Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Любовь и бунт. Дневник 1910 года

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Софья Толстая / Любовь и бунт. Дневник 1910 года - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 7)
Автор: Софья Толстая
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


18 июля

С утра мне было очень тяжело, тоскливо, мрачно и хотелось плакать. Я думала, что если Лев Никол. так тщательно прячет свои дневники от меня именно, чего никогда раньше не было, – то в них что-нибудь есть такое, что надо скрывать именно от меня; так как они были и у Саши, и у Черткова, а теперь закабалены в банк. Промучившись сомнениями и подозрениями всю ночь и весь день, я высказала Льву Ник – у и выразила подозрение, что он мне изменил так или иначе, записал это в дневники и теперь скрывает и прячет их. Он начал уверять, что это неправда, что он никогда не изменял мне. Так зачем же их прятать? Из злобы и упрямства? Ведь если там много хороших мыслей, то они могли бы мне принести только пользу… Но нет, если скрывают, то наверное что-нибудь дурное. Я ничего не скрываю: ни дневников, ни своих «Записок», пусть весь мир читает и судит. Какое мне дело до людского суда! Знаю свою чистую жизнь, знаю, что читаю теперь, как книгу, все ощущения и самую суть природы и характера моего мужа, скорблю и ужасаюсь! Но я еще привязана к нему, к сожалению! Как я напомнила Льву Ник – у, что после того, как Чертков написал записку об отдаче дневников после окончания над ними работ Льву Ник – у, он хотел тоже написать обещание мне их отдать, но раздумал, сказав: «Какие же расписки жене, обещал и отдам», – он сделал злое лицо и сказал: «Я этого не говорил». – «Да ведь у меня записано это в дневнике 1 июля, и Чертков свидетель», – сказала я.

Тогда Л. Н. сейчас же отклонил этот разговор и начал кричать: «Я все отдал: состояние, сочинения, оставил себе только дневники, и те я должен отдать… Я тебе писал, что я уйду, и уйду, если ты будешь меня мучить».

А что значит: отдал все? Прав на сочинения он не отдал, а навалил на мою женскую спину управление всем имуществом, устройство жизни, в которой сам живет и пользуется всеми благами гораздо больше меня. А у меня только вечный, непосильный труд. Но в том-то и дело, что мне отдавать дневников и не нужно; пусть они будут у Льва Ник – а до конца его жизни. Мне только обидно и больно, что их скрывают именно от меня у Саши, Сергеенки, Черткова, – везде и у всех, но только не смей в них заглядывать жена…

Ходили после обеда в Елочки гулять: приезжавший Дунаев, Лев Ник., Лева, Лизонька и я. Пропасть маленьких маслят. Жара весь день томительная. Писала: Е. Ф. Юнге, Масловой, Кате, Бельской; послала артельщику письмо и перевод в 195 рублей.

Приходила Николаева, приезжал Чертков, Гольденвейзер, пили чай на балконе. Читала Лизоньке кое-что из старых записок Л. Н., и она ужасалась порочности Л. H – а в его молодости и страдала от всего того, что я ей разоблачила о ее дядюшке, которого она считала святым.

За то, что я во многом прозрела, Лев Никол. ненавидит меня, и упорное отнятие дневников есть ближайшее орудие уязвить и наказать меня. Ох уж это напускное христианство с злобой на самых близких вместо простой доброты и честной безбоязненной откровенности!

Л. Н. Толстой. Дневник.

Жив, но плох. Все та же слабость. Ничего не работаю, кроме ничтожных писем и чтения Паскаля. С. А. опять взволнованна. «Я изменил ей и оттого скрываю дневники». И потом жалеет, что мучает меня. Неукротимая ненависть к Черткову. К Леве чувствую непреодолимое отдаление. И скажу ему, постараюсь любя, son fait[60]. Был господин писатель тяжелый. Ездил в Тихвинское. Очень устал. Вечером были Гольденвейзер и Чертков, и С. А. готова была выйти из себя. Ложусь спать.

19 июля

Разбили мое сердце, измучили и выписали докторов: Никитина и Россолимо. Бедные! они не знают, как можно лечить человека, которого со всех сторон морально изранили! Случайное чтение листка из старого дневника возмутило мою душу, мое спокойствие, и открыло глаза на теперешнее пристрастие к Черткову, и навеки отравило мое сердце. Сначала предложили мне такое лечение: Льву H – у уехать в одну сторону, мне – в другую, ему к Тане, мне – неизвестно куда. Потом, когда я расплакалась, увидав, что вся цель окружающих меня – удалить от Льва Николаевича, я на это не согласилась. Тогда, видя свое бессилие, доктора начали советовать: ванны, гулять, не волноваться… Просто смешно! Никитин удивляется, как я исхудала. Все только от горя и уязвленного любящего сердца, а они – уезжай! то есть то, что больнее всего.

Ездила купаться, и мне стало хуже. Уходила вода из Воронки – как моя жизнь, и пока утопиться в ней трудно; ездила главное, чтоб примериться, насколько можно углубиться в воде Воронки.

Мыла шляпу Льва Николаевича. Он в самую жару ездил в Овсянниково, потом не обедал и имеет усталый вид. Еще бы! 16 верст верховой езды при температуре в 36 градусов на солнце! Вечером играл в шахматы с Гольденвейзером. Я ничего с ним не говорила сегодня, я боюсь расстроить его, да и себя. Позировала для Левы, с ним все хорошо; поправляла корректуры, но опять не послала, не могу работать… И теперь поздно, надо ложиться спать, а спать не хочется…

В. Ф. Булгаков. Дневниковая запись.

В Ясной гостит племянница Льва Николаевича, дочь его сестры Марии Николаевны, кн. Е. В. Оболенская.

Из-за жары в своем кабинете, выходящем окнами на юг, Лев Николаевич занимается в «ремингтонной». Одет в белую парусиновую пару.

Сегодня он получил приглашение участвовать в конгрессе мира в Стокгольме, если не лично, то присылкой доклада. Он шлет доклад, написанный еще в прошлом году, с сопроводительным письмом.

К своему рассказу «Из дневника», только что напечатанному в газетах, Лев Николаевич написал заключение. Чертков предполагал послать заключение в газеты, с припиской от своего имени о том, что напечатание его было бы желательно для Льва Николаевича. Лев Николаевич изменил приписку Черткова в том смысле, что Чертков считает заключение заслуживающим напечатания и потому посылает его в редакцию с разрешения Льва Николаевича.

– Я больше на него сваливаю, – сказал мне Лев Николаевич. – Пишу, что он считает эту вещь стоящей печати… Потому что я-то не считаю ее такой. Вы покажите мою приписку Владимиру Григорьевичу: если хочет, пусть он ее примет, если нет, пусть оставит по-старому.

Во время этого разговора вошла Софья Андреевна и, увидев в руках Льва Николаевича листок с текстом заключения, стала расспрашивать, что это за листок. Лев Николаевич стал объяснять ей, но она ничего не понимала. «Это письмо Черткову? Зачем Чертков? Можно ли мне переписать? Почему Черткову этот листок, а не тот, который она перепишет?» и т. д. и т. д. – сыпались вопросы один за другим. И в заключение:

– Я все-таки ничего не поняла!

– Очень жалко, – ответил Лев Николаевич, уже утомленным голосом, и добавил, когда Софья Андреевна вышла: – Как только Чертков, так у нее в голове все так путается, и она ничего не понимает, и бог знает что такое!..

Из Москвы приехали к больной Софье Андреевне доктор Д. В. Никитин и психиатр Г. И. Россолимо. За обедом Россолимо и Лев Николаевич вели разговор о причинах самоубийств. Лев Николаевич как на главную причину указывал на отсутствие веры. Россолимо называл причины: экономическую, культурную, физиологическую, биологическую и проч., а также, пожалуй, и отсутствие веры, то есть (перевел он на свой язык) отсутствие «точки, на которую можно было бы опереться». Никак сговориться с Львом Николаевичем он не мог, да и немудрено: говорили они на разных языках, поскольку Толстой скептически относился к медицине как к науке.

Вечером Лев Николаевич вышел к чаю на террасу. Софья Андреевна была занята у себя с докторами.

– Они мне хорошее лекарство прописали, – сказал Лев Николаевич, – которое я с удовольствием проглочу: уехать в Кочеты.

Сегодня врачи еще не составили своего заключения и потому остаются на завтра.

Ввиду того что отношения между Софьей Андреевной и В. Г. Чертковым продолжают оставаться неровными, Лев Николаевич, чтобы успокоить Софью Андреевну, решил уступить ей и просить Владимира Григорьевича временно не посещать Ясной Поляны. Поздно вечером он позвонил ко мне. Я вошел к нему в спальню, где Душан забинтовывал Льву Николаевичу больную ногу.

– Вы завтра пойдете к Черткову, – сказал Лев Николаевич, – следовательно, расскажите ему про все наши похождения. И скажите ему, что самое тяжелое во всем этом для меня – он. Для меня это истинно тяжело, но передайте, что на время я должен расстаться с ним. Не знаю, как он отнесется к этому.

Я высказал уверенность, что если Владимир Григорьевич будет знать, что это нужно Льву Николаевичу, то, без сомнения, он с готовностью примет и перенесет тяжесть временного лишения возможности видеться со Львом Николаевичем.

– Как же, мне это нужно, нужно! – продолжал Лев Николаевич. – Да письма его всегда были такие истинно дружеские, любовные. Я сам спокоен, мне только за него ужасно тяжело. Я знаю, что и Гале это будет тяжело. Но подумать, что эти угрозы самоубийства – иногда пустые, а иногда – кто их знает? – подумать, что может это случиться! Что же, если на моей совести будет это лежать?.. А что теперь происходит – для меня это ничего… Что у меня нет досуга или меньше – пускай!.. Да и чем больше внешние испытания, тем больше материала для внутренней работы… Вы передайте это бате. Наверное, мы не увидимся с вами утром.

Примечания

1

Толстая С. А. Дневники: В 2 т. М., 1978. Т. 1. С. 48.

2

Там же. Т. 2. С. 26.

3

Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М.; Л., 1928–1958. Т. 23. С. 40. Далее том и страницы будут указаны в основном тексте в круглых скобках.

4

Петр прожил год с небольшим, Николай не дожил до года, Варвара родилась и в тот же день умерла, чуть больше четырех лет прожил Алексей.

5

Толстая С. А. Дневники. Т. 1. С. 140.

6

В ответ на жалобу С. А. Толстой мужики были посажены в тюрьму за порубку леса. Софья Андреевна вынуждена была нанимать стражу. Сергей, старший сын Толстых, писал: «Если бы в округе стало известно, что в имении Толстых не взыскивают и не наказывают за кражи, порубки и потравы, то лишь сонный и ленивый не стал бы тащить все, что попало. Воцарился бы хаос, при котором нельзя было бы не только хозяйничать, но и жить» (Толстой С. Л. Очерки былого. Тула, 1968. С. 236).

7

Там же. С. 235.

8

Толстая С. А. Дневники. Т. 2. С. 117.

9

Там же. С. 87.

10

Там же. С. 43.

11

Там же. С. 182.

12

Там же. Т. 1. С. 116.

13

Там же. Т. 2. С. 183.

14

Толстая С. А. Дневники. Т. 2. С. 217–218.

15

Толстой С. Л. Очерки былого. С. 240.

16

Толстая С. А. Дневники. Т. 2. С. 163.

17

Там же. С. 151–152.

18

Там же. С. 179.

19

Там же. С. 187.

20

Там же. С. 191.

21

Факты, составляющие основу этой истории, были неоднократно перечислены и осмыслены во многих работах, назовем только некоторые из них: Чертков В. Г. Уход Толстого. Изд. 2-е. М., 2011. С. 32–45; Мейлах Б. Уход и смерть Льва Толстого. М., 1960. С. 207–257; Ядовкер Ю. Д. Завещание // Л. Н. Толстой: Энциклопедия / Под ред. Н. И. Бурнашевой. М., 2009. С. 242–243.

22

Толстой С. Л. Очерки былого. С. 236.

23

Там же. С. 232.

24

Там же.

25

Там же. С. 234.

26

Толстая С. А. Дневники. Т. 2. С. 77.

27

Цит. по: Ореханов Г., священник. А. Л. Толстая и В. Г. Чертков // Яснополянский сборник – 2010. Тула, 2010. С. 319.

28

Толстой С. Л. Очерки былого. С. 238–239.

29

Цит. по: Ореханов Г., священник. А. Л. Толстая и В. Г. Чертков. С. 319.

30

Толстая С. А. Дневники. Т. 2. С. 130.

31

Толстой С. Л. Очерки былого. С. 244–245, 249. В яснополянских событиях лета и осени 1910 г. приняли участие дети Толстых: 47-летний Сергей Львович, 46-летняя Татьяна Львовна, 44-летний Илья Львович, 41-летний Лев Львович, 32-летний Андрей Львович, 30-летний Михаил Львович, 26-летняя Александра Львовна.

32

А. Л. Толстой явно преувеличивал: Сергей Львович не поддерживал братьев Льва и Андрея, а другие братья – Михаил и Илья – все-таки не занимали по отношению к отцу агрессивно-враждебную позицию. Дневник В. М. Феокритовой не опубликован, его рукопись находится в Государственном музее Л. Н. Толстого в Москве.

33

Булгаков В. Ф. Л. Н. Толстой в последний год его жизни. М., 1989. С. 292.

34

Исупов К. Г. Франциск Ассизский в памяти русской культуры // Исупов К. Г. Судьбы классического наследия и философско-эстетическая культура Серебряного века. СПб., 2010. С. 267.

35

Булгаков В. Ф. Л. Н. Толстой в последний год его жизни. С. 300.

36

Сухотина Т. Л. О смерти моего отца и об отдаленных причинах его ухода // Сухотина Т. Л. Воспоминания. М., 1976. С. 369.

37

Булгаков В. Ф. Л. Н. Толстой в последний год его жизни. С. 246.

38

Толстой С. М. Дети Толстого. Тула, 1994. С. 223.

39

Толстой С. Л. Очерки былого. С. 249.

40

Сухотина Т. Л. О смерти моего отца и об отдаленных причинах его ухода. С. 370.

41

Чертков В. Г. Уход Толстого. С. 10.

42

Отдельные моменты в событиях тех дней и часов, по-видимому, и до сих пор не до конца ясны. См. об этом: Абросимова В. Н., Краснов Г. В. История одной ложной телеграммы глазами Сухотиных, Чертковых и В. Ф. Булгакова // Яснополянский сборник – 2006. Тула, 2006.

43

Сухотина Т. Л. О смерти моего отца и об отдаленных причинах его ухода. С. 422.

44

Там же.

45

Там же. С. 424.

46

Толстой С. Л. Очерки былого. С. 241.

47

Цит. по: Ореханов Г., священник. А. Л. Толстая и В. Г. Чертков. С. 324.

48

Там же. С. 321.

49

Там же. С. 323.

50

Цит. по: Толстая Александра Львовна (Н. А. Калинина) // Л. Н. Толстой: Энциклопедия / Под ред. Н. И. Бурнашевой. С. 306.

51

Сухотина Т. Л. О смерти моего отца и об отдаленных причинах его ухода. С. 423.

52

Гольденвейзер А. Б. Вблизи Толстого. М., 2002. С. 638.

53

В копии написано «желать».

54

Двое – это компания, трое – уже нет (англ.).

55

Приписано позднее.

56

«Раздавленная коза» (фр.).

57

«Возвращение блудного сына» (фр.).

58

Приписано позднее.

59

Припадок (лат.).

60

Всю правду (фр.).

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7