А вы, как известно, вели подстрекательские разговоры, вносящие разлад в работу передовой фирмы!" – "Простите, что это такое – "подстрекательские разговоры"? О каком разладе идёт речь?" – спросил Бенци. – "Это знает каждый ребёнок в Эрании!
      Вы подстрекали ваших сотрапезников, или, точнее выражаясь, – "со-миньянников", – к бунту против новых порядков на "Лулиании"!" – "Не понял?" – осторожно удивился Бенци. – "Ну, как же! Не вы ли сорвали общий мангал на Дне кайфа? Помните? – вам официально представили нового заместителя босса фирмы Кобу Арпадофеля. На моих глазах!" – "А! Ну да! Это был день коллективного отдыха! Я помню: мы с одним коллегой… (Бенци не назвал имени этого коллеги) немного подискутировали на темы различных традиций питания и музыкальных пристрастий. Собственно, это было до того, как нам официально представили нового заместителя". – "То есть, руководство фирмы предложило вам коллективный отдых! – подчеркнула ведущая последние слова, – а вы начали бунт в совершенно недопустимой форме? Так или не так?" – "Дело было на отдыхе, а не во время работы, и форма, как вы выразились,
      "бунта", а по-нашему – выражения мнения, была самой обычной. Отдых – это не марш по команде, и предложение – не предписание. Поэтому я не понимаю, о какой "недопустимой форме бунта" вы говорите? У нас в "Лулиании" в те дни никто ещё строем по струнке не ходил, во фрунт не вытягивался, как-то не принято было! Если наших боссов интересовали наши музыкальные и прочие культурные пристрастия, то почему не подискутировать, не поспорить? Это же к работе не имеет отношения! Боссов, как правило, интересует, как мы работаем и в какие сроки выдаём результат, за это нам платят зарплату. А в остальном…" – слегка повысил голос Бенци. – "М-да-а…
      С вашими настроениями всё ясно! Коль скоро вы этого сами хотите, поговорим о вашей работе. Чем лично вы занимались? Назовите хотя бы одну разработку, которая подписана вашим именем?" – "У нас было не принято, чтобы непосредственный разработчик подписывал свою работу, особенно элементы больших программ, каковыми и являлись разрабатываемые мною блоки. А их было много за годы моей работы в "Лулиании", я даже со счёта сбился… Последнее, что я делал, – порученная мне шефом разработка финансового блока, как мне сказали, для заказчика-хуль. Это была очень сложная тема. Я разработал этот блок и сдал его в срок. Мне сказали, что тема закончена, поблагодарили и дали премию. Порой меня подключали к различным небольшим разработкам, не связанным с финансовыми блоками. Я и их выполнял, как говорили мои руководители, достаточно успешно".
      "Финансовый блок, якобы, для заказчика-хуль, вы никогда не разрабатывали! – неожиданно жёстко проговорила Офелия, сверкнув глазами. – Такой темы в "Лулиании" не было. Вы просто присвоили себе чужую разработку. Да, вы действительно выдали несколько ничего не стоящих идей по этому блоку для очень важного проекта – причём ошибочных. У руководства даже закралось сомнение, не купили ли вы свой диплом у какого-нибудь деляги в вашей Меирии. Пришлось срочно передать работу группе, которая успешно справилась с заданием!" – "Вот как? А как же благодарность, премия, которой меня наградили по окончании темы?.." – "Это ваши фантазии! – отрезала Офелия и гневно пояснила: – Вас с позором изгнали из "Лулиании" за то, что вместо работы вы молились и читали псалмы в рабочее время!" – "Клевета!" – резко выкрикнул Бенци. Но Офелия не обратила внимания на его реплику, голос её зазвенел металлом: "Вы подстрекали нестойких сотрудников из вашего так называемого "миньяна" к бунту против плана преобразования фирмы в Центр фанфарологических исследований! Разве вы не протестовали против лекций, организованных руководством для вашего просвещения в духе струи подобающей цветовой гаммы?!" – "Да, протестовали! Нас силой заставляли слушать эти… Не знаю, как их назвать! – воскликнул Бенци, – беседер, пусть будут… лекции! – в рабочее время, хотя они никакого отношения к тогдашней тематике "Лулиании" не имели. Мы действительно были не согласны, потому что пассажи силонокулла в сочетании с абстрактными картинками на волнистом экране…" – "Прекратите ваши лживые увёртки!" – фанфарически прокричала Офелия.
 

***

 
      И снова – коротенький "музыкальный антракт"…
      На экране сквозь нервно подрагивающие драпировки постепенно проступила студия Офелии. Зяма Ликуктус немного помаячил на втором плане меж струящихся драпировок, а там и вовсе растворился в них и больше не появлялся.
      В центре композиции – Офелия, справа от неё, противовесом, Бенци. Было видно, что унизительная перепалка с Офелией на глазах всей Арцены, где ему не удалось ничего ей доказать, его изрядно утомила. А тут ещё бесовски-насмешливый взгляд Офелии, очень смелое для её возраста мини, чересчур раскованная поза – и от этого Бенци никуда не деться…
      "Что ж! Продолжим нашу беседу! – вернулась к приторной благожелательности Офелия.
      – Расскажите, как вам пришло в голову послать неоперившихся сыновей-подростков на сцену с целью срыва этого важного мероприятия? А идея сорвать свободное голосование на Турнире? – что вы для этого сделали?" – "Никакой идеи у нас не было – и быть не могло. Мы понятия не имели, что будет на этом Турнире. Мы были уверены, что на Турнире все исполнители окажутся на равных…" – с этого момента Бенци беззвучно продолжал шевелить губами. Ясно было, что и сам Бенци не слышит своего голоса, потому что он беспомощно развёл руками и замолк.
      "Итак, повторяю вопрос в более ясной форме: зачем вы испортили уникальные войтероматы? Откуда у вас, человека образованного, как вы утверждаете, такая ненависть к прогрессу? Или, как я и говорила…" – "А в каких конкретно вредительских действиях вы меня обвиняете?" – внезапно спросил Бенци. Но Офелия, словно не слыша, громко и раздельно повторила вопрос. Бенци воскликнул: "Я повторяю: о войтероматах и угишотрии мы до Турнира только в прессе читали! А увидели их живьём только на Турнире. Как же мы могли испортить то, о чём понятия не имели?!" – "Опять вы виляете! Нас не интересуют ваши понятия, нас интересует, как вам удалось более половины войтероматов – и не только в вашем секторе! – вывести из строя? Публика жаловалась!.. Вас очень вовремя оттуда удалили за хулиганство и организованное избиение блюстителей порядка. Об этом мы тоже ещё поговорим… А сейчас нас интересует, когда вы успели?.. Не потому ли вы и затеяли ваши бесчинства? Отвечайте!" – "Если учесть, что меня там в тот момент не было…" – "Ладно, вы опять уходите от ответа. Учтите: ваши виляния видит вся Арцена!" – "Да, вся Арцена видит этот фарс…" – и снова на секунду повисла вязкая тишина, на фоне которой прозвучал вопрос Офелии: "А почему вы подстрекали нажимать именно фиолетовые кнопки?" – "Что значит – "подстрекал"? Разве нельзя?.." – "Здесь вопросы задаю я! Я спрашиваю: почему в вашем так называемом "миньяне" демонстративно предпочли то, от чего отказались во всём цивилизованном мире? Вы слышали, что Жюри велело заблокировать эту кнопку? Кто именно был инициатором одновременного массового нажатия заблокированной фиолетовой кнопки?" – "Не понимаю вопроса. Разве на войтеромате изначально существовали запрещённые кнопки?" – удивлённо поднял брови Бенци. "Так-таки не понимаете? Ну, ничего, поймёте со временем! А нам уже сейчас всё ясно. Перейдём к другому, более серьёзному событию Турнира, – Офелия сделала многозначительную паузу, натянула на лицо скорбящую маску, приняв позу задумчивой скромности, потом медленно заговорила: – Смерть рош-ирия Эрании адона Ашлая Рошкатанкера…" Бенци подался чуть-чуть вперёд и быстро заговорил, чтобы успеть высказаться до того, как ему помешают: "Которая наступила до того, как зазвучали угавы! Во всяком случае, об его приступе стало известно в антракте! Как и то, что к нему не пускали амбулансы!!!" – громко выкрикнул он, чувствуя, что эти его слова пошли в эфир. Бенци вздохнул и перевёл дух. Он считал очень важным постараться успеть сказать об этом и быть услышанным – и это ему удалось: его не успели вырубить! Теперь ему на всё плевать…
      Словно сквозь густую пелену он слышал, как Офелия взвизгнула: "Ложь! Ашлая погубили мультишофары ваших хулиганов-сыновей! Это все знают! Мы ещё узнаем, где ваши дружки-антистримеры их прячут – после погрома, который ваша бандитская семейка устроила в фиолетовом секторе! Десять дубонов лежат в больнице после того, как их избили ваши "со-миньянники"!" Бенци улыбнулся и громко произнёс: "Уже десять? Все видели, как выглядели "раненые дубоны" и наши дети (и не только дети!), которых они избивали. Да, этого мы им не позволили – и никогда не позволим!
      Больше я не желаю участвовать в этом фарсе. Можете продолжать свои монологи, на диалог со мной не рассчитывайте…" – и Бенци, помахав рукой, резко отвернулся.
 

***

 
      Камера спанорамировала на фанфарирующую Офелию: "Ничего у вас и ваших сообщников из антистримерского "миньяна", как вы могли убедиться, не вышло и не выйдет! Вы всё время виляете – но тут-то вас, вашу ложь и попытку переложить вину за убийство нашего Ашлая на организаторов Турнира и раскусили! Вы ни на один мой прямо поставленный вопрос не дали прямого ответа, только недостойные увёртки и ухмылки!.. Всем и каждому ясно: вы – самый опасный в Арцене антистример из бывшей Меирии! Вы и ваши дети-хулиганы подстрекали к бунту против струи подобающей цветовой гаммы и стали постыдно известны всей Арцене организацией драк и прочих хулиганских выходок в общественных местах Эрании и бывшей Меирии!
      Ваш старший сын несколько лет назад организовал избиение гимназистов, ваша дочь издевалась и нанесла побои журналистке при исполнении. Скажите спасибо нашим гуманным законам, что она тогда же не отправилась в тюрьму! Не потому ли она и её подружки учинили не так давно очередное хулиганство?!.. Они сопротивлялись силам поддержания законности и правопорядка, выдворяющим с территории бывшей меирийской ульпены, объявленной Центром колпакования, тех, кто не пожелал подчиниться приказу исполняющего обязанности рош-ирия Эрании о создании в Эрании-Юд-Гимель на месте так называемых школ религиозного воспитания экспериментальных зон в рамках СТАФИ. Она и ещё две хулиганки зверски избили нескольких бойцов бригады дубонов. Мы ещё установим, где они все скрываются, и привлечём к уголовной ответственности за бандитизм!" Бенци воззрился на Офелию, и на побелевшем лице его читалось такое ошеломление, что Офелия удовлетворённо хмыкнула и, повернув лицо в сторону объектива, нежно заворковала: "Нам стало известно, что об этом инциденте по Эрании ходят самые невероятные слухи. Говорят даже, что якобы дубоны изнасиловали ученицу. Умоляю вас, друзья, не верьте этим злонамеренным слухам, распускаемым порочными до мозга костей фиолетовыми! Мы беседовали с видевшими самое начало этого инцидента девушками. Они свидетельствовали: эта, якобы изнасилованная, особа (Офелия изобразила понимающую ухмылку: мол, мы-то с вами знакомы с таковскими особами) сама спровоцировала молодых и здоровых парней… Очевидно, специально – чтобы отвлечь их от выполнения задачи государственной важности! Именно это дало возможность уже упоминаемым хулиганкам под главенством дочери антистримера Дорона беспрепятственно зверски избить и искалечить их товарищей".
 

***

 
      Услышав это, Ренана тут же подскочила: "Как она смеет! Сареле жизнь искалечили, а она!.. Мерзость!" – "Успокойся… – Ирми с Ноамом усадили её на место: – Ты что, от Офелии ждала чего-то другого?" – "Но она же на всю Арцену оклеветала бедную Сареле!" – "Люди знают цену её цветистой брехне… Я уверен, что коллеги Хели отслеживают передачу, Максим наверняка записывает… Они постараются, чтобы никто не смог эти гнусные инсинуации назвать образчиком свободы слова или аналитической передачей. А почему ты не обратила внимания, что и ты в розыске?
      Теперь нам всем придётся покинуть этот дом и скрываться… А жаль – это место было для нас очень удобным… Ребята ещё не закончили работу, совсем немного осталось". Ренана бессильно плюхнулась на диван и, сжавшись в комок, забилась в угол.
      Ноам мрачно глянул на сестру и на братьев и с трудом выговорил: "Получается, только я ещё не в розыске…" – "Погоди, досмотрим передачу до самого конца. Не забудь – что братишки Ширли спят и видят добраться до твоего горла…"
 

***

 
      Передача продолжалась. Офелия заговорила более спокойно: "Вернёмся к Турниру.
      Как известно, сыновья-близнецы антистримера Дорона обвиняются в использовании запрещённых источников звуковой агрессии и проникновения в сознание, послуживших причиной смерти рош-ирия Эрании!.." Офелия сделала эффектную паузу, не забыв приложить к глазам салфетку. Затем снова надрывно профанфарировала, направив гневно указующий перст на Бенци: "У нас сведения, что вы, пользуясь доступом к техническим решениям "Лулиании", попытались организовать, – не побоюсь этого слова! – диверсию на Турнире. Список преступлений семьи Дорон столь велик, что тянет на серьёзное тюремное заключение её главы. Об юридических аспектах этого дела мы хотим побеседовать с известным адвокатом адоном Дани Кастахичем".
      Камера показала крупным планом генерального директора батальона дубонов и известного адвоката, седоватого и лысоватого мужчину средних лет и весьма респектабельной внешности. Он типичным "мезимотистым" жестом сбил щелчком воображаемую пылинку с рукава и заговорил. Его речь была до того пересыпана юридическими и прочими специальными терминами, что мы её в нашем изложении опускаем. Те немногие, кто смог до конца дослушать это речь, с огромным трудом поняли главную мысль, высказанную Кастахичем в самом конце: "Преступлением является не только преступление, как таковое, но и возможная мотивация его совершения (в чём в данном случае нет, как мы убедились, никаких сомнений), которая может с большой долей вероятности указывать на намерение совершить деяние, которое можно квалифицировать как преступление, а также на возможность такого намерения. Исходя из такого определения преступления, оно, вне всякого сомнения, имело место быть!" Дослушав до конца запутанную фразу, Офелия с улыбкой поблагодарила известного адвоката и гендиректора гвардии дубонов и заключила: "Итак, дорогие зрители, после слов известного адвоката вам должно быть ясно, какого матёрого преступника мы вам сейчас продемонстрировали. Но я хочу вас заверить: граждане Эрании могут спать спокойно! Придёт время – и вся опасная семейка окажется в изоляции! Дурное семя будет выполото из земли Арцены! А ведь я ещё не коснулась того, как эта преступная семейка, и сыновья Дорона в частности, совратили юную наивную девушку из уважаемой элитарной семьи Эрании. Воспользовавшись её наивностью, порочные юнцы Дорон вовлекли её в своё мракобесное окружение, вскружив ей голову. Тем самым они злостно способствовали расколу в упомянутом уважаемом семействе, принесли много горя её близким. Этические соображения не позволяют мне назвать эту семью. Более подробно об этом мы поговорим в следующих моих передачах. Итак, дорогие господа телезрители, наше шоу подошло к концу. С вами была ваша Офелия!
      Мой горячий и настойчивый призыв ко всем, кому дорога наша демократия и современная, прогрессивная культура: БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ! Не подпускайте фанатиков-антистримеров на пушечный выстрел к учреждениям, несущим нам свет прогресса и струи подобающей цветовой гаммы, символом которой в настоящее время стала открывшаяся на месте эранийского Парка "Цедефошрия"!" На экране началось убыстряющееся колыхание драпировок, которое плавно перешло в хаотические пляски заполнивших всё пространство студии спиралей и перекрученных эллипсов под громкое скандирование всего состава группы "Шавшевет": "Позор главарю антистримеров Бенциону Дорону! Изолировать преступную семейку от общества! Позор! Позор! Позор! Долой фиолетовых подстрекателей! Да здравствует наша родная струя подобающей цветовой гаммы! Да здравствует "Цедефошрия"! Все-все-все – в "ЦЕ-ДЕ-ФО-Ш-Ш-ШРИ-Ю-Ю-Ю"!"
 

***

 
      Когда на экран выпрыгнула традиционная заставка окончания ОФЕЛЬ-ШОУ, Ноам не сразу вышел из оцепенения. Он долго и внимательно смотрел на сестру, потом на братьев и медленно произнёс: "Что ж, мы теперь знаем… приблизительно, конечно… где наш папа, и что они задумали. Что будем делать?" – "Прежде всего, надо отсюда смываться", – твёрдо сказал Ирми. Шмулик и Рувик в один голос заявили: "Теперь мы знаем, что папа где-то в Эрании. Значит, мы должны его разыскать… Иначе мы себе никогда не простим…" На их лицах была написана такая решимость, что Ирми понял: их непросто будет остановить. Он помолчал, потом каким-то не своим голосом произнёс: "О-кей… В любом случае надо сперва выбраться, здесь мы ничего не высидим…" – "Выбраться из Меирии…" – уточнил Ноам. – "А я именно это и имею в виду! У девочек почти всё готово… Или?.." Ренана мрачно кивнула:
      "Пару швов осталось… И парички…" – "Давайте, заканчивайте, а потом… мы все должны идти спать… Завтра нам придётся очень рано вставать. Уходить будем на рассвете…"
 

***

 
      После ОФЕЛЬ-ШОУ, отправив мальчиков спать (девочки заперлись у себя и спешно заканчивали костюмы и парики), Ирми и Ноам заперлись в студии большого угава, где несколько последних недель мальчишки энергично занимались его освоением.
      Ирми надеялся, что Гилад и Ронен появятся этой ночью, но они не появились.
      Связаться с ними не удавалось уже несколько дней, за которые произошло столько серьёзных событий. Ирми серьёзно беспокоился за них, зная, что дубоны шастают по Меирии, прочёсывая дома замеченных "в антистримерской деятельности". Так, одним из первых был арестован Арье, чей первенец числился в розыске как "соучастник бандитской группировки "Типуль Нимрац". Гилад и Ронен с самого начала противодействовали силонокуллу в самой яркой форме, то есть занимались откровенной "антистримерской враждебной пропагандой".
      Ребята проверяли все имеющиеся в наличии ницафоны и тихо переговаривались. Ирми медленно проговорил: "Большой угав в принципе должен защищать от колпакований и ораковений." – "Но работа ещё не закончена… считай – прервана", – напомнил Ноам. – "Да… Сейчас мы "зачехлили" (создав "свободный от силонокулла пузырь") только небольшое пространство – вокруг нашего дома и на несколько метров вокруг.
      Как знать, может, ещё немножко – и удалось бы всю Меирию расчистить. Но нам не оставили выбора…" Ноам мрачно кивнул: "Братишки рвутся в бой, искать папу!..
      Надо немедленно их выводить отсюда… Иначе нас всех накроют и заметут!" – "И это говоришь ты, оптимист неисправимый? – усмехнулся Ирми. – По правде говоря, и я опасаюсь того же. С одной стороны, работы пошли в таком темпе и начали давать такие результаты, что и мне показалось – нет для нас лучшего убежища, чем этот дом! Но то, что их щупальца добрались досюда с помощью телепередачи, настораживает!" – "Конечно! Кроме того… Как будто что-то мешает фанфаризаторам вспомнить, что когда-то тут жили злостные антистримеры!" – "В том-то и дело…" – "Это же наша Меирия, мы здесь родились, жили…" – с грустью тихо произнёс Ноам, поникнув.
      Ирми с сочувствием смотрел на его длинный искривлённый нос, голова опущена низко, и красивых выразительных глаз не видно. Неожиданно Ирми подумал о тщательно скрываемой душевной проблеме Ноама. С тех пор, как в жизнь Доронов вошла Ширли, парень начал стесняться своего сломанного носа, переживал и даже считал себя уродом. Он опасался, что не может нравиться Ширли, в которую влюбился с первого взгляда. Его поведение не могло не породить ответных мучительных сомнений у робкой девушки. Ирми тряхнул головой, отгоняя от себя эти мысли, и отвернулся.
      Потом медленно проговорил: "Надо непременно связаться с Максимом и Хели. Я больше не могу рисковать и появляться у них в убежище. Они скрываются в Эрании, под самым носом у фанфаразматиков. Придётся связываться по ницафону, Макс что-нибудь придумает!" Ноам печально повторил: "Жаль уходить отсюда… Но сейчас… Сам понимаешь: папа…" – "За себя бы я меньше опасался! Но я боюсь за вас, Доронов – знаешь же, в чём каждого из вас обвиняют!" – "Угу…" – "Я скажу Максиму с ребятами, чтобы занялись поисками в Эрании… Пусть ищут Бенци, Гиди, Арье, детей Магидовичей, Гилада и Ронена… Мальчики везде крутятся, их не знают, они вне подозрений… Ты же видел их! Двое из них гиюр прошли… Настоящий, а не "самоварный"!" – выговорив хриплым голосом эту фразу, Ирми густо покраснел. Ноам с любопытством на него глянул, но ничего не сказал.
      "Я не очень уверен, что будет просто выбраться через лабиринты и тупики, сплетённые на месте нашей Меирии! Надо ещё суметь не заблудиться и проскочить!" – "У нас ницафоны, у Шмулона и Цвики угавы… – неуверенно ответил Ноам, – думаю, они могли бы быть и защитой, и компасом…" – "Меня, Ноам, очень насторожила эта передача… – сердито заговорил Ирми. – Значит, где-то наша защита оказалась пробитой…" – "Нет худа без добра: зато мы узнали о судьбе папы и о том, что нам всем грозит!" – откликнулся Ноам. – "Ладно, решено: поутру выходим… – припечатал Ирми ладонью стол. – Я буду держать постоянную связь с ребятами, канал уже наметился…" Сквозь лабиринты…
      Ренана разбудила Ширли, когда едва мерцающий жёлтый туман, заливавший квартал по ночам, начал сменяться чуть более светлым молочно-сероватым. Открыв глаза, Ренана сразу вспомнила, что это означает скорое приближение рассвета. Она разбудила Ширли, потащила её в ванну и заставила принять душ. Душ оказался на удивление тёплым, за что надо было сказать спасибо Ирми и Ноаму: это они, проверяя ницафоны, решили попробовать впервые задействовать недоработанный большой угав в качестве генератора. После душа девочки облачились в сшитые Ренаной брюки из неизвестного плотного материала непонятного оттенка, натянули тёплые свитера и пошли на кухню. "Надо поскорей приготовить лёгкий перекусон для нас и для мальчиков, пока они не проснулись", – пояснила она.
      Официальное электричество в такой ранний час в Юд-Гимель обычно ещё не подавалось. Но они не знали, что отныне подачи энергии в Меирию не будет. Это означало, что ораковение, объявленное фанфаризаторами главным государственным приоритетом, пожрало намного больше энергии, чем планировалось: процесс шёл всю ночь полным ходом по нарастающей. Девочки не стали будить мальчиков и приготовили скудный и всё же достаточно тёплый (опять же – спасибо Ирми и Ноаму!) завтрак.
      Вскоре проснулись и мальчики. Они долго примеряли одёжки, которые им сотворили девочки, посмеиваясь друг над другом. Ирми и Ноам снова заперлись в комнатке, отведённой под студию. Собрав все ницафоны, какие только были в доме, они зарядили их.
      Завтрак прошёл в молчании. Даже весёлым близнецам, даже Цвике и Нахуми не хотелось разговаривать в это раннее серое утро. Никто ни слова не сказал по поводу паричков, которые уже красовались на головах девочек, только Рувик украдкой глянул на Ширли и что-то шепнул своему близнецу, тот слабо кивнул.
      Магидовичи снова пристали к Ирми, пытаясь выяснить, почему им никак не дозвониться до своих родителей, но тот, не придумав никакой приемлемой версии событий, уходил от разговора, впрочем, не очень искусно. С трудом ему удалось отговориться бессонной ночью…
      Когда было прочитано благословение на еду, Ноам спросил у девушек: "Сколько времени вам потребуется, чтобы собрать вещи и быть готовыми к выходу?" Ренана ответила: "А мы с Ширли почти всё собрали. Мы встали рано, приготовили и завтрак, и немного съестных припасов… хотя бы на первое время…" – "Будем надеяться, что их хватит, пока выберемся отсюда, а может, и до Неве-Меирии доберёмся…" Ирми посетовал, что при таком освещении невозможно воспользоваться для маскировки тёмными очками, а другими, например, бликующими (не так давно модными), обзавестись не догадались. Мальчики перед выходом нехотя натянули на кипы кепки, напялили куртки с капюшоном, постаравшись упрятать под них свои музыкальные инструменты. Вышли через веранду в полисадник. Листья деревьев и кустов грустно обвисли, свернувшись в узенькие вялые трубочки. Растительность ораковевшей Меирии почему-то напомнила Ширли заплаканное лицо грустного клоуна. Потрясённые ребята обратили внимание на то, что некогда сверкавшие чистотой стены дома, в котором прошло их детство, прямо на глазах обрастают слоями бугристого "ракушатника", почти сливаясь с туманом, что ленивыми то жёлтыми, то зеленовато-серебристыми спиралями струится и обволакивает дом. После каждого витка спирали на стене появлялся новый слой ракушатника. Ничто не напоминало весело сверкающую солнечными красками улицу, где проживали Магидовичи.
      Ирми замыкал шествие, попутно пытаясь связаться с Хели и Максимом и проинформировать их. Поначалу у него ничего не получалось. Он чуть слышно выругался по-английски и тут же смутился, поймав недоумённый взгляд Ширли. Ноам мрачно покачивал головой, ни слова не говоря, и только вдруг указал кивком немного вперёд и влево; его глаза округлились, взор застыл. Проследив за его взглядом, мальчишки потрясённо застыли. Слепо вылупившиеся окаменевшие окна словно бы кричали: дома были неожиданно и спешно покинуты их обитателями, а потому улицы "за ненадобностью" продолжали переплетаться между собою десятками витков. Какие драмы скрывались за судьбами людей, которых насильно вырвали из их привычного уклада, заставили покинуть обжитые, уютные, аккуратные и красивые дома?..
      Цвика и Нахуми отвернулись, сдерживая слёзы. Только что они хотели попросить разрешения подскочить домой, попрощаться с семьёй. И вот сейчас на них обрушилось жуткое зрелище, а с ним и понимание: подскакивать им некуда – не только дома, но и улицы не существует более, вместо этого – чуждый, зловещий пейзаж.
      За какую-то пару суток Меирия неузнаваемо изменилась: это была гигантская паутина спутанных трубчатых коридоров, расширяющихся и сужающихся словно бы синкопами. Такринатором ницафона Ирми нащупал наименее опасное направление, потом кивнул Ноаму, и ребята гуськом направились в один из таких коридоров, держась друг за дружку. У Ширли возникла странная ассоциация: если бы этот коридор снимала стремительно перемещающаяся видеокамера, то при просмотре он выглядел бы, как судорожно вдыхающая и выдыхающая последние крохи кислорода издыхающая змея. Ещё несколько дней назад она могла пробраться по этим улицам с облупленными, нежилыми домами, и ей худо-бедно повезло добраться до дома, где обосновались Дороны. Ныне это превратилось, в лучшем случае, в громоздкое здание плохонькой, тесной и неудобной гостиницы, или верней – постоялого двора. А ещё точнее – это был громадный окаменелый муравейник.
      Близнецы Дорон и кузены Магидовичи на краткий миг с ужасом ощутили себя муравьями, не совсем понимающими, где они находятся и куда держат путь. Этот "муравейник" ветвился множеством трубчатых коридоров, по одному из которых их вёл Ирми: он неожиданно ниспадал крутой воронкообразной лесенкой, которая уж и вовсе непонятно куда вела. Условные стены, пол, потолок небрежно покрыты бугристым тускло-мерцающим ракушатником, тоскливо и лениво переливающимся тусклой радугой.
      Клубящийся и свивающийся спиралями зеленоватый, желтовато-гнойный или зеленовато-серебристый сумрак низвергался на ребят зловещим унынием. Коридор, обросший ракушатником, незаметно перешёл в дряхлую перекошенную лестницу с кривыми ступенями разной ширины и высоты. Она то тяжело вела вверх и резко поворачивала вбок, то вдруг как бы обрывалась резким спуском и крутым поворотом, перескакивающим на следующий трубчатый виток безумно скрученной спирали.
      Знакомый с детства посёлок превратился в незнакомое, враждебное, душное пространство, в котором не было людей… Изломанный путь, одолеваемый ими с большим трудом, мог у них ассоциироваться с изломанными судьбами их друзей и соседей, которых они тут так и не встретили. Но ребятам некогда было об этом размышлять – они искали выход из многочисленных петляющих извивов и тупичков.
 

***

 
      Шмулик, оказавшийся самым глазастым, неожиданно увидел просвет. Ребята поспешили в сторону просвета, который словно бы пульсировал, то расширяясь, то сужаясь. А вдали, сквозь непрерывно оседающие спирали тумана, тускло мерцало нечто, оказавшееся гигантским дисплеем. С первого взгляда было ясно, что после Турнира он ещё больше распух. Гигантский экран, к которому их привела круто спускавшаяся извилистая тропка-лесенка, нависал над ними, зловеще мерцая. Они приблизились и сначала увидели перекрёсток, от которого веером расходилось множество дорог.
      Пройдя ещё несколько шагов, ребята увидели, что по этим дорогам несутся, стремительно удаляясь, вереницы автобусов, наполненных людьми, и оттуда раздаются странные звуки – то ли горестные стоны, то ли надрывные рыдания. Ноам застыл на месте и медленно проговорил, глядя остановившимся взором в огромный, нависший над ними дисплей: "Это они так вывезли жителей Меирии отсюда… тех, кто не захотел уехать до начала ораковения…" На него тут же уставились близнецы, а за ними и девочки. Цвика и Нахуми сдавленно ахнули, переглянувшись:
      "А как же наши?" – "Ты уверен, что это прямая трансляция в реальном времени, а не какой-то старый фильм?" – быстро спросил Ирми, – "Обрати внимание на качество!
      Я уверен, я чувствую, что это так и есть, что это произошло совсем недавно. По пути мы не встретили ни единого человека!.. А сейчас нам показывают, как их оттуда увозили, когда там ещё можно было проехать… Это не просто страшилки в лицах…" – "А может, это, как Ирмуш сказал, типа старого фильма, – спросила Ренана, – и вообще не о том, о чём ты говоришь?" – "Нет, это именно то, что я говорю… Интуиция…" – буркнул Ноам, отводя глаза.
 

***

 
      Ребята не заметили, как гигантский экран остался позади, и они снова погрузились в переплетения трубчатых коридоров, переходов и лесенок, стараясь держаться сплочённой кучкой. Они потрясённо оглядывались по сторонам, опасаясь любой неожиданности, которая подстерегала их за каждым углом, готовая нависнуть над ними, сгустившись из сворачивающихся и оседающих на бугристую поверхность спиралей тумана. Слегка пошатываясь, они осторожно шагали вверх по лестнице с неравномерными ступеньками. Девочки крепко взялись за руки, а мальчики окружили их со всех сторон. Ирми постарался идти как можно ближе к Ренане, а рядом с Ширли оказался Рувик, который то и дело посматривал на Ноама. Никто не заметил, как в его руках оказалась гитара, струны которой он задумчиво перебирал, что-то тихонько напевая. Девочки прислушались – оказалось, он поёт "Ты мне грезилась грустной мелодией". Ширли потупилась.