Современная электронная библиотека ModernLib.Net

На Муромской дороге

ModernLib.Net / Шведов Сергей / На Муромской дороге - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Шведов Сергей
Жанр:

 

 


      – Ну, что же вы, – накинулся на них Балабанов. – Стингер места себе не находит с похмелья, всю посуду в отеле перебил. А вас всё нет и нет. – Фаринелли, кастрат чёртов, зажал лимузин, еле-еле отбились, – отозвался Портсигаров. – Как Стингер, значит, и говорил – «Мерседес» белый.
      – Да, – почесал затылок Балабанов. – Но это не Стингерова машина. – Иди ты! – удивился Коля. – То-то кастрат так визжал, словно мы у него любимую собственность отнимали.
      – Водка иес? – спросил внезапно Гонолупенко. – Водка есть, – подтвердил Портсигаров. – На опохмел хватит. – Тогда чего мы ждём? – удивился Коля. – Садитесь в машину и поехали. – А Фаринелли? – вспомнил сердобольный Балабанов. – Это же его «Мерседес». – Перетопчется, – махнул руной Портсигаров. – Не велика птица.
      Белый лебедь стремительно рванул от дверей отеля «Интернациональ». Балабанов, привыкший к жёсткому седлу мотоцикла, чувствовал себя в чужой машине неуютно. К тому же его мучила жажда, а к водке душа не лежала.
      – Пей пиво, – протянул ему банку Портсигаров. – При похмельном синдроме первое средство.
      Балабанов советом опытного человека пренебрегать не стал, и выдул сразу две банки. Гонолупенко о Колей пили водку. Сидевший за рулём Портсигаров завистливо вздыхал и с отвращением щурился на дорогу, забитую под завязку рычащими собратьями кастратова «Мерседеса».
      – Утренние газеты читали?
      Балабанов с опаской взял в руки брошенную на переднее сидение Колей увесистую папку. Душа у капитана в этот момент ушла в пятки от предчувствия разоблачения, но привычное к таёжным хитростям предчувствие в столице, к счастью, попало пальцем в небо. Портрет Гонолупенко украшал первые страницы всех без исключения газет. И также все без исключения газеты напечатали интервью со Стингером и почему-то эксклюзивные.
      – Вот тебе на, – расстроился Балабанов. – А эксклюзива мы им как раз и не давали. – Зато они нам морду не набили, – утешил Коля. – Выходит, квиты.
      – А куда мы едем? – На телевидение, – глянул на часы Коля. – Чрез час запись. – Как через час?! – ахнул Балабанов. – У нас же это… нет оркестра. – Нет, так будет, – отмахнулся Коля. – В крайнем случае, споёт под фанеру. – Фанера, это не совсем то, – задумчиво протянул Балабанов. – Вы ему бубен дайте или барабан. Что же он по фанере стучать будет, как какой-нибудь аферист. – Вот! – восхитился Портсигаров. – Я всегда тебе говорил, Коля, что настоящий артист под фанеру петь не будет. Это тебе не голосуй. Сунул десять тысяч баксов в потную руку и погнал по городам и весям. – Будет ему бубен, – нехотя сказал Коля. – Что вы волнуетесь. Миллион он у нас отработает по полной программе.
      – Миллион-то в рублях, – напомнил Балабанов. – Рубли тоже деньги, – хохотнул Портсигаров. – Тем более для дальтоников.
      От выпитого в большом количестве пива Балабанову стало не до споров, захотелось выйти из машины и постоять на обочине в благородной задумчивости. К счастью, белый лебедь уже подрулил к крыльцу огромного здания из стекла и бетона, которое показалось капитану смутно знакомым. К сожалению, вглядываться в него Балабанову было недосуг. Ступеньки крыльца одолели в таком темпе, словно к задумчивости тянуло не только Балабанова.
      Заметив в вестибюле знакомые погоны, капитан среагировал мгновенно: – Слышь, мужики, а где тут у вас это самое…
      Милиционер, не отрывая глаз от кроссворда, махнул рукой направо. Балабанов вздохнул с облегчением и резво потрусил по коридору, крикнув Портсигарову, чтобы подождали чуток. Поспешал сибиряк, однако, напрасно, поскольку в вышеозначенное место стояла приличная очередь, встретившая новичка без всякого дружелюбия.
      – Нужда, мужики, – попробовал подлизаться Балабанов к солидным людям, которые все почему-то были в темных очках. – Мне только отлить и всё.
      – Вы на него посмотрите, – возмутился нервный субъект. – Здесь министры стоят и даже один вице-премьер, а у него, видите ли, нужда.
      Очередь злобно захохотала, и лишь один дружелюбно настроенный солидный дядя шепнул на ухо капитану:
      – Вы вон тому лысому на лапу дайте, он вам организует слив без очереди. Балабанов, делать нечего, совету внял и поспешно приготовил рваный червонец, хотя и на этот раз таёжное предчувствие подсказывало ему – мало. Мало даешь, в таком солидном учреждении берут больше. И, надо сказать, предчувствие не обмануло в этот раз Балабанова. Другое дело, что Балабановскому предчувствию запрошенная лысым сумма даже в кошмарном сне не приснилась бы.
      – Сто тысяч! – взвыл возмущённо Балабанов. – Да вы что здесь, офонарели! Ну, пять рублей, ну десять. У меня нужда-то малая.
      – Раз нужда малая, – то вали отсюда, – огрызнулся лысый. – Псих какой-то. – Это я псих! – взвился Балабанов. – Вот я тебя сейчас старшине сдам, сортирная твоя душа.
      – Это моя душа сортирная? – разъярился в свою очередь лысый. – Здесь солидные люди стоят, понял, придурок.
      – А несолидным людям где нужду справлять? – Растерялся впадающий в отчаяние Балабанов.
      – Я извиняюсь, – вмешался в разговор давешний добродушный дядька. – Тут явное недоразумение. Гражданин не компромат сливать пришёл, у него нужда другая. – Фу ты чёрт, – выругался в сердцах лысый. – А на телевидение зачем с такой нуждой припёрся?
      – Припёрло, вот и припёрся, – возмутился Балабанов. – А ты сразу загнул – сто тысяч. – Шёл бы ты отсюда, – ласково посоветовал лысый. – К Кубовичу, на «Поле чудес».Там бесплатно.
      Что это ещё за поле чудес и кто такой Кубович, Балабанов так и не понял, а спрашивать было не у кого. Доброжелатель его куда-то исчез, а очередь озабоченных людей напряглась и зашелестела купюрами. Мимо Балабанова прошёл относительно молодой человек, плотный и широкоплечий, обросший как последний хиппи, которых Балабанов навидался во времена советские по телевизору и почему-то страшно невзлюбил. Волосатый хиппи что-то проблеял, и застоявшиеся очередники аж зашлись в экстазе возмущения.
      – Это безобразие, – зазвучали голоса. – За что же такие деньги? – Э-а, – лениво протянул хиппи. – А материалец-то, э…
      – У меня министр, – наседал на хиппи солидный дядя. – С девочками. – Кризис жанра, – отмахнулся волосатый и важно прошествовал мимо озабоченных людей.
      – Дожились! – всплеснул руками солидный дядя. – Что же это делается, господа? Кругом сплошные проглоты.
      – Обнаглели, – возмущённо выдохнула очередь.
      Озабоченный не менее очереди проблемой слива, Балабанов сунулся было за волосатым хиппи, но быстро потерял его след, зато столкнулся в одном из переходов с каким-то Мюллером в эсэсовском мундире. На поверку Мюллер оказался Штирлицем и почему-то без сапог.
      – Махновцы сапоги сняли, – пояснил Штирлиц. – Хожу теперь как босоногий мальчуган.
      – Бывает, – подтвердил вконец сбитый с толку и уже сверх всякого мыслимого предела озабоченный Балабанов. – А где тут у вас Кубович с поля чудес? – К Кубовичу очередь.
      – Как очередь? – ахнул капитан. – А мне сказали, что у него бесплатно. – Вот вся страна и рвётся на дармовщину, – вяло махнул рукой Штирлиц. – Что с простых взять.
      – А я не простой, – возмутился Балабанов. – Я переводчик Стингера. – Это меняет дело, – согласился Штирлиц. – Зайдём в сортир, покурим.
      Облегчив с Штирлицем душу и не только, Балабанов побежал по коридору – в поисках партнёров по шоу-бизнесу. К счастью, долго рыскать ему не пришлось, вынырнувший из-за угла Портсигаров подхватил его под руку.
      – На махновцев напоролся, – соврал ему на всякий случай капитан. – Если бы не Штирлиц, то пропал бы ни за грош.
      – Махновцы – это ерунда, – утешил его Портсигаров. – Солнцевские, те покруче будут. – Со Штирлица сапоги сняли, – поделился чужой бедой Балабанов.
      – Врёт, – возмутился Портсигаров. – Что я Штирлица не знаю. Он так и пришёл в шоу-бизнес босоногим.
      Балабанов хотел было уточнить, кто такие, эти солнцевские, но не успел, поскольку Портсигаров втолкнул его в залитый светом зал, посреди которого в окружении жутко возбужденных людей стояли Гонолупенко и Коля. На Коле почему-то не было штанов, и Балабанову пришло на ум, что нарвались они не иначе как на солнцевских. Раздеваться Балабанову не хотелось. Туфли у него были новые, купленные на барахолке в областном центре. Пиджак и вовсе был чужой, взятый на прокат у Гонолупенко, и вдруг нате вам: отдай всё невесть кому, пусть даме и солнцевским. Балабанов хотел уже выхватить пистолет и выстрелить просто так, для острастки, но тут кто-то успел бабахнуты без него. И от этого бабаханья сразу же дико завопили две полуголые девицы. А рядом захрипел простреленной, видимо, грудью Гонолупенко.
      – Кто стрелял? – рыкнул Балабанов прямо в рожу молодца с гитарой.
      Бритый наголо добрый молодец завыл дурным голосом и забился в конвульсиях отравленный газами, заполнившими всё помещение. Гонолупенко хрипел что-то нечленораздельное, похоже, звал на помощь, а Балабанов никак не мог вырваться из цепких лап насевших на него полуголых девиц, раскрашенных до полной степени безобразия. – Да что же это делается, – взвыл Балабанов и куснул ближайшую ведьму за плечо.
      Девица взвизгнула от боли и в сваю очередь укусила Балабанова за ухо. Капитан в долгу не остался и без всяких церемоний провёл против ведьмы-вампирши захват с переводом в партер. Наверное, Балабанов с одной ведьмой справился бы, но на его беду вмешалась вторая. И капитан вдруг с ужасом осознал, что не сдюжит – выпьют вампирши всю его горячую кровь. А то, что потеряет он эту кровь на службе Отечеству, Балабанова в данный момент мало утешало. Отравленный газами Балабановский организм сдавал, а вампирш было уже не две, а целых четыре. Хотя не исключено, что у капитана просто двоилось в глазах от прихлынувшей слабости и дикого воя разгулявшейся вокруг нечисти.
      – Снято, – раздался над свернувшимся трубкой Балабановским ухом радостный голос. – Спасибо всем.
      И сразу же капитану стало легче. Сидевшая на его груди девица встала и подмигнула подмалёванным глазом:
      – А ты страстный.
      Балабанов потрогал пальцами прокушенное ухо и мрачно сплюнул. Подлетевший Портсигаров помог ему подняться.
      – Ну, брат, не ожидал, – выдохнул шоумен с восхищением. – Классная была подтанцовка, девочки прямо летали. Но и Стингер, это, конечно, звезда. Не нашим голосуям чета.
      Гонолупенко вынырнул из дыма вместе с радостным Колей, которому солнцевские успели уже вернуть штаны.
      – Ещё пару таких клипов и всё. – Не буду, – угрюмо отмахнулся Балабанов. – Кусаются, заразы. – А что ты хочешь, – возмутился Балабановскому непрофессионализму Коля. – Девочки в образе.
      – В образе! – пробурчал обиженно капитан. – Душу едва не вынули! Мы так не договаривались, я вам не Стингер какой-нибудь – я переводчик.
      – Ты, старик, пойми, мне страсть нужна. Эмоциональный всплеск, чтобы пипла задергалась у экрана.
      – А почему обязательно вампирши? – запротестовал Балабанов. – Есть же кикиморы, русалки, лешие наконец.
      – Не лишено, – задумчиво проговорил Портсигаров. – Национальный колорит, в духе надвигающихся перемен.
      – А Стингер здесь при чём? – Оденем в красную рубаху, сапоги со скрипом, – продолжал соблазнять Портсигаров. – Справа русалки, слева кикиморы – блеск!
      – Никс фирштейн, – сказал Гонолупенко.
      – Да брось ты, – возмутился Портсигаров. – Что ты кобенишься. Таких русалочек тебе подберём, пальчики оближешь.
      – Он не в курсе, – перевёл Балабанов Гонолупенковскую тарабарщину. – Просит для вхождения в образ по нечистым местам поводить, чтобы проникнуться атмосферой. – Где же мы ему нечистые места найдём? – нахмурился Коля. – Ну и какай ты после этого шоумен? – рассердился Портсигаров. – Иностранцу не можешь русский дух продемонстрировать.
      – Может его с Сосновским свести, тот ведь вхож на Лысую гору. В смысле в высшие наши сферы, – осторожно предложил Балабанов.
      – Ну, ты хватил, провинциал, – возмутился Портсигаров. – В наших высших сферах русским духом давно уже не пахнет.
      – Нечисть-то там есть, – стоял на своём Балабанов. – А Стингер всё равно не поймёт, какой от неё дух, русский или нерусский. Тут ведь главное, чтобы пахло. – Инсценировочку разве что какую-нибудь, – задумчиво проговорил Коля, искоса глядя на Гонолупенко. – Ноу, – отозвался сержант. – Никс фирштейн. – Не пройдёт, – перевёл Балабанов. – Стингер сын каймановского шамана, на мякине его не проведёшь. Нечисть должна быть натуральной.
      – Иес, – подтвердил Гонолупенко. – Шабаш вери гуд. – Слышали, – возликовал Балабанов. – Стингер на колдовстве собаку съел. Не говоря уже о лягушках и летучих мышах. У них там, на Каймановых островах, очень специфическая кухня. В том числе и политическая.
      – Политическая кухня и у нас специфическая, – обиделся за державу Коля. – Вот и покажите её заезжему человеку, – подсказал Балабанов. – Пусть проникается атмосферой. – Не к Самому же его вести, – развёл руками Коля. – Сам-то занят выше крыши. Работает с документами.
      – Что же он так себя не жалеет? – ахнул Балабанов. – Ты, старик, прикинь, сколько народишку вокруг него трётся, – пояснил Портсигаров. – И всем ксивы нужны. А лучше Папы у нас никто их не делает.
      – Может из родственников кто полюбопытствует, дочь скажем? – До дочери ещё добраться надо, – вздохнул Коля. – Я тебе не Сосновский, меня к ней на кухню не пускают.
      – А кого пускают? – не отставал настырный капитан.
      – Кучерявый разве что вхож или Киндер, – задумчиво произнёс Портсигаров. – С этими только свяжись, – махнул рукой Коля. – Они тебе такой дефолт устроят, что на всю оставшуюся жизнь без штанов останешься. Это, брат, сила покруче нечистой.
      – Иес, – вновь подал голос Гонолупенко. – Амулет на шею и никс фирштейн нечистая сила.
      – Какой ещё амулет? – не понял Балабанов. – Джульбарсов, – пояснил сержант.
      Надо отдать должное Гонолупенко – роль ролью, а казённое имущество следовало вернуть во что бы то ни стало.
      – Собака-то тут при чём? – не понял Портсигаров. – Джульбарс – это не собака, – принялся на ходу сочинять Балабанов, – а главный шаман Каймановых островов. Пропавшую цепь он собственноручно на шею Стингеру надел, как оберег от злых чар. Стингер говорит, что без этой цепи он в нечистые места не пойдёт и в красной рубахе петь не будет. Он до слёз расстроен потерей амулета.
      – Что журналюгам в пуки попало, то считай пропало, – вздохнул Коля. – А уж в «комсомольских агитаторах» и говорить нечего.
      – Про амулет заикаться не будем, – сказал Портсигаров. – Скажем, что цепь принадлежит собаке Стингера, и пёсик этой потерей жутко огорчен. Ударим на жалость. Мировой общественностью в случае чего пригрозим. Они там, на Западе, жутко чуткие к страданиям животных.
      – Химкина этим не проймёшь, – возразил Коля. – Он же шизанутый. – Ты точно знаешь, что цепь Химкин слямзил?
      – Собственными глазами видел, как он её в карман прятал. Я же не знал, что это амулет, думал просто золотая. Хотел потом с Химкина ящик водки содрать за солидарное молчание.
      – Золото, никс фирштейн. Гоу хоу прямо с Юпитера. – Иди ты, – ахнул Портсигаров, начинавший уже кое-что понимать на каймановском языке. – Слышал, Коля, метеорит с Юпитера упал, а Джульбарс его переплавил и цепь выковал.
      – Не совсем так, – поправил Балабанов, дабы не ронять статуса переводчика. – Этот Джульбарс то ли сам с Юпитера, то ли у него там родственники живут. – Суеверия, – махнул рукой Коля. – Тёмные они там совсем на Каймановых островах. – Этот, Джульбарс у них оборотень, – пояснил «переводчик». – С утра человек как человек, а к вечеру злая презлая псина.
      – Ладно, – подвёл итог дискуссии Портсигаров. – Поехали к Химкину. Должен же этот сукин сын осознать ответственность момента и ценность экспроприированного у иностранца предмета для судеб мировой цивилизации.
      В «Комсомольский агитатор'» отправились всё на том же Фаринеллиевском «Мерседесе». Как человек законопослушный и сроду никогда чужого не бравший, Балабанов испытывал большое чувство неловкости. С одной стороны, ничего не поделаешь, – служба, а с другой, как ни крути, – чужая вещь. К тому же отобрали её у человека убогого, можно сказать инвалида, у которого кроме «Мерседеса» никаких иных радостей в жизни нет.
      – Ну, ты даёшь, заинька моя, – засмеялся Портсигаров. – Он кастрат-то липовый. – Как липовый? – ахнул долго сочувствовавший чужому несчастью Балабанов. – А зачем же…
      – Реклама, брат, – пояснил Портсигаров провинциальному недоумку. – Ради рекламы не только кастратом себя объявишь, но и здоровые зубы вырвешь. Такая она, шоу-жизнь.
      – Любишь ты, Портсигаров хаять людей за глаза, – осуждающе покачал головой Коля. – Не верь ему, провинциал, не всё у нас так уж плохо. Это я тебе говорю, первый шоумен России.
      – Тоже мне доблесть, прилюдно портки снимать, – хмыкнул Портсигаров. – Плебей, – затянул на высокой ноте Коля. – Что ты понимаешь в искусстве. Это ведь символ. Символ открытости России ветрам перемён. Это же освобождениё от семидесятилетних оков тоталитарного режима. Это же полёт души и фантазии. Это же акт свободы, символ либерализма. Я снятыми штанами людей в светлое будущее зову, к свободе, просвещению и цивилизации.
      – Ноги у тебя, Коля, для этого слишком кривые и волосатые, – не сдавался Портсигаров. – Не тянут они на символ свободы. Да вот и Балабанов подтвердит.
      – У нас тоже один такой в райцентре был, – охотно ввязался в разговор капитан. – Как напьётся, так начинает штаны на публике снимать. Ничего, подлечили в областном психодиспансере, и сейчас пьяный-распьяный, а ходит в штанах честь
      по чести. И без всяких символов. Ноги у него тоже кривые и волосатые. Мужики ещё ничего терпели, а беременных баб подташнивало.
      Портсигаров захохотал, Коля обиделся и потребовал остановить машину. Весёлый водитель «Мерседес» остановил, но вовсе не в ответ на Колино требование, а потому что приехали. Стингер участие в разговоре не принимал, а храпел на заднем сидении, как распоследний иностранец. Расталкивать его пришлось минут пять. Балабанов сильно переживал, как бы заспавшийся сержант спросонья не перешёл на родной язык, но Гонолупенко, что значит милицейская косточка, сон сном, служба службой, только таращил глаза да повторял «никс фирштейн'». – Приехали, – указал ему Портсигаров на стоящую у дверей очередь обольстительных особ.
      – Иес, – воспрял духом Гонолупенко. – Ай лав ю гёрлс. – Без штанов останешься, – остудил его Портсигаров. – Будешь потом всю оставшуюся жизнь агитировать голым задом за либерализм и рыночный прогресс.
      – Это что, слив компромата? – удивился многолюдности Балабанов. – Проститутки с объявлениями, – пояснил Портсигаров. – Слив компромата у Аристарха Журавлёва на заднем дворе. Он у нас жутко чистоплотный. Монархист и государственник, в смысле державник, это тебе ни какая-нибудь либеральная шантрапа.
      И пока Балабанов удивлялся, почему это чистоплотный монархист назвал свою газету в честь идеологических противников, и какое отношение к державной идее имеют жрицы свободной любви, Портсигаров провёл его по лабиринту порока, не запачкав ничем кроме губной помады. С Гонолупенко всё было куда сложнее. Возбужденная толпа опознала в нём Стингера с газетных передовиц и готова была растерзать на части от восторга. Совершенно напрасно Гонолупенко кричал «никс фирштейн» и «вот стервы», поднаторевшие в раздевании клиентов жрицы любви стянули с сержанта кожаный пиджак и попытались стянуть брюки, но Гонолупенко, проявив редкостную изворотливость, не уронил честь мундира и штаны спас. Коле повезло гораздо меньше. Что и было отмечено главным редактором «Комсомольского агитатора», как только гости переступили порог его кабинета.
      – Я этих шоу у себя под окнами не потерплю, – сказал он бесштанному Коле. – Эта либеральная провокация у вас не пройдёт.
      – Какая провокация?! – возмутился Портсигаров. – Твои журналюги у нашего Стингера цепь спёрли, а теперь и кожаный пиджак сняли, португальским королём дареный.
      – Неужели королём! – ахнул Аристарх, поправляя очки, чтобы лучше видеть заезжую знаменитость.
      – Пиджак свой отдашь, – распорядился Портсигаров. – Он хоть и не королевский, но тоже кожаный.
      – Пиджак денег стоит, – поморщился прижимистый редактор. – На объявления цены поднимешь, – утешил «комсомольца» Портсигаров. – Не голым же мне звезду шоу-бизнеса по столице водить. – Подумаешь, Стингер, – отбояривался редактор, которому жалко было пиджака. – Коля вон не последний шоумен в России, а без штанов ходит.
      – Я попрошу! – взвизгнул травмированный проститутками Коля. – У меня в тех штанах бумажник был с тремястами долларов. Плюс полторы тысячи за оскорбление личности. Итого: две тысячи зеленых с тебя, Аристарх.
      – Да что же это такое! – всплеснул руками Журавлёв. – Кто пустил сюда этих рэкетиров?
      – Это мы рэкетиры? – возмутился Портсигаров. – А моральная травма, полученная у стен твоей редакции мировой знаменитостью, это как? А изнасилование лучшего шоумена России? А инфаркт у любимой собачки Стингера из-за украденной цепочки? За нашей спиной всё цивилизованное человечество и отечественная прокуратура. Не говоря уже о Сосновском.
      – Ты меня Сосновским не пугай, – запротестовал Журавлёв. – К тому же слух пошёл, что он линяет.
      – Как линяет? – ахнул Коля. – А как же мы?
      – Частично линяет, – уточнил редактор. – Под оппозицию. – Ещё тысячу долларов с тебя, Аристарх, за ложную информацию, – вздохнул с облегчением Портсигаров. – И ещё столько же за оскорбление в нашем присутствии Сосновского.
      – Таких расценок даже в суде нет, – обиделся Журавлёв. – К тому же про Сосновского – чистая правда. Линяет. В связи с появлением то ли Инструктора, то ли Инспектора. А Фидоренко, говорят, и вовсе ушёл в подполье.
      – Это что же, перемены у нас? – растерянно произнёс Коля. – Ты нам зубы не заговаривай, – рассердился на хозяина Портсигаров. – Мы этих инспекторов видели – перевидели. Ты нам Химкина с цепью вынь да положь.
      – Нет его в редакции. Отправился за интервью то ли к Фаринелли, то ли к Примадонне.
      – Когда это Примадонна просто так интервью давала. Да ещё Химкину. – Обещал он ей что-то, – нехотя признался Журавлёв.
      – Уж не Стингеров ли амулет, – проболтался Коля. – Какой амулет? – сверкнул глазами из-под очков Аристарх.
      Портсигаров бросил на болтливого Колю недовольный взгляд и со словами «с паршивой овцы хоть шерсти клак» принялся раздевать главного редактора «Комсомольского агитатора». Аристарх Журавлёв, сразу же забывший о Стингеровом амулете, отбивался ногами. Подобного хамства гости хозяину не простили, сняв с него за одно с пиджаком ещё и штаны. На протестующий писк редактора, с неразборчивыми призывами о помощи, Портсигаров зловеще пообещал ему рёбра пересчитать. Сцена, что и говорить, вышла безобразная, с откровенным криминальным душком, но расстроился по этому поводу один Балабанов. Гонолупенко же спокойно примерил чужой пиджак и остался вполне доволен обновой. Коля без тени смущения натянул на себя редакторские штаны.
      – Будешь возникать – натравим на тебя Джульбарса, чёрного шамана с Каймановых островов, – пообещал Аристарху Портсигаров. – Это тебе не цивилизованный Сосновский – враз все перья из хвоста выщиплет.
      – Ладно, – сказал Журавлёв, потирая ушибленную в суматохе голень. – Ты меня ещё попомнишь, Портсигаров. Я выведу вашу банду на чистую воду.
      Не давая врагу времени опомниться и сосредоточить под своей дланью превосходящие силы, гости ретировались из здания скандальной газеты через чёрный ход. На заднем дворе пованивало, то ли компроматом, то ли дерьмом. Из чего Балабанов сделал вывод, что с канализацией в «Комсомольском агитаторе» не всё в порядке.
      – Гиблое место, – подтвердил его предположения Портсигаров. – Чёрт бы их побрал с этим компроматом. Ассенизаторы хреновы. Забьют все столичные коммуникации, в дерьме утонем.
      – Теперь жди от Аристарха подлянки, – со вздохом оглянулся на покинутое здание Коля. – Штаны ещё так-сяк, но кожаного пиджака он нам не простит.
      – Языком не надо было мести, – огрызнулся Портсигаров, на полусогнутых пробираясь к машине.
      – А кто про Джульбарса ему рассказал? – обиделся Коля, ныряя на заднее сидение.
      Обманутые проститутки кинулись было преследовать «Мерседес», но забугорная машина оправдала данные ей лестные характеристики, без труда оторвавшись от разъярённых фурий. – Знай наших! – торжествующе захохотал Коля. – Химкина надо перехватить, во что бы то ни стало, – остудил его радость Портсигаров. – Наверняка Журавлёв ему сейчас звонит и исходит ядом. – Рули к Фаринелли, – подсказал Коля. – Если журналюга там, то мы ему быстро руки выкрутим.
      «Мерседес» лихо вилял среди обидчивых собратьев по московским улочкам, то узким, то широким. Балабанов с интересом смотрел в окно, пытаясь хоть как-то разобраться в мешанине вывесок и крикливой рекламы. Занятие увлекательное, но практически бесперспективное. Столица напоминала большой муравейник, вот только муравьи здесь были какие-то странные. Суетились они много, но бестолку и вразнобой, управляемые не инстинктом, а тщеславием и глупыми претензиями. Балабанов не рискнул бы предсказать этому муравейнику счастливое будущее. А тут ещё нечистая сила в нём завелась.
      В хоромах Фаринелли гостей встретили нелюбезно. Можно даже сказать, по хамски. И вместо приличествующего случаю «здравствуйте» на гостей из уст нервного молодого человека обрушилось «ворьё поганое». Балабанов, узнав в смазливом юноше кастрата Фаринелли, душевному его волнению нисколько не удивился. – Тихо, Витя, – остудил пыл хозяина Портсигаров. – Накличешь на свой дом проклятие шамана.
      – Ты мне зубы не заговаривай, – взвился Фаринелли. – Где машина? – Машина у подъезда, – сказал Коля. – Но думаю, это не главная твоя проблема. Беда пришла к тебе, Витя. Пришла, откуда не ждали. Из «Комсомольского агитатора» – Шут гороховый, – отмахнулся кастрат. – На порог не пущу.
      И действительно не пустил дальше прихожей. Балабанов с тихим изумлением разглядывал шикарное убранство этой самой прихожей и прикидывал в уме, какие сокровища таят апартаменты звёзд шоу-бизнеса, если диковин, уже открывшихся его взору от порога, вполне хватило бы для средней руки провинциального музея.
      – Химкин у тебя был? – деловито спросил Портсигаров.
      – Был, – нехотя отозвался Фаринелли. – Полчаса как уехал. – Цепь оставил? – спросил Балабанов.
      – Стингерову, что ли? – проговорился кастрат. – Вот! – поднял палец к потолку Портсигаров. – О машине скорбишь, а тем временем краденное скупаешь.
      – Ничего я у Химкина не покупал, – возмутился Фаринелли. – И никакой такой цепи не видел. И вообще: шли бы вы отсюда.
      Агрессивный тон смазливого молодого человека, который при ближайшем рассмотрении не казался таким уж юным, покоился на основательном фундаменте в лице набыченных и накаченных охранников, которые в напряженных позах ждали команды «фас», живописной группой расположившись вокруг нанимателя.
      – Мы не уйдём, – гордо сказал Портсигаров. – Мы уедем, а машину твою возьмём в залог, до возвращения украденной коварным Химкиным цепи.
      – Это ты брось, – взвизгнул Фаринелли. – За ржавую железяку машину отбирать – разбой в чистом виде.
      – О как ты ошибаешься, Витя, – воздел руки к лепному потолку Коля. – Иван-царевич ты наш дорогой. И хорошо если превратят тебя всего лишь в серого волка, но боюсь, что выше лягушачьего твой новый статус не поднимется. – Иес, – подтвердил молчавший до сих пор Гонолупенко. – Берегись Джульбарса. – Слышал, – торжествующе воскликнул Портсигаров. – Иностранец волнуется. Не гневи каймановских богов, Витя, отдай цепь.
      – Плевал я на вашего Стингера, – огрызнулся кастрат. – Я сам звезда. – Это болезнь, – задумчиво сказал Коля. – Мания величия. Будем лечить. – Будем, – крикнул Фаринелли. – Здесь вам не «Комсомольский агитатор». С меня вы штаны так просто не снимете.
      Четыре быка стремительно атаковали мирных деятелей шоу-бизнеса, но встретили неожиданный и дружный отпор. Портсигаров хоть и схлопотал по зубам от здоровенного детины, но всё-таки успел с криком «ия» разнести ногой драгоценное венецианское зеркало в прихожей. Балабанов чисто по-деревенски хакнул кулаком в тупое рыло и так удачно, что неразумный оппонент вляпался в резной шкаф и превратил его в груду обломков. Гонолупенко с воплем «вери гуд» уже бил фарфоровою посуду в соседней комнате. Мстительный Коля, которому противника почему-то не досталось, ковырял стены перочинным ножичком, демонстрируя недюжинный дар живописца.
      – Это тебе ещё цветочки, кастрат, – пообещал Портсигаров. – Ты у нас ещё наквакаешься лягушкой.
      – Иес, – поддержал его выдавленный из апартаментов превосходящими силами Гонолупенко..
      – Жди теперь, Витя, большую-пребольшую, чёрную-пречёрную собаку, – зловеще прокаркал Коля.
      Гостей не преследовали. Выходя на чистый воздух, Портсигаров в ярости пнул парадную дверь кастратова логова. Дверь жалобно заскрипела и захлопнулась. – К машине, – скомандовал Портсигаров. – Я своему слову хозяин: отдаст Фаринелли цепь – получит «Мерседес», а не отдаст – пусть новый покупает.
      – А как же милиция? – робко запротестовал Балабанов. – Кастрат в органы обращаться не будет. Шутка сказать, золотую цепь у иностранца украли.
      – Так она не золотая. – А ты скажи, что золотая, – проинструктировал «переводчика» Коля. – Пусть Химкин с кастратом раскошеливаются.
      – Лжесвидетельство, – поежился Балабанов.
      – А посуды мы сколько у кастрата побили, – напомнил Коля. – Мебели сколько поломали. Органы нас не поймут, если скажем, что цепь железная.
      – Иес, – сказал Гонолупенко. – Юпитерголд. – Вот, – торжествующе вскричал Коля. – Цепь из белого юпитерианского золота, так и скажем ментам, если привяжутся.
      – Я кастрату разбитой морды не прощу, – прошипел Портсигаров. – Не знаю как там Стингеров шаман, а я с него спрос учиню по полной программе. Кто Портсигарова обидел, тот счастливо двух дней не проживет.
      – Сосновскому он может пожаловаться, – вздохнул с заднего сидения слегка опамятовавший после пережитого Коля. – А то и до Кухарки доберётся с жалобой.
      Видимо опасность действительно была велика, поскольку вцепившийся в чужой руль Портсигаров так и не нашёл в этот раз, что возразить.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4