Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Артефакт – детектив. Всеслав и Ева (№2) - Яд древней богини

ModernLib.Net / Детективы / Солнцева Наталья / Яд древней богини - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Солнцева Наталья
Жанр: Детективы
Серия: Артефакт – детектив. Всеслав и Ева

 

 


Наталья Солнцева

Яд древней богини

Кто знает мрак души людской,

Ее восторги и печали?!

Н. Гумилев

Глава первая

– Ты помнишь? – произнес безжизненный, страшный голос.

– Что? Что я должна помнить? – похолодела от ужаса Екатерина Максимовна.

В ответ из телефонной трубки раздался протяжный, тоскливый собачий вой. Так воет пес, учуявший покойника.

– Господи! Спаси, сохрани… – зашептала женщина.

В соседней комнате спал мальчик, маленький внук Екатерины Максимовны, которого она приехала нянчить. Раньше она любила смотреть, как он сопит, раскинувшись в своей кроватке, но в последнее время вид спящего ребенка наводил на нее страх. Не дай бог, с внуком что-нибудь случится по ее вине! Ведь она отвечает за Антона в отсутствие родителей.

Вообще-то Екатерина Максимовна проживала в подмосковном Абрамцево, а в Москву ее позвал сын, преуспевающий бизнесмен. Он ни за что не хотел отдавать маленького Антона в чужие руки.

– Пусть с ребенком сидит родная бабушка, – настоял он. – Мальчик должен расти в любви и ласке.

Сам Гордей не мог похвастаться счастливым детством: пьянки отца, постоянная нехватка денег, вечно уставшая мать – какое уж тут безмятежное существование. Еще четырнадцатилетним голенастым подростком он решил, что уедет из родительского дома, начнет хорошо зарабатывать, выберется из нужды.

Екатерина Максимовна была женщиной самой обыкновенной – до пенсии проработала продавщицей в захудалых продмагах, таскала тяжести, стирала в корыте в холодных сенях деревянного дома, скребла некрашеные полы, сама рубила дрова, носила уголь, топила печку, обрабатывала огород, чтобы прокормить сына, купить ему пару обновок. Муж ей попался ленивый и пьющий, никудышный. Она привыкла считать каждую копейку, заготавливать впрок картошку и соленья, работать от темна до темна.

Видать, заслужила она такую жизнь, иначе Бог не обделил бы ее добрым, трудолюбивым мужем, радостью и достатком.

«Грех мне роптать, – думала она ночами, когда боль в спине и натруженных руках не давала уснуть. – Крыша над головой есть, здоровье не подводит, голод не угрожает. Некоторые живут еще хуже. А то, что семья не удалась, так на то Божья воля».

Годы летели, мелькали, похожие один на другой. Пришел и на ее улицу праздник – Гордей уехал в Москву, прочно встал на ноги, начал подбрасывать деньжонок, а потом и вовсе забрал мать к себе, в сияющую чистотой и дорогой мебелью квартиру. Невестка Екатерине Максимовне попалась покладистая, незлобивая, редкой красоты. Когда сын впервые привез Ирину знакомиться, мать обомлела – не ожидала увидеть такую высокую, стройную, яркую красавицу. Ей бы в сериалах играть!

Когда у молодых появился ребенок, Екатерина Максимовна пошла в церковь, накупила самых дорогих, толстых свечек и все поставила за здравие новорожденного и его родителей. Только одну – за упокой. Эта последняя почему-то сразу погасла, зачадила сизым дымом.

– Плохая примета, – зашептались бабы за спиной Екатерины Максимовны.

Святые из всех углов глядели на нее с укоризной, осуждающе. На их суровых лицах лежали густые тени. От блеска сусальной позолоты, запаха ладана и воска закружилась голова, захотелось выйти из храма на свежий воздух.

Мелочь – а настроение испортилось надолго. Нет-нет да и вспоминалась желтая свеча, робкий язычок пламени, который ни с того ни с сего треснул, истончился и погас.

Когда в Москве, в квартире сына впервые праздновали Рождество все вместе, невестка предложила Екатерине Максимовне зажечь свечи – та отказалась. На лице Ирины застыла улыбка недоумения. Гордей поспешил сгладить неприятный инцидент – сделал все сам, пригласил родных к столу, открыл шампанское…

– Ты чего, мам? – спросил уже потом, пока Ирина в детской укладывала малыша.

– Нехорошо мне стало, – оправдалась она. – В голове зашумело. Возраст, сынок! Не обращай внимания.

Когда впервые раздался тот телефонный звонок и Екатерина Максимовна взяла трубку? Она не запомнила с точностью.

– Помнишь? – без приветствия, без разных предварительных любезностей произнес холодный, безжизненный голос.

– Что? – не поняла она.

В трубке с неизбывной, саднящей тоской кто-то завыл. Собака, что ли?

Их ротвейлер Дик проснулся, навострил уши… и подхватил жуткий вой. Маленький Антон бросил свои игрушки, подбежал к бабушке, уткнулся ей в колени, заплакал. Хныканье ребенка и собачий вой привели Екатерину Максимовну в ужас.

– Господи! – испугалась женщина. – Что ж это такое творится?!

Ноги у нее подкосились, и она села в кресло, оглохшая от ударов собственного сердца. Прошло немало времени, пока она смогла пойти в кухню и выпить лекарство. Сердце утихомирилось, забилось ровнее.

– Замолчи, Дик! – прикрикнула она на собаку.

Но пес никак не мог успокоиться. Он начал метаться по квартире из угла в угол, тыкаться носом во все подряд, потом подбежал к входным дверям и заскреб по ним лапами. Пришлось угостить его кусочками свежего мяса. Только наевшись, Дик улегся на свой коврик и задремал.

Екатерина Максимовна еле дождалась с работы Ирину, сослалась на головную боль и легла. От ужина она отказалась, всю ночь глаз не сомкнула, а наутро решила обратиться к доктору. Нервы разыгрались не на шутку. Благо всяческих платных услуг в Москве было на любой вкус. Назначенные процедуры помогли, и бабушка Антона успокоилась.

Дни пошли своим чередом. Странный звонок долго не повторялся. Женщина списала все на склероз, на усталость, на болезненное воображение. А потом… однажды вечером, спустившись во двор прогуляться с собакой, она увидела… вернее, ей показалось, что в кустах мелькнула чья-то тень.

– Мало ли кто может прятаться в кустах? – уговаривала себя Екатерина Максимовна. – Это снова нервы.

Однако Дик зарычал и начал рваться с поводка. Он тянул за собой Екатерину Максимовну, как будто в этих кустах скрывалось невесть что. С большим трудом удалось увести пса домой.

События начали набирать обороты, усложняясь и приобретая совсем уж зловещую окраску. Екатерина Максимовна терпела, сколько могла, не желая нарушать покой в семье сына, но… не выдержала и пожаловалась Гордею на то, что происходит. Он, как и ожидалось, рассмеялся.

– Да ладно тебе, мам! Небось дети балуются. Телефонные хулиганы.

– Так ведь уже и без телефона всякого хватает. Давеча землю кто-то у дверей подъезда рассыпал…

– Мама! Кто-нибудь цветы пересаживал… а ты вообразила разные ужасы. У страха глаза велики.

– Это земля с кладбища! – твердила Екатерина Максимовна. – От нее холодом веет.

– Тебе нужно побольше отдыхать, развлекаться, – улыбнулся Гордей. – Сходи в косметический кабинет, в сауну.

– Лучше в баню, – согласилась она. – Ирина мне составит компанию?

– Вряд ли. Она уезжает на гастроли.

Екатерина Максимовна старалась не нагнетать обстановку, но постоянное напряжение сказывалось на ее здоровье. То пищеварение разладилось, то простуда прицепилась. А вскоре заболел Дик. Пес погрустнел, потерял живость, интерес к еде… начал чихать и кашлять. Вызвали ветеринара – тот просмотрел собачий «паспорт», расспросил о прививках, сделал укол, выписал таблетки и велел в случае ухудшения немедленно звонить.

– Что с ним? – спросил Гордей.

– Чумка, наверное. Надо понаблюдать. Да вы не переживайте, пес крепкий, поправится.

Екатерина Максимовна сочла это дурным предзнаменованием. И не ошиблась.

* * *

Всеслав Смирнов, частный сыщик, красивый мужчина в расцвете лет, модно и дорого одетый, нетерпеливо прохаживался по перрону. Поезд, которого он ждал, опаздывал.

Конец мая в Москве стоял теплый, дождливый. Тротуары не успевали высыхать, и в воздухе пахло влагой и цветочной пыльцой. Кусты сирени покрылись душистыми нежными гроздьями. По умытому небу бежали мелкие облачка. Смирнов по привычке рассматривал таких же, как он, встречающих, изнывающих от скуки. Дул легкий ветерок. Носильщики гремели своими тележками – на соседний путь прибывал другой поезд.

Всеслав встречал Еву, женщину, которую едва не потерял этим холодным мартом. Их любовная лодка выдержала сильнейший шторм[1], после чего Ева никак не могла прийти в себя. И он отправил ее на две недели в Крым – подышать морским воздухом, послушать набегающий шорох прибоя, отвлечься от пережитого кошмара.

Ему самому, несмотря на прошлую военно-десантную закалку, пришлось туго. Нервное напряжение давало о себе знать бессонницей, безотчетной тревогой. Им обоим требовался отдых, но в Крым поехала только Ева.

– Я хочу побыть наедине с собой, – сказала она. – Побродить по старым приморским улочкам, посидеть у моря. Буду пить кофе по-турецки и курить кальян.

Смирнов не стал возражать. Ева лучше знает, как установить равновесие в своей душе. В первый же день после ее отъезда он уже сожалел, что отпустил ее одну. Слоняясь по опустевшей квартире, из комнаты в комнату, он понял, как они необходимы друг другу. Ему не хватало Евы – ее голоса по утрам, ее примерок у зеркала, приготовленных ею кулинарных шедевров, ее бурных фантазий, возмущенных монологов, ее капризов. В ее отсутствие Всеслав не мог заниматься даже сыском – интеллектуальные головоломки потеряли всю свою привлекательность. Он брался только за те дела, которые могли увлечь его замысловатой интригой, дать пищу его избалованному уму. Он рассматривал внешнюю сторону мира, а Ева – внутреннюю. Ее подсказки проявляли глубоко скрытые связи, которые не отследишь обычным способом. По профессии Ева была преподавателем испанского языка, а по призванию – тонким наблюдателем. Гораздо более проницательным, чем сам Смирнов.

Итак, он занимался частными расследованиями, а Ева давала частные уроки испанского. Она разделяла интерес Всеслава и частенько заполняла своими догадками пробелы в его умозаключениях. Однажды встретившись на его пути, она заполнила пустоту в его сердце, стала неотъемлемой частью его жизни.

И вот теперь поезд, который вез ее из Крыма, подходил к перрону вокзала. Ветер нес за ним кисловатый запах железнодорожной пыли. Состав замедлял ход, вагоны проплывали мимо Смирнова – второй, третий… в пятом ехала Ева. Он пошел следом, пытаясь рассмотреть ее через забрызганные дождем окна. Видимо, где-то под Москвой пронесся ливень. Усталая проводница открыла дверь, протерла поручни, в тамбуре столпились пассажиры. Люди улыбались, махали друг другу руками…

– Ева! – совершенно не ожидая от себя подобной прыти, волнуясь, как мальчишка, крикнул сыщик. – Ева!

Он увидел ее, в светлой курточке, с рассыпавшимися в беспорядке волосами, и задохнулся от счастья. Она спустилась с железных ступенек вагона, как богиня с небес – к нему, простому смертному, взяла у него из рук букет ландышей.

– Я скучал по тебе, – прошептал Всеслав.

Они обнялись. Стояли, не замечая, как их толкают. Носильщики и таксисты наперебой предлагали свои услуги. Толпа обтекала эту живую скульптуру «Двое», ожидающую своего Родена, готового увековечить для потомков их любовный порыв. Запах ландышей мешался с запахами вокзала – дыма, поездов, мокрых платформ.

– Ночью была гроза, как в преисподней! – засмеялась Ева, глядя на Славку снизу вверх. – Я не могла уснуть.

– Я тоже…

Они пошли к машине – Смирнов одной рукой крепко прижимал к себе локоть Евы, в другой нес ее сумку.

– Как море? – спросил он просто так, чтобы услышать ее голос.

– Холодное…

Слова были лишними.

Домой ехали долго, по запруженным автомобилями улицам. Промытая дождями зелень светилась на солнце, яркая на фоне каменных фасадов домов. Шум города казался Еве оглушительным после тишины Крыма, нарушаемой лишь размеренным плеском волн, криками чаек.

– Хорошо отдохнула? – спросил Всеслав, сворачивая во двор.

Ева кивнула. Она привыкала к Москве и радости возвращения. У дома цвели кусты белой сирени, со старых акаций ветер сбивал сухие прошлогодние стручки, они шуршали под ногами. Все это было связано с новой волной жизни, с новыми чувствами, новой листвой, свежим весенним ветром, запахом дождя, новыми ожиданиями.

Мальчишки гоняли мяч по мокрой траве. Соседский пес благодушно наблюдал за ними. Синицы с желтыми грудками сидели на ветках акации, звонко перекликались. И городская суета имеет свои прелести!

Ева легко вздохнула, переступая порог квартиры, где все знакомо, привычно, – уютная гостиная, кабинет, спальня… Крым остался позади, как смутный сон о кипарисах и восточных дворцах.

– Я ездила в Бахчисарай, – рассказывала Ева за едой. – Видела «фонтан слез». Пыталась представить себя обитательницей гарема.

– Ну и как? Получилось?

– Нет, – с сожалением вздохнула она. – Видимо, я безнадежно строптива. Мне даже вообразить такое не удалось!

Она улыбалась, вспоминая, как заворожил ее голос муллы, раздавшийся с минарета дворцовой мечети и сразу словно погрузивший ее в прошлое – из остроконечных каминных труб ханских покоев потянуло дымком, внутренний двор наполнился снующей челядью, звуками стародавней жизни… за окном гарема мелькнуло не прикрытое чадрой прекрасное и печальное женское лицо…

– Знаешь, что мне пришло в голову, когда я смотрела на эти потускневшие от времени стены, выцветшие ковры и парчовые подушки, на круглую крышу дюрбе[2], куда можно заглянуть только через пыльные зарешеченные окошки? Строка забытого стихотворения: «Здесь жизнь владык земных витала…» Боже мой! Люди так стремятся к власти, а ведь она иллюзорна и быстро обращается в прах. Бахчисарайский дворец на самом деле знаменит не именами проживавших в нем правителей, а поэтической историей любви Кырым-Гирей-хана и его безвременно умершей жены Диляры-Бикеч. В память о ней и был сооружен фонтан Сельсебиль… где из чаши в чашу вечно капают слезы безутешного, тоскующего возлюбленного.

– Сельсебиль?

– Ну да! – пояснила Ева. – Сельсебиль – один из райских источников, откуда пьют души праведников. Мусульмане в это верят.

В гостиной потемнело. Через раскрытое окно слышно было, как пошел дождь.

– Ты взялся за какое-нибудь дело? – опустив глаза, поинтересовалась Ева.

Всеслав с усилием кивнул. После тех страшных дней, когда ее похитили, он дал себе клятву не вмешивать Еву в свои расследования. Не женское это занятие – частный сыск.

– Расскажешь?

– Ничего особенного, – пробормотал он. – На сей раз решил побаловаться простенькой задачкой, отдохнуть от интеллектуальных изысков. А когда ты вернешься к урокам испанского? Тебе звонили две женщины, желающие освоить язык.

– Не уходи от вопроса, – рассердилась Ева. – При чем тут мои уроки?

Смирнов так соскучился по их совместным обсуждениям и горячим спорам, что не выдержал и нарушил табу. Тем более что дело действительно было простое, за которое раньше он не взялся бы ни за какое вознаграждение. Не будет беды, если он поделится с Евой подробностями начатого расследования.

– Ладно, уговорила…

Она просияла, подперла рукой щеку, приготовилась слушать.

– Неделю назад обратился ко мне некий Гордей Иванович Руднев, владелец строительной фирмы «Маркус». Бизнес у него вполне легальный, поставлен крепко, основательно, с хорошей перспективой развития. Есть конкуренты, разумеется, но все держится в цивилизованных рамках – то есть ни откровенных угроз, ни «наездов», ни чьего-либо давления с целью прибрать к рукам фирму не было. Руднев любит свою работу – по образованию он архитектор, обладает коммерческой жилкой, здоровым азартом и деловой хваткой, поэтому фирма процветает. Доходы растут, от клиентов нет отбоя – словом, тут все в порядке. Личная жизнь Гордея Ивановича тоже сложилась прекрасно: пять лет назад он женился, с женой Ириной живет душа в душу, воспитывает сына. Мальчику уже исполнилось три с половиной годика.

– Жена сидит дома с ребенком? – уточнила Ева.

– Нет. Ирина Руднева – балетная танцовщица, до замужества работала по контракту в ансамбле «Фуэте». Танцовщиц приглашали на выступление в ночной клуб, где Руднев и познакомился с Ириной. Одним из условий вступления в брак она поставила свое право продолжать танцевать. Руднев, тогда еще жених, согласился. Впоследствии он неоднократно уговаривал жену отказаться от работы, связанной с репетициями, разъездами и, главное, с легкомысленной богемной средой. Ирина возражала, и супруг смирился. Его желание исполнилось самым естественным способом – беременность, роды и уход за ребенком прервали танцевальную карьеру Ирины. Когда мальчику исполнился год, Руднева принялась восстанавливать потерянную форму и заявила, что собирается возобновить работу в «Фуэте». Гордей Иванович, который уже успокоился, был шокирован, занервничал. Но перечить любимой жене не посмел. Встал вопрос о ребенке – кто с ним будет сидеть? Няня? Доверять годовалого мальчика чужому человеку не хотелось, и Руднев решил вызвать в Москву свою мать. Она давно развелась с его отцом, проживала одна в подмосковном Абрамцево, и с радостью откликнулась на просьбу сына. Маленький Антон является ее единственным внуком, она сочла за счастье нянчить малыша.

– Так в чем же суть проблемы?

Еву утомили подробности частной жизни господина Руднева, она жаждала приключений, тайны. Крымский воздух, синий морской простор усыпили ее страхи, от которых она едва оправилась. Она снова была готова мыслить, проникаться чужими страстями, распутывать клубки противоречий.

– Знаю, дорогая, что тебе хочется услышать, – усмехнулся Смирнов. – Боюсь, ты разочаруешься. Гордей Иванович обратился ко мне по весьма тривиальному поводу – хулиганство.

– В каком смысле?

– Понимаешь, Руднев целый день проводит на работе, его жена – в танцзале или на гастролях. Она возобновила контракт с «Фуэте», уже второй год, как на сцене. Поначалу все шло гладко – бабушка возилась с внуком, Рудневы работали, и вдруг на их безоблачном небосклоне появились тучки. Кто-то принялся терроризировать счастливую семью самым бессовестным, наглым образом. Причем не конкретно Гордея Ивановича или Ирину, а… бабушку.

– То есть как – бабушку? – округлила глаза Ева.

– Я тоже удивился, – кивнул сыщик. – Тем не менее некто неизвестный – назовем его условно Икс, – постоянно тревожит пожилую даму, когда она остается одна с ребенком: звонит, устраивает разные мелкие пакости. В общем, основательно и целенаправленно действует на нервы, которые у матери Руднева не железные. Сначала бабушка молчала, не желая понапрасну беспокоить сына и невестку, но потом не выдержала и пожаловалась. Она волновалась не столько за себя, сколько за маленького Антона.

– А, что, Руднев, не в состоянии нанять охранника для своей семьи?

– Разумеется, в состоянии и давно это сделал.

– Не помогло? – спросила Ева.

Смирнов отрицательно покачал головой.

– Видишь ли, охранник присутствует в квартире и создает этим дополнительные неудобства. Сама посуди, каково бы тебе было, посади я здесь охранника, постороннего человека? Как бы ты себя чувствовала?

– Скованно…

– То же и у Рудневых. Далее – охранник сопровождает бабушку и внука на прогулках, открывает дверь посетителям, отвечает на телефонные звонки и тому подобное. Но существенно на ситуацию повлиять не может. На его подопечных никто открыто не нападает, а хулиганские действия он предотвратить не в силах. Скажу сразу, в милицию Руднев не обращался, прекрасно отдавая себе отчет: такой мелочовкой никто заниматься не будет. Похихикают, разведут руками, и все.

– Но какие-то меры принять надо? – возмутилась Ева.

– Приняли. Телефон поставили на прослушку, резко ограничили посещения друзей и знакомых… а что еще предпримешь? Однако этот Икс не дурак – звонки делает короткие, использует устройство для искажения голоса: сейчас таких штучек навалом. Все это безобразие длится уже около полугода и привело к тому, что мать Руднева заболела на нервной почве.

– Да… с появлением бабушки действия Икса не свяжешь – она сидит с мальчиком больше двух лет, а неприятности начались, как я понимаю, полгода назад?

Всеслав кивнул.

– Вот Руднев и пришел ко мне, просит разобраться. Гонорар предложил солидный, не поскупился. Ему не до шуток! Мать слегла, жена в истерике…

– А что делает этот Икс? – поинтересовалась Ева. – Чем он их дразнит?

– Гордей Иванович обрисовал мне положение в двух словах, но ты знаешь, я предпочитаю информацию из первых уст. Поэтому еду сегодня к матери Руднева. Тебя с собой не возьму! – решительно заявил он, заметив азартный блеск в глазах Евы. – И не проси!

Глава вторая

Подполковник Межинов отпустил служебную машину и отправился покупать цветы. С выбором букета для Карины у него всегда возникали затруднения – необычная женщина требует необычного подхода, будь то цветы, духи, другие подарки, угощение или комплименты. Ухаживать за Кариной было мучительно, но так сладко, что Межинов давно перестал колебаться, нужно ли ему все это.

Он влюбился в Карину еще в ранней юности, когда был красивым, самоуверенным подростком с великолепно развитым, накачанным на тренировках телом, пользовался авторитетом среди уличных ребят и не забивал себе голову лишними проблемами. Все в его жизни складывалось предельно просто – школа, клуб единоборств, армия, служба в милиции, учеба в академии, женитьба. И только Карина не вписывалась в стройную линию его судьбы, заставляла метаться, отчаиваться, то проклинать все на свете, то обмирать от счастья… желать свободы и бояться ее.

– Выбрали что-нибудь? – спросила продавщица цветочного магазина, заглядевшаяся на представительного мужчину.

– Мне нужен оригинальный, дорогой букет, – сказал он.

Продавщица задумалась.

– Вот, этот подойдет! – улыбнулась она, показывая покупателю композицию из белых голландских тюльпанов и какой-то экзотической зелени.

«Карине понравится», – сразу решил Межинов.

Он вышел из магазина с букетом и увидел, как дама его сердца спускается в подземный переход на другой стороне улицы. Он узнавал ее в любой толпе, в любых условиях, днем и ночью, зимой и летом, в любой одежде, с любой прической, в темных очках – где угодно и при каких угодно обстоятельствах. Он не спутал бы ее с сотней двойников: он ее чувствовал, и это происходило независимо от слуха и зрения.

Как ни стыдно признаться – он мог, погрузившись в размышления, пройти на улице средь бела дня мимо своей жены Светы и не заметить ее. Но если бы мимо проходила Карина, он ощутил бы ее присутствие, приближение по удару неведомой энергии, толчком проникающей в его сердце при ее появлении. Почему это происходило с ним, Межинов не знал, но зато с течением лет он понял, что бессилен изменить свое чувство к Карине. Женился он от безысходности. С Кариной у него не складывалось, порой ее жестокое равнодушие отталкивало, но проходили месяцы, и Межинов снова ловил себя на мыслях о ней. Семейная жизнь со Светланой шла своим чередом, как будто не соприкасаясь с любовной драмой Межинова. Это были два разных существования, в которых он играл две разные роли.

– Здравствуй, – холодновато произнесла Карина, приблизившись к подполковнику. – Ты в форме? По какому случаю?

– Не успел переодеться. А ты с каждым днем становишься все красивее и красивее.

– Ты в своем репертуаре, Рудольф!

Она не улыбнулась неуклюжему комплименту, и Межинов растерялся. Он допустил очередной промах. Резануло слух это «Рудольф»: чуть ли не Адольф! Столь звучным именем он был обязан матери, обожавшей все редкое. Она сочла, что Рудольфов, как ни крути, меньше, чем Вовочек и Толиков, и оказалась права. В школе он был единственным Рудольфом, но благодарности к заботливой родительнице почему-то не испытывал. Друзья, сослуживцы и просто знакомые называли его Рудольфом Петровичем – при отчестве имя звучало не так вызывающе, и одна Карина подчеркнуто величала Рудольфом.

– Тебе не стоит стесняться своего имени, – говорила она. – Слово «Рудольф» имеет германские корни, кажется, и означает «славный волк». Разве ты не похож на волка, Межинов?

Она смотрела в самую суть Межинова: в глубине души он ощущал себя волком, а ее – волчицей. В каких-то вещах они стоили друг друга.

Карине исполнилось тридцать два года, ему – тридцать пять. Она была независимой, непостижимой, очень красивой незамужней женщиной. Супружеские узы ее не прельщали.

– Скоро пойдет дождь, – сказал подполковник. – Посидим в кафе?

Она неопределенно повела плечами – в кафе так в кафе.

Для встреч с Кариной Межинов облюбовал кафе «Ивушка», оно располагалось в тихом уголке города, и при непритязательном названии там имелся изысканный интерьер, быстрое, вежливое обслуживание, вкусная русская кухня. Карина называла это кафе «дворянским гнездом». Внутри оно смахивало на уютную столовую в дворянском доме: окна, выходящие в запущенный сад, старые портреты в багетовых рамах, горки с выставленным напоказ фарфором, кисейные занавеси, белоснежные скатерти, мягкие стулья. Кушанья и напитки подавали, приготовленные по старинным рецептам, – грибы в сметане, пироги с лососиной и палтусом, монастырскую водку, клюквенную настойку.

Межинов любил хорошо поесть; Карина в еде была непривередлива, но внутреннее убранство зала ей нравилось. Она с удовольствием ходила в «Ивушку».

– Зачем ты меня пригласил сюда? – безжалостно спросила Карина, когда подполковник сделал заказ.

– Хотел увидеть, поговорить.

– О чем?

Она ставила его в тупик своей прямотой. И вместе с тем в ней всегда текла какая-то скрытая жизнь, где Рудольфу не было места.

– О тебе… – пробормотал он. – О нас.

– Ужасно интересно!

Официантка принесла вазу с водой для цветов. Карина поставила в нее тюльпаны и залюбовалась ими. Все вокруг для нее исчезло.

– Неужели для тебя не имеет значения личное счастье?! – в отчаянии воскликнул Межинов, ревнуя ее к тюльпанам.

– Не задавай глупых вопросов, Рудольф.

– Но… скажи честно, у тебя есть мужчина?

– Я никогда не скрывала правды, – подняла на него смоляные глаза Карина. – У меня есть мужчина. И всегда был.

При ее волосах с естественным пепельным отливом черные глаза, ресницы и брови создавали неповторимое очарование. Он ни у кого не видел такого лица.

– Почему он не женится на тебе? Не хочет?

– А зачем? Разве брак и любовь одно и то же? Вот ты, например, женился. Что, счастлив?

– Ты знаешь, как я женился, – занервничал Межинов, хотя давал себе слово сохранять хладнокровие. – Думал, заживу с другой женщиной, забуду о тебе! Время лечит любые раны.

– Ну и как? Вылечился?

Официантка принесла заказ – грибное ассорти, лосося в тесте, и тем спасла подполковника от конфуза. Он налил себе и даме белого вина в высокие бокалы.

– Давай выпьем, Карина… за то, что нас связывает. Ей-богу, пытаюсь разгадать эту загадку с младых ногтей, а она не дается!

– Разгадка бывает ужасна… Выпьем!

Она занялась лососем, а Межинов заказал себе водки. При Карине он не опьянеет, как ни старайся. Возможно, потом, когда он придет домой, алкоголь выполнит свое предназначение.

– Ты ведьма, – неожиданно выпалил подполковник. – Что ты со мной сделала? Любовным зельем опоила?

Она рассмеялась – без злобы, искренне. Начала расспрашивать о семье.

– Как Светлана?

Рудольф Петрович отделывался общими фразами. Когда он сидел рядом с Кариной, она становилась единственной женщиной на земле. Светлана? Живет… что ей сделается? Работает по специальности: аккомпаниатором в доме культуры, ведет хор.

Жена Межинова окончила пединститут, музыкальный факультет по классу аккордеона. Они жили более-менее мирно, воспитывали ребенка – мальчика.

– Сколько лет твоему сыну? – спросила Карина.

– Восемь… какое это имеет значение? Я хочу поговорить о нас с тобой.

– У тебя семья, Рудольф! Жена, сын! Они нуждаются в любви и заботе.

Она говорила заученно, не вкладывая в слова ничего личного. Без упрека, без претензий. Как он ненавидел эту ее отстраненность, умение оставаться на другом берегу!

– Я тебя ненавижу, – выдохнул подполковник.

– Вот и славно… давно пора.

Господин Межинов до назначения на новую должность в управлении работал не где-нибудь, а в уголовном розыске, но все его попытки проследить, с кем встречается Карина, кто ее возлюбленный, окончились неудачей. Он не смел признаться в том, что следил за ней – правда, от случая к случаю. Значит, неуловимый любовник тщательно скрывает свою связь с Кариной. Видимо, женат, боится огласки, скандала… или он известный политик и не желает запятнать «безупречную» репутацию. Или… Сколько он перебрал этих «или»!

– О чем ты думаешь? – спросила вдруг Карина, ковыряя вилкой грибы. – Строишь планы моего разоблачения?

– Угадала.

* * *

Рудневы жили в просторной, со вкусом обставленной квартире. На стенах Смирнов заметил несколько прелестных пейзажей в духе Куинджи.

Мать Руднева, Екатерина Максимовна, полная дама лет шестидесяти, с бледным одутловатым лицом, приняла сыщика полулежа на диване. Она казалась расстроенной, и глаза ее были полны готовых пролиться слез.

– Вот, расхворалась некстати, – пожаловалась она, тяжело вздыхая. Беспокойно спросила: – Антоша где? С Ирочкой?

– Антон с Ириной вышли на прогулку, – ответил Всеслав. – А мы с вами поговорим, если не возражаете.

– Сын мне велел все рассказать, как на духу, – слезливо промолвила пожилая дама. – Я ничего не скрываю, поверьте. Что за напасть приключилась, не пойму! Было все тихо, спокойно, и вдруг… будто нечистый взыграл. Замучил совсем! У меня и так здоровье не ахти какое крепкое, а тут прямо впору помирать… в груди душит, жжет… голова кружится. Видать, давление подпрыгнуло.

– Вспомните, пожалуйста, как это все началось, – вежливо перебил ее Смирнов.

Он по опыту знал, что пожилой человек может рассказывать о своих болезнях до бесконечности, если его не остановить.

– Так… я ж переживала сколько, нервничала… сердце-то и надорвалось. Оно, чай, не железное!

– Я не об этом, – улыбнулся сыщик. – Я о «нечистом». Откуда он взялся? Как дал знать о себе?

Мать Руднева всплеснула руками.

– Ой, вы меня простите, молодой человек, не сообразила. Мозги уже не те стали, склероз… Кажись, еще зимой начала всякая чертовщина твориться. Сын с невесткой на работу уходят, а я с мальчонкой остаюсь, с Антошей. Покормлю его, поиграемся, потом на прогулку выйдем с санками. Он дите смирное, послушное – любо-дорого нянчить такого. Ну, вот… как-то мы с Антошей кашку кушали… и телефон зазвонил. Я всегда отвечаю: «Квартира Рудневых». И в тот раз то же сказала. А мне говорят в трубку – выходи, мол, на улицу… здесь тебя смерть поджидает. Какая, спрашиваю, смерть? Страшная! – отвечает голос: скрипучий такой, неприятный.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4