Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Комиссар Мегрэ - Семейство Питар

ModernLib.Net / Классические детективы / Сименон Жорж / Семейство Питар - Чтение (стр. 1)
Автор: Сименон Жорж
Жанр: Классические детективы
Серия: Комиссар Мегрэ

 

 


Жорж Сименон

«Семейство Питар»

1

Под рубрикой «Хроника портовой жизни» газета «Журналь де Руан» сообщала:

«Ушли в плавание: „Гром небесный“, капитан — Ланнек, порт назначения — Гамбург, груз — 500 тонн генерального…»

Из лоцмейстерской Руана позвонили в Вилькье:

— Через два часа подойдет «Гром небесный». Осадка три с половиной. Передайте боцману привет от кузена из Пемполя — его судно только что пришло…

— Алло! Мы предупреждали вас, что на подходе «Пикардия», но она отдала якоря в Ла-Вакри…

— Как погода? Уже штормит?

— Скоро начнет. Спокойной ночи!



Матильда Ланнек в третий раз поднесла руку ко рту и положила на край тарелки зеленоватый комочек — непрожеванные стручки фасоли.

Ланнек сделал вид, что ничего не заметил и не расслышал вздоха, прокомментировавшего жест, но не удержался и подмигнул Матиасу, своему старшему механику, — за весь ужин тот не проронил ни слова.

За столом в кают-компании их было четверо: Эмиль Ланнек с женой, Матиас и Поль, радист со стеклянным протезом на месте одного глаза, оказавшийся не более разговорчивым, чем его сосед.

Муанар, старший помощник, нес вахту на мостике; второго помощника пришлось отправить впередсмотрящим на бак — так плотна была завеса дождя.

— Здесь нужны лампы посильнее, — категорически объявила Матильда, когда подали говяжье рагу.

Кают-компания действительно была освещена скуповато — глаза свободно различали в лампочках желтоватые нити накала.

Ланнек посмотрел на старшего механика, тот почесал в затылке:

— На судне нет других ламп.

— Не забудь купить в Гамбурге.

— Боюсь, проводка не выдержит.

Ланнек замолчала и нахмурилась, силясь разобраться в своих впечатлениях. Уж не разыгрывают ли ее? Кажется, нет, но что-то похожее носится в воздухе.

У мужа сегодня странное настроение. Матильда редко видела его таким игривым, вернее, таким уступчивым в житейских мелочах.

Когда, например, она поднесла к свету свой стакан с отчетливыми отпечатками пальцев на нем, Ланнек крикнул:

— Кампуа!

Оклик относился к буфетчику — того на судне звали Фекампуа[1], сокращенно — Кампуа.

— С сегодняшнего дня будешь вытирать стаканы, ясно?

Однако капитан произнес эти слова с такой кротостью, сдобренной иронией, что выговор сильно смахивал на комплимент.

Радиатор дышал жаром. Время от времени старший механик прислушивался к работе машины, от содроганий которой вибрировали переборки.

Заслышав скрип штуртросов, Ланнек поднимал голову и объявлял:

— Огибаем Эртанвиль.

Или:

— Проходим маяк в Мель…

Между тем видеть он ничего не мог: залитые дождем иллюминаторы были зашторены, а воздух настолько насыщен влагой, что по эмалевой краске переборок, как пот, скатывались капли воды.

Ради г-жи Ланнек кривой радист и старший механик нацепили воротнички и галстуки; Ланнек не смог пойти на такую уступку. Его грубый синий китель был расстегнут, рубашка облегала живот, круглый, как у всякого любителя поесть. Сидел он, опираясь локтями о стол, хлебая суп, наклонялся над тарелкой.

В кают-компании привычно пахло кухней, машинным маслом, мужским жильем: каюты всех четырех офицеров выходили прямо в салон.

— Вернусь минут через пять, — объявил Ланнек, встав из-за стола и на ходу снимая с вешалки дождевик.

Показался Вилькье. Судно сбавило скорость — предстояла смена лоцмана. Выходя, Ланнек натянул плащ, но когда он добрался до мостика, с него уже текло ручьями.

В полутьме, рядом с рулевым, застыл старший помощник Муанар. Лоцман, в свой черед, застегивал дождевик.

— Глоток кальвадоса?

Ланнек прошел в штурманскую, налил две стопки, вернулся.

— Кто нас примет?

— Толстяк Перо.

— Он еще не на пенсии?

Сены, по течению которой спускалось судно, было не видно: за стеной мелких стрел дождя снова только дождь, сырость и лишь кое-где в этой мокрети огоньки, затуманенные, как заплаканные глаза.

— Ваше здоровье! Еще по одной?..

В темноте к борту подвалил катер. Лоцман спустился по штормтрапу, и другая фигура в сверкающем от дождя плаще перешагнула через фальшборт, затем поднялась на мостик.

— В проливе штормит? — осведомился Ланнек у нового лоцмана, которому предстояло вывести судно в море.

— Высокая волна.

Капитан не спешил возвратиться в кают-компанию.

Ему куда больше по себе здесь, за мокрыми стеклами рубки, где, словно ночник, светится лишь нактоузная лампа.

Ему нравилось, что рядом с ним — это угадывалось и в темноте — застыл рулевой. Муанар, как всегда, прильнул лбом к стеклу, а лоцман, набивая трубку, негромко бросает:

— Лево руля! Осторожней: тут где-то рыбачий баркас…

Ланнек подошел к Муанару и вздохнул:

— Знаешь, внизу-то не блеск!

Муанар, разумеется, отмолчался: он всегда молчит.

По-прежнему смотрит вперед, но это еще не значит, что он не расслышал.

— Никто не видел моей зажигалки?

Ланнек вернулся в штурманскую, где стояли узкий диван и столик, заваленный картами, включил свет, разыскал зажигалку и нашарил рукой кусок бумаги в клеточку, который ему пришлось поднести к самой лампочке.

— Муанар! — окликнул он.

— Да?

— Ты был в штурманской?

— Нет.

— При тебе в нее никто не входил?

— Никто.

Ланнек что-то проворчал, сунул бумажку в карман и спустился в кают-компанию.

— Шла бы ты спать, — сказал он жене. — Мне пора на вахту.

Механик уже ушел к машине, радист из вежливости немного задержался. Скатерть сменили, и стол был теперь покрыт зеленым бильярдным сукном: считалось, что это превращает кают-компанию в салон.

— Волнение сильное? — поинтересовалась Матильда, оставшись наедине с мужем.

— Не слишком. Но в Ла-Манше нам достанется.

— Ты говоришь так, словно тебя это радует.

— Меня? С какой стати?

— Сознайся, тебя же бесит, что я еду с вами.

— Полно тебе!

Отпирался Ланнек не очень убедительно. Он отворил одну из кают, вошел, поцеловал жену в лоб.

— Если что-нибудь понадобится, позвони.

— И явится этот парень с грязными руками?

— Я скажу, чтобы он их вымыл.

— Я лишь с трудом заставила себя есть.

— Ясно.

— Что ясно?

— Да ничего.

Или все. С чего ей взбрело отправиться с ним в рейс?

За два года брака Матильде давно пора бы привыкнуть к мужниным отлучкам: он ведь еще ходит в плавание.

И вот на тебе! Теперь, когда у него собственный пароход, когда он стал не только капитаном, но и судовладельцем, она потребовала, чтобы ее взяли в рейс.

— Спокойной ночи!

— Тебе тоже.

Оставшись один, Ланнек поскреб небритые щеки и нацедил стакан воды. Голова у него трещала. Вчера он засиделся кое с кем в руанском «Кафе де Пари», обмывая новое судно, вернее, переход его к новому владельцу.

Это был старый английский сухогруз, именовавшийся прежде «Гусирисом» и спущенный на воду лет шестьдесят назад.

«Как мне его окрестить? — задавал себе Ланнек вопрос, совершив купчую. — Гром небесный, я хочу придумать ему имя понеобычней!»

Гром небесный — это было его любимое бранное присловье.

«Назови его „Гром небесный“.

Был вечер, все подвыпили.

«Заметано!» — грохнул Ланнек кулаком по столу.

«Слабо! Пороху не хватит».

«Нет, не слабо! Хочешь, залежимся?»

Пороху у Ланнека хватило, несмотря на слезы жены и тещи.

«По-моему, в данном случае я тоже не лишена права голоса», — протестовала старуха.

Увы, стократ увы, не лишена! Ланнек и Муанар сложились и приобрели судно на пару, но наличных у них не хватило. Банк, ссужая им недостающую сумму, потребовал поручителя — лицо, чья платежеспособность не возбуждает сомнений.

А у тещи Ланнека, вдовы Питар, было два жилых дома в Кане и дача в Рива-Белла.

Ее поручительство удовлетворило банк, но на этом основании она теперь считает себя совладелицей «Грома небесного».

Почем знать, не она ли подучила дочку обосноваться на судне, чтобы приглядывать за компаньонами?

Ланнек, так и не сняв дождевик, прополаскивал себе рот, когда вошел второй помощник, молодой парижанин с усиками. Звали его г-н Жиль.

— Проясняется?

— Не очень… Хочу приготовить себе постель.

Еще одно осложнение! Матильда потребовала себе отдельную каюту. Пришлось все поставить вверх дном: ей отдать каюту Муанара, Муанара перевести на место г-на Жиля, а того — на диванчик в кают-компании.

Г-н Жиль принес матрац, белье и стал устраиваться на ночь.

— Ладно! Пойду наверх, — вздохнул Ланнек.

«Гром небесный» — хорошее судно. Вчера все единодушно признали, что таких больше не строят: сейчас слишком экономят на материалах. Даже его не по-современному тонкая труба и та нравилась Ланнеку: оригинально!

У трапа он встретил Кампуа и подмигнул ему, но тут же спохватился, обернулся и подозвал парня:

— Запомни: теперь будешь мыть руки почаще.

Челюсти у Ланнека, мужчины невысокого роста, широкие, как у всех бретонцев, глаза маленькие, лукавые.

Выйдя на палубу, он на минутку оперся о фальшборт и узнал Курвальский маяк. Впереди «Грома небесного» по Сене спускался огромный танкер; наверху, на мостике, Муанар потянул за сигнальную рукоятку — раздался долгий свисток, затем два коротких.

Они обходили танкер с левого борта.

— Кто же это мог написать? — пробурчал Ланнек, комкая в кармане клочок бумаги в клеточку.

Он мысленно перебрал вчерашних приятелей. Приятели? Ну, не совсем. Скорее люди, с которыми он не прочь выпить: Бернгейм, брокер, устроивший ему этот фрахт, помощник капитана порта, один владелец буксира, таможенный агент…

«Гром небесный! Можно ведь начать и со старой посудины. А кончить целым флотом, как Фабр или Вормс».

Ланнека подогревала не столько выпивка, сколько вся обстановка — ярко освещенное кафе, общество коллег, стук блюдечек, сообщническая улыбка официанта. Он чувствовал себя всемогущим. Его было слышно во всех концах зала, и чем дольше он разглагольствовал, тем больше воодушевлялся.

«Посудите сами! Отец у меня был простой рыбак — ловил треску. Сам я ушел в море, едва мне стукнуло пятнадцать, а теперь…»

Ланнек пожал плечами. Всегда как-то неловко вспоминать о том, что болтаешь в такие минуты. От дождя, хлеставшего по лицу, ему полегчало. Прежде чем вскарабкаться на мостик, он заглянул в машинное отделение, увидел глубоко под собой отличные, бесшумно работавшие двигатели, вдохнул доносящийся снизу приятный запах разогретой смазки. Матиас, старший механик, что-то втолковывал вахтенному машинисту.

— Жмете?

— Жмем!

Неужели у кого-нибудь хватит смелости испортить его машину? Ланнек добрался до самого верха и встал рядом с лоцманом — тому осталось вести судно от силы четверть часа.

— Глоток кальвадоса?

Это ритуал, который соблюдают по привычке, не задумываясь. Как и в первый раз, Ланнек нацедил две стопки. Муанар бросил на него вопросительный взгляд, означавший: «Мне можно вниз?»

Отличный парень этот Муанар — держится, как положено старшему помощнику, словно он и не совладелец судна!

— Подожди еще минутку.

Сена становилась шире. Несмотря на завесу дождя, над Гавром — это угадывалось — нависало зарево, и у банок, где ловятся шпроты, все чаще попадались рыбачьи баркасы.

— Что говорят в Руане, с тех пор как я стал судовладельцем?

— Что вам везет! — простодушно ответил лоцман и собственноручно довернул штурвал на две спицы.

— Завидуют?

— Завистников всюду хватает.

— Кто, например?

— Я, знаете, чужими разговорами не интересуюсь…

— Повторим?

Стопки звякнули. Лоцман засвистел, вызывая катер, который снимет его с судна.

— Кажется, с вами ваша жена? Совсем как на некоторых английских судах. Может, так оно и лучше…

Поглядывая на редкие огни за пеленой дождя, они думали совсем о другом.

— Это за мной. Дайте на минутку задний ход.

Муанар перевел ручку машинного телеграфа. «Гром небесный» замедлил движение, в темноте послышались голоса, затем легкий удар о борт.

— До скорого! — попрощался лоцман и потянул руку.

— До скорого!

Еще несколько минут ушло на маневры. Наконец «Гром небесный» вырвался на простор, и Ланнек скомандовал:

— Полный вперед!

Подумать только, он выходит в море на собственном судне! Ланнек подмигнул маяку в Эв, по которому столько раз определялся, и настроение у него опять стало почти таким же приподнятым, как накануне вечером.

— Жорж! — Он редко называл Муанара по имени. — Какая-то сволочь решила меня разыграть. — С этими словами Ланнек протянул старшему помощнику бумажку, найденную в штурманской. — На, прочти.

Над картами снова вспыхнула тусклая лампочка. Ланнек проверил, не уклонились ли они от курса, нет ли впереди других судов, кроме трансатлантического лайнера, сиявшего вдалеке целым созвездием огней.

— Что скажешь? Дурак надеется нас запугать, верно?

Муанар вертел в руках бумажку с несколькими фразами, набросанными химическим карандашом:

«Не воображай, что ты всех умнее. Один человек, который знает что говорит, предупреждает тебя: „Гром небесный“ не придет в порт. Имею честь кланяться. Не забудь передать привет Матильде».

— Он знает мою жену, — заметил Ланнек, первоначально проглядевший эту подробность.

А ведь Матильда живет не в Руане, а в Кане, где ее мать отвела молодоженам квартиру в одном из своих домов.

— Розыгрыш, правда?

— Как знать! — вздохнул Муанар, с виду не слишком взволнованный.

— Что они могут нам сделать? Испортить машину?

Ланнека затопила внезапная нежность к своему старому пароходу, которому — он это чувствовал — что-то угрожает. Он говорил о различных частях судна так, словно это живое существо.

— Руль? Случись с ним что-нибудь, мы бы заметили.

А корпус у нас надежный.

Вдруг он чуть не подскочил на месте, но тут же расхохотался, потому что на секунду струсил, услышав в двух шагах от себя, на крышке переднего трюма, непривычный звук — настолько непривычный, что Ланнек не сразу сообразил, в чем дело.

Это было мычание коровы!

— Совсем из головы вылетело…

Они везли с собой, прямо на палубе, двух крупных нормандских коров, сдать которых предстояло в Гамбурге. Кто-то из матросов приладил над животными тент, но по их черным с белым бокам все равно уже катились струйки воды.

А сейчас они еще и мычат — вероятно, море пугает их своей загадочностью.

— Розыгрыш или нет, как по-твоему?

Теперь, когда река осталась позади, судно привычно закачалось на волнах, с шумом разбивавшихся о форштевень.

— Держу пари, моя жена сейчас вскочит с койки.

Ланнек не ошибся. Внизу Матильда, в ночной рубашке, приотворила дверь, посмотрела, нет ли кого-нибудь в темной кают-компании, и наконец заметила светлое пятно — г-на Жиля, вытянувшегося под простыней на диванчике.

Г-н Жиль уже спал и в ответ лишь со вздохом повернулся на другой бок.

— Эмиль! — вполголоса окликнула Матильда.

Она прислушалась, но никто не отозвался. Молодая женщина вернулась в каюту и еще целый час лежала без сна. Свет она не выключила. Обшарила глазами эмаль переборок и обнаружила во многих местах грязные подтеки.

«Придется все как следует вымыть…».

Коврик с красными разводами, лежавший на полу, тоже был засаленный, весь в пятнах неизвестного происхождения. А тут еще воздух в каюте — к нему Матильде никак не привыкнуть. Очевидно, переборки не герметичны и сквозь щели сюда проникает запах горелого масла и угля.



— Тебе не трудно еще чуть-чуть постоять на вахте? — спросил Ланнек Муанара.

То, что он собирался сделать, было ему вовсе не по душе, но удержаться он не мог. Для начала направился в машинное отделение, где застал только одного из машинистов — Матиас ушел спать.

— Не заметил ничего ненормального?

— Нет, капитан. Только вот масло, что мы взяли в Руане, оказалось жидковато. Будет перерасход.

Ланнек глянул на поршни, на динамо и спустился в топку. Там, на куче угля, сидели два кочегара.

— Порядок?

— Порядок, капитан.

Из вентиляционной трубы вырывалась струя ледяного воздуха пополам с дождевыми каплями, и Ланнеку после адской жары сразу стало зябко.

Он чуть не повернул обратно, но потом все же втиснулся в узкий лаз и очутился в длинном железном туннеле гребного вала.

Здесь было совершенно сухо. Вал вращался вовсю.

Сальники не протекали.

До того как вернуться на мостик, Ланнек приоткрыл кают-компанию, разглядел во мраке спящего г-на Жиля и заметил полоску света под дверью жены.

Он мог бы завернуть к ней, поцеловать ее на ночь, но предпочел уйти.

— Розыгрыш? — повторил он.

Улыбнулся коровам, взиравшим на него испуганными глазами, отряхнул дождевик и возвратился к Муанару.

— Розыгрыш? — еще раз бросил он, адресуясь к старшему помощнику.

— Ну, я вниз.

— Спокойной ночи! Постарайся не будить Матильду.

Она, кажется, уснула, хотя свет горит.

Ланнек набил трубку, обвел глазами горизонт. На траверзе вырастал Эвский маяк, а вдали уже можно было различить яркие вспышки Антиферского.

Потом будет Фекан, за ним Сен-Валери, Дьеп, Булонь… Склянки пробили полночь, по мостику бесшумно скользнула чья-то фигура, встала на место рулевого, и тот, уходя, пробормотал сонным голосом:

— Норд-тень-ост.

— Норд-тень-ост, — тем же тоном повторил вновь пришедший.

Попыхивая трубкой и спиной ощущая присутствие бесстрастного рулевого, Ланнек прильнул лбом к мокрому стеклу.

О палубу что-то плюхнулось: одна из коров, смирившись, укладывалась спать.

2

Около одиннадцати утра показался Данджнесс, первый мыс на английском берегу. Дождь отмыл небо до синевы, и, с тех пор как рассвело, пароход шел в виду белых скал Нормандии.

Ланнек, который лег только в шесть, вновь показался на палубе в домашних туфлях на босу ногу, со спущенными подтяжками, небритый, с осоловелыми от сна глазами.

Кампуа не понадобилось ни будить капитана, ни докладывать ему, где они сейчас. Ланнек взглянул на английский берег, потом на французский, зевнул и жестом показал: «Лево руля!»

«Гром небесный» входил в воды, где Кольбар, Баллок, Риден, Вергуайе и другие банки, невидимые на поверхности, перегораживают большую часть Па-де-Кале.

Вахту стоял г-н Жиль, подтянутый и элегантный, несмотря на ранний час.

— Что тут был за шум? — осведомился Ланнек, склоняясь над картой.

— Не знаю. Я ничего не слыхал.

— Кампуа! Где мой кофе, гром небесный?

Было свежо. Чтобы согреться, Ланнек расхаживал взад-вперед, не спуская глаз с бурунов, вскипавших там, где начиналась первая банка. Муанар еще спал. Один из машинистов приладил на палубе тиски и со скрипом опиливал какую-то металлическую деталь.

— Коров обиходили?

Палуба оставалась мокрой, как все, к чему ни прикасалась рука, и хотя небо прояснилось, впечатление было такое, словно сам воздух еще не успел просохнуть.

— Кто-нибудь встретился?

— Два немца и несколько английских угольщиков.

Ланнек терял терпение. Феканец еще ни разу так не копался, подавая кофе, и, когда он все-таки появился, физиономия его выглядела еще более уныло, чем обычно.

Это был тощий парень неопределенного возраста и, можно сказать, безликий, вечно слонявшийся с таким покорным видом, словно его уже не удивляют удары судьбы и он даже не пытается их избежать: коль скоро человека бьют, значит, это в порядке вещей.

— Где ты был?

— На камбузе, капитан.

Ланнек машинально взглянул на покрасневшие руки буфетчика — тот явно оттирал их щеткой.

— Что за шум я слышал тут под утро?

— Не знаю.

— Моя жена встала?

Феканец утвердительно кивнул, и взгляд его оказался столь красноречив, что Ланнек невольно улыбнулся. Он прихлебывал кофе маленькими глотками, не отрывая глаз от горизонта.

— В котором часу она тебя позвала?

— В восемь. Велела подать кофе с молоком.

Чувствуя, что Кампуа недоговаривает, Ланнек не отставал:

— А потом?

— Потом потребовала нагреть воды.

Г-н Жиль, не подавая виду, что все слышит, и поглядывая в сторону, тоже улыбнулся.

— Дальше.

— Сказала, чтобы я принес кипятку и дегтярного мыла.

— Дегтярного мыла?

— Да. И еще тряпок. Заставила вымыть переборки в каюте.

Каждую фразу приходилось из него вытягивать.

— Это все?

Кампуа не ответил. Он стоял с отсутствующим и несчастным лицом, выжидая, когда капитан вернет порожнюю чашку. Г-н Жиль не зря уверял, что парень выглядит точь-в-точь как хворый семинарист.

— Что еще произошло?

На этот раз молчание затянулось: Кампуа не решался открыть рот.

— Это было ночью… — выдавил он наконец.

Кампуа выполнял на корабле довольно многообразные обязанности — буфетчика, стюарда, помощника кока. Был он не сладкоежка и вообще отличался плохим аппетитом, поэтому ему поручили сторожить камбуз, где он и спал.

— Да говори же, черт тебя побери!

— Призрак забрал окорок, — выпалил Кампуа, словно подгоняемый своими же словами.

— Призрак? Что ты несешь?

Разговор прервался: по трапу на палубу, с настороженно-неприступным видом, словно вступая во враждебный мир, поднялась Матильда Ланнек.

— Я заглянула к тебе в каюту, но ты уже ушел, — сказала она мужу. — Булонь миновали?

— Еще нет. Это вон там, где четыре радиомачты.

Погоди минутку, дай мне разобраться с призраком…

— С призраком?

— Отвечай, Кампуа, и не прикидывайся дурачком.

Какой призрак?

— Который с «Гусириса». Еще когда судно называлось так, на нем уже был призрак. Английский призрак.

— Ишь ты! И кто же тебе о нем рассказывал?

Кампуа боязливо осмотрелся по сторонам и пробормотал:

— Все… Боцман…

Боцман как раз оказался на палубе — доил коров.

— Эй, ты! Поднимись-ка сюда! — приказал Ланнек.

Брови он хмурил, но его маленькие глазки смеялись.

Время от времени он поглядывал на жену и г-на Жиля.

— Выходит, у нас на борту призрак и ты его видел?

— Да. Ночью на камбузе.

— Он, конечно, был в белом саване?

Кампуа кивнул. Боцман поднялся на мостик и, ожидая, пока очередь дойдет до него, притворялся, будто думает о чем-то своем.

— Он говорил по-английски, — уточнил Кампуа.

— И утащил окорок. Так?

— Самый большой.

— Английские призраки любят ветчину, — задумчиво констатировал Ланнек. — Можешь отправляться вниз, Кампуа. Я разберусь сам.

Он сделал паузу, проверил курс, набил первую трубку, поднял воротник кителя, прикрывая расстегнутую рубашку.

— Боцман!

— Слушаю, капитан.

— Передай призраку, пусть сегодня же ночью положит окорок на место.

— Но…

— И добавь: если не положит, я высажу его в Гамбурге и ни гроша ему не заплачу.

— Клянусь вам…

— А теперь марш доить коров.

Все в том же благодушном настроении Ланнек повернулся к жене и оглядел ее с ног до головы.

Матильда Ланнек была недурна собой: мягкие волнистые каштановые волосы, лицо не правильное, но пышущее свежестью, фигурка дышит очарованием молодости. Вот только рисунок рта, пожалуй, несколько жестковат. Этим она напоминает мать и всех Питаров, чьи фотографии довелось видеть Ланнеку — Выспалась?.. Можете сменяться. Жиль.

— По правде говоря, я совсем не спала.

За спиной они, как всегда, ощущали присутствие рулевого, но тот застыл гак неподвижно, что его можно было не принимать в расчет.

— Свыкнешься, — беззаботно отозвался Ланнек. — На первых порах всегда чувствуешь себя выбитым из колеи.

— Я никогда не свыкнусь с грязью. Переменюсь не я, а порядки на судне. Нынче утром..

— Знаю.

— Что ты знаешь?

— Ты мобилизовала Кампуа на мытье стен в каюте.

Правда, картофель из-за этого не будет готов вовремя.

— Разве я не имею права распоряжаться слугой?

Ланнеку показалось, что, несмотря на всю бесстрастность рулевого, по губам у него скользнула улыбка.

— Разумеется, имеешь, дорогая! Я же тебе говорил…

— Ты не побрился?

— Я только что поднялся на палубу, а спал всего четыре часа.

Ланнек провел всю ночь один на один с безликим рулевым, не сходя с места и не спуская глаз с бесконечной вереницы повисших во мраке сигнальных огней. Лицо его постепенно мрачнело: поднимался зюйд-вест. Ветер пока еще очень слабый, но в любую минуту может нагнать волну на банки.

— Что это за история с призраком?

Вместо ответа Ланнек указал жене на боцмана, который, покраснев от натуги, упрямо тянул за соски одну из коров. Боцман был ниже и коренастей, чем капитан, а приплюснутый нос делал его похожим на чудище с эпинальских[2] лубочных картинок, — Чем он занимается на судне?

— Возглавляет экипаж, при необходимости несет вахту Он и есть призрак.

— Не понимаю.

— Эта скотина знает, что Кампуа суеверен, как деревенская старуха. Вот он и наплел парню, будто на судне всегда был призрак, а сегодня ночью воспользовался случаем, забрался на камбуз и увел окорок. Кампуа даже пикнуть не посмел.

— Но он же вор!

— Он — боцман, и притом отличный.

— Надеюсь, ты выставишь его за дверь?

Слово «дверь», равно как негодование Матильды, заставили Ланнека вторично улыбнуться.

— Сегодня ночью он принесет окорок обратно.

— И все?

— Все.

— Значит, ты позволяешь себя обкрадывать?

— Да нет же! Ведь окорок-то вернут.

— Украдут что-нибудь другое.

Ланнек ласково потрепал жену по плечу.

— Иди! Этого тебе не понять.

— Куда я пойду?

— В кают-компанию, к себе — куда хочешь.

Оставшись один, Ланнек налил стопку кальвадоса — он ежедневно пропускал одну после кофе — и машинально перечитал найденную накануне записку — Шутник проклятый!

Бриз уже обогнал «Гром небесный», и море, еще недавно спокойное, вспенилось барашками, а зеленый его оттенок стал каким-то противно-сероватым.

— Право руля! — скомандовал Ланнек. — Мы как раз на траверзе Вергуайе.

Он неторопливо покуривал, делая маленькие затяжки.

Опять зашел в штурманскую, взял там вязаный шерстяной шарф и тыльной стороной руки вытер мокрый нос.

Ланнек испытывал безотчетное желание расхаживать взад и вперед, размахивать руками и — что бывало с ним редко — с кем-нибудь потолковать.

— За Дувром погода совсем испортится, — сказал он рулевому, но тот промолчал: ему не полагается разговаривать.

Ланнек выпил вторую стопку кальвадоса, перегнулся через поручни и посмотрел на коров: боцман наконец оставил их в покое.

Воздух был по-прежнему прозрачен Контуры нормандских скал постепенно стушевывались, зато на горизонте завиднелись заводские трубы и портовые краны Булони. То здесь, то там медленно бороздили море черные коротышки траулеры.

— Шутник!

Ланнек больше не думал о записке. Он почти обрел свою обычную беззаботность, потому что, в общем, был человек легкий, особенно по утрам. Благодаря течению «Гром небесный» все время делал восемь и больше узлов — приличный ход для судна, которому шестьдесят лет.

И все-таки, вопреки обыкновению, Ланнеку не стоялось на месте. Он расхаживал, вытряхивал пепел из трубки, набивал новую, сплевывал в воду. В нем образовалась какая-то пустота, шевелилось что-то очень сложное, чего он не мог определить, — не то страх, не то предчувствие.

Нет, не то! Ему малость не по себе — вот и все.

А может, просто есть захотелось.

Ланнек распорядился принести кусок колбасы и сжевал ее, не переставая курить.

Он, конечно, не прав, но удержаться было не в его силах. Он испытывал потребность быть веселым. А когда он вошел в кают-компанию, вид жены сразу настроил его на насмешливый лад.

Солнце, скупо пробивавшееся через иллюминатор, окружало Матильду как бы ореолом. Стол был накрыт на шестерых, но она сидела одна и дулась, поставив локти на скатерть и подперев подбородок руками.

— Колокол давно прозвонил, — объявила Матильда.

— Нет, только в первый раз. Вот послушай: это второй.

Г-н Жиль стоял на вахте, теперь к столу вышел Муанар, поклонившийся молча и с такой серьезностью, что капитан опять расхохотался.

— Отлично! Разрешаю тебе даже поцеловать ей руку.

Он перехватил недобрый взгляд жены и для приличия повернулся к кривому радисту, который уткнулся в тарелку.

«Втюрился! — сообразил Ланнек. — Никаких сомнений! Наш Поль влюбился в мою жену — вот и краснеет, как девчонка»

Механик — тот наицеремоннейшим образом расправлял свою салфетку.

— Ну-с, дети мои, по-моему, у всех нас волчий аппетит!

Ланнек говорил и говорил — лишь бы не молчать: он был доволен, и ему хотелось, чтобы все вокруг тоже были довольны.

— A мне есть не хочется, — отчеканила Матильда.

Муж ее на секунду нахмурился, чуть было не ответил, но сдержался и набил себе рот хлебом.

Кампуа никогда еще не был таким мрачным Чувствовалось, что г-жа Ланнек внушает ему панический страх, который делал парня особенно неуклюжим. Когда он, уронив вилку, поднял ее и положил на стол, Матильда процедила, — Другую!

— Что? — не понял Кампуа.

— Тебе говорят, чтобы ты уронил другую вилку, идиот! — заорал Ланнек.

Ему просто взбрело на ум пошутить, но шутка рассмешила только его самого. Матильда повернулась и окинула мужа суровым взглядом.

— Послушай, детка…

Ланнек сознавал, что увязает все глубже, что дело принимает дурной оборот, но остановиться уже не мог.

— Перестань муштровать нашего Кампуа, или он пожалуется своему призраку! Выше носы, черт побери!

Жизнь прекрасна!..

Когда Ланнек вот так воодушевлялся, его уже было не унять.

— Какие прогнозы, Поль? — обратился он к радисту — Над Ирландией низкое давление. В Северном море высокая волна.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7