Солнце уже ушло из города, но воздух был окрашен в легкий красновато-оранжевый цвет - большая, в полнеба туча, собрав последний свет солнца, процедила его через себя и пролила на землю вместо дождика. Стояла духота. Похоже было, что туча готовилась все-таки пролиться настоящим дождем. Однако на Центральной улице, где находился почтамт и куда свернула Юлька с Мельничной, было многолюдно и шумно.
Почтамт Юлька узнала сразу по рекламе над фасадом и полквартала до него не прошла, а проплыла на подошвах-корабликах, отмечая про себя, что прохожие посматривают на ее волосы.
Телеграмму матери она отправила восторженную: "Долетела превосходно, все хорошо, крепко целую", нарочно умолчав о том, что дед ее не встретил. Зачем расстраивать человека, если у человека счастье и таран-торпеда в болонье?.. И вообще, почему это ей было удивительно хорошо? Словно впереди ее ждало что-то очень хорошее, большое. Нет, не просто хорошее и большое, а что-то необыкновенное, настоящее чудо! Может быть, оттого это казалось ей, что она первый раз в жизни по-настоящему почувствовала себя совершенно самостоятельной? А может быть, был виноват красновато-оранжевый цвет воздуха - как в театре или во сне? А может быть, просто оттого, что на ногах были новые туфли? Смешно!..
Но уже на обратном пути, спускаясь по длинной широкой лестнице почтамта, Юлька поняла, что волшебные туфли-кораблики здорово ее подвели левый задник натер пятку, а мизинцу на правой ноге стало так тесно, что он почти онемел. Это было ужасно, это было непоправимо до слез - новые туфли так Юльке нравились! Она еле-еле доковыляла до скверика, примыкавшего к кинотеатру неподалеку от почтамта, нашла свободное место на скамейке и с облегчением плюхнулась на жесткое, ребристое сиденье.
Сквер был небольшой, с густыми деревьями и с яркими, как бисквитные торты, цветочными клумбами... Юльке сразу же захотелось съесть целиком большой круглый торт с розовым кремом и бисквитными грибочками наверху... Она была богатой, мать дала ей на дорогу целых тридцать пять рублей, и часть из них можно было здорово прокутить... Если бы не туфли, Юлька уже сейчас бы разведала, продаются ли в этом городе шоколадные батончики с начинкой. Впрочем, вон до того углового гастронома можно будет доковылять...
Пожилая женщина, сидевшая напротив, на другой скамье, почему-то осуждающе покосилась на голые Юлькины коленки. Странно - ни Любки, ни Наташи рядом не было. Однако Юльке показалось, что, если она сейчас хоть до половины прикроет коленки, они обе громко засмеются где-то рядом... Вот точно так же чувствовала себя Юлька, когда шла на свидание с тем приезжим мальчишкой. Если бы свидание было назначено настоящее, из-за любви, она не пряталась бы от Любки с Наташей. А то ведь из-за сосен на Советской улице! Назначая свидание, она была почти уверена, что приезжий мальчишка откажется прийти, и она уже придумала, как отомстить ему. Но он пришел ровно в двенадцать, как и договорились. Пришел и тут же начал ругать городской транспорт, из-за которого чуть не опоздал. А раньше в таких случаях он никогда не опаздывал!
- Давай дойдем до Волги, что ли, - сухо предложила ему Юлька.
- Давай.
Он не заметил сосен! Но что ему, северному жителю, эти сосны на улице жаркого города, чахлые и пыльные!.. Он приехал неделю назад в гости к Юлькиному соседу с пятого этажа и за несколько дней пребывания в Юлькином доме успел обругать и осмеять все в городе: и дома, и деревья, и трамваи, и даже автоматы с газированной водой. Ну, а что он успел увидеть за эти несколько дней?.. Она привела его к тому месту, откуда интереснее всего было смотреть на Волгу.
Повернув в сторону от города, река уходила прямо в далекий горизонт, сливаясь с ним в одно синеватое бескрайнее море. Может быть, это море и не было похоже на Черное, но на Балтийское оно, наверно, все-таки смахивало. Однако Юлькин спутник не восхитился. Он спросил, равнодушно глядя на сверкающее водяное чудо:
- А ты Финский залив видела?
- Видела, - соврала Юлька и зажмурила на несколько секунд глаза, лихорадочно пытаясь представить в своем воображении не виданный ею никогда Финский залив - вдруг мальчишка начнет расспрашивать о нем подробно. Но представить она ничего не смогла - Финский залив захлестнула Волга, огромная, сияющая, с зелеными островами и голубым далеким горизонтом.
- А Финский лучше, - сказал он.
- Мне пора, - вместо ответа сказала Юлька. - Знаешь, я тебя поближе рассмотрела, и ты мне не понравился...
Такого он не ожидал. Он разозлился и покраснел от злости так, что Юлька даже немного испугалась. Она оставила его одного на берегу, убежав на верхнюю ступеньку набережной. Она больше любила нижнюю ступеньку, у самой воды, но там было многолюдно, и прохожие могли догадаться по Юлькиному лицу, что она идет со свидания. Юлька умела маскировать удивление, злость, досаду, если они появлялись на лице без спросу. Но какое выражение несешь на своей физиономии, когда уходишь со свидания, на котором сказала твердое "нет", она пока не знала...
* * *
- Здесь не занято?
Мальчишке, который обратился к Юльке с этим вопросом, было, наверно, не четырнадцать, как тому северному, а может быть, даже уже и не пятнадцать... У него было длинное красивое лицо, покрытое ровным загаром золотого цвета, и волосы были такого же цвета, словно загар захватил заодно и волосы. Даже глаза не выделялись на этом золотом лице оттого, что были светло-карие и тоже с золотистым оттенком. Он был в белой нейлоновой рубашке, а на шее висела тоненькая и тоже золотая цепочка. "Что это у него там на цепочке?" - с любопытством подумала Юлька. Это было первое, о чем она подумала, когда подняла голову и увидела его. Даже прежде чем покраснела! Она снова почему-то подумала о том, что надо, наверное, натянуть подол платья на свои вызывающе голые коленки, но тогда, пожалуй, могут догадаться, что Юльке - даже до пятнадцати еще далеко.
- Не занято, - ответила Юлька золотому.
- А вы не знаете, который час?
Юлька, торопливо порывшись в памяти, подыскала слова, начинающиеся на безопасное "о".
- Около девяти, очевидно.
Он сел на другой конец скамьи и стал смотреть в другую сторону, повернувшись к Юльке золотым затылком. Тогда Юлька медленно, с достоинством поднялась со скамьи и, изо всех сил стараясь не прихрамывать, пошла к выходу из сквера.
Она попробовала не перейти, а снова переплыть улицу под самым носом у автомашин. Это ей удалось, хотя и пришлось закусить губы от боли в правом мизинце. Лишь на противоположной стороне, закончив плавание возле гастронома, она обернулась.
Нет, он не смотрел ей вслед!
Юльке стало обидно. Так обидно, что она не пошла в гастроном, а купила тут же на лотке розовых пряников с глазурью и домой, одну остановку, проехала на троллейбусе. Пусть-ка потеснятся!
В пустой квартире деда ей вдруг стало скучно и одиноко. Телевизора не было, приемник на письменном столе почему-то не работал. В старом шкафу, стоящем у стены, наверно, были книги, но шкаф был закрыт, и дверцы не поддавались. Юлька попробовала дернуть дверцу посильнее, даже помогла себе коленкой... Тогда неожиданно внутри шкафа что-то хрупнуло, и он открылся. Оказывается, шкаф был закрыт на ключ, и Юлька выдернула крючок, придерживающий левую дверцу. Лишившись опоры, обе дверцы сразу разошлись. Выходит, Юлька взломала шкаф!.. Ужасно!
Но зато теперь можно было перечитать добрую сотню интересных книг. Юлька выбрала "Замок Броуди", насыпала в подол пряников, устроилась поудобнее на диване и остаток дня провела, в общем-то, неплохо.
...Но потом пришли сумерки. Они тревожно вползли в дом и окутали все синим холодным туманом. Сумерки всегда несли Юльке странную и непонятную тревогу. Может быть, и здесь здорово сработала наследственность - именно таких вечеров и лунных ночей боялась Юлькина мать, потому что в такие вот светлые вечера и лунные ночи на город ее детства налетали немецкие бомбардировщики... Наверно, в этот час много лет назад они уже плыли-плыли к городу высоко над землей, и кто-то должен был умереть в этом городе ночью.
Как-то Наташа принесла в класс хранившийся у ее отца осколок то ли бомбы, то ли снаряда. Раньше Юльке казалось, что военный осколок - это что-то маленькое, легкое, похожее на ломтик стекла от разбитого блюдца. Этот же не уместился у нее на ладони, тяжелый, как топор, выпуклый треугольник металла с острыми, рваными краями. Он не выполнил когда-то того, что ему было предназначено - никого не убил, и теперь старался хоть чем-нибудь досадить людям. Юлька до крови поцарапала пальцы об его острые края...
Юлька любила красиво думать. Она не один раз представляла себе, как ее, партизанку, расстреливают враги и как входит в ее сердце пуля. Но она никак не могла представить, как входит в него этот существующий на самом деле осколок - тяжелый, как топор, с острыми, как у ножа, рваными краями. Настоящий осколок в живое, настоящее сердце! А та, выдуманная пуля входила в сердце легко.
Страхи, пришедшие в эту чужую комнату вместе с сумерками, не уходили от нее долго, пока она не спела торжественным шепотом одну за другой самые любимые отцовские песни: о суровом майоре, о грозном боге войны, гремящем в седых лесах, и самую грустную песню на свете - о трех товарищах из города Эн, замученных фашистами...
Когда же она уснула, ей приснился золотой сон - в золотом сквере среди деревьев с золотыми цепочками вместо листвы горели золотые фонарики, а по дорожкам почему-то ползали, как черепахи, розовые пряники в золотых елочных обертках. Потом пряники-черепахи уползли, но сон не ушел, а из золотого стал обычным, серым, как всегда. Уже под утро она проснулась от духоты. В комнате было темно и душно, кожа дивана парила, как компресс. Почти сквозь сон Юлька подумала - так душно, наверно, оттого, что в комнате открыто только одно окно, а другое, то, что с зайчиками, все еще закрыто и зашторено. Она поднялась, в полутьме на ощупь добралась до него и, отдернув штору, распахнула окно настежь. В комнату сейчас же вплыл свежий ночной воздух и закачал Юльку на прохладных волнах так крепко, что она еле-еле добралась до дивана, бухнулась на него и тут же снова стремительно погрузилась в сон.
3. Чудо!
Утро же началось с чуда! Правда, не сразу с чуда. Сначала проснувшаяся Юлька поймала толстую, наверно, кусачую муху, крутившуюся у нее перед носом, потом увидела, что ветер, свободно гуляющий по комнате от окна к окну, расхозяйничался - сорвал с гвоздя край шторы, скинул салфетку с рояля и расшвырял по полу страницы старенького "Замка Броуди". И тогда Юлька поднялась с дивана и подошла к распахнутому ею ночью окну, чтобы закрыть его и поправить штору.
Окно выходило в сторону озера. Сначала Юлька увидела крыши домов, ступеньками спускающиеся вниз. Потом за крышами она увидела синеватую поверхность озера и подумала, что оно здорово похоже на Волгу. Все-таки нельзя жить без Волги! Даже здесь, в чужом городе, это поняли!
Потом Юлька подняла глаза выше, и вдруг ей показалось, что за ее спиной кто-то легко, почти невесомо коснулся пальцами клавиш рояля. Так ясно это Юльке показалось, что, вздрогнув, она обернулась.
В комнате было пусто, и клавиши прикрыты длинной черной крышкой, Юлька сама опустила вчера эту крышку...
Она снова перевела взгляд на окно и тогда увидела вдалеке за озером высокий крутой холм, похожий на круглую теплую шапку и утопающий в зелени, такой густой и такой темной, что нельзя было различить дорогу, ведущую на его вершину к дому под красной крышей со светлыми окнами...
* * *
В Юлькиной жизни один раз уже было чудо, похожее на это! Полтора года назад, в зимние каникулы, когда она гостила у Любкиной тетки в Ленинграде. Поездка была совсем неудачной - в день их приезда у тетки умер муж, и Любке с Юлькой было не до прогулок по городу. Три дня прошли в горькой похоронной суматохе, а на четвертый им уже нужно было уезжать домой. Лишь накануне отъезда, когда разошлись с поминок гости, заплаканная Любка сказала ей шепотом:
- Ты бы хоть разок до центра доехала, я скажу - к знакомым по делу пошла. Спать не буду, открою. Не заблудись только...
Было уже очень поздно - что-то около одиннадцати. Юлька, кое-как натянув на себя пальто и нахлобучив шапку, выбежала на улицу в страшную, взвихрившуюся совсем неожиданно метель. Любкина тетка жила на окраине, застроенной уже после войны. Здесь Ленинград мало чем отличался от других городов. Она добежала по пустынной в этот час снежной улице до станции метро, спросила у кого-то, где ей лучше выйти, и, добравшись до Московского вокзала, до большой, тоже немноголюдной в этот час площади, побежала наугад по длинной прямой улице к мерцающему вдалеке золотому шпилю, еще не зная толком, этот шпиль или не этот - та самая знаменитая Адмиралтейская игла. Она бежала страшно долго по ярко освещенной фонарями и летящим снегом улице, натыкаясь на редких прохожих, не замечая проносящихся мимо автомашин и троллейбусов, мимо старинных домов, засыпанных метелью, мимо застывших каналов, собора с колоннами, мимо бронзовых юношей, едва сдерживающих рвущихся в метель бронзовых коней... До золотого шпиля она так и не добежала, потому что внезапно справа, в изгибе другой улицы, пересекающей Юлькину, увидела невероятно знакомую, неожиданную, возникшую словно из волшебного сна арку Главного штаба... А дальше все было как в сказке! Они оказались совсем рядом - и Зимний дворец, и Александровская колонна, и львы на набережной, и Медный всадник, и Исаакиевский собор, и Адмиралтейство... Словно город нарочно собрал все свои сокровища вместе и выложил их перед Юлькой, а люди, все до одного человека, ушли, тоже нарочно, чтобы оставить их наедине - Юльку и город. И Юлька металась от чуда к чуду в величественной пустынной тишине, вглядываясь в них сквозь полупрозрачную завесу стремительного снега, сверкающего в свете прожекторов. Ей не хотелось объяснять это чудо просто - была метель и был поздний час, город спокойно, по-домашнему засыпал, и людям было не до прогулок и не до девчонки, впервые оказавшейся в центре Ленинграда и обалдевшей от впечатлений. Ей не хотелось объяснять это чудо просто даже потом, через много месяцев. Чудо так и осталось для нее чудом.
Конечно, и это новое чудо тоже объяснялось просто - когда-то Юлька была в этой комнате и смотрела в окно на далекий холм с домом под красной крышей, а за ее спиной, наверно, в это время кто-то играл на рояле, и это слилось в ней вместе навсегда - музыка и дом на холме... Но она все равно стояла у окна, смотрела на красную крышу дома на холме, утопающую в зелени, и всхлипывала от неожиданного, от невероятного, от чудесного словно Юлька весь день вчера ждала именно этого, именно этого чуда!
Даже соседка-караульщица, после долгих звонков прорвавшаяся к Юльке, чтобы снова напомнить ей о депешах, с позавчерашнего дня лежащих в почтовом ящике, не смогла вывести Юльку из этого состояния. Чудо не уходило от нее долго и мешало ей страшно. Ведь нужно было собираться с силами, искать вторую больницу, узнавать номер палаты, в которой лежит дед. Наконец, ей предстояло встретиться с самим дедом!
Она пошла в ванную и подставила голову под кран с холодной водой. Однако это не подействовало, чудо все равно не ушло до тех пор, пока Юлька не пообещала ему торжественным шепотом завтра же добраться до дома на холме и узнать, что это за дом и кто в нем живет. После этого она вернулась в комнату, задернула окно темной шторой, наглухо отгородившись от чуда, и уже почти спокойно решила, что отыскать вторую больницу можно и попозже. Не идти же по улице с мокрыми волосами.
Пока волосы сохли и заново завивались кольцами, Юлька съела оставшиеся со вчерашнего дня пряники и сочинила письмо Любке и Наташе, внимательно перечитывая каждую написанную строчку, чтобы не написать чего-нибудь такого, что могло бы им не понравиться.
"Здорово, братцы, - написала Юлька. - У меня все сложилось великолепно. По идее, дед должен был оказаться дома, а его не оказалось. Живу одна в роскошной квартире с роялем. Ключ он оставил. Сейчас пойду куда-нибудь прошвырнуться. Смотрите не проболтайтесь маме, что дед куда-то смылся..." Письмо получилось длинное, веселое и какое-то противное. Юлька написала даже о том, как вчера в саду на скамейке к ней приставал какой-то тип с золотой цепочкой на шее, а она его отбрила. Он, как дурачок, шел за ней до самого дома, смотрел телячьими глазами и в конце концов назначил свидание. Может быть, она еще и пойдет... Очень красивый!
Было уже далеко за полдень, когда Юлька надела вчерашнее зелено-голубое платье, старенькие, но не предавшие ее еще ни разу туфли, заплела аккуратные косы и, достав из чемодана портсигар и трубку - подарок деду, вышла из дома искать вторую больницу.
День был жаркий и душный. Даже на тихой Мельничной улице, затененной деревьями, не было прохлады, на соседних же улицах горячий асфальт, как подтаявшая ириска, мягко поддавался под каблуком, а у киосков с газированной водой стояли длиннющие очереди, словно все люди наелись Юлькиных пряников. Пока Юлька стояла в очереди за газированной водой, ближайший магазин "Фрукты - овощи" закрылся на обеденный перерыв. Тогда Юлька зашла в гастроном, купила две банки яблочного компота и отправилась искать справочное бюро.
- Вторая? У нас в городе есть вторая городская, вторая железнодорожная, вторая Краснооктябрьская, вторая детская...
Вот тебе и на!
- Давайте все, - растерялась Юлька.
- Но они в разных концах города.
- В-все равно.
Пока женщина за окошком копалась в справочниках и карточках, Юлька совсем истомилась от жары и досады. Надо же! А тут еще этот компот!
Из стопки квитанций с адресами Юлька выбрала ту, где была записана вторая городская. Потом она купила авоську, сложила в нее банки с компотом и села в тряский полупустой трамвай, идущий на окраину. У открытого окошка на прохладном сквозняке она немного успокоилась. В конце концов, дед и в самом деле очень старый и ему можно простить оплошность. В конце концов, не так уж и трудно найти эту вторую больницу, если приложить кое-какие усилия... В конце концов, и город не так уж и плох, как показалось Юльке вчера, - зеленый, с высокими разноцветными домами, с веселыми взлетами старой булыжной мостовой. Р-раз - на бугор! Два - с бугра. Р-раз - вверх! Два - вниз! Р-раз - крутой поворот и подъем! Два - такой же крутой поворот и спуск... И трамвай тоже веселый, дребезжащий в такт Юлькиным банкам с компотом - дзяк-дзилинь, дзяк-дзилинь...
Дзяк-дзилинь!.. Во второй городской деда не оказалось!
* * *
Не оказалось его и во второй железнодорожной, в чистеньком больничном городке, расположенном даже не на окраине, а за городом среди леса, через две автобусные остановки от последних городских домов...
Пока Юлька обходила корпуса больницы, в сердцах позвякивая компотом в авоське и безумно жалея свое затасканное в трамваях и автобусах зелено-голубое платье, рабочий день начал подходить к концу. Голодная и уставшая Юлька еле-еле отыскала маленький продовольственный ларек неподалеку от автобусной остановки, купила толстый кусок колбасы и, съев его без хлеба, поехала домой, ругаясь про себя самыми страшными ругательствами: "черт побери", "черт возьми" и "пошли все к черту"...
Вернулась она домой, когда солнце уже уходило с земли. Огромное, ярко-красное, оно, как прожорливый Робин-Бобин из сказки, проглотило холм на горизонте, превратив его в бесформенную черную громаду, и в черноте этой утонул и дом под красной крышей, и густая зелень на склонах. И тогда в верхнем этаже далекого дома зажегся яркий золотой огонь.
Юлька, сидя у подоконника, так долго смотрела в сторону холма, стараясь вернуть себе свое чудо, что даже потом, когда погасили свет в далеком окне, огонек этот все равно остался с Юлькой - переходил золотым пятном вместе с ее взглядом со стола на рояль, с рояля на шкаф... Даже когда она закрыла глаза, золотой огонек все равно остался под ее сомкнутыми ресницами и не давал покоя, настойчиво напоминая о том, что день прошел, а чуда все-таки не произошло и что зря, наверно, сегодня ей снился золотой сон со звенящими цепочками и фонарями на золотых деревьях в золотом сквере...
В комнате было уже совсем темно, и огонек с холма ушел из-под Юлькиных ресниц, когда в прихожей раздался звонок: снова пришла соседка-караульщица из сорок седьмой квартиры!
- Вот дурная девка! - сказала она, и пачка газет в ее руках стала похожа вдруг на грозный фауст-патрон. - В ящик уже не лезет. И зачем выписывать столько? В мусор выбрасывать буду!
- Извините, - очень вежливо ответила Юлька. - Я сейчас же спущусь вниз и освобожу ящик.
- Спички возьми, а то внизу лампочка перегорела!
Вздохнув, Юлька вернулась в комнату, включила свет, отыскала в коробочке на столе ключ от почтового ящика, взяла спички и пошла за почтой.
Темноты Юлька всегда боялась, и теперь, увидев внизу, в лестничном пролете, беспросветную темень, она нерешительно остановилась. На площадке первого этажа было так темно, что казалось, если Юлька спустится вниз, густая эта темнота упруго оттолкнет ее от себя. В коробке болталось всего три спички, и Юлька было уже раздумала спускаться, но внизу хлопнула дверь чьей-то квартиры, кто-то весело чертыхнулся в темноте и на ощупь начал пробираться к входной двери. Юлька, перевесившись через перила, громко кашлянула, чтобы по-дружески подбодрить того, в темноте, и показать ему, что он на лестнице не один, и подождала немного. Шум внизу затих наверно, незнакомец выбрался из темноты. Напевая полушепотом для храбрости боевую отцовскую песню, Юлька начала спускаться вниз.
Она на ощупь добралась до почтовых ящиков, висящих на стене, достала из коробки спичку, но зажечь ее не успела. Снизу, из темноты, ее неожиданно, окликнули:
- Эй! Певица!
Юлька замерла. Голос, окликнувший ее, принадлежал или мальчишке Юлькиных лет, или даже юноше...
- Что? - спросила Юлька, стараясь показать, что не испугалась ни капельки. - Кто это?
Она повернулась на голос, хотя все равно не смогла бы различить в темноте лица незнакомца, и услышала - он тоже шагнул к ней, на ее голос.
Юлька хотела зажечь спичку и не успела - жесткий и сильный удар то ли гибкого прута, то ли плетки обрушился на нее...
Вскрикнув, Юлька закрыла лицо руками. Второй удар пришелся по голове, третий по плечу... Отступив, Юлька зацепилась ногой за ступеньку и упала, разбив локоть... Топота убегающих ног и стука захлопнувшейся двери на первом этаже она уже не услышала, потому что испуг так оглушил ее, что ушли куда-то все звуки, а язык стал почему-то шершавым, как корка апельсина.
Потом звуки вернулись к ней. Она услышала, как по-сумасшедшему громко колотится ее сердце...
- Бешеный! - крикнула Юлька в темноту. - Хулиган!
Где-то наверху открылась дверь чьей-то квартиры, и сердитый женский голос крикнул в пролет лестницы:
- Прекратите безобразничать! И когда это кончится?
Юлька подождала, когда успокоится голос, захлопнется дверь наверху, и, придерживая ладонью разбитый в кровь локоть, поднялась к себе.
Глупо! Смешно и глупо! Ее уже давно не били мальчишки. Наоборот, теперь они все были такими хорошими, иногда даже подлизывались... Какие-то ненормальные, бешеные мальчишки жили в этом городе!
Она смыла кровь с локтя, потом рассмотрела свое лицо в зеркальце. Узкая розовая полоска тянулась через лоб от виска к виску - как яркая царапина. Теперь, наверно, надолго...
Целый час просидела она перед зеркалом, прикладывая ко лбу влажный носовой платок, но полоса не исчезла, боль не ушла, а обида не кончилась и даже осталась с ней на всю ночь.
4. Ночная гостья
Юлькин сон был тревожным, даже страшным, и среди ночи Юлька проснулась. Ей показалось, что кто-то пронзительно и тревожно закричал над ее ухом: "А-а-а-а!" Сон разлетелся сразу!
На полу лежали два квадрата слабого света - от окон. Их было недостаточно, чтобы разглядеть те, дальние и темные, углы комнаты. Напуганная до смерти Юлька забыла спросонья, на какой стене выключатель, и заметалась по комнате, натыкаясь то на жесткий неуклюжий рояль, то на стол, то на свои тапочки, которые тут же улетели от ее ноги под диван... И наконец услышала - в прихожей отчаянно и пронзительно, как тревожный крик "а-а-а", заливался звонок. "Телеграмма! С мамой что-то случилось!" Она набросила халат, не угодив в рукава... Вспомнив про настольную лампу, включила ее уже на бегу... Ворвавшись в прихожую, дрожащими руками нащупала язычок задвижки и распахнула дверь настежь.
В светлом проеме двери стояла растрепанная соседка-караульщица без платочка и без очков, а рядом с ней - незнакомая девчонка ростом чуть повыше Юльки, в спортивной куртке, в бриджах, с большой аэрофлотной сумкой на длинном ремне. За спиной девчонки, на лестничной площадке, горела лампочка, и девчонкины волосы светились так, словно в них были запрятаны золотые фонарики из вчерашнего Юлькиного сна. Юльке даже послышался звон золотой цепочки. Она отчаянно тряхнула головой.
- Вот она! - воскликнула соседка, указывая на Юльку. - Сама назвалась! И чемодан с ней был!
- Здорово спишь! - сказала девчонка с фонариками. - Ты кто?
Ее лица не было видно, полуодетой же, еще не опомнившейся со сна Юльке лампочка с площадки светила прямо в лицо, и от этого Юлька чувствовала себя беспомощной и жалкой со своей царапиной на лбу.
- Я - Юля. Витанович.
- А! - выдохнула, словно вскрикнула, девчонка и шагнула в прихожую, сразу погасив фонарики в волосах.
- Может, милицию звать? - деловито спросила соседка. - У меня в квартире телефон.
- Извините! - бросила ей через плечо девчонка с погасшими фонариками. - Не беспокойтесь. Я ее знаю.
- Да я-то никого не знаю! Я сама-то всего на неделю приехала! запричитала соседка, но девчонка, круто повернувшись, захлопнула дверь.
Они прошли в комнату, и девчонка, подойдя к столу и высоко, как свечу в подсвечнике, подняв настольную лампу, внимательно и бесцеремонно оглядела Юльку с ног до головы. На этот раз свет упал и на ее лицо, поэтому Юлька, окончательно отогнавшая от себя сон, не побоялась ответить ей таким же бесцеремонным и долгим взглядом. У незнакомки были резкие, как у сердитого мальчишки, губы, глубокие темно-серые глаза в коротких, густых и, наверно, очень жестких ресницах и совсем светлые пушистые волосы.
- А почему ты такая исцарапанная?
- Исцарапалась. А что? - спокойно, пожалуй, даже нагловато спросила Юлька - ее разозлила эта бесцеремонность незнакомой девчонки.
- Значит, ты - Юля?
- Юля. А что?
Девчонка осторожно поставила лампу на стол, бросила сумку на рояль, который сейчас же отозвался жалобным звоном, и с холодным, непонятным любопытством спросила:
- И что же означает это имя?
Такого глупейшего вопроса при знакомстве Юльке еще ни разу в жизни не задавали.
- Как - что означает? Ничего не означает.
Юлькино имя, в отличие от других имен, действительно ничего не означало и не переводилось никак. Просто в Древнем Риме так называли женщин из славного рода Юлиев.
- Ничего?
- Ничего.
- Почему в больнице не была?
- Н-не успела.
- Позавчера приехала и не успела?
Разница в их возрасте составляла определенно не больше года, однако девчонка разговаривала с Юлькой так, словно была старше ее лет на десять.
- А откуда мне знать, в какой больнице он лежит? - стараясь быть спокойной, чтобы не заикаться, ответила Юлька. - Он передал, что во второй, а у вас в городе сорок штук этих вторых. Попробуй поищи!
- Я нашла, - сухо отчеканила девчонка.
Она молча достала из сумки платье и ушла в ванную переодеваться, а Юльке сразу стало ужасно неуютно в этой чужой комнате. И надо же было ей сюда заехать! И зачем приглашать, зачем клянчить "приезжайте, приезжайте", если тут ему не так уж и одиноко?
Девчонка вернулась быстро, Юлька успела только найти выключатель и рукава халата, а за тапочками под диван слазить не успела.
Теперь, при ярком верхнем свете, можно было хорошо рассмотреть гостью. Она показалась Юльке уже не такой резкой и по-мальчишески грубоватой, какой казалась раньше, даже черты лица у нее стали мягче. В первую очередь следовало выяснить, кто она, почему так бесцеремонно ворвалась в квартиру и какое, собственно говоря, отношение имеет к Юлькиному деду.
- Ты его родственница, что ли?
Девчонка молча наклонила голову.
- Это очень дорогой инструмент, - промолвила Юлька, по-хозяйски кивнув на рояль и тем самым подчеркивая свое неоспоримое право распоряжаться дедовыми вещами. - Нельзя вот так швырять на него что попало.
- А, да, - кивнула головой девчонка и убрала сумку с рояля.
- А тебя как зовут?
- У меня трудное имя, - ответила девчонка таким издевательским тоном, словно ее имя действительно было недосягаемо для Юлькиного языка. Значит, все-таки Юлька себя выдала, и девчонка заметила, что она заикается.
- У нас в классе одну девчонку дразнят Фтататитой из какой-то пьесы, - сказала Юлька. - И ничего, справляемся. Ты тоже Ф-ф-тататита?
- Нет.
- А кто же?
- Я - Дюк.
- К-кто?
- Дюк.
- Может быть, Дюка? - попыталась уточнить Юлька.
- Дюк.
- Глупость одна, а не имя!
- Есть хочешь? - очень спокойно спросила девчонка.
- Не хочу!
Девчонка со странным именем по-хозяйски, словно жила в этой квартире тысячу лет, принесла откуда-то из прихожей простыни и подушку, швырнула их Юльке - "кто же спит на голом диване!". Потом она принесла раскладушку. Что такое? Для себя?.. Она собирается спать здесь, не спросив разрешения у Юльки? Кто же здесь хозяин - Юлька, родная и единственная внучка своего деда, или эта Дюка?..
- Ты что, была у моего деда? - сухо спросила Юлька, первый раз в жизни называя деда так подчеркнуто по-родственному - "мой".
- Была.
- Когда?
- Сейчас.
- Ночью?
- Ночью.
- П-почему ночью?
- Потому что была далеко от дома. Сегодня вернулась и узнала, что он в больнице.
