АТЛАНТИДА. СХВАТКА В ГОРАХ

Стрелы атлантов находили свои цели. Касмассцы валились на камни и скатывались вниз, но ничто не могло остановить их. Нападавшие нахлынули на боевой строй атлантов, напарываясь на пики и падая под ударами мечей, умирая, пытались руками, а кто и зубами впиться во врагов. Они упрямо лезли вперед. Их было много. И наконец они смяли строй. Враги перемешались. Забурлил водоворот человеческих тел. Если хочешь жить, успевай поворачиваться, рубить, парировать удары, снова рубить, колоть.

Сталь мечей — на камень дротиков и топоров. Бронза лат — на дубленую непробиваемость особо выделанных шкур, от которых отскакивали лезвия. Умение и опыт атлантов — на неуемную ярость и презрение к смерти касмассцев.

Принц принял удар тяжелого топора на щит и рубанул в ответ по чьей-то руке — визг касмассца немного прибавил к общему шуму — диким крикам, проклятиям, лязгу стали. В спину по доспехам пришелся скользящий удар, и принц едва удержался на ногах. Хуже всего сейчас упасть. Подняться шансов будет немного.

Чье-то тело покатилось под ноги, принц едва устоял и увидел рядом огромного дикаря с узловатой деревянной дубиной, занесенной для удара. Крякнув, дикарь начал опускать дубину. Потом осел. Со смехом из его спины выдернул свой меч проводник.

— Спасибо! — прокричал принц.

Но Аргон не слушал. Он снова был в гуще битвы. Она доставляла ему искреннее удовольствие.

Атланты дрались отлично. Боевая выучка и слаженность позволили в самом начале нанести существенный урон касмассцам. И сталь выигрывала у камня. Много нападавших валялись мертвыми. Но дикарей было больше. Даже если бы остался один, он с тем же нечеловеческим визгом тянулся бы к горлу врага. Атланты устали. Все попытки восстановить боевой порядок проваливались. Он тут же рассыпался под новым напором потных, вонючих орущих дикарей.

Воспользовавшись секундной передышкой, принц огляделся, ища Видящего мага. Тот не принимал участие в драке — он ни разу в жизни не поднял руку с мечом на человека. Но солдаты защищали его отчаянно, особенно старался Раомон Скиталец, так что ни один дикарь не смог приблизиться к Хакмасу. По плечу мага текла кровь — в самом начале схватки в него угодил острый камень.

— Надо вперед! — что есть силы завопил проводник, так что его крик перекрыл шум.

Но вперед путь был закрыт. Атланты, начинали сдавать позиции. И принц понял, что они проигрывают схватку.

— Свет! — неожиданно закричал Видящий маг. Атланты поняли, в чем дело, и получили шанс. Видящий маг вскинул руку, выбрасывая вверх круглый предмет. Шарик вспыхнул, как множество солнц, на мгновение в глазах касмассцев потемнело. Атланты же, знающие этот старый фокус, рванулись вперед, смогли перегруппироваться и начали быстро сминать толпу дикарей.

Шансы уравнялись. Опять принц колол, рубил, отражал удары. Меч погрузился в чью-то шею. Потом рубанул по пальцам. Скольких он уже достал? Нет времени считать. Может, пятерых, а может, и больше. Рука устала. Она отнималась. И сам лязг боя будто глох, все как бы уходило в сторону, плыло. Тело было избито, по нему пришлось уже немало ударов, но боли не было — она придет потом. Принц действовал автоматически, сознание все меньше принимало участие в происходящем. Принц благодарил небо, что у него были не только учителя, объяснявшие ему философию и раскрывавшие тайны природы, но и те, кто научил его владеть мечом, притом научил неплохо…

Принц все-таки упал на колено. Получил еще один удар в спину и увидел перед собой ползущего по камням муравья. Откатился в сторону, ожидая последнего удара. Но его не последовало. Трое солдат окружили принца, не давая дикарям приблизиться к нему. Он вскочил и опять ринулся в бой.

Передышка, вызванная взрывом светового шарика, позволила на время отсрочить неизбежное. Но дикари опять начали наседать. Солдат вокруг принца разметало, они отчаянно бились, но не могли сдержать напор. Когда меч выпал из онемевшей руки, принц понял, что это все.

Удар в бок едва не снес принца, но он удержался на ногах. А потом сильные руки схватили его за плечи.

— Быстрее, принц, — послышался голос Раомона.

Последний удар по доспехам пришелся в спину. Принц опять упал на камни и уткнулся лицом в сухую теплую землю. Он был не в силах подняться снова. И сейчас должна была прийти смерть…

РУСЬ. СТРАХИ НОЧНОГО ГОРОДА

Тлеющая лучина отбрасывала слабый свет на четырех человек, рассевшихся в маленькой избе на окраине города. Обычно православные отходят ко сну с заходом солнца, но у этих людей не было намерения в эту ночь сладко спать. Планы у них были иные.

Убивец постукивал пальцами по лезвию своего любимого топора, татарин сидел неподвижно, скрестив руки на груди, и напоминал чем-то статую восточного божка. Герасим Косорукий, как обычно, ежился, зябко обхватив плечи руками, хотя вовсе не было холодно. Гришка нервно теребил рукав своей рубахи. Кабатчик Иосиф неторопливо напутствовал всех. Трудно было поверить, что этот человек может говорить так веско, убедительно и властно. Сейчас это не был убогий, жалкий горбун — выглядел он человеком серьезным и суровым.

— Вытащить его из дому проще простого, — сказал Хромой Иосиф. — Нужно только сказать, что…

Кабатчик произнес слова, которые должны были служить ключом к дальнейшим действиям, и потребовал у татарина:

— Повтори.

— Да чего повторять? — татарин заулыбался беззубым ртом и сразу утратил сходство с каменной языческой статуей. — Голова, чай, не пустая.

— Я говорю, повтори, откуда ты, кто, что тебе надобно. Ошибешься хоть в чем-то — головы не сносить.

— А мне и так ее не сносить. Как и всем нам. И тебе тоже, Иосиф.

— Типун тебе на язык. Повторяй.

Растягивая слова и ухмыляясь, татарин повторил, что ему говорил Хромой, слово в слово. Память у Хана была прекрасная, мозги варили, да и любил он полицедействовать и имел к этому способности не хуже, чем у ярмарочных скоморохов. Именно поэтому его и выбрали для самой ответственной роли.

— Пора, — хлопнул кабатчик ладонью по столу. — Гришка, ты понял, где тот дом находится?

— Понял.

Хромой Иосиф и сам мог бы провести туда разбойников, но опасался, что ночью его может кто-то случайно узнать, и тогда он будет уличен при всем честном народе.

— Повтори, — потребовал Хромой.

Гришка повторил.

Иосиф зажег свечку перед иконой в углу, перекрестился, поцеловал» святой образ. То же самое проделали Гришка, Хан, Герасим. А Убивец упал на колени, пробил со стуком несколько поклонов, истово шепча под нос молитву.

— Идите, — сказал Хромой Иосиф.

Полная луна хорошо освещала город, что для лихого дела было условием неудобным. Ноги у Гришки были словно ватные, мысли темные и отчаянные. Опять кровь. Как же можно убивать человека, который не сделал тебе ничего плохого и которого ты не видел ни разу в жизни?

Пробирались они поодиночке, чтобы не привлекать лишнего внимания и при опасности быстрее раствориться в ночи, но вместе с тем не теряли друг друга из вида, поскольку в городе хорошо ориентировался только Гришка. Улицы были пустынны. Лишь пропившийся до исподнего мужик дремал около кабака, ночной гуляка пробирался к своей зазнобушке, чтобы сполна насладиться ее прелестями, да вдалеке промелькнули силуэты стрельцов в островерхих шапках — они охраняли ночной покой горожан.

До нужного места компания добралась без происшествий. Около длинного забора, откуда открывался хороший обзор на дом, разбойники сбились в кучу, чтобы обсудить дальнейшие свои действия.

— Он вон той дорожкой пойдет, — сказал татарин. — И за этот угол обязательно завернет. Ежели там встать, то он вас не заметит. Главное, сразу наверняка бить. Поговаривают, что боец он шибко умелый, запросто отбиться может.

— Ничего, рука не дрогнет, — сказал Косорукий Герасим. Хоть и был он хил и болезнен, но никто лучше его не знал, как отправить человека на тот свет.

— Гришка станет туда, — приказал татарин. — С того места округа вся видна. Если какая опасность — стража аль еще чего серьезное, — свистнешь.

Все заняли свои места. Человек, живший в этом доме, уже приговорен к смерти, и вряд ли что спасет его. А ему, Гришке, уже никогда не вырваться из этой кровавой круговерти. Ох, худо…

Дворянину Матвею Семеновичу не спалось. Как всегда, в полнолуние у него болели кости и ныли старые раны, полученные в жестоких боях с врагами государства Российского. Много чего хранила его память, многое пришлось ему испытать, передумать за годы своей жизни. Помнил он моменты, когда казалось, что погибла Россия, упала и не поднимется больше православная вера. Помнил, как куражились иноземцы, разная сволочь и свой русский сброд, как разрасталась, будто черная туча ложилась на землю православную, смута и разорение. Ложь и корысть, глупость и трусость правили бал. Кулаки сжимались у Матвея, когда вспоминал он все это. Будто вчера было. Ох, как тяжело тогда приходилось тем, у кого честь и любовь к отчизне в крови. Но радостно было вспомнить, как проснулся, очнулся ото сна, сбросил оковы предательства и позора народ русский, собрал все то сильное и хорошее, что было в нем, и скинул с себя ненавистных кровососов. Бежали тогда поляки так, что пятки сверкали. Но пограбили они хорошо матушку-Русь. Целый обоз ценностей из первопрестольной увезли. Помнил Матвей, как отряд под его командованием догнал обоз, как бились с поляками и казаками — в плен никого не брали. Но не получилось — исчез обоз. А деньга та очень бы казне пригодилась. Сколько лет прошло. Сколько сил потрачено, чтобы выведать хоть чего-то об обозе, но как было все покрыто тайной, так и осталось.

В дверь комнаты, где в полумраке, разгоняемом лишь трепещущим огоньком одинокой свечи, сидел Матвей Семенович, постучался холоп Степаша, вялый и сонный.

— Человек к тебе, хозяин, просится. Морда басурманская. Гнать его в шею? — деловито осведомился холоп.

— А чего хочет?

— Говорит, дело к тебе важное имеет. Еще говорит, что из столицы самой приехал. Врет. В Москве морду такую басурманскую давно бы в Сибирь сослали.

— Зови его быстрее!

Через некоторое время недовольный холоп завел в комнату татарина, который отвесил низкий учтивый поклон.

Боярин исподлобья, оценивающим взором обвел посетителя. Что и говорить — морда не особенно приятная. Хотя что еще ждать от холопа? Обычная холопская морда — хитрая, якобы покорная, но глумливая.

— С чем пришел?

— Пожаловал по тайному делу от боярского сына Владимира. Нет ли здесь лишних ушей?

— Нет, мои слуги не приучены подслушивать под дверями. Говори спокойно.

— Думный боярин Владимир Скоромный получил твое письмо и послал к тебе своего ближайшего помощника боярина Хлопова.

— А чего он сам не пришел? — спросил Матвей. Что-то не нравилось ему в посетителе, настораживало его.

— Не хочет, чтобы пока вас вместе видели. Человек в городе он новый, может привлечь внимание, коль к тебе заявится. Хочет свидеться осторожно, а потому приказал звать тебя на постоялый двор, где бы вы могли то тайное дело спокойно обсудить. Ну а мне больше говорить не ведено.

— Ладно. А где посыльный мой Кузьма?

— Думный боярин его у себя оставил на случай, если с вестью срочно послать понадобится сюда.

— Хм, — нахмурился Матвей. Гость говорил все вроде бы складно, но все равно что-то в его словах и поведении вызывало тревогу. — Ладно, пошли.

— С собой лучше тебе никого не брать, чтобы лишнего внимания не привлекать, — сказал татарин.

— Я никогда никого с собой не беру. Не родился еще тот, кто мою жизнь оборвать может.

Матвей ушел в другую комнату и вскоре появился в добротном зеленом походном кафтане с прицепленной к богатому красному, вышитому серебром поясу тяжелой саблей. Еще за пояс был заткнут длинноствольный пистоль, не слишком удобный, но зато надежный и с хорошим боем.

— Эй, Степашка, запри получше ворота и никого, кроме меня, не впускай и не выпускай, — распорядился Матвей.

— Будет сделано, — кивнул с готовностью холоп, позевывая.

— Ну что, гость дорогой, пошли…

Гришка добросовестно глядел по сторонам в надежде, что кто-нибудь появится и можно будет подать сигнал тревоги и сорвать кровавое дело. Еще он надеялся, что дворянин откажется идти ночью незнамо куда лишь по предложению подозрительного татарина. А еще, может быть, что тучи, наползающие на луну, закроют ее в самый ответственный момент, и в суете жертве удастся ускользнуть из рук убийц.

Заскрипела дверь терема, послышались голоса:

— Ни черта не видать.

Действительно, туча закрыла луну, и на миг землей овладела кромешная тьма.

— Возьми, хозяин, фонарь.

Тут луна выглянула снова, и Гришка смог хорошо разглядеть их. Боярин шел (прямой, высокий) уверенной легкой походкой. Рядом семенил татарин, в его руках горел фонарь, отбрасывающий луч на его спутника и дорогуГришку затошнило. Сейчас этого человека убьют. И на совесть ляжет еще один тяжелый камень. И тут Гришка понял, что должен порвать стягивающую его цепь убийств, жестоких грешных дел, свидетелем, а то и соучастником которых ему довелось быть. Тем более что терять ему теперь нечего. И Сила, и Варвара потеряны навсегда, душа его, похоже, погублена, и можно попытаться спасти ее, заслужив хоть немножко снисхождения у Господа.

Гришка сунул два пальца в рот и отчаянно, изо всех сил, как только мог, засвистел. Его свист пролетел над спящим городом, привыкшим к ночной тишине и покою, заметался меж черных курных изб, деревянных церквушек, отразился от стен пятиглавого собора и замер где-то в лесу. Он переполошил народ. Захлопали ставни, забегала в тереме дворянина Матвея хорошо обученная и готовая ко всяким неожиданностям дворня.

Чертыхаясь, Евлампий и Герасим выскочили из засады и бросились прочь. По опыту они знали, что в таких случаях нужно как можно быстрее уносить ноги и как можно меньше думать о судьбе товарищей — каждый выбирается как может.

Матвей настороженно огляделся, заметил бегущие фигуры, и тут подозрения в нем вспыхнули с новой силой, превращаясь в твердую уверенность, что дело нечисто.

— Что это? — спросил он у своего спутника.

— Да пьянь, наверное, расшалилась.

— Что-то ты не то говоришь, — дворянин взял Хана за рукав. — Эй, Ванька, Семен, тащите веревки!

Татарин дернулся и выхватил из-за пазухи нож с длинным тонким, тускло блеснувшим в свете луны лезвием. Он хотел в одиночку докончить то, что не удалось сделать его собратьям, но клинок не достиг цели — боярин проворно отскочил. В следующий миг на разбойничью голову обрушился увесистый кулак, и татарин растянулся на земле, силясь прийти в себя. Через три секунды он готов был вскочить и кинуться в бой, но сверкнула сабля. Матвей, подождавший, пока Хан очухается, ударил его плашмя, чтобы не убить, а оглушить и доставить странного посланца на допрос. Но он недооценил проворства и живучести татарина. В последний момент тот успел откатиться в сторону, и удар пришелся мимо. Хан вскочил и во всю мочь припустился наутек.

Боярин Матвей хотел было кинуться за ним следом, но мешал длинный кафтан. Да и татарин, с которым было трудно тягаться в беге, уже шмыгнул за забор и растворился, как привидение, в ночной тьме. Луна снова зашла за тучу, свеча в оброненном фонаре погасла, снова ничего не было видно.

— Жив, хозяин? — спросил холоп Степашка с длинной оглоблей в руках.

— Жив.

— Вряд ли мы их поймаем. Убегли… — произнес Степашка с надеждой, что его и других слуг хозяин не заставит ночью гоняться за таинственными убийцами.

— Не поймаем, — кивнул Матвей. — Давай домой. И до утра сторожить, чтоб не запалили нас невзначай.

В доме Матвей уселся за свой стол, задумчиво глядя на свои переплетенные сильные пальцы. Ему было ясно, как Божий день, что его хотели заманить в ловушку. Кто — вот вопрос. Скорее всего лесная братия. Ведь не только он мог узнать тогда атамана, но и Роман мог узнать его. Узнал и решил разделаться на всякий случай. Но откуда он проведал, что отправлено письмо думному боярину? И что Матвей ждет вестей из Москвы? Ответ тут может быть один — разбойники перехватили гонца с посланием. И непонятно, знали они наверняка, что он поедет, или напоролись на него случайно. И что сталось с Кузьмой? Погиб, наверное. Жаль, добрый был вояка, хорошо они вместе повоевали, не в одной битве участвовали.

Матвей вздохнул, вытер рукавом пот со лба. Да» до боли жалко Кузьму. Ну а если не случайно наткнулись на него лихие люди, если ждали его в засаде? Очень похоже на то, ведь одет он был небогато — чего на него нападать? По случаю наткнулись? Тогда бы не одолели, прорвался. Нет, чтобы с Кузьмой справиться, нужно было хорошую засаду подготовить. Если на него напали не случайно, если его ждали на дороге, то…

Пока Матвей ломал голову над этими вопросами, его спаситель, прислонившись к церковной ограде, размышлял, что же ему теперь делать. Идти на все четыре стороны? Остаться в городе? Нет, так он быстро сгинет. Да и разбойнички тогда постараются его отыскать, и не жизнь будет, а постоянный кошмар, ожидание смерти, как под домокловым мечом. Вернуться в логово? Да за то, что такое серьезное дело сорвал, разговор один — камень на шею и в болото. Да перед тем еще поизгаляются — ноги, руки поотрубают или что еще, — тут у братьев фантазия работает, случая от души поразвлечься не упустят.

Мысли у Гришки путались, были скованы страхом, отчаянием, но когда он успокоился, то понял, что не так все плохо. Вся вина его заключалась в том, что он подал знак, засвистел. Но ведь никто не знает, что повода для сигнала не было. И никто не узнает, если вести себя уверенно, а врать нагло.

С самого начала был уговор — если придется разбегаться, то встретятся на окраине кладбища возле старой часовни. Гришка решил: была не была, он возвращается к разбойникам.

Путь его лежал через все кладбище, на котором горожане хоронили своих покойников не одну сотню лет. В таком месте неясные ночные шорохи, смутные очертания крестов, темные массы деревьев воспринимаются зловеще. Гришка шарахался от каждой тени и проклинал себя, что пошел этой, а не окольной дорогой, которая, правда, была более длинной. Кто же в полнолуние на кладбище заглядывает? Только сумасшедший. Ведь это самое время для разгула всякой нечисти. Евлампий, видать, совсем ее не боится, если здесь на встречу уговорился. Может, хоть и молится Богу, и денег на храм не жалеет, запродал-таки душу дьяволу, вот и не опасается теперь никакой нечистой силы. Зря. Дьявол, он ни чести, ни благодарности не знает. «Хотя о чем это я? — подумал Гришка. — Евлампий же считает себя православным. Бр-р, ну и мысли в таком месте в такую ночь».

Гришка споткнулся и едва не упал в свежевырытую могилу, ударился коленом и взвыл от боли. Когда он поднял глаза, то внутри его все оборвалось.

— Господи, спаси и оборони, — прошептал он неживыми губами.

Метрах в десяти от него маячили бестелесные фигуры. Нечистый — накликалтаки!

— Свят, свят, — Гришка быстро перекрестился и тут же понял, какую глупость спорол. Это были Герасим, Евлампий и Хан, на фоне крестов и в серебряном свете луны выглядевшие пришельцами с того света.

Гришка подошел к ним, пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Главное, чтобы голос не дрожал и звучал естественно. Чтобы они сразу не поняли, что он их просто-напросто дурит. Ох, голос всегда был его врагом, жил будто отдельной жизнью, начинал дрожать, становился тонким в самые неподходящие минуты. Гришка молился, чтобы он не подвел его сейчас.

— Гришка, ты, мать твою? — злобно прошипел Убивец, увидев его. — Ты чего, дурачина, там рассвистался?

— А чего мне не свистеть, коль пятеро дозорных стрельцов появились, — голос готов был предать, подвести Гришку, но он пока справлялся с ним, и слова звучали хоть и тонко, но более-менее уверенно. — Из-за туч я их поздновато заметил. Еще немного — и всех бы они нас повязали.

— Ты ж такое дело испортил, — зловеще шепнул Герасим Косорукий и легонько ткнул Гришку острием ножа в спину. — Надо б тебя порешить. Вот и могилка уже выкопана — людям лишне трудиться не придется.

— Тебя бы уже на дыбе подвешивали, если б я не засвистел, — огрызнулся Гришка, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Но страх уже уступал место злости, а злость придала уверенность, так что голос перестал дрожать.

— Да оставь ты его, — махнул рукой татарин. — Чего крысишься? Ну не порешили боярина, так кто виноват, что стрельцы по ночам по городу шастают? Вон мне по голове досталось пудовым кулачищем — а я и то ничего.

— Сдается мне, что от Гришки все беды. — Рука Убивца легла на топор. — Куда не пойдем с ним, обязательно что-то приключается.

— Так можно на кого угодно наговорить, — опять вступился за мальчишку татарин. — Он же наш, лихой человек будет. А тебе, Евлампий, лишь бы за топор свой хвататься. Не по справедливости человека без причины жизни лишать.