4

Миллард Байноу не стал усаживаться в красное кожаное кресло — он присел на него. Похоже, за все свои пятьдесят пять прожитых лет миллиардер ни разу не позволял себе рассесться в удобной позе или посидеть развалясь; вот и сейчас он примостился на самый край, выпрямив спину, чинно сведя ноги вместе и уперев кулаки в колени. «Кулаки» не должны вас смущать. Человеку, привыкшему всю жизнь раздавать направо и налево изрядные куски своего колоссального унаследованного состояния, совершенно естественно сжимать пальцы в кулак.

Как и всем другим, мне были, конечно, прекрасно известны и знакомы огромный рот и оттопыренные уши Милларда Байноу, а вот его спутника, представившегося мистером Генри Фриммом, я лицезрел только во второй раз. Впервые же я увидел его, когда он выходил из церкви Св. Томаса рядом с миссис Байноу. Он был значительно моложе и куда привлекательнее, чем Байноу, и вдобавок не стеснялся своих конечностей. Во всяком случае, он не только свободно развалился в желтом кресле, которое я поставил у края стола Вулфа, но и закинул ногу на ногу.

Байноу явно не знал, с чего начать. Он уже дважды повторил Вулфу, что пришел, чтобы проконсультироваться по очень деликатному делу, однако, похоже, сама мысль об этом деле совершенно выбивала из колеи. Наконец, он нарушил затянувшееся молчание и попытал счастья еще раз.

— Я хочу объяснить, мистер Вулф, что обратился к вам в этом крайне тяжелом для меня положении, поскольку верю в ваши способности, в вашу надежность и порядочность. Мой друг Льюис Хьюитт не раз рассказывал мне о той услуге, которую вы оказали ему несколько лет назад; рассказывал он и о вас, о ваших привычках и талантах, а он хорошо разбирается в людях. Знаком мне, с его слов, и мистер Гудвин. Вот почему, узнав в полиции о том, что мистер Гудвин был сегодня там, перед церковью, я и решил обратиться к вам… По очень деликатному делу.

Он приумолк. Опять «деликатное». Вулф не выдержал.

— И что это за дело? — спросил он.

— Оно чрезвычайно конфиденциальное. Я полагаюсь на вашу порядочность и рассчитываю, что все останется между нами.

— Вы можете на меня положиться во всем, кроме соучастия в преступлении, — сказал Вулф, пристально глядя на него из-под полуприкрытых век. — Если ваше дело связано с гибелью вашей супруги, то я могу вам помочь, сказав, что довольно хорошо информирован о случившемся. Я знаю, как она умерла. Инспектор Кремер приходил сюда и расспрашивал мистера Гудвина, да и сам мистер Гудвин подробно рассказал мне обо всем, что случилось перед церковью. Примите мои глубокие соболезнования.

— Спасибо. — Байноу склонил голову, потом снова поднял ее. — Вы, должно быть, понимаете, как мне сейчас тяжело… Значит, вы знаете про иголку?

— Да.

— И вы знаете, что в полиции подозревают о том, что иголкой выстрелили из фотоаппарата?

— Да. А у вас есть другое мнение?

— Нет, совсем нет. Я сам высказал такое предположение, и тогда оказалось, что и полиция как раз рассматривает эту версию. Другого объяснения я не вижу. Я стоял рядом с ней в церкви, был рядом, когда мы вышли, и оставался рядом до тех пор, пока она…

Он замолк и на его скулах заходили желваки. Несколько секунд спустя Байноу овладел собой и продолжил:

— Извините меня. Мистер Фримм тоже находился рядом и абсолютно уверен, что никто к ней не прикасался. Какой-то незнакомец, правда, подскочил к ней, когда мы только вышли из церкви, но дотронуться до нее не успел. Мистер Фримм отогнал его прочь. И вдруг сразу после этого она вздрогнула и прикусила губу. Мы спросили ее, не случилось ли чего, но она только помотала головой. — Он судорожно сглотнул. — Моя жена ни за что бы не стала привлекать к себе внимание на людях. Я полностью поддерживаю полицейскую гипотезу, хотя мое дело непосредственно связано именно с ней.

Он повернул голову в сторону.

— Генри, я предпочел бы, чтобы вы сами объяснили мистеру Вулфу. Вы не против?

— Нет, конечно, мистер Байноу, я готов, — согласился Фримм. С явной неохотой, как показалось мне. Он перевел взгляд на Вулфа и прокашлялся.

— Вы, должно быть, не знаете, кто я такой, Я занимаю пост исполнительного секретаря Благотворительного фонда Байноу, в который у мистера Байноу вложены самые крупные средства. Миссис Байноу тоже принимала самое деятельное участие в работе этого Фонда. Я это говорю только для того, чтобы вы знали, чем я занимаюсь; мистер Байноу хотел, чтобы я рассказал вам о тех злополучных обстоятельствах, в силу которых я оказался знаком с одним из тех, что стоял с фотоаппаратом в руках перед церковью Святого Томаса. С молодой женщиной по имени Айрис Иннес.

Его глаза метнулись к Байноу, но тот только покачал головой и сказал:

— Рассказывайте все, как есть. Генри.

Фримм вновь обратился к Вулфу:

— Дело в том, что мы с мисс Иннес были обручены, и наша помолвка была расторгнута только месяц назад. В полиции об этом узнали, и меня вызывали на допрос. Меня расспрашивали также о том, в каких отношениях я состоял с миссис Байноу; судя по вопросам, в полиции подозревают, что наша помолвка распалась из-за моего отношения к миссис Байноу — это подозрение, которое совершенно беспочвенно. Однако в полиции всерьез подозревают, что у мисс Иннес имелись основания для того, чтобы… э-ээ… попытаться отомстить миссис Байноу. По-моему, это абсолютно нелепо, но я посчитал своим долгом — своим священным долгом, если хотите — рассказать об этом мистеру Байноу.

Он снова посмотрел на Байноу, но филантроп не сводил глаз с Вулфа.

Фримм спросил:

— Этого достаточно, мистер Байноу?

Байноу, не отвечая ему, обратился к Вулфу:

— Теперь вы понимаете, почему я сказал, что у меня очень деликатное дело? Я разговаривал с комиссаром полиции, который отнесся к этой ситуации с пониманием, однако репортеры уже пытались приставать к Фримму с расспросами, так что опасность весьма велика. Если мою жену убили, то избежать огласки, конечно, невозможно, но я не позволю, чтобы ее память осквернили попыткой бросить тень на ее честное имя и на ее… добродетель. Я советовался со своим адвокатом, который по моей просьбе переговорил с окружным прокурором, но больше помочь мне в силах. Вот почему я решил прийти к вам. Если и впрямь настолько умны и изобретательны, как вас описывает мой друг Льюис Хьюитт, то вы придумаете, как мне помочь.

Вулф нахмурился.

— Если вы рассчитываете на то, что газеты воздержатся от грязных намеков и инсинуаций, мистер Байноу, то выкиньте это из головы. А кроме этого, что вам еще нужно?

— Я хочу, чтобы память о моей жене не была осквернена никакими подозрениями. Я хочу, чтобы в полиции убедились в том, что их подозрения о возможной мести со стороны мисс Иннес беспочвенны и безосновательны. Если мою жену и впрямь убили отравленной иглой, выпущенной из фотоаппарата, а я согласен с этой версией, поскольку не представляю, как это можно было сделать по-другому, то убийца — один из троих мужчин. Я хочу, чтобы он был изобличен и понес наказание. И еще, я пришел к вам потому, что там находился мистер Гудвин. Насколько мне известно, он стоял как раз по соседству с мисс Иннес — между ней и одним из мужчин, — так что наверняка может сказать, что у нее в руках был самый обычный фотоаппарат. И я хочу, чтобы вы положили конец нелепым и грязным россказням. — Он разжал кулаки и переплел пальцы. — Моя жена была добропорядочная и чистая женщина, и слушать подобные сплетни просто невыносимо.

Вулф кивнул.

— Да, для человека с вашим положением это совершенно естественно. Вам слишком редко приходилось что-либо терпеть. Но любые домыслы по поводу убийства можно прекратить только одним способом: найти и изобличить подлинного убийцу. — Он слегка повернул голову. — Мистер Фримм. Самый очевидный вопрос: есть ли у мисс Иннес благовидный предлог для того, чтобы оказаться на том месте с фотоаппаратом?

Фримм кивнул.

— О, да. Более, чем благовидный. Она — профессиональный фоторепортер, работает в журнале «Сеньорита». Я не разговаривал с ней с тех пор, как мы… перестали встречаться, но полагаю, что она была там по заданию журнала.

— Когда вы встречались с ней в последний раз?

— Месяц назад. Когда была расторгнута наша помолвка.

— Кто и почему решил ее расторгнуть?

— Мы оба. По взаимному согласию. Мы поняли, что не подходим друг другу. — Фримм поджал губы. — Как я вам уже говорил, мистер Вулф, подозрения полицейских совершенно нелепы и абсурдны.

— Без сомнения. — Вулф снова посмотрел на Байноу. — Вы, понимаете, сэр, что я не могу позволить, чтобы результатом расследования стал отрицательный ответ. Я не смогу покончить с домыслами и инсинуациями, доказав, что мистер Фримм порвал с мисс Иннес из-за внезапно вспыхнувшей страсти к миссис Байноу и что мисс Иннес не вынашивала планов мести. Доказать справедливость этих предположений можно только одним путем — опровергнув их; чтобы их опровергнуть, нужно найти настоящего преступника; для нас подходящая кандидатура — любой из троих мужчин с фотоаппаратами. Вам известно что-нибудь о них?

— Нет. Мне их называли, но я никого не узнал Я и сейчас их не помню. У меня сейчас голова плохо работает. Генри?

— Да, мистер Байноу. Джозеф Херрик, фоторепортер из «Газетт». Огастес Пицци из рекламного агентства… минутку… — Фримм закрыл глаза. Потом открыл. — Вспомнил. «Олловер Пикчерз, инкорпорейтед». И Алан Гайс, фотограф, нигде в штате не состоящий.

Фримм заметил, что я строчу в блокноте, и спросил, успел ли я записать все имена и фамилии. Я ответил, что да. Он повернулся к Вулфу и сказал:

— Ни об одном из них я никогда не слышал, как и мистер Байноу. Насколько нам известно, ни один из них не был знаком или хотя бы косвенно связан с миссис Байноу.

— Естественно, — проворчал Вулф. — Это навлекло бы на него подозрения. Скорее всего, убийцу наняли, но если он не признается, а он наверняка не признается, то как нам искать того, кто его нанял? У вас есть какие-нибудь соображения, мистер Фримм?

— Нет.

— Ни малейших?

— Нет. Я не знаю никого, кто питал бы антипатию к миссис Байноу, и уж тем более никого, кто желал бы… желал бы ее смерти.

— А у вас, мистер Байноу?

— Нет. Разумеется, этот вопрос интересовал и полицию, так что я уже об этом думал. Как ни настаивали полицейские, я так и не смог назвать им ни одного имени.

— Тогда немудрено, что они уцепились за мисс Иннес. — Вулф задрал подбородок. — Давайте избежим недоразумений, сэр. Если вы нанимаете меня для того, чтобы положить конец всяческим домыслам, порочащим вашу жену, то я соглашаюсь только при одном условии; условие состоит в том, что я не обнаружу фактов, которые заставили бы меня усомниться в истинности вашего заявления о том, что все эти домыслы беспочвенны и безосновательны. Если же я обнаружу подобные факты, то немедленно прекращаю расследование и выставляю вам счет, а если в мои руки попадают улики, изобличающие преступника, то я передаю их в полицию.

— Вы не обнаружите подобные факты, — натужно произнес Байноу. — И заверяю вас, что не хочу укрывать каких-либо улик от полиции. А ваши намеки я нахожу попросту оскорбительными. — Он сглотнул. — Мистер Хьюитт предупредил, что вы бываете задиристы и грубы, но мне ничего не остается, как примириться с этим или… удалиться и остаться ни с чем. Я принимаю ваше условие. Единственное, что я хотел бы изменить… Нет. Я согласен. Вы хотите получить задаток?

Вулф сказал, что это не обязательно, и начал задавать вопросы. Я держал наготове раскрытый блокнот, но за целых полчаса в нем не появилось ничего, кроме отрицательных ответов.

Ни Байноу, ни Фримм ровным счетом ничего не знали ни про Херрика, ни про Пицци или Гайса; оба не могли назвать ни одного человека, желавшего свести счеты с миссис Байноу; миссис Байноу происходила из старой и уважаемой фамилии, была дочерью епископа англиканской церкви, обладала совершенно безукоризненным и незапятнанным прошлым; и так далее и тому подобное. Лишь Байноу удалось припомнить один мало-мальски значимый факт: вечером в пятницу ему показалось, что жена чем-то озабочена, но в ответ на его вопрос она ответила, что страстная пятница — не тот день, когда можно говорить о человеческих недостатках, и что она вернется к этому разговору по окончании Пасхи. Впрочем, нам это не слишком помогло, поскольку Байноу даже не подозревал о том, что она имела в виду.

Проводив их, я задержался на пороге, убедился, что поджидавший их лимузин это и в самом деле «роллс-ройс», и вернулся в кабинет. Вулф сидел, подавшись вперед, закрыв глаза и плотно сомкнув губы.

— Вам так не больно? — жизнерадостно поинтересовался я.

Он невнятно хрюкнул.

Я остановился и посмотрел на него сверху вниз.

— Замечательный клиент, — провозгласил я. — Мало того, что у него наверняка осталось еще миллионов двести долларов, так он в придачу владеет и розовой вандой. Ну, а вам, судя по всему, придется пошевелить мозгами и придумать, куда бы спрятать побег, который слямзил Мурлыка. Если бы могли придумать способ, как навесить это убийство на Мурлыку…

— Заткнись! — прорычал Вулф. Его глаза открылись. — Эта женщина! Я должен с ней поговорить. — Он кинул взгляд на настенные часы. — Сегодня вечером, если можно. Доставь ее ко мне.

— Разумеется. В коробочке с розовой ленточкой. Она сейчас наверняка в конторе окружного прокурора, но вам она, конечно, нужнее. Попробую разнюхать. Но сначала проверю, числится ли она в справочнике.

Я подошел к своему столу, взял телефонный справочник Манхэттена, раскрыл на букве «И» и быстро разыскал нужное:

— Вот, Айрис Иннес… Сто шестнадцать, Арбор-стрит, телефон Салливен 7-6608. Думаю, что это она, — сказал я Вулфу и потянулся к телефону.

— Одну минуту, — произнес Вулф. — Я хочу кое-что предложить.

5

В полночь все того пасхального воскресенья я подпирал стену коридора на верхнем этаже дома номер его пятьдесят пять по Леонард-стрит. Мне это уже порядком надоело, поскольку я торчал там вот уже битый час. После того, как Вулф предложил свое «кое-что», я позвонил по телефону Айрис Иннес, там никто не ответил, и я перезвонил в «Газетт». Лона Коэна на месте не оказалось, но его помощник сказал мне, что, по последним данным, Айрис Инесс до сих пор находится у окружного прокурора. Зная, что женщин там редко задерживают на всю ночь, даже после предъявления обвинения, я вывел из гаража машину, домчался до Леонард-стрит и расположился перед приемной. Там и торчал, когда пробило двенадцать. Три минуты спустя я увидел Айрис Иннес. Двери распахнулись, и она возникла в проеме, правда, не одна.

Мне понадобилось две секунды, чтобы оценить ее сопровождающего. Не помощник прокурора. Не адвокат. Значит, один из следователей — из числа тех, кого я не знаю, — но ведет он ее не как арестованную. Значит, просто провожает вниз, к полицейской машине, которая должна доставить Айрис Иннес домой. Придя к такому выводу, я преградил им путь и громко сказал:

— Привет, Айрис. Поехали домой.

— Кто вы такой? — вскинулся сыщик.

— Ее друг. Вы против?

— Друг мне как раз кстати, — заявила Айрис, взяла меня за руку и увлекла к лифту. Сыщик проблеял что-то вслед, но мы сделали вид, что не услышали. Подойдя к лифту, я оглянулся и увидел, что бедняга так и продолжает стоять на месте, пребывая в нерешительности — то ли бежать за нами, то ли отпустить. Пока он чесал в затылке, двери лифта раскрылись — и дичь упорхнула. Внизу в вестибюле на нас наскочил кто-то из журналистской братии. Когда он опознал в спутнике Айрис Иннес меня, у него буквально отвалилась челюсть. Чуть постояв с разинутой пастью, он ринулся за нами и настиг уже на тротуаре. Тут, признаюсь, мое терпение иссякло, и я, не совладав с собой, от души саданул незадачливого приставаку локтем под ребра.

Когда от ближайших преследователей нас отделяло полквартала, я заговорил:

— За углом ждет моя машина.

— Нет уж, благодарю, — покачала головой Айрис. — Посадите меня в такси. Меня никогда еще не сажал в такси принц голубых кровей. Хотя мне вы больше напоминаете бойскаута.

Мы завернули за угол.

— Я подыграла вам только потому, — пояснила Айрис, — что этот хмырь собирался отвезти меня домой, а мне эти легавые — вот уже где. — Она сделала выразительный жест. — А как вы догадались, что я не арестована?

— По его физиономии. Я специализируюсь по физиономиям легавых. И по их походке. — Я придержал ее рукой за локоть. — Вот моя машина. — Я открыл дверцу. — Залезайте. Вы знаете, кто я такой, и догадались, что ждал я вас не случайно. А причину я объясню вам по дороге к дому сто шестнадцать по Арбор-стрит.

Айрис посмотрела на меня. При тусклом уличном освещении она больше напоминала мне ту прежнюю Айрис, которая двенадцать часов назад вглядывалась в меня со своего насеста возле церкви, нежели усталую и немного замученную женщину, которую я дождался в прокуратуре. Судя по всему, увиденное Айрис удовлетворило, поскольку она пригнулась и уселась на сиденье, а я зашел с другой стороны, сел за руль, запустил мотор, и мы покатили.