Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ангел гибели

ModernLib.Net / Сыч Евгений Юрьевич / Ангел гибели - Чтение (стр. 1)
Автор: Сыч Евгений Юрьевич
Жанр:

 

 


Сыч Евгений
Ангел гибели

      Евгений Сыч
      Ангел гибели
      Непонятного цвета тварь короткими перебежками двигалась по потолку. Замирала, приседая, как бы вжималась в известку. Широко растопырив лапы с расплюснутыми пальцами, осторожно подкрадывалась. Потом плевала длинным языком, и очередная муха исчезала мгновенно и надежно. Летеха на соседней койке поглядывал на нее с неодобрением. Он был совсем зелененький, только что вылупившийся из училища. Наверное, думал: "Если такая дрянь за шиворот шлепнется, очень неприятно будет?" Мне она тоже не нравилась, но мухи, если честно, не нравились еще больше. Я-то уже насмотрелся на все по самые брови. По ночам всякие твари выползают из голой пустыни на бетонку греться: асфальт долго хранит дневное тепло. Каких только там не бывало! Ящерицы, змеи, черепахи тоже выползают. Под ногами скользят, хрустят под колесами. А мухи - это просто смерть. Чья-то смерть. Завтра, может быть, твоя. Кружат, как стервятники. Жирные, блестящие. Мерзко.
      Хотя для меня все это уже не имело значения. Лейтенант двигался туда, а я - оттуда. А как там? Там пыль и мухи. Мухи и смерть. Там - мы все носим в себе смерть, свою и чужую, и смерть отшвыривает от нас, и смерть притягивает к нам. Там постоянно хочется пить, и пьешь поганую воду, которой вечно не хватает.
      Там враг бывает своим, а свой - врагом. Свой, если выпил ночью воду из твоей фляжки, - враг, страшнее нет.
      И нет ближе друга, чем узкоглазый предатель, ведущий тебя тайными тропами, чтобы ты убил его брата, соседа, шурина. Он отстреливаться будет вместе с тобой до последнего и из собственной фляги тебя напоит, потому что ты - его жизнь. Я семь раз не верил, что выйду.
      Теперь все. Теперь домой.
      Теперь забывать, пока не забудется.
      - Ну, и как там, на войне? - спросила Маринка, одноклассница. Она теперь работала продавщицей в отделе пластинок в универмаге. - Вернулся?
      - Война - это вроде брачных радостей, - отшутился я. - Рассказать невозможно, надо самому испытать.
      Но все же стал врать, изображая в лицах и постепенно входя в настроение, так что вскоре Маринка уже хохотала и другие продавщицы прислушивались, а покупателей в отделе не было: время дневное да и до конца месяца далеко.
      - Ты заходи! - сказала мне Маринка.
      Пока я служил, она вышла замуж. Обычное дело.
      С нами вообще-то часто заговаривают. Смотрят с интересом и опаской. Как на психов, но не буйных. Сейчас не буйных, но кто знает? Отвращает от нас и тянет к нам - кровь. Так же притягательны совершенные создания природы акула и черно-желтый тигр. Так разглядывают, не отрывая глаз, каталоги оружия: функциональность, законченность линий!
      Надо было устраиваться на работу, но не получалось. Ничего не получалось. Я сразу возненавидел все морды в отделах кадров. Интересно, кто их туда таких собирает, выродков? Одна к одной, не иначе бывшие особисты.
      - Может, в институт поступишь, Юрочка? - сказала мать. - Ты ведь собирался.
      И я поехал в Москву решать первые задачи нормальной жизни. Чтобы стать, как другие, чтобы не считали меня ненормальным. Я-то сам знаю, что псих, все мы психи придурковатые, потому что не пойдет нормальный человек убивать людей по первому слову. И умирать не пойдет. Но надо забыть.
      Поехал я по гражданке. В форме, говорят, легче принимают, но меня заломало. Только медали повез, показать в случае чего. А в Москве парад абитуры. Все поступают куда-то. Кто куда. Разные экзамены. Испытания. Игры. Старательные девчушки просиживают стулья, набирая сумму очков. Конкурс медалистов особый. Наши медали тоже годятся. Не золотые, не серебряные, афганские. Два года назад нам замечательно объясняли, в чем состоит наш интернациональный долг, демонстрируя фотографии, на которых наши солдаты утирали сопли ихним ребятишкам. Но медали заработаны не соплями. И мы еще на что-то пригодны.
      Судьба - баба-стерва, но все-таки она баба. Пожалеет - приласкает. Кинула судьба кость не то чтобы мозговую, но все-таки кость, погрызть, развлечься. Да, я поступил. Да, я помню: я пошел смотреть список, и по дороге меня встретил Витька и сказал: "Ты поступил", - и потребовал у меня персик, я как раз по дороге купил с лотка. "Вестнику полагается награда за добрую весть", - сказал он и немедленно съел персик и только потом добавил: "Я поступил тоже". Я все ж дотопал до деканата и сам увидел свою фамилию в списке. Потом мы вечером отправились обмывать это дело - я, Витька и Славик-гнида. Славик нас и потащил, гнида подмосковная. Терпеть не могу всяких недомосквичей, которые рвутся в столицу и цепляются репьями за грязные штаны московские и хают свои города - старые русские города, виноватые лишь в том, что нету в них категорированного снабжения. Еще до армии, давно, мы ездили с отцом к родственникам в Рязань вечерним поездом, где, казалось, ехали мужики, разграбившие барское именье, потому что к радости по поводу удачного хапа примешивалась извечная ненависть к ограбленному барину. Ограбленному, но барину. Когда ночью пришел в Рязань этот словно из гражданской войны выехавший поезд, битком набитые поползли от вокзала троллейбусы и автобусы, и на каждой остановке сходили груженые люди, растекаясь в ночи со своими сумками. В Рязани ни фига и в Сибири ни фига. А в Афгане за молочную сгущенку можно выменять автомат. Если он тебе зачем-то нужен. Или даже два автомата.
      - Цена Москве - два рубля, - провозглашал Славик. - Трешку дать и рубль назад стребовать. Главное, вовремя сдачу требовать, чтобы помнили себе цену...
      Мы поехали в кабак на моторе. Правда, расплачивался Славик все время не трешками, а пятерками. И сдачи не требовал. Пятерку таксисту. И швейцару, чья монументальная, почти каменная фигура грудью заслоняла дверь в родной кабак, - тоже пятерку, в верхний карман швейцарова пиджака, где по правилам хорошего тона должен быть платочек. Платочка там не было. Швейцар с непоколебимым достоинством отступил в сторону, мы внедрились, и Слава снова всучил пятерку, на этот раз мэтру, за столик.
      И вот мы уже за столиком, жуем какой-то чепуховый салат, и мы уже довольно поддатые, певица поет под Пугачеву, а оркестр ей подыгрывает, живой оркестр, не радио. Я даже не упомню, когда в последний раз слушал живой оркестр. Мы пьем и едим руками цыпленка-табака, вытирая руки салфетками так, что частички рыхлой бумаги остаются на пальцах. И только тут до меня доходит, что я вернулся, что я поступил, что я теперь студент и впереди пять лет сплошного праздника. Надо дать телеграмму матери, она ведь еще не знает, что впереди у меня обеспеченное и уважаемое будущее со столичным дипломом. Будущее у меня в кармане.
      Мне становится легко.
      Рядом сидят какие-то кубинцы. Витька со Славиком с ними уже общаются. И привлекают к этому делу меня. После Афгана все мы почти полиглоты. Я перевожу. Славик пытает кубинцев: почему они захапали Анголу себе, когда мы ихнюю Кубу умыли-обули, накормили-вооружили. Теперь они нам должны век быть благодарны и во всем слушаться. У нас большой опыт в построении социализма. И у Китая большой опыт, только там социализм не такой. И еще есть чехословацкий опыт, мы им тоже помогали. А еще был национал-социализм, но мы их поправили. Мать рассказывала - немцы строили у нас кинотеатры. Все эти кинотеатры назывались "Победа". Совершенно одинаковые кинотеатры, в разных городах. Да, потом венгры начали строить, нам их тоже пришлось поправлять. Потом поляки чего-то поднапутали и Пол Пот в Кампучии, правда, там им вьетнамцы помогали, не мы сами. А китайцы помогали корейцам. А мы помогаем афганцам. Без посторонней помощи социализм не построишь. Нам-то никто не помогал, поэтому социализм у нас получился развитой. Все помогали испанцам в тридцать шестом убивать друг друга. Жаль, что никто не помог нашим в это время спастись от ежовщины. Хоть и написал великий философ-парикмахер, повесившись: "Всех не перебреешь!" - это к нам с вами не относится. Это вообще идеализм и чуждая философия. Можно всех, если очень надо. Конечно, это дорого обходится, туда - на броне, а оттуда - в гробах. А Фидель, тот и вовсе троцкист. "Ты переведи, - сказал Славик, - мы ведь можем ихней драной Кубе вентиль перекрыть". Я не стал переводить, мы давно уже разговаривали сами для себя, без перевода, просто орали, сами для себя. Тогда Славик-гнида воспроизвел жилистыми своими ладонями, как перекрывается вентиль - и хана. Они поняли. Тут только я заметил, что один из кубинцев синхронно бубнит им по-испански то, что я с пятого на десятое вывожу на английском. И еще заметил какого-то не-кубинца, который с ходу влез в раскрутившийся наш разговор. Этот уже вроде американец. Хотя глаза раскосые, может, японец. Или черт их разберет.
      Я пошел было танцевать, подвигаться захотелось. Но смотрю: за нашим столиком уже драка намечается. Японец американский полез что-то доказывать без перевода, а Славик его рожу плоскую отодвинул слегка. Отодвинул, но тот Славику локоть завернул за спину. А Витька ухватил американца за другую руку. "Ну, - решаю, - пора вмешиваться". Думать некогда. Как говорил наш незабвенный сержант, пока будешь умственно разбираться, самолет пролетит шестьдесят километров.
      Раздвигаю их всех и стараюсь американца успокоить. Правда, я его перед этим слегка парализовал, но не очень заметно. Сажусь с американцем, успокаиваю, зубы заговариваю, напрягаю мозги - аж из ушей лезут, подбираю американские слова поприличнее. Только бы без скандала... Это поступить в институт у нас не так просто, а вылететь - вмиг. Кубинцев поблизости не видно, они насчет скандала тоже, должно быть, пугливые. Наши, чать, социалисты. Это капиталисты борзые, потому что непуганые.
      К нам подсаживается какая-то девица и начинает что-то туманно объяснять, и Фил ее приглашает, и вот она уже прочно сидит за нашим столиком вместе с подругой; Фил успокоился, надо сваливать. Фил спрашивает, где я научился так драться, - будто я дрался. Он пытается показать мне замечательный прием. Славки давно нет, вовремя смылся, дешевка. "Вы пьяны, - обращается ко мне официант. - Я сдам вас милиции". "Все, - показываю я руками успокоительно, - все, я ухожу, мы уходим. Вот еще четвертной, на большее мы не наели, больше нет, отпусти". Все, мы пошли. Фил приглашает всех к себе. Я вежливо отказываюсь, Витька тоже. Мы уже на выходе, почти на воле. Тут вдруг девка эта, Ирочка, цепляется за меня, а к нам подходит фирмовый парень и пытается Ирочке дать по морде. Она совсем крепко вцепляется в мой рукав и заслоняется мной. Делать нечего, я парня отстраняю. Фил немедленно возникает и делает фирмовому подсечку, парень грохается всем корпусом, и мы выскакиваем наконец за дверь, а там все тот же швейцар без платочка в кармашке и при нем мент с рацией, салага. Девица никак не отпускает меня, повисла на локте. Мы вскакиваем в машину. Фил жмет на газ и куда-то мчится, хотя - куда? Разве что до первого поста ГАИ? Сейчас брякнут по рации - и готово!
      Музыка в машине истошно вопит. Я показываю Филу: останови, все, ухожу. Есть еще какой-то шанс уйти пешком от большого скандала. Фил улыбается, но не слушает. Тогда я распахиваю дверцу на ходу. Ирочка визжит громче музыки и опять вцепляется в меня. Захлопываю дверцу, едем еще куда-то и резко останавливаемся. Странно, нас, кажется, никто не преследует. Никому мы не нужны.
      Вылезаю. Вокруг уйма машин - платная стоянка. В темноте огромный дом сверкает из вышины окнами, словно замок людоеда. Но я еще не знаю, что это замок людоеда. Мы входим в светлый подъезд и поднимаемся в лифте. Ирочка ключом долго-долго открывает дверь.
      Затем я сажусь тихо в кресло и под неясный шум голосов незаметно отрубаюсь. Это у меня вроде рефлекса: как прямой опасности нет - сразу засыпаю. Кажется, Ирочка предлагает напоить меня чем-то. Мне уже не до того. Сплю.
      Разбудят меня рев и шипенье. Рев и шипенье в последние полтора года означали только одно: обстрел. Значит, нужно занимать свое место. Механизм включился. Левая рука автоматически дернулась к правому плечу, чтобы рвануть с него летнее легкое одеяло. Но одеяла никакого не было, было кресло в чужой квартире. Ревела по-дурному, в голос, какая-то баба за дверью в соседней комнате, и в двух шагах от кресла, где я спал, шипел, выкипая и возмущаясь, электрический чайник.
      Я поднялся с некоторым трудом и недоумением, выдернул шнур из розетки и приоткрыл дверь в соседнюю комнату. "Это мне вроде уже снилось", - успел подумать я, увидев, как мужик замахнулся на девицу. Может, теперь мода такая - баб лупить? "Ты, - говорю мужику, - хватит, завязывай". "Это кто такой? - заорал мужик на девицу. - Кто его сюда привел? Откуда взялся?" "Ты это, - говорю мужику, - потише давай". И шагаю к нему, а он выдергивает откуда-то из-под куртки пистолет и наставляет на меня. "Ты что?" - протягиваю я к нему открытые ладони, помахиваю ими у себя перед лицом: я мирный, дескать, я без оружия, я ухожу. "Стой!" - орет мужик. Рожа у него бледная, перекошенная, то ли не в себе, то ли торчной. "Ладно, ладно", - приговариваю я, пятясь, и - раз! - ныряю в коридор, к двери. У двери, когда я пытаюсь открыть незнакомый хитрый замок, этот с перекошенной рожей все-таки догоняет меня, хватает за плечо. Я отшвыриваю его руку и бью наугад, лишь бы отлетел, чтобы руки были свободны - дверь открыть. Он отлетает. Я берусь опять за замок, и - хлоп! - что-то толкает меня. Оборачиваясь, я успеваю увидеть в его руке бледную вспышку. "Юрка, Юрка!" - кричит меня далекий голос, кажется, мамин. И все.
      По щупальцам-венам бежала в город светящаяся кровь страны. Несколько энергичных желудочков, переваривая свет, горели интенсивно, остальные части города словно мутнели, пропадали в сером, размывающем контуры тумане. У города больше не было имени. Город был светящимся пятном среди темноты.
      Что же это за город? И что за дом?
      Юрка оторвался от притяжения серой громады большого здания и поднялся вверх сквозь путаницу проводов, антенн и радиоволн. Город внизу светился, мерцая - как угли под пеплом. "Что-то не так, - усомнился Юрка, глядя вниз на знакомые и незнакомые очертания улиц. - Со мной что-то случилось. Я умер, - вдруг утвердилась мысль, вырвавшись из хаоса непонятного. - Меня убили", - четко вывел он, но не удивился и не испугался.
      Если его убили и он умер, почему же он есть?
      Тем не менее он был. Он видел, как светящиеся потоки улиц гонят людей, словно волны, к центру. Потоки, будто в воронку, впадали в пространства гулких магазинов. Из магазинов люди выходили обесцвеченные. Вверх над человеческими толпами поднимались, перемешиваясь, желания, страхи, тоска и ненависть. Поезда и автомашины везли желания с окраин к светящемуся сердцу страны, а обратно мчались темными. Редко-редко мелькал огонек в уносящемся из города поезде, и веяло от него безнадежностью.
      "Может быть, я живой? - вопросил с отчаянием Юрка невесть кого - самого себя. И не смог ответить себе самому ничего утешительного. - Значит, не живой уж больше. Нет меня. Почему ж меня нет? А что от меня осталось? Мысль, душа?"
      Он взвесил это странное слово - душа, - покрутил в разные стороны. Слово было душным и душистым. Перестать мечтать, перестать хотеть, перестать мыслить, улететь к абсолюту... Юрка закружился в растерянности.
      Я - Юрка. Помню: мама, школа, армия, экзамены, персик. Меня убили. За что меня убили? Кому помешало то, что я жил? Плакала бесслезно, причитала неприкаянная душа, невинно убиенный Юрка. Такая хорошая жизнь начиналась. Жизнь-то за что отняли?
      - Я должен разобраться, - вдруг понял он, - найти своего убийцу. Найти и понять, за что. Просто так ведь не убивают. Не бывает такого.
      Внизу лежали пустые улицы, пустые дома, пустые люди - их маленькие желания вылетели днем, и сейчас огоньки кое-где чуть теплились.
      Юрка метнулся вслед за одним огоньком, попал в квартиру. Человек сел в кресло, включил телевизор, уставился в экран, совсем погас. "Чушь какая-то", - Юрка вылетел в окно, брезгливо отряхиваясь. Полетел за другим, пристроившись над его головой, как воздушный шарик. Тот дошел до поворота, излучая желание, сел в машину, набрал скорость - минимальную, робкую детскую скорость и, к недоумению Юрки, малое время спустя врезался в другую машину, ехавшую по встречной полосе с такой же унылой городской скоростью. "Почему? - возопил Юрка. - За что? Кто виноват?" Движение стопорнулось, засверкали мигалки ГАИ, взвыла сирена. Водителя повезли в морг, накрыв простыней с ржавым штемпелем горбольницы.
      "Наверное, мое тело тоже в морге", - подумал Юрка.
      Морг он нашел, но ничего не нашел в самом морге. Там была стерильная скука; скучные бессмысленные трупы, скучные медики в белом, скучные служители в сером. Не хотелось вглядываться в оболочки, из которых ушло главное. Из соседнего здания до него донеслись дикие вспышки боли и страха. "Больница", - понял Юрка.
      Уже раньше он заметил, но не осознал, что мир вокруг другой. Не тот, привычный человеческому зрению - в узком спектре, для простоты именуемый "видимым". Теперь все являлось Юрке как бы в рентгеновских лучах. Одежда и плоть стали туманом, дымкой несущественной и малозначительной. Сквозь плоть проступали скелеты, каркасы, гвозди и скрепки. Лица размывались. Вместо улыбок - пломбы и мосты. Он не различал ни масок удовольствия, ни гримас усталости, зато отчетливо мог углядеть камень за пазухой, пистолет под мышкой, бомбу в букете. И протезы, протезы, а также свищи, язвы, опухоли, трещины.
      Город тоже смотрелся иначе. Серые улицы нависали ущельями. Многие дома, всегда определявшие облик столицы, теперь были невидимы. И многоэтажных хрущоб не было больше, как будто не проживали в них миллионы, теснясь в квартирах-сотах, как пчелы в ульях. Город стал приземист. Над лабиринтом бетонных ущелий поднимался лишь один высотный дом-замок, великанский замок, людоедский, стоящий грозно и неприступно. Он притягивал к себе, но Юрка асе же чувствовал: рано, еще не время.
      Поэтому просто летел над лабиринтом серого города.
      А черное солнце над ним посылало на землю длинные лучи, пронизывающие насквозь, углубляющиеся в рыхлую поверхность строений, вязнущие в человеческой гуще. Скелеты вели себя так, как должны были бы вести себя люди. Они поблескивали очками, звякали в карманах монетами и колпачками авторучек, их обручальные кольца опоясывали фаланги безымянных пальцев. Юрку они не воспринимали. Ибо очами телесными заметить его было невозможно, воспринять его можно было бы лишь зрением духовным, но мало кто способен достичь настоящей духовности в этот суматошный век. Только те, чья совесть была отягощена сверх меры, столкнувшись с невидимым Юркой, вздрагивали, опосредованно, через свою больную совесть ощущая его присутствие. Да порой озирались пугливо кошки или вдруг обнажали клыки собаки.
      Юрка шарахался по городу, пытаясь вступить в общение. Но ничего путного из этого не выходило. Он помнил, что собирался делать, но не знал, с чего начать. Опыта не было. Чтобы расследовать собственную смерть, он должен был самое малое - навести справки, расспросить хотя бы, где тот чертов ресторан, с которого все началось. Название его Юрка помнил, но более ничего. Он заговорил с почтенного вида остовом, но тот настолько перепугался, что кинулся с тротуара на мостовую поперек потока автомашин. Пришлось сбивать его с ног. Это получилось удивительно легко: Юрка просто гаркнул ему в ухо, и колени скелета подогнулись, он рухнул, полыхнув страхом, так что два пучка синего пламени вскинулись из глазниц. Юрка некоторое время висел над ним, отпугивая приближающиеся автомобили, но, видать, переусердствовал: быстро-быстро стала накапливаться вокруг сумятица, машины сталкивались, гремя искореженными жестянками и испуская свечение ужаса.
      Юрка взмыл над этой суетой в некоторой растерянности.
      Совсем ничего не получалось.
      Тогда он решил улететь из столицы домой, к матери.
      Ему не пришлось выбирать направление или искать дорогу. Он знал, куда лететь. И остановился там, где хотел - во дворе родного дома. Дом увидел насквозь, со всеми гвоздями и скрепами. Должны были давно сносить его, но все не сносили: восемь квартир на одиннадцать семей. Когда-то дома эти строили для передовиков. Сейчас в них жили те, кто работой-то своей право на жилье давно заработал, но вот выбивать положенных благ не умел. "Я-то мог бы квартиру стребовать, - загрустил Юрка, - матери с отцом была бы польза". А теперь? Кто знает, как им теперь придется? Матерям афганцев вообще несладко. Ребята рассказывали. То памятники на могилке ставить не дозволяли, потому что - государственная тайна, и разрешалось писать только фамилию и годы: 1966-1985, например, с прочерком в виде пули посредине. То, случалось, присылали матери в гробу чужого сына. Одного провожала живого, а другого получает - мертвого, чужого. А свой-то где? Мать - по начальству, а ей рот затыкают: убили твоего сына, убили. Вот справка с печатью. И незачем было гроб открывать, не зря же запаянный. Погиб при исполнении интернационального долга, так что не нужно скандалы устраивать, - объясняли. Или, если в гробу не было вовсе никакого сына, а была упаковка с анашой. "Нечего лезть". Тоже объясняли: раз наркотики - вообще нечего соваться. Из-за наркотиков без головы останешься. Страшное дело кайф. Кому кайф, а кому - смерть.
      Юрка не решился приблизиться к матери. Посидел на лавочке во дворе. Заглянул зачем-то в дом к однокласснице Маринке. Так просто, посмотреть. Маринка дома сидела, вязала. Мелькали спицы стальные. Скелетов было у нее два, второй, скрученный и хрупкий, там, где живот. Юрку она не увидела, но почувствовала. Замерла, отложила спицы - будто уколоться побоялась, и стала вглядываться в пустоту. Стало ему совсем грустно.
      Куда теперь податься неприкаянной душе?
      Комком невидимого пламени метался Юрка над землей, вровень с легкими облаками. И снова ощущал притяжение большого светящегося города, великанского замка. Щупальца столицы нежно пульсировали, перекачивая желания, страхи, озарения. Мощные информационные потоки сливались в одно мутное море, и это море плескалось, как большая, до краев наполненная чаша. Одновременно Юрка слышал речь сразу по нескольким радиоканалам, а по телевизионному видел что-то неясное, но ужасно раздражающее.
      Взвивались трелью в густой звуковой поток телефонные звонки, треск трамвайно-троллейбусного несовершенства, гудение высоких вольт линий электропередачи. Трудно было вычленить из этого хаоса слабый писк человеческой мысли. Еще труднее - найти то, что ищешь. Что должен обязательно найти.
      Время от времени над городом вспархивали, подобно голубям, души погибших и умерших и, взлетев, целенаправленно устремлялись туда, где нет ни тревог, ни воздыханий, только жизнь вечная. "Присоединиться, что ли?" подумал Юрка.
      Но тут он увидел-темно-серую тень - не самолет, не птицу и не душу, спланировавшую сверху и быстро-быстро юркнувшую в окно большого каменного дома. Юрка азартно вычислил окно, поглотившее тень, и ринулся вдогонку. Дом был старинный: дубовый каркас и рыхлый кирпич. Высокие, словно порталы, окна затянуты тяжелыми портьерами. Два скелета на кровати обнимаются - о. Господи! - любят друг друга. Мужчина и женщина. "Мужской таз отличается от женского таза", - вспомнил Юрка из учебника анатомии. Недавно готовился к экзамену. Стыдно ему не было. В углу комнаты скорчился, хихикая и посматривая почему-то на дверь, черный, а не серый вовсе. Черный? Тут затрещал дверной звонок. Юрка явственно уловил электрическую трель, периодическое замыкание и разрыв в цепи. Треск. Двое в постели резко отпрянули друг от друга. "Напугались", - понял Юрка и вылетел. Мир предстал ему, как замочная скважина. Любопытно, но противно. Тоже мне, мир.
      Новое зрение вообще его раздражало. Скелеты раздражали тем, как они ходили по улицам, топтались в дверях учреждений и магазинов, сидели на скамейках и в креслах, ели и пили. Он опускался совсем низко и пытался всматриваться в людские лица, но не мог разобрать ничего. Лишь изредка видел смутные огоньки в черепной коробке, красный - желания, зеленый ненависти, синий - страха.
      У двоих, что в постели, не было огоньков. Даже желания, видно, не было. "Жизнь, - подумал о них Юрка, - ну и жизнь".
      Вдруг он услышал вопль над головой, потом мелкое злое хихиканье. Юрка поднял глаза и увидел, как из окна торпедой выскочил тот, черный, сжимая в когтях трепещущую и пищащую душу.
      - Ты! - неожиданно для себя взмыл следом Юрка. - А ну отпусти!
      Черный взглянул на него зло и удивленно.
      - Двигай себе, блаженный, - посоветовал черный. - Это мой. По вашим же законам.
      - На суде про законы объяснишь, - буркнул Юрка и, длинно вытянув руку, ухватил черного за локоть. Черный в шоке выпустил трепещущую душу, но немедленна выхватил откуда-то двузубое раскаленное копье. Юрка ушел вбок, не задумываясь, будто драться в воздухе было для него привычным делом, бесстрашно перехватил оружие одной рукой за раскаленный конец, другой за древко и рванул на себя, крутанувшись. Черный взвыл, вмазавшись в вертикальную металлическую конструкцию, и выпустил копье. Юрка немедленно устремился за черным, чтобы догнать и пронзить. Найти наконец реального врага было для него в радость. Можно взять и допросить. Или расспросить.
      Черный не стал дожидаться Юрку, а устремился прочь, лавируя между крышами невысоких домов. "Куда!" - Юрка сделал "горку" и спикировал ногами вперед на черную фигуру так, что у черного захрустел позвоночник - или что там у него под черной шкурой? Черный рухнул вниз. Юрка вместе с ним и не отпустил, даже когда накрыл их серой тенью то ли троллейбус, то ли автобус, беззлобный человеческий транспорт. "Отпусти", - захрипел черный. "Как же! - пообещал Юрка. - Копьем он будет драться!" "Ты, молодой, прошипел черный, - отпусти, говорю. За что калечишь? Он был мой. По закону". "Теперь новый закон вышел, - объяснил Юрка, ломая поверженного. И, прочно перехватив черное горло рукой, спросил: - А ты кто?"
      - Кто, кто, - хрипя, удивило" тот. - Дьявол, вот кто.
      - Дьявол? - обидно захохотал Юрка. - Какой же ты дьявол? Ты просто бес.
      Юрка вдруг осознал смысл сказанного и выпустил черного. Они поднялись с земли, и бес обиженно сказал:
      - Эта сволочь наша была, точно. Знал бы ты, дурак, кого спасал, не лез бы, небось.
      - А кого? - насторожился Юрка.
      - Убийцу, вот кого.
      - Какого еще убийцу?
      - Профессионального.
      - Ну да, - не поверил Юрка. - Наемные убийцы только на "диком" Западе водятся. Или в Италии. Ты, наверное, бес, все перепутал.
      - Перепутал? А певца, совесть вашу, не он, что ли, убил? Поэта, который песни сочинял и пел? То и дело его гитару в магнитной записи слышу. До сих пор поете, кумиром сделали, а - убили.
      - Он сам умер, - удивился Юрка. - Он пил, говорили. У него сердце.
      - Пил, пел... Не убили бы, так не умер. Тот и убил, которого я сегодня на бабу загнал. Я его нарочно загнал и мужа на них навел. Только ты мне праздник испортил.
      - Подожди, - Юрка расстроился очень сильно. - Расскажи мне путем, верно ли знаешь, что поэт не своей смертью умер?
      - Чего ж не знать? Своими глазами видел. Одни его к креслу привязали, чтоб не куражился якобы, и ушли, а убийца пришел попозднее. Так и договорено у них было. Приехал, машину во дворе оставил за два дома. Квартиру ключом открыл, ключи от этой квартиры много у кого имелись. Поэт-то увидел и даже обрадовался вначале, что хоть кто-то пришел. А этот, мерзавец, надел ему на голову и грудь пакет такой большой, полиэтиленовый, и на шее слегка веревочкой перетянул, чтобы следов не осталось. И все. Без воздуха долго ли задохнуться? И получаса не прошло, как дыхание кончилось. Тогда он мешок снял, веревочку-шнурочек в карман сунул, дверь закрыл и уехал.
      - Зачем? - почти заорал в отчаянии Юрка.
      - Как - зачем? Ему велели, он и выполнил. Работа такая. Теперь по вашей линии аллилуйю будет петь.
      - Может, разберутся? - понадеялся Юрка. - Кому следует, должны разобраться.
      - Знаю я эти разбирательства, - махнул когтистой лапой бес. - Вот к нам попал, там бы надежно. Сидел бы уже в смоле по самые брови.
      - А если вернуть? - завелся вдруг Юрка. - Вернуть его можно?
      - Мне не по силам. Может, ты? - засомневался бес.
      - Давай вместе! - позвал Юрка. - Где его сейчас искать, как думаешь?
      - Ясно где: убийцу обязательно на место преступления тянет.
      - Тогда пошли. Поможешь?
      - Да уж попытаюсь, - ответил бес, набирая скорость. Летел он плохо, устало, что ли, и вообще был мелковат, вроде пожилого и прокуренного дворового хулигана, изрядно потрепанного жизнью.
      В квартире, куда они прилетели, было полно скелетов, то есть людей. Скелеты толпились, группировались, общались друг с другом, переходили из угла в угол. А за письменным столом у окна, в кресле у стола, скорбно сложив то, что у живых считается лицом, невидимая, сидела душа убийцы. Грустила, не обращая на экскурсантов вокруг никакого внимания.
      - Музей сделали, - не то уважительно, не то презрительно обернулся к Юрке бес.
      - Бери! - толкнул беса вперед Юрка. Бес проворно цапнул убийцу за плечо. Призрак дернулся, испуская истошные вопли ужаса. Почуяв недоброе, шарахнулись скелеты-экскурсанты, как голые сучья в лесу под порывом ветра. Юрка поспешно сгреб одной рукой убийцу, другой беса и сквозь перекрытия старого кирпичного дома протащил наверх: разбираться, судить.
      - Ты что здесь делал? - спросил он убийцу.
      - Я не виноват, мне приказали, - задергался тот.
      - Убить приказали? Кто? - настаивал Юрка.
      - Одиннадцатый, - выразительно скосил глаза вверх убийца.
      - Здрасте, приехали! А одиннадцатый - это кто?
      - Откуда мне знать. Одиннадцатый - он и есть одиннадцатый. Звание такое. Шифр, - честно глядя на Юрку, доложил убийца.
      - Прячутся! - возмутился Юрка. - Бандиты - те за кличками, а эти, значит, за цифрами. Потом цифры сложат в архив, архив засекретят на полета лет или на сто. Ищи его потом! Кто одиннадцатый? - спросят, а окажется когда кто. Сегодня - один, завтра, может, другой. Ну-ка, давай к нему!
      - К одиннадцатому? - засомневался убийца.
      - А чего? - поддержал неожиданно Юрку бес, - нам-то он не указ.
      Троица впорхнула в огромный служебный кабинет, как летний ветерок - в открытую форточку.
      Там, в кабинете, за монументальным столом сидел широченный скелетина и мучительно чесал голый череп тыльным концом шариковой ручки. Его стол был не столько стол, сколько сейф - стальной, с хитрыми запорами. "Эй!" гаркнул скелету Юрка. Тот даже не поморщился и продолжал чесать череп, уставя в потолок пустые глазницы.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4