом деле, аргументируя тем, что достаточно одного руководителя — ведь «у семи нянек дитя без глазу», а к тому же у Гейдриха гораздо больше опыта в таких предприятиях.) Польская униформа, добавил Мельхорн, уже доставлена со складов вермахта по распоряжению генерал-полковника Кейтеля.

Я спросил Мельхорна, откуда же думают взять поляков, необходимых для такого «нападения». «В этом-то вся дьявольская хитрость этого плана», — ответил он. «Решено одеть в польскую форму профессиональных преступников и заключенных концлагерей, дать им польское оружие и инсценировать, таким образом, вооруженное нападение на радиостанцию. Большинство из них безжалостно погонят на пулеметы нарочно для этого созданной „охраны“. Оставшиеся в живых в награду получат свободу». Мельхорн в смятении взглянул на меня. «Гейдрих ненавидит меня, — сказал он с отчаянием. — Он хочет уничтожить меня, дав мне это задание. Что мне теперь делать?»

Что мог я посоветовать Мельхорну? Наконец я сказал: «Попробуй отговориться как-нибудь — скажись больным, напейся вечером и ложись на пару дней в постель». Однако Мельхорн решил сопротивляться в открытую. На следующий день он заявил Гейдриху об отказе от поручения на том основании, что состояние его нервной системы не позволяет ему выполнить такой приказ. Несмотря на все угрозы, он продолжал стоять на своем. В тот же день Гейдрих откомандировал его в распоряжение министерства внутренних дел с предписанием дать ему хлопотливую, но низкую должность на Востоке.

1 сентября 1939 года в десять часов утра Гитлер выступил в рейхстаге с речью, обращенной к немецкому народу. «Многочисленные нападения поляков на германскую территорию, в том числе нападение регулярных польских войск на радиостанцию в Гляйвице…» — мне показалось, будто к резкому, звучному голосу примешивается возбужденный, отчаянный голос Мельхорна.

Так началась война с Польшей. Наступательные операции немецких войск начались уже за пять часов до речи Гитлера, после того, как шеф гестапо Мюллер «успешно отразил нападение» на радиостанцию в Гляйвице. За это его наградили пряжкой к железному кресту, полученному во время первой мировой войны.

Через два дня послы Англии и Франции передали Германии от имени своих правительств ультиматум. Но и это не могло уже остановить Гитлера. В тот же день с Ангальтского вокзала в Берлине отошли три специальных поезда в направлении к польской границе. Это были поезда Гитлера со штабами родов войск вермахта, Геринга и Гиммлера. Я, как будущий начальник отдела контрразведки внутри страны (группа IVE недавно созданного главного управления имперской безопасности), находился в специальном поезде Гиммлера.

Перед отъездом Гиммлер дал мне несколько советов: «Прежде всего обратите внимание на Волчонка». Он имел в виду шефа личного штаба Гиммлера, генерала СС Вольфа [8], многие годы бывшего ближайшим доверенным лицом Гиммлера. Без Вольфа Гиммлер редко предпринимал что-либо; обо всем он сначала советовался с ним. Обладая привлекательной внешностью и изящными манерами бывшего офицера вермахта, поддерживающего связи с избранным обществом, он охотно использовался Гиммлером в представительских целях. От него зависело, кого и как примет Гиммлер.

В рабочем вагоне нашего поезда громкий стрекот пишущих машинок смешался с голосами диктующих.

Бросалась в глаза безукоризненная работа связи между специальным поездом и Берлином, осуществлявшаяся с помощью телеграфа и по радио.

На второй день меня вызвали к Гиммлеру с докладом. Впервые я столкнулся с ним непосредственно в служебной обстановке. Я немного волновался и робел, когда Волчонок с довольно холодным выражением на лице провел меня в зал для совещаний.

Поначалу мне постоянно не давал покоя блеск пенсне Гиммлера. Его лицо с очками выглядело почти отвратительным. Когда я говорил, черты его оставались неподвижными, лишь время от времени он постукивал карандашом по столу. У меня было такое ощущение, как будто передо мной сидит учитель гимназии, который с бюрократической точностью проверяет мои школьные задания и за каждое из моих замечаний ставит отметки в свою записную книжку. Как я узнал позже, он на самом деле имел обыкновение «ставить» людям своего рода «отметки», однако раздавал их он не сам лично, а при помощи Вольфа. Когда что-то раздражало Гиммлера, он мог быть очень грубым. Чтобы не расстраивать напрасно свои нервы, он предпочитал использовать для этого других. Таким образом, он всегда мог в случае чего отмежеваться от любого дела, заявив, что люди, действовавшие по его поручению, неправильно его поняли. Этот «запасной выход» он держал открытым не только в личных делах, но и при принятии важных политических решений.

Во время этой поездки я делал свои доклады Гиммлеру несколько раз, и все-таки мне так и не удалось узнать, одобряет ли он мою точку зрения и насколько вообще его интересует содержание моих докладов. Хотя я старался быть как можно более кратким, моя манера докладывать казалась ему слишком многословной и растянутой, и он не упускал случая высказать мне свое неудовольствие по этому поводу. Однако временами он сам прерывал меня и начинал говорить на совершенно другие темы, например, о книгах, которые он прочел незадолго до этого. У меня создалось впечатление, что это он делает только для того, чтобы продемонстрировать свою начитанность и в то же время проверить мою образованность. Во всем его поведении при этом ощущался школьный учитель. Он выглядел часто довольно забавно, но его собеседники предпочитали не показывать ему этого, так как он мог страшно разозлиться. Однажды во время нашей поездки я, не зная, что Гиммлера к 11 часам ожидает Гитлер, затянул свой доклад до 11 ч. 15 мин. , чем вызвал большой гнев Вольфа. После вторичного напоминания Вольфа Гиммлер схватил свою шинель и вышел из вагона, чтобы пройти в специальный поезд фюрера. Нижняя ступенька нашего вагона (который стоял на свободном пути) отстояла от поверхности земли на полметра. Чтобы легче было спускаться, под ступеньку был предусмотрительно подставлен ящик. Я выглянул в окно как раз в тот момент, когда близорукий рейхсфюрер с пенсне на носу провалился ногой сквозь крышку ящика, на мгновение повис в воздухе и со всего размаху упал на живот плашмя. Очки, фуражка и перчатки полетели в разные стороны. Его адъютант первые секунды стоял как вкопанный. Тут он увидел мое ухмыляющееся лицо в окне и разразился громким хохотом. Гиммлер был вне себя от ярости, и когда его вытащили из ящика, надели фуражку и пенсне, он, зло сопя, помчался к поезду фюрера. У меня были все основания ожидать, что надо мной разразится гроза. Однако после возвращения Гиммлера по его виду нельзя было определить, как он относится ко мне. Но сразу же после обеда он вызвал меня к себе и задал мне «в наказание» работу: «Напишите, — сказал он коротко, — рефераты на следующие темы: 1. Вооруженные силы и народное ополчение — будет ли в будущем решающую роль играть массовое войско или будут существовать только специализированные рода войск: сухопутные войска, военно-воздушные силы и военно-морской флот? 2. Военные и милитаризм. 3. Мое личное мнение и предложения о реорганизации контрразведки».

В первый момент я изумленно посмотрел на него, затем взял свои бумаги с записанным заданием и подумал: «Ну что ж, поиграем в военную школу».

Каждый раз, когда Гиммлер возвращался после бесед с Гитлером, мне бросалось в глаза, что он почти полностью уподоблялся Гитлеру и по языку, и по манере выражаться. «Беспощадное использование всех средств», «хладнокровное решение» — эти фразы, казалось, исходили из уст Гитлера. Тогда на лице школьного учителя появлялась готовность к проявлению необходимой твердости. Передо мной как бы сидели два разных человека — с одной стороны, учитель гимназии, с другой — преданный сподвижник Гитлера. Перед немногими, кого он удостаивал такой чести, он повторял и благоговейно комментировал священные слова, почерпнутые им незадолго до этого из многочасовых монологов своего фюрера. Одним из этих немногих, которым он рассказывал об этом, был Гейдрих. Тот довольно-таки быстро очищал такие повествования от всякой фантастики и использовал их для практических нужд разведки.

Тем временем штаб-квартира фюрера переместилась в Сопот, известный курорт на Балтийском море. Отсюда Гитлер и Гиммлер, в сопровождении своих ближайших военных советников, несколько раз посетили прифронтовую местность, пользуясь для этого бронированными мерседесами. Они исколесили весь север Польши вплоть до линии фронта, где главные силы отчаянно защищавшейся польской армии еще оказывали сопротивление. Обширные пространства полей выглядели еще мирно, но дороги, по которым на восток катился поток орудий, танков и грузовиков, а на запад тянулись колонны изможденных польских военнопленных, неумолимо напоминали о бушевавшей здесь войне.

Наконец мы приблизились к передовой. Повсюду сожженная земля — разрушенные дома, покинутые жителями деревни, усеянные воронками снарядов поля. До того времени я не представлял себе, какие разрушения может нанести так быстро современная война. Теперь я впервые узнал об этом.

Как правило, мы только к вечеру возвращались на свою базу в Сопоте и весь день обходились своим провиантом. О Гиммлере и Вольфе должен был заботиться я.

Однажды утром приказ о выступлении пришел так неожиданно, что не были готовы ни термосы, ни пакеты с бутербродами. В спешке я схватил бутылку с коньяком и два пакета с бутербродами, оставшимися от вчерашнего дня. Когда во время поездки Гиммлер и Вольф решили подкрепиться, после первых же проглоченных кусков они с изумлением уставились друг на друга. Затем они подозрительно исследовали пакеты с бутербродами. К моему ужасу я увидел, что бутерброды совершенно заплесневели. Гиммлер позеленел и стал жадно хватать ртом воздух, чтобы подавить подступавшую тошноту. Я тут же предложил выпить коньяку. Хотя Гиммлер никогда не пил коньяка (иногда позволял себе рюмку вина), он сделал большой глоток из бутылки и, качая головой, сказал мне: «А вы оригинал. Сначала отравляете человека, а потом пытаетесь вернуть его к жизни при помощи алкоголя». И, обращаясь к Вольфу, добавил: «Этот хитрец сам-то, разумеется, ничего из этого не ел». Я быстро схватил остатки бутербродов и забросил их подальше. В отличие от Гиммлера, Вольф не преминул вечером после нашего возвращения прочитать мне длинную лекцию о том, какие последствия могла иметь моя халатность. После этого случая я на долгое время по собственному легкомыслию лишился благосклонности начальника штаба Гиммлера.

Из Сопота мы могли также наблюдать за обстрелом полуострова Хела, который вел старый немецкий линкор «Шлезиен». Затем мы вылетели по направлению к Бугу. Недалеко от Варшавы мы сделали промежуточную посадку. Гитлер захотел осмотреть польские бронепоезда, которые лежали на путях, разрушенные немецкими бомбами. Линейкой с дюймовыми делениями он измерял толщину броневых плит, изучал расположение орудий и пробоины, нанесенные бомбами. Он все облазил лично, делая по пути замечания об усовершенствованиях, необходимых для немецких бронепоездов, а генерал-полковник Кейтель карабкался за ним, потея и отдуваясь.

Под Варшавой мы наблюдали боевые действия артиллерийских частей. Ударные группы пехоты уже пробились к городским окраинам. Орудия вели огонь изо всех калибров, и над Варшавой стояло тяжелое облако серого дыма. Все новые эскадрильи бомбардировщиков, как стаи ос, кружили над полем боя. Время от времени неподалеку от нас разрывался польский снаряд, но на просьбу отойти подальше от линии огня Гитлер делал отрицательный жест рукой.

Мы уже возвратились к самолету, когда обнаружилось, что не хватает лейб-медика Гитлера д-ра Морелля. Через десять минут он появился в сопровождении трех солдат, запыхавшийся, весь в поту. Солдаты рассказали, что они наткнулись на этого человека в лесочке; как он объяснил, он хотел, чтобы попасть к самолету, обойти зону огня и пройти более безопасным путем через лес. С Мореллем во время другого вылета на фронт произошла еще одна история, сделавшая его также объектом насмешек. Во время полета погода настолько ухудшилась, самолет так трясло, что Морелль громко стонал и в конце концов его вырвало. Гитлер недовольно посмотрел на своего лейб-медика и громко сказал, так что все могли слышать: «Этот толстяк снова так набил брюхо за завтраком, что теперь ему плохо». Вечером меня вызвал Гиммлер и поручил в дальнейшем нести наблюдение за Мореллем, соблюдая, однако, крайнюю осторожность. Уже давно Гиммлер подозревал, что Морелль использует свои связи с Гитлером для того, чтобы иметь доступ к делам, связанным не только с его врачебной деятельностью. То, что Гитлер перед всеми высмеял своего личного врача, казалось, освободило Гиммлера от страха, который он до того момента испытывал перед Мореллем, занимавшим столь важный пост. Гиммлер считал также, что Морелль, пользуясь расположением Гитлера, набивает себе карман. И на самом деле, лейб-медик Гитлера купался в деньгах. Кроме того, в Богемии и Моравии у него были крупные фабрики по производству эфира и медикаментов. Впоследствии возникло еще подозрение в том, что он намеренно подрывает здоровье Гитлера. Например, он постоянно выписывал Гитлеру пилюли, якобы успокаивающе действующие на желудок и кишечник, однако в действительности они содержали так много стрихнина, что явились, как считали, причиной упадка сил, наблюдавшегося у Гитлера в последующие годы.

Доказать связи Морелля с вражескими разведками мы не могли. Однако в 1944 году он был подчинен шефу германской медицинской службы д-ру Брандту.

Незадолго до конца войны с Польшей Гиммлер поручил мне, в связи с занятием русскими войсками части польской территории, проследить, чтобы наши разведчики подумали о безопасности новых границ и высказали свое мнение о деятельности русской разведки в отношении Германии: сузились в последнее время ее масштабы или наоборот расширились? Я ответил, что здесь нет нужды ни в длительных размышлениях, ни в рефератах или меморандумах. Совершенно ясно, что русские всеми средствами активизируют деятельность своей разведки, направленную против нас, что уже обнаружено много русских агентов среди устремившихся широким потоком в рейх прибалтийских немцев и прочих беженцев.

28 сентября 1939 года Гейдрих прибыл в штабквартиру фюрера; он должен был обеспечить безопасность Гитлера во время его посещения Варшавы. Мы расстались со специальным поездом и поехали в только что завоеванный город. В польской столице нам представилась ужасающая картина — повсюду море развалин, сгоревшие дома, голодные, изможденные люди. Некогда прекрасная Варшава стала мертвым городом.

Время до прибытия Гитлера я использовал для того, чтобы ознакомиться с польской разведкой. Вопреки моим ожиданиям, я нашел там обширную картотеку, в которой была зарегистрирована вся польская агентурная сеть.

1 октября 1939 года немецкие полки торжественным маршем прошли по польской столице.

***

Вернувшись в Берлин, я сразу же занялся оценкой разведывательных материалов, взятых в Варшаве. Из документов явствовало, что почти 430 немцев, проживавших в рейхе, состояли на службе у польской разведки; всех их предали суду.

Прежде чем возглавить группу IVE в главном управлении имперской безопасности, я должен был на практике ознакомиться с контрразведкой внутри страны. Для этой цели меня временно командировали в Дортмунд. Этот центр германской сталелитейной и металлургической промышленности был в то время, наряду с Дюссельдорфом и Эссеном, важнейшим арсеналом гигантской оружейной мастерской Рура.

В дортмундском отделении я, к своему удивлению, встретил вновь того самого криминаль-директора, который еще в 1935 году в полицай-президиуме Франкфурта-на-Майне впервые знакомил меня с вопросами борьбы со шпионами. Остальные сотрудники этого бюро мало привлекли мое внимание. Пять чиновников, опираясь на небольшой штат помощников и канцелярских служащих, должны были охранять более четырехсот военных заводов от любопытства иностранных агентов. Один из этих чиновников был занят исключительно тем, что вел «бумажную войну» с Берлином. Недели через две, на основе бесед с директорами оборонных предприятий, я разработал план усовершенствования системы контрразведки в Руре, чтобы обеспечить необходимую охрану военного производства. Я уже собирался отправиться в Берлин, чтобы там сделать доклад о своих планах, как мне поручили вести следствие против одного мастера, восемнадцать лет проработавшего на одном из важнейших предприятий Дортмунда. Подозреваемый, поляк по происхождению, уже много лет имел германское гражданство. Благодаря его мастерству в конструировании и изготовлении орудийных стволов, а также всеобщему доверию, он имел доступ к чертежам наших новейших противотанковых орудий; кроме того, наряду с работавшими с ним заводскими инженерами, он мог пользоваться сейфом. В этом сейфе находились также документы о других технических изобретениях, в первую очередь, материалы о так называемых противооткатных приспособлениях для легко поворачиваемых лафетов, а также чертежи современных гранатометов и минометов.

Как-то ночью двум инженерам понадобились чертежи новой противотанковой пушки. Они обнаружили, что чертежей нет. После тщательного расследования они выяснили, что вечером их взял к себе домой мастер. Они поставили об этом в известность уполномоченного разведки своего завода, а тот, в свою очередь, срочно обратился ко мне. Я распорядился следующим образом: разузнать сначала об окружении мастера, о его личной жизни и его прошлом. Затем незамедлительно проконтролировать, как часто и каких именно чертежей недостает в сейфе, и через какое время они вновь появляются там.

Сначала нам удалось выяснить следующее: мастер жил очень замкнуто и, как сообщили его соседи, в материальном отношении в полном соответствии со своими доходами. Он был женат, имел троих детей и вел безукоризненный образ жизни. Подозрительным было только его общение со своими земляками, с которыми он часто разговаривал по-польски.

В течение четырех ночей из сейфа не пропадал ни один чертеж. На пятую ночь обнаружилась недостача сразу семи светокопий. В ту же ночь посты наблюдения сообщили, что в квартиру мастера вошли двое мужчин. Сидя за своим письменным столом, я размышлял, что же теперь делать. Наконец, я решил произвести внезапный обыск. В случае, если бы наши подозрения не подтвердились, мы просто извинились бы, только и всего. Операцией руководил я лично. Все было быстро подготовлено: окна и выходы из дома охраняли опытные сотрудники. С балкона, расположенного на одном уровне с землей, мы выдавили одно из окон и появились в комнате мастера настолько неожиданно, что трое людей, сидевших за столом, не успели даже привстать. Ошеломленно глядели они в дула наших пистолетов. На столе лежали семь светокопий, исчезнувших из сейфа.

Уже после первых допросов, проведенных в ту же ночь, было арестовано еще шестнадцать человек. В конце концов выяснилась такая общая картина: в течение одиннадцати лет мастер безвозмездно, из патриотических побуждений, работал на польскую разведку. Катастрофа, постигшая Польшу, стала роковой и для него. После войны его связи с варшавским руководством оборвались, однако недавно, как сообщил он, к нему прислали еще одного курьера, который должен был забрать новые материалы, совершенно независимо от того, как будут развиваться военные и политические события на Востоке. Мастер, по его словам, давно уже с беспокойством следил за тем, насколько в Польше недооценивают военную мощь Германии. При помощи своих последних сведений он хотел еще раз указать на высокий уровень вооружения германской армии и своевременно предупредить поляков. Это побудило его отказаться от своей прежней, более осторожной тактики, когда он приносил домой только те планы, с которыми работал на заводе. В тот вечер, когда его арестовали, он встретился с одним своим дальним родственником, который помогал ему при фотокопировании чертежей, и одним офицером польской разведки, действовавшим под маской сотрудника одной фиктивной фирмы. Офицер намеревался пробраться с этим важным материалом за границу. Как раз в этот момент подоспели мы.

Ущерб, нанесенный нам польским мастером за годы его подрывной деятельности, был значительным. Вскоре мастера приговорили к смертной казни. Когда я с ним беседовал в последний раз, он сказал: «Кто знает, чем кончите вы…»

ИНЦИДЕНТ В ВЕНЛО

Контакт с английской разведкой в Нидерландах — Под видом капитана Шеммеля в Гаагу — Оберстардт де Кринис и я — представители немецкой оппозиции — Реакция английского правительства — Нападение в Венло.


Тем временем подошла середина октября 1939 года. О своей работе в Дортмунде — о планах по созданию новой котрразведывательной системы в Руре и шпионской деятельности мастера-поляка — я подробно доложил Гейдриху. Он очень внимательно следил за моим рассказом. Внезапно он занервничал и стал торопить меня закончить мой доклад. «У меня есть еще одно задание для вас, — сообщил он, как всегда коротко и отрывисто. — Вот уже несколько месяцев в Голландии у нас налажена агентурная связь с Сикрет Сервис, представляющая немалый интерес. Наступил момент, когда мы должны решить, поддерживать ли эту связь по-прежнему, сообщая англичанам дезинформирующий материал, чтобы еще глубже внедриться в английскую разведку, или незамедлительно покончить со всем этим». Гейдрих поручил мне срочно связаться с шефом отдела VI, который в то время отвечал за политическую разведку за границей, ознакомиться с документацией и представить конструктивные предложения. Речь шла вот о чем…

В течение нескольких лет в Нидерландах работал немецкий агент Ф-479, эмигрант, который вскоре после выезда из Германии предложил свои услуги нашей разведке. Ему удалось установить контакт с английской разведкой и снабжать ее в целях дезинформации фальшивыми сведениями, которые фабриковали мы. Особый интерес английской Сикрет Сервис вызывали сообщения о существовании оппозиционной группировки в германском вермахте.

Агент Ф-479 так организовал сеть подчиненных ему агентов, что сумел завязать хорошие отношения и с Десятым Бюро [9]. Благодаря этому ему еще в 1938 году удалось передать французской разведке дезинформацию о Мюнхенской конференции четырех держав. Этот материал тогда готовил я; по всем каналам германской разведки он проник в крупные города Европы. Как свидетельствует в своих мемуарах «Конец одной Европы» бывший министр иностранных дел Франции Жорж Бонне, таким способом удалось заставить французское правительство поверить в то, что Германия полностью отказалась от каких-либо военных намерений. Когда война началась, Ф-479 сообщил, что английская разведка теперь более чем когда-либо заинтересована в контактах с германской «оппозицией», которая, по мнению англичан, деятельно готовит свержение Гитлера. Информационная «игра» зашла уже так далеко, что англичане ожидали встречи с одним из крупных деятелей этой «оппозиции».

Изучив документы, я предложил Гейдриху не прерывать «игры» и вызвался поехать в Голландию под видом капитана вермахта Шеммеля, служащего в отделе транспорта ОКВ [10], чтобы встретиться с представителями английской разведки. Имя Шеммель было взято не с потолка. На самом деле существовал офицер с такой фамилией, служивший в транспортном отделе ОКВ, но который, разумеется, не должен был подозревать о своем двойнике. Поэтому Гейдрих послал его в длительную служебную командировку на Восток.

Мне было известно, что этот план был началом важного политического предприятия, за которым очень внимательно следили из Лондона. Я не имел права ни на малейшую ошибку, которая вызвала бы недоверие англичан. Поэтому я распорядился раздобыть точные сведения об образе жизни настоящего капитана Шеммеля. К несчастью, он носил монокль — и мне, чтобы привыкнуть к этому, пришлось тоже носить монокль. Затем я осведомился о всех деталях, связанных с «оппозицией», наизусть выучил имена всех действующих лиц и все подробности, относившиеся к этому делу. После этого я переехал в Дюссельдорф в дом, принадлежавший разведке, чтобы быть близко к голландской границе. Тем временем один из наших сотрудников должен был сообщить агенту Ф-479 о визите капитаны Шеммеля из ОКВ и подготовить встречу с сотрудниками Сикрет Сервис.

Вечером 20 октября 1939 года пришел, наконец, ответ: «Встреча условлена 21.10 в Зутфене, Голландия». Меня должен был сопровождать наш сотрудник: он был посвящен в обстоятельства дела. Еще раз мы проверили свои паспорта, документы на машину и удостоверились, что немецкие таможенники и полицейские на границе уведомлены о нас.

На следующий день, рано утром, мы сели в машину и поехали к голландской границе. Стоял пасмурный осенний день, обычный для Нижнего Рейна, серое небо было задернуто дождевой завесой. Переход границы прошел без всяких затруднений. Правда, голландские таможенные чиновники неукоснительно выполняли свои служебные обязанности, однако все сошло гладко. В Зутфене, в условленном месте нас уже поджидал вместительный «бьюик». Мы подъехали к нему вплотную, вышли из машины и в обычных выражениях представились встречавшим. Затем я сел рядом с английским капитаном Бестом, который вел «бьюик», и тоже носил монокль. Сопровождавший меня сотрудник поехал за нами в нашей машине. Капитан Бест блестяще говорил по-немецки и, казалось, очень хорошо знал Германию. Вскоре мы нашли с ним общий язык, в особенности, когда речь зашла о музыке. Он так занимательно вел разговор, что я чуть не позабыл, зачем я, собственно, собрался в это путешествие. Только когда мы прибыли в Арнхейм и перед нами предстали майор Стивенс и лейтенант Коппер, я вспомнил о цели моего визита.

В высших кругах германского офицерства, начал я, существует на самом деле сильная оппозиция гитлеровскому режиму. В данный момент я не могу назвать имени генерала, руководителя оппозиции. Целью оппозиции является насильственное устранение Гитлера и создание нового германского правительства. Теперь важно выяснить, какую позицию займет британское правительство по отношению к руководству рейха, контролируемому вермахтом, и какие тайные гарантии возможного мирного договора оно готово дать. Английские офицеры ответили мне, что английское правительство глубоко заинтересовано в любых попытках свергнуть Гитлера и придает громадное значение необходимости воспрепятствовать дальнейшему расширению войны и как можно скорее заключить мир.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31