Утром оказалось, что примета не оправдалась. Никто плакать не собирался. Мы с Прасковьей спали, не прикасаясь друг к другу. Мне надоели ее холостые порывы, и я, как только мы легли, сразу же отодвинулся самый край лавки. Она же, как мне показалось, обиделась, что к ней даже не пытаются приставать, но это все-таки неподходящий повод для слез. Некоторые причины быть недовольными были у рынды с бывшей гетерой. Не успели мы вечером улечься спать, как они тут же начали активно возиться на своей лавке. Пришлось на них прикрикнуть, чтобы держали себя в рамках общего проживания.

Аксинье утром было неловко смотреть мне в глаза, и она попыталась оправдаться тем, что они долго не Могли уснуть на новом месте и потому так активно ворочались. Я усомнился в правдивости ее слов, но промолчал.

После завтрака я снова надел «волшебное» платье. Уже нынешним вечером мне предстояло испытать себя в новом амплуа, и нужно было к этому хоть как-то подготовиться. К моему виду уже попривыкли, и он больше смеха не вызывал. Я тоже чувствовал себя в чулках и коротких штанишках не так неловко, как накануне.

Мое намеренье близко познакомиться с ее крестной Прасковье по-прежнему активно не нравилось, Она несколько раз заводила на эту тему разговоры, но так как никаких моральных прав на меня у нее пока не было, я просто их игнорировал. Девушка обижалась, демонстративно хмурила брови, но я делал вид, что не понимаю, чем она недовольна. Разыгрывать с ней комедию Вильяма Шекспира «Собака на сене», я не собирался. Тогда Прасковья, как бы к слову, отпустила несколько ехидных замечаний в адрес моей потенциальной клиентки, но я их не расслышал, чем ее окончательно обидел.

Весь день у нас прошел в праздности. Обедали мы в трактире, где оказался вполне приличный стол. Хозяин относился к нашей компании как к родне, и сам потчевал лучшими блюдами. К вечеру я так устал от безделья, что время, когда нужно было начинать собираться в поход, встретил почти с энтузиазмом.

Ехать я решил вдвоем с Ваней, для того, чтобы он ждал меня поблизости с лошадью. Самым сложным для меня на этом этапе операции было найти подходящее место для переодевания. Путешествовать по городу в спецкостюме было просто нереально, меня бы по пути изловили и сожгли на костре как колдуна. Я рассчитывал менять одежду на месте, что имело свои сложности. Я долго думал, как это сделать без свидетелей, чтобы не снизить воздействие от образа. Я даже хотел пробраться в подворье через тайный лаз, найти укромное местечко, там переоблачиться и уже в образе предстать перед зрителями. Однако, памятуя, какого страха нагнал мой плащ на рынду, от этой идеи отказался. Решил переодеться легально, даже за счет снижения эффекта.

Акция началась ближе к вечеру, с расчетом прибыть на место, когда начнет темнеть. От нашего нового жилья езды в Замоскворечье было не более получаса. Мы с Ваней подъехали к монументальным воротам, я забрал сверток с реквизитом и объяснил рынде, где ему следует меня ждать.

Дальше артисту предстояло выступать соло. Я троекратно ударил в гулкие ворота за отсутствием посоха волхва сапогом. Они тотчас приотворились, привратник, узнав недавнего благодетеля и собутыльника, широко растворил створку, пропуская меня внутрь.

Я сначала подумал, что это акт дружеской благодарности, но скоро понял, что здесь ждут именно меня, причем нетерпеливо.

Невдалеке от ворот кучкой стояло несколько человек и, как только увидели меня, заспешили навстречу. Это оказалось приятной неожиданностью. Мне осталось только встать в позу статуи и ждать торжественной встречи.

– А мы тебя, батюшка, уже заждались, не чаяли, что придешь! – радостно объявила какая-то незнакомая женщина.

Я попытался вспомнить, видел ли ее раньше, но она была из категории людей, которых запомнить в лицо просто невозможно.

– Как же я мог не придти, если обещал! – ответил я по возможности низким «мистическим» голосом. Потом добавил таинственно и многозначительно:

– Солнце еще не село!

Этот неоспоримый факт произвел на зрителей сильное впечатление. Все разом повернулись на запад и удостоверились, что это астрономическое явление еще не произошло.

– Мы ничего, ладно, – виновато сказала та же женщина, – а вот хозяйка волнуется!

К чему она это сказала, я не понял и собрался изречь что-нибудь многозначительное, но с ходуне придумал, каким афоризмом порадовать присутствующих, и просто их перекрестил.

– Пойдем, батюшка, уж все заждались, – вступила в разговор еще одна встречающая.

– Пойдемте, – согласился я.

Попросить указать место, где можно переодеться, я не успел, встречающие заспешили к одному из теремов, пришлось идти вместе со всеми. Не успели мы подойти к крыльцу, как на него из внутренних покоев вышло еще несколько человек встречающих, среди которых я узнал управляющего и хозяйку.

Такой непонятный ажиотаж меня насторожил. Обещание погадать еще не повод устраивать волхву такую торжественную встречу.

Я поднялся на крыльцо и отвесил хозяйке низкий поклон. Она ответила полупоклоном. Сегодня крестная Прасковьи выглядела значительно интересней, чем во время нашей первой встречи. Тогда она была скромно, если не сказать бедно, одета, недавно со сна, не прибрана. Теперь была во всеоружии роскошного убранства и блистала женской привлекательностью.

– А мы тебя, батюшка, уже заждались, не чаяли, что придешь, – как и остальные, сказала она.

То, что все здесь меня называют «батюшкой», было не совсем понятно. Так обращались, как правило, к священникам. Однако поправлять я никого не стал, пусть зовут, как хотят.

– Пришел, как обещал, – ответил я, – к вечеру.

– Проходи, уже все готово, – пригласила хозяйка, уступая мне честь первому переступить порог.

Я кивнул, и мы вошли в терем. То, как меня встретили и, главное, к этому подготовились, мне не понравилось. Я интуитивно почувствовал, что кто-то пытается перехватить инициативу и заставить меня подчиниться своим правилам. Сеанс «черной и белой магии» я собирался провести по своему сценарию, а не пользоваться чужими наработками.

В сенях стояли несколько человек, скорее всего, слуги, и с интересом, меня рассматривали. В горнице, большой комнате с несколькими стрельчатыми окнами, народа оказалось еще больше. Посередине пустого помещения располагался большой стол с единственным стулом в его торце. Остальную мебель, как было принято в это время, составляли встроенные лавки вдоль стен.

Пока я осматривался, сюда же явились все те, кто встречал меня на крыльце, ждал во дворе и сенях. Комната тотчас заполнилась переговаривающимися, нетерпеливыми людьми. Хозяйка сразу же прошла во главу стола и села на стул. Сразу же стало тихо, гости или зрители, не знаю даже, как их правильнее назвать отступили к стенам. Было понятно, что от меня ждут каких-то действий. Камерного общения с глазу на глаз с хозяйкой не получилось.

Нужно было на ходу придумать, чем занять аудиторию, в противном случае меня ждал полный провал. Тот, кто подготовил и организовал эту встречу, рассчитал все правильно, «гадальщик» без подготовки будет вынужден устроить публичный сеанс, провалится и будет с позором изгнан.

Пауза затягивалась. Я один молча стоял посередине горницы, а на меня внимательно смотрело полсотни глаз. Хозяйка уже начинала проявлять признаки нетерпения, зевнула и обернулась к какой-то женщине, услужливо застывшей за ее плечом.

Сверток с одеждой мне мешал. Я, чтобы освободить руки, хотел положить его на стол и вспомнил о том, что в нем лежит. Избавляться от реквизита я раздумал, взял его под мышку и направился е хозяйке. Она прервала разговор со стоящей за спиной женщиной и повернулась ко мне.

– Где моя комната? Мне нужно подготовиться – громко, чтобы все слышали, попросил я.

Ни о какой комнате мы с ней в прошлый раз не говорили, видимо, поэтому она и растерялась, ответила не сразу, с заминкой.

– Марья, – негромко обратилась «крестная» к одной из своих спутниц, – проводи этого человека наверх, пусть он там и готовится.

Эпитет «этот человек» мне не понравился, как и небрежное, «пусть он там и готовится», это уже было явным признаком того, что меня воспринимают, как заезжего шарлатана, а не осчастливившего их своим явлением оракула.

Девушка, откликнувшаяся на имя Марья, поклонилась госпоже и позвала меня следовать за собой. Однако я продолжал неподвижно стоять на месте. Кто-то сказал, что великим артиста делает умение держать паузу. Не знаю, на сколько это верно, никогда не был актером и не имел возможности проверить тезис на практике, но паузы мне держать приходилось. Однако в паузе, как и во всем прочем, главное – не переборщить.

Стоять просто так, ничего не делая, было бы, по меньшей мере, глупо. Тем более, что разочарованные задержкой представления зрители начали перешептываться, и кто-то уже пробирался к выходу, сбивая у публики торжественный настрой. Нужно было придумать, как заставить всех замолчать, однако в голову лезли только глупости, не имеющие к театральному искусству никакого отношения. Я попытался вспомнить, как приковывали к себе внимание толпы великие политические деятели, но на память пришел один только Ленин, выступавший перед революционной братвой с броневика на площади перед Финляндским вокзалом.

– Пошли, батюшка, – опять позвала Марья.

Я не обратил на нее никакого внимания, медленно поднял голову, снял за неимением кепки шапку, зажал ее в кулаке, поднял правую руку как легендарный основатель первого в мире государства рабочих и крестьян, встряхнул головой и закричал, картавя и грассируя:

– Товагищи габочие и кгестьяне, до каких пор нас будут душить кговососы эксплуататогы? Вся власть советам габочих и кгестьянских депутатов! Землю крестьянам, фабрики рабочим! Пролетарии всех стран соединяйтесь! Дойчланд, дойчланд убер алее! Летайте самолетами Аэрофлота! Демократов и коммунистов в тюрьму! Судью на мыло! Ура, товарищи, наше дело правое, победа будет за нами! – на этом мой первый ораторский запал иссяк, но я вновь набрал полные легкие воздуха и заорал:

– Галина Бланка буль-буль, буль-буль!

Не знаю, что испытывали великие ораторы, когда зажигали энтузиазмом народы и вели за собой толпы, но я помню, какую гордость испытал за свою пламенную речь! Последнее угрожающее «буль-буль» окончательно потрясло публику, зрителей как ветром сдуло. Они бежали отсюда так быстро, как будто им собирались отрубить головы. Исчезла даже моя проводница Маруся. Не успели затихнуть раскаты красивого, мощного голоса, в горнице осталось всего трое: хозяйка, прилипшая к своему стулу, управляющий, жавшийся к дальней стене, и оратор.

– Ну? – спросил я купчиху. – Вопросы есть? Она, не отвечая, смотрела на меня с мистическим ужасом и даже не пыталась встать, видно, от страха у нее отнялись ноги.

– Сеанс черной и белой магии будет в полночь, – сказал я хозяйке, – нервным лучше не присутствовать. Пойдем, покажешь мою комнату, – обычным голосом сказал я управляющему. – Тебя, кажется, зовут Никифорович?

– Иваном Никаноровичем, – стараясь, чтобы я не заметил дрожи в голосе, ответил он.

– Это не важно, веди, Вергилий!

– Осторожно, тут ступенечка, – суетился он, когда мы поднимались наверх.

Привел меня Никанорыч в небольшую комнату на верхнем этаже. Судя по убранству, тут жила женщина. Я осмотрелся и спросил:

– Чья это комната?

– Раньше одна девка жила, а теперь пустует.

Я подумал, что он говорит о Прасковье, и уточнять, кто и когда здесь жил, не стал. Не нравился мне этот Иван Никанорович, было в нем что-то скользкое, фальшивое, хотя внешне выглядел он вполне респектабельно, даже симпатично: честный взгляд, скромная, аккуратная одежда, приятное лицо, опрятная борода. Я сел на скамью подле оконца, положил рядом с собой сверток с платьем и приказал управляющему, так, как будто имел на это право:

– Теперь пришли ко мне Митьку.

Иван Никанорович поклонился и едва не бегом отправился выполнять поручение.

«Покажу я вам еще чудо в решете», – злорадно подумал я.

Не успел я осмотреться, как в светелку влетел мой недавний собутыльник Митька. Вид у него был взъерошенный, глаз подбит, правда, в отличие от меня, не левый, а правый. Он уставился здоровым оком, узнал и обрадовался, как родному:

– Кеша! Друг! Вот кого не ждал, так не ждал! Недаром мне всю ночь тараканы снились!

Почему он упорно называл меня Кешей, и какое я имел отношение к его сновидениям, так и осталось его личной тайной. Он с трогательной простотой обнял меня и предался сладким воспоминаниям:

– А помнишь, как мы с тобой гуляли? Вот это, брат, был загул, так загул! Такое не каждый год случается! А как ты тогда нажрался, любо дорого вспомнить! Глаз-то тебе там подбили? Помнишь, какую драку учинил? Чего мы сидим? Пошли, сегодня я угощаю, денег правда мало, медный грош, но на затравку хватит!

– Погоди, – попытался я остановить фейерверк его красноречия, – у меня есть к тебе поручение.

– Кеша, да я для тебя что хочешь! Скажи слово, жену отдам, бери, пользуйся!

– А ты разве женат? – удивился я. В прошлый раз о жене он даже не упоминал.

– Я? Ты знаешь, кто был мой батюшка?

– Знаю, мы с ним вместе пуд соли съели.

– С батюшкой? – удивился он.

– С ним, родимым, ты знаешь, что это был за человек?

– Кто, батюшка? – глупо повторил он.

– Митя, ты можешь выполнить важное поручение? – поменяв тон, строго спросил я.

– Могу, почему не мочь...

– Надо достать очень крепкой водки, самой лучшей и самой крепкой, чтобы птицу влет била. Сможешь?

– Что же ты сразу не сказал, – приятно улыбнулся он, – зря морочишь мне голову разговорами. Да ты только скажи, одна нога там, другая здесь, были бы деньги!

– Деньги есть, и водка мне нужна для важного дела, хочу вашего Никанорыча уесть. А что останется, тебе отдам, пей, сколько хочешь!

– Никанорыча? Для такого дела я ничего не пожалею. Скажешь, Митька, не пей, в рот хмельного не возьму! Верка – она ничего, Верка человек, а Ника-норыч – сволочь!

Однако у меня существовали некоторые сомнения по поводу того, что когда ему в руки попадет бутылка, он сможет совладать с искушением. Идея использовать для сеанса водку у меня появилась только что, когда я думал, как можно окончательно заморочить неискушенную публику. Лучше было бы поставить какой-нибудь простенький химический опыт, смешать, например, щелочь с фенолфталеином и продемонстрировать казнь египетскую, но для этого не было реактивов, а с крепкой водкой я надеялся продемонстрировать явление «огнедышащего дракона».

– Ты, Кеша, во мне не сомневайся, – правильно понял Митя ход моих мыслей, – если не веришь, то кого хочешь, обо мне спроси, тебе всякий скажет. Конечно, иногда выпить могу, но когда надо дело делать, тогда в рот не возьму, хоть озолоти!

– Ладно, поверю, – решил я. – А кто в этой светелке раньше жил?

– Тут? Пронька жила, Веркина крестница. Только померла она от живота.

– Давно?

– Наверное, третий месяц пошел, а может, и больше. Все разве упомнишь! Жалко ее, добрая была девка, не то что Никанорыч!

Когда Митя отправился на задание, я занялся своим туалетам. Времени до начала «сеанса» было много, но мне еще предстояло войти в роль. Я переоделся, походил по светелке, отрепетировал несколько эффектных «па», соответствующие образу мага и волшебника, и начал рассматривать рафли. Тем, кто далек от подобных развлечений, надеюсь, будет любопытно узнать, что рафля – это апокрифическое сочинение гадательного характера, иначе "гадательные тетради": в индексе «отреченных» книг они ставятся в один ряд с другими подобными еретическими сочинениями: книжником, чаровником, трепетником и пр.

Это нечто вроде известного с древности гадания Соломона: изображение круга с цифрами в разных сочетаниях. К цифрам, на которые бросается шарик или зерно, имеются объяснения, большей частью такого вида: сначала текст из псалма, случай из истории Евангельской – и рядом применительное к жизни толкование.

Если проводить современные параллели, то крамольный гадательный набор напоминал обычную детскую игру. Главным был круг с цифрами, а к нему прилагались листы с текстами и картинками. Понятно, что псалмы и библейские истории, при их символичности, трактовались гадателями так, как им было угодно.

Если учесть, что даже в наше просвещенное время полно всяких ясновидящих, прорицателей, астрологов и прочих мастеров проникновения в будущее и прошлое, и они вполне успешно делают свой бизнес на человеческой доверчивости и суевериях, то что говорить о семнадцатом веке! Одними картинками с жуткими рисунками можно было до обморока запугать впечатлительного человека.

Картинок на библейские сюжеты было большинство, но кое-какие из них явно противоречили писанию. На них были нарисованы кровожадные птицы, терзающие покорных людей, мифические чудовища, невообразимые уроды из мультипликационных фильмов ужаса, сосущие кровь женщин и младенцев. Некоторые из этих ужастиков даже напоминали персонажи картин Босха и Гойи.

Просидел я в одиночестве часа полтора. Меня не беспокоили. В тереме стояла могильная тишина. Митя все не возвращался, и я, грешным делом, подумал, что о заказанной водке можно забыть. Видимо, донести, не расплескав напиток, моему приятелю оказалось просто не по силам. Однако вскоре выяснилось, что я ошибся. Внизу хлопнула дверь, и лестница заскрипела под чьими-то очень тяжелыми шагами. Были они медленны и редки, после каждого следовала долгая пауза, как будто непослушное тело медленно преодолевает ужасающее тяготение земли. Кто поднимается ко мне наверх, можно было только догадываться. Я представил себе сурового командора, отправленного с того света за моей грешной душой. Так что осталось просить Господа простить прегрешения и достойно встретить бесславный конец. Однако оказалось, что ко мне поднимается не посланец ада, а напротив, вестник добра.

Дверь медленно открылась и моему смущенному взору предстала большая стеклянная бутылка. За ее горлышко держалась отнюдь не демоническая, а обычная человеческая рука. Причем пальцы так крепко вцепились в мутное грубое стекло, что даже побелели от напряжения.

– Сказал, принесу, значит, принесу! – произнес невидимый человек, после чего и рука и бутылка начали медленно опускаться к полу. Я подхватил хрупкий сосуд, не давая ему упасть и разбиться.

– Прими, что обещал! – сказал знакомый голос, после чего непослушное Митино тело загрохотало по лестнице вниз.

Осталось только склонить голову перед такой неимоверной силой духа. Он выполнил-таки свое обещание, после чего бездыханным пал на сырую землю.

Смущенный такой стойкостью и верностью долгу своего мужественного друга, я вытащил пробку. Из разверзшегося отверстия бутылки пахнуло чем-то знакомым, родным. Что она содержит, двух мнений быть не могло. Я наклонил сосуд над стаканом, чтобы до конца быть уверенным в справедливости своего предположения. Однако ничего не последовало. Вероятно, сосуд был полон лишь наполовину. Я наклонил его еще сильнее. И опять ничего не произошло. Тогда я пессимистично предположил, что он, скорее всего, наполовину пуст. Увы, и это не подтвердила суровая правда жизни.

Только перевернув бутылку вверх дном, я добился некоторого результата: несколько мутных капель, подобных скупым слезам старика, вылились из горлышка в сиротливо пустой стакан. Да, Митя выполнил свое обещание, он принес бутылку, и не его, а моя вина в том, что искушение оказалось сильнее дружеского долга. Возможно, если бы в бутылке было больше налито, то какая-то часть ее содержимого и дошла бы до адресата, но судьба распорядилась именно так, а не по-другому, и я без ропота признал ее суровую правоту.

Роптать было не на кого, и я покорился обстоятельствам. Время приближалось к полночи. Было пора начинать сеанс, и я, не торопясь, спустился вниз. Почему-то там никого не оказалось. Даже то, что еще недавно было мим другом Митей и должно было лежать внизу лестницы, бесследно исчезло. Я пошел в главную горницу. На пустом столе горели оплывшие свечи. Оставив только четыре из них по краям, я остальные погасил, а на середину положил свой мистический крут. Теперь нужно было начать сеанс магии, заморочить головы участникам и зрителям, после чего заставить купчиху рассказать все, что она знает о продаже Прасковьи.

Пока никого не пришел, я сел отдохнуть на хозяйкин стул. Было примерно без двадцати двенадцать. За то время, что мне пришлось обходиться без часов, я так настрелялся чувствовать время, что определял его с погрешностью не более пяти минут.

В это нет ничего мистического, те, кто долгое время обходятся без часов, меня поддержат, постепенно появляется какое-то внутреннее чувство времени.

Без пяти двенадцать, и я начал нервничать. Конечно, Галина Бланка своими бульонными кубиками может достать кого угодно, но все-таки не до такой же степени! В полночь должны были начать кричать петухи, и всякая нечисть вроде меня должна исчезнуть. Время шло, я прислушивался, но в тереме царила могильная тишина, и сюда снаружи не проникал ни один звук.

Ситуация складывалась глупая. Сидеть и ждать неведомо что мне никак не светило, переодеться в свое обыденное платье я не хотел, вдруг кто-нибудь все-таки придет, просто уйти не позволяло самолюбие. К тому же в голову лезли нехорошие мысли: я здесь один, практически без оружия, и получалось, что нахожусь в полной власти хозяйки и ее странного управляющего.

Когда на моих внутренних часах пробило половину первого и стало окончательно ясно, что никто сюда так и не явится, пришлось подчиняться обстоятельствам. Я поднялся наверх, быстро переоделся, упаковал маскарадный костюм, проверил в рукаве трофейный нож и пошел к выходу.

Оставленные мной четыре горящие свечи оплыли в огарки. Я взял один из них и, стараясь не скрипеть полом, прошел в сени. Как и везде, здесь было тихо и пусто. Массивная входная дверь оказалась притворена. Я нажал на ручку, но она не поддалась. Толкнул ее сильнее, уже не заботясь о тишине. Она не шевельнулась.

Похоже, что сбывалось одно из моих тревожных предположений, я оказался в ловушке.

Это мне очень не понравилось. Самое простое, что могли мне «пришить», это связь с нечистым; Даже если я избавлюсь от своей бутафории, свидетельствовать против меня будут все холопы. Второй вариант был не менее драматичен, биться одному против всех.

Пока это были только предположения, правда, такие реалистичные, что просто лечь и уснуть мне этой ночью не светило.

Естественно, захотелось срочно покинуть терем и оказаться на свежем воздухе. Но для этого, как минимум, нужен был выход. Искать его я начал я с окон. Они были небольшие, узкие и забраны толстым мутным стеклом. Выбить стекла не представляло особого труда, но вот пролезть сквозь проем я бы смог разве что после строгого двухнедельного поста. Однако до этого было далеко, и эти две недели нужно было еще как-то прожить. Оставив надежду выбраться отсюда простым путем, я взялся за рассмотрение варианта вылезти из терема через крышу.

Пришлось вновь подниматься наверх, искать выход на чердак. Делать это в темноте, даже с огарком свечи было не просто. Дома в этот исторический отрезок времени делали не по единому СНИПу, а как кому взбредет в голову. Зодчий, воздвигший данное сооружение, умудрился срубить верхний этаж так, что не оставил туда никакого лаза. Я представил себе внешний вид терема, чердак у него должен был быть непременно. Однако никаких признаков люка и лестницы обнаружить не удалось.

В крайнем случае можно было попытаться разобрать здоровенную печную трубу. Сделана она была из крупного кирпича, связанного обычным глиняным раствором. Однако для такой работы требовалось много времени и хоть какой-нибудь инструмент, у меня же в наличии был один узкий нож.

Времени на эти бессмысленные метания я потратил много, но никакого позитивного результата не добился. Однако просто так сидеть и ждать у моря погоды мне не позволял жизненный опыт. Любые вынужденные решения всегда чреваты проигрышем. Нужно было искать нестандартный выход, но пока ничего мало-мальски путного в голову не приходило.

Я собрался было еще раз попробовать открыть дверь или попытаться выбить ее одной из больших тяжелых скамеек, но передумал. Не стоило раньше времени поднимать шум и показывать, что я испугался. Решение пришло самое простое: сейчас без толку не метаться, а лечь спать, утром же действовать по обстоятельствам. Однако на всякий случай следовало припрятать свою колдовскую оснастку. Я поднялся наверх, втиснулся в какую-то заваленную тряпьем микроскопическую каморку непонятного назначения, скорее всего кладовую, забросал всем, что подвернулось под руки, свои причиндалы, после чего преспокойно улегся на лавку в верхней светелке.

Времени было, часа два, небо на востоке начало сереть, так что до рассвета оставалось всего ничего. Я расслабился, закрыл глаза и начал засыпать. В какой-то момент показалось, что наверх по лестнице поднимается человек. Я явственно услышал отчетливый скрип ступеней, хотел встать и посмотреть, кто сюда идет, но не успел. Дверь в светелку открылась, и темная фигура проскользнула в комнату. Ждать чего-нибудь хорошего мне не приходилось, потому я, как мог бесшумно, вытащил из рукава нож.

Незваный гость остановился в дверях и долго всматривался в темноту, потом сделал шаг в мою сторону. Я уже готов был применить оружие, но в последнюю секунду удержался и тихо спросил:

– Тебе что нужно?

– Хозяин! – шепотом воскликнул рында. – Я тебя еле нашел!

Такой прыти от не очень расторопного парня я никак не ожидал, да и, признаться, забыл, что оставил его дожидаться своего возвращения.

– Как ты сюда попал? – спросил я, не скрывая удивления.

– Ждал, ждал, тебя все нет, тогда оставил лошадей на одного человека и пошел тебя разыскивать.

– Какого еще человека?

– Местного, он тебя знает. Он мне и сказал, что ты в тереме. Я влез во двор, а тут их оказывается два. Пока разобрался... Думал, уже тебя не найду.

– Дверь снаружи был заперта?

– Ага, заложена на брус, потому я сюда и полез. Дай, думаю, проверю, может, ты тут.

Я посмотрел на мутное окно. Оно стало совсем светлым.

– Пошли скорее, пока нас обоих не закрыли, – сказал я, торопливо вставая.

– Так все же спят, кто закроет?

– Береженого Бог бережет, не нравится мне здесь.

Я так шустро рванул к выходу, что даже не вспомнил о своих вещах. Опомнился только, когда мы уже выскочил наружу, но возвращаться назад не рискнул, На дворе было совсем светло. Однако и здесь Ваня оказался прав, никого из местных жителей видно не было. В Москве народ всегда любил подольше поспать.

Пока я с крыльца обозревал окрестности, в голову пришла неплохая, как мне показалось, мысль. Прежде чем уйти, как прежде, заложить дверь брусом.

– А зачем ты ее снова запер? – спросил меня Ваня, когда мы добежали до забора.

– Пусть поломают голову, куда я делся, – ответил я, протискиваясь в узкий лаз.

Мы выбрались из усадьбы невдалеке от достопамятного кабака, в котором торговали дивной медовухой. На предутренней улице было пустынно и тихо.

– Где лошади? – спросил я своего спасителя.

– Вон там, на пустыре, – ответил Ваня. – Это рядом.

Мы пошли скорым шагом и действительно скоро увидели на небольшой пустоши своих скакунов. Возле них на траве сидел один из моих былых собутыльников по имени Фома. Когда мы подошли, он встал.

Мы поздоровались, и я сразу же задал ему главный для себя вопрос, кто и почему запер меня в тереме. Любитель медовухи почесал затылок, потом потер себя ребром ладони по горлу.

Намек был, можно сказать, самый что ни есть прозрачный.

– Все толком расскажешь, с меня будет хороший магарыч, – разом разрешил я все его сомнения. – Ты же меня знаешь!

– Знаю, потому и помог парню тебя найти, – подтвердил он. – Мы, русские люди, добро помним! Ты к нам по-человечески, и мы к тебе по-человечески! Если бы. кому другому, вот тебе накось, выкуси, а тебе завсегда поможем, как ты показал, что человек хороший, и не гордился с холопами выпить. Я, которые очень гордые и народ не уважают, тоже не уважаю, а вот ты меня уважил, и я тебя уважил!

Мысли у него, надо сказать, были вполне здравые и популярные до наших дней, но, к сожалению, выслушивать эти нравственные постулаты у меня сейчас не было времени.

Однако и обидеть хорошего человека не хотелось. Потому я ответил тем, что первое пришло в голову, строкой из песни Владимира Высоцкого:

Если я чего решил, то выпью обязательно!

Но к этим шуткам отношусь очень отрицательно.

– Да? – после небольшой паузы грустно произнес он. – Только ведь спят все, где же сейчас найдешь!

– Ага, а какая сволочь меня в тереме заперла? – строго спросил я.

Возможно, прямой логической связи между его Утверждением и моим вопросом не существовало, но кто же у нас живет по логике? Прежде чем ответить, °н подумал и задумчиво произнес:

– Так Никанорыч сказал, что ты черту ступку носишь!

Теперь было впору задуматься мне, какому черту и почему именно ступку я ношу. Однако раз пошла такая пьянка, то стоило ли выяснять, откуда взялся последний огурец?

– Никонорыч, говорят, девку продал! – так же ни к селу, ни к городу высказался я, однако собеседник меня понял.

– Верка его у себя в тереме приветила. Мне сказать, тьфу, а не человек.

– Значит, это он распорядился? – перескочил я на новую тему.

– А то! Говорит, раз ты с чертями знаешься, то все от лукавого. Народ и оробел! А как Митька замертво упал, так и все, шалишь!

Хотя и говорили мы со спасителем загадками, но суть дела оба понимали. Получалось, что управляющий запутал хозяйку и всех холопов моей связью с нечистым, а примером послужил несчастный случай с Митькой, правда, павшим не от моих колдовских чар, а от выпитой водки.

– Митька-то не разбился? – спросил я, памятуя, с каким грохотом тот катился с лестницы.

– Чего ему станется, проспится. Только и мне обидно, я за тебя которую ночь не сплю, а пьет Митька! Какая же тут справедливость?