Пока Лотар в безмолвном ужасе наблюдал за ним, маленький человечек вытащил стрелу и пустил ее. Она летела, похожая на пылинку, высвеченную солнцем, а бушмен тем временем круто развернулся и помчался в противоположную сторону.

Люди Лотара орали и пытались сесть на лошадей, но тех обуял необъяснимо дикий ужас, они кружили и рвались из рук. Лотару первому удалось вскочить на коня. Он не дергал за поводья, а, ухватившись за загривок лошади, вспрыгнул в седло и поскакал.

Бегущий бушмен уже почти скрылся из вида среди танцующих в раскаленном воздухе кустиков, несясь с невероятной скоростью. Человек, в которого он выстрелил, отпустил коня и кое-как поднялся с земли. Стоял, широко раздвинув ноги, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

— С тобой все в порядке? — на ходу выкрикнул Лотар и увидел стрелу.

Наконечник вонзился глубоко в щеку, а древко опустилось Вуил Липу на грудь. Готтентот со странным недоумением поглядывал на Лотара, когда тот, спрыгнув с лошади, схватил его за плечи.

— Я уже мертвец, — едва слышно произнес он, бессильно опустив руки. Лотар, взявшись пальцами за повисшую стрелу, попытался вытащить ее, но она крепко держалась в щеке. Раненый, пошатнувшись, закричал от боли. Сцепив зубы, Лотар что есть силы рванул стрелу, на этот раз хрупкое древко надломилось и отделилось от наконечника. Вуил Лип завыл.

Лотар схватил товарища за волосы и запрокинул ему голову, чтобы осмотреть рану.

— Замолчи, черт бы тебя побрал.

Из раны торчал короткий обломок кости с запекшимся на нем темным резиновым пятном.

— Сок молочая. — Лотар имел кое-какой опыт по изучению оружия бушменов, ибо у его отца была небольшая коллекция изделий различных африканских племен, и теперь довольно легко узнал яд на наконечнике — сок одного из редких видов молочая, произраставшего в пустыне. Даже за то короткое время, что он изучал стрелу, яд разошелся по тоненьким кровеносным сосудам под кожей, окрашивая ее в темно-фиолетовый цвет. Так кристаллы марганца, брошенные в воду, постепенно превращают слегка порозовевшую жидкость в густой чернильный раствор.

— Сколько мне осталось? — В глазах Липа застыла мука, он хватал Лотара за руку, словно ища утешения.

Сок выглядел очень свежим, но Вуил Лип был огромным, здоровым и сильным. Организм станет бороться. Возможно, он протянет еще несколько часов, долгих мучительных часов, которые покажутся ему вечностью.

— Ты не можешь его вырезать?

— Яд проник слишком глубоко, ты истечешь кровью.

— А выжечь?

— Умрешь от боли.

Лотар кое-как усадил Липа возле куста, когда к ним подскакал Хендрик.

— Двое останутся здесь, — приказал Лотар, — а мы с Хендриком отправимся за этой маленькой желтой свиньей.

Подгоняя усталых коней, уже через двадцать минут они увидели впереди бушмена. Он то растворялся, то снова возникал из-за стены зыбкого воздуха, и Лотара вдруг охватила такая темная ярость, смешанная с ненавистью, какую испытываешь только к чему-то, что вызывает в душе необъяснимый мистический страх.

— Поехали! — махнул он рукой. — Веди его по прямой, если вздумает свернуть.

Пришпорив коней, они поскакали вслед за исчезавшей фигуркой.

— Ты смертью расквитаешься за смерть Липа, мерзкий пигмей, — мрачно пообещал Лотар, вытаскивая из-под луки седла свернутое одеяло.

Овечья шкура, на которой он спал, послужит ему щитом от тонких, с отравленным наконечником стрел. Обернул шкуру вокруг себя, укрыв даже лицо, и надвинул поглубже широкополую шляпу, так что остались видны одни щелки глаз.

Бежавший бушмен был всего в двухстах ярдах впереди. Полностью обнаженный, он нес в руке только лук. На голове — кожаная повязка, из-за которой виднелся веер крошечных стрел. Темный янтарь тела блестел от пота, на солнце кожа казалась почти прозрачной. Бежал легко, как газель, едва касаясь земли своими маленькими аккуратными ступнями.

Послышался треск «маузера», пуля выбила фонтан пыли прямо из-под ног бушмена. Тот подпрыгнул, а затем, во что невозможно было поверить, увеличил скорость, снова удаляясь от двух догонявших его галопом наездников. Лотар бросил злой взгляд на Хендрика, отпустившего поводья и пытавшегося на ходу перезарядить ружье.

— Не стреляй! Он нужен мне живой!

Хендрик опустил винтовку.

Еще примерно с милю бушмен удерживал дикий темп, а потом стал сдавать. И они опять нагнали его.

Лотар видел, как дрожат ноги, как ступни подгибаются на непослушных щиколотках, но и лошадь под ним выдохлась. Она вся была в мыле, пена летела на сапоги.

Примерно в пятидесяти ярдах от Лотара усталый бушмен круто повернулся и встал лицом к нему, словно затравленный зверек. Грудь тяжело вздымалась, пот сбегал частыми каплями с реденькой клинообразной бороды. Но в глазах были дикая ярость и презрение, когда он выхватил свой крошечный лук.

— Давай, маленькое чудовище! — завопил Лотар, пытаясь отвлечь внимание от лошади на себя, и его уловка удалась.

Бушмен вскинул лук и в мгновение ока выпустил стрелу. Она промелькнула с быстротой света и ударила на уровне горла, но отскочила от толстой овечьей шкуры и упала на землю, задев за сапог.

Лучник отчаянно пытался надеть наконечник на другую стрелу, но всадник, чуть не вываливаясь из седла, словно игрок в поло, ожидающий передачи, взмахнул винтовкой. Приклад с треском ударился о висок бушмена, и тот рухнул на землю.

Лотар натянул поводья, останавливая лошадь, и спрыгнул на землю, но Хендрик его опередил и начал с ожесточением колотить лежавшего бушмена прикладом. Схватив Хендрика за плечо, Лотар оттащил его в сторону с такой силой, что негр пошатнулся и чуть не упал.

— Он мне нужен живой! — зарычал в ярости, опускаясь на колени возле распростертого тела.

Из уха бушмена тихонько струилась кровь. Лотар почувствовал внезапный укол жалости, когда наклонился чтобы потрогать сонную артерию. Облегченно вздохнул нащупав биение пульса. А потом подобрал крошечные лук и, с треском разломав его, швырнул кусочки в разные стороны. Охотничьим ножом разрезал на лбу бушмена кожаную повязку и с чрезвычайной осторожностью по одному отломил намазанные ядом наконечники от древка стрел, а затем размахнулся и забросил их как можно дальше.

Перевернув бушмена на живот, Лотар крикнул Хендрику, чтобы тот принес кожаные перевязи из его седельного мешка. Крепко связав пленника, с удивлением оглядел стройное маленькое тело с хорошо развитой мускулатурой, пропорциональными ногами и руками. Узлом завязал веревки на запястьях и локтях, на коленях и щиколотках и стянул их так крепко, что они глубоко врезались в темно-янтарную кожу.

Одной рукой поднял свою добычу, словно куклу, и перекинул через седло. От толчка бушмен пришел в себя и, приподняв голову, открыл глаза. Они были цвета свежего меда с мутно-желтыми белками. Но заглянуть в них — то же, что посмотреть в глаза пойманному в ловушку леопарду: там светилась такая лютая злоба, что Лотар невольно отшатнулся.

— Животные!

Хендрик согласно кивнул и добавил:

— Хуже, чем животные. Потому что они такие же хитрые, как и люди, хотя ими не являются.

Взяв поводья в руки, они пошли туда, где оставили раненого Вуил Липа.

Несчастного готтентота завернули в серое шерстяное одеяло и уложили на овечьей шкуре. Было ясно, что дожидаются Лотара, надеясь на его помощь, но он не испытывал ни малейшей охоты заниматься этим. Ибо точно знал, что Липу никто и ничто не поможет, и оттянул неприятный момент, стянув с седла связанного бушмена и бросив его на жесткую землю. Маленькое тело свернулось в клубок, словно защищаясь. Лотар, стреножив коня, медленно двинулся к остальным, стоявшим полукругом возле завернутого в одеяло готтентота.

Еще издали он заметил, что яд подействовал очень быстро. Одна половина лица несчастного Липа чудовищно вздулась и покрылась зловещими фиолетовыми полосами. Глаз целиком закрылся из-за отека, а веки стали похожи на переспевшие виноградины, черные и блестящие. Второй глаз был широко открыт, но зрачок сузился до размеров игольного ушка. Лип не узнал Лотара, когда тот наклонился над ним. Он дышал тяжело и прерывисто, каждый вздох давался с диким трудом, так как легкие были, по всей видимости, парализованы ядом.

Лотар дотронулся до его лба — кожа была холодной и липкой, как у рептилии. Знал, что остальные наблюдают за ним, ожидая каких-то действий. Уже много раз они видели, как он залечивал огнестрельную рану или вправлял сломанную ногу, выдирал больной зуб — в общем, исполнял обязанности доктора. Надеялись, что и сейчас сделает что-нибудь для их умиравшего товарища. Эти ожидания и собственная беспомощность раздражали Лотара больше всего.

Внезапно с губ Лига сорвался хриплый крик, и он затрясся, как в припадке эпилепсии. Единственный открытый глаз закатился, стал виден только налитый кровью белок, тело под одеялом изогнулось дугой.

— Это предсмертные конвульсии, — тихо сказал Лотар. — Как после укуса ядовитой змеи. Они не продлятся долго.

Умирающий бился о землю, скрежеща зубами и высунув распухший посиневший язык. Он кусал его, раздирая до крови. Хлынула кровь, попадая в неработавшие легкие, и Лип стал задыхаться, хотя редкие стоны еще прорывались сквозь стиснутые челюсти.

Тело несчастного еще больше изогнулось, охваченное новым приступом, из-под одеяла раздался вдруг страшный треск. Это отравленный организм начал освобождаться от фекалий, разнося вокруг жуткую, тошнотворную вонь. Смерть была долгой и отвратительной. Когда наступил конец, окружившие Липа товарищи, не ведавшие, что такое страх, содрогнулись от ужаса, став мрачнее тучи.

Торопясь, они выкопали неглубокую могилу и свалили в нее завернутое в испачканное серое одеяло тело. А по том также торопливо забросали могилу землей, словно желая побыстрее отделаться от этого ужаса и страха. Один из слуг соорудил из веток небольшой костер и заварил кувшин кофе. Лотар вытащил из мешка полупустую бутылку бренди. Они в молчании передавали бутылку из рук в руки и избегали смотреть туда, где лежал в песке голый, сжавшийся в комок бушмен.

Покончив с кофе и бренди, Варк Яан, готтентот, говоривший на языке санов, привстал с корточек и выплеснул кофейную гощу в костер.

Он пересек площадку и подошел к бушмену, приподнял его с земли за связанные запястья, так что тот повис, растянувшись в рост, на собственных руках. Готтентот поднес бушмена к костру и достал из него горящую веточку. По-прежнему удерживая бушмена одной рукой, дотронулся веточкой до обнаженной мошонки старика. Сан дико вскрикнул, задохнувшись от боли, а на мошонке тут же вздулся прозрачный пузырь, похожий на мягкого серебристого слизняка.

Сидевшие вокруг костра рассмеялись. В этом смехе эхом прозвучали и ненависть, и ужас перед смертью от яда, которую смогло бы удалить страстное желание доставить боль и унижение, на какие только была способна их изобретательность.

Лотар содрогнулся от смеха, поймав себя на том, что в нем самом поднимаются те же животные страсти; следовательно, все его собственные понятия о человечности оказывались весьма уязвимыми. Невероятным усилием он подавил их и поднялся па ноги. Хорошо знал, что не сможет предотвратить то, что должно было произойти, как невозможно отогнать львов от только что убитой ими жертвы. Его самого разорвут на части, попытайся он их удержать.

Лотар избегал смотреть в лицо бушмену, в его затравленные желтые глаза. Было совершенно ясно: он понимает, что его ждет смерть, но вряд ли сумеет догадаться, какой она будет. Лотар снова взглянул на своих людей, ощутив вдруг приступ тошноты от того, что увидел. Казалось, от них за версту несет грязной похотью и поистине звериной страстью, исказившей лица почти до неузнаваемости, будто он смотрел сквозь толстое нечищенное стекло.

После того, как каждый из них по очереди взгромоздился на бушмена, повизгивая от наслаждения, словно это была прекрасная женщина, Лотар подумал, что, возможно, в самом конце этого кошмара и будет вознагражден.

— Ну, что же, — старался держаться спокойно, однако охрипший голос выдавал испытываемое им отвращение, — я возвращаюсь к фургонам. Бушмен ваш, но я должен узнать, видел ли он белую женщину или, может быть, слышал о ней. Он должен дать ответ на этот один-единственный вопрос. Пока все.

И направился к своей лошади. Поскакал к фургонам, не оглядываясь. И только раз до него долетел такой истошный крик боли, смешанный с яростью, что кожа покрылась мурашками, но стон тут же затих, унесенный горячим ветром пустыни.

Поздно вечером, когда его люди прискакали обратно, Лотар лежал под фургоном, привесив сбоку весь разбитый и заржавевший фонарь. Читал потрепанный, старенький томик Гете, в сотый раз спасавший его в моменты, когда душа иссушалась и ныла, нуждаясь в поддержке.

В сальном смехе мужчин, спешившихся и расседлавших лошадей, звучало сытое удовольствие, словно они вернулись с буйной пирушки, где наелись и напились вволю. Сварт Хендрик подошел к Лотару, чуть пошатываясь, как после попойки. Бросилось в глаза, что его сапоги были густо забрызганы каплями засохшей крови.

— Сан не видел белую женщину, но от других бушменов в пустыне слышал очень странные и загадочные рассказы о женщине с ребенком из чужой страны, где никогда не светит солнце, которая жила с двумя старыми бушменами.

Лотар приподнялся на локте, вспомнив двух бушменов с девушкой, которых видел.

— Где? Он сказал где?

— Есть место, далеко в глубинах Калахари, которое всеми бушменами считается священным. Сан указал направление.

— Где это место, черт бы тебя побрал?! Где?

— Долгое путешествие, пятнадцать дней пути по меркам санов.

— Но что это за место? Как мы его узнаем, Хендрик?

— А вот этого, — признался черный гигант, — сан нам не сказал. Его желание выжить оказалось не таким большим, как мы думали. Он умер, ничего больше не сказав.

— Завтра же мы отправляемся в указанном направлении.

— Остались еще бушмены, которых мы сегодня упустили. На свежих лошадях мы могли бы догнать их завтра до захода солнца. Там есть женщины.

— Нет! — рявкнул Лотар. — Мы отправляемся в священное место в глубине Калахари.

Когда огромная голая вершина внезапно поднялась прямо посреди равнины, Лотар сначала решил, что это какой-то фокус со светом.

Ни в каких легендах и устных преданиях африканских племен, живших в Калахари, не было даже намека на существование подобного места. Единственные белые, которые путешествовали в этих краях, — Ливингстон и Осуэл, следовавшие по пути к открытому ими озеру Нгами, и Андерсон и Гальтон, охотившиеся здесь, нигде и никогда не упоминали эту гору в своих описаниях.

Вот почему Лотар не верил тому, что в неясных вечерних сумерках видели его собственные глаза. Кроме того, в закатном воздухе висела такая густая пыль, а гора возвышалась за ней столь театрально неестественно, что впечатление странной зрелищности от этого только увеличивалось.

Однако при первых лучах утреннего солнца, когда Лотар снова с нетерпением стал искать глазами гору, оказалось, что ее неподвижный силуэт виден там же, где был вчера, ясно очерченный на фоне розовеющего жемчужного небосклона. Но по мере того как он на лошади приближался к горе, вершина вздымалась все выше и выше над равниной, пока не отделилась вдруг от земли и не повисла над ее поверхностью за зыбкой стеной горячего воздуха.

Когда же наконец Лотар оказался у подножия высокого утеса, то больше не сомневался, что это и есть священное место, о котором говорил перед смертью старый бушмен. И совершенно уверился в том, вскарабкавшись по скользкому каменистому склону и обнаружив па скале восхитительные наскальные рисунки.

— Вот оно, это место, — произнес вслух, — но кряж огромный. Если девушка здесь, мы никогда не найдем ее. Тут полно пещер, запрятанных долин и скрытых впадин — мы можем искать вечно.

Лотар разделил своих людей и разослал разведать ближайшие склоны горы. Потом оставил фургоны в тенистой роще под присмотром Хендрика, которому он доверял меньше всех, а сам верхом решил объехать ее кругом.

После двух дней пути, во время которого он делал записи и составлял приблизительную карту местности с помощью карманного компаса, Лотар с некоторым допущением мог бы сказать, что подножие горы простирается примерно на тридцать миль в длину и четыре или пять миль в ширину, являясь, по сути, небольшим кряжем с пластами гнейса и песчаника.

Он обошел восточную оконечность, определив по компасу, что фургоны остались на противоположной стороне и что к ним сейчас и возвращался. Каждый раз, когда внимание привлекала какая-нибудь расщелина или череда пещер, Лотар стреноживал лошадь и взбирался по камням, чтобы посмотреть их.

Однажды наткнулся на чистый, прозрачный родник, бивший из-под скалы и струившийся по камням в небольшой естественный водоем. Наполнил фляжки водой, потом снял и выстирал одежду, искупался сам, наслаждаясь прохладой воды и чувствуя себя так, словно заново родился на свет.

В нескольких местах он обнаружил новые рисунки на скалах, не переставая восхищаться мастерством древнего художника, столь живо и точно изобразившего фигуры антилопы и буйвола, что даже острый охотничий глаз Лотара не мог ни к чему придраться. Однако все это были лишь древние свидетельства присутствия человека, ничего не говорившие о том, что люди побывали здесь недавно.

Лес и равнина внизу кишели дичью, не составляло труда подстрелить молодую газель или антилопу, что он делал, питаясь свежим мясом каждый день. Вечером на третий день приготовил себе восхитительных кебаб из печени и почек, поджарив их на веточке над костром, а затем на углях.

Запах свежего мяса привлек к стоянке нежданного гостя. Весь остаток ночи Лотару пришлось провести на ногах, стоя с ружьем возле лошадей, пока голодный лев рычал и выл в темноте сразу за кольцом света, отбрасываемого костром. Утром осмотрел следы, и стало ясно, что это немолодой лев, далеко не в расцвете сил, с поврежденной лапой, из-за чего сильно хромал.

— Опасный хищник, — пробормотал Лотар, надеясь, что отогнал животное.

Но надеялся напрасно, ибо с приближением сумерек лошади опять начали вести себя беспокойно, прядая ушами и пофыркивая. Должно быть, весь день лев держался на расстоянии, а после захода солнца, осмелев, закружил возле лагеря снова.

— Еще одна бессонная ночь, — выругался Лотар, наваливая на костер ветки покрупнее. Приготовившись стоять на страже, натянул на себя плащ и расстроился из-за пустяка. Одной латунной пуговицы не хватало; значит, ночной холод заберется под одежду.

Ночь была длинной и противной, но вскоре после полуночи уставший от бесплодного бдения зверь, похоже, ушел. Лотар слышал, как он зарычал где-то у края заросшей травой впадины примерно в полумиле от лагеря, а потом на лес опустилась тишина.

Засыпая от усталости, Лотар проверил уздечки на лошадях и подсел к костру поближе. Завернулся в одеяло, не раздеваясь и не снимая сапог. А через несколько минут провалился в глубокий, без всяких сновидений сон.

Он пробудился внезапно, резко приподнявшись на земле и схватившись обеими руками за ружье, в ушах эхом отдавался громоподобный рев взбесившегося льва.

Костер погас, превратившись в кучу пепла, верхушки деревьев темнели на фоне бледневшего утреннего неба. Сбросив одеяло, Лотар вскочил на ноги. Встревоженные лошади пофыркивали и били копытами, повернув головы в сторону поляны, серебристая полоса которой виднелась сквозь деревья мопани.

Лев заревел снова. Видимо, зверь находился где-то в полумиле, в том направлении, куда смотрели лошади. В ночном воздухе рев разносился столь отчетливо, что человеку неопытному могло показаться, будто лев совсем близко, хотя на самом деле это была лишь игра звука.

Лес наполнился жуткими звуками, заставившими Лотара вздрогнуть. Никогда прежде он не слышал, чтобы рев льва был столь яростным и столь беспощадным, а в следующее мгновение застыл на месте. В коротком промежутке между рыками зверя разнесся еще один безошибочный звук, и это был человеческий крик, в котором слышался поистине смертельный ужас.

Лотар действовал не раздумывая. Схватив за уздечку своего лучшего коня, на котором обычно охотился, вскочил без седла, вонзил шпоры и понесся галопом к поляне. Прижавшись к шее лошади, так что ветки деревьев свистели над головой, выскочил на открытое место, остановился и начал лихорадочно осматриваться кругом.

За те несколько минут, что прошли с момента, когда он проснулся, свет стал ярче, небо на востоке полыхало оранжевым огнем. Взгляд Лотара остановился на высоком дереве мопани, одиноко поднимавшемся посреди сухой травы чуть в стороне от леса. Там, высоко, что-то было, какое-то большое темное пятно, которое дергалось со странным ожесточением, раскачивая и ломая ветки.

Разнесся очередной оглушительный рев, сопровождаемый новым пронзительным криком. Только сейчас Лотар смог рассмотреть, что происходит высоко над землей на верхушке мопани, и отказался верить своим глазам.

— Великий Боже! — прошептал он охрипшим голосом, ибо никогда в жизни не видел, чтобы лев взобрался на дерево.

На качавшихся толстых ветвях сидела огромная светло-коричневая кошка, которая задними лапами цеплялась за ствол, а передними пыталась достать, бешено колотя по сукам, человека, находившегося прямо над ней.

— Ну, ну! — Лотар рванул лошадь с места и через минуту оказался под мопани. Соскочив на землю, закружился у ствола. Задрав голову и уперев приклад ружья высоко в грудь, он старался прицелиться в зверя как можно лучше.

Однако лев и ёго жертва смешались в один тесный клубок, ясно выделявшийся на светлом фоне неба. Пуля снизу могла поразить обоих или рикошетом отскочить от ближайшей ветки.

Лотар метался из стороны в сторону, пока не нашел просвет меж густых ветвей. Повалился на спину, целясь, но все еще медля с выстрелом. В это мгновение лев ударил лапой человека, наполовину стянув его с шаткого насеста. Раздавшийся крик был столь жалким, в нем было столько боли, что Лотар уже не ждал ни секунды.

Он метил в позвоночник у самого хвоста, в самую дальнюю точку от скорчившейся жертвы, которая все еще отчаянно цеплялась за одну из ветвей. Раздался выстрел, тяжелая пуля размозжила льву кости между напрягшимися задними ногами, пробила позвонки на локоть вверх, повредила нервы, ведущие к конечностям, и вылетела, вырвав клок кожи с мясом из спины.

Задние ноги льва судорожно сжались, длинные желтые когти невольно спрятались под свои кожаные подушечки, ослабевшие лапы перестали цепляться за ствол. Огромная светло-коричневая кошка с мучительным ревом начала соскальзывать вниз, с силой ударяясь о ветки и выгибая спину от нестерпимой боли.

Свою жертву лев потянул за собой, глубоко вонзив в нее передние лапы. Они шлепнулись на землю громоздкой кучей. Лотар, в момент падения отскочивший от дерева, ощутил эхо удара подошвами сапог и тут же устремился вперед.

Задние ноги животного, похожие на лапы лягушки, неподвижно растянулись по земле, наполовину похоронив под собой человеческое тело. Но, привстав на передних лапах, лев с оглушительным ревом подтянулся к Лотару и снова раскрыл свою страшную пасть. Из нее пахло мертвечиной и гниением, горячей смердящей слюной Лотару обдало лицо и обнаженные по локоть руки.

Он направил ствол ружья прямо в эту ужасную пасть и выстрелил не целясь. Пуля вошла в мягкое небо в глубине глотки и вышла на голове, разворотив зверю череп и разбрызгав розовые от крови мозги по земле. Еще целую секунду лев неподвижно стоял, подтянувшись на передних лапах, а затем выпустил из легких последних воздух и рухнул на бок.

Бросив ружье, Лотар кинулся к человеку, задавленному огромным желтым телом, и попытался вытащить его за худые загорелые ноги, торчавшие из-под туши. Не получилось.

Тогда ухватился за львиный хвост и изо всех сил потянул тушу на себя. Сдвинул с места и перевернул на спину, высвободив наконец лежащего под ней человека. Это была женщина. Наклонился и поднял ее на руки. Голова с черной шапкой кудрявых волос была безжизненно откинута назад. Подложив под шею ладонь, будто держа новорожденного, Лотар заглянул в лицо.

Это было лицо с фотографии, лицо, которое он так давно мельком увидел в подзорную трубу, которое преследовало и сводило его с ума, но в нем не было никаких признаков жизни.

Длинные темные ресницы были плотно сомкнуты, полные мягкие губы приоткрылись, обнажив ровные белые зубы, тоненькая струйка слюны стекала с уголка рта.

— Нет! — ожесточенно замотал головой Лотар. — Ты не можешь умереть! Нет, это невозможно, после все-го, что я… — Он умолк, не договорив. Из темной гривы волос на широкий лоб выползла змейка, темная злая змейка свежей крови.

Рванув с шеи тонкий хлопчатобумажный платок, стер кровь со лба, однако она тут же залила лицо девушки снова. Лотар едва успевал ее промокать. Раздвинул густые кудри на макушке и увидел рану на белевшей коже — не широкий, но глубокий разрез от удара об обломившуюся ветку при падении. На дне раны виднелась светлая черепная кость. Зажав края, Лотар приложил сверху носовой платок, а шейным обвязал вокруг.

С необыкновенной осторожностью придерживая голову девушки у себя на плече, он поднял безжизненное тело и попытался усадить у ствола. Одна грудь девушки обнажилась. Она была такой бледной, нежной и беззащитной, что Лотар на мгновение замер, ибо кощунственным показалось просто видеть это. Быстрым и виноватым движением прикрыл ее, переведя взгляд на ногу.

Там раны были страшными. Два глубоких рваных разреза, идущих параллельно по икре левой ноги до самой пятки. Лотар уложил девушку на землю и, склонившись возле нее, осторожно приподнял раненую ногу. Он боялся, что сейчас хлынет артериальная кровь. Но этого не произошло. Медленно сочилась кровь из вены. Лотар облегченно вздохнул.

— Благодарю тебя, Боже.

Стянул с себя тяжелую военную шинель и подложил под раненую ногу, чтобы не попадала грязь, а затем снял через голову рубашку. Он не стирал ее два дня, с тех пор как купался в ручье, и она пропахла потом.

— Ничего другого все равно нет. — И Лотар начал рвать рубашку на полосы и обвязывать ногу.

Он хорошо знал, что настоящая опасность таится именно в этих ранах, ибо в них попало то, что было на когтях и клыках зверя, питавшегося мертвечиной, — почти столь же смертельное, что и яд на стрелах бушмена. Особенно заразными были когти, прятавшиеся в подушечках на лапах. В этих кожаных мешочках накапливалась засохшая кровь и кусочки гниющего мяса. Инфекция почти наверняка могла стать источником смертельного воспаления или гангрены.

— Нам нужно добраться до лагеря, Сантен. — Лотар невзначай назвал девушку по имени, отчего сердце у него странно сжалось. Страх за ее жизнь охватил его с новой силой, когда он, дотронувшись до Сантен, почувствовал, какой холодной, почти ледяной стала кожа.

Схватил ее за запястье, нащупывая пульс, и задрожал от панического ужаса, потому что пульс едва-едва прощупывался и был неровным. С величайшей осторожностью приподняв Сантен, укутал в шинель и поискал глазами лошадь. Она паслась у дальнего края поляны. Голый по пояс, зябко дернув плечами от утренней прохлады, кинулся туда.

Когда вернулся и наклонился, чтобы поднять Сантен с земли, замер на месте от испуганного изумления.

Высоко из ветвей дерева донесся крик, который вмиг пробудил глубоко запрятанные, полузабытые инстинкты. Это был пронзительный крик голодного младенца. Резко выпрямившись, Лотар стал пристально вглядываться в просветы между ветвями наверху ствола. И увидел там, на суку, висящий сверток, который дергался и раскачивался из стороны в сторону.

«Женщина с ребенком!» — на память тут же пришли слова умершего бушмена.

Уложив голову девушки, как на подушке, на теплой туше льва, Лотар взлетел на могучий ствол мопани и, обдирая руки, добрался до свисавшей с крепкой ветки сумки. Это был мешок, сшитый из шкуры животного. Развязав, заглянул внутрь.

На него смотрело вопящее и негодующее крошечное лицо малыша, который, увидев Лотара, заорал от испуга еще оглушительнее.

Память о собственном сыне нахлынула на Лотара так внезапно и с такой болью, что он сморщил лицо и замотал головой, раскачиваясь на ветке. Осторожно и крепко притянул к себе брыкавшегося и орущего малыша и улыбнулся искаженной от боли, но счастливой улыбкой.

— Для такого маленького мужчины у тебя громкий голос, — хрипло прошептал он. Ему даже в голову не пришло, что это может быть девочка: такая вызывающая ярость могла звучать только в голосе мужчины.

Легче было перенести стоянку к дереву мопани, чем двигать с места Сантен. Лотар захватил с собой малыша. Удалось обернуться меньше, чем за двадцать минут. Каждую минуту, что беспомощная мать лежала одна, он трясся от страха и почувствовал громадное облегчение, когда подвел наконец нагруженную лошадь к тому месту, где оставалась Сантен. Она была по-прежнему без сознания, а ребенок на руках Лотара весь промок и неистово кричал от голода.

Лотар вытер маленькую розовую попку пучком мягкой травы, припоминая, как делал это своему собственному сыну, и уложил малыша на шинель так, чтобы он смог дотянуться до груди лежавшей без сознания матери.

Затем подвесил над костерком котелок с водой и бросил туда простерилизовать большую загнутую иглу и пучок крепких белых ниток, которые достал из своего мешка. В кувшине с горячей водой вымыл руки карболовым мылом, выплеснул воду и, наполнив кувшин снова, начал промывать с мылом глубокие рваные раны на ноге. Вода была обжигающе горячей, но он густо намыливал рану, лил горячую воду, смывал мыло, потом намыливал снова и снова споласкивал. И так несколько раз кряду.

Сантен тихонько стонала и слабо вздрагивала, но Лотар удерживал ее, продолжая методично скрести страшные раны. Наконец закончил, не совсем удовлетворенный, но в полной уверенности, что если будет делать это и дальше, то повредит мягкие ткани так, что они никогда не заживут. Затем взял свой седельный мешок и вытащил из него бутылку виски, которую носил с собой уже четыре года. Ему ее преподнес немецкий доктор-миссионер, выхаживавший его самого после ранения, полученного во время кампании против вторжения Смэтса и Боты. «Возможно, это спасет вам когда-нибудь жизнь», — сказал тогда доктор. Лотар не помнил имени своего спасителя, драгоценной желто-коричневой жидкости осталось с тех пор вполовину меньше, но она осталась.