Теодор СТАРДЖОН
      ОБРАЗ МЫШЛЕНИЯ
      Для начала я хотел бы рассказать одну-две истории, которые вы, наверное, уже от меня слышали, но, раз уж мы заговорили о Келли, то не лишним будет их напомнить.
      Мне приходилось плавать с Келли, когда я был еще совсем молодым. В те времена я служил матросом на каботажных танкерах, которые загружались где-нибудь в нашем "нефтяном треугольнике" - к примеру, в Новом Орлеане, Арансасе или Порт-Артуре, а разгружались в портах к северу от мыса Гаттерас. В среднем - плюс-минус от шести часов до суток на всякие обстоятельства - каждый рейс занимал восемь дней, а каждая стоянка - восемнадцать часов. Таков был ритм моей тогдашней жизни.
      Келли был обычным матросом палубной смены, что часто казалось мне чьей-то злой шуткой, потому что он знал о море гораздо больше, чем любой из членов экипажа нашей пропахшей нефтью калоши. Но он никогда не кичился этим, уважая во мне такого же матроса третьего класса, каким был сам. Чувство юмора у Келли, конечно, было, но совсем тихое, не показное; во всяком случае, он никогда не тешил его, доказывая очевидное, - что он гораздо лучший моряк, чем я могу надеяться когда-нибудь стать.
      В Келли вообще было много необычного - даже то, как он смотрел или двигался, но самым удивительным было то, как он думал. Своим образом мышления Келли напоминал одного из тех космических пришельцев, о которых вы наверняка читали: они, как и люди, наделены способностью думать, но при этом думают совсем не так, как люди.
      Возьмем, к примеру, тот вечер в Порт-Артуре. Я сидел с одной рыжей девчонкой, которую прозвали Ржавой, у стойки бара в портовом гадюшнике и пытался делать свои дела, одновременно поглядывая за другой цыпочкой, известной в тех краях под именем Бутс. Она сидела в одиночестве возле музыкального автомата и внимательно наблюдала за дверью, время от времени принимаясь скрежетать зубами от бешенства.
      Я-то знал, в чем дело, и это не могло меня не беспокоить. Когда-то Келли регулярно встречался с Бутс, но в этот раз решил взять тайм-аут. Все бы ничего, но до Бутс дошли слухи, что Кел путается с девчонкой из бара Пита. Слухи подобного рода не могли, разумеется, привести Бутс в восторг, и теперь она поджидала Келли, чтобы свести с ним счеты. С минуты на минуту ждал его и я, так как сходя на берег мы договорились встретиться именно в этом баре.
      И вот он пришел, легко, точно кошка, взбежав по длинной деревянной лестнице и толкнув дверь. Стоило Келли появился на пороге, как в баре сразу стало тихо, и даже музыкальный ящик зазвучал, казалось, немного испуганно.
      А надо вам сказать, что как раз за плечом Бутс стоял на специальной полке мощный вентилятор с лопастями длиной в шестнадцать дюймов и без всякой предохранительной решетки. И в ту самую секунду, когда высокая фигура Келли показалась в дверях, Бутс, словно кобра из корзинки, вскочила на ноги, схватила вентилятор за подставку и со всей силы швырнула в него.
      Келли действовал совершенно спокойно, словно все происходящее виделось ему, как в замедленной съемке. Ноги его, во всяком случае, не сдвинулись с места. Он лишь слегка отклонился в сторону, да чуть-чуть развернул свои широкие плечи. Я услышал, как три бешено вращающихся лопасти с отчетливым клик! клик! клик! задели пуговицу его рубашки, после чего вентилятор с грохотом врезался в косяк двери.
      Тут, кажется, заткнулся даже музыкальный автомат, потому что в баре наступила мертвая тишина. Келли не произнес ни слова, и все посетители тоже молчали.
      Если вы верите в принцип "око за око", и кто-то бросает в вас адскую машину, вы поднимете ее и швырнете обратно. Но Келли мыслит не так, как вы. Он даже не взглянул на вентилятор - он смотрел на побледневшую Бутс, которая, гадая, что может быть у Келли на уме, ответила ему неуверенным, испуганным взглядом.
      Наконец, Келли двинулся к ней через зал - быстро, но не особенно торопясь. Вытащив Бутс из-за стола, он поднял ее в воздух и швырнул.
      Он швырнул ею в вентилятор!
      Бутс грохнулась на пол, заскользила по нему, врезалась головой в косяк двери и, зацепив по дороге вентилятор, вылетела на лестницу, вертясь, как волчок. А Келли, как ни в чем не бывало, перешагнул через нее, спустился по лестнице и вернулся на судно.
      В другой раз мы меняли главное передаточное колесо правой бортовой лебедки. Палубный инженер провозился с ней всю утреннюю вахту, пытаясь снять старое колесо с оси. Он разогревал ступицу. Отбивал ее кувалдой. Мудрил с клиньями. Пытался сдернуть колесо ручными талями (кто не знает, это компактная подвесная лебедка с системой из четырех блоков), но добился только того, что сломал крепежный болт.
      И тут, протирая глаза, на палубу вышел заспанный Келли. Чтобы принять решение, ему хватило одной секунды. Вразвалочку подойдя к лебедке, он взял ключ и освободил четыре болта, державшие кожух вала. Потом поднял двенадцатифунтовую киянку, примерился и нанес один-единственный удар по заднему торцу оси. Ось вылетела с противоположной стороны лебедки, словно торпеда, передаточное колесо упало на палубу, а Келли молча повернулся и пошел к штурвалу, и уж больше не вспоминал об этом, хотя вся палубная смена таращила глаза ему вслед.
      Понимаете, что я хочу сказать? Есть проблема: снять колесо с оси. Но Келли поступает наоборот - он выбивает ось из колеса!
      Как-то раз я следил за тем, как Келли играет в покер. На моих глазах он сбросил две пары и собрал неубиваемый "стрейт флеш" <Стрейт флеш - в покере, последовательность из пяти карт одной масти.>. Почему он сбрасывался? Потому что именно в этот момент понял, что колода подтасована. Откуда он знал, что будет именно "флеш"? Одному Богу известно. Келли оставалось только собрать выигрыш, кстати, весьма немалый, после чего он подмигнул растерявшемуся шулеру и ушел.
      У меня в запасе есть еще немало подобных историй, но основную идею вы наверняка уже уловили. Келли обладал совершенно особенным строем мышления, и он никогда его не подводил.
      Потом мы расстались, и я потерял Келли из виду. Время от времени я вспоминал его и жалел, что связь между нами прервалась, потому что он произвел на меня очень сильное впечатление. Порой, когда передо мной вставала та или иная заковыристая проблема, я вспоминал Келли и спрашивал себя, как бы он поступил на моем месте? Иногда это помогало, иногда нет, но, наверное, только потому, что я не был Келли и не обладал его способностью к оригинальному мышлению.
      После службы на танкере я, как говорится, окопался на берегу, женился и перепробовал много разных профессий. Годы летели совершенно незаметно. Война успела начаться и кончиться, когда одним теплым весенним утром я заглянул в известный мне бар на Сорок восьмой улице. Мне хотелось выпить текилы, а я знал, что здесь ее можно найти всегда и в любом количестве. И кто, как вы думаете, сидел в одном из полукабинетов, приканчивая внушительный обед из нескольких мексиканских блюд?..
      Нет, это был не Келли. Это был Милтон собственной персоной. Со стороны его легко принять за хорошо обеспеченного студента последнего курса какого-нибудь престижного колледжа - в основном, благодаря соответствующего покроя костюмам, которые он все время носит. Впрочем, обычно Милт ведет себя гораздо тише, чем горластые школяры. Когда он отдыхает, у него бывает такой вид, словно студенческое землячество только что вынесло ему благодарность, и для него это жуть как важно. Когда же он обеспокоен, он вертится, как на иголках, а вас так и подмывает спросить, уж не прогуливает ли он занятия? По случайному совпадению Милтон - чертовски хороший врач.
      В тот день он был обеспокоен, но поздоровался со мной достаточно приветливо и даже пригласил за свой столик. Мы немного потрепались, и я хотел угостить его стаканчиком текилы, но Милтон скорчил кислую мину и отрицательно покачал головой.
      - Через десять минут я должен быть у больного, - сказал он, поглядев на свои наручные часы.
      - Но ведь это, наверное, недолго, - возразил я. - Сходи к своему больному и возвращайся.
      - Знаешь что, - сказал он, вставая. - Давай-ка сходим туда вместе, а? Тебя, кстати, этот случай может заинтересовать - здесь есть, о чем подумать.
      Он взял свою шляпу и расплатился с Руди, а я сказал "Luego" , и Руди ухмыльнулся в ответ и похлопал ладонью по бутылке с текилой. Приятное это все-таки местечко, бар Руди...       - Так что там с твоим пациентом? - спросил я, когда мы уже шли по улице.
      Милтон ответил не сразу; мне даже показалось, что он меня не слышит, но тут он неожиданно сказал:
      - Я установил перелом четырех ребер, сложный перелом фемуральной кости, а также небольшое внутреннее кровотечение, которое может указывать, а может и не указывать на разрыв селезенки. Ну и всякая мелочь, вроде некроза подъязычного френума... Пока у него еще был френум.
      - Френум - это что?
      - Уздечка. Такая тонкая полоска соединительной ткани под языком...
      - Кляк!.. - сказал я, попытавшись дотронуться кончиком языка до собственного френума. - Чувствуется, этот парень здоровьем не обижен. Просто богатырь!
      - ..Пульмонарная адгезия, - продолжал перечислять Милтон задумчиво. - Пока не особенно серьезная и, определенно, не туберкулезная, что радует. Но эти спайки чертовски болят, кровоточат, и ужасно мне не нравятся. И еще - acne rosacea.
      - Это, кажется, когда нос начинает светиться красным, как стоп-сигнал?
      - Парню, о котором я тебе рассказываю, не до смеха.
      Это заставило меня присмиреть.
      - Что же с ним случилось? На него напали бандиты?
      Милтон отрицательно покачал головой.
      - Тогда, может быть, его переехал грузовик?
      - Нет.
      - Значит, он просто откуда-нибудь упал. Милтон остановился и, повернувшись ко мне, посмотрел мне прямо в глаза.
      - Нет, - сказал он. - Ниоткуда он не падал. И ничего с ним не случалось, добавил он, снова трогаясь с места. - Вообще.
      Я промолчал, потому что сказать мне было нечего.
      - Просто как-то вечером он почувствовал, что у него пропал аппетит, задумчиво промолвил Милтон, - и пораньше лег спать. И все эти вещи случились с ним одна за другой.
      - В кровати? - не поверил я.
      - Ну, - проговорил Милтон скрипучим голосом врача-педанта, - если быть абсолютно точным, то его ребра треснули, когда он шел из туалета в спальню.
      - Ты шутишь! - вырвалось у меня.
      - Нисколько.
      - Тогда твой пациент лжет. Милтон снова покачал головой.
      - Я ему верю.
      Он верил своему пациенту, а я поверил ему. Я хорошо знаю Милтона: раз он допускает, что такое возможно, значит, у него есть к тому веские основания.
      - Сейчас я много читаю о психосоматических расстройствах, - сказал я. - Но перелом фе.., как ты ее назвал?
      - Фемуральной кости, - повторил он. - Говоря по-человечески, у него перелом бедра. Сложный перелом. Да, это действительно бывает достаточно редко, но все-таки бывает. Ты ведь знаешь, что мускулы бедра очень сильны? Когда человек просто поднимается по лестнице, они развивают усилие в двести пятьдесят - триста фунтов при каждом шаге. При некоторых спастически-истерических состояниях эти мускулы легко могут сломать даже самую крепкую кость.
      - А как насчет всего остального?
      - Функциональные расстройства, все до единого. Никаких вирусов, никаких инфекций.
      - Похоже, дружище, теперь тебе есть о чем подумать! - воскликнул я.
      - Да, - согласился Милтон.
      Расспрашивать дальше я не стал. Дискуссия была закрыта - я понял это так ясно, как если бы услышал щелчок замка, замкнувшего уста доктора.
      Через несколько минут мы остановились перед неприметной дверью, почти не бросавшейся в глаза благодаря соседству двух магазинных витрин, и по узенькой лестнице поднялись на третий этаж. Милтон поднял руку к кнопке звонка, но сразу же опустил, так и не позвонив. К двери квартиры была приколота записка, гласившая:
      "Ушел за лекарством. Входите".
      Записка была не подписана. Милтон неопределенно хмыкнул, повернул ручку, и мы вошли.
      Первым, что я почувствовал, был запах. Он был не особенно силен, но любой человек, которому когда-либо приходилось копать траншею на том самом месте, где на прошлой неделе была захоронена целая гора трупов, сразу бы его узнал. Такие вещи не забываются.
      - Это некроз, черт бы его побрал! - пробормотал Милтон. - Ты пока присядь, я скоро вернусь.
      И с этими словами он направился в дальнюю комнату, еще с порога бросив кому-то жизнерадостное:
      "Салют, Гэл!.."
      В ответ послышалось неразборчивое, но радостное бормотание, услышав которое я почувствовал, как у меня ком встал в горле. Этот голос казался настолько усталым и измученным, что он просто не имел права звучать так приветливо.
      Некоторое время я сидел, прилежно рассматривая рисунок на обоях и изо всех сил стараясь не слышать доносившихся из спальни характерно докторских, бессмысленно-бодрых междометий и ответного мучительно-радостного мычания. Обои в гостиной были совершенно кошмарными. Помнится, в одном ночном клубе я видел номер Реджинальда Гардинера, который переводил на язык музыки самые разные образцы обойных рисунков. Сейчас я прибег к его методу, и у меня получилось, что обои в этой квартирке должны звучать примерно так: "Тело плачет, уэк-уэк-уэк... Тело плачет, уэк-уэк-уэк..." Мелодия была очень тихая, как бы полустертая, причем последний слог напоминал по звучанию сдавленную отрыжку.
      Я как раз добрался до особенно любопытного стыка в обоях, где они поменяли свою мелодию на противоположную и затянули "Уэк-уэк-уэк; плачет тело...", когда входная дверь отворилась, и я от неожиданности вскочил, чувствуя себя совсем как человек, которого застали там, где ему совершенно не полагается находиться, и который не может достаточно коротко и внятно объяснить свое присутствие.
      Вошедший - высокий, легко и неслышно ступавший мужчина со спокойным лицом и прищуренными зеленоватыми глазами - успел сделать целых два шага, прежде чем заметил меня. Тогда он остановился - опять же не резко, а очень плавно и мягко, словно его организм был снабжен невидимыми рессорами и амортизаторами и спросил:
      - Кто вы такой?
      - Черт меня побери!.. - вырвалось у меня. - Да ведь это Келли!
      Он взглянул на меня пристальнее, и на его лице появилось точно такое же выражение, какое я видел уже много, много раз, когда во время наших вылазок в бары мы вместе сражались с "однорукими бандитами", и Келли напряженно всматривался в маленькие квадратные окошечки. В какое-то мгновение я почти услышал щелчки рычагов и увидел вращающиеся барабаны: лимон.., вишенка.., вишенка... Щелк!.. Танкер, прошедшие годы. Щелк!.. Техас, Келли. Щелк!..
      - Будь я проклят! - протянул он, и я понял, что Келли удивлен еще больше моего. Потом он переложил в левую руку маленький сверточек, который принес с собой, и мы крепко пожали друг другу руки. У него была такая большая ладонь, что он с легкостью мог обхватить мою, а остатка пальцев вполне хватило бы, чтобы завязать полуштык <Полуштык - морской узел.>.
      - Где ты скрывался все это время? Как сумел меня выследить? - спросил он.
      - И не думал, - ответил я. (Произнося это, я невольно вспомнил, с какой легкостью я всегда усваивал чужую манеру выражаться. Чем большее впечатление человек на меня производил, тем сильнее мне хотелось ему подражать. Были времена, когда я копировал Келли лучше, чем его собственное зеркальце для бритья.) При этом я улыбался так, что у меня заныли лицевые мышцы.
      - Рад тебя видеть, - сказал я и в телячьем восторге снова тряхнул его руку. - Я приехал с доктором.
      - Так ты теперь врач? - уточнил Келли, и по его тону я понял, что он готов к любым неожиданностям и чудесам.
      - Я писатель, - возмутился я.
      - Ах да, я слышал, - припомнил Келли и прищурился, как когда-то. И точно так же, как много лет назад, его взгляд напомнил мне хорошо сфокусированный луч мощного прожектора.
      - Да, я слышал о тебе, - повторил он с нарастающим интересом. - Ты пишешь рассказы о гремлинах, летающих тарелках и прочем.
      Я кивнул.
      - Паршивый способ зарабатывать себе на жизнь, - без осуждения заметил Келли.
      - А как насчет тебя?
      - Я-то по-прежнему имею отношение к морю. Одно время я работал в сухих доках, занимался чисткой нефтяных танков, регулировал компасы, даже занимал должность страхового инспектора. Ну, в общем, ты знаешь...
      Я бросил взгляд на его большие руки, которые, как я отлично помнил, умели с одинаковой легкостью вести сварной шов, держать курс и производить сложнейшие подсчеты, и снова поразился тому, что сам Келли не видел в этом ничего из ряда вон выходящего. Лишь с некоторым трудом мне удалось вернуться из прошлого к настоящему, и я кивнул на дверь спальни.
      - Я, наверное, тебя задерживаю.
      - Нет, нисколько. Милтон и сам знает, что делать. Если я ему понадоблюсь, он свистнет.
      - Кто же болен? - удивился я. Его лицо потемнело как море перед штормом потемнело внезапно и сильно.
      - Мой брат, - промолвил Келли и окинул меня изучающим взглядом. - У него...
      Тут он, похоже, сделал над собой усилие и сдержался.
      - Он болен, - зачем-то повторил Келли и тут же добавил с какой-то неуместной поспешностью:
      - Впрочем, он скоро поправится.
      - Ну разумеется, - так же торопливо ответил я; при этом у меня сложилось впечатление, что мы оба лжем друг другу, и ни один из нас не знает, зачем.
      Милтон появился из дверей спальни с довольным смешком, который оборвался лишь только он отошел достаточно далеко, и больной уже не мог его слышать. Келли повернулся к нему. При этом он двигался так медленно, словно это нарочитое спокойствие было единственным, что он мог противопоставить своему жгучему желанию схватить врача за горло и вытрясти из него последние новости.
      - Привет, Кел. Я слышал, как ты вернулся.
      - Как он, док?
      Милтон быстро поднял голову, и взгляд его круглых, ясных глаз встретился с напряженным взглядом прищуренных глаз Келли.
      - Тебе нельзя так волноваться, Кел, - спокойно сказал Милтон. - Подумай о брате: что будет с ним, если ты откинешь копыта?
      - Не откину, док, не беспокойтесь. Скажите лучше, что я должен делать?
      Милтон огляделся и заметил маленький сверточек, который Келли успел положить на стол. Взяв его в руки, он развернул бумагу. Внутри оказался черный кожаный футляр и два пузырька с лекарством.
      - Приходилось когда-нибудь пользоваться этой штукой, Кел?
      - Прежде чем стать матросом, Келли прослушал подготовительный курс при медицинском колледже, - неожиданно вставил я.
      Милтон удивленно воззрился на меня.
      - Так вы знакомы? Я посмотрел на Келли.
      - Иногда мне кажется, что я его выдумал. Келли фыркнул и хлопнул меня по плечу. К счастью, я устоял, схватившись за встроенный шкафчик для посуды, а гигантская рука Келли продолжила движение и плавно перехватила у доктора набор для инъекций.
      - Простерилизовать иглу и тубу, - продекламировал Келли монотонным, размеренным голосом, словно цитируя выученную назубок инструкцию. - Собрать шприц, не прикасаясь пальцами к игле. Для наполнения проткнуть иглой пробку флакона с лекарством и вытянуть поршень. Перевернуть иглой вверх и выдавить воздух во избежание эмболии. Затем, найти главную вену и...
      Милтон расхохотался.
      - Достаточно, достаточно!.. Да и вену искать не придется - это средство вводится подкожно, так что можешь вколоть его в любое место, куда тебе будет удобнее. Здесь я записал точную дозировку для каждого из возможных симптомов. Только, ради Бога, не спеши и смотри, не переборщи! Вспомни, как солят пищу: немного соли придает блюду вкус, но это не значит, что оно будет еще вкуснее, если ты высыплешь в него полную солонку...
      Келли слушал с чуть сонным, не выражавшим никакой особой сосредоточенности лицом, которое, насколько я помнил, означало, что он, как магнитофон, фиксирует в памяти каждое слово.
      Потом он слегка подбросил кожаный футляр со шприцом и ловко его поймал.
      - Может, лучше начать сейчас? - спросил он.
      - Ни в коем случае! - ответил Милтон самым категорическим тоном. - Только если не будет другого выхода.
      Келли, казалось, был несколько разочарован, и я неожиданно понял, что ему отчаянно хочется действовать, бороться, даже рисковать. Все, что угодно, лишь бы не сидеть сложа руки и не ждать, пока терапевтические методы Милтона принесут хоть какой-нибудь результат.
      - Послушай, Келли, - сказал я. - Твой брат для меня, это... В общем, ты понимаешь. Мне хотелось бы повидать его, если, конечно, он...
      Келли и доктор заговорили одновременно.
      - Ну разумеется, только лучше не сейчас, а потом - когда он немного оправится и будет вставать, - сказал один.
      - Лучше в другой раз, я только что дал ему снотворное, - сказал другой, и, неуверенно переглянувшись, они оба замолчали.
      - Тогда пошли выпьем, - предложил я, прежде чем они успели придумать новую отговорку.
      - Вот теперь ты говоришь дело, - воодушевился Милтон. - Ты тоже с нами, Келли, тебе это полезно.
      - Я не пойду, - сказал Келли. - Гэл...
      - Я его вырубил, - откровенно признался доктор. - Ему нужно поспать, а если ты останешься с ним, ты будешь кудахтать над ним, как курица, и сдувать с него пылинки, пока в конце концов не разбудишь. Идем, Келли, я тебе как врач говорю.
      Я наблюдал за этой сценой и испытывал самую настоящую боль, оттого что ко множеству моих воспоминаний о Келли я вынужден было добавить еще одно воспоминание о Келли колеблющемся. Впервые на моей памяти он в чем-то мучительно сомневался, и мне было тяжело на это смотреть.
      - Ладно, - сказал он наконец. - Дайте только я сначала еще разок на него взгляну.
      И он исчез в спальне. Я перевел взгляд на Милтона, но сразу же отвернулся. Думаю, ему не хотелось, чтобы я видел на его лице это выражение болезненной жалости и бессильного недоумения.
      Вскоре, двигаясь по своему обыкновению бесшумно, вернулся Келли.
      - Да, Гэл уснул, - подтвердил он. - Сколько он проспит?
      - Я бы сказал, четыре часа минимум.
      - Ну ладно. - Келли снял с рогатой вешалки для шляп поношенную инженерскую фуражку с потрескавшимся козырьком из лакированной кожи. Я невольно рассмеялся; Келли и Милтон обернулись, как мне показалось, с легким раздражением.
      Когда мы вышли на лестничную площадку, я объяснил, в чем дело.
      - Эта твоя кепка... - сказал я. - Помнишь, в Тампико?..
      - А-а!.. - протянул Келли и слегка хлопнул фуражечкой по руке.
      - Кел оставил ее на стойке в одной тамошней забегаловке, - сказал я Милтону. - И хватился только у трапа. Он ее так любил, что хотел непременно за ней вернуться, и мне пришлось поехать с ним.
      - У тебя ко лбу была прилеплена этикетка от те-килы, - вставил Келли. - Ты все пытался убедить таксиста, что ты - бутылка.
      - Он все равно не понимал по-английски. Келли слегка улыбнулся. Эта улыбка была почти похожа на его прежнюю улыбку.
      - Думаю, основную идею он уловил.
      - В общем, - продолжал объяснять я Милтону, - когда мы подъехали, заведение было уже закрыто. Мы проверили сначала парадное, потом пожарный и черный ход, но все было заперто, как в форте Алькатрас <Форт Алькатрас крепость на острове Алькатрас в заливе Сан-Франциско, которая с 1934 по 1963 год служила федеральной тюрьмой для особо опасных преступников.>. Впрочем, мы так шумели, что если даже внутри кто и был, он все равно побоялся бы нам открыть. Но через окно мы заметили фуражку. Она все так же лежала на стойке; очевидно, на нее никто не польстился...
      - Но-но, - перебил Келли. - Вещь-то хорошая.
      - Келли решил действовать, - сказал я. - Ты знаешь, он мыслит не как все люди. Сначала он посмотрел сквозь стекло на дальнюю стену бара, потом обошел забегаловку кругом, уперся ногой в угловой столб, подсунул пальцы под лист гофрированного железа, которым была обита стена, и говорит мне: "Я его отогну немного, а ты лезь внутрь и хватай мою фуражку".
      - Железо было прибито полудюймовыми гвоздями, - уточнил Келли нарочито серьезным тоном.
      - Так вот... - Я ухмыльнулся. - Келли дернул изо всех сил, и вся эта чертова стена обрушилась. В том числе и на втором этаже. Готов спорить, ты в жизни не слышал такого грохота!
      - Как бы там ни было, я получил назад свою вещь, - сказал Келли и пару раз негромко хохотнул. - На втором этаже был публичный дом, а единственная лестница оторвалась вместе со стеной.
      - Таксиста уже не было, - подхватил я. - Он исчез, но машину почему-то оставил. Келли сел за руль и отвез нас в порт. Я вести не мог. Я смеялся.
      - Ты был пьян.
      - Ну, разве что совсем чуть-чуть, - признался я. Некоторое время мы не торопясь шли рядом и молчали. Потом, выбрав момент, когда Келли отвлекся, Милтон незаметно ткнул меня кулаком под ребра. Это был достаточно красноречивый жест, и я почувствовал себя довольным. Дружеский тычок доктора означал в том числе и то, что Келли впервые за много, много недель начал улыбаться и даже рассмеялся. Наверное, он уже давно не думал ни о чем другом, кроме болезни брата.
      Похоже, мы с доком чувствовали себя примерно одинаково, когда Келли словно дождавшись, пока даже эхо моего рассказа затихнет в отдалении, - вдруг спросил без тени веселости:
      - Кстати, док, что у Гэла с рукой?
      - Ничего страшного. Думаю, все будет в порядке, - быстро ответил Милтон.
      - Но ты наложил шину. Милтон вздохнул.
      - Ну хорошо, хорошо... У него три новых перелома. Два на среднем пальце, и один - на безымянном.
      - Я видел, что они распухли, - проговорил Келли.
      Я посмотрел сначала на него, потом на Милтона, и выражение их лиц мне настолько не понравилось, что я невольно пожалел, что не могу оказаться где-нибудь подальше, например - в урановой шахте или в налоговой инспекции в день подачи декларации о размерах годового дохода. К счастью, мы уже почти пришли.
      - Ты когда-нибудь бывал у Рули, Келли? - спросил я.
      Он поднял голову и поглядел на небольшую красно-желтую вывеску.
      - Нет.
      - Тогда вперед, - сказал я и добавил заветное слово:
      - Текила!
      Мы вошли, взяли отдельный полукабинет, но Келли заказал пиво. Тут я уже не выдержал и принялся обзывать его разными забористыми словечками, которых понабрался в портовых тавернах от Нью-Йорка до Огненной Земли. Док - тот смотрел на меня разинув рот, а Келли следил за его непроизвольно подергивавшимися руками. Через пару минут Милтон не утерпел, выхватил из кармана книжку с бланками рецептов и стал записывать на ней кое-какие выражения. Я почувствовал прилив гордости.
      Постепенно до Келли дошло, что если я угощаю, а он - отказывается, значит, он поступает хуже, чем un pufieto sin cojones (что испано-английский словарь стыдливо переводит как "слабый человек без яичек"), и его почтение к поколениям предков в конце концов возобладало, хотя и приняло несколько своеобразную форму. Короче говоря, я сумел добиться своего, и уже очень скоро Келли увлеченно опустошал огромное блюдо, на котором лежали говяжьи tostadas, цыплячьи enchiladas и свиные tacos. Он очаровал даже Руди, когда, потребовав к текиле соль и лимон, сноровисто и без ошибок исполнил положенный ритуал: зажав лимон между большим и указательным пальцами левой руки, он смочил языком ее тыльную сторону, насыпал на влажное место соли, поднял правой бокал с текилой, лизнул соль, залпом выпил текилу и откусил лимон. Еще немного погодя Келли принялся очень похоже копировать акцент нашего второго помощника-немца, которого одним вечером мы волокли на себе из Пуэрто-Барриос после того, как он съел четырнадцать зеленых бананов и, натурально, вернул их природе вместе со своими вставными зубами. Слушая в исполнении Келли эти гортанно-шамкающие звуки, мы чуть животики не надорвали от смеха, и больше всех смеялся он сам.
      Но после того неожиданного вопроса о сломанных пальцах, который Келли задал нам на улице, нас с Милтоном уже нельзя было провести. И хотя все мы старались изо всех сил (впрочем, дело того стоило), все же хохотали мы не от души. Каждый раз наш смех замирал слишком быстро, а под конец мне и вовсе захотелось плакать.
      Потом нам принесли по большому куску "нес-сельроде" - десерта, который приготовила очаровательная, светловолосая жена Руди. Это такой воздушный пирог, который можно сдуть с тарелки, неосторожно взмахнув салфеткой. Нет, это даже не пирог - это сладкий дым с уймой калорий... И тут Келли спросил, который час и, негромко выругавшись, встал из-за стола.
      - Но ведь прошло всего два часа, - возразил Милтон.
      - Все равно, мне уже пора, - ответил Келли. - Спасибо за угощение.
      - Погоди, - остановил я его и, вытащив из бумажника какой-то листок, написал на нем свой телефон.
      - Вот, возьми, - сказал я. - Мне хотелось бы как-нибудь встретиться с тобой еще. Теперь я работаю дома и сам распоряжаюсь своим временем. Сплю мало, так что можешь звонить, когда тебе захочется.
      Он взял бумажку.
      - Ты паршиво пишешь, - сказал он. - Я всегда знал, что из тебя вряд ли выйдет что-нибудь путное.
      Но я слышал, как он это сказал, и мне стало капельку легче.
      - На перекрестке есть газетный киоск, - сказал я. - Там ты найдешь журнал "Удивительные истории" с одним из моих мерзких рассказиков.
      - Разве их печатают не на туалетной бумаге? - ухмыльнулся Келли в ответ, потом махнул нам на прощание, кивнул Руди и ушел.
      Ожидая пока дверь за ним закроется, я сгреб в кучку рассыпавшийся по столу сахарный песок и выравнивал ее до тех пор, пока не получился правильный квадрат. Потом я подбил его грани ребром ладони, и квадрат превратился в ромб. Милтон молчал. Руди, наделенный редкостным для бармена чутьем, тактично держался от нас на почтительном расстоянии и лишь изредка поглядывал в нашу сторону.
      - Что ж, эта вылазка действительно пошла ему на пользу, - сказал наконец Милтон и вздохнул.
      - Тебе виднее, - с горечью произнес я.
      - Келли кажется, что мы думаем, будто ему это было полезно, и от этого ему становится лучше, хотя, быть может, сам он этого и не сознает.