Грейсон ухватился за шелковистые пряди волос. Ему казалось, что он грезит. Она снова гладила его, и не только по лбу, и в ее прикосновениях не было ничего материнского. Он явно ощутил ее руки у себя на спине, ягодицах и… о, черт, даже между ног! Правда, делала она это с перепуганным видом неиспорченного создания.
      Это был не сон, а ночной кошмар, в котором жар перемежался с чувственной лаской, что, правда, приводило лишь к пульсации в паху и в висках, а перед глазами у него стояло очаровательное девичье лицо. Непристойно выругавшись, Грейсон откинулся на подушки и услышал, как Кейт поспешно отошла.
      Но вскоре она вернулась с холодным чаем, которым попыталась его напоить, хотя единственное, чего ему хотелось испробовать на вкус, так это ее. Оттолкнув чашку, он отвернулся и зарылся лицом в подушку, которая, как и девушка, пахла мятой. Темнота окутала Грейсона, и он, не сопротивляясь, окунулся в нее, так как даже кошмарный сон был для него предпочтительнее действительности.
 
      Подтянув штаны, Том вошел на кухню. В животе у него бурчало от голода, но завтраком и не пахло. Обычно Кейт вставала пораньше и пекла хлеб, а для него всегда находилось и еще кое-что. Где же она?
      Вдруг он вспомнил, где оставил Кейт прошлым вечером, и заторопился к лестнице для слуг. Он почти взбежал по истертым ступенькам. Не заглядывая в комнату Кейт, Том направился к бывшим апартаментам ее отца и вошел, не удосужившись постучать.
      Его страхи улетучились, едва он увидел ее. Она спала, свернувшись, словно котенок, в кресле около постели. Темные завитки волос спутались, а на хорошеньком личике застыло серьезное выражение. Том было улыбнулся, но улыбка тут же исчезла с его губ, когда он взглянул на их гостя, вытянувшегося на кровати во весь рост лицом вниз. Он был едва прикрыт одеялами.
      Совершенно не похож на маркиза, подумал Том. Прищурившись, он стал соображать, как бы ему быстренько съездить в Лондон. Если уж он не может прихватить с собой этого господина, тогда по крайней мере послушает, что судачат на улицах о настоящем маркизе Роуте. Да, решил Том, скребя щетину на подбородке, после завтрака он так и сделает. В животе продолжало бурчать от голода, и он попятился из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь, чтобы не разбудить Кейт.
      Спустившись в кухню, Том развел огонь в большом очаге и нарезал вчерашнего хлеба для гренок, так как Люси любила гренки с маслом и джемом. Если ей их не подать, то потом с ней намучаешься. Том едва успел налить чай, как она появилась в одном из переделанных материнских платьев. Том понятия не имел о моде, но Люси всегда выглядела очаровательно, только вот ее капризы портили впечатление. Как, например, сейчас.
      – Где Кейт? – раздраженно спросила она.
      – Наверху, ухаживает за его светлостью. Люси нахмурилась.
      – Можно подумать, что этот человек для нее важнее, чем собственная семья. На нас она махнула рукой.
      Том усмехнулся при упоминании и его как члена семьи, но постарался, чтобы Люси этого не заметила – ей не понравится собственная оговорка. Он поставил перед ней тарелку с завтраком и был вознагражден лучезарной улыбкой:
      – Сохрани тебя Господь, Том.
      Не обратив внимания на ее благодарность, Том тоже уселся завтракать. Конечно, яйца он приготовил не так, как Кейт, хотя и старался изо всех сил. Мысли его вернулись к девушке, спящей наверху.
      – Такой у нее жалостный вид, прямо побитая собачонка, – промямлил Том.
      – У кого? – рассеянно спросила Люси, потянувшись к чашке.
      – Да у Кейти, конечно!
      Бросив на Тома удивленный взгляд, Люси высокомерно заметила:
      – Кейти, разумеется, не красавица, но она никогда не была похожа на щенка.
      – Да я не о том. Просто у нее всегда такой вид, когда приносит домой пораненных бедолаг: то птицу со сломанным крылом, то одноглазую кошку. – Том огляделся вокруг, ища взглядом кота, так как пушистый прохвост, того и гляди, стянет еду, стоит лишь зазеваться.
      Убедившись, что кота поблизости нет, Том снова повернулся к Люси:
      – Ты ведь знаешь, как она жалеет всякую несчастную тварь.
      Люси задумалась, затем наморщила лоб, словно это усилие утомило ее.
      – Что ж, поскольку он ранен, то, наверное, напоминает ей этих несчастных, но она вылечит его, и тогда он уедет. – Люси лениво махнула бледной рукой, выбросив незнакомца из головы.
      – Не думаю, что все так просто, мисс Люси.
      – Почему?
      Том положил вилку на стол.
      – Помнишь, что с ней было, когда улетел тот голубь? А когда куда-то подевался хромой ягненок? – Люси нехотя кивнула, а Том продолжал: – А этот парень будет покрупнее, чем бессловесные твари. Как ты думаешь, что она сделает, когда он уедет?
      – Обрадуется, полагаю, – сказала Люси, не скрывая своего отвращения к маркизу. – Это никуда не годится, чтобы посторонний мужчина лежал в папиной комнате. Когда он достаточно окрепнет, Кейт тут же потребует, чтобы он уехал!
      Том покачал головой.
      – Мужчина – это тебе не собака или птица. А что, если он ей приглянулся? Что будет, когда он поправится и уедет?
      – Ты сам не знаешь, что говоришь, Том, – скучающим тоном сказала Люси. Ей стало неинтересно его слушать, так как разговор ее лично не касался. Кончив завтракать, она отодвинула тарелку и встала из-за стола. – За Кейт не стоит волноваться. Она всегда знает, что делает.
      Посуду пришлось мыть Тому, но он не роптал. Согласиться же с отношением Люси к его словам он не мог. Люси, как обычно, не видит дальше собственного носа и ни о чем не желает беспокоиться. А Том, едва взглянув на этого громадного господина, в которого выстрелила Кейт, понял, что назревает беда.
      – Хорошего ждать нечего. Это я точно знаю, – пробормотал он себе под нос.
 
      Кейт снова обтерла Грейсона. Проводя холодной тканью по пылающей коже, она пыталась подавить в себе жар, который охватывал ее от ощущения мужского тела. Тщетные усилия! Так же, как и старания смотреть лишь на его лицо, а не на выпирающие под ее ладонями мышцы.
      Поглощенная обтиранием маркиза, Кейт не услышала, как отворилась дверь и на пороге появился угрюмый Том. В смущении она вороватым движением отдернула руку с полотенцем. Том подошел к кровати и сердитым взглядом окинул лежащего больного.
      – Господи, Кейти, дай мне хоть ночную рубашку на него надеть. Неприлично, что он лежит полуголый, а ты за ним ухаживаешь.
      Глянув исподлобья, Кейт убедилась, что Грейсон до пояса прикрыт одеялами. Брюки маркиза она выстирала и повесила сушить, но Том, кажется, их не заметил, иначе ей досталось бы не так.
      Выпрямившись и не обращая внимания на нахмуренный вид Тома, она спросила:
      – А кто, скажи на милость, будет за ним ухаживать, кроме меня?
      Том посмотрел на загорелый торс Грей-сона и пробурчал, что раненый совершенно не похож на маркиза.
      – Я буду за ним ухаживать, – мрачно предложил он.
      Кейт фыркнула:
      – Представляю. Он у тебя захлебнется, а матрац промокнет насквозь. Нет, Том. Он – моя забота, и я сама с этим справлюсь. – И Кейт снова опустила полотенце в ведро с родниковой водой.
      – Ладно уж. Но отлучись от него на минутку, я должен кое-что с тобой обсудить, – проворчал Том, более не настаивая на своих услугах.
      Хотя бы с этим не будет больше приставать, с облегчением подумала Кейт, но, уловив грубоватые нотки в голосе Тома, поняла, что разговор ничего хорошего ей не сулит. Глубоко вздохнув, она взяла себя в руки и согласно кивнула Тому в ответ. Бросив взгляд на больного, она последовала за стариком.
      В гостиной Люси как ни в чем не бывало разливала чай. Усевшись, Кейт взяла чашку с чаем и подавила улыбку, глядя, как Том с трудом пытается удержать хрупкую чашку на колене. Поблагодарив Люси за чай, Кейт выжидательно посмотрела на Тома.
      – Я сегодня утром съездил в Лондон, – мрачно сказал он.
      Кейт обуял ужас. Почему он ее об этом не предупредил? И что он там разузнал? Неужели полиция ее уже разыскивает – как убийцу? У Кейт задрожали руки. Она изо всех сил старалась побороть волнение. Ведь сейчас ей более чем когда-либо необходимо не растеряться. Она сделала глубокий вдох и стала слушать, что же скажет кучер.
      – Я поразнюхал по соседству с домом нашего гостя и могу сказать одно: он на самом деле Роут, – недовольным голосом произнес Том.
      Кейт удивилась. Да она и не сомневалась в этом, стоило лишь взглянуть на него!
      – Он не Роут! – Люси негодующе вскинула голову с рыжими кудряшками. – Я вам уже говорила, что этот старый и безобразный человек вовсе не мой Роут!
      Бедняжка Люси! Кейт впервые разглядела за высокомерной позой страдающую женщину, отказывающуюся посмотреть правде в глаза. Кейт никогда не отличалась кровожадностью, но от всей души пожалела, что ранила не настоящего преступника, так жестоко обманувшего ее сестру, а ни в чем не повинного маркиза.
      – Джентльмен, что лежит в постели твоего отца, Люси, – Роут, и ты должна с этим согласиться, – мягко сказал Том. – Я поспрашивал, люди кругом уже беспокоятся, куда он подевался. Вообще-то он и раньше уезжал развлекаться на несколько дней, но сейчас его прислуга не знает, что и подумать, так как последний раз его видели возвращающимся с бала два дня назад и с тех пор он не давал о себе знать.
      – Простое совпадение! – не соглашалась Люси. – Это ни о чем еще не говорит.
      Том взглянул на нее, и она замолчала.
      – Он отпустил кучера и пошел пешком. Смешно даже подумать, чтобы на него напали бродяги. Роута все боятся – видать, знают, что он справится с кем угодно, – при этом Том многозначительно посмотрел на Кейт.
      Та покраснела. Конечно, Грейсон опасен, но Том просто не представляет насколько.
      – Продолжай, – ровным голосом сказала Кейт.
      – Там какая-то непонятная история с перчатками. Получается, что он заходил в дом, так как перчатки лежат на столе, но точно никто не знает, те ли это, что были на нем, или другие, потому что в тот вечер он отпустил слуг после празднования его дня рождения.
      У него был день рождения! Кейт от неожиданности едва не зажмурила глаза, услыхав эту новость. Не глядя на Тома, она спросила:
      – Сколько же ему исполнилось?
      – Тридцать два, – ответил Том.
      Кейт отвернулась к окну и стала смотреть, как по стеклу стучит мелкий дождик. Тридцать два. Он ровно на десять лет старше ее, а насколько опытнее, к тому же именит, обладает властью, за его плечами полная событий жизнь, и… он так умеет целоваться. Но он совсем не старый. Это только Люси так кажется.
      – Что ж, по крайней мере на наш след пока никто не напал, – с некоторым облегчением сказала Кейт.
      – Нет, ничего такого я не заметил, – подтвердил Том.
      – Но я ничего не понимаю, – снова вмешалась Люси. – Я вам говорю, что этот человек не Роут, а вы настаиваете, что это он!
      Том посмотрел на нее с нежностью.
      – Я видел его портрет, Люси. Он точно Роут, а твой ухажер, выходит что, нет.
      – Не может этого быть! – пронзительно вскрикнула она, затем в замешательстве смолкла.
      Кейт вздрогнула – пусть Люси иногда ее раздражала, однако Кейт вовсе не хотела видеть сестру уязвимой и беззащитной.
      – Я не знаю, Люси, – у Кейт от волнения сдавило горло. – Мы можем лишь гадать, что его заставило назваться Роутом. Хотел ли он скрыть свое подлинное имя или просто развлекался, но он солгал.
      – Нет! – Люси встала, прижав ладонь к горлу. – Нет! Он богат и знатен, и он вернется ко мне, вот увидите! Вы оба в этом убедитесь! – И в слезах выбежала из комнаты.
      Кейт и Том обменялись понимающим взглядом, и Том печально покачал головой. Кейт надо было бы побежать вслед за сестрой, но ей очень этого не хотелось, тем более что ее ожидали заботы посерьезнее, чем утешать разочарованную Люси. Настоящий Роут был серьезно болен, и она должна вернуться к нему.
      Кейт поспешно встала из-за стола и подумала, что с человеком, лежащим в спальне наверху, ее связывает нечто большее, чем с сестрой.
      Грейсон промучился в лихорадке еще три дня, и Кейт не знала, как облегчить его страдания. Она ничем больше не занималась, резко обрывала замечания Тома и Люси и почти не отходила от постели, где металась и стонала жертва ее опрометчивого поступка. Она заставляла Грейсона пить, обтирала его и успокаивала. К пятому вечеру с того дня, как она отважно пробралась через окно в его кабинет, Кейт чувствовала себя душевно и физически разбитой.
      Особенно ее тревожило то, что творилось у нее на сердце. У них в семье чувствительностью отличалась Люси. Она была склонна к меланхолии и резким сменам настроения – от радостного возбуждения до крайнего отчаяния. Кейт оставалось лишь поражаться такой способности сестры. Сама же Кейт обладала спокойным характером. Ее считали разумной и уравновешенной, на нее можно было положиться, она умела обо всем договориться и довести до конца любое дело. Последние годы представляли собой сплошную борьбу за выживание, и она справлялась с этим… до сих пор. Даже ее глупая выходка с Грейсоном предполагала практический результат – они нуждались в деньгах, и отец ребенка Люси обязан был им помочь. Возможно, она рассчитывала даже получить моральное удовлетворение, испугав этого человека, но убивать его, конечно же, не собиралась.
      Впервые ее тщательно продуманный план не удался. Мало того, что она напала не на того человека, но к тому же ранила его. Есть отчего прийти в отчаяние. Кейт буквально теряла голову, не зная, как помочь ему. Она убеждала себя, что ей так тяжко от сознания своей виновности. Ведь из-за нее он здесь и страдает. Но сердце ей подсказывало, что это не совсем так. Несмотря на их кратковременное знакомство и на то, что они едва успели обмолвиться несколькими словами, Кейт чувствовала, что ее отношение к Роуту определяется не только ответственностью за его здоровье и тем мощным воздействием, которое он сразу оказал на нее. У нее было такое ощущение, что она ждала его появления всю жизнь, и именно это пугало ее до смерти.
      Даже если он и поправится, то все равно элегантному, властному Грейсону нет места в ее жизни – он может лишь разрушить ее. Кейт охватила дрожь. Ты просто перенервничала, уговаривала она себя. Так частенько бывало с Люси. А теперь вот она сама на грани срыва. У Кейт защипало глаза. Она сердито заморгала ресницами, отгоняя слезы, – ведь она не плакала уже много лет, со дня маминой смерти. Ничто не заставит ее заплакать сейчас! Но, взглянув на красивое, бледное и изможденное лицо Грейсона, она опустила голову и разрыдалась.
      Кейт оплакивала свое прошлое, несбывшиеся надежды семьи Кортленд и… мужчину, лежащего перед ней, который неожиданно стал так много для нее значить.
      Девушка плакала молча, слезы сдавили горло и текли у нее по щекам. Наконец она шмыгнула носом и, отвернувшись, постаралась подавить рыдания. Вдруг Кейт почувствовала легкое щекотание у себя на виске – оказывается, она улеглась щекой на грудь Грейсона! Этого еще не хватало! Столь необычное ложе смутило ее, и в то же время она почувствовала покой, защищенность и безопасность, чего не знала уже давно, так как привыкла рассчитывать лишь на себя. А Грейсон, даже после нескольких дней и ночей лихорадки, источал силу. Кейт отдалась этому незнакомому ощущению и с улыбкой представила, что всемогущий маркиз Роут – ее опора и надежда.
      Кейт потерлась щекой о темные волосы у него на груди. Они были мягкими и мокрыми от ее слез. А под ними чувствовались твердые мускулы. Кейт глубоко вдохнула его запах, который не могли заглушить ни пот, ни постельное белье. Ею овладело такое опьяняющее, страстное томление, какого она никогда до сих пор не ощущала.
      – Это что, новая пытка?
      Кейт резко подняла голову и заморгала, не сразу поняв, в чем дело. Наконец она разглядела лицо Грейсона с вопросительно поднятой темной бровью. Ей показалось, что ее вид его позабавил. Она залилась краской, вскочила и уселась в кресло у постели.
      – Я… слушала, как бьется ваше сердце, вы ведь серьезно больны.
      – Но я еще жив, – сухо заметил он, и Кейт поразилась, как может человек, проболевший несколько дней, говорить так спокойно и уверенно. Неужели он ничего не боится и сомнения не мучают его в долгие, нескончаемые ночные часы? – Но, может быть, вам следует еще послушать? Сердце что-то очень сильно бьется.
      Кейт недоверчиво взглянула на него. Его губы слегка скривились в усмешке. Он что, смеется над ней? С отстраненным видом она положила ладонь ему на лоб, который оказался холодным. Наконец-то жар спал!
      – Лихорадка прошла! – воскликнула она.
      – По крайней мере эта прошла, – прошептал он, не отодвигая головы, и Кейт, не удержавшись, отвела прядь волос с его лба.
      Они смотрели друг другу в глаза. Кейт обдало теплом, исходящим от его тела. Это тепло согревало ее до костей и грозило лишить разума, а она продолжала смотреть в умные серые глаза этого многоопытного взрослого мужчины.
      Наконец она нашла в себе силы отнять руку от его лба и отвернуться. На глаза ей попался чайник, и она отрывисто произнесла:
      – Я приготовила чай по рецепту моей мамы. Он восстановит вам силы.
      Грейсон стал послушно пить из чашки, которую она поднесла ему ко рту. От его видимой покорности Кейт чуть не рассмеялась. Укрощенный Грейсон? Да этот человек не сделает ничего, что противоречит его желаниям. Кейт позавидовала ему, так как она позволить себе такое не могла.
      Но зато она наслаждалась, наблюдая, как его губы касаются края чашки, напоминая ей, как они прижимались к ее губам. Кейт заморгала, словно отгоняя это жгучее и сладкое воспоминание, но тут ее взгляд упал на его шею, и она стала следить за тем, как он глотает чай.
      Да она просто с ума сошла! Ей никогда не было свойственно кривить душой или что-то скрывать. Этим отличалась Люси. Кейт всегда смотрела всем прямо в глаза, всегда говорила правду, а теперь она отводит взгляд в сторону и руки, держащие хрупкую чашку, дрожат. Она посмотрела чуть ниже его лица, и что же она увидела? Широкую, покрытую темными волосами мускулистую грудь, отчего снова пришла в смущение.
      Жар прилил к щекам, слабость охватила тело, комок встал в горле.
      – На большее я пока не способен.
      Он откинулся на подушки, прикрыв опушенные густыми ресницами глаза. Но на губах играла едва заметная улыбка. Интересно, он имел в виду недопитый чай или что-то другое? В его словах Кейт ощутила смутную угрозу, и радость оттого, что ему лучше, померкла. Выздоровление Грейсона сулило ей множество проблем, и одна из них заключалась в том, что он не терпит, чтобы ему противоречили, – месть его мгновенна и безжалостна. Кейт вспомнила, что Роут слывет жестоким человеком. Ее охватила дрожь при мысли о той силе, которая одновременно влекла к нему и могла сокрушить.
      Как он накажет того, кто осмелился стрелять в него, пусть и непреднамеренно? И как ей защититься – да и всем им, – когда он окончательно поправится?

      Грейсон закрыл глаза – даже такое небольшое усилие, как выпить приготовленное Кейт противное на вкус снадобье, утомило его. Но он не привык спать на людях. Это делало его уязвимым, а таковым он никогда не был.
      Он притворился спящим, ожидая, что девушка уйдет. Ей незачем было оставаться – ведь ему стало лучше, и умирать пока что он не собирался. Но она не ушла, а уселась в кресло возле кровати, и он почувствовал легкий запах мяты. Грейсон мог бы приказать ей уйти – он с легкостью внушал страх и уважение. Он никогда не пил сверх меры, не переедал и умел обуздать похоть. Правда, иногда он увлекался карточной игрой, а в юности поражал отчаянной смелостью. Но ум его всегда оставался ясным, а тело крепким. Так было всегда, вернее, до сих пор.
      Ему совсем не нравилось, что сейчас он испытывает непонятную слабость. Правда, присутствие девушки, той самой, что, переодевшись мальчишкой, стреляла в него, как ни странно, поддерживало его. Это противоестественно, криво усмехнувшись, подумал маркиз. Тем не менее он поверил и ее объяснениям, и сожалению, сквозившему в этих поразительных глазах. Да и как можно не доверять женщине, проливающей слезы у тебя на груди? И она не притворялась, выжимая из себя несколько слезинок, – это был крик души. Так плачут от боли и обиды. Он хотел бы утешить ее, смягчить боль, помочь ей найти выход из всех трудностей, но… сил у него хватало лишь на то, чтобы сесть в постели. Собственная слабость просто выводила его из себя.
      Приподняв ресницы, Грейсон посмотрел на нее и увидел, что она в свою очередь украдкой наблюдает за ним. Чего она боится? В ее глазах он не углядел страха. Тогда что за странный блеск? Страсть?
      Эта мысль напомнила ему об эротических сновидениях, преследовавших его, пока он метался в бреду, и смутным вихрем кружившихся в воспаленном мозгу: ласковые прикосновения прохладных рук к телу, лихорадочное вожделение, вдруг охватывающее его. Но сейчас, глядя на нее, чопорно сидящую в кресле в поношенном муслиновом платье с выцветшим узором, Грейсон понял, что его сны не имели никакого отношения к реальности.
      Тут он ощутил напряжение в нижней части живота и вспомнил, что лежит голый. Кто его раздел? Он знал, что это сделала она, но тем не менее спросил:
      – Это вы за мной ухаживали?
      Она кивнула в ответ, и щеки ее заполыхали, однако взгляд его она выдержала. Такой девушке можно бросить вызов, возбужденно подумал он и тут же отметил, что, по крайней мере, весьма важная часть его тела не пострадала от болезни. Эта мысль взбодрила его, но пришлось согнуть в колене ногу, чтобы скрыть определенную неловкость.
      – Почему вы это делали? – без обиняков спросил он.
      – Больше некому, – также прямо ответила она.
      Тайна, окружавшая девушку, не рассеялась. Кто она, эта серьезная юная особа с нежными руками? Может быть, все происходящее лишь плод его воображения и он выдумал ее от скуки? Она совсем не напоминала Шарлотту, была маленькая и хрупкая, но вся светилась чистотой, а это пронзило ему сердце. Он увидел в ней силу, честность и ум.
      Грейсон глубоко вздохнул и закрыл глаза; хватит фантазировать! Он, скорее всего, еще не совсем здоров, и ему необходим отдых. Он никогда не засыпал в присутствии посторонних, даже если это была любовница, но, может быть, сейчас он позволит себе эту вольность.
 
      Держа поднос в одной руке, Кейт направилась к отцовской спальне. Вдруг она услышала какой-то стук. С замиранием сердца она отворила дверь и облегченно вздохнула, так как обнаружила Грейсона сидящим на краю постели и явно собирающимся встать, а не лежащим на полу.
      – Что вы делаете? – воскликнула она и кинулась к нему, торопливо поставив поднос с завтраком на стол.
      – Я не могу больше лежать, – ответил он тоном, не терпящим возражений. Но на Кейт это не произвело должного впечатления.
      – Ну нет, вы ни в коем случае не должны вставать. Еще вчера вы горели в лихорадке! – сказала она.
      – А сегодня я уже не горю, – ответил он, сверля ее взглядом.
      Кейт не так-то легко было испугать.
      – Вам нужно сохранить силы. Посмотрите, что я вам принесла на завтрак.
      – Опять овсянка? – Он пренебрежительно поднял бровь.
      – Нет. На этот раз хлеб с молоком и немного тушеного мяса.
      – Молоко?
      – Да, молоко, – подбоченившись, ответила Кейт. – Вы, конечно же, предпочли бы коньяк или шампанское?
      – Молоко я пить не буду. Я вам не грудной младенец!
      Кейт окинула взглядом его длинную фигуру в отцовской ночной рубашке, которая едва доходила ему до колен. Мускулистые икры были красивой формы, а босые ступни изящно изогнуты в подъеме. Она вспомнила, как касалась его ног, и щеки у нее порозовели. А свою мужскую силу ему не было надобности доказывать – она слишком хорошо ее ощущала. Кейт с трудом перевела глаза на его лицо, уверенная в том, что встретится с его ироническим взглядом. Однако никакой насмешки она не увидела. Холодный взгляд серых глаз скрывал огонь, бушевавший в их глубине, но жар от него проникал внутрь ее тела, отчего у Кейт ослабели ноги. Она резко отвернулась, чтобы избежать его зачаровывающего взгляда, и занялась едой на подносе.
      – Вам не удастся вечно держать меня здесь.
      Его слова пронзили ее, словно ножом. У нее перехватило дыхание, и она замерла. Хорошо хоть он не видел выражения ее лица. Конечно же, Роут хочет уехать, но нетерпение, прозвучавшее в его голосе, ранило Кейт – ведь она почти целую неделю ухаживала за ним, предвосхищая каждое его желание и беспокоясь, как бы он не умер. Она рассердилась на себя – стоит ли обижаться на этого надменного джентльмена.
      – Мне нужно встать, – раздраженно сказал он.
      Кейт промолчала, но мысленно обозвала его неблагодарным, высокомерным нахалом. Ей захотелось силой влить молоко ему в глотку.
      – Черт возьми, девчонка, я должен воспользоваться ночным горшком!
      Кейт мгновенно обернулась.
      – А кто вам его подавал, пока вы болели?
      Его лицо посуровело и застыло, а глаза метали молнии, так что Кейт даже сделала шаг назад, испугавшись той внутренней силы, что временно была заглушена лихорадкой. Небритые щеки и подбородок делали его похожим скорее на разбойника, а не на маркиза. Противником он был бы грозным, и Кейт пожалела, что не удержалась от своего поспешного замечания. Такие, как он, никогда не просят помощи и не ценят, когда ее получают, независимо от обстоятельств.
      – Я помню, как вы дотрагивались до меня, – его голос ранил, как лезвие ножа. – Вы снова хотите оказать мне эту услугу… или вы нежно касаетесь лишь мужчин, лежащих без сознания?
      Кейт чувствовала, как у нее пылает лицо. Она с такой силой оттолкнулась от стола, что посуда на подносе с завтраком задребезжала. Быстрыми шагами она направилась к двери, проклиная мешающие движению юбки. Вот было бы славно, если бы Грейсон и все сложности, с ним связанные, провалились к черту, а она вернулась бы к прежней жизни и вновь надела бы мужские штаны! На пороге Кейт обернулась. – Если упадете носом вниз, то я вас больше поднимать не стану, – холодно и с бесстрастным выражением на лице произнесла она.
      Но ее колкость осталась без ответа. Грейсон не выругался, не нахмурился, а просто поднял темные брови. И как ему только удается выглядеть таким надменным, ведь он сидит всего лишь в одной старой отцовской ночной рубашке!
      Кейт сдержалась и не хлопнула дверью. Она вернулась к себе в комнату, где стянула выцветшее, узкое платье и переоделась в поношенные штаны, рубашку и жилет. Хватит изображать служанку перед этим наглым упрямцем!
      Затем она отправилась на кухню печь хлеб, что давно пора было сделать. Свой гнев она выместила на мягком комке теста. Если Грейсон так прекрасно себя чувствует, что может ходить, пусть уезжает! Пусть отправляется сегодня же, решила Кейт, несмотря на сердечную тоску. Она так яростно шлепала тесто о стол, что вспугнула Циклопа, одноглазого кота, который грелся у очага.
      Кейт выпрямилась, удивляясь своей горячности. Ведь она всегда отличалась спокойствием и уравновешенностью и не помнила, чтобы хоть раз вышла из себя. Это все из-за Грейсона. В его присутствии она теряется, глупеет, да к тому же она устала, ухаживая за ним.
      Теперь он здоров, и самое лучшее – это отделаться от него. Пусть Том сегодня же вечером отвезет его в Лондон. В темноте он не поймет, в какой местности находился, и поэтому не сможет выследить их в Харгейте. Вроде бы разумно, но Кейт наморщила лоб – одурачить хитрого маркиза трудно. Скорее всего, он их обнаружит, если захочет.
      Обескураженная подобным выводом, Кейт решила, поскольку выхода нет, больше об этом не думать. Маркиз, очевидно, сам жаждет поскорее от них уехать. Если удача им улыбнется, то он не станет их преследовать, тем более в судебном порядке.
      Кейт сама понесла маркизу обед. На Люси рассчитывать было нечего, а что касается Тома… тот вел себя, словно дворняжка, на чью территорию забрел чужак. Кейт разложила на блюде кусочки свежевыпеченного хлеба, пирожки с мясом и вишней. Она любила печь хлеб и пирожки и заметно воспряла духом. Нельзя допустить, чтобы Грейсон испортил ей хорошее настроение!.
      Когда она вошла, он лежал в постели, но не спал, а устремил на нее зоркий, оценивающий взгляд. Кейт смутилась, так как поняла, что от этих проницательных глаз ничто не укроется.
      – Вот ваш обед, – сказала она и поставила поднос на кровать. – Когда вы закончите, Том отвезет вас в Лондон.