Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Гамбиты (Утеха падали - 1)

ModernLib.Net / Симмонс Дэн / Гамбиты (Утеха падали - 1) - Чтение (стр. 17)
Автор: Симмонс Дэн
Жанр:

 

 


      Сол ждал. Он умел ждать; этому искусству он научился еще юношей в лагерях смерти. В двадцатый раз он принялся обдумывать причины, которыми объяснял самому себе, почему надо было вовлечь в это дело Натали Престон и шерифа Джентри. Объяснение было слабенькое: чувство, что он постоянно попадает в тупик, внезапное доверие к этим двоим неожиданным союзникам после стольких лет одиночества и подозрений и, наконец, простое желание рассказать о своей судьбе.
      Сол тряхнул головой. Разумом он понимал, что сделал ошибку, но в душе испытывал невероятное облегчение от того, что рассказал, а потом и пересказал свою историю. Теперь у него были партнеры, они действовали, и это внушало Солу уверенность - он почти безмятежно сидел в машине Джентри, довольствуясь своей ролью - ждать.
      Сол чувствовал, что устал. Он знал, что усталость эта была нечто большее, чем результат бессонных ночей и жизни на сплошном адреналине; это было болезненное изнеможение, острое, как боль в поврежденной кости, и застарелое еще с Челмно. Утомление постоянное и никуда не исчезающее, как татуировка на запястье. Это болезненное утомление уйдет с ним в могилу, как и татуировка, а дальше будет еще вечность такой же усталости. Сол тряхнул головой, снял очки и потер переносицу. "Кончай, старик, - подумал он. - Мировая скорбь - это скучно. Другие страдают от нее еще больше, чем страдаешь сам". Он вспомнил ферму Давида в Израиле, свои собственные четыре гектара, далеко от садов и от полей, пикник, который они устроили там с Давидом и Ребеккой незадолго до того, как Сол уехал в Америку. Дети Давида и Ребекки, близняшки Арон и Исаак, - в то лето им было не больше семи, - играли в ковбоев и индейцев в каменистых оврагах, где когда-то римские легионеры гонялись за израильскими партизанами.
      "Арон", - вспомнил Сол. У них по-прежнему была назначена встреча в субботу, после обеда, в Вашингтоне. Сол почувствовал, как все у него внутри сжалось: еще одного человека он вовлек в этот кошмар, и совершенно напрасно. Да еще родственника. "Что ему удалось разузнать?"
      Молодые родители и девочка вышли из клиники; следом за ними появился доктор. Он пожал руку главе семейства, и они уехали. Сол только сейчас заметил, что дождь прекратился. Из двери вышли Джентри и Натали Престон, обменялись несколькими фразами со старым доктором и быстро пошли к машине.
      - Ну? - спросил Сол, когда шериф уселся за руль, а Натали устроилась на заднем сиденье. - Что там?
      Джентри снял шляпу и вытер платком лоб. Он опустил окно со своей стороны до упора, и до Сола донесся запах мокрой травы и мимозы. Джентри глянул назад, на Натали.
      - Расскажите ему, ладно?
      Натали глубоко вздохнула и кивнула. Видно было, что она потрясена и обескуражена, но голос ее звучал твердо.
      - В кабинете доктора Кольхауна есть небольшая комната для наблюдения, с зеркальным окном, сквозь которое видно только с одной стороны. Родители Алисии и мы могли наблюдать за всем, ничему не мешая. Шериф Джентри представил меня как своего помощника.
      - В рамках данного расследования это именно так, если вдаваться в технические детали, - тут же вмешался Джентри. - Я мог бы сделать вас представителем шерифа, но это разрешено лишь тогда, когда в графстве объявлено чрезвычайное положение. Тогда бы вы были Престон, представитель шерифа. Престон.
      Натали улыбнулась.
      - Родители Алисии не возражали против нашего присутствия. Доктор Кольхаун применил небольшой аппарат, чтобы загипнотизировать девочку, - нечто вроде метронома с лампочкой...
      - Да-да. - Сол пытался подавить в себе нетерпение. - Так что сказала девочка?
      Взгляд Натали, казалось, был обращен внутрь, когда она вновь представила эту сцену.
      - Доктор заставил ее вспомнить тот день, прошлую субботу, во всех деталях. До гипноза, когда девочка только вошла в комнату, лицо ее было застывшим, бесчувственным, почти вялым, а тут она загорелась, стала оживленной. Она разговаривала со своей подружкой Кэтлин - с той девочкой, которую убили - .. Они с Кэтлин играли в гостиной миссис Ходжес. Сестра Кэтлин, Дебора, сидела в другой комнате, смотрела телевизор. Вдруг Кэтлин бросила куклу Барби, с которой она играла, выбежала из дома, пересекла двор и заскочила в дом миз Фуллер. Алисия кричала ей что-то, стоя во дворе... - Тело Натали пронзила волна крупной дрожи. - А потом она замолчала. Лицо ее снова стало вялым. Она сказала, что больше ей не ведено рассказывать.
      - Она была по-прежнему под гипнозом? - спросил Сол.
      Ответил Джентри:
      - Да, но она не могла описать, что случилось потом. Доктор Кольхаун пытался разными способами помочь ей, но она просто смотрела перед собой пустым взглядом и только отвечала, что ей не ведено больше ничего рассказывать.
      - И все? - спросил Сол.
      - Не совсем, - сказала Натали. Она посмотрела в окно на умытую дождем улицу, затем снова взглянула на Сола. Ее полные губы были теперь напряженно сжаты. - Потом доктор Кольхаун сказал: "Ты входишь в дом, который стоит через двор от вашего. Скажи нам, кто ты". И тут Алисия, не медля ни секунды, произнесла совершенно не своим, старушечьим, надтреснутым голосом: "Я - Мелани Фуллер".
      Сол выпрямился. По коже у него пробежали мурашки, словно кто-то дотронулся до спины ледяными пальцами.
      - Тогда доктор Кольхаун спросил ее, может ли она, Мелани Фуллер, сказать нам что-нибудь, - продолжала Натали. - Лицо маленькой Алисии вдруг постарело: на нем появились морщины и складки, которых не было несколько секунд назад... И она сказала, тем же мерзким, слабым старушечьим голосом: "Я доберусь до тебя, Нина". А потом она повторяла эту фразу, с каждым разом все громче: "Я доберусь до тебя, Нина". Под конец она уже кричала.
      - Бог мой! - простонал Сол.
      - Доктор Кольхаун был тоже потрясен, - продолжала Натали. - Он успокоил девочку и вывел ее из состояния гипноза; он сказал ей, что она будет чувствовать себя довольной, счастливой и отдохнувшей, когда проснется. Только она вовсе не чувствовала себя счастливой. Выйдя из транса, она стала плакать, пожаловалась, что у нее болит рука. Ее мать признала, что это был первый случай, когда девочка пожаловалась на боль в сломанной руке - с тех самых пор, как ее нашли на улице в ту ночь.
      - А что сказали ее родители про этот сеанс с доктором Кольхауном? спросил Сол.
      - Они очень расстроились, - ответила Натали. - Когда девочка стала кричать, мать Алисии с трудом удержала себя, чтобы не броситься к ней. Но когда все кончилось, похоже, они испытали огромное облегчение. Отец Алисии сказал доктору Кольхауну, что даже боль в руке и слезы - это лучше, чем совершенно пустые глаза и отсутствующий вид всю прошлую неделю.
      - А доктор Кольхаун? - спросил Сол. Джентри положил руку на спинку сиденья.
      - Док говорит, что это похоже на личностный перенос, индуцированный травмой. Он порекомендовал обратиться к психиатру, своему знакомому из Саванны, который специализируется на детских болезнях такого рода. Потом они подробно обсудили, хватит ли на это денег, полученных Кайзерами по страховке.
      Сол кивнул, и все трое немного посидели в полном молчании. Лучи вечернего солнца прорвались наконец сквозь тучи и осветили деревья и листву, покрытую каплями дождя, похожими на драгоценности. Сол вдохнул запах свежескошенной травы, и ему трудно было поверить, что сейчас декабрь. Он чувствовал себя подвешенным в пространстве и времени, во власти течений, которые несли его все дальше и дальше от знакомого берега.
      - Предлагаю пообедать где-нибудь, а заодно обсудить это дело, - сказал вдруг Джентри. - Профессор, вы вылетаете завтра в Вашингтон утренним рейсом, верно?
      - Да, - подтвердил Сол.
      - Что ж, тогда поехали, - улыбнулся Джентри. - Обед за счет графства.
      ***
      Они пообедали в отличном ресторане на Брол-стрит в Старом Городе, где подавали блюда из даров моря. У дверей стояла очередь, но когда метрдотель увидел Джентри, он моментально провел их к боковому входу, где как по волшебству появился незанятый столик. Зал был битком набит, так что они говорили на нейтральные темы - о погоде в Нью-Йорке, о погоде в Чарлстоне, о фотографии, о кризисе с захватом иранцами заложников, о политике в графстве Чарлстон, о недавних событиях в Нью-Йорке и в Америке вообще. Только что прошедшие президентские выборы никого из них особенно не порадовали. Покончив с кофе, они вернулись к машине Джентри за своими плащами и свитерами, а потом пошли вдоль стены Батареи.
      Ночь была прохладная и ясная. Остатки облаков развеялись, и на зимнем небе стали видны созвездия. К востоку, за гаванью, сияли фонари Маунт-Плезанта. Небольшое судно с зелеными и красными навигационными огнями прошло мимо мыса вдоль дорожки, отмеченной буйками. Сзади светились желтые и оранжевые окна десятка великолепных домов.
      Они остановились на набережной. Внизу, метрах в трех, о камни плескалась вода. Джентри оглянулся, - вокруг никого не было, и он тихо спросил:
      - Ну, что дальше, профессор?
      - Отличный вопрос. У вас есть какие-нибудь предложения?
      - Ваша беседа в Вашингтоне в субботу имеет какое-нибудь отношение к тому.., что мы обсуждаем? - поинтересовалась Натали.
      - Возможно, - уклончиво ответил Сол. - Но я буду знать об этом только после беседы. Прошу прощения, что не могу сказать ничего более конкретного. Тут затронуты.., родственные отношения.
      - А как насчет того парня, который за мной гонялся? - спросил Джентри.
      - Да-да, - вспомнил Сол. - Вам что-нибудь сообщили о нем из ФБР?
      - Нет, абсолютно ничего. - Шериф покачал головой. - Автомобиль был украден в Роквилле, штат Мэриленд, пять месяцев назад. А с мертвецом еще хуже никаких следов, по которым его можно было бы опознать. Ни отпечатков пальцев, ни зубоврачебных карт челюстей - ничего.
      - Так часто бывает? - спросила Натали.
      - Почти никогда. - Джентри поднял камешек и бросил его в воду. - В теперешнем обществе все люди попадают в какие-то списки, архивы и прочее.
      - Возможно, ФБР не очень старается, - заметил Сол. - Вы это предполагаете?
      Джентри кинул еще один камешек и пожал плечами. В ресторане он был в коричневых брюках и старой клетчатой рубашке, но перед тем как им отправиться на прогулку, вытащил из багажника свой мешковатый китель и ковбойскую шляпу с пятнами пота на тулье и теперь снова выглядел типичным шерифом-южанином.
      - Не думаю, что ФБР может прибегнуть к услугам какого-нибудь полуголодного уличного придурка вроде этого, - пробурчал он. - А если он не работал на них, то кто все-таки его использовал? И зачем ему было убивать себя? Почему он так боялся ареста, что предпочел смерть?
      - Примерно так действовал бы оберет, если бы он использовал кого-нибудь, сказал Сол. - Или мадам Фуллер - это было бы более вероятно.
      Джентри кинул еще камешек и, прищурившись, посмотрел на огни форта Самтер милях в двух от них.
      - Да, - согласился он, - но все равно тут какая-то бессмыслица получается. Ваш оберет никак не может интересоваться мной... Дьявол, ведь я даже ничего не слыхал о нем до того, как вы рассказали свою историю, Сол. А если миз Фуллер беспокоят те, кто за ней гоняется, ей бы лучше заняться патрулями автоинспекции штата, горотделом по делам убийств и ФБР. Ведь у этого придурка в бумажнике ничего не было, кроме моего фото.
      - У вас оно с собой? - спросил Сол. Джентри кивнул, вытащил из кармана фотографию и отдал психиатру. Сол отошел к ближайшему фонарю, чтобы получше рассмотреть.
      - Интересно, - сказал он. - Тут на заднем плане виден фасад муниципалитета графства!
      - Ага.
      - На этом снимке есть что-нибудь, что может подсказать, когда его сделали?
      - Да. Видите вон тот кусочек пластыря у меня на подбородке? Я бреюсь опасной бритвой своего отца - она когда-то принадлежала его отцу, - но я не очень часто ею режусь. Однако в прошлое воскресенье все же порезался - Лестер, один из моих помощников, позвонил мне рано, очень рано в то утро. И я почти весь день ходил с этой нашлепкой.
      - То есть в воскресенье? - уточнила Натали.
      - Да, мэм.
      - Значит, тот кто интересуется вами, сделал этот снимок в воскресенье, а потом некто стал преследовать вас в четверг, - сказал Сол. - Похоже на тридцатипятимиллиметровый объектив?
      - Точно, - кивнул Джентри.
      - Можно мне взглянуть на фотографию? - Натали взяла снимок и с минуту разглядывала его при свете фонаря. - Тот, кто его делал, пользовался встроенным экспонометром... Видите, экспозиция вот здесь, где солнце отражается на двери, больше, чем на вашем лице. Скорее всего, у него была двухсотмиллиметровая линза. Это довольно большой размер. Проявляли снимок в частной, а не в коммерческой фотолаборатории.
      - Откуда вы знаете? - удивился Джентри.
      - Видите, как обрезана бумага? Слишком небрежно для коммерческой лаборатории. Не думаю, что ее вообще обрезали... Потому я и полагаю, что объектив длиннофокусный. Но печатали второпях. Домашние лаборатории, в которых можно работать с цветными фото, сейчас - вполне обычное дело, но если у вашего оберста или миз Фуллер нет знакомых с такой лабораторией, они сами не могли бы обработать ее. Вы недавно видели кого-нибудь с автоматическим фотоаппаратом, имеющим такой вот объектив, шериф?
      Джентри улыбнулся.
      - У Дика Хейнса в точности такая штуковина! Крохотная "Коника" и большой бушнеловский объектив.
      Натали вернула ему фотографию и, нахмурившись, повернулась к Солу.
      - Может ли так быть, что есть еще и.., другие? Такие же твари?
      Сол сложил на груди руки и устремил взгляд куда-то назад, на город.
      - Я не знаю, - медленно проговорил он. - Много лет я думал, что оберет единственный в своем роде. Жуткий уродец, порождение "третьего рейха", - если такое вообще возможно. Но потом исследования показали, что способность воздействовать на психику других людей не так уж редко встречается. Читаешь историю и поневоле задумываешься - а может быть, такие индивиды, очень разные сами по себе, как Гитлер, Распутин и Ганди, - все они обладали такой способностью? Возможно, мы имеем здесь дело с континуумом, и оберет, Фуллер, Нина Дрейтон и бог знает кто еще просто представляют собой крайние точки этого континуума...
      - Значит, могут быть и другие?
      - Да, - сказал Сол.
      - И они, непонятно по какой причине, интересуются мной? - заключил Джентри.
      - Да.
      - Ладно. Значит, мы пришли снова туда, откуда начали. - Шериф тяжело вздохнул.
      - Не совсем, - возразил Сол. - Завтра я разузнаю, что смогу, в Вашингтоне. А вы, шериф, можете продолжить поиски этой Фуллер. И еще следите за тем, как идет расследование той авиакатастрофы...
      - А мне что делать? - спросила Натали. Сол немного смутился.
      - Вам было бы разумней вернуться в Сент-Луис...
      - Только не в том случае, если я могу чем-то помочь здесь. Что я должна делать?
      - У меня есть кое-какие соображения, - сказал Джентри. - Мы их можем обсудить завтра утром, когда отвезем профессора в аэропорт.
      - Хорошо, - согласилась Натали. - Я здесь останусь по крайней мере до первого января или чуть позже.
      - Я дам вам свой домашний и рабочий телефоны в Нью-Йорке, - сказал Сол. Нам надо связываться по крайней мере через день. И вот еще что, шериф. Даже если все наши попытки разузнать что-то ни к чему не приведут, есть способ сделать это через газеты и ТВ...
      - Каким образом?
      - Метафора мисс Престон насчет того, что они вампиры, не так уж далека от истины, - сказал Сол. - Так же, как и вампиров, их съедают собственные темные инстинкты. Когда эти инстинкты удовлетворяются, не заметить этого невозможно.
      - Вы имеете в виду сообщения о других возможных убийствах?
      - Вот именно.
      - Но в этой стране происходит больше убийств за один день, чем в Англии за весь год. - Джентри развел руками.
      - Верно, но оберет и остальные.., у них страсть к особым убийствам, - тихо сказал Сол. - Не думаю, чтобы они могли совершенно изменить свои привычки, какой-то след болезненности или извращенности все равно будет заметен.
      - О'кей, - вздохнул Джентри. - Значит, в худшем случае будем ждать, пока эти.., эти вампиры не начнут убивать снова. Будем разыскивать их по этим следам. Ну, допустим, мы их найдем... И что тогда?
      Сол вытащил из кармана платок, снял очки и принялся их протирать, близоруко щурясь на огни гавани. Огни виднелись ему, как несфокусированные призмы, ночь, казалось, надвигалась на них со всех сторон.
      - Тогда вот что. Мы их выследим и поймаем. А потом мы сделаем то, что делают со всеми вампирами. - Он снова надел очки и едва заметно улыбнулся Натали и шерифу. Улыбка получилась безрадостной. - Мы проткнем их сердив кольями. Отрубим им головы. И набьем рот чесноком. А если и это не подействует... - Улыбка Сола стала еще холоднее. - Тогда придумаем нечто такое, что подействует.
      Глава 13
      ЧАРЛСТОН
      Среда, 24 декабря 1980 г.
      Для Натали Престон это был самый одинокий сочельник за всю ее жизнь, и она решила что-нибудь предпринять по этому поводу. Она взяла сумочку, "Никон" со 135-миллиметровым объективом, вышла из дому и медленно поехала в Старый Город. Не было еще четырех часов, но уже начало темнеть.
      Она ехала мимо старых домов и дорогих магазинов, слушала рождественскую музыку и понемногу думала обо всем.
      Ей очень не хватало отца. В последние годы она все реже видела его, но теперь сама мысль, что его больше нет, что он больше не думает о ней и не ждет ее, была невыносима, словно что-то внутри нее рушилось, сворачивалось и разрывало ей сердце. Ей хотелось плакать.
      Когда ей сообщили о смерти отца по телефону, она не плакала. Не плакала и тогда, когда Фред отвез ее в аэропорт Сент-Луиса. Вообще-то он хотел полететь вместе с ней, но она возражала, и он не стал настаивать. Она не плакала на похоронах и после похорон, все эти часы и дни смятения и встреч с родственниками и друзьями. Через пять дней после убийства отца и четыре после возвращения в Чарлстон Натали как-то ночью не смогла заснуть и принялась искать, что бы почитать, наткнулась на сборник юмористических рассказов Джин Шеппард. Книга открылась на странице, где на полях размашистым почерком отца было написано: "Почитать с Натой этим Рождеством". Она прочитала страницу, где описывался смешной и в то же время страшный-престрашный случай, как мальчик отправился в гости к Санта-Клаусу прямо из универмага. Это было ужасно похоже на то, как перед Рождеством родители повезли ее в центр города, - ей тогда было года четыре, и ждали целый час в очереди, а она в панике убежала в самый ответственный момент. Когда она кончила читать, Натали смеялась так, что смех постепенно перешел в слезы, а затем в рыдания; она проплакала почти всю ночь и заснула всего на часок перед рассветом, но встала, когда поднялось зимнее солнце, чувствуя себя совершенно опустошенной. И все же ей стало легче. Самое худшее было позади.
      Натали свернула влево и поехала мимо особняков Рейнбоу-роуд с их лепниной; красочные фасады выглядели сейчас скромнее - зажглись газовые фонари.
      Она сделала ошибку, оставшись в Чарлстоне. Ее соседка, миссис Кальвер, приходила чуть ли не каждый день, и эти неловкие беседы с престарелой вдовой причиняли Натали боль. Она начала подозревать, что миссис Кальвер, видимо, питала надежды стать второй миссис Престон, и от этого девушке хотелось каждый раз спрятаться в спальне, едва она слышала робкий знакомый стук.
      По вечерам, ровно в восемь, звонил из Сент-Луиса Фредерик. Натали представляла себе строгое выражение лица ее друга и в прошлом любовника, когда он говорил: "Детка, возвращайся. От того, что ты сидишь там, не будет никакого проку. Я скучаю по тебе. Возвращайся домой, к старине Фредерику". Но ее маленькая квартирка в университетском городке больше не казалась ей домом. А захламленная комната Фредерика на Аламо-стрит была всего лишь местом, где он спал между сменами, длившимися по четырнадцать часов: он работал в компьютерном центре, ломая голову над математическими проблемами распределения масс в галактических скоплениях. Фредерик был очень способным парнем, но ему не повезло с образованием. Их общие знакомые когда-то рассказали ей, что он вернулся из Вьетнама, где отбыл два срока, с совершенно изломанной психикой в сочетании с яростным стремлением защитить свое достоинство и революционным духом. Этот свой дух он направил на то, чтобы стать выдающимся исследователем-математиком. Еще в прошлом году, несмотря на это, Натали любила Фредерика. Или думала, что любила. "Возвращайся домой, детка", - говорил он каждый вечер, и Натали, невероятно одинокая сейчас, потрясенная и убитая горем, всякий раз отвечала: "Еще несколько дней, Фредерик. Всего несколько дней".
      "Несколько дней - для чего?" - подумала она. Огни в окнах больших старых домов на Саунт-Бэттери освещали крыльцо за крыльцом, низкорослые пальмы, купола и балюстрады. Она всегда любила эту часть города. Когда она была маленькой девочкой, они с отцом приходили сюда гулять по Батарее. Ей было уже около двенадцати лет, когда она вдруг обратила внимание на то, что черные тут не живут, что эти замечательные старинные дома и прекрасные магазины предназначены только для белых. Позже она сама удивлялась, как могло случиться, что черная девочка, выросшая на юге в шестидесятых годах, поняла это так поздно. Столь многое было издавна привычным, так много старых привычек и обычаев надо было подавлять каждый день, что казалось невероятным: как она могла не заметить, что места ее вечерних прогулок, большие старые дома ее детских мечтаний были для нее и для других "нигеров" так же запретны, как и плавательные бассейны, кинотеатры и церкви, в которые она и не подумала бы зайти. К тому времени, когда Натали стала достаточно взрослой, чтобы в одиночку ходить по улицам Чарлстона, оскорбительные знаки были убраны, общественные фонтаны стали действительно общественными, но привычки оставались, и границы, установленные двумя столетиями традиций, стереть было не так просто. Натали все еще помнила тот сырой и холодный день в ноябре семьдесят второго, когда она стояла, потрясенная, неподалеку вот от этого самого места на Саунт-Бэттери, смотрела на большие дома и вдруг поняла, что никто из ее родственников никогда не жил и не будет жить здесь. Но эта вторая мысль была изгнана едва ли не раньше, чем появилась. Натали унаследовала глаза своей матери и гордость отца. Джозеф Престон был первым темнокожим бизнесменом, который владел фотомагазином в престижном районе рядом с гаванью. А она была дочерью Джозефа Престона.
      Натали проехала мимо реставрированного театра на Док-стрит; решетка кованого железа на балконе второго этажа отсюда казалась пышной порослью металлического плюща.
      Она пробыла дома всего десять дней - но все, что было с нею раньше, казалось какой-то другой, теперь уже нереальной жизнью. Джентри сейчас уходит с работы, желает счастливого Рождества своим помощникам и секретарям и всем другим белым, работающим в огромном старом здании муниципалитета графства. Вот сейчас он как раз собирается ей звонить.
      Она остановила машину у епископальной церкви св. Михаила и стала думать про Джентри. Про шерифа Роберта Джозефа Джентри.
      В пятницу, после того как они проводили Сола Ласки в аэропорт, они провели вместе почти целый день, а затем и всю субботу. В первый день они говорили в основном о рассказанной психиатром истории, о самой идее психического использования одних людей другими. "Если у профессора сдвиг по фазе, скорее всего, это никому не повредит, - сказал Джентри. - А если он нормальный, его история все объясняет, и я понимаю теперь, почему пострадало столько людей".
      Натали поведала шерифу о том, как она чисто случайно выглянула из своей комнаты и в тот момент увидела идущего из ванной босого Ласки: на его правой ноге в самом деле не было мизинца, только застарелый шрам на фаланге.
      - Это еще ничего не доказывает, - возразил Джентри.
      В воскресенье они говорили совсем о других вещах. Джентри приготовил для них обед у себя дома. Натали просто влюбилась в его дом - стареющее викторианское строение в десяти минутах ходьбы от Старого Города. Район явно переживал переходный период - некоторые дома, никем не ремонтируемые, потихоньку разваливались, другие же были отреставрированы и сейчас стояли во всей красе. Квартал, где жил Джентри, населяли молодые семьи, белые и черные; на подъездных дорожках часто можно было видеть трехколесные велосипеды, на крохотных лужайках валялись брошенные скакалки, а из двориков за домами слышался смех.
      Три комнаты на первом этаже были забиты книгами: чудные встроенные шкафы в библиотеке-кабинете, куда дверь вела прямо из прихожей, самодельные деревянные полки по обе стороны окон-" фонарей" в столовой и недорогие металлические стеллажи вдоль нештукатуренной кирпичной стены на кухне. Пока Джентри готовил салат, Натали, с благословения шерифа, бродила из комнаты в комнату, восхищаясь старинными томами в кожаных переплетах, рассматривая полки с солидными книгами в твердых обложках - по истории, социологии, психологии, криминалистике; она улыбнулась, когда ей на глаза попалась масса книжек карманного формата в бумажных обложках - шпионские страсти, детективы, триллеры... Натали невольно сравнила свою спартанскую рабочую комнату в Сент-Луисе со всей этой обстановкой - огромным письменным столом типа шведского бюро, с убирающейся крышкой, заваленным бумагами и документами; большим мягким кожаным креслом и таким же диваном; с этими массивными шкафами и стеллажами, битком набитыми книгами. В кабинете шерифа Бобби Джо Джентри витал жилой дух, чувствовалось, что он для хозяина - центр всего, всей жизни. Точно такое же чувство уважения вызывала у нее рабочая фотолаборатория отца.
      Когда салат был готов, а лазанья стояла на плите, они устроились в кабинете, с удовольствием потягивая чистое шотландское виски, и снова разговаривали. Беседа по кругу вернулась к одной теме - о том, надежен ли Сол Ласки и как они сами относятся к его фантастической истории.
      - От всего этого так и веет классической паранойей, - сказал Джентри, но, с другой стороны, если бы европейский еврей предсказал в подробностях холокост лет за десять до того, как он был запущен в действие, любой порядочный психиатр любой национальности, даже еврей, поставил бы тому диагноз "возможная параноидальная шизофрения".
      Они любовались закатом, неторопливо поглощая еду. Еще раньше Джентри спустился в подвал, где стояли ряды винных бутылок, и откопал там две бутылки великолепного "каберне совиньон"; он слегка покраснел от смущения, когда она назвала его владельцем винного погреба. Натали поблагодарила шерифа за отменный обед и сделала ему комплимент, назвав его шеф-гурманом, на что Джентри заметил, что женщины, умеющие готовить, называются просто хорошими хозяйками; но вот коли мужчина может что-то сотворить на кухне, он уже становится шеф-гурманом. Она рассмеялась и сказала, что обязательно вычеркнет это клише из своего словаря.
      Клише. Совсем одна в этот вечер сочельника, сидя в быстро остывающей машине возле епископальной церкви св. Михаила, Натали думала о клише и стереотипах.
      Сол Ласки казался Натали прекрасным примером стереотипного образа: иммигрант, польский еврей из Нью-Йорка, с бородкой, с печальными семитскими глазами; казалось, они глядели на нее из такой европейской тьмы, которую Натали трудно было даже вообразить, не то чтобы понять. Профессор-психиатр с мягким иностранным акцентом, который мог служить и эхом венского диалекта Зигмунда Фрейда для неподготовленного слуха. Очки у него держались на скотче, Господи Боже, прямо как у тетушки Эллен, страдавшей старческим маразмом теперь это называлось болезнью Альцхаймера - целых одиннадцать лет, покуда она в конце концов не умерла.
      Сол Ласки разительно отличался от большинства людей, белых или черных, которых Натали когда-либо знала: он не так выглядел, не так говорил, не так поступал. Хотя стереотипные представления Натали о евреях были весьма отрывочны и неясны: темная одежда, странные обычаи, этническое сходство друг с другом, близость к деньгам и власти, достигнутая за счет собственных стараний - Сол Ласки и его странная сущность могли бы без проблем уложиться в эти стереотипные представления.
      Могли, но не укладывались. Натали не питала особых иллюзий на тот счет, что ей, с ее интеллектом, не грозит опасная привычка сводить людей к стереотипам; ей шел всего двадцать первый год, но она уже заметила, как люди, и даже очень умные, такие как ее отец или Фредерик, просто меняют разные стереотипы, прикладывая их к живым людям. Ее отец, тонко чувствующая натура и щедрый человек, с его свирепой гордостью за свою расу и за все, что ею унаследовано, тем не менее смотрел на становление так называемого "нового юга" как на опасный эксперимент, видел в этом махинации радикалов, черных и белых, направленных на изменение системы, которая сама по себе уже достаточно изменилась и теперь в ней якобы трудолюбивые цветные вроде него могут добиться успеха, не теряя достоинства.
      Для Фредерика же люди были либо куклами в руках системы, либо хозяевами этой системы, либо ее жертвами. Сама система не представляла для Фредерика никакой загадки: она состояла из политической структуры, сделавшей войну во Вьетнаме неизбежной; из силовой структуры, сохранявшей политическую власть; и из структуры социальной, которая скормила его раскрытой пасти войны. Фредерик ответил на вызов этой системы двояко: он сбежал от нее в нечто совершенно невидимое и мало связанное с жизнью - в математические формулы и добился в этой области таких успехов, что мог теперь совершенно спокойно игнорировать ее. И жил он только для того, чтобы подсоединяться к своим компьютерам, избегая всяких человеческих осложнений, любить Натали так же яростно и умело, как и драться с любым, кто, как ему казалось, мог его обидеть. Он научил Натали стрелять из револьвера тридцать восьмого калибра, который держал в своей захламленной квартире...
      Натали стало холодно, она включила мотор, чтобы согреться. Проехав мимо церкви, где люди собирались на утреннюю рождественскую службу, она повернула в сторону Брод-стрит. Ей вспомнились заутрени, к которым она с отцом ходила столько лет, - в баптистской церкви в трех кварталах от их дома. В этом году она решила туда больше не ходить - хватит лицемерить. Она знала, что ее отказ обидит отца и даже разозлит, но на сей раз решила настоять на своем. Натали почувствовала, как пустота внутри нее разрослась от болезненного толчка печали прямо в сердце. Сейчас она отдала бы все на свете, лишь бы не огорчать его. Лишь бы он был жив... О, если бы!

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18