- Ну как, Игорь Николаевич? Пригодится материал?
      Мазин все еще всматривался в фотографию Стрельцова. Конечно, она сделана лет двадцать пять назад. За это время можно потолстеть, потерять шевелюру, нажить близорукость, наконец. Но горбоносому стать курносым? Нет! Если только на фотографии снят действительно Стрельцов - это совсем не тот человек, который нужен Мазину.
      - Благодарю. Пригодится, так сказать, негативно. Кажется, этот материал развеял одну мою фантазию. Но на всякий случай сделаю небольшие выписки и, с вашего разрешения, воспользуюсь фотографией.
      Все-таки ему было жалко своей версии. Слишком долго и нелегко она вынашивалась. И потому, прежде чем отбросить ее окончательно, Мазин решил повидать Эдика Семенистого.
      - Ненадолго только, - сказал врач. - Все-таки сотрясение мозга.
      Голова Семенистого напоминала не то белый футбольный мяч, не то шлем космонавта.
      - Товарищ начальник! Вы ко мне?
      - К тебе. Правда, ни цветов, ни пирожных не принес.
      - Да я понимаю.
      - Каяться на суде будешь. А мне нужна твоя помощь.
      - Это с удовольствием.
      - Ты как, читать можешь?
      - Конечно.
      - Тогда почитай-ка вот бумагу и скажи, кого тебе напоминает этот человек.
      Семенистый поднес к самым глазам брусковский листок и начал читать сосредоточенно, даже чуть шевеля губами. Мазин ждал.
      Эдик прочитал раз, глянул на Мазина из своего космического шлема, но побоялся сразу сказать и начал снова шевелить губами.
      Мазин не торопил.
      - Ну? - спросил он, когда Семенистый вторично дочитал все до конца.
      - Неужто дед наш таким гадом оказался? - спросил он неуверенно.
      - Хочешь сказать, что приметы подходят к Укладникову?
      - К нему. И паук у него, и звать Иваном. Паук, правда, не на самом плече, а пониже.
      - Значит, так мог подумать и Стояновский?
      - Борька? Почему?
      - Стояновский читал все, что здесь написано, за день до того, как пропал Укладников. А Роза Ковальчук, которая здесь упоминается, - его мать.
      - Понимаю... - прогудел футбольный мяч.
      - Ничего ты не понимаешь. Иванов много, а любителей себя разукрашивать - еще больше. В бумаге речь идет не об Укладникове, а вот о ком.
      И Мазин протянул фотографию Стрельцова. Семенистый глянул на горбоносое лицо человека в эсэсовском мундире.
      - Ну дела! Кто ж это?
      - На Укладникова не похож?
      - Не. Старик курносый был. - Он посоображал немного и спросил с опаской: - Неужели Борька попутал? И старика... того?
      - Разберемся...
      Был у Мазина еще один вопрос.
      - Между прочим, Семенистый, никто не приходил к Стояновскому в день его отъезда?
      Надежда на то, что он получит удовлетворительный ответ, была невелика, потому что Эдик работал и, следовательно, не был дома большую часть дня. Все это Мазин понимал прекрасно и поднялся уже со стула, когда Семенистый ответил:
      - Приходил.
      - Кто?
      - Хромой такой...
      "Инвалид!" - чуть было не вскрикнул Мазин.
      - И они виделись со Стояновским?
      Эдик покачал своим шаром:
      - Нет. Он его не застал. Когда хромой пришел, Борька уже на вокзал подался.
      - А тебе он ничего не сказал?
      - Мне? Вроде нет. Так, ничего особенного. Сказал, что Борька ему нужен. Дело у него какое-то. Ну, я ответил, что уехал он на вокзал.
      - И сказал, куда он едет?
      Семенистый посопел под бинтами. Видно, опасался попасть в ловушку.
      - Сказал.
      Мазин встал.
      - Ладно, поправляйся. Кое-что мы с тобой прояснили.
      Однако ясность эта окончательно подрывала версию, на которую Мазин так надеялся. Теперь добраться до выхода из лабиринта можно было только в Тригорске. Там, в руках у Кравчука, оставалась последняя нитка.
      В Тригорск Мазин прилетел, когда уже вечерело.
      - Игорь Николаевич. Вы? Вот здорово! - воскликнул Волоков радостно.
      - Что нового? - ответил Мазин вопросом.
      Он чувствовал себя усталым. Хотелось отдохнуть, побриться и принять душ.
      Однако слушал Мазин внимательно, и чем больше узнавал, тем скорее проходила усталость. Когда вошел Козельский, глаза Игоря Николаевича снова блестели.
      - А вы, Вадим, что скажете?
      - На этот раз Кравчук попался.
      - Вы твердо считаете его убийцей?
      - По крайней мере Укладникова.
      Мазин подумал немного.
      - Вадим, а как вы представляете себе все события от начала до конца? Попробуйте нарисовать эту картину, а мы посмотрим, не найдется ли в ней пробелов, незарисованных мест. И обсудим ее все вместе. Ведь решение предстоит принять очень важное.
      Козельский оценил деликатность начальства.
      - Я представляю себе дело так. Кравчук был в Москве на конференции. Оттуда он решил съездить на денек домой... Оформил заранее командировочное удостоверение и поехал. Заметим, что об этом никто не знал. Приехал он ночью, тестя нашел в котельной. Что произошло между ними, пока точно не известно, но скорее всего Укладников сказал зятю про тайник и деньги. Кравчук решил воспользоваться деньгами и убил тестя. Потом поднялся в квартиру и забрал деньги.
      - Надев предварительно ботинки Стояновского?
      - Да, ботинки, как и чемодан, видимо, находились в комнате Стояновского. И Кравчук мог использовать их, чтобы повести следствие по неверному пути. Вспомните, как нас запутал этот чемодан, пока мы не узнали, что Стояновский не брал его с собой, а уехал с рюкзаком.
      Мазин кивнул:
      - Это логично. Продолжайте, Вадим.
      - Остается Дубинина. Мы предполагаем, что Кравчук убил и ее. Я тоже так думал до истории с Рексом. Но тогда перед нами очень сложная задача: зачем? Снова ограбление? Не думаю. Кравчук, по-моему, не профессионал. Скорее, легковозбудимый и увлекающийся человек. Может быть, даже неполноценный психически. Вспомните его глаза, манеру говорить отдельными словами. Возможно, что и тестя он убил в результате вспышки, ссоры. Не поделили, например, деньги...
      Козельский говорил увлеченно, энергично. Видно было, что лейтенант немало поломал голову над своей версией. И вполне самостоятельно. А это всегда нравилось Мазину.
      - Неплохо, Вадим, честное слово, неплохо.
      Козельский улыбнулся, довольный:
      - Вот я и подумал: а что, если Дубинина все-таки не убита? Что, если это самоубийство?
      - Мотивируйте, - предложил Волоков доброжелательно.
      - Мотивировка есть. Кравчук был у Дубининой и сообщил ей о смерти Укладникова. А планы Дубининой в отношении Укладникова известны. Исчезла последняя надежда как-то устроить свою жизнь. В итоге - отчаяние.
      - Тоже логично, - согласился Мазин. - Но как вы объясните историю с Рексом?
      - Чтоб он сдох, Рекс ваш! Лучше б он меня укусил.
      Все рассмеялись.
      - Здесь, Игорь Николаевич, честно говоря, начинаются неясности. И с Рексом, и с "пенсионером". Могу сказать только одно: Кравчуку зачем-то обязательно нужна была Дубинина. Он пошел к ней сразу по приезде, но, видимо, не добился своей цели. Собирался прийти еще, но утром узнал о самоубийстве. Тут Кравчук струсил, понял, что смерть Дубининой вновь привлечет к нему наше внимание. Он пришел ко мне и стал все запутывать. А может, и убить меня хотел. Ему помешали. Тогда Кравчук с присущей ему неуравновешенностью возвращается к старому замыслу, пытается проникнуть в квартиру Дубининой, но Рекс его останавливает.
      - В чем только его замысел? - спросил Волоков, ни к кому конкретно не обращаясь.
      Козельский развел руками:
      - Не знаю. Он говорил что-то о письмах...
      - Гадать на кофейной гуще не стоит, - прервал Мазин. - Лучше запомним факты. Вы их, Вадим, выделили правильно. Кравчуку была нужна Дубинина или что-то в ее доме. Цели своей он не достиг и, следовательно, может сделать еще одну попытку. Не исключено, что с помощью ключа, полученного от "пенсионера". Кто такой "пенсионер"? Возможно, обыкновенный слесарь, которого Кравчук попросил изготовить ключ к знакомому ему замку. Обольщаться его рейдом в парикмахерскую, по-моему, не следует. Люди бреют бороды не только для того, чтобы изменить внешность и скрыться.
      - А зачем Кравчук следил за ним?
      - Хотя бы для того, чтобы убедиться, что слесарь не пошел в милицию. Я стараюсь немножко охладить ваши горячие головы, потому что сам недавно увлекся. Но это не значит, что "пенсионер" - фигура незначительная. Найти его нужно обязательно. Поручите, Дмитрий Иванович, Юре подготовить словесный портрет. Нужно быть готовым, товарищи, ко всему. Даже невероятному. Такая нам попалась задача. Помните у Достоевского? "Тут не Миколка! Тут дело фантастическое, мрачное..."
      XVI
      В ставне была маленькая щель, и, когда по улице проходили машины, неяркий лучик перебегал по комнате. Мазин следил за этой движущейся полоской света, напоминающей щетку на ветровом стекле автомобиля, и думал: если луч дойдет до края стола, то Кравчук придет сегодня. Луч добрался совсем близко, заплясал у дубовой ножки и стал меркнуть. Коснулся он ножки или нет? Мазин улыбнулся своему мальчишеству. Вообще-то он должен был направить сюда Козельского или кого-нибудь из местной милиции, а не сидеть в старом, продавленном кресле ночью в мрачноватом ветхом домишке, жизнь которого, наверно, закончилась вместе с жизнью его несчастливой хозяйки.
      Когда пробегали по комнате лучики, на комоде тускло поблескивали фотографии за стеклом. Мазин видел их днем, эти снимки разных лет, запечатлевшие, как черствело с годами лицо Дубининой. И, вспоминая самые разные из фотографий, он думал, что судьба этой женщины могла бы сложиться иначе, если бы не убежал с белыми ее отец, если б не осталась она на оккупированной территории, если бы не встретился ей, наконец, Укладников. Жила бы себе спокойно интеллигентная старушка, обучающая внуков французскому языку.
      А может, нет? Где провести грань между тем, что заложено в человеке, и тем, на что толкают его обстоятельства? Крайности вообще были неприятны Мазину. Он не верил тем, кто утверждал, что "преступник рождается преступником". Но и терпеть не мог "всепрощальников", призывавших видеть в негодяе лишь жертву обстоятельств. Жертвами были другие. Он повидал их слишком много - заколотых ножом бандита или просто обезумевшего хулигана и их матерей, жен, детей, придавленных неискупимым горем. И, вспоминая отчаяние в их глазах, Мазин не думал, что за убийцей недосмотрели в яслях или не вовлекли его своевременно в спортивную школу. Он просто делал все, чтобы преступник не ушел от возмездия. Так поступал он и сейчас, но еще более продуманно и тщательно. Ведь смерть нес зверь не обезумевший, а хладнокровный и расчетливый.
      Мазин мысленно перелистывал страницы разбухшего дела, и люди как бы сходили со всех скучных фотографий анфас и в профиль. Не всех мог он разглядеть ясно, не всем мог заглянуть в глаза. Вот прошла Дубинина. За ней Укладников. О нем он думал больше, чем о других. И не только потому, что с него все началось. Об этом человеке и его роли в событиях стоило думать и по другим причинам. Но не все эти мысли Мазин решался произнести вслух - боялся "фантазий".
      "Старик" - так назвал Укладникова Семенистый. А на самом деле не такой уж старик - до пенсии еще лет восемь. Кое-чем его судьба напоминает судьбу Дубининой. Но сочувствия вызывает меньше. Бросил семью, о дочери вспомнил, когда самому стало трудно. Никогда ничем ей не помог, а помощи просил. Потребительски относился и к Дубининой. Все чего-то выжидал, выгадывал, вместо того чтобы переехать к одинокой женщине, которая звала и ждала его. Мазин прочитал всю пачку длинных, обстоятельных писем Укладникова, которая хранилась у Дубининой в комоде. Написано много. Укладников любил, видно, поскрипеть пером. Подробно, день за днем, фиксировал он свое времяпрепровождение - когда в баню ходил, почем говядину покупал, в котором часу возвращаются домой квартиранты. И в конце неизменная фраза: "Так протекает мое повседневное существование". А вот зачем существует - ни слова. И ни слова заботы о самой Дубининой. Ни малейшего желания хоть чем-то помочь ей. Безликий какой-то, неуловимый...
      Иное дело зять его. Тут все контрастно - черное, белое. Никакой безликости. Козельский считает, что Укладникова убил Кравчук. И прокурор, пожалуй, поверит в это, если подобрать соответствующим образом материал. Санкцию получить несложно. Но что даст этот арест? Признание Кравчука, новые факты? Предположим. А если он только запутает дело? Замкнется человек в себе, скроет что-то важное, пустит следствие по ложному следу? И оборвется единственная нить, которая еще осталась. Нет, нельзя вытягивать эту нить допросами. Нужен рывок, психологический шок. Как зуб рвут. Дернул за нитку - и зуб на ладони. И нитка не порвалась. Здесь разговор нужен решительный, такой, чтобы встряхнул Кравчука, на которого не подействуют ни уговоры, ни угрозы. Кравчука можно взять только штурмом. Причем штурмом неожиданным.
      Для этого и пришел сюда Мазин.
      "Вы хотели меня видеть? - можно будет сказать ему. - Я вас жду. Почему именно здесь? Очень подходящее место! Вы ведь сами пришли сюда. Зачем?"
      Эффектно, ничего не скажешь. Но только для Козельского.
      И все-таки ждет в этой комнате Мазин, а не Козельский. "А впрочем, довольно хитрить с собой, - думал Игорь Николаевич. - Не эффектной встречи с Кравчуком ждешь ты, а гораздо большего. Не веришь ты в его виновность".
      "Нет, тут не Миколка!" Конечно, геолог не "Миколка"! Кравчук - фигура посложнее, у него есть собственная цель. Не зря же он провожал до парикмахерской своего "слесаря". Но не Кравчук вел поединок с Мазиным. Тот, настоящий, очень опытен и хитер. Ему везло, наконец, черт побери! Шаг за шагом воздвигал он глухой забор, приходилось идти вдоль этой стенки, в которой каждая доска прибита очень прочно. После разговора с генералом Возницыным Мазин понял, что рассчитывать можно только на какую-нибудь щель. Калитки ему не оставят. И вот доклад Волокова. "Бухгалтер-пенсионер" с бутылкой кефира. Кто он? Слесарь? Ведь не лгал Мазин Козельскому и Волокову, когда говорил, что это наиболее вероятный вариант. Но почему же Кравчук подсматривал за ним с такой осторожностью? Боялся, что слесарь в милицию пойдет? Дескать, ключ меня зачем-то попросил сделать! Да, этот вариант был бы неплох для Кравчука! А вот если иначе? Если не слесарь...
      Мазин даже приподнялся немного в кресле.
      "Будь честным. Если это не слесарь - имел ли ты право позволять Кравчуку делать то, что он делает? Ты увидел, как Кравчук взял на себя роль охотника. Но ты-то знаешь, что овцы не охотятся на волков. А если охотятся, то это кончается печально для овец. Нет, ты пришел сюда не только для того, чтобы вынудить Кравчука к откровенности. Ты ждешь тут подлинного охотника. И это не Кравчук. Геолог не охотник, а приманка. Хотя такого крупного мужчину не сравнишь, конечно, с червяком на удочке. Но не проглотят ли его, как червяка? Зверь прожорлив. Клюет не по мелочам. Глотает крепко. И даже если он проглотит вместе с Кравчуком крючок - ты не хотел бы такого улова".
      Эта мысль встревожила. "Я тут дедовское кресло просиживаю, а он... Правда, за геологом ведут наблюдение. - Мазин поднес близко к глазам свои часы. - Ого! Третий час! А спать не хочется. Пожалуй, это уже не волевой настрой, а самая элементарная бессонница. Нервы-то и у тебя сдают..."
      Он встал и подошел к окну. Лучики не скользили больше по комнате, потому что машин давно уже не было. Зато взошла луна, и полоска света, пробившаяся сквозь щель в ставне, остановилась. Мазин наступил на нее, но она выпрыгнула из-под ноги и взобралась ему на плечо. Мазин глянул через щель на опустевшую улицу.
      На другой стороне улицы он увидел тень. Только тень - человека разглядеть было нельзя. Но у Мазина стукнуло сердце: "Пришел все-таки?" Тень не шевелилась: человек стоял. Ждал, чтобы убедиться, что путь свободен? Шли минуты. Нет, для этого он стоит слишком долго. Улица совершенно пуста. Тишина полная. Рекса забрала Алтуфьева. С двери снята печать. Чего же он ждет?
      У Мазина затекли ноги. "А может, это просто кто-нибудь из ребят, посланных Волоковым? Юра, например. Тогда история становится комичной. Нет, это не Юра! Юра тонкий, а этот коренастый. Или тень искажает подлинные размеры? Хоть бы уж он сдвинулся с места!"
      Но он не сдвинулся. Он просто исчез. Моментально. Мазин заморгал, как мальчишка, но факт оставался фактом - тени не стало. Мазин напрягся, стараясь проникнуть взглядом в освещенные луной кусты, когда услыхал в тишине звук отпираемого замка.
      "Решился, наконец!" Мазин сделал три бесшумных шага и встал за дверью, соединяющей комнату с кухней. Отсюда, в щель между неприкрытой дверью и притолокой, он должен был увидеть Кравчука, как только тот зажжет свет или хотя бы спичку.
      Вошедший между тем неподвижно стоял в дверях. Казалось даже, что его вообще нет, - так тихо он стоял, прислушиваясь и затаив дыхание. Мазин опустил руку в карман и положил ладонь на рукоятку пистолета. Но он не собирался действовать сразу. Сперва надо было узнать, зачем пришел геолог.
      Наконец человек в дверях сделал какое-то движение. В руке у него вспыхнул карманный фонарик, и желтоватый овал прошелся по кухне от стенки до стенки. Задержался он лишь в одном месте, где пол прорезал квадрат люка, ведущего в погреб. Пятно света поплясало по крышке погреба и двинулось дальше, мимо двери, за которой стоял Мазин. Двинулось низом, редко касаясь стен. Очевидно, Кравчук не хотел поднимать фонарь на уровень окон.
      "Что же он собирается делать? Искать?"
      Кравчук выдвинул нижний ящик комода, осветил его фонариком, потом пошарил внутри. Выпрямился. В руках у него ничего не было. Тогда он быстро обшарил остальные ящики. И тоже не нашел того, что искал. С минуту помедлив, геолог заглянул под кровать, пересмотрел немногочисленные книжки на этажерке, потом присел в кресло, в котором только что сидел Мазин. Кресло скрипнуло. Геолог приподнялся и вдруг перевернул кресло, ощупал со всех сторон сиденье.
      Мазин наблюдал из своего укрытия. Найдет или нет? Лучше бы нашел! Тогда разговор получится более выразительным. Правда, пришел он один. Но, в конце концов, хорошо уже то, что пришел, что жив. Если бы с ним что-нибудь случилось, Мазин никогда не простил бы себе этого. А раз уж пришел - пусть поищет. Можно и подождать!
      Кравчук взялся за письменный стол, когда произошло то, чего Мазин ждал так долго, но перестал ждать в последние пять минут. Дверь снова отворилась.
      Кравчук замер, услышав скрип, и шепот вошедшего прозвучал в полной тишине.
      - Не бойся, я это.
      - Вы?
      Они подошли друг к другу. Неизвестный был пониже геолога.
      - Я. Нашел?
      - Ничего нет. Зачем вы пришли?
      - Помочь тебе.
      - Не нужно.
      - Не психуй только, понял?
      Голос звучал жестко. Потом мягче:
      - Горячий ты, молодой, все сразу хочешь. Где смотрел-то?
      - Везде. Вы ж говорили, в комоде.
      - Это она мне говорила. А бабам верить-то знаешь как?
      - Что же вы мне голову морочили? Зачем вы меня в это дело впутали?
      - Никто тебя не путал! Я помог тебе. Ключ дал. Ты ж без меня еще сюда влезть пытался. Так ведь?
      - Но вы сказали, что здесь есть...
      - Сказал, сказал!.. И сейчас скажу! Искать нужно! Потому единственное это мое спасенье. И тебе тоже нужно, раз хочешь все по правде. Искать будем, понял?
      - Не верю я вам!
      - Зачем тогда пришел?
      - Правду узнать.
      - Вот и узнаешь. Под полом-то смотрел? В погребе?
      Луч фонарика скользнул по половицам.
      - Вот крышка. Видал? Там тоже посмотреть нужно.
      - Шутите. Кто бумаги в погребе держит?
      - Держат, когда нужно.
      - Не полезу я в погреб.
      - И не лезь. Я сам погляжу. Дай-ка фонарик.
      И незнакомец, нагнувшись, легко приподнял деревянную крышку.
      Кравчук протянул ему фонарь. Тот осветил погреб.
      - Конечное дело, можно и там ничего не найти. Но не в бумажке суть. Главное - человеку верить. Тогда и ему поможешь, и себе плохо не будет.
      - Что вы хотите?
      - Хочу, чтобы ты забыл, что видел меня здесь.
      - А я хочу выяснить... - Фразу эту геолог не закончил.
      Стояли они рядом. Вернее, не стояли, а двигались, хотя и очень медленно, по кухне. Неизвестный - в сторону от погреба, но не к выходной двери, а скорее к тому месту, где находился Мазин, будто отступая перед Кравчуком. Отходя в глубь комнаты, он вроде бы обдумывал, что ответить геологу. Так, во всяком случае, показалось вначале Мазину. А когда он сообразил, что незнакомец вовсе не ответ обдумывает, а просто выжидает, чтобы Кравчук повернулся спиной к люку, было уже поздно: удар пришелся в низ живота. Неожиданный и ошеломляющий. Так часто бывает с очень сильными людьми. Их ведь редко пытаются ударить. Не ждал и Кравчук. Он согнулся, не успев и охнуть, и тут же второй толчок опрокинул его в погреб.
      Мазин не успел предотвратить первого удара, но теперь стоило подождать еще немного, чтобы увидеть все до конца.
      Незнакомец сунул руку за борт пиджака.
      - Не вздумай лезть наверх! Я тебе все рассказал, псих паршивый! Видишь пистолет - вот она, правда! Я его у той сволочи отобрал, что меня шантажировала... Сейчас я тебя закрою. И уеду. Чтоб не мешать вам жить!.. Выйдешь, когда меня не будет. Посиди тихо, посоображай, как невинного человека загубить хотел. Слышишь, что говорю?
      Кравчук молчал.
      - Слышишь?
      Из погреба не ответили.
      Тогда тот, что был наверху, поставил крышку в пазы. Делал он это одной рукой, не выпуская из другой пистолет. Так же, одной рукой, он сдвинул тяжелый кухонный стол и придавил им крышку. Потом посветил фонариком, убедился, что стол на месте, и, вытерев пот со лба, остановился посреди комнаты, чтобы отдышаться.
      Мазин стоял в двух шагах от него. Кажется, ничто больше не мешало поставить последнюю точку Длинный путь через лабиринт закончился. Вдруг снова вспыхнул фонарик. Кружок света пробежал по полу и остановился на газовой плите. И Мазин увидел, как рука с носовым платком протянулась и открыла кран. Сначала один, за ним второй. Засвистели струйки газа.
      И тут же их заглушил шум подъехавшей машины. Человек, заперший Кравчука, замер у двери. Пистолет его медленно поднялся на уровень пояса.
      - Бросьте оружие! - сказал Мазин и включил свет.
      Выстрел раздался так быстро, что Мазин даже не успел удивиться столь моментальной реакции. Но неожиданная вспышка света сделала свое дело пуля ушла в потолок. В ту же секунду в распахнувшуюся дверь влетели Волоков и Козельский.
      - Кто это? - пораженно произнес Вадим, когда наручники защелкнулись.
      Мазин рассматривал немолодого уже, но крепко сбитого человека, лежавшего на полу. Редко ему приходилось видеть в глазах столько злобы и ненависти. С отвращением расстегнул он рубашку у него на груди и обнажил плечо.
      - Убийца! Зверь. Паук!
      - Стрельцов?
      Мазин не успел ответить. Он вдруг вдохнул в себя воздух и бросился к плите. Свист прекратился.
      - Вадим, отодвинь этот стол! И откройте побыстрее окна!
      Из погреба показался Кравчук. Козельский направил на него дуло пистолета. Но Мазин отвел руку лейтенанта, посмотрел на Кравчука и невольно улыбнулся:
      - Вы, кажется, хотели меня видеть?
      Тот смущенно подергал бороду:
      - Глупо вышло. Смешно?
      - Не очень. Ваш почтенный родственник рассчитывал, что вам придется зажечь спичку, когда вы станете искать в темноте выключатель. А газ взрывается, между прочим.
      - Родственник? - воскликнул Козельский. - Значит...
      - Да! Именно он, Укладников, - убийца Дубининой и Бориса Стояновского, фашистский палач.
      XVII
      Земля покрылась густой ватой облаков, и казалось, что самолет летит низко над безлюдной снежной пустыней.
      Мазин и Козельский сидели в хвосте, где пассажиров почти не было. В это время года народ летит больше на юг. Вадим перелистывал на коленях первые протоколы допросов.
      - Вспоминаю свою версию. Игорь Николаевич... Стыдно!
      - Минорное настроение у вас, Вадим, не столько от ошибок, сколько от возраста. В молодости как-то не понимаешь, что не все приходит сразу...
      - Утешаете?
      - А что делать?
      Козельский невольно улыбнулся:
      - Игорь Николаевич. Скажите честно: вы про Укладникова с самого начала знали?
      Мазин отрицательно покачал головой:
      - Конечно, нет!
      - Но думали вы о нем с самого начала?
      - Думать и знать - вещи разные! Да, думал! Помните наш первый "военный совет"? Я намекнул вам на свои "несерьезные" мысли. Но тогда были лишь смутные догадки. Факты пришли позже. Да и то чуть было не рассеялись, когда я увидел дело Стрельцова.
      - Еще бы! На карточке он совершенно неузнаваем. Кстати, как ему удалось изменить свою внешность?
      - Довольно просто! Союзники помогли. Он действительно попал под бомбежку в Ганновере. Там ему и проломило нос. Но удачно - мягко. Кожа на лице не пострадала. Поэтому он и кажется просто курносым. Ну, а остальное сделали годы.
      - А превращение в Укладникова?
      - Собственно, не превращение, а возвращение. Укладников - его настоящая фамилия. Он сменил ее, когда отрекся от репрессированного отца. Как Стрельцов он был призван в армию, сдался в плен, свирепствовал в карателях, а когда после бомбежки затерялся в каком-то немецком госпитале и даже в эсэс его сочли погибшим, решил вернуться к прежней фамилии, чтобы ускользнуть от расплаты. Правда, наказания он не избежал, но явно не по вине... Впрочем, это уже компетенция генерала Возницына. Мы свое дело сделали.
      - Не мы, а вы!
      - Ни в коем случае. И мы с вами, и Волоков, и Васюченко, и Юра, и другие. А Брусков или эта Майя из Берегового?..
      - Особенно, конечно, я?! Да у меня еще масса неясностей...
      - Не только у вас. Мы, например, не знаем до сих пор, кто такой открытый вами "инвалид". Одно время я даже считал его центральной фигурой. Но теперь можно предполагать, что этот человек знал мать Стояновского и поэтому разыскивал его. Если б лейтенант-связист, о котором рассказывала Майя, не погиб, я подумал бы, что это он. Впрочем, на всякий случай я запросил Береговое. И Брускова тоже. Не зря же он в этом деле копается.
      - В газете описать хочет?
      - А что? Пусть пишет. Нужно помнить, что еще не все военные преступники наказаны. Тогда люди будут бдительнее. И осторожнее. Чтоб не было таких напрасных жертв, как Борис Стояновский.
      - Вот кого действительно жаль!
      - Еще бы! Такая неосторожность! Хотя понять его можно. То, что он узнал от "инвалида" и от Майи, особенно о палаче Стрельцове, могло потрясти кого угодно. Ясно, что Стояновский первым понял, кто такой Укладников. Он знал, что Укладникова зовут Иваном. Живя с ним в одной квартире, наверняка видел его "паучью" татуировку, слышал от Кравчука, что его тесть отбывал наказание за что-то, связанное с пребыванием в плену. С тем Иваном-карателем, который был обрисован в старой газете, совпало слишком многое. И это не давало Борису покоя. Вот он и решил вернуться. Ошибка его заключалась в том, что направился он не по адресу. Идти нужно было в Комитет госбезопасности, а он, как и Кравчук, пошел напролом. И это стоило ему жизни. Вернувшись в город, Борис направился прямо в котельную. Трудно придумать более подходящие условия для убийства. Ночь, никаких свидетелей, пылающая топка. Укладников был слишком опытным зверем, чтобы не воспользоваться такой обстановкой.
      Когда труп Бориса исчез в топке, Укладников понял, что надо немедленно бежать. Он не знал, кому успел Стояновский рассказать о своем открытии. Так пусть уж лучше думают, что это не Укладников убил Бориса, а, наоборот, Борис убил Укладникова. Если Борис и рассказал кому-то - в такое убийство легко поверят. Мстил, мол, за мать. А потом испугался и скрылся. Будут искать Стояновского. И никто не станет искать Укладникова. А именно это ему и было нужно!
      Укладников быстро сообразил все. Даже то, что деньги на дорогу и вообще на три-четыре года спокойной жизни у него есть. Те, которые в тайнике. Напал он на них скорее всего случайно, обнаружив двойное дно в шкафу. Укладников понимал, что о пропаже этих денег в милицию не заявят. Ведь в тайниках хранят только ворованное. И поэтому он спокойно швырнул в топку железный футляр со своими очками и пошел за деньгами. Компания, которой они принадлежали, действовала нагло. Тянули все, особенно дефицитные детали к приемникам и телевизорам. Большую часть вырученных денег хранили в тайниках, потому что ОБХСС уже стал присматриваться к "хозяину".
      Открытие тайника стоило Укладникову немалых мук. Соблазн был огромен. Но он опасался привлечь к себе внимание. Поймают жуликов, кто-нибудь из них проговорится о деньгах - доберутся и до него... Убийство Стояновского снимало все эти опасения. Важно было только умело разыграть спектакль. И Укладников решил так все запутать, чтобы из клубка не торчало ни одной нитки. Отчасти это ему и удалось. Он очень расчетливо использовал ботинки Бориса, чтобы обеспечить следствие ложными следами, выпачкал кровью рубашку, пиджак и топорик. Причем топорик, которым никто никого не убивал. Не пожалел на инсценировку и собственной крови. А затем сунул все в чемодан и забросил в пустой вагон на дальней станции. Лишь по чистой случайности это произошло в Береговом. Укладников ехал на юг, по маршруту Бориса, чтобы дать телеграмму откуда-нибудь из Крыма. А Береговое было первой большой стоянкой на пути поезда. Везти дальше чемодан с "опасными" вещами у старика просто не хватило духу.
      Только дав телеграмму из Ялты, Укладников направился к Дубининой. Он рассчитывал без особого труда уговорить ее продать домик и перебраться в городок потише, поглуше, где можно не опасаться случайной встречи с теми, кто считает тебя мертвым. И он не просто так оставил свой паспорт в кармане пиджака. У него давно уже был припасен паспорт его собутыльника Семенченко, немного похожего на Укладникова. Этот паспорт Укладников когда-то украл просто так, на всякий случай. Слишком уж поразило сходство. И вот теперь паспорт пригодился.