Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Цапля ловит рыбу

ModernLib.Net / Криминальные детективы / Словин Леонид Семёнович / Цапля ловит рыбу - Чтение (стр. 7)
Автор: Словин Леонид Семёнович
Жанр: Криминальные детективы

 

 


Еще вопрос. Вам приходилось писать: «В моей смерти прошу никого не винить…» Может, чтобы испугать себя? Здесь, в купе, была такая записка.

— Тут другое. — Лаву на секунду коснулся взглядом колокольца на столе, отвел глаза. — Методика овладения биоэнергией только создается, результаты экспериментов непредсказуемы. Понимаете? Было бы справедливым, чтобы в случае моей гибели за меня никто не отвечал…

«Вот и разгадка, — Денисов кивнул. — Сухарев мог не беспокоиться. Не режиссерская придирчивость была причиной записки. И речь не шла о самоубийстве…»

Рисунок поиска, однако, по-прежнему не претерпевал изменений.

«Через приятелей Сабира Жанзакова — к самому актеру… Нет выбора!»

Денисов достал фотоснимок, привезенный им из Ухты.

— Здесь нет ваших знакомых?

Лаву внимательно вгляделся. Атлет, удерживавший ногу на плече партнера, не вызвал у него интереса.

— Сабир… — Он ткнул в тренера. — Да еще — упражнение. «Цапля ловит рыбу…».

— Имя Андрей что-нибудь говорит? — Денисова интересовал хозяин квартиры, в которой Досымбетов в свое время пытался облегчить страдания мужу Виргинии Витаускене.

Он напряг память:

— Камал помогал Йонасу совершенно бескорыстно, взмок от пота… Там три комнаты… Мужу было плохо. Камал говорил с ним. Сказал, что сам много болел, лечился у старцев, у буддистских монахов. Много лет переносил унижение, тяготы. Убирал за ними грязь… В квартире были еще люди. Студенты. Может, аспиранты…

— Небольшого роста, — напомнил Денисов, — с бородкой. Похож на маленького мужичка. Историк или экономист…

— Историк, — сказал Лаву. — Я слышал о нем от Сабира. Но никогда у него не был.

— Кто может его знать, кроме Досымбетова и Юнусова?

Лаву задумался.

— Может, профессор Семенова?

Денисов уже записывал.

— Семенова Нелли Михайловна. Вот телефон…

Денисов взглянул на часы. «Газик» продолжал ждать его у пакгауза, рядом с площадкой, где разгружали негабаритные грузы-тяжеловесы. Он спросил еще:

— В книге по иглотерапии лежит записка, посвященная мастерам дзен: «они пинают, бьют учеников…»

Лаву кивнул головой.

— Я видел, к сожалению, ничего не знаю об этом.

— Жаль. Сейчас вы — в метро? Я довезу.

У купе, служившего съемочной площадкой, они остановились. Бритоголовый включил свет. Перегородка между двумя смежными помещениями была снята, чтобы камере было свободнее работать. Денисов не увидел внутри ни реквизита, ни декораций. Обычное купе…

— Если у двери висит милицейский китель, — объяснил Эргашев, — значит, снимают служебку, где едет оперуполномоченный. Если голубой пуловер, значит, купе Сабира. Зрители подозревают в нем уголовника, а он просто юноша-спортсмен, всю дорогу жмет резиновое кольцо, эспандер, развивает кисть. Сабир, кстати, сам предложил эту деталь, она из старой американской ленты…

— Поговорить им не дали.

— Как хоть они гастриты лечат? — Послышалось шлепанье комнатных тапок. Проводница не ушла, ждала в коридоре, чтобы задать Лаву этот вопрос. — Что они там рекомендуют, те колдуны?

Макетчик ответил серьезно:

— Камал, например, советует витамины группы «В», проросшую пшеницу, физические упражнения…

— К нам приезжал один. Смотрит на тебя и молчит. Как истукан…

«Откуда такое слово? — отметил Денисов. — От „экскурсант“? Или „мутант“? — Беспокоило его, однако, другое. — Не слишком ли я взял крен в личную жизнь Жанзакова? В самом деле. Сосногорск, взаимоотношения с бывшей женой, с нынешней. Методика Сухарева. „Нарисуйте мне, что человек думает о коте. А потом — что кот думает о человеке…“ Теперь еще творческая лаборатория экстрасенсов…»

Он отогнал эту мысль, с Эргашевым простился как с приятелем.

— Значит, мальчик-боксер получил дочь босса…

— Вот именно! — Бритоголовый улыбнулся. — Но проблемы-то остались. Как жили на разных берегах, так и остались жить!

— Сейчас, главное, найти его…

Из «газика» Денисов по рации связался с дежурным.

— Что-нибудь есть?

— Снова звонила мать Камала! Ученого! Волнуется. Оставила телефоны академика Столповских, двух литераторов и одного художника, приезжающего в Талас. Я звонил. Столповских нет ни в Москве, ни в Жуковке. Никто не хочет назвать место: «Оставьте телефон, вечером он вам позвонит». У художника не отвечают.

— А остальные?

— Литераторы видели его эпизодически, адресов не знают. Ты — далеко?

— Запиши телефон: профессор Семенова Нелли Михайловна…

Профессор на кухне готовила ужин. Семенова была высокого роста, в длинном халате, подчеркивающем завидную спортивную стать.

— Учтите: Эркабай — суфист. Камал, наоборот, близок к дзенбуддизму…

Весь день Денисову приходилось слушать мудреные вещи, в то время как ему только и требовалось: адрес Жанзакова.

«Чистый розыск! В крайнем случае — адреса людей, которые знают о месте пребывания актера…»

Срок, указанный и Сухаревым, и Бахметьевым, и управлением, истекал.

— Извините, что пришлось вас беспокоить. Да еще дома!

— На кафедре вы бы все равно едва ли меня застали. Я бываю там два раза в неделю. По понедельникам и четвергам.

— А в Институте востоковедения?

— Совсем редко.

— Вы хорошо знаете Сабира Жанзакова?

— Он друг Камала и Эркабая, интересный человек и актер. Несколько лет назад его неожиданное исчезновение меня тоже бы взволновало. Хотя на месте жены я бы никогда не пришла в милицию. Но это — частность… Сейчас угощу вас ухой. Сазан — совершенно свежий, — она быстро управлялась со специями, нюхала, пробовала на вкус. — После режиссерских курсов это был весьма обычный молодой человек. Веселый, мог куда-то закатываться с друзьями. Бог с ним — с тем! Мне привелось теперь увидеть его другим. Изменился круг его знакомств, увлечений. Он стал бывать на лекциях, в консерватории, познакомился с интересными людьми. Безусловно, здесь связь: Камал — Эркабай…

— У Жанзакова интерес к философии?

— Интересует его скорее система психорегуляции актера. То есть в применении к творчеству.

— Не понимаю.

— Я объясню. Ну вот уже совсем простой пример: на сцене два актера, мужчина и женщина. Просто сидят. А вам из зала кажется, что они влюблены, что их властно влечет друг к другу. Понятно? Актер не может не заботиться о психорегуляции…

Денисов вспомнил ночной разговор в Крылатском: «Для Сабира после его ролей каратистов, наемников — это, конечно, каторжный труд…» «Нарисуйте мне, что человек думает о коте…»

— Вы познакомились с ним через Досымбетова?

— Через Камала. А Камала представила наша сотрудница: услышала, что сестра моей матери страдает остеохондрозом. Камал как мог облегчал ее участь, причем совершенно бескорыстно.

— Как вы считаете, где они могут сейчас быть? У кого?

— Камал звонил мне пару недель назад из Ташкента. Он собирался заехать в Бируни к Эркабаю и вместе с ним лететь в Москву…

Семенова вернулась к началу разговора, предпочитая говорить о том, что интересно самой:

— Основной принцип дзенбуддизма — непротивление злу силой. Принципиальное неприятие насилия. У суфистов, как Эркабай, совсем другое. Это одна из философий ислама. Быть одновременно дзенбуддистом и суфистом — все равно что быть мусульманином и христианином… — Она помешала в кастрюльке. — Уха готова. Посмотрите пока… — Она подала номер «Советского экрана». — Вам будет интересно. Последний, самый-самый…

Денисов взглянул на обложку — ее всю занимал Сабир Жанзаков. Репортер сфотографировал его в знакомой уже боевой позе — со вскинутой на уровень лица босой ногой, вынесенным для удара кулаком, с прищуренными азиатскими глазами.

Семенова все делала быстро. В момент из серванта появились тяжелые большие пиалы — «касы». В выборе посуды и мебели чувствовались основательность и привычки человека, связанного с Востоком. Еще раньше, проходя по квартире, Денисов заметил в передней статуэтку Будды, несколько изогнутых металлических кувшинов, ковер с надписью на санскрите.

Накрывая на стол, она не прерывала объяснений:

— Я считаю, что у Эркабая слабое поле.

— Слабое?

— Во всяком случае, не сильнее моего. Не знаю, правда, положительное или отрицательное. Эркабай дал мне кольцо, я не смогла его носить. Чувствовала себя точно побитой. Стоило снять кольцо — и усталость проходила.

— А что Досымбетов?

— Камал? Он бывал здесь несколько раз. Заваривали чай. Скромный, застенчивый юноша. Читал Кришнамурти, пел под гитару. В целом же его философия для меня неприемлема. За год открыть подсознание — то, что с помощью аутотренинга можно достичь лишь через много лет… Вместе с Эркабаем это интересная пара. Вы читали о них?

— О них писали?!

— Подождите, я принесу. — Она ушла в комнаты, вернулась с машинописной страницей. Это была ксерокопия.

Денисов прочитал:

«…В Каракалпакии проживает Эркабай Юнусов. Этот человек наделен необычайными способностями, накладывающими свой отпечаток на весь образ его жизни. Известно, что в последнее время такого рода способности, проявляющиеся в нетрадиционных способах лечения с помощью биотоков рук, в телепатии, телекинезе, становятся предметом пристального научного внимания и исследования…

Молодой ученый Камал Досымбетов установил с ним взаимодействие и ведет записи научного характера…»

Внизу стояла фамилия известного драматурга с перечнем лауреатских и почетных званий.

— Весомо? А вы видели фотографию целительницы, которую она подарила Камалу? Вся Москва о ней говорит: «Учителю от благодарной ученицы».

— Вас связывают дружеские отношения?

— Скорее приятельские.

— Имя Андрей ни о чем вам не говорит? Тоже знакомый Камала…

— Из Марьиной Рощи?

— Да.

— Я однажды была там. Вместе с Сабиром и Камалом.

— Адрес помните?

— Мы ездили на такси.

— Может, фамилию?

— Селистров или Селестров. Может, Селиверстов. Камал ее упоминал. Работает где-то в НИИ…

— Это он. — В последнюю минуту Денисов отказался от ухи. — Я позвоню дежурному. Этот человек может знать, где Жанзаков.

— Звоните.

Он прошел в переднюю, к телефону. Набрал номер. У дежурного было занято. Через коридор виднелась проходная комната, заставленная книжными шкафами. Горные лыжи — в углу; на столике — бронзовое многорукое божество.

Наконец дежурный освободился. Денисов продиктовал:

— Селистров, Селестров, Селиверстов, Марьина Роща, сотрудник НИИ. Пусть срочно прокрутят по адресному.

Вернувшись в комнату, Денисов показал запись о мастерах дзен, обнаруженную в кейсе Жанзакова.

— Можете что-нибудь о ней сказать?

— «Пинают учеников…» — Она надела очки, пробормотала: — «…всегда помнить: они не гневаются, это тоже часть их сочувствия…» Нет. — Семенова решительно сняла очки. — По-моему, это Кришнамурти… Садитесь. Как вы относитесь к зеленому чаю?

— С большим уважением.

— Я заварила… Могу задать вам встречный вопрос?

— Безусловно.

Семенова села напротив. У нее было покрытое легким зимним загаром лицо, едва различимая сетка морщин в углу глаз.

— Мои родители тоже были учеными. Отец занимался в Сорбонне. Мать, как и я, профессор. Кстати, выросла тоже в этом доме. Так вот. Мои родители говорили, что ученый должен овладеть всем богатством знаний. Владимир Ильич считал идеализм тоже ветвью познания. Следите за мной? Немецкая классическая философия, как вы, может, помните, насквозь идеалистическая, но именно она стала одним из источников марксизма…

Денисов внимательно слушал.

— Я ученый. Я не ищу выгод. Не ханжа. Берите чай.

— Спасибо.

Зеленый чай был слишком крепким. Семенова подала его в пиалах. Денисов вспомнил бледный, но прекрасный чай в Бухаре — чайханщики заваривали его словно бы совсем небрежно.

— В Москве, по-моему, никому ни разу не удалось ни заварить, ни попробовать приличный зеленый чай. Так вот… Вы не специалист в вопросах физики, не знакомы с методами получения информации об удаленных объектах по их собственному излучению. Много лет назад так же, с порога, отвергли генетику, объявили кибернетику служанкой реакции. Меня, а вас и подавно, не было еще тогда даже в средней школе. Результаты тем не менее мы знаем.

— Да.

— Сейчас вы выступаете против неизученного пока еще направления в науке. Я чувствую это. Вы заранее против Камала, Эркабая. Что заставляет вас брать грех на душу? Вы специалист своего дела. Ну и занимайтесь им. Честно говоря, в этом и только в этом вы мне глубоко антипатичны. Извините. Теперь я предположу другое. Если эти люди и в самом деле мистификаторы и им удалось обвести вокруг пальца — во что я совершенно не верю — видных ученых, дотошливых журналистов, возникает вопрос: «Зачем?» Ведь денег за лечение они не берут. Хотя брать плату за лечение, по мнению некоторых, это такая же лечебная процедура, как и само лечение. Итак, денег не брали. А что могла дать я?

Денисов не был готов к разговору; Семенова с любопытством следила за ним.

— Я ищу человека, который, возможно, попал в беду. Чистый розыск. Решение научных проблем я оставляю ученым…

В глубине квартиры раздался телефонный звонок.

— Простите, — Семенова вышла. Тут же вернулась. — Это вам. — Звонок в квартиру чужого ее шокировал.

— Мне пришлось оставить дежурному номер телефона. Извините. У нас так принято.

Он снова вышел в переднюю, взял трубку.

— Денис! — крикнул дежурный. — У нас важные новости. Звонила Жанзакова. А ей — из Душанбе — отец…

— Так…

— Сабир нашелся! Позвонил своему отцу, а тот родителям Терезы. В понедельник будет на съемках!

— Он в Душанбе?

— Они соединялись по междугородному. Тереза сказала: это — твой успех. Ты всех всколыхнул, поднял на ноги. Я поставил в известность Бахметьева, дежурного по управлению. Так что… Поздравляю. Отбой воздушной тревоги!

Денисов молчал.

— Удивлен? — спросил дежурный.

«Сработало чье-то безумное везение… — была первая мысль. — Чье? Самых близких? Зинаиды Овчинниковой? Терезы? Что только не приходило мне в голову за двое суток!»

— Теперь слушай! Звонил Сергей Гамазин, поэт. Член Союза писателей СССР. Знаком?

— Да.

— Он договорился с Журавлевой. С целительницей. Чтобы она тебя приняла. Это стоило ему большого труда. Он уговорил ее отменить важную встречу. Понимаешь? Тут телефонным извинением не отделаться. Надо ехать.

— Я буду.

— Ну и насчет Сильвестрова. Ты интересовался им как связью Камала.

— Установили?

— «Сильвестров Андрей Иннокентьевич, сорок два года, эмэнэс, Марьина Роща…» Ниязов выехал к нему до известия, что Жанзаков нашелся.

— Я заеду за ним. Давай адрес… Денисов ждал всего — только не этого. «Сабир Жанзаков жив… С ним все в порядке!» Многорукое буддийское божество на столике в углу улыбалось загадочно и бесстрастно.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Школа каратэ

Журавлева оказалась молодой, модно одетой — сошла с обложки «Бурда моден». Она сама открыла ему дверь. Глубже, в коридоре, Денисов увидел амбала в спортивном костюме, кроссовках «Пума».

Амбал молча, оценивающе глянул в его сторону.

— Это о вас звонили? — голос у целительницы оказался хрипловатым, однако не грубый, с доверительной ноткой. — Проходите.

Амбал сразу отошел, держался где-то поблизости.

За дверями кухни и комнат, выходившими в прихожую, чувствовалось присутствие многих, может, нескольких десятков людей — сидевших за столами, ужинавших, смотревших видео.

Когда Денисов внизу ставил «газик» место пришлось искать рядом с машинами модных марок.

— Поговорим здесь? Я ненадолго. — Визит, был сугубо деловой; они оба — оперуполномоченный и признанная официально колдунья — это понимали.

— Давайте сюда, — она отступила в прихожую. Денисову с одной стороны была видна часть кухни — широкая полированная столешница, бутылки, ноги людей, торчащие из-под такой же полированной деревянной скамьи. По другую сторону со стены смотрели картины.

Взглядом любителя Денисов тотчас заметил отсутствие натюрмортов и пейзажей, большей частью здесь были портреты, похожие на иконы; интересовали только лица, глаза. Две большие картины изображали сказочных людей-птиц с крыльями за спиной. Денисов помнил их по рисункам в школьном учебнике истории.

«Ассирия! Древнейшее государство Мессопотамии… Кажется, так!»

— Крылья — форма изображения внутренней энергии, — заметила Журавлева, проследив направление взгляда. — Это мои работы.

Из кухни доносились запахи жареного мяса, специй.

— Садитесь с нами.

— Спасибо, я спешу. Вам сказали — я интересуюсь Сабиром Жанзаковым. Он неожиданно исчез со съемок…

— Я никогда не слышала о нем.

— Он дружит с Камалом Досымбетовым. Вы его ученица…

Журавлева остановила жестом. Не оборачиваясь, негромко назвала чье-то имя.

Из комнаты появилась вторая женщина — худая, похожая на стрекозу; все в ней было в тон — от рыжих веснушек до кофейного цвета брюк, включая медный браслет и тяжелую желтую цепочку. Журавлева сказала несколько слов.

Еще две женщины и мужчина пересекли прихожую, направляясь в кухню. Они несли тарелки. Денисов не ошибся — в квартире было много людей, работало одновременно несколько музыкальных устройств: звуки доносились с обеих сторон.

Амбал, который встретил Денисова, подошел ближе, прислушался — за поворотом стены, внизу, Денисов увидел голубые носки кроссовок.

Еще через минуту та же женщина передала Журавлевой фотографию.

— Вот.

Она протянула снимок Денисову. На нем изображена была голова юноши и чьи-то протянутые сзади к голове руки с растопыренными пальцами. Юноша был сфотографирован в профиль, выглядел изможденным, придавленным.

— Таким Камал был несколько лет назад. Я пробовала ему снять головные боли. Это мои руки.

— Меня ввела в заблуждение подпись. Ее многие видели — «Учителю от благодарной ученицы»…

Журавлева не ответила, черные глаза смотрели пристально. Денисов не чувствовал в них гипнотической силы. Понял другое. Целительница хочет о чем-то умолчать, сделав так, чтобы он сам догадался.

— А что Эркабай?

Она снова рукой предложила не продолжать; Эркабай ее не интересовал.

— Не представляю. — Подумав, она добавила: — Как раз сейчас группа видных ученых, как мне известно, обратилась в Моссовет с ходатайством выделить Камалу жилую площадь и прописать в Москве.

Кроссовки за ее спиной шевельнулись.

Журавлева негромко произнесла имя, Денисов не расслышал.

Из комнаты выбежал мальчик. Женщина что-то сказала, подняла ребенка на руки. Она по-прежнему пристально смотрела на Денисова, прижимала сына к груди.

«Меня хотели навести на какую-то мысль, — подумал Денисов, спускаясь по недавно отреставрированной лестнице. — Амбал-телохранитель в прихожей, ребенок на руках… Похоже, Журавлевой кто-то угрожает… Но кто? Аспирант? Камал? Но я не смог понять подсказку…»

Из автомата во дворе он набрал номер квартиры в Крылатском.

— Это Денисов.

— Я узнала вас, оперуполномоченный… — Трубку взяла жена Аркадия. — Мы думали, что вы отсыпаетесь, не хотели будить.

— Но вы тоже на ногах.

— Только-только уложила Терезу.

— Как вы узнали, что Жанзаков нашелся?

— Терезе позвонил Рустам Хаббибулович, отец. А тому — отец Сабира. Сабир сказал, все в порядке, что у него с понедельника начинаются съемки.

— Откуда он звонил?

— Не сказал. Да и отцу Сабира ни к чему. Он считает, что из Москвы. Разговор был короткий: «Как вы? Как мама, сестра?» С родителями проживает его младшая сестренка. «Привет тестю с семейством…» Завтра сам все объяснит. Сейчас позвонил Сухарев — он только теперь приходит в себя. Как вы, оперуполномоченный? — Она была готова к продолжению бесконечного, не затрагивающего ни сердце, ни ум, трепа.

«Только с Гамазиным на даче, — подумал Денисов, — она говорила несвободно и трудно. По-человечески. Тогда я мог бы, пожалуй, спокойно выдержать ее взгляд».

— Все нормально. Спасибо.

Денисов еще постоял. Звонить было некуда. Телефон квартиры Сильвестрова, где находился Ниязов, он не записал.

Странная пара — в рясах, в черных высоких шапках, с окладистыми бородами — прошла в глубь двора. Из-под ряс виднелись начищенные до блеска туфли «Саламандра». Поравнявшись с Денисовым, один из священнослужителей заговорщицки улыбнулся, кивнул на подъезд.

«Сложись обстоятельства иначе, — подумал Денисов, — именно Камал, а не Журавлева, жил бы сейчас в этом доме. Не в этом ли дело?»

В машине Денисов всю дорогу молчал. Он только кивнул, .высаживая в Марьиной Роще, водитель, уловив его состояние, сказал как о само собой разумеющемся:

— Сейчас заправлюсь — и сразу на ужин. Я быстро. Здесь рядом, Денис!

Младшего инспектора Денисов нашел на кухне в квартире; о которой рассказывала Витаускене. Самого Сильвестрова дома не было. Ниязов разговаривал с парнем спортивного вида, в куртке, в надвинутом на лоб капюшоне, который тот почему-то не снял.

Лицо парня сразу показалось Денисову знакомым, через секунду он уже знал:

«Атлет с фотографии „Цапля ловит рыбу“.

— Костычев, — представил его Ниязов. — Студент МВТУ имени Баумана… Сильвестров позвонил ему в пятницу. Передал через мать, что уезжает, но будет звонить…

Неулыбчивый «закрытый» Ниязов относился ко всему одинаково серьезно. Это сильно ему вредило.

«Нет избирательности. Приходится просчитывать все варианты. И сейчас тоже. Акцент сразу на всем…»

— Сильвестров позвонил?

— Нет. Костычев приезжает сюда уже второй вечер. Ждет звонка. У них так условлено.

— А ключ? — Денисов подвинул свободный табурет. Машину теперь все равно следовало ждать.

— Соседка открыла. Один ключ хозяин постоянно держит у соседей. Любой может войти в его отсутствие… — Ниязов вернулся к студенту. — Давно знаешь Сильвестрова?

— Еще со школы.

— Какой у него предмет?

— Историк, кандидат исторических наук.

— Преподавал?

— Вел курсы каратэ. Мы ходили с ребятами. Давно это было.

Ниязов продолжил расспросы. Отсутствие избирательности и здесь сослужило ему плохую службу. Разговор надолго ушел в сторону.

— Платные курсы?

— Да. Комплекс, построенный на учении античных медиков. О вреде перегрузок, мягкости, которая оказывает сопротивление грубой силе…

Костычев говорил охотно. Капюшон он так и не снял, Денисову был виден его профиль — детская складка губ, нос-закорючка и один крупный, как у скакуна, чистый глаз.

— Сен-сей, как мы его называем, говорил, что изучает с нами курс, основанный на гибкости: уйти, поставить блок…

— Сен-сей?

— Или наставник. Все равно.

— В соревнованиях участвовали?

— Нет. Нам, конечно, пацанам, хотелось, но сен-сей был против. И родители тоже. Занимались бесконтактным способом. Не соприкасаясь. Две трети времени отводилось физической подготовке. Разминке, согреванию, растяжке.

— А потом? Когда каратэ запретили?

— Стали приходить как друзья. Обычно тут собираются интересные люди, говорят о любопытных вещах. Я, например, впервые здесь узнал, что есть феномены, которым достаточно провести руками вдоль тела другого, чтобы узнать о его здоровье, поставить диагноз, а иногда и тут же исцелить. Я имею в виду экстрасенсов.

— Но Сильвестров много старше, — младший инспектор был традиционен.

— Эркабай еще старше!

— Эркабай Юнусов… — Ниязов кивнул. — Знакомы?

— Как-то сидим с ребятами, входит странный, с бусами на шее, в халате. Подошел. «Как зовут?» Поцеловал каждому руку. Потом пригласил к себе — в Каракалпакию.

— Ездил?

— Несколько раз. — Костычев окончательно разговорился. Ему и нечего было скрывать. — Живет с матерью, нигде ее не оставляет. В детстве над ним смеялись: «За мамину юбку держится…» В ауле у него домик. Со всех концов к нему едут. Спит на полу, одежду шьет сам. Никакой роскоши. Ему вообще ничего не надо.

— А деньги? На самолет, например…

— Любой даст. И Камал, и Сабир. А еще подаяния. Особенно на уразу. Каждый готов помочь.

Денисов взглянул на часы:

«Водитель едва ли еще подъехал к заправке…»

Он достал блокнот, перелистал записи.

Теперь, после звонка Жанзакова, большая часть заметок выглядела ненужной, другие — в особенности касающиеся смерти, самоубийств — по меньшей мере странными. Как эта:

«На первых ступенях культуры почти безоружный, встречающий смертельную опасность чуть ли не на каждом шагу, человек свыкся с идеей насильственной смерти, смотрел с большим хладнокровием, чем мы. Этим объясняется удивительное, даже презрительное отношение к смерти у дикарей…»

«Слишком многое я объяснял неустроенностью Жанзакова, — подумал он. — Но ведь не придумал же я! Ни раздвоенность, ни прилеты в Ухту, ни бездомность. Ни стремление к успеху любой ценой».

Денисов мельком просмотрел записи. Некоторые были существенными, другие потеряли актуальность, он прочитал их от конца к началу:

«…Мастера дзен пинают своих учеников. Они выбрасывают их из окон домов…»

«…Пройти путь испытаний. Смири гордость… ты сильный, а терпи, когда тебя бьет слабый. А ты — бей человека, который в десять, в сто раз сильней и крепче… Бей чемпиона каратэ…»

«…Во время сеанса Йонас говорил с ним. Камал сказал, что сам много болел, лечился у старцев, у буддийских монахов…»

Их было много — заметок, которые должны были напомнить о важном, объяснить.

«Долинин, диктор ЦТ. Собственная сильная биоэнергетика. Камал не смог помочь. Аристархов. Статья о Журавлевой…»

«В моей смерти прошу никого не винить…»

«…А гибель отношенийэто грех, даже если ты жертва, а не палач. И добродетель тут не оправдание. Грэм Грин».

«…Когда-нибудь я только чуть-чуть двину пальцами, даже не вытягивая руку, и спичечный коробок упадет».

— Где здесь телефон? — Денисов поднялся.

Костычев показал на дверь.

Соседняя комната была почти пустой: книжная полка, циновки на полу, стереосистема. В углу несколько сальных мешков. Телефон. Повсюду преобладали оранжевые цвета.

Словно почувствовав его недоумение, Костычев крикнул из кухни:

— Это чтоб сидеть на полу. Полезнее. Постоянно фильтруется кровь, не бывает отложения солей. Поневоле несколько раз за день согнешься, разогнешься… А оранжевый цвет — как самый благоприятный. Фиолетовый, темно-синий вызывают заторможенность…

Денисов подсел к телефону. Угол был затянут паутиной — ее намеренно не убирали. Быстрый серый паук скользнул куда-то вбок: оказалось, Денисов все-таки задел нить.

«Слишком большая муха попалась…» — подумал оперуполномоченный.

Он набрал номер, назвал себя.

— Ты где? — спросил дежурный.

— Вместе с Ниязовым. Дежурный догадался:

— Водитель ужинает?

Да. Такая просьба: набери Сосногорск… — Он продиктовал номер Овчинниковой. — Позвони сюда. Соедини через пульт.

— Надеешься услышать? — дежурный усомнился.

— Попробую.

Он вернулся в кухню. Костычев объяснял Ниязову:

— Элементарно: все жирное, жареное идет прямо на сердце, в желудок. Всего трем моментам нужно уделять внимание: диафрагме, сердцу и перистальтике. — Общение с людьми старше его, интересующимися биоэнергетикой, диетологией, бог знает чем еще, не прошло для него бесследно.

— Сначала надо есть сахар и фрукты, — объяснял он Ниязову. — Потом овощи, жиры, белки. В последнюю очередь хлеб и картошку. Тогда каждый продукт поступает в то место, где ему положено быть…

Сосногорск не давали. Денисов сказал себе:

«Пока никаких гипотез…»

Новейшие рекомендации диетологов, о которых рассказывал Костычев, не вызывали особого интереса.

По Кодексу правил розыскников, которых он и его коллеги придерживались, говорить о правилах питания, болезнях считалось дурным тоном, так же, как при малейшем повышении температуры, например, брать больничный лист. За это их обвиняли в медицинском невежестве и отчасти справедливо: больные заражали здоровых.

«Правда, те, в свою очередь, тоже не уходили домой, продолжая работать. С другой стороны… — подумал Денисов, — какой процент из получивших бюллетень и не выходящих на работу действительно находится дома, выполняет предписания врачей?»

Мысли его были связаны с тем, о чем говорили Костычев и Ниязов, но текли параллельно, своим курсом, не сливаясь.

Прозвенел звонок.

— Это мне. — На проводе действительно был Сосногорск.

— Денисов, здравствуйте…

Слышимость через пульт оказалась и в самом деле отвратительной. Голос в трубке был едва различим.

— Новостей нет? — крикнул Денисов.

— Нет. Если несчастье, он тем более мне не позвонит… — Овчинникова что-то еще говорила, Денисов ни слова не разобрал. Потом связь и вовсе оборвалась. «Жанэаков мог звонить и не дозвониться…» Он вернулся на кухню. Костычев словно почувствовал немой вопрос к себе, обернулся. Он так и сидел, надвинув капюшон на лоб.

— Сильвестров уехал не один. Правда? С ним кто-то из твоих друзей?

Костычев скрипнул табуреткой.

— Максим Шаншевич.

— Вместе учитесь?

— Учились. В школе, потом у сен-сея.

— На курсах каратэ?

— Да. Теперь он в МАИ.

— Родители знают, где он?

— Нет. Я звонил. Да он им и не скажет… Обо всем докладываться, жить в тисках! Не раскрепоститься! Так ничего не получишь. Будь хоть учеником у самого Будды!

— И как же родители Шаншевича? — спросил Ниязов.

— Смирились.

— А твои?

Костычев пожал плечами.

«Ряд, начавшийся людьми вполне безобидными, хотя и не до конца симпатичными, — подумал Денисов, — кончается слишком мрачно…»

Он подошел к окну: «газика» у дома еще не было.

— Хорошо. — Теперь он знал, с чем имеет дело. — Жанзаков — актер. Он хочет использовать биоэнергетику в искусстве. А вы? Ты, например, Шаншевич? Ребята, которые ходили на каратэ?

Костычев встал. Он оказался неожиданно длинным: узкий, в клетчатых брюках, он возвышался высоко над столом.

— Получать дополнительную силу? Это элементарно!


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11