— Я не знал, что Ллойд погиб.

— Я это сам никак не могу осознать. — Хэссон уставился на дорогу, похожую на черный канал со снежными берегами. — Один из членов шайки оказался сыночком одного деятеля, весьма беспокоящегося за свою респектабельность. А у парнишки оказались бумаги, которые могли бы погубить папенькины инвестиции. Это долгая история, и запутанная…

Утомленный разговором Хэссон надеялся, что сказал достаточно, чтобы удовлетворить любопытство Уэрри.

— Ну ладно, забудем все это, кузен. — Уэрри улыбнулся и подмигнул Хэссону. — Я хочу только, чтобы ты чувствовал себя как дома и поскорее пошел на поправку. Ты прекрасно проведешь три спокойных месяца. Поверь мне.

— Верю.

Хэссон незаметно с благодарностью посмотрел на своего спутника. У Уэрри была спортивная фигура с мощными буграми мускулов, говоривших о природной силе, тщательно поддерживаемой тренировками. Казалось, ему доставляет неисчерпаемую радость идеальное состояние его мундира, что вместе с латиноамериканской внешностью делало его похожим на тщеславного молодого полковника какой-нибудь революционной республики. Даже то, как он вел машину — чуть агрессивно, чуть демонстративно — говорило о личности, которая чувствует себя в этом мире совершенно естественно и все трудности встречает с радостной уверенностью. Завидуя его безупречной психологической броне, Хэссон гадал, как это он забыл их предыдущую встречу в Уэрри.

— Кстати, — сказал канадец, — я ничего не говорил своим домашним — это Мэй, Джинни и мой парень Тео — о тебе. То есть, ничего, кроме официальной истории. Решил, что будет лучше оставить все это между нами. Так будет проще.

— Вероятно, вы правы. — Хэссон минуту подумал об этой новой информации. — А ваша жена не слишком удивилась, когда у вас ниоткуда возник совершенно новый кузен?

— Мэй мне не жена. По крайней мере, пока нет. Сибил ушла от меня примерно год назад, а Мэй со своей матерью приехала в прошлом месяце, так что все в порядке. И вообще, для них у меня могут быть кузены по всему белому свету.

— Понятно.

Хэссон почувствовал прилив беспокойства: ведь ему придется встретиться и жить с еще тремя незнакомыми людьми. И он снова осознал, что пополнил ряды ходячих калек. Теперь машина мчалась по прямому шоссе, прорезавшему бесконечные просторы ослепительно сверкающего под солнечными лучами снега. Неловко сунув пальцы в нагрудный карман, Хэссон достал затемненные очки и надел их, радуясь преграде, которую они создали между ним и напором вселенной, с которым ему не по силам было справляться. Он поудобнее устроился на сиденьи с ненужной бутылкой виски в руках и попытался как-то свыкнуться с новым Робертом Хэссоном.

Обманчиво заурядный термин «нервное расстройство» объединял в себе множество проявлений физической опустошенности. Сознание же того, что он страдает классическим и излечимым заболеванием, ничуть не уменьшало силы их воздействия на психику. Сколько бы Хэссон ни говорил себе, что в сравнительно недалеком будущем он вернется в нормальное состояние, его подавленность и страхи оставались неумолимыми врагами, скорыми на нападение, цепкими, с трудом разжимающими жестокую хватку. Оказалось, что он эмоционально регрессировал и вновь переживает бури подросткового возраста.

Его отец Десмонд Хэссон был владельцем магазинчика в западной деревушке. Обстоятельства заставили его работать в городе, но он так и не адаптировался к своему новому окружению. Наивный, неловкий, болезненно стеснительный, отец жил жизнью безнадежного изгнанника всего в двухстах километрах от места своего рождения. Он был связан устаревшими взглядами на жизнь и вечно шептал на людях, дабы его непривычный говор не вызвал любопытных взглядов. Его женитьба на решительной городской девушке привела чуждый и непонятный мир фабрик и контор в его собственный дом, и он сделался замкнутым и необщительным. Для отца стало горьким разочарованием, что его сын легко и естественно воспринимал городскую среду, и долгие годы он пытался изо всех сил выправить то, что считал серьезным недостатком. Были долгие скучные прогулки по сельской местности (Десмонд Хэссон удивительно мало знал о мире природы, которую так любил), бессмысленные часы рыбалки в загрязненных речушках, скука насильственной работы в огороде. Юный Роб Хэссон все это любил, но попытки отца перекроить его натуру оставили реальные психологические следы.

Роб был общительным парнишкой и любил высказать свое мнение, и именно на этой почве происходили самые серьезные конфликты. Раз за разом его заставляли замолчать, унижали, опустошали упреками (всегда высказывавшимися обиженным полушепотом) в том, что в результате выбранного им образа действий люди будут на него СМОТРЕТЬ. Он вырос с насажденной в его подсознании уверенностью, что самым скандальным поступком было бы привлечь к себе снимание окружающих.

Были и другие поводы для самокритики, особенно связанные с сексом, но главной и самой неотвязной бедой, столь мощно осложнившей его жизнь, была необходимость казаться незаметным человеком. В колледже и потом, во время недолгой службы в армии, каждый раз, когда Хэссону надо было встать и обратиться к любому собранию, его преследовал и лишал уверенности образ полных паники голубых глаз и родительский шепот: «Все будут на тебя СМОТРЕТЬ!»

В конце концов Хэссон преодолел выработанный в нем условный рефлекс и

— поскольку отец его давно уже умер — считал, что навсегда избавился от него. Но удар нервного заболевания, похоже, расколол его взрослый характер, как стеклянную статуэтку. Казалось, отец вновь начинает одерживать теперь уже посмертную победу, возрождаясь в собственном сыне. Теперь Хэссону было чрезвычайно трудно поддерживать любой разговор, а мысль о необходимости войти в дом незнакомых людей наполнила его сердце ледяным страхом. Он мрачно смотрел на разворачивающиеся вокруг чужие снежные пейзажи и отчаянно мечтал снова оказаться в своей двухкомнатной квартирке в Уорвике, за запертыми дверями, в нетребовательном утешающем обществе телевизора.

Эл Уэрри, словно ощутив его настроение, молчал всю дорогу, не считая отрывочных комментариев о местной географии. Время от времени радиотелефон издавал щелкающие и ворчащие звуки, но никаких сообщений по нему не поступало. Хэссон воспользовался возможностью подзарядить севшие духовные аккумуляторы и к тому моменту, когда над горизонтом показалась путаница бледно светящихся воздушных скульптур, сообщившая о приближении Триплтри, чувствовал себя более-менее успокоившимся. Он разглядывал внушительные изгибы системы управления движением, когда его взгляд остановился на силуэте странного строения на окраине города, которое резко выделялось на фоне светящихся пастельных тонов.

— Что это за штука? — спросил Хэссон. — Сомневаюсь, что водонапорная башня… Или все-таки она?

— Твои глаза в полном порядке, Роб. — Уэрри несколько секунд смотрел прямо перед собой, словно убеждаясь, что тоже видит странный объект. — Это наша местная достопримечательности: Каприз Морлачера, известный еще как отель «Чинук».

— Для отеля у него довольно странная архитектура.

— Да, но не настолько, как можно было бы подумать. Ты знаешь, что такое «чинук»?

— Теплый ветер, который бывает у вас зимой.

— Совершенно верно, если не считать того, что он бывает у нас не всегда. В наших местах «чинук» имеет привычку проходить на высоте ста-двухсот метров. Иногда даже всего пятидесяти. На уровне земли может быть минус десять, так что мы ходим и мерзнем, а там, наверху, птицы загорают при плюс десяти или пятнадцати. Вот что имел в виду старый Гарри Морлачер, когда строил этот отель. Жилая часть находится как раз там, где идет поток теплого воздуха. Он был задуман, как дорогой курорт для нефтяников со всей Атабаски.

— Что-то не заладилось?

— Все не заладилось. — Уэрри негромко фыркнул, выражая удовольствие, благоговение или презрение. — Ни одно строительное предприятие в наших местах никогда еще не пробовало строить гигантское эскимо на палочке, поэтому затраты все росли и росли, пока Морлачер не истратил практически все до последнего цента. Потом они разработали новый способ разработки нефтесодержащих песков и за пару лет выгребли все, что оставалось в доступных местах. Потом появились монотопливные двигатели, и никому больше не нужна стала нефть, так что отель «Чинук» так и не принял не одного платного посетителя. — Ни единого! Вот вам дурак и его деньги!

Хэссон, не имевший особого опыта операций с деньгами, прищелкнул языком.

— Ошибиться может кто угодно.

— Но не так. Чтобы так ошибиться, нужен особый талант& Уэрри ухмыльнулся и поправил фуражку: презрительный, бывалый, здоровый и уравновешенный, воплощение растущего по службе полицейского, человека, совершенно уверенного в своих способностях. Хэссон почувствовал новый укол зависти.

— Ну, по крайней мере, это хороший предмет для разговоров, — сказал он.

Уэрри кивнул.

— Мы будем проезжать «Чинук». Можно остановиться, чтобы посмотреть.

— С удовольствием!

В целом плоская равнина была совершенно однообразна, поэтому Хэссон не отрывал взгляда от необыкновенной конструкции, которая неуклонно росла в рамке ветрового стекла. Но только когда они оказались примерно в километре от нее, Роб начал в полной мере осознавать всю смелость необычной архитектуры. Центральная колонна была невероятно стройной, она возносилась к небесам, чтобы там расцвести множеством радиальных балок, поддерживающих цилиндрическое тело самого отеля. Казалось, вся конструкция выкована из одного куска нержавеющей стали, хотя Хэссон был уверен, что при ближайшем рассмотрении можно будет заметить швы. Солнце сверкало на стеклянных и пластиковых стенах, что делало здание далеким и недостижимым

— олимпийским жилищем для богоподобной породы людей.

— Там нет места для лифта, — заметил Хэссон, когда машина уже въехала в Триплтри и мимо замелькали дома богачей, хаотично разбросанные по заснеженным холмам.

— Совершенно верно, — ответил Уэрри. — Планировалось сделать два наружных лифта для обозрения местности, но до этого дело не дошло. Там внизу есть отверстия для них.

Прищурив глаза, Хэссон едва сумел высмотреть два круглых желоба, и тут его взгляд привлекла движущаяся высоко в небе точка.

— Там наверху летун.

— Вот как? — Похоже, Уэрри это не заинтересовало. — Может, это Бак Морлачер, сын старого Гарри. Бак или кто-нибудь из его людей.

— Ведь отель необитаем, не так ли?

— Вот еще! Здесь полно народу, только живут они совсем не так, как планировали Морлачеры, — угрюмо отозвался Уэрри. — У нас здесь тоже есть ангелы, и «Чинук» — отличный птичник для них. По ночам они слетаются на свои сборища со всей провинции.

Хэссон представил себе, как полиция пытается охранять это огромное орлиное гнездо ночью, и в желудке у него появилась ледяная тяжесть.

— А вы не можете закрыть здание?

— Потребуется слишком много стекла. А они могут выбить любое окно, перерезать решетку — и пожалуйста, уже там.

— А как насчет нейтрализаторов гравитационного поля? В таком здании они должны были быть, чтобы любопытные не заглядывали в окна.

— Деньги закончились прежде, чем их установили. — Уэрри взглянул на часы. — Послушай, Роб, ты, наверное, уже как следует проголодался. Я сейчас отвезу тебя прямо домой, чтобы поесть, посмотреть отель мы сможем как-нибудь в другой раз. Согласен?

Хэссон собирался было из вежливости согласиться, как вдруг понял, что совершенно не хочет есть. Кроме того, осмотр этого фантастического здания отсрочит испытание, которым наверняка станет для него встреча с домочадцами Уэрри.

— Я сейчас и думать не могу о еде, — рассеянно сказал он, прощупывая почву. — Для такой высокой колонны должен понадобиться чертовски большой фундамент.

— Угу! Он под землей…

— И только?

— Туристы… — вздохнул Уэрри, поворачивая машину налево, на обсаженную деревьями аллею, ведущую к отелю. На таком близком расстоянии здание представлялось всего лишь серебристой мачтой, резко взлетавшей над домами и головокружительно поднимающейся в какие-то неведомые дали. Мысль о том, что продвинувшись вверх по этой колонне этак на четыреста метров, можно обнаружить мир конференц-залов и танцевальных площадок, коктейль-баров и гостиничных номеров, представлялась совершенно нелепой — такой же сказочной, как и замок великанов на вершине бобового стебля.

Машина выехала на плоский незастроенный участок, который наверняка должен был стать автостоянкой отеля. Его граница была отмечена изгородью с четырьмя рядами колючей проволоки. Тут и там можно было разглядеть старые шрамы, оставленные землеройными машинами. Атмосфера запустения, проигранного сражения, усиливалась внешним видом низкого здания, которое окружало основание колонны. Большинство его окон зияли черными звездами разбитых стекол, а стены представляли собой разноцветную коллекцию надписей, сделанных аэрозольной краской. Полоска почти оторвавшегося от крыши водонепроницаемого покрытия чуть шевелилась на легком ветерке.

Когда машина остановилась, Хэссон заметил на стоянке чей-то автомобиль — дорогостоящую спортивную модель. Он был припаркован вплотную к изгороди. У машины стоял мужчина в меховой шапке и сжимал в руках ружье. На вид ему было лет тридцать. Он был в летном костюме, блестящий черный материал которого перекрещивали флюоресцентные оранжевые ремни АГ-аппарата. Услышав их машину, незнакомец на секунду повернул голову в сторону Уэрри и Хэссона, — сверкнуло солнце, отразившееся в зеркальных стеклах его очков, — потом снова стал сосредоточенно изучать далекую верхнюю часть отеля.

— Это Бак Морлачер, — сказал Уэрри. — Охраняет достояние семьи.

— Правда? С ружьем?

— Ну, это чистой воды показуха. Бак любит воображать себя покорителем дикого севера.

Открывший было дверцу Хэссон вдруг передумал.

— На нем нет корзин. Не говорите мне, что он просто летает с ружьем в руках!

— Ни в коем случае! — Уэрри поправил фуражку. — Впрочем, даже если бы и так. Сюда никто не ходит, упасть ружью не на кого.

— Да, но…

Хэссон умолк, решив, что вмешался в дела, которые его абсолютно не касаются. Общепринятым и очень важным правилом личных полетов было запрещение переносить в воздухе тяжелые твердые предметы иначе, как только в корзинах специальной конструкции. Даже при такой предосторожности ежегодное число смертей по причине падающих с неба тяжестей было неприемлемо большим. Не существовало страны, где бы нарушение этого правила не каралось крупными штрафами. Все инстинкты говорили Хэссону, что Морлачер только что летало ружьем, или собирался лететь, и он испытывал глубокое облегчение при мысли о том, что задача добиваться соблюдения закона в этот раз на нем не лежит Это работа для здорового, жесткого, полностью владеющего собой мужчины.

— Ты выходишь? — спросил Уэрри и демонстративно посмотрел на часы.

— Отсюда ничего не увидишь.

Хэссон открыл дверцу, опустил ноги на землю и замер: у него появилось ощущение, будто ржавые позвонки с ненавистью скребутся друг о друга. Он затаил дыхание и начал пробовать ухватиться за край дверцы то так, то этак, решая техническую задачу: как поднять свой скелет в вертикальное положение. Уэрри ничего не заметил. Он вышел из машины, поправил свою фуражку, проверил, как поживают в снегу его сверкающие сапоги, расправил на спине мундир и осторожной походкой подошел к Морлачеру.

— Привет, Бак, — произнес он. — Охотитесь на уток?

— Уходи, Эл! Я занят.

Морлачер продолжал смотреть вверх, глаза его прятались за осколками голубого неба. Это был крупный, чересчур полный мужчина с медного цвета волосами и треугольными розовыми пятнами на щеках. Губы его были раздвинуты в оскале и обнажали зубы, казавшиеся нечеловечески массивными и сильными, с тяжелыми коренными зубами вместо резцов. Хэссон сразу же почувствовал перед ним страх.

— Да, я вижу, что вы заняты, — любезно проговорил Уэрри. — Мне просто стало любопытно, чем это вы заняты.

— Что это не тебя нашло? — На лице Морлачера отразилась нетерпение, он опустил голову и уставился на Уэрри — Ты, же знаешь, что я делаю работу, которую должен был бы делать ты, если бы у тебя не была кишка тонка. Почему бы тебе не вернуться в свою машинку и — не предоставить мне действовать? Договорились?

Уэрри обернулся к Хэссону, который сумел-таки принять положение «стоя», и теперь он крепко держался обеими руками за дверцу автомобиля.

— Ну, послушайте-ка, Бак, — продолжал настаивать Уэрри, — с чего это вы…

— Этой ночью они опять были там, наверху, — перебил его Морлачер. — Устроили свою грязную вечеринку… Ворвались в мое здание — ВОРВАЛИСЬ в него, слышите? И что вы в связи с этим предпринимаете? Ничего. Вот что вы предпринимаете — НИЧЕГО!

Морлачер ощерился и направил свой зеркальный взгляд на Хэссона, словно только сейчас впервые его заметил. Хэссон все еще пытался определить, сможет ли стоять, ни на что не опираясь, и отрешенно смотрел вдаль. Краем глаза он заметил какое-то движение и, подняв взгляд, увидел падающего вниз летуна.

— Там может засесть еще парочка, — продолжал Морлачер, — и если это так, мы со Старром выкурим их и сами ими займемся. По старинке.

— Ни к чему такие разговоры, — запротестовал Уэрри.

Они изумленно смотрел на Морлачера, пока спускающийся летун приближался к нему сверху. Это был юнец с жиденькой бородкой в синем летном костюме с переброшенным за спину помповым ружьем. На глазах у Хэссона он положил руку на пояс и в трех метрах над землей отключил свое антигравитационное устройство. Он тут же упал, но сохранившаяся от спуска по кривой инерция бросила его на Уэрри, и тот растянулся на снегу.

— Извините, Эл. Извините, ради Бога извините. — Юнец помог Уэрри встать и начал отряхивать с него снег. — Это чистая случайность! Меня ослепило солнце. Все так искрится!

По ходу дела он лукаво подмигнул Морлачеру.

Хэссон почувствовал, как в жилах его закипает адреналин. Он неотрывно глядел на Эла Уэрри, ожидая, что тот адекватно отреагирует на сложившуюся ситуацию. Но Уэрри стоял неподвижно и неуверенно смотрел на согнувшегося перед ним гонца, который с наигранной заботливостью отряхивал ему одежду. «Сейчас, — мысленно приказывал ему Хэссон, — сейчас, пока время не упущено. Сейчас, когда он перед тобой со всем своим нахальством».

Уэрри потряс головой и — о, позор! — жалко улыбнулся.

— Знаешь что, Старр Приджен? По-моему, ты так никогда и не освоишь аппарат.

— Знаете, Эл, по-моему, вы правы.

Юнец заржал и тут же, точно так же, как это совсем недавно сделал Морлачер, повернулся и уставился на Хэссона, словно впервые его увидел. Хэссон, ветеран тысячи таких столкновений, опознал подражательную вторичность этой привычки и сразу же догадался, что Морлачер — главный в этой паре. Он по-прежнему опирался на дверцу машины, усилием воли пытаясь унять боль в спине. Приджен направился к нему. Боль в позвоночнике вспыхнула с новой силой: сейчас это были механические подшипники, в которые кто-то подсыпал абразивного порошка, лишив таким образом Хэссона способности двигаться.

— А это, должно быть, кузен Эла из Англии, — сказал Приджен. — Как вам нравится Канада, кузен Эла?

— У меня не было времени составить определенное мнение, — ровным голосом ответил Хэссон.

Приджен оглянулся на остальных.

— Ну не милое ли у него произношение? — Он снова повернулся к Хэссону. — А видели ли вы что-нибудь глупее этого столкновения?

— Я и его как следует не видел.

— Нет? — Приджен несколько секунд критически рассматривал Хэссона. — Вы что, калека, что ли?

К своему ужасу Хэссон почувствовал, что губы его складываются в подобие улыбки.

— Почти.

— Ага.

Приджен с недовольным видом отошел и встал рядом с Морлачером, и Хэссон понял, что это Морлачер подозвал его легким кивком. Догадка об их отношениях подтвердилась, но это знание было бесполезным.

— Ты что-нибудь там увидел? — обратился Морлачер к Приджену, словно они были одни и ничего не произошло.

— Не-а. Если там кто несть, то он держится подальше от окон.

— Я поднимусь с тобой.

Морлачер стал затягивать ремни своего аппарата.

— Только если вы не будете брать с собой это ружье, — сурово проговорил Уэрри. — Мы не можем допустить, чтобы вы стреляли в людей.

Морлачер продолжал обращаться только к Приджену:

— Я захвачу это ружье с собой, и если кого-нибудь увижу, то буду по ним палить.

— Ну, не знаю, как вы, — вдруг бодро и жизнерадостно сказал Уэрри, повернувшись к Хэссону, — а я проголодался. Пошли, Роб: Мэй на нас рассердится, если мы опоздаем к отбивным.

Полицейский вернулся к машине и буквально рухнул на сиденье, заставив машину закачаться на рессорах. Хэссон, который только что убедился, что теперь может двигаться, снова опустился в машину и захлопнул дверцу. Он положил руки на колени и неподвижно смотрел перед собой, пока Уэрри запускал двигатель, описывал полукруг по неровному снегу и выводил автомобиль обратно на дорогу. Но Хэссон выдержал всего минуту.

— Эл, — сказал он негромко, — вы будете делать вызов?

— Вызов? — Казалось, Уэрри искренне удивлен. — С чего это?

— Вы же видели, как Приджен совершил самое серьезное нарушение: он нес ружье на обычном ремне. И Морлачер тоже собирается это сделать.

— Я бы не стал об этом беспокоиться. Кроме того, это происходило на территории, принадлежащей Баку.

— Это не имеет значения для воздушных законов.

Уэрри расхохотался:

— Расслабься, Роб. Это же не старая добрая Англия. Здесь нет толпы. У нас миллионы квадратных километров дикой местности, где можно ронять хоть целые городские кварталы, и никто даже не обратит внимания.

— Но…

Хэссон покрепче сжал колени, так что костяшки пальцев обозначились сквозь кожу как белые холмики, перерезанные тонкой розовой линией. Он понял, почему не может вспомнить своей первой встречи в Уэрри: человека, которым он считал Уэрри, просто не существовало.

— Знаете, ведь Приджен сбил вас специально, — сказал Хэссон, напоминая себе, что это не его дело, но он не в силах был остановиться.

— Он всегда так балуется, — небрежно отозвался Уэрри. — Весельчак. Это ничего не значит.

«А ВОТ ТУТ ВЫ ОШИБЛИСЬ, — подумал Хэссон. — В ЭТОМ-ТО СУТЬ ДЕЛА».

— Из того, что я видел…

— А я думал, что ты ничего не видел, — смешался Уэрри. — Когда Старр тебя спросил, ты сказал, что ничего не видел.

— Да, но…

Хэссона задело замечание Уэрри, главным образом из-за того, что спорить с ним было бессмысленно, и он погрузился в обиженное молчание. Машина въехала в деловой район Триплтри, и Хэссон стал изучать облик незнакомых магазинов и деловых зданий. Он отметил про себя, насколько по-разному можно сочетать окна, стены и двери, и ностальгически сравнивал увиденное со скромной архитектурой сельских поселков Англии. Наступил обеденный перерыв, и тротуары были запружены людьми. Многие носили яркие летные костюмы, отлично защищавшие от холода. Два полисмена — один толстый и пожилой, другой еле достигший юношеского возраста — дружелюбно кивнули Уэрри, когда машина притормозила на перекрестке. Тот изобразил пародию на официальное приветствие, потом кивнул и ухмыльнулся, снова ощущая себя удобно и надежно в достойной роли — а толстяк показал, что действует воображаемыми ножом и вилкой. Оба полисмена сразу же повернулись и быстро вошли в закусочную.

— Вечно жуют, эти двое, — заметил Уэрри. — Ну, по крайней мере, я всегда знаю, где их найти.

Хэссон изумился тому, насколько неформальны отношения Уэрри с его подчиненными. Он воспринял это как еще один знак того, что он окончательно запутался в чуждом ему мире. Хэссон уже начал тонуть в новых волнах депрессии, когда заметил, что машина, проехав всего три-четыре центральные улицы, въезжает в жилые районы.

— Сколько жителей в Триплтри? — спросил он, оглядываясь по сторонам.

— По последней переписи двадцать шесть тысяч. — Уэрри бросил на него смеющийся взгляд. — Но мы все равно называем его крупным центром. Когда провинции стали автономными и заимели собственные правительства, они захотели по возможности больше напоминать настоящие страны. Поэтому уставы принимали только для городов. В Альберте нет ни деревень, ни поселков. Только города. Сотни.

Он расхохотался и приподнял козырек фуражки. К нему его жизнерадостность явно вернулась.

— Понятно. — Хэссон постарался усвоить эту информацию. — И сколько же человек в вашем отделении?

— Непосредственно на дежурствах четверо. Ты видел, как в столовку Ронни входила половина моего состава. Вторая половина занимается воздушным движением.

— Похоже, что людей маловато.

— Я управляюсь, и это дает мне официальный статус начальника полиции. Если я переведусь в большой город, то только на должность начальника.

Хэссон попытался представить себе, как можно создать эффективную полицейскую службу с помощью четырех полисменов, но его воображение с такой задачей не справилось. Он уже собирался задать очередной вопрос, когда Уэрри притормозил и свернул в небольшой переулок с белыми каркасными домами. Здесь снег не убирали, в отличие от центральных улиц, и он лежал вдоль дороги холмами шоколадного цвета. У Хэссона заколотилось сердце: он понял, что они приехали к Уэрри и сейчас их встретят его домочадцы. Машина с хрустом остановилась в центре переулка, перед домом, наполовину скрытым несколькими молодыми елочками.

— Ну, вот и прибыли, — весело сказал Уэрри. — Роб, ты уже скоро будешь за столом.

Хэссон попытался улыбнуться.

«Не забывайте, — однажды сказал ему доктор Коулбрук, — человек, перенесший нервное расстройство и успешно с ним справившийся, гораздо лучше готов к жизни, чем тот, кто ни разу не пережил этого. Борьба за самообладание вскрывает внутренние резервы и силы, которые при других обстоятельствах остались бы невостребованными».

Вспомнив эти слова, Хэссон попытался найти в них утешение. Не глядя в сторону дома из опасения встретить взгляд незнакомого человека, он открыл дверцу машины и вышел Недавняя разминка у отеля, оказывается, помогла ему раскрепостить мышцы позвоночника и бедренного отдела, и теперь он встал совершенно нормально. Обрадованный этим, Хэссон настоял на том, чтобы взять из рук Уэрри два своих чемодана и нести их к дому самому.

Уэрри красивым жестом распахнул наружную и внутреннюю двери и провел его в теплый мир ароматов кухни, войсковой мастики и камфары. Справа из маленькой прихожей наверх вела лестница. Прихожая казалась еще теснее из-за старомодной вешалки, топорщившейся многочисленной верхней одеждой, стегаными летными костюмами и АГ-ранцами. На стенах в рамочках висели фотографии и несколько довольно беспомощных акварелей. Все это создавало удивительно домашнюю атмосферу, которая заставила Хэссона еще острее ощутить свое одиночество: этот дом был не его домом.

Подавленный и загнанный в угол, он оглядывался по сторонам.

И вдруг дверь в дальнем конце прихожей открылась и оттуда вышла женщина лет тридцати. Среднего роста, светловолосая, с узкими бедрами и довольно пышным бюстом — точь-в-точь те красотки с пухленькими губками, каких Хэссон видел в старых плоскоэкранных кинофильмах. «Вот, — подумал он, — девушка из бара, любящая свою работу, подружка гангстера, девчонка на заднем сиденьи мотоцикла, официантка придорожного кафе, за чью благосклонность водители грузовиков колотят друг друга ножками стульев». Женщина была одета под стать этой многогранной роли: туфли на высоком каблуке, облегающие брюки а-ля тореадор и белая футболка. Хэссон не смог заставить себя посмотреть ей в глаза.

— Мэй, — произнес Уэрри голосом, полным гордости, — я хочу представить тебе моего кузена, Роба Холдейна. Он уже несколько дней в пути и проголодался. Правда, Роб?

— Правда, — согласился Хэссон, смиряясь с тем, что у него нет возможности дипломатично заставить Уэрри понять, что сейчас больше всего на свете ему необходимы одиночество и покой. — Рад с вами познакомиться!

— Взаимно, Роб.

Мэй взяла его протянутую руку и в момент прикосновения внезапно улыбнулась одновременно смущенно и открыто, словно между ними обнаружился какой-то неожиданный магнетизм, заставший ее врасплох. Приемчик был настолько избитый, что Хэссон смутился, но в то же время почувствовал себя польщенным. Уэрри радостно улыбался.

— Нам надо бы выпить. Где бутылка, Роб?

— Вот она.

Хэссон обнаружил, что сунул фляжку с виски себе в карман. Он как раз вытаскивал ее, когда к ним присоединилась остролицая угловатая женщина лет шестидесяти. Одета она была празднично, словно собралась в гости. На ней была масса украшений, а волосы подкрашены в тон костюму из меднотекса.

— А это Джинни Карпентер, мать Мэй, — объявил Уэрри. — Джинни, познакомься с Рабом.

— Очень приятно. — Она посмотрела на Хэссона сквозь прищуренные веки и даже не сделала попытки пожать протянутую ей руку. — Вы тот, кто чуть не кокнулся в машине?

Хэссон был ошарашен.

— Да, конечно…

— Что, у вас в Англии нет хороших больниц?

— Ну, Джинни, — примиряюще влез в разговор Уэрри, — Роб провел в больнице столько, сколько надо было. Здесь он, чтобы отдохнуть и восстановить силы.

— Ему это не помешает, — согласилась Джинни, продолжая критически рассматривать Хэссона. — Посмотрим, каков он будет через два месяца нормального режима.

Хэссон попытался придумать быстрый ответ, который дал бы этой женщине понять, что он всю жизнь предпочитал хорошо питаться и намерен это делать и после того, как уедет из Канады, но резкие манеры старушки смутили все его мысли. Хэссон уставился нанес, онемевший и беспомощный, и пытался найти нужные слова.

— Вы собирались хлебнуть разок? — спросила Джинни, опередив его, и многозначительно посмотрела на фляжку в его руке. — Если вам это необходимо, так давайте, не стесняйтесь. Запах алкоголя меня не беспокоит.

Фраза, которую Хэссон отчаянно пытался сложить в голове, тут же рассыпалась на мелкие кусочки, и он окончательно лишился дара речи.

Уэрри радостно кивал, словно наслаждался поддразниванием давних друзей, Мэй по-прежнему смотрела на гостя с изумленным видом, распространяя волны туманной нежности. Хэссон с трудом подавил желание убежать.

— Это моя бутылка, Джинни, — проговорил наконец Уэрри. — Роб принес ее из машины.