Глава 3

Часам к четырем мы увидели через окно машины, которые медленно пробирались по снегу, проделывая в нем траншею, со стенками такими же гладкими, как отвесные скалы. Зрелище было захватывающим. Мы смотрели молча, смотрели, ни о чем не думая. Во всяком случае, я смотрел, не думая ни о чем. Начиная с субботнего вечера я как бы выпал из своей обычной жизни, а может быть, и из жизни вообще.

Лучше всего я отдавал себе отчет в том, что в моем доме находится самка. Можно сказать, что я принюхивался к ней, словно собака, что я отыскивал ее глазами, едва она выходила из поля моего зрения, что я вился вокруг нее, выжидая случая коснуться.

Я испытывал безумное, бессмысленное, животное желание касаться ее.

Понимала ли это Мона? Она не заговаривала о Рэе, если не считать двух-трех раз. Может быть, и ей самой нужна была физическая разрядка?

А тут еще Изабель, которая надзирала за нами обоими, без тревоги, но с некоторым удивлением во взгляде. Она так привыкла к тому человеку, каким я был на протяжении стольких лет, что обычно ей почти незачем было смотреть на меня.

Она явно чувствовала перемену. Не могла не почувствовать. Но и понять сразу она Тоже не могла.

Я так и вижу огромную снегоочистительную машину, возникшую в нескольких метрах от дома и не остановившуюся, как будто бы она хотела проложить дорогу сквозь гостиную. Но остановилась все же вовремя. Я открыл дверь.

— Заходите, выпейте чего-нибудь…

Их было трое. Еще двое в той машине, что шла за ними следом. Вошли все пятеро, неуклюжие в своих канадках и огромных сапогах, у одного из них обледенели усы. Их присутствие сразу остудило комнату.

Изабель пошла за стаканами и за виски. Они оглядывались, пораженные спокойствием, царившем в доме. Потом они уставились на Мону. Не на Изабель, а на Мону. Даже и они, вышедшие из молчаливой схватки со снегом, ощутили воздействие ее манящей женственности.

— Ваше здоровье… И спасибо, что освободили нас.

— Скоро приедет лейтенант… Мы известили его, что дорога очищена.

То были люди, которых видишь только в исключительных случаях, как, например, трубочистов, и которые в остальное время скрываются Бог знает где. Только у одного было как будто знакомое лицо, но я не мог вспомнить, где его видел.

— Спасибо и вам. Это согревает.

— Еще по стаканчику?

— Не откажемся, но нам ведь предстоит потрудиться…

Чудовищные, густо запудренные снегом машины медленно отбыли.

Наступили сумерки, и мы различили в глубине траншеи фары идущей к нам машины.

Из нее вышли двое в форме: лейтенант Олсен и незнакомый мне полицейский. Я открыл им дверь, а женщины продолжали сидеть в креслах.

— Здравствуйте, лейтенант, мне очень неприятно, что я вас побеспокоил…

— Ничего нового о вашем друге?

Он поклонился Изабель, которую встречал несколько раз прежде. Я представил ему Мону.

— Жена моего друга Рэя Сэндерса…

Он сел на придвинутый ему стул. Его юный компаньон тоже уселся.

— Разрешите, госпожа Сэндерс?

Он вытащил из кармана записную книжку и ручку.

— Вы сказали: Рэй Сэндерс…

— Его адрес?

— Мы живем на Сэттон Плейс в Манхаттане.

— Чем занимается ваш муж?

— Он руководит рекламным агентством. Мэдисонавеню, Миллер, Миллер и Сэндерс…

— Давно?

— Вначале он был адвокатом-консультантом у Миллеров, а три года тому назад стал их компаньоном…

— Адвокат… — повторил Олсен как бы для себя самого.

Я уточнил:

— Мы вместе с Рэем учились в Йеле… Он мой давнишний друг…

Это ничего не объясняло.

— Вы здесь проездом? — спросил он у Моны.

Ответил я:

— Рэй с женой приехали к нам, вернувшись из Канады. Они хотели провести с нами уик-энд.

— Они часто бывают у вас?

Вопрос сбил меня с толку, я не мог понять его смысла. Мона ответила за меня:

— Два-три раза в год…

Олсен внимательно посмотрел на нее, так, как если бы ее внешность имела особое значение.

— Когда вы с мужем приехали?

— В субботу, часа в два дня…

— В дороге у вас не было никаких происшествий из-за снега?

— Почти никаких. Но пришлось ехать медленно…

— Вы сказали мне, господин Додд, что повезли ваших друзей к Эшбриджу?

— Совершенно верно.

— Они были знакомы?

— Нет. Но вы должны знать, что, когда старик Эшбридж дает прием, он не считается с количеством приглашенных…

На губах лейтенанта появилась легкая усмешка. Видно, он знал достаточно о приемах Эшбриджа.

— Ваш муж много там пил? — спросил он у Моны.

— Я не была около него все время… Да, мне кажется, что выпил он достаточно.

Мне показалось, что Олсен уже обо всем хорошо осведомлен, вероятно по телефону.

— А вы, господин Додд?

— Да, я тоже пил…

Изабель сидела, скрестив руки на коленях, и смотрела на меня.

— Больше обычного?

— Да, куда больше обычного, сознаюсь…

— Вы были пьяны?

— Не совсем, но я находился в состоянии далеком от нормального.

Почему почувствовал я необходимость добавить:

— Такое приключалось со мной не больше двух раз за всю жизнь…

Необходимость быть искренним? Вызов?

— Два раза! — воскликнул Олсен. — Ну, это не так-то много.

— Да.

— У вас была причина для того, чтобы напиться?

— Нет… Начал я с двух-трех стаканов виски, чтобы не выделяться среди других, потом пил что подворачивалось под руку… Вы же знаете, как это бывает.

Я чересчур разговорился, уточняя все это.

— Ваш друг Рэй пил вместе с вами?

— Несколько раз мы столкнулись… Нам удавалось перекинуться несколькими фразами, когда мы оказывались в одной и той же группе гостей, потом мы вновь разъединялись. У Эшбриджа огромный дом, и гости располагались повсюду…

— А вы, госпожа Сандерс?

Она взглянула на меня, как бы спрашивая совета, потом посмотрела на Изабель.

— Я тоже пила… — призналась она.

— Много?

— Возможно… Какое-то время я находилась с Изабель…

— Ас мужем?

— Два-три раза я видела его, но только издали.

— С кем он был?

— С разными людьми, которых я не знаю… он также, я вспоминаю, долго разговаривал с господином Эшбриджем, они даже удалились ото всех в уголок.

— В общем, ваш муж вел себя так, как обычно в подобных случаях?

— Да… Но почему вы об этом спрашиваете?

Она вновь удивленно взглянула на меня.

— Я задаю вам те вопросы, которые по правилам приходится задавать в случаях исчезновения.

— Но это — несчастный случай.

— Я в этом не сомневаюсь, сударыня… У вашего мужа ведь не было причин покончить жизнь самоубийством?

— Никаких.

Она вытаращила глаза.

— Ни исчезнуть, не оставив следов?

— Зачем бы ему было исчезать?

— У вас нет детей?

— Нет.

— Давно вы замужем?

— Двенадцать лет.

— Не встретил ли ваш муж у Эшбриджа каких-нибудь старинных своих знакомых?

Мне становилось не по себе.

— Насколько я знаю, нет.

— Какую-нибудь женщину?

— Я видела его с несколькими… Он всегда бывает окружен…

— Никакой ссоры? Никакого события, которое вы могли бы припомнить?

Мона слегка покраснела, и я почувствовал, что ей известно происшедшее между Рэем и Патрицией. Приоткрыла ли и она, подобно мне, дверь в ванную? Или видела, как они вдвоем выходили оттуда?

— Вы оставались позже других?

Теперь можно было с полной уверенностью заключить, что лейтенант хорошо обо всем осведомлен.

— После нашего отъезда оставалось не больше шести человек…

— Кто сел за руль?

— Я.

— Должен заметить, что по такой погоде вы хорошо справились… Еще метров четыреста — и вы доехали бы до дома…

— За мостиком всегда образуются заносы…

— Я знаю.

Я услышал новый грохот, идущий снаружи. Подойдя к окну, я заметил в сгустившейся темноте экскаватор, работающий при свете прожектора.

Олсен понял, о чем я хотел спросить.

— Я приказал на всякий случай начать поиски, несмотря на наступление ночи… Никогда нельзя знать…

Знать — что? Не жив ли еще Рэй?

— Выйдя из машины, вы погрузились в темноту…

— Электрический фонарь почти не давал никакого света. Я предпочел пустить женщин вперед.

— Это было осмотрительно.

Изабель сидела неподвижно и оглядывала нас всех, как бы изучая реплики на губах у каждого: она словно плела глазами какой-то узор. Она сплетала отдельные детали, которые когда-нибудь сможет воссоединить в единое целое.

— Мы шли, прижавшись друг к другу… — сказала она.

— Мужчины шли далеко от вас?

— Совсем рядом… Но ветер выл с такой силой, что мы едва слышали, когда они нас окликали…

— Вам не было трудно отыскать дом?

— По правде говоря, я не знала точно, где нахожусь… Мне кажется, я дошла сюда интуитивно.

— Когда вы оглядывались, вам виден был свет?

— Вначале да, едва-едва… Он быстро бледнел, потом совсем угас…

— Ваш муж пришел вскоре после вас?

Она взглянула на меня, как бы спрашивая совета. Но она ничуть не казалась смущенной. По-видимому, эти вопросы не казались ей странными в данных обстоятельствах.

— Возможно, через минуту. Я хотела зажечь свет и убедилась, что электричество выключено. Я спросила у Моны, есть ли у нее спички, и направилась в столовую, чтобы зажечь один из свечных канделябров. Тут Доналд и вошел…

Что записывает лейтенант и для чего это ему? Теперь он обратился ко мне:

— Вы легко нашли дом?

— Я буквально наткнулся на него, думая, что нахожусь еще довольно далеко. Я даже опасался, что сбился с пути…

— А ваш друг?

— Я считал, что он идет рядом со мной… Я хочу сказать, в нескольких метрах от меня… Время от времени я покрикивал: «Эй! Эй! «…

— Он отвечал?

— Несколько раз мне казалось, что я его слышу, но ветер выл с такой силой…

— Потом?

— Когда я убедился, что Рэй не придет…

— Сколько времени вы выжидали?

— Примерно пять минут.

— У вас в доме имелся другой электрический фонарь?

— Да, в спальне. Но так как мы им почти никогда не пользовались и не проверяли, есть ли запасные батарейки, он оказался тоже при последнем издыхании.

— Вы пошли на поиски один?

— Моя жена и Мона выбились из сил…

— А вы?

— Я тоже…

— Куда вы направились?

— Шел как мог. Я намеревался идти кругами, все увеличивая их диаметр…

— Вы не боялись свалиться со скалы?

— Я надеялся, что этого не случится. Ведь как-никак живу здесь уже пятнадцать лет. Несколько раз я падал на колени…

— Вы дошли до вашей машины?

Я взглянул на женщин. Совершенно забыл, что именно сказал им тогда, вернувшись. Полный провал в памяти. Решил рискнуть.

— Да, я случайно наткнулся на нее…

— И она, само собой разумеется, была пуста?

— Да. Я передохнул там немножко от ветра…

— А сарай? Вы удостоверились, что он не в сарае?

В первый раз с начала этого неожиданного допроса я испугался. Можно было подумать, что Олсену что-то известно, что-то такое, чего я сам еще не знаю, и что он, с невинным лицом царапая что-то в своей записной книжке, подстраивает мне ловушку.

— Сарай я обнаружил по стуку сорвавшейся с петель двери… Я покричал Рэю, но ничего не услышал в ответ…

— Вы входили в сарай?

— Сделал от входа несколько шагов…

— Понятно…

Он закрыл наконец свою книжку и поднялся с вполне военной выправкой.

— Благодарю вас, всех троих, и прошу простить меня за причиненное беспокойство. Работы по розыску будут продолжаться всю ночь, если только погода не воспрепятствует этому.

Потом обернулся к Моне:

— Я предполагаю, мадам, что вы останетесь здесь?

— Ну да… конечно…

Куда же ей было деваться, пока отыскивают тело ее мужа среди океана этих снежных заносов?

Мы пообедали. Помню, Изабель разогрела консервные спагетти с фрикадельками.

Какой был день недели? Понедельник. С утра до вечера я только и делал, что слонялся с места на место. В контору я не поехал, и хотя к тому и не было никакой возможности, тем не менее я ощущал себя прогульщиком.

По утрам я обычно заезжал на почту и вынимал корреспонденцию из нашего почтового ящика. День разворачивался по раз навсегда установленным правилам, которых я твердо придерживался. Для каждого поступка, чуть ли не для каждого движения было определено свое время.

Я все еще был захвачен присутствием в доме Моны и беспрестанно задавал себе вопрос: сближусь ли я с ней?.. Вероятно, это произойдет не здесь…

А почему бы и нет?

С того самого субботнего вечера все мы, трое, живем на нервах, а Мона в особенности… Не испытывают разве в такой момент желания прижаться к чьей-нибудь груди?

Если мы вдруг очутимся наедине и будем уверены, что Изабель не сможет нас застигнуть…

Но ничего такого не произошло. Мы смотрели из окна на экскаватор, и я едва улучил момент, чтобы прижать к себе локоть Моны.

Спать мы с Изабель легли в своей спальне, а Мона в одиночестве.

— Что ты думаешь об Олсене?

Вопрос поразил меня, ибо он показывал ход мыслей моей жены. Сам я тоже думал об Олсене.

— Отличный парень. И, по-видимому, прекрасно знает свое дело.

Я ожидал продолжения разговора, во Изабель ограничилась сказанным, не продолжая.

Только позже, когда мы собирались уже погасить свет, она пробормотала:

— Не думаю, чтобы Мона сильно страдала…

Я ответил уклончиво:

— Никогда нельзя знать…

— Казалось, что они друг к Другу сильно привязаны…

Слово поразило меня. Привязаны! Ходячее выражение, но я подумал, что, употребляя его, люди перестали вдумываться в смысл. Существа — два существа — «привязаны один к другому»…

Почему бы и не прикованы?

— Спокойной ночи, Изабель!

— Спокойной ночи, Доналд!

Она вздохнула, как и обычно по вечерам, что как бы знаменовало для нее переход от дневных хлопот к ночному покою. Почти тотчас же она засыпала, а я ворочался иногда с боку на бок часами, прежде чем мне удавалось заснуть.

Мона была одна в комнате для друзей. О чем она думает? До меня доносился железный скрежет машин, которые как бы старательно просеивали снег.

Внезапно проснувшись около полуночи, я не услышал шума машин и подумал: не нашли ли они Рэя? Но почему в таком случае не пришли они нас известить?

Я не двигался, гадая, не почувствовала ли сквозь сон Изабель, что я проснулся, и не прислушивается ли она так же, как и я. Она не шевелилась, но дыхание ее стало более ровным.

Все было погружено в молчание, кроме шума какого-то мотора вдалеке, возле почты.

Я испытывал беспричинную тревогу. Эта внезапная тишина ощущалась мною как нависшая угроза, и я почувствовал истинное облегчение, когда экскаватор внезапно вновь приступил к работе.

Произошла ли какая-то авария? Может быть, чинили или смазывали машину? Или попросту люди отлучились, чтобы пропустить по стаканчику?

Я вновь уснул, и когда открыл глаза, было совсем светло. Дом уже наполнился кофейным запахом, но к нему еще не присоединились другие: жареной свинины и яиц.

Я встал, надел халат, почистил зубы, пригладил волосы и в ночных туфлях побрел на кухню, в которой никого не было. В столовой, в гостиной тоже — никого.

Я предположил, что Изабель пошла к Моне, и стал смотреть в окно на машину, которая обогнула скалу и находилась теперь у ее подножия.

Вдруг я заметил какого-то человека, идущего со стороны сарая. Когда человек этот приблизился, я с изумлением понял, что это — моя жена. Она надела мою канадку, сапоги и едва продиралась сквозь снежные завалы.

Увидела ли она меня сквозь окно? Гостиная не слишком светлая комната, а я не зажег света. Не знаю почему, но я предпочел удалиться оттуда до ее прихода. Этот ее поход в сарай носил какой-то таинственный характер и имел несомненное отношение к вопросам лейтенанта или к моим ответам на них.

Я предпочел отступить, вернулся в спальню, потом прошел в ванную комнату и стал наполнять ванну.

Я надеялся, впрочем, не очень веря в такую возможность, что Изабель тоже поднимется в спальню. Мне хотелось поскорее увидеть ее и понять, не переменилось ли в чем-нибудь ее отношение ко мне.

Она услышала, что а наполняю ванну. Наверное, услышала она и то, что Мона тоже поднялась, потому что, когда я спустился в кухню, я застал Изабель за приготовлением яичницы с беконом для всех нас — троих. Стол для завтрака Изабель накрыла в столовой.

— Доброе утро, Мона…

Сегодня на ней было очень облегающее черное платьице, и, возможно, из-за того, что она нашла себя подурневшей, она накрасилась сегодня куда сильнее, чем во все предыдущие дни, в особенности сильно подвела глаза, и поэтому взгляд у нее стал какой-то особенный.

— Доброе утро, Доналд…

Я поцеловал в щеку свою жену.

— Доброе утро, Изабель!

Она не вернула мне поцелуя. Это стало у нас традицией. Не помню, как и когда она установилась. Мать в детстве тоже никогда меня не целовала, но машинально подставляла мне для поцелуя щеку или лоб.

Тотчас же я увидел, что Изабель все поняла. Я знал также, еще до допроса, учиненного лейтенантом Олсеном, какую ошибку я допустил.

Все то время, что я сидел в сарае на красной скамейке, я курил сигарету за сигаретой, зажигая одну от другой и отшвыривая горящий окурок на землю, где тотчас же затаптывал его. Так я выкурил по меньшей мере десять сигарет.

Именно поэтому и пошла Изабель в сарай, воспользовавшись тем, что я сплю. Она искала доказательств моего сидения в сарае в ту ночь, когда я выдал свое длительное отсутствие за неудавшиеся поиски Рэя.

Она все знала. Но в ее голубых глазах не прибавилось жесткости, не прибавилось и осуждения. Всего лишь удивление и любопытство.

Разгадав мой поступок, она смотрела на меня вовсе не отчужденно, но как бы не совсем узнавая меня, как бы открыв во мне новое существо, о котором она и не подозревала, хотя знала меня так долго.

Мы позавтракали под шум, производимый людьми и машиной у подножия скалы. Мона, заинтригованная нашим непонятным молчанием, смотрела на нас, переводя взгляд с одного на другого, и, возможно, заподозрила, что моя жена приревновала меня к ней.

Но вслух она только произнесла:

— Мне очень стыдно обременять вас так долго…

— Не сходите с ума, Мона… Вы отлично знаете, что мы всегда относились и к Рэю, и к вам как к членам нашей семьи…

Я быстро поел, ощущая всевозрастающую неловкость. Вставая из-за стола, я заявил:

— Пойду взглянуть, нельзя ли привести машину домой…

Я надел канадку, сапоги, меховую шапку. У меня было такое чувство, что Моне хочется предложить проводить меня, чтобы освежиться, но она не решается.

Люди там, внизу, работали с большой тщательностью, потому что именно на том месте было больше всего шансов обнаружить тело.

Я пошел по траншее, дно которой обледенело и стало скользким. На воздухе я сразу почувствовал себя лучше, да и вид привычной, пусть и несколько изменившейся окрестности действовал на нервы успокаивающе.

Они отодвинули мою машину к обледеневшей ограде, и она все еще была вся засыпана снегом. С ветрового стекла пришлось сколоть обледеневший снег. Я не представлял себе, заведется ли мотор. Мне казалось, что прошло уже так много времени и в машине должны были произойти какие-то необратимые нарушения.

Но «Крайслер» завелся как ни в чем ни бывало, и с предосторожностями мне удалось довести его до гаража, маленького деревянного строения, покрашенного в белый цвет и стоявшего напротив сарая.

Мне пришлось отгребать лопатой снег от ворот гаража, открыв которые я сразу увидел спортивный «Линкольн», на котором Рэй и Мона приехали в прошлую субботу из Канады.

Поставив свою машину в гараж, я направился в сарай, огромная дверь которого окончательно повалилась внутрь. В сарай набилось много снега, но он не достигал до скамейки. Я посмотрел на землю.

Окурки исчезли.

Вернувшись домой, я первым долгом хотел взглянуть в глаза жене, и она не отвернулась от меня, а спокойно встретила мой ищущий взгляд. Но что мог я прочитать в ее глазах?

— Да!.. Я знаю!.. Я подозревала это… Когда ты отвечал Олеену на его вопрос о сарае, я все поняла…

Я пошла туда и приняла меры, чтобы другие удостоверились…

Чтобы они не удостоверились в моей подлости? Думает ли она, что я из позорной трусости укрылся в сарае, испугавшись возможности заблудиться в пурге?

Почему же в таком случае не читаю я презрения в ее взгляде? Но и жалости в нем нет. Гнева тоже. Ничего.

Нет! Есть в ее взгляде любопытство.

Она едва выговорила:

— С машиной не было затруднений?

— Нет…

— Ты не поедешь в контору?

— Я позвоню Элен, чтобы она забрала на почте корреспонденцию…

Впрочем, вряд ли почтовые машины могли нормально циркулировать…

Мы говорили обо всем этом для отвода глаз. Она видела, что я ходил в сарай. Значит, мне уже известно, что она убрала оттуда окурки.

Посуда была уже вымыта. Все трое, мы смотрели друг на друга, не зная, куда себя девать и чем заняться. Мона чувствовала, что между нами что-то происходит, и смущенно сказала:

— Пойду уберу свою комнату…

Приходящая работница не явилась. Она жила за холмом, а дорога в ее поселок проходит лесом, вероятно, ее еще не расчистили.

— В конце концов, почему бы мне не съездить в контору?..

Было совершенно невыносимо сидеть взаперти и ждать, пока люди там, внизу, обнаружат тело. Я вывел машину, которую только что поставил на место.

Выехав со своего участка, я обнаружил, что дорога довольно хорошо расчищена, и заметил следы многих, уже проехавших по ней машин. Главная дорога выглядела почти нормально, за исключением высоченных валов снега по обочинам.

Торговцы, вооружившись лопатами, проделывали в снегу траншеи к входам в свои магазины. Почта была открыта, и я вошел туда, приветствуя привратника обычным жестом, как будто ничего особенного за это время и не произошло.

В нашем почтовом ящике я нашел всего несколько писем и пачку проспектов. Потом я направился в свою контору.

Там тоже ничего не изменилось. Хиггинс сидел в своем кабинете и удивленно уставился на меня.

— Значит, его наконец нашли?

Я нахмурил брови.

— Я говорю о вашем друге Сэндерсе… Они все еще прочесывают снег?..

Пять лет назад мы построили на месте старой конторы кокетливое здание из розового кирпича с окнами, облицованными белым камнем. Дверь тоже выкрасили в белый цвет. Здание окружал хорошо содержащийся газон, которого сейчас, разумеется, не было видно, но который ежегодно зеленел пои первых теплых лучах в середине или конце марта.

Элен, наша секретарша, стучала на машинке и, не отрываясь от работы, поздоровалась со мной.

Все было спокойно, размеренно, мои книги по юриспруденции стояли на своих местах в шкафу красного дерева. Стрелки электрических часов скользили бесшумно.

Я уселся в кресло и стал один за другим вскрывать конверты.

— Элен…

— Да, господин Додд…

Ей двадцать пять лет, и она довольно хороша собой. Это дочь одного из наших клиентов, подрядчика по строительству каменных домов, полгода назад она вышла замуж.

Будет ли Элен продолжать работать у нас, если у нее появится ребенок?

Она уверяла, что будет продолжать, Я в этом не столь уверен и предвидел, что придется искать ей замену.

Продиктовал три малозначительных письма.

— Остальная корреспонденция для Хиггинса…

Потрясло ли открытие Изабель? Изменит ли это нашу жизнь? Я задавал себе вопросы, сам не зная, чего же я хочу. Возбуждение, охватившее меня той ночью, в сарае, поутихло, но какая-то доля его все еще оставалась.

Жена имела все основания смотреть на меня с любопытством. Я уже был не тем человеком, что прежде. Хиггинс этого не заметил. Моя секретарша тоже, но рано или поздно все обнаружат произошедшую во мне перемену.

Я посматривал на часы так, как если бы у меня было назначено свидание. Да так оно и было в действительности. Мне не терпелось, чтобы поскорее нашли наконец тело Рэя, Мне не терпелось отделаться от него.