Ты знаешь, что мы получим их когда мне исполнится двадцать один год - если та старая сделка снова не всплывет. Тогда она снова должна будет рассматриваться в суде. Блуэтт не просто был партнером - он судья по делам о наследстве. Даже если мы сможем добиться его отстранения от слушания этого дела, ты знаешь что он сможет найти кого-то другого, кто сможет занять его место. Ну, так вот, идея состояла в том, что если буду доброй и ласковой с Его Честью, любым мерзким способом каким он пожелает, то завещание не будет оспорено.
      Я ужасно испугалась, Бобб! Ты знаешь, что твое оставшееся обучение предполагается оплачивать этими деньгами. Я не знала что делать. Мне нужно было время, чтобы подумать. Я пообещала встретиться с ним той ночью, действительно поздно, в ночном клубе.
      Бобби, это было ужасно. Я чуть было не взорвалась, там за столиком, когда старый слюнтяй на минутку вышел из зала. Я не знала сражаться или бежать. Я испугалась, поверь мне. Внезапно кто-то стоял возле меня и разговаривал со мной. Я думаю, что это был мой ангел хранитель. Похоже, что он слышал, что судья говорил мне. Он хотел, чтобы я убежала. Я боялась его тоже сначала, а затем я увидела его лицо. О, Бобби, это было такое хорошее лицо! Он хотел дать мне денег еще до того как я сказала нет, он сказал мне, что я смогу вернуть их когда захочу. Он сказал мне, что нужно выбираться из города немедленно - садиться на поезд, на любой поезд; он даже не хотел знать на какой. И прежде чем я смогла остановить его он успел засунуть триста долларов в мою сумочку и отошел. Последнее, что он сказал - было назначить свидание судье на следующий вечер. Я ничего не могла сделать, он был там всего две минуты и говорил практически каждую секунду. А затем судья вернулся. Я хлопала глазами глядя на старого дурака как отчаявшаяся женщина, а затем удрала. Двадцать минут спустя я села на поезд до Элтонвилля и даже не регистрировалась в гостинице, когда добралась туда. Я подождала пока открылись магазины и купила чемоданчик и зубную щетку и сняла комнату. Я поспала несколько часов, и в тот же самый день я нашла работу в единственном в городе магазине грампластинок. Платят там двадцать шесть долларов в неделю, но мне хватит.
      Я пока что не знаю, что делается дома. Я как бы затаила дыхание пока не услышу, что нибудь. А пока я собираюсь подождать. У нас есть время и пока, что у меня все в порядке. Я не сообщаю тебе свой адрес, дорогой, хотя буду часто писать. Не исключено, что Судья Блуэтт сможет как нибудь заполучить наши письма. Я думаю, что не помешает быть осторожной. Он опасен.
      Вот такая, дорогой, на сегодняшний день сложилась ситуация. Что дальше? Я буду просматривать домашние газеты и искать все заметки о Его Бесчестьи Судье и надеяться на лучшее. Что касается тебя, пусть твоя маленькая квадратная головочка не волнуется обо мне, дорогой. У меня все в порядке. Я зарабатываю только на несколько долларов в недель меньше, чем дома, и я здесь в гораздо большей безопасности и работа не тяжелая; музыку любят некоторые хорошие люди.
      Извини, что я не могу сообщить тебе свой точный адрес, но я действительно думаю, что сейчас лучше этого не делать. Мы можем протянуть эту историю и год, если нужно, и ничего не потеряем. Учись хорошо, малыш; я поддерживаю тебя тысячу процентов. Я буду писать часто.
      Любящая тебя Большая сестра Кей."
      Это письмо, которое нанятый Армандом Блуэттом человек нашел в комнате старшекурсника Роберта Хэллоувелла в Государственной Медицинской Школе.
      - Да - я Пьер Монетр. Входите.
      Он отступил в сторону и девушка вошла.
      - Вы очень любезны, мистер Монетр. Я понимаю, что вы должно быть ужасно заняты. И возможно вы совершенно не сможете мне помочь.
      - Я возможно не помогу если и смогу, - сказала он. - Присаживайтесь.
      Она села на простой фанерный стул, который стоял в конце наполовину стола, наполовину лабораторной полки, которая занимала почти всю торцевую стену трейлера. Он смотрел на нее холодно. Мягкие светлые волосы, глаза временами синевато-серые, временами немного темнее, чем небесно-голубые; нарочитая холодность, сквозь которую он, с его отработанной проницательностью, легко мог видеть истинную суть. Она была встревожена, подумал он; испугана и стыдится этого. Он ждал.
      Она сказала:
      - Есть одна вещь, которую я должна выяснить. Это случилось много лет назад. Я почти забыла об этом, а потом увидела ваши афиши и вспомнила... Может быть я ошибаюсь, но только...
      Она сплела пальцы. Монетр посмотрел на них, а затем вернул свой холодный взгляд на ее лицо.
      - Извините, мистер Монетр. Я похоже непонятно говорю. Это все так неопределенно и так - ужасно важно. Дело в том, что когда я была маленькой девочкой, мне было семь или восемь лет, в моем классе в школе учился мальчик, который убежал. Он был примерно моего возраста, и у него была какая-то жуткая ссора с его отчимом. Я думаю, что он был ранен. Его рука. Я не знаю насколько серьезно. Я вероятно была последним человеком в городе, который его видел. Никто его потом не видел.
      Монетр взял какие-то бумаги, полистал их, снова положил на стол.
      - Я действительно не знаю, чем я могу вам помочь, мисс...
      - Хэллоувелл. Кей Хэллоувелл. Пожалуйста, выслушайте меня, мистер Монетр. Я проехала тридцать миль только, чтобы увидеть вас, потому что я не могу позволить себе упустить даже минимальный шанс.
      - Если вы расплачетесь, вам придется убраться, - проскрежетал он. Голос был настолько грубым, что она вздрогнула. Затем он сказал, мягко: Пожалуйста, продолжайте.
      - Спасибо. Я быстро... Только стемнело, была дождливая туманная ночь. Мы жили возле шоссе, и я зачем-то вышла на заднее крыльцо... я не помню... не важно, он был там, возле светофора. Я заговорила с ним. Он попросил меня никому не говорить, что я его видела, и я никогда не говорила, до сих пор. Потом, - она закрыла глаза, очевидно пытаясь восстановить в памяти каждую деталь, - мне кажется кто-то позвал меня. Я вернулась к калитке и оставила его. Но я снова выглянула, и увидела как он залезает в кузов грузовика, который остановился у светофора. Это был один из ваших грузовиков. Я уверена в этом. То, как он был раскрашен... и вчера, когда я увидела ваши афиши, я подумала об этом.
      Монетр ждал, его глубоко посаженные глаза ничего не выражали. Вдруг он похоже понял, что она закончила:
      - Это случилось двенадцать лет назад? И, я полагаю, вы хотите узнать добрался ли этот мальчик до карнавала?
      - Да.
      - Он не добрался. Если бы он добрался, я бы наверняка знал об этом.
      - О... - Это был слабый звук, огорченный, но покорный; очевидно она и не ждала ничего другого. Она заметно собралась и сказала:
      - Он был маленьким для своего возраста. У него были очень темные волосы и глаза и удлиненное лицо. Его звали Горти - Гортон.
      - Горти... - Монетр порылся в памяти. В этих двух слогах было знакомое звучание, почему-то. Так, где... Он покачал головой. - Я не помню никакого мальчика по имени Горти.
      - Пожалуйста постарайтесь. Пожалуйста! Вы понимаете... - Она посмотрела на него испытующе, вопрос застыл в ее глазах.
      Он ответил на него, сказав:
      - Вы можете верить мне.
      Она улыбнулась:
      - Спасибо. Знаете, есть один ужасный человек. Он когда-то был ответственным за этого мальчика. Он ужасно обращался со мной; это связано со старым судебным делом, и он может суметь сделать так, что я не смогу получить деньги, которые мне причитаются после достижения совершеннолетия. Они мне нужны. Не для меня; для моего брата. Он собирается стать врачом и...
      - Я не люблю врачей, - сказал Монетр. Если существует большой колокол ненависти, такой как большой колокол свободы, он звонил в его голосе, когда он говорил это. Он встал. - Я ничего не знаю ни о каком мальчике Горти, который исчез двенадцать лет назад. Я не заинтересован в его поисках во всяком случае, особенно если поступая таким образом я помог бы человеку стать паразитом и дурачить пациентов. Я не похититель детей и ничего общего не буду иметь с поисками, которые пахнут этим шантажом в довершение всего. До свидания.
      Она встала вместе с ним. У нее были круглые глаза.
      - Я - мне очень жаль. Действительно...
      - До Свидания.
      На этот раз это бал бархат, использованный с тщательностью, использованный, чтобы показать ей, что его мягкость это виртуозное мастерство, притворство. Она повернулась к двери, открыла ее. Она остановилась и оглянулась через плечо.
      - Могу ли я оставить вам свой адрес на тот случай, если когда-нибудь, вы...
      - Не можете, - сказал он. Он повернулся к ней спиной и сел. Он услышал, как дверь закрылась.
      Он закрыл глаза и его ноздри щелочки расширялись пока не стали круглыми отверстиями. Люди, люди, и их сложные, бесполезные, неважные махинации. В людях не было никакой тайны; никакой загадки. Все человеческое может быть выведено на свет, если спросить просто:
      - А что это вам дает?...
      ...Что могли люди знать о форме жизни, для которой идея приобретения была чужда? Что мог человек сказать о своих родственниках-кристаллах, живых камнях, которые могли общаться друг с другом и не решались, которые могли действовать совместно друг с другом и не снисходили до этого?
      А что - он позволил себе улыбнуться - что люди будут делать, когда им придется бороться против чуждого? Когда им придется столкнуться с врагом, который нанесет удар, а потом не сочтет нужным закрепить его - а затем нанесет другой тип удара, другим способом, в другом месте?
      Он погрузился в понятливые лишь избранным мечты, идя со своими кристаллами против суетливого, глупого человечества; забыв в своих мыслях бессмысленные волнения девушки, ищущей давно потерявшегося ребенка, по каким-то собственным мелким корыстным причинам.
      - Эй, Людоед!
      - Черт побери! Еще что?
      Дверь робко приоткрылась.
      - Людоед, там...
      - Зайди, Гавана, и говори громче. Я не люблю, когда бормочут.
      Гавана бочком вошел, после того, как притушил свою сигару об порог.
      - Там человек, который хочет увидеть вас.
      Монетр сердито посмотрел через плечо.
      - У тебя волосы седеют. Те, которые остались. Покрась их.
      - Хорошо, хорошо. Прямо сейчас, сегодня днем. Извините. - Он жалко шаркал ногами. - А что с этим человеком...
      - С меня на сегодня достаточно, - сказал Монетр. - Бесполезные люди, которые хотят невозможных вещей, которые не имеют никакого значения. Ты видел ту девушку, которая выходила отсюда?
      - Да. Именно это я и пытаюсь вам сказать. И этот парень тоже видел. Понимаете, он ждал, чтобы повидаться с вами. Он спросил Джонварда, где он может вас найти, и...
      - Пожалуй, я выгоню Джонварда. Он вышла, а не швейцар. Что это за дела, зачем он приводит людей, которые меня раздражают?
      - Я полагаю, что он подумал, что вам следует встретиться с этим человеком. Важная шишка, - сказал Гавана застенчиво. - Так когда он подошел к вашему трейлеру, он спросил меня заняты ли вы. Я сказал ему, что да, вы с кем-то разговариваете. Он сказал, что он подождет. И тут открывается дверь и выходит эта девушка. Она держится рукой за дверной косяк и поворачивается, чтобы что-то вам сказать, а этот человек, эта важная шишка, его просто закоротило. Я не шучу, Людоед, я никогда ничего подобного не видел. Он хватает меня за плечо. У меня там синяк будет еще неделю. Он говорит: "Эта она! Это она!", а я говорю: "Кто?", а он говорит: "Она не должна меня видеть! Она дьявол! Она отрубила эти пальцы, а они снова выросли!"
      Монетр резко выпрямился и повернулся на своем вращающемся стуле так, чтобы быть лицом к лилипуту.
      - Продолжай, Гавана, - сказал он ласковым голосом.
      - А это все. Кроме того, что он спрятался за платформой Гоголя и скрылся из виду, и только поглядывал за девушкой, когда она проходила мимо него. Она его не видела.
      - Где он сейчас?
      Гавана выглянул за дверь.
      - Все еще здесь. Выглядит скверно. Я думаю, что у него что-то типа припадка.
      Монетр оставил свой стул и выскочил через дверь, оставляя на усмотрение Гаваны убираться с его пути или нет. Лилипут отпрыгнул в сторону, с прямого пути Монетра, но недостаточно далеко, чтобы уклониться от костлявого бедра Монетра, которое сильно задело полную щеку лилипута.
      Монетр подскочил сбоку к мужчине, который скорчился позади платформы для выступлений. Он опустился на колени и положил уверенную руку на лоб человека, который был липким и холодным.
      - Уже все в порядке, сэр, - сказал он глубоким успокаивающим голосом. - Со мной вы будете в полной безопасности. - Он подчеркнул мысль о "безопасности", потому что, какой бы ни была причина, мужчина был мокрым, дрожащим и только что не в исступлении от страха.
      Монетр не задавал никаких вопросов, а продолжал уговаривать:
      - Вы сейчас в хороших руках, сэр. В совершенной безопасности. Теперь ничего случится не может. Идемте со мной; выпьем. Вы будете в порядке.
      Водянистые глаза мужчины сфокусировались на нем, медленно. В них появилось сознание, и некоторая неловкость. Он сказал:
      - Мм. А - легкий приступ - хм... головокружения, вы знаете. Извините, что я... хм.
      Монетр вежливо помог ему подняться, поднял коричневую мягкую шляпу и стряхнул с нее пыль.
      - Мой офис прямо здесь. Пожалуйста входите и присаживайтесь.
      Крепко держа мужчину под локоть, Монетр подвел мужчину к трейлеру, помог подняться на две ступеньки, протянул руку мимо него и открыл дверь.
      - Может быть вы приляжете на несколько минут?
      - Нет, нет. Спасибо; вы очень любезны.
      - Тогда садитесь сюда. Я думаю, вам здесь будет удобно. Я дам вам кое-что, что поможет почувствовать себя лучше. - Он набрал цифры простого замка, выбрал бутылку темного портвейна. Из ящика стола он вынул маленький флакон и капнул две капли жидкости в стакан, наполнив его вином. - Выпейте это. Вы почувствуете себя лучше. Немного амитала натрия - только чтобы успокоить ваши нервы.
      - Спасибо вам, спасибо... - он с жадностью выпил, - вам. Это вы мистер Монетр.
      - К вашим услугам.
      - Я Судья Блуэтт. По делам о наследстве, знаете ли. Хм.
      - Я польщен.
      - Ну что вы, что вы. Это я... Я проехал пятьдесят миль, чтобы повидаться с вами, сэр, и с радостью проехал в два раза больше. Вы широко известны.
      - Я этого не осознавал, - сказал Монетр, и подумал: "это жалкое существо такое же неискреннее, как и я". - Что я могу сделать для вас?
      - Хм. Ну, знаете. Это вопрос... э... научного интереса. Знаете, я читал о вас в журнале. Там говорилось, что вы знаете больше об ур-э, странных людях, и всяких таких вещах, чем кто-либо из живущих.
      - Я бы этого не сказал, - сказал Монетр. - Я конечно проработал с ними очень много лет. А что вы хотели узнать?
      - О... вещь, о которой нельзя прочитать в справочниках. Или спросить любого так называемого ученого, если на то пошло; они просто смеются над вещами, которых нет в какой-нибудь книге, где-нибудь.
      - Я сталкивался с этим, Судья. Меня нелегко рассмешить.
      - Великолепно. Тогда я спрошу вас. Конкретнее, знаете, ли вы что нибудь о регенерации?
      Монетр прикрыл свои глаза. Этот дурак когда-нибудь доберется до сути?
      - Какого типа регенерация? Пояс нематод? Заживление клеток? Или вы говорите о старых радиоприемниках?
      - Пожалуйста, - сказал судья, и сделал слабый жест рукой. - Я совершенный профан, мистер Монетр. Вам придется пользоваться простым языком. Что я хочу узнать - настолько серьезное восстановление возможно после сильного пореза?
      - Настолько серьезного пореза?
      - Хм. Назовем это ампутацией.
      - Ну, знаете. Это зависит от обстоятельств, Судья. Может быть кончик пальца. Раздробленная кость может вырасти удивительно. Вы - вы ведь знаете о случае, когда регенерация была, скажем так, несколько больше обычной?
      Последовала долгая пауза. Монетр заметил, что судья бледнеет. Он налил ему еще вина, и себе тоже наполнил стакан. У него внутри нарастало возбуждение.
      - Я действительно знаю такой случай. По крайней мере, я имею в виду... хм. Мне так показалось. То есть, ампутацию я видел.
      - Рука? Ступня, может быть, нога?
      - Три пальца. Целых три пальца, - сказал судья. - Похоже, что они снова выросли. И всего за сорок восемь часов. Хорошо известный остеолог отнесся ко всему этому, как к шутке, когда я спросил его об этом. Отказался поверить, что я говорю серьезно. - Внезапно он наклонился вперед так резко, что висящая кожа на его челюсти натянулась. - Кто была девушка, которая только что вышла отсюда?
      - Охотница за автографами, - сказал Монетр скучающим тоном. - Не имеет никакого значения. Продолжайте пожалуйста.
      Судья сглотнул с трудом.
      - Ее зовут Кей Хэллоувелл.
      - Может быть, может быть. Вы что, изменили тему разговора? - спросил Монетр нетерпеливо.
      - Нет, сэр, - горячо ответил судья. - Эта девушка, это чудовище - при свете и прямо у меня на глазах отрубила три пальца своей левой руки!
      Он кивнул, выпятил нижнюю губу и откинулся на спинку стула.
      Если он ждал бурной реакции, он не был разочарован. Монетр вскочил на ноги и зарычал:
      - Гавана! - Он шагнул к двери и снова заорал. - Где этот маленький жирный - о; ты здесь, Гавана. Пойди и найди девушку, которая только что вышла отсюда. Понял? Найди ее и приведи обратно. Мне все равно, что ты ей скажешь; найди ее и приведи обратно сюда. - Он оглушительно хлопнул в ладони. - Марш!
      Он вернулся на свое место, его лицо двигалось. Он посмотрел на свои руки, потом на судью.
      - Вы абсолютно уверены в этом?
      - Да.
      - Какая рука?
      - Левая. - Судья провел пальцем вокруг ворота. - Э... мистер Монетр. Если этот мальчик приведет ее обратно сюда, ну, э... я, то есть...
      - Насколько я понимаю вы ее боитесь.
      - Ну, э... я бы этого не сказал, - сказал судья. - Поражен, да. Хм. А вы бы не были?
      - Нет, - сказал Монетр. - Вы лжете, сэр.
      - Я? Лгу? - Блуэтт выпятил грудь и уставился на хозяина карнавала.
      Монетр полуприкрыл свои глаза и начал считать пункты на пальцах.
      - Похоже, что несколько минут назад вас испугал вид левой руки этой девушки. Вы сказали лилипуту, что пальцы снова выросли. Очевидно, что вы в первый раз видели регенерацию руки. И однако вы рассказываете мне, что вы консультировались с остеологом по этому поводу.
      - Здесь нет никакой лжи, - сказал Блуэтт напыщенно. - Действительно, я видел восстановленную руку, когда она стояла здесь в двери, и это было в первый раз. Но я так же видел, как она отрубила эти пальцы!
      - Тогда зачем, - спросил Монетр, - приходить ко мне и задавать вопросы о регенерации? - Глядя как судья с трудом подыскивает ответ, он добавил: - Давайте, Судья Блуэтт. Либо вы не назвали изначальную цель своего прихода сюда, либо - вы видели случай такой регенерации раньше. Ага. Значит в этом дело. - У него загорелись глаза. - Я думаю, вы лучше расскажите мне всю историю.
      - Дело не в этом! - запротестовал судья. - Послушайте, сэр, мне не нравится этот перекрестный допрос. Я не вижу...
      Будучи человеком проницательным, Монетр протянул руку и коснулся страха, который так близко навис над этим человеком с влажными глазами.
      - Вы в большей опасности, чем вы подозреваете, - прервал он. - Я знаю в чем состоит эта опасность, и я пожалуй единственный человек в мире, который может помочь вам. Вы будете сотрудничать со мной, сэр, или вы уйдете отсюда немедленно - и будете расхлебывать последствия. - Когда он говорил это, его гибкий голос был настроен на мягкий, резонирующий диапазон, который явно напугал судью до полусмерти. Цепочка воображаемых ужасов, которые отразились на бледнеющем лице Блуэтта, вероятно была цветистой, мягко говоря. Слегка улыбаясь Монетр откинулся на спинку стула и ждал.
      - В-вы позволите... - Судья налил себе еще вина. - Э... Значит так, сэр. Я должен сразу же сказать вам, что все это просто... э... предположение с моей стороны. То есть, вплоть до того момента, когда я сейчас увидел девушку. Кстати - я не хочу, чтобы она меня видела. Не могли бы вы...
      - Когда Гавана приведет ее обратно, я вас спрячу. Продолжайте.
      - Хорошо. Спасибо, сэр. Так вот, несколько лет назад я привел в дом ребенка. Уродливое маленькое чудовище. Когда ему было не то семь, не то восемь лет, он убежал из дома. С тех пор я о нем ничего не слышал... Я думаю, ему сейчас должно быть около девятнадцати - если он жив. И похоже есть какая-то связь между ним и этой девушкой.
      - Какая связь? - подсказал Монетр.
      - Ну, она похоже знает о нем кое-что. - Поскольку Монетр беспокойно заерзал ногами, он выпалил: - Суть в том, что с ним были кое-какие неприятности. Мальчишка был однозначно буйным. Я его выпорол и запихнул в кладовку. Его рука - совершенно случайно, как вы понимаете - его рука была раздавлена дверью. Хм. Да - очень неприятно.
      - Продолжайте.
      - С тех пор я... э... ищу, ну вы знаете, то есть, если этот мальчик вырос, вы понимаете, он может быть обижен... кроме того, он был крайне неуравновешенным ребенком, и неизвестно как такие вещи могли повлиять на слабый ум...
      - Вы имеете ввиду, что вы чувствуете себя чертовски виноватым и душа у вас в пятках, и вы искали молодого человека, у которого не хватает нескольких пальцев. Пальцев - переходите к сути! Какое отношение это имеет к девушке? - Голос Монетра был как удар кнута.
      - Я не могу сказать точно, - пробормотал судья. - Она похоже что-то знает о мальчике. Я имею ввиду, что она намекнула на кое-что о нем сказала, что она собирается напомнить мне как я причинил когда-то боль другому человеку. А затем она взяла нож и отрубила свои пальцы. Она исчезла. Я нанял человека, чтобы он нашел ее. Он узнал, что она должна приехать сюда - и послал за мной. Это все.
      Монетр закрыл глаза и задумался.
      - Когда она была здесь с ее пальцами все было в порядке.
      - Черт побери, я знаю! Но я говорю вам, я видел, собственными глазами...
      - Хорошо, хорошо. Она их отрубила. А теперь скажите конкретно, зачем вы сюда приехали?
      - Я - это все. Когда случается что-нибудь подобное, то забываешь все, что знал, и начинаешь с самого начала. То, что видел, было невозможно, и я начал думать способом, который допустил возможность... всег...
      - Переходите к сути! - заревел Монетр.
      - Ее нет! - заревел в ответ Блуэтт. Они уставились друг на дуга и между ними пробегали искры.
      - Именно это я вам и пытаюсь сказать; я не знаю. Я вспомнил этого ребенка и его покалеченные пальцы, и была эта девушка, и то, что она сделала. Я начал думать, а может быть она и мальчик были одним и тем же... Я сказал вам, что слово "невозможно" больше не имело значения. Знаете, у девушки была абсолютно здоровая рука перед тем, как она ее отрубила. Если, каким то образом, она была этим мальчиком, то он должен был заново отрастить эти пальцы. Если он мог сделать это один раз, он мог сделать это и снова. Если он знал, что сможет сделать это снова, он бы не боялся отрубить их. - Судья пожал плечами, его руки поднялись и упали. - Итак я начал интересоваться какой вид существ может отращивать свои пальцы по желанию. Это все.
      Монетр сделал широкие навесы из своих век, его горящие темные глаза изучали судью.
      - Этот мальчик, который мог быть девочкой, - пробормотал он. - как его звали?
      - Гортон. Мы его называли Горти. Злобный маленький звереныш.
      - Подумайте, сейчас. Было ли в нем что-то странное, когда он был ребенком?
      - Еще бы! Я не думаю, что он был нормальным. Он цеплялся за свои детские игрушки, такие вещи. И у него были мерзкие привычки.
      - Какие мерзкие привычки?
      - Его выгнали из школы за то, что он ел насекомых.
      - Ах! Муравьев?
      - Откуда вы узнали?
      Монетр встал, прошел до двери и обратно. У него в груди начало биться возбуждение.
      - За какие детские игрушки он цеплялся?
      - О, я не помню. Это не важно.
      - Это мне решать, - огрызнулся Монетр. - Подумайте! Если вам дорога ваша жизнь...
      - Я не могу думать! Я не могу! - Блуэтт посмотрел на Монетра и сник перед этими горящими глазами. - Это был какой-то попрыгунчик, отвратительная штука.
      - Как она выглядела? Говорите же, черт побери!
      - Как она - о, хорошо. Он был такого размера, и у него была голова как у Панча - ну вы знаете, Панч и Джуди. Большой нос и подбородок. Мальчишка едва ли вообще смотрел на него. Но он должен был держать его при себе. Однажды я его выбросил и врач заставил меня найти его и принести обратно. Гортон чуть не умер.
      - Правда, а? - проворчал Монетр возбужденно, с триумфом. - А теперь расскажите мне - эта игрушка была с ним с самого рождения, - не правда ли? И в ней было что-то какая-нибудь драгоценная пуговица, или что-нибудь блестящее?
      - Откуда вы знаете? - снова начал Блуэтт и снова сник под излучением бешеного, возбужденного нетерпения, исходившего от хозяина карнавала. Да. Глаза.
      Монетр бросился на судью, он схватил его за плечи и начал трясти.
      - Вы сказали "глаз", правда? Там был только один камень? - он задыхался.
      - Н-не надо... - прохрипел Блуэтт, слабо отталкивая цепкие руки Монетра. - Я сказал "глаза". Два глаза. Они оба были одинаковые. Отвратительные глаза. Казалось, что они светятся сами по себе.
      Монетр медленно выпрямился и отошел.
      - Два, - выдохнул он. - Два...
      Он закрыл глаза, в голове у него гудело. Исчезнувший мальчик, пальцы... покалеченные пальцы. Девочка... тоже подходящего возраста... Гортон. Гортон... Горти. Его память петляла и катилась по прошедшим годам. Маленькое коричневое лицо, заострившееся от боли, говорящее: "Мои родственники назвали меня Гортензия, но все называют меня Малышка". Малышка, которая появилась с покалеченной рукой и покинула карнавал два года назад. Что же случилось, когда она ушла? Он что-то хотел, хотел посмотреть ее руку, и ночью она ушла.
      Эта рука. Когда она только появилась он вычистил рану, удалил поврежденные ткани, зашил ее. Он обрабатывал ее каждый день неделями, пока полностью не сформировался шрам и больше не было опасности инфекции; а затем как-то так получилось, что он больше никогда на нее не смотрел. Почему? О - Зина. Зина всегда рассказывала ему, как дела с рукой Малышки.
      Он открыл свои глаза - сейчас это были щелочки.
      - Я найду его, - прорычал он.
      Раздался стук в дверь и голос.
      - Людоед...
      - Это карлик, - залепетал Блуэтт вскакивая. - С девушкой. Что я куда?
      Монетр бросил на него взгляд, который заставил его поникнуть и снова упасть на стул. Хозяин карнавала встал и шагнул к двери, чуть приоткрыв ее.
      - Привел ее?
      - Господи, Людоед, я...
      - Я не хочу этого слушать, - сказал Монетр ужасным шепотом. - Ты не привел ее обратно. Я послал тебя привести девушку, а ты этого не сделал. Он очень осторожно закрыл дверь и повернулся к судье. - Убирайтесь.
      - А? Хм. А как насчет...
      - Убирайтесь! - Это был вопль. Если его взгляд сделал Блуэтта безвольным, то от его голоса он оцепенел. Судья был на ногах и двигался к двери еще до того, как этот вопль перестал звучать. Он попытался заговорить и смог только пошевелить своими мокрыми губами.
      - Я единственный человек в мире, который может помочь вам, - сказал Монетр; и по лицу судьи стало видно, что этот непринужденный тихий разговорный тон был для него самым страшным. Он подошел к двери и замер. Монетр сказал: - Я сделаю, что смогу, Судья. Вы скоро получите от меня весточку, можете в этом не сомневаться.
      - Э... - сказал судья. - М-м. Все, что я смогу, мистер Монетр. Располагайте мной. Абсолютно все.
      - Спасибо. Мне точно понадобится ваша помощь. - Черты костлявого лица Монетра застыли в тот момент, когда он перестал говорить. Блуэтт бежал.
      Пьер Монетр стоял, глядя на то место, где только что было размытое лицо судьи. Внезапно он сжал кулак и ударил им по ладони.
      - Зина! - произнес он одними губами. Он побледнел от бешенства, почувствовал слабость и подошел к своему столу. Он сел, положил локти на журнал для записей и подбородок на руки, и начал посылать волны ненависти и требований.
      ЗИНА!
      ЗИНА!
      КО МНЕ! ИДИ КО МНЕ!
      Горти рассмеялся. Он смотрел на свою левую руку, на три обрубка пальцев, которые поднимались как грибы от костяшек, потрогал шрам вокруг них другой рукой и рассмеялся.
      Он встал с дивана у себя в студии и прошел через просторную комнату к большому зеркалу, чтобы посмотреть на свое лицо, отойти назад и критически осмотреть свои плечи, свой профиль. Он удовлетворенно заворчал и пошел в спальню к телефону.
      - Три четыре четыре, - сказал он. Его голос был звучным, подходящим очертаниям его сильного подбородка и широкого рта. - Ник? Это Сэм Гортон. О, хорошо. Конечно, я смогу снова играть. Врач говорит, что мне повезло. Перелом кисти обычно плохо заживает, но с моим все будет в порядке. Нет не волнуйся. Хм? Около шести недель. Точно... Золото? Спасибо, Ник, но я обойдусь. Нет, не волнуйся - я докричусь, если мне нужно будет. Тем не менее, спасибо. Да, я буду заходить время от времени. Я был там пару дней назад. Где ты нашел этого болвана, который умеет брать на гитаре только три аккорда? Он случайно делает то, что Спайк Джонс делает специально. Нет, мне не хотелось его ударить. Мне хотелось ободрать его. - Он рассмеялся. - Я шучу. Он нормальный. Ну спасибо, Ник. Пока.
      Подойдя к дивану в студии он растянулся на нем с уверенным расслаблением сытой кошки. Он с наслаждением прижал плечи к поролоновому матрасу, перекатился и подтянулся за одной из четырех книг на тумбочке.
      Это были единственные книги в квартире. Давным-давно он узнал о физическом нагромождении книг и о книжных шкафах, из которых они вываливаются. Его решением было избавиться от них всех, и договориться со своим продавцом, чтобы он присылал ему четыре книги в день - новые книги, на обмен. Он прочитывал их все и всегда возвращал на следующий день. Это было удовлетворительное решение, для него. Он помнил все. Так для чего тогда нужны были книжные шкафы?
      У него было две картины - Маркел, тщательно несоответствующие неправильные формы, так что цвет каждой влиял на остальные, и так, что одна на другую, так что цвет фона влиял на все. Второй картиной был Мондриан, точный и уравновешенный, и передающий почти впечатление чего-то, что никогда не сможет до конца быть чем-то.