Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Прощение

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Спенсер Лавирль / Прощение - Чтение (стр. 28)
Автор: Спенсер Лавирль
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


— Прекрасная новость. Поздравляю. Счастлива за вас.

Лица их светились неподдельным счастьем, и это наполняло сердце Сары искренней радостью. Наконец-то ее маленькая сестра и славный Роберт, преодолев все горести и невзгоды, достигли желанного счастья.

Да, это было счастье. Живя рядом с ними, Сара видела, как хорошо влияла на них рутина семейной жизни. Они походили на милых пташек, строящих свое гнездышко. Теперь оно будет заполнено должным образом.

Наступает время для нее покинуть дом, и Сара понимала это.

— Когда должно произойти счастливое событие?

Адди пожала плечами.

— Не знаю точно. Думаю, в конце весны.

— Прекрасное время. Теплые дни, прохладные ночи. И еще нет комаров.

— Мне, — сказала Адди, — подойдет любое время.

— И наилучшее время для моего отъезда, — добавила Сара.

Адди слегка нахмурилась.

— Но, Сара, у нас много места в доме. А для маленького пришельца немного надо, только корзина, где он будет лежать.

— Да нет, пора уже, — возразила Сара. — Я подумываю об этом уже месяца два. Я очень ценю то, что вы разрешили мне пожить с вами так долго. Но это ваш дом, пора предоставить его вам целиком.

— Но, Сара… — Адди и Роберт заговорили в один голос. — Ты ведь знаешь, мы не…

Сара взяла их за руки.

— Да, я знаю… Вы разрешите мне оставаться с вами, пока я не состарюсь и не смогу подниматься по лестнице. Но я не так глупа, чтобы заставлять вас терпеть меня так долго.

— Мы любим тебя, Сара, — проговорил Роберт искренне. — И не хотим, чтобы ты нас покидала.

Сара нежно улыбнулась ему и сжала его руку.

— Спасибо, Роберт, но мне нужно уйти. Мне надо иметь свое собственное пристанище в жизни, пустить там корни, чувствовать свою принадлежность к нему навсегда.

— Но ведь этот дом такой же твой, как и мой, — настаивала Адди.

— Он был куплен на деньги отца, так же как и помещение для редакции. Так что мы квиты, не так ли? И я не хочу больше ничего слушать об этом.

Сара встала и собрала кофейные чашки.

— Я решила начать присматривать что-то для себя прямо сейчас. Надеюсь, найду место, где жить, к началу следующего года. Рождество я проведу здесь, и это все.

Она понесла чашки, а Роберт и Адди обменялись понимающим взглядом. Хотя им и не хотелось расставаться с Сарой, все же жизнь отдельно от нее была бы весьма заманчивой. Роберт встал и подошел к Саре, которая ставила чашки в раковину. Он взял ее за плечи и повернул к себе лицом.

— Во всяком случае, знай, что ты всегда желанная гостья здесь.

Сара все понимала. Она также знала, поглядев в его глаза, что он чувствует себя виноватым в ее разрыве с Ноа и во искупление этой вины готов всегда оказывать ей покровительство, если только она позволит это.

— Я знаю, Роберт. Я буду жить где-нибудь неподалеку и часто приходить к вам и вашему маленькому. Наверное, я очень избалую его.

Он сжал ее руки и поцеловал в щеку. Прикосновение его усов напомнило ей Ноа, и она почувствовала себя одинокой старой девой.

Вскоре Адди начала носить просторные платья без талии. Она выглядела здоровой молодой женщиной, ожидающей ребенка. Щеки ее, обычно бледные, приобрели румянец, светлые волосы, выросшие почти до плеч, блестели, весь ее облик излучал довольство, так что Сара даже слегка завидовала ей. Выросшая в доме без матери, она никогда не знала счастья нормальной семейной жизни. Приближалось Рождество, дни становились короче, темнело рано, и их излюбленным местом был кухонный очаг. Приходя домой, улыбающийся Роберт немедленно шел к Адди, где бы она ни была и что бы ни делала. Он целовал ее в лоб, в губы или в ухо и спрашивал, как себя чувствует маленький мальчик, глядя с любовью на ее округляющийся живот. Она показывала ему крошечные вещи, которые шила на машине, и рассказывала о том, что прочитала в журнале «Питерсон мэгэзин» о приготовлении еды для самых маленьких, о пеленках или о прорезывании зубов. Однажды Сара увидела их у окна в кухне в сумерках. Роберт стоял позади Адди, положив подбородок ей на плечо и скрестив руки на ее животе. Адди сжимала руками его руки, склонив голову. Они молчали и только слегка раскачивались. Сара молча глядела на них, затем тихо удалилась и долго стояла у окна в гостиной, вглядываясь в темнеющие дали, думая о Ноа, тоскуя о несвершившемся.

Адди и Роберт огорчались, видя ее растущее уныние и замкнутость. Ночью, лежа в постели, они говорили о том, как бы ей помочь.

Однажды декабрьским вечером после ужина, когда Сара ушла к себе, Роберт подошел к Адди, которая шила в гостиной, сидя на стуле с высокой спинкой. Он наклонился к ней, положил руки на подлокотники и сказал, глядя ей в глаза:

— Я собираюсь пойти к Ноа.

Она коснулась пальцами его щеки:

— Желаю успеха, дорогой.

Было половина девятого, когда он подошел к двери дома, где жил Ноа, и постучал. Ноа отворил дверь, и они молча глядели друг на друга несколько секунд. Наконец Ноа заговорил.

— Приятная неожиданность.

— Ты все еще дуешься на меня? — спросил Роберт.

— Нет, перестал уже давно.

— Я не нарушаю твой распорядок своим приходом?

— Нет. Я ужинаю. Заходи. Снимай пальто и садись. — В комнате не было почти никакой мебели, она выглядела заброшенной. Единственным свидетельством женского участия в ее убранстве были цветастые желтые занавески, сшитые Адди прошлой весной. Ужин Ноа состоял из бобов и хлеба, разложенных на голубой эмалированной тарелке. На столе не лежала скатерть, на подоконниках не стояли горшки с цветами, пол не был застлан. Сапоги Ноа стояли около деревянной коробки, шляпа лежала на столе, пояс с револьвером висел на стуле, а тяжелая кожаная куртка была повешена на крючок у двери. У Роберта сжалось сердце, когда он увидел, как Ноа одинок.

— Как ты живешь?

Ноа пожал плечами.

— Ты ведь знаешь. Как всегда. — Он уселся за стол и продолжил ужин. — Я слышал, у вас с Адди будет ребенок…

— Да. Где-то к весне. Она очень счастлива.

— Ты тоже счастлив?

— Еще бы.

— Да, это здорово. Я очень рад за вас обоих. — Они замолчали. Ноа продолжал есть. Роберт откинулся на стуле, положив ногу на ногу и изучающе глядя на своего друга.

— Почему ты теперь никогда к нам не приходишь?

Ноа положил вилку на стол.

— Ты знаешь почему.

Они смотрели друг на друга.

— Что ж, ты избегаешь ее и избегаешь нас тоже, — продолжал Роберт.

— Я делаю это не специально. Надеюсь, ты понимаешь это.

— Да, но все-таки нам тебя недостает.

Ноа пристально смотрел на свою вилку и молчал.

— Я пришел, чтобы сообщить тебе кое-что.

Ноа встретился взглядом с Робертом и ждал.

— Сара выедет из нашего дома к началу года.

Взгляд Ноа ничего не выразил, когда он услышал эту новость.

— И что из этого?

Роберт взорвался.

— А то, что она собирается искать дом, чтобы жить в нем одна, а ты будешь сидеть здесь, в своей норе, один, есть бобы в восемь тридцать вечера, а все это никому не нужно.

— Сара не хочет меня знать.

— Она просто помирает по тебе.

Ноа фыркнул и отвернулся.

— Послушай, Бога ради! У нее был шок после потрясения, которое она испытала. Я знаю, потому что это я вызвал его. И ей, конечно, нужно время, чтобы преодолеть его. Но ведь это не на всю жизнь.

Ноа взглянул на Роберта.

— Она вычеркнула меня из своей жизни, и я не собираюсь ползти к ней обратно, чтобы опять получить по зубам. Я дважды испытал это.

Роберт пристально посмотрел на Ноа и тихо спросил:

— Но ты ведь любишь ее, не так ли?

Ноа откинул голову и отодвинулся от стола.

— Так любишь или нет?

Ноа искоса посмотрел на Роберта.

— Со сколькими женщинами ты встречался в последнее время? — спросил Роберт.

— А со сколькими мужчинами встречалась она?

— Ни одного. Она сидит вечерами дома, смотрит на растущий живот Адди, ходит на цыпочках, боясь нас потревожить. Я никогда не видел более одинокого существа, хотя она и пытается представить себя счастливее без тебя, чем с тобой.

Ноа наклонился вперед, поставил локти на стол, сплел пальцы, потом прижал их ко рту, уставившись на пустой стул.

Роберт не нарушал молчания. На плите шумел чайник, в печке потрескивал огонь. Глаза Ноа подозрительно увлажнились. Он широко раскрыл их, боясь моргнуть.

Наконец он закрыл глаза, уронил голову на руки и прошептал:

— Я не могу.

Роберт протянул руку и положил ее на руку Ноа.

— Я знаю, это нелегко, — тихо заговорил он. — Но ей ведь тоже тяжело. — И, помолчав несколько секунд, добавил: — Чеймберс и Адриенна Дейвис пригласили нас с Адди на обед в следующую субботу. Мы уйдем из дома в семь часов.

Он сжал руку Ноа, потом встал и застегнул пальто. Ноа поднял голову и опять уставился на пустой стул напротив. Роберт надел шляпу и перчатки.

— Некоторые иногда просто задыхаются от гордости, — заметил он, уходя и оставляя друга за столом, где стояла тарелка с остывшими бобами.

После ухода Роберта Ноа долго сидел неподвижно, его сердечные раны открылись вновь. Последние семь месяцев были сплошным адом: он страдал от одиночества, душа его мучительно болела. Она отказалась от него, уязвила его мужскую гордость, а он все еще ее любит. Любит?! Да любовь ли это? Это долгое, бесцветное, непонятное явление без взлетов и падений, полный штиль. Он искал ее среди прохожих на улице, а увидев, быстро переходил на другую сторону, чтобы остаться незамеченным. Бесконечно вспоминал о ней, вместо того чтобы завести новое знакомство. Его преследовало желание прийти к ней, подойти совсем близко, взять за плечи и начать трясти так, что голова будет готова оторваться… И тут же появлялось чувство неизбывной жалости…

Ноа прожил свои двадцать шесть лет с ясным умом и уверенно, зная, чего хочет. С приходом Сары Меррит в его жизнь и ее уходом он стал напоминать горького пьяницу, утверждающего, что может бросить пить в любой момент, и тем не менее напивающегося каждый день. Она была для него как алкоголь. Он говорил себе, что может жить без нее, но думал о ней, желал ее непрестанно.

Быть может, причина в том, что он отвергнутая сторона, его «я» оскорблено. Но, если бы это было так, он поспешил бы к Розе и ублажил свое «я» еще несколько месяцев назад. Но сейчас он и думать не может об этом. К тому же то, что случилось с Адди, также сыграло свою роль.

В Дедвуде были другие женщины, вполне приличные, с которыми он мог бы завязать отношения. Но ни одна из них не привлекала его, к тому же он не мог отбросить мысль о том, что помолвка с Сарой Меррит обязывает его хранить верность.

Он спрашивал себя, проживет ли жизнь, не женившись, жалким созданием, о котором, когда ему исполнится семьдесят и он станет согбенным старцем, будут говорить: «Смотрите, он не смог преодолеть свою несчастную судьбу, справиться со своим разбитым сердцем и замкнулся в доме, который они вместе купили, повесили веселенькие занавески, теперь совсем обветшавшие, и совершает свою трапезу в полном одиночестве».

Роберт прав. Это холодные бобы внушили ему такую к нему жалость. Почему он не пошел к Тедди и не поужинал там среди людей? Почему не пошлет Сару Меррит ко всем чертям? Ведь ему надо жить своей жизнью.

А потому, что он ждет ее, ждет, что она постучит в дверь, войдет в кухню и скажет ему: «Ноа, я очень сожалею, возьми меня, Ноа. Я люблю тебя».

А сделает ли она это? Сможет ли? Он тоскует по тому, что она просто не способна сделать.

Он мог бы пойти опять к ней и начать приставать к ней снова, быть может, она опять скажет, что выйдет за него. А что потом? Попытка соблазнить ее до визита в церковь просто невозможна. Она дала ему это понять совершенно недвусмысленно. К тому же сама мысль о каком-то насилии над ней приводила его в ужас.

Пусть торжествует викторианская мораль, согласно которой она сможет подойти к супружескому ложу только девственницей. Ну а если и потом она будет такой же ледышкой? Что ж, прыгнуть в неведомое, посвятив жизнь такой холодной женщине?

Ноа Кемпбелл сидел за столом, где стояла тарелка с холодными бобами, одолеваемый множеством вопросов и сомнений, отдававшихся в его голове как удары молотка.

«Так что жe ты сделаешь в субботу вечером, Ноа? Не знаю».

«Пойдешь к ней опять и позволишь снова оттолкнуть себя?» «Но она может не сделать этого». «Да, может. Но может и сделать!»

Глава 23

В субботу вечером Сара наблюдала, как Адди суетилась, одеваясь к своему первому выходу со времени замужества. Она подняла и закрепила волосы наподобие золотистой короны, подкрасила губы и надела просторное голубое платье с капюшоном. Одетая вполне респектабельно, она предстала перед взором Сары и спросила с сомнением в голосе:

— Как ты думаешь, знает ли Адриенна Дейвис о моем прошлом?

— Думаю, что да. Но она не желает вспоминать об этом. Она прирожденная общественная деятельница, и сегодняшний вечер проложит тебе путь в общество.

— Ты действительно так думаешь, Сара?

Сара поцеловала ее в щеку.

— Ты теперь миссис Роберт Бейсинджер. — Она приподняла ее подбородок. — Держись с достоинством и не думай о прошлом.

Они ушли. Адди выглядела гордой и удовлетворенной, держа Роберта за руку, как бы ожидая чего-то. Сара глядела на них задумчиво, слегка завидуя их счастью.

После их ухода дом погрузился в печальное безмолвие. Она расхаживала по комнатам безучастно, полила цветы, потом поднялась к себе, сняла туфли и надела темно-бордовые тапочки. Вынув гребни из волос, она распустила их по спине. Ей не хотелось расчесывать их. Расстегнув пуговицы на воротнике и манжетах, она закуталась в свою любимую некрасивую шаль цвета тыквы, достала брошь, подаренную Ноа по случаю помолвки, положила ее перед собой на письменный стол, надела очки и достала дневник. Она опомнилась, когда ей стало холодно, и обнаружила, что уставилась в угол стола и вовсе ничего не пишет.

Около восьми часов она взяла письменные принадлежности и спустилась вниз. В гостиной стояла елка, но было темно. Сара вошла в кухню, устроилась за столом, положив брошь перед собой рядом с дневником в обложке мраморного цвета. Она подбросила пару поленьев в огонь, налила в чашку остатки кофе и стала писать.

Звуки, раздававшиеся в кухне, всегда такие уютные, сейчас только усиливали чувство одиночества. Чайник бурлил на плите, огонь мягко потрескивал в очаге, скрипел стул, когда она шевелилась, и поскрипывало перо на листе бумаги, шипела лампа; глухо приземлилась Рулер, спрыгнув со стула на пол… Все это она слышала, перелагая на бумагу свои мысли.

Сара откинулась на стуле.

— Эй, Рулер, иди сюда! — поманила она кошку.

Та потянулась, уселась, обвив себя хвостом, и внимательно глядела на Сару. Саре хотелось, чтобы она прыгнула ей на колени живым теплым комочком, но у нее, видимо, были другие намерения. Она начала умываться.

«Как хорошо быть кошкой. Все ее заботы сконцентрированы вокруг еды, сна и умывания. Нет ни сожалений, ни стремлений, ни обещаний, ни обязательств. Когда захочется, выходи на улицу, садись и ворчи хоть полчаса, находясь нос к носу с другим существом своей породы. Ночью при лунном свете можно покричать и попрыгать в высокой траве или в хрустящем снегу, заняться любовью с подругой, а на следующий день ни о чем не помнить и ни о чем не заботиться».

Рулер отошла и прыгнула в кресло-качалку, где и устроилась, уютно свернувшись клубочком.

Сара обмакнула перо и написала: «Интересно, как можно себя чувствовать, ожидая ребенка, надев платье на располневшую фигуру и выйдя из дома, опираясь на руку Ноа, направиться на обед к Чеймберсу и Адриенне Дейвис, став наконец частью общества, которое живет и размножается парами?» Она опять обмакнула перо и уставилась на его кончик, держа его над чистой страницей. Чернила начали высыхать, образовав причудливый узор.

В гостиной упали несколько иголок с елки на деревянный пол. Рулер насторожила уши, зрачки ее расширились, взгляд напрягся.

Сара задумчиво смотрела на нее, пока кошка опять не устроилась в кресле и не закрыла глаза. Сара посмотрела на брошь, коснулась ее кончиками пальцев, легко-легко, как будто искала в ней тонкие трещины.

Потом вздохнула, обмакнула перо и написала: «Я ловлю себя на том, что слишком часто фантазирую по поводу Ноа, строя картины, будто я Адди и могу…»

В дверь постучали.

Сара и Рулер насторожились. Когда стук раздался во второй раз, Сара встала, сняла очки, подхватила концы шали и направилась к двери. Одной рукой пыталась поправить волосы, а другой открывала дверь.

На пороге стоял Ноа.

Несколько секунд оба молчали, не шевелясь. Он смотрел на нее внимательно из-под полей коричневого «стетсона», руки опущены, черты лица лишь угадывались в слабом свете лампы в кухне. От носа ко рту шли глубокие морщины, исчезавшие в темных усах.

Она стояла на пороге, держась одной рукой за ручку двери, другой придерживая шаль. Лишь прядь ее волос освещалась светом кухонной лампы позади нее.

— Привет, Сара, — сказал он наконец. Голос звучал печально.

— Здравствуй, Ноа.

Воцарилось молчание. Казалось, только чудо могло восстановить былую легкость в их отношениях.

— Мне кажется, нам следует поговорить. Можно войти?

— Адди и Роберта нет дома. Они ушли к Дейвисам.

— Да, я знаю. Роберт сказал мне. Поэтому я и пришел.

Она постаралась скрыть изумление,

— А что толку разговаривать?

— Не знаю… — Он опустил глаза и грустно покачал головой. — Не знаю, — повторил он. — Все равно нам надо поговорить, потому что так дальше продолжаться не может.

Она сделала шаг назад и пропустила его.

— Заходи.

Ноа двигался, как фермер, идущий по полю, опустошенному сильным градом, и вошел в комнату, напоенную запахом хвои, где все было так знакомо даже в темноте. Она отошла от него на приличное расстояние, скрестив руки и плотно закутавшись в шаль.

— Я зажгу лампу. — Она подошла к круглому столику, у которого стояли два стула.

— Не надо. Пойдем на кухню, там теплее. — Он двинулся туда, как бы повинуясь какой-то силе, не поддающейся контролю. Остановившись в дверях, он окинул взглядом помещение, где он так часто делил веселые трапезы и играл с друзьями, без которых жизнь его стала такой пустой и одинокой. Грустная атмосфера кухни глубоко его поразила. В кресле-качалке у очага лежала, свернувшись, кошка, на столе были разбросаны письменные принадлежности — свидетельства занятий Сары в субботний вечер, когда все другие предаются более приятным делам. Брошь, которую он подарил ей по случаю помолвки, лежала рядом с бумагой и ручкой как никому не нужный бессильный талисман. Ноа подошел к столу, поглядел на пустую кофейную чашку, брошь, очки, на страницу дневника, исписанную ее аккуратным почерком, так отличающимся от его неуклюжего писания. Он дотронулся до дневника, прочитал последнюю фразу, и грудь его сдавило.

Стоя в дверях, Сара спокойно заметила:

— Невежливо читать дневники других людей.

Он обернулся и посмотрел на ее сумрачное лицо.

— У тебя ведь нет от меня секретов, Сара. Все, что ты чувствуешь, чувствую и я. Мы пара глубоко несчастных людей.

— Садись. — Она вошла в кухню и закрыла тетрадь, положив ручку на обложку. Брошь она оставила лежать на старом месте. Ноа повесил куртку на спинку стула, снял шляпу, сдвинул кошку и уселся в качалку. Сара села у стола.

Рулер устроилась на коленях у Ноа, который стал гладить ее шею и голову. Потом посмотрел на Сару и спросил усталым голосом:

— Так что же мы будем делать, Сара?

Она поставила локти на стол, сплела пальцы и положила на них щеку.

— Не знаю.

Несколько секунд прошло в молчании.

— Я скучал по тебе, — сказал он. На губах ее промелькнула улыбка, но она ничего не ответила.

— Скажи же.

— Думаю, будет лучше, если я промолчу.

— Нет, скажи.

— Я тоже скучала по тебе.

Они смотрели друг на друга некоторое время, печать одиночества лежала на их лицах. Рулер мурлыкала, и Ноа продолжал гладить и почесывать ее.

— Мне выпадали тяжелые дела в жизни, но мой приход сюда сегодня побивает все.

— Зачем же ты сделал это?

— Потому что я жил как в аду последнее время, а ад — не самое лучшее место для жизни. А ты?

— Да, со мной то же самое.

— В городе теперь много хороших, приличных женщин. Но я скорее буду есть землю, чем приглашу хоть одну из них куда-нибудь. И все, черт побери, из-за тебя, Сара Меррит.

На лице ее засветилась печальная улыбка. Ноа глубоко вздохнул, вздрогнул, откинулся на спинку качалки, закрыл глаза и стал слегка покачиваться.

— Я чертовски устал.

Ее затопило желание подойти к нему, погладить его щеки, прижаться губами к его глазам, потом положить подбородок на его лоб.

Вместо этого она встала и наполнила свою чашку кофе, не предложив ему.

— Надеюсь, ты знаешь, что Адди и Роберт ожидают прибавления семейства?

— Да, я слышал.

— Довольно смешно… — Она стояла у очага, глядя на огонь, и держала чашку, не прикасаясь к кофе. — Смешно, что я хотела бы быть на ее месте…

Он открыл глаза и долго смотрел на нее, закутанную в некрасивую шаль тыквенного цвета, на которую падали длинные непричесанные волосы.

— Это правда?

— Да. И я завидую им.

— Это меня удивляет.

— Меня тоже. Я всегда думала, что работы в газете достаточно, чтобы я чувствовала себя счастливой.

— А оказывается, нет?

Она промолчала. Ноа вздохнул.

— рошло несколько минут в молчании, прежде чем он спросил:

— Можно поговорить о твоем отце, Сара?

— Имя его никогда не произносится в этом доме с некоторых пор.

— Это не так. О нем говорило каждое слово, которое ты и я произносили, начиная с того вечера, когда ты все узнала.

— Я любила его больше, чем кого-либо на свете, а он предал мою любовь самым непростительным образом.

— И теперь я расплачиваюсь за то, что он сотворил с Адди. Как долго еще мне придется это делать?

— Почему бы тебе не пойти к одной из тех женщин? Это было бы намного проще.

— Потому что я привязан к тебе, ты для меня все. Я говорил тебе об этом раньше. Я держался в стороне от тебя более полугода, надеясь, что у меня все перегорит. Но этого не произошло. Я все еще люблю тебя.

Он пристально смотрел на нее, ловя каждое движение. Вот она опустила голову, поднесла ко рту чашку с кофе, но не притронулась к нему. Потом поставила чашку в раковину, вернулась и села на стул в той же позе.

— Женитьба была бы непростительной глупостью.

— Тем не менее ты хочешь этого не так ли?

— Да.

— А что произойдет, если я подойду, прикоснусь к тебе совсем не по-братски и поцелую?

Она грустно засмеялась, приложила руки к лицу и покачала головой.

— Вот видишь, — проговорил он. — Я имел в виду именно это, когда признался, что мне совсем нелегко было решиться прийти к тебе сейчас. И если ты опять оттолкнешь меня, я уже никогда, никогда не вернусь к тебе.

— У меня была нелепейшая мысль в голове последние несколько месяцев. — Сара глядела на него сквозь сплетенные пальцы. — Она совершенно абсурдна, даже греховна, но тем не менее она пришла ко мне в минуты слабости, когда я так скучала по тебе, что, казалось, умру. Я думала, почему бы мне не выйти замуж за Ноа, и мы молчаливо согласились бы, чтобы он продолжал посещать дом Розы, как он это делал, когда мы впервые познакомились? Вот так. Теперь ты лучше знаешь, какая я женщина.

Углы его рта опустились, на лицо легла глубокая печаль.

— Да, знаю. Одинокая, испуганная… совсем как я… — Они изучающе смотрели друг на друга, лампа тихо шипела, печка слегка потрескивала, излучая приятное тепло. Все это, сказанное так откровенно, вызвало и смущение, и облегчение.

— А теперь я признаюсь тебе в своих тайных мыслях. С тех пор как мы расстались, я часто думал о том, как приду сюда, потащу тебя наверх, сниму с тебя платье и начну целовать в десять мест и даже больше, чтобы ты поняла, что, когда любят друг друга так, как мы, все это должно быть просто и естественно. Не желаешь ли попробовать?

Она рассмеялась.

— Конечно, нет.

— Конечно, нет. Если бы ты сказала «да», ты не была бы Сарой Меррит, я не любил бы тебя, и мы не сидели бы в этой комнате, больно раня друг друга. Так что же мы будем делать?

Рот ее искривился в гримасе, чувствовалось, что она вот-вот расплачется. Она покачала головой и ответила:

— Не знаю. Я так боюсь…

Ноа наклонился вперед, вспугнув кошку. Положив локти на колени, он пристально посмотрел ей в глаза. Потом заговорил, голос его был сдавленным и чужим.

— Ты действительно так скучала по мне, что готова была умереть?

— Да, — прошептала она, чувствуя, как жар бросился ей в лицо.

— Тогда подойди ко мне. Вот сюда.

Она чувствовала себя приклеенной к стулу, но смотрела в его глаза, на широкие плечи и сильные руки. Он ждал ее ответа. Ей нужно было лишь встать и сделать шаг, чтобы очутиться в его объятиях. Или остаться на месте. Тогда он выйдет из дома, чтобы больше никогда не вернуться, а она будет продолжать мучиться.

Она жила в каком-то бесцветном, тоскливом пространстве всё эти месяцы, с тех пор как они расстались. Но сегодня, стоило ему лишь появиться рядом, как она почувствовала возвращение к нормальной жизни. Он только вошел в дом, и ее апатия исчезла, как исчезает изморозь с нагретого окна. Она опять обрела чувства.

Сидеть на расстоянии от него было мучительно, видеть страдание на его лице непереносимо. Это была страсть, к которой она так стремилась. Без нее жизнь ее будет обречена.

— Иди ко мне, — повторил он.

Она подавила слезы, встала и отодвинула стул, к которому ее прижимал страх, как тяжелая длань. Она облокотилась на стол и молча стояла. Он встал с качалки и ждал.

— Я бы хотела быть Адди, — прошептала она, медленно двигаясь к нему,

— Нет, не нужно этого, — возразил он, двигаясь ей навстречу. — Ведь тогда не было бы тебя и меня.

Они встретились у стола и остановились, держась за руки, поток горячих чувств готов был затопить их обоих. Потом Ноа чуть отступил назад, чтобы заглянуть ей в глаза, и, опять приблизившись, нежно поцеловал в губы. Тяжкое бремя одиночества спало с их плеч, в поцелуе и объятии они вновь обрели то, что потеряли. Она обвила его шею руками, и он крепко прижал ее к себе. Их сердца бились в унисон, одно против другого, глаза были закрыты, они растворялись в блаженстве воссоединения. Поцелуй их был продолжителен, жар его увеличивался, губы разомкнуты, языки соприкасались. Легкий стон вылетел из ее горла, и он еще крепче сжал ее в объятиях. Сдержанность исчезла, уступив место страстной жажде их тел после стольких месяцев разлуки. Он тоже издал звук, глубокий и низкий, страстный конец агонии.

Потом их охватило желание излить свои чувства в потоке слов.

— О Ноа, я люблю тебя, я так скучала по тебе, чувствовала себя такой осиротевшей.

— Я тоже люблю тебя. Скажи мне это еще раз.

— Люблю тебя, Ноа.

Он опять обнял ее, оторвав от пола.

— Я не думал, что услышу от тебя эти слова еще раз.

— Я была такой упрямой, не желая произносить их. Я очень об этом сожалею, Ноа, и я люблю тебя. Только никогда не думала, что это все так тяжело.

— Или так прекрасно.

— Или так ужасно.

— Или так тоскливо. Сто раз в день я заставлял себя не проходить мимо твоей редакции.

— А я все время глядела в окно, в надежде увидеть, как ты проходишь мимо.

— А когда мы встречались на тротуаре, мы делали вид, что не знаем друг друга.

— Никто не хотел иметь дело со мной.

— Со мной тоже. Я был зол на весь мир.

— Я придиралась ко всем, стала такой раздражительной и мелочной. Я отпугнула Патрика своим характером и теперь очень сожалею об этом. А бедный Джош?.. Я обращалась с ним не лучшим образом. Все было не так, когда мы расстались.

Они снова поцеловались, не сдерживаясь более и не боясь своих чувств. Он слегка откинул назад ее голову.

— Я не желаю больше испытывать то, что мне пришлось в недавнем прошлом, — заявил Ноа.

— Я тоже не хочу.

Они впились глазами друг в друга, ее ноги, обутые в темно-бордовые ковровые тапочки, были зажаты его ногами в потертых коричневых ковбойских сапогах. Он стал нежно гладить ее волосы на висках.

— Что ты сейчас чувствуешь? — спросил он.

— Как будто я долгое время находилась под водой и вынырнула набрать воздуху.

— А что еще ты чувствуешь?

Откинув назад голову, она произнесла сдавленным голосом:

— Я хочу тебя.

Руки его застыли.

— Я сейчас сделаю кое-что. Не бойся. — Он взял ее на руки и скомандовал: — Погаси лампу.

Она протянула руку и повернула медный винт на лампе. Комната погрузилась в темноту. Потом опять обняла его за шею. Он подошел к качалке и осторожно опустился на нее, посадив Сару на колени и перекинув ее ноги через подлокотники.

— Произнеси мое имя, — шепнул он.

— Ноа.

— Еще раз.

— Ноа.

— Да, Ноа… И Ноа все еще хочет жениться на тебе. — Он стал слегка раскачиваться, нежно гладя ее волосы одной рукой, а другой лаская спину и шею под волосами. Он целовал ее в губы, легко и нежно, продолжая начаться, прикасаясь губами к ее щеке, лбу, подбородку. Он ласкал ее, чувствуя, как голова ее запрокидывается и волосы приятно согревают его левую руку. Он слегка прикоснулся к ее груди, этой прекрасной находке в темноте, и почувствовал, как она задержала дыхание.

— Люблю тебя, Сара, — прошептал он. Он почувствовал, как все тело ее начало трепетать. Трепет передался его руке, продолжавшей ласкать ее грудь. Она пробормотала что-то, но он не понял, да и нужны ли были слова… Она положила свои руки на его руку и крепко прижала к себе. Потом подняла голову, поднесла его руку к губам, поцеловала и опять прижала к своей груди. Она закрыла глаза и застыла, а его руки ласкали все ее тело. Его губы нашли ее полуоткрытый рот, из которого вырывалось ароматное дыхание.

— О-о-о, Ноа.. — прошептала она, когда он оторвался от нее.

Он прижал ее к своему плечу, лоб ее лежал на его подбородке. Качалка возобновила легкое движение.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29